Он у меня в телефоне записан как «Асаев» и рядом блюющий смайлик, я у него как «Лютая».

Всё, на этом характеристику наших отношений можно закончить.

Ибо у нас были воистину странные отношения. Потому что Эмин Амирович ничего не скрывал, а мне, сука, только и успевай к этому адаптироваться. Не успеешь — в психушку сляжешь.

Рядом с ним мне было удивительно комфортно и… понятно, что ли. Однако Асаев был человеком контрастов, и некоторые его контрасты просто вымораживали. Проще говоря, Эмин меня за неделю заебал так, словно бы мы вместе с ним лет десять прожили. Вот такое ощущение было. Вроде как ты уже прекрасно знаешь этого человека и даже почти смирился со всеми его отклонениями, но периодическое желание его пристрелить все равно есть.

Все, казалось, шло хорошо, я его понимала, он меня, но иной раз он раздражал просто неимоверно, хотя я и осозновала в тот момент, что он, в принципе, человек терпимый, порой даже адекватный. Иногда.

В общем, притирка осложнялась только одним — его заебами.

Это были откровенные заебы. Я не знаю, может там все-таки генетика играла роль, но несмотря на крушение моих мыльных представлений о кавказском мужике, он иногда у меня вызывал ну просто зубовный скрежет.

В плане, что «Ты какого хуя еще не дома? Ты где шатаешься?».

Это типа разряд ревности.

Ревность у него была просто дикарская. Это просто, ну просто пиздец. Действительно не могу иного слова подобрать. На закрытых приемах мне быть не дозволялось.

Основная причина — потому что теперь на меня смотреть никому не позволительно. Про себя я вообще молчу. Я пялилась либо в потолок, либо на Эмина, если он ошивался рядом, иначе у него начиналось обострение паронойи, а в этих обострениях он становился буйным и физически он был сильнее, плюсом, с головой у него проблемы, так что ну его нахер, проще в потолок посмотреть, пока не съебется.

Следующий его пиздецовый заеб: з — забота.

Тут стоит сделать небольшое отступление и отдать ему должное — он вообще не повышал голоса. Во-об-ще. Он не орал. Все было гораздо хуже. Лучше бы орал, свинья криминальная. Потому что нормальный человек проорется и успокоится, а вот его реакции, когда он был зол, откровенно пугали. Он буйный. Психопат ебанный.

Подтверждением тому служит показательная ситуация, произошедшая накануне. Воскресенье, шесть утра. Сплю, никого не трогаю. И вдруг:

— Что мне выпить, у меня температура, — Эмин пихнул мне пакет с лекарствами. Видно, что половину аптеки скупил и начал сосредоточенно в нем рыться, с подозрением осматривая упаковки.

— И тебе доброго утра, — зевнула я, вглядываясь в морду, явно страдающую охуением, а не повышенной температурой. — Сколько?

— Тридцать семь и четыре. — Он сказал это серьезно. Вот прямо абсолютно серьезно. Как будто у него под сорок и через час он умрет.

— Что-нибудь жаропонижающее. — Подавляя фразу про клизму, выцедила я сквозь зубы и повернулась на бок укрываясь одеялом с головой, вызвав праведное возмущение у лица горячих кавказских кровей.

— Ты обо мне не заботишься, женщина. — С просто непередаваемым наездом кинул претензию он, резко срывая с меня одеяло.

— Давай я тебе скорую вызову! — рявкнула в ответ, злобно глядя в это нахальное лицо, сурово сдвинувшее брови.

— Еще один выебон и тебе самой скорая понадобится. — Сквозь зубы предупредил Эмин. — Что надо пить от простуды?

Я правда растерялась. На секунду.

— Водку с перцем, мистер я-чихнул-несите-мне-гроб!

Вот сама говорю, понимаю ведь, что не надо этого делать, что он уже раздражен и ничем хорошим это явно не закончится, а сама говорю. Потому что это вообще ни в какие ворота! Криминальная сволочь, блядь! Людей взглядом нагибает, стоит хуй знает на каком уровне, на него смотреть бояться иной раз, два боевых теленка по стойке смирно встают стоит ему в поле зрения появится, и что ты! Температура у него, а я с опахалом вокруг не бегаю и смертный одр не готовлю! Вот это как вообще?!

Но Эмин умел предупреждать взглядом. Скорая мне действительно могла понадобиться. Нет, не из-за физических увечий. Там скорее психиатрическая бригада будет нужна. Потому что вот чувствовалось, что эта сука сейчас мгновенно просчитала варианты и готова методично, но быстро и ювелирно точно душу мне выебать до состояния невменяемости. Я, зло сцепив зубы, отобрала у него пакет намеренно оцарапав его пальцы ногтями и пошла на кухню. Вернулась с таблетками и стаканом воды.

Ублюдок Асаев сидел на диване с непроницаемым лицом и тыкался в планшет. Не поднимая на меня взгляда, требовательно протянул руку. Как служанке. Сука.

— Головка бо-бо, горлышко болит, температурка повышена. Эмин, тридцать два годика, бандитик. — Язвительно бормотала я впихивая ему таблетки и протягивая стакан с водой.

Который тут же был с пугающей силой и скоростью отброшен в сторону окна. И разбил его.

Я оторопело смотрела на осколки, быстро съезжающие по мокрому тюлю и осыпающиеся на подоконник и паркет и поняла, что в горле у меня пересохло. И что мне страшно сейчас смотреть на Эмина. Но нужно.

В его потемневших глазах очень ясно читалось, что там, у себя в мыслях, он разбивал окно не бокалом, а моим лицом.

— Что бы к вечеру стекло поменяли. — Ровно произнёс Эмин, поднимаясь с дивана и, подхватив планшет, пошел на выход. — На ужин приготовь мясо с овощами на гриле. В десять приеду.

Я смотрела на осколки, прикусив губу и сдерживая сумбур эмоций. Это разозлило. Вызвало оторопь. И напугало. Особенно напугало. Одно движение, звон битого стекла и тьма в глазах. Нет, он бы не тронул. Он уже никогда не тронет. Но вот такое будет часто. Потому что… как бы я его не понимала, как бы полярности у нас не сходились… В буре, минус на плюс и полная стабилизация, да. Но в штиль может быть дикий разнос. До осколков. Так и будет, если я вовремя не остановлюсь. Самое поганое в этом всем — я не всегда могу остановиться, а вот эти беззвучные, безмолвные взрывы у него, они всегда будут иметь последствия. Хорошо бы просто осколками…

— Эмин, — скрестив руки на груди и облокачиваясь плечом о стену, тихо и ровно начала я, глядя на него уже обувшегося и дочищающего туфли. — Послушай, у нас же не выйдет, ты не дурак, должен это понимать. Я когда-нибудь просто не смогу остановиться и ты… тоже. Найди себе какую-нибудь нормальную и покорную девушку, а мен…

— Вот второй женой возьму нормальную и покорную. Для разнообразия. — Резко перебил меня он, выпрямляясь и бросая на охреневшую меня испытывающий взгляд.

— Ты не охуел ли? — вырвалось прежде, чем я успела обдумать.

— Вискарь купи, я вчера допил. — Асаев довольно улыбнулся уголком губ, но тут же принял прежнее надменное и недовольное выражение лица и, открыв дверь, бросил. — И про окно не забудь, а то я его тобой заделаю.

Я исподлобья смотрела на громко захлопнувшуюся дверь. Два теленка, как и всякий раз лежали на местах не шевелясь и с надеждой косясь на меня. Мол, пожалуйста, не надо, пошли лучше погуляем, мы даже выебываться не будем. С этими двумя я сошлась, правда, тоже не сразу.

Эмин брал меня с собой и псами на ЗКС. И это поначалу было жутко. Смотреть, как они берут двухметровую высоту забора, развивают сумасшедшую скорость, гоняя по каким-то херотеням типа полосы препятствий. Но особую жуть нагоняло свидетельство того, как туша за пятьдесят килограммов по команде несется на рукав фигуранта и, используя набранную скорость, в прыжке перехватывает рукав и валит здорового под центнер мужика на землю. Причем это подчерк Доминика. Рим был цивилизованнее.

Эмина они слушали беспрекословно, снимались с рукава по первому его слову, а вот когда меня начали втягивать в это, меня они слушались не всегда. Но стоило Эмину приподнять бровь глядя в их глаза, как мы тут же и бежим, и прыгаем, и от фигурантов отцепляемся по первому слову, и поем, и пляшем и все, что хозяйская душа пожелает. Это пугало. Я поначалу не могла себе представить, как я с ними буду сосуществовать, пока Асаева не будет в городе. Слабовольно надеялась на вариант, что открыв дверь, метну им еды и быстро ее захлопну. Кинологи три раза в день приезжали их выгуливать, если Эмина не было дома, вот пусть они с ними ебутся и дальше, думала я, с тоской глядя как Доминик сшибает с ног фигуранта. При этом в наморднике. Он его грудаком свалил и остервенело тыкался рычащей мордой в толстую куртку на его груди. Вот если бы не намордник… но одна громкая команда Асаева и Доминик радостно и довольно побежал к нему напрочь забыв о мужике тяжело встающем на ноги, держась за грудь.

Ага. И вот мне с этими жить четыре дня. Ага, да.

Я струсила, когда Эмин позвонил и велел вести собак на курсы и заниматься сегодня с ними одной. Ну, в смысле с кинологами, но без него.

Уже позорно собиралась запросить пощады, но мне параллельно позвонила Линка, с которой мы созванивались ежедневно, и радостно сообщила, что у Степаныча наконец-то улучшения. Он пришел в себя. Пока не ориентирован в месте, времени и собственной личности, но это пока. Начинается подготовка к следующей операции. Я, с трудом сглотнув ком в горле, подавила истерику. И поехала за псами.

И это было переломным моментом. Потому что всю тренировку у меня стоял перед глазами отлетающий самолет. И осознание того, что бы случилось, если бы его не было. Рим и Доминик слушались. Даже уже не команд, а жестов. Потому что у меня не было выбора, а значит у них тоже.

И они были необычайно тихими, когда Аслан вез нас назад. Сидели рядом на полу и смотрели. Ждали команд. Ждали координации их действий. А у меня чувство внутри такое было… спокойствия. Такого странного, непонятного. Тягучего и вязкого. Патологического. Что-то похожее испытываешь, когда выходишь из наркоза.

В принципе, из этого состояния меня быстро вывел Эмин Амирович, тоже породивший во мне странное отклонение, очень похожее на его собственное.

Меня все-таки несло, как бы я ни старалась руководствоваться трезвым мышлением. Несло сразу на два фронта. Один это рациональность, мол, але, Яна, ты кудой лыжи навострила, ноги ж переломаешь себе, или он тебе, тут уж как сложится, а второй фронт это просто пиздецовый омут в котором я тонула и никак не могла себя заставить вынырнуть. Потому что ревность была не только у него.

И это дерьмовое чувство очень все поганило.

Проявилось это через его закрытые встречи и запрет на мое присутствие даже на этаже, когда они происходили. Я теперь работала стандартной управляющей пафосного ресторана и мне, сука, это не нравилось! Вот вообще не нравилось!

Вот приоритет того, что меня на их междусобойчиках не было, это чтобы его псы не смотрели. Да. Но там был еще один подтекст, которой и породил у меня тупое, неоправданное чувство, очень все поганящее.

Потому что закрытые банкеты теперь обслуживала Ангелиночка. Нет, она была вполне себе смышлёной и исполнительной девочкой, понимающей не только то, что она халдейка, но и самое главное — вот там, за закрытой дверью, владелец встречается с очень непростыми людьми.

Эмин напрягал меня именно этим. Он вытеснял меня, поставил мне замену. В если вместе ехали в машине, он, по возможности, о своих делишках разговаривал по телефону или с Асланом только на басурманском.

Его личные встречи в ресте. Я уже не знала кто с ним. Зачем он пришел. Я не знала. Тварь Ангелиночка даже как-то угадывала моменты и как-то умудрялась подводить так, что я пару раз особенно в периоды завалов и вовсе не знала, что Эмин в «Инконтро». И видит бог, я его ревновала. Я его ревновала к ней, даже понимая, что это откровенно тупо. Понимая, что он не променяет меня, понимая, почему именно я не в теме его движняков, и все равно ревновала его до зубовного скрежета. Вот именно к смышлёной Ангелине, а не, допустим, притягательной и обаятельной Арине, которая гейша, и всегда хвост распушала, как только видела Эмина. Арина была тупая, я не беспокоилась.

Эмин слишком умен и жесток, ему Арина на хуй не сдалась, а вот Ангелина ебанная… Как же жутко я его ревновала. У меня действительно иногда просто в степь безумия уходили мысли. И он огребал за это. Не сворачивал мне башку только потому что понимал, что именно меня напрягает. Только поэтому терпел. Минуты две-три. Потом буйствовать начинал.

Я не могла уволить Ангелину, потому что она была ему нужна. Потому что она ответсвенна, умна, сообразительна и исполнительна, потому что она разгребает там, где мне теперь не положено, смешно сказать, но по статусу. Это тоже было. Тоже чувствовалось. Эмин вообще занимательный мужик, он мало говорит, почти ничего не объясняет, он все показывает действиями, иногда просто намеком на действие, но все понимаешь сразу. Занимательный мужик. Но он мой мужик. И он перестал меня пускать в зверинец, и не то чтобы я прямо туда рвалась… Господи, ну что мне, дурной, надо?.. О, Ангелиночка побежала в кабинет. Да еще и шустро так. Сука такая…

* * *

Он вылетал днем. Утром я смоталась в ресторан. Позвонила Линке, которая сообщила, что операция прошла успешно, Степаныч пока в себя не пришел, но прогнозы хорошие.

Часов в десять вернулась домой. Эмин приехал поздно ночью, поэтому еще спал. Забрала псов и Аслан отвез нас на часок за город прогуляться. У меня внутри снова было оцепенение. Смотрела на телят, радостно вспарывающих настил снега в лесу, курила и думала. Краткая команда и ротваки послушно поскакали к машине, заднюю дверь которой распахнул Аслан. Если мы ехали с ним вдвоем, собаки были всегда со мной в салоне.

В квартире тишина, псы отправились на кухню, я пошла в спальню. Остановилась у косяка двери. Эмин все еще спал. Оцепенение внутри ослабло, почти спало.

Я понимала, что через четыре часа ему в аэропорт, что так нужно, но мне совершенно не хотелось его отпускать. Вообще. Он улетит и я знаю, что оцепенение вернется. Надо замутить пару презентаций в ресте, либо вечера посвященные какой-нибудь западной кухне, что-то, что поглотит мои мысли, как-то сбежать от этого всего внутри, чем-то занять себя до цейтнота. Ответственность это хорошее качество, главное уметь самой его использовать…

Он спал на спине, я присела рядом на краю постели и задумчиво смотрела в его лицо. Вообще не в моем вкусе, мне всегда блондины нравились, а помешана на этом вот…

— Чего пыхтишь, жэнщина? Спать мешаешь. — Не открывая глаз, негромко произнес Эмин.

Я фыркнула, чувствуя как при звучании его глубокого голоса, с более выроженной спросонья хрипотцой, у меня внутри почти полностью погружается в кому долбанное оцепенение. Он, по-прежнему не открывая глаз, протянул руку, сжал мое предплечье и несильно дернул на себя и в сторону, подсказывая забраться на него сверху. Прикусила губу, сдерживая непрошенную улыбку и покорно оседлала его бедра.

Едва касаясь пробежалась кончиками пальцев от его плеч по ключицам вниз, по оголенной груди, до живота и ногтями ниже до линии нижнего белья. Ему это нравится, я знаю. И когда по спине с легким нажимом проводишь ногтями ему тоже нравится, но не до боли, не до следов. Так, слегка, дразняще.

С удовольствием отметила легкие мурашки на его руках, сжимающих мои колени. Прошла всего неделя, но я прекрасно знаю, что ему нравится. Эмин любит секс. А я люблю секс с ним. И, походу, не только это.

— Не хочешь попыхтеть, Асаев? — хмыкнула я, глядя в его приоткрытые глаза с поволокой сонной неги. — Или возраст, обстоятельства и у тебя не пулемет…

Он негромко рассмеялся. Руки молниеносно перехватили мою талию, миг, и я под ним. Приятная тяжесть его тела, обхватила ногами плотнее за торс и скрестила голени на его ягодицах.

— Тебя пристрелить мне хватит, — усмехнулся, глядя в глаза и опираясь на правый локоть, кончиками пальцев левой руки убрал упавшие мне на лицо пряди. Заправил за ухо, огладив большим пальцем скулу. На его губах полуулыбка. Он часто вот так улыбается, когда спокоен и наши двери закрыты. И каждый раз у меня чувство тепла в солнечном сплетении от этого и немного пересыхает в горле.

Я обняла за шею и, подалась вперед. Прижалась, уткнувшись лицом в его плечо и прикрыв глаза, медленно вдыхала почти стершийся с его кожи запах геля для душа.

— Ой, ты еще поплачь, Ян, — фыркнул мне в висок, падая со мной на постель и придавливая собой. — Мокрым платочком из терминала помашешь.

— Из какого терминала? — Хохотнула я, отстраняясь и с благодарностью глядя в его глаза. Он прекрасно знает. Понимает. Подстегивает. Чтобы не ушла в ту степь, куда уходить мне не хочется, потому что так станет еще тяжелее. — Ты же сказал, что я с тобой не поеду в аэропорт.

— Если ты поплачешь, то мое сердце не выдержит и возьму с собой, конечно. — Зевнул он, отрицательно мотнув головой и лукаво глядя на меня. — Будешь плакать, нет? Сейчас начинай. За четыре часа рева, я, в теории, должен дрогнуть и сжалиться.

— М-м-м, нет. Есть решение попроще? — Прикрыла глаза, чувствуя, как спокойно бьется сердце, как спокойно на душе. И как в ответ на его движение бедрами, тело горячеет.

— В сложных ситуациях не бывает простых решений. — Порицательно щелкнул меня по носу, заставив поморщиться. И, склонившись, провел языком по углу нижней челюсти.

Очередной урок.

Я снова обняла за шею, подтянувшись, мягко прикусила ему мочку уха. Эмин сжал меня в своих руках теснее и его пальцы начали медленно приподнимать ткань моей юбки, пока он мягко прикусывал мне кожу шеи.

Подалась вперед бедрами, чтобы ткань юбки скользнула по капрону чулок, по коже ноги сжалась на пояснице под его пальцами.

Развела ноги, чувствуя, как нажим его тела усилился и укус в шею тоже, порождая отклик во мне. Уже не в теле. Во мне. Медленно выдыхающей, сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как тело травится близостью его тела.

Медленно с нажимом ему ногтями по спине. От лопаток, по позвоночнику, по пояснице, до ягодиц. Его тихий сбитый выдох мне на ухо и горячий язык по козелку, запускающий безумие в вены и мрак в разум. Прикусила горячеющую кожу его плеча и явственнее ногтями в его ягодицы. Ему не нравится. Вдавливает собой, с силой и резко в постель.

Откидываю голову, сдерживая смех и покорно скольжу ногтями по его спине, но тут же давлюсь этим смехом, когда его зубы снова мне в шею, а пальцы рывком разрывают ткань блузки.

Секунжа и я выгибаюсь от удара жара в теле, когда его губы на моей груди. Когда язык по чувствительной коже и он одновременно прижимается эрекцией к низу живота, уже занимающегося требовательным огнем.

Падаю в кипящий мрак его глаз, когда краткий взгляд мне в глаза, прежде чем соскользнуть губами ниже, по моему животу, раздражая особо чувствительную в такие моменты кожу щетиной. Не это подстегнуло обхватить его голову немеющими пальцами и потянуть его вверх. Просто хотелось эти полуулыбающиеся губы ощутить на своих немеющих губах.

Язык по языку и мысли в разлет. Кончики его пальцев по моим ребрам, уходя к зади, на поясницу. Тело само выгибается от волн немеющего удовольствия из-зи его таких поверхностных прикосновений. Подаюсь вперед, крепко обнимая за плечи. Он теряет мгновение, толкает мой язык своим, и я чувствую, как его пальцы сдвигают ткань моего нижнего белья. Прислоняется. Нет. Идет выше. До чувствительной точки. Это бьет. Особенно его усилившийся нажим. Умоляю в его улыбающиеся губы. Но он только усиливает нажим эрекции на точку, настолько чувствительную в этот момент, что судорогой сводит мышцы тела.

— Не надо, Эмин… Пожалуйста… — тихий, сорванный выдох в его улыбающиеся губы. Он трется колкой щетиной о мою щеку. И медленно, очень-очень медленно входит. Глядя в глаза.

Я стараюсь не потерять связь с миром, но чувство при этом его движении разрывает и меня и мое осознание, и мои попытки. Раскрываюсь максимально, жажду до конца. Он вплотную. Прижимает лоб к моему лбу и медленно, горячо, с наслаждением выдыхает. Его пальцы с моей поясницы ниже, под ягодицы. Сжимает и медленно подается вперед, вжимая в себя руками плотнее.

Это кроет. Не накрывает. Это просто кроет от дичайшего чувства, несущегося из низа живота по всему телу при каждом таком его движении — вперед бедрами, вжимая в себя руками. Это оглушает, гасит, губит, возрождает. Это медленно, с паузой, с его губами мне в шею в такт, с моими ногтями в его спину. Это ритм. С низкого на ускорение. С наслаждения до жажды большего. И в крови поет его имя. Все громче. С каждым его движением, порождающим отклик до умопомрачения в сознании. Каждое движение и сама вжимаюсь в него, стремясь усилить, сохранить эффект отдачи, несущийся горячим импульсом по пенящейся крови. Он ближе. Он теряет контроль. Теряет потому что подаюсь под ним, втискиваюсь сильнее, подхватываю ритм. И да, сука, я была совсем не против момента, когда он замер. На миллисекунду. Мгновенное решение и отстранился.

Тело слабо и неверно, еще пара его движений и я была бы на грани, но он был ближе. Поэтому отстранился, правая рука по стволу, завершающающая, доводящая его до срыва, а я подстегнутая происходящим, рванула вперед и накрыла его губами. Сразу, с нажимом и глубоко. Насколько получилось. И почти сошла с ума от ощущения как он вздрогнул, как сильно сжал свободной рукой мои волосы, как рвано выдохнул, пока на моем языке сгущался его одуряющий вкус.

Медленно, очень-очень медленно подаюсь назад, скользя языком по разгоряченной коже. Слизывая остатки, задерживаясь и чуть надавливая языком на особо чувствительное место, заставив его снова вздрогнуть и млея от его замеревшего дыхания.

Вакуум во рту, языком по щели и, не удержавшись, снова взяла его глубже, снова надавила языком там, где он особо чувствителен в моменты схода. И он снова вздрогнул. Веду с несильным нажимом по стволу, вбирая языком последние капли. И Эмин вздрагивает еще. Совсем слабо, остаточно, но так упоительно. И тяжело повалился на бок рядом, когда я громким чмоком отметила завершение.

Восстанавливаю дыхание, с упоением глядя на него, прикрывшего глаза рукой. Зазвонил его телефон. Асаев мгновенно перекатился по кровати и взял с тумбочки трубку. Я успела заметить, что абонент записан как «Чукча», а когда он принял звонок немало так прихуела:

— Да, Влад Игорич. — Эмин, прикусил губу, задерживал дыхание и сделал голос очень ровным. — Нет, минут за сорок приеду. Ты там на чемоданах сидишь уже, что ли? Да, Плугов знает, тоже на низком старте, не удивлюсь если с ночи возле самолета пасется. Ты ему лучше набери, вместе попереживаете. Ну, конечно, ага, без меня все равно не улетите. — Отключает звонок, протяжно выдохнул и негромко произнес, откладывая мобильный на тумбочку, — педантичность это хорошо, но всего должно быть в меру.

Три часа до его вылета.

Секс-марафон. Я, почти восстановив дыхание, лежала на его груди, слушая его почти уже пришедшее в норму сердцебиение, звучащее в унисон с моим.

Звонок уже моего мобильного. Эмин потянулся к краю постели, вслепую нашарив на полу мой блейзер и выудил из его кармана трубку.

— Кто такой «Дмитрий. Квартира»? — приподняв бровь, спросил он, и прежде чем я успела отнять свой телефон, Асаев принял вызов и грозно гаркнул в трубку, — алэ!

— Э… здравствуйте. Я могу услышать Яну Алексеевну? — вежливо вопросил Дмитрий.

— А ти кто-у? — кровожадно спросил он со своим неповторимым акцентом. Я закатила глаза и села на постели, глядя на его лицо, недовольно приподняв бровь.

— Я Дмитрий, консультант по вопросу ипотеки… — явно растерялись на том конце провода.

— Тощна. Жена говорил про ипотека. Слюшай бр-ратан мы в Москвэ решили пириэхать, шобы ребенок вырос, в школа пошел, от армия пошел, всех на хуй пошел. Дэньги ест. Дэньга не проблема, бр-ратан, всэм аулом скинемся, если нада будет.

— Как я могу к вам обращаться?

— Уважительна, бр-ратан.

— А-а-ам… — Дмитрий явно растерялся еще сильнее. — Хорошо, а как вас зовут?

— Мага. — Эмин отпихнул коленом меня, потянувшуюся за своим телефоном и я, убито вздохнув легла рядом, недовольно глядя в его профиль.

Дмитрий начал говорить о вариантах в Москве, как и что можно сделать.

Эмин, заложив руку за голову, отставил на постели локоть второй руки и двумя пальцами расслабленно удерживал мой телефон у уха. Широко зевнул, задумчиво глядя в потолок и поставил щиколотку правой ноги на согнутую в колене левую. На лбу прямо написано, что он вообще не слышит, что ему там сосредоточенно втирает Дмитрий и мыслями он очень далеко. Это пиздец. Я смотрю на эту кавказскую заскучавшую морду и не знаю смеяться или плакать. Потому что мне, несмотря на недовольство, очень нравилось то, что я вижу. Очень. До стягивающего теплотой чувства в солнечном сплетении. Надо Казакову хороший коньяк подогнать. Конечно, это не отменяет того, что что Владислав Игоревич все равно свинья. Но молодец.

Хотя-я-я… глядя на профиль Эмина я начала крепко сомневаться, что у моего бывшего работодателя был выбор.

И чувство тепла в солнечном сплетении значительно остыло под давлением прохлады напоминания кто такой Эмин Амирович Асаев.

Тут Дмитрий решил перейти из режима монолога в режим диалога. Зря он это сделал.

— У вас есть мобильный телефон? — спросил консультант Дмитрий у Маги.

— Моги-и-ильный? — Эмин изобразил священный ужас в голосе.

— Мобильный.

— Канешна, слющай, ваабще нокиу. Кпопочно удобно.

— А номер можно?

— Нокиу шесят два двадцать у мене. Такой жи хочишь, бр-ратан?

— Нет, номер мобильного телефона…

— Такого нэт, фай-вай… вай-вай… интэрнэт, кароче, ест. Фсё, дасвидани, в Москвэ поехал. — Эмин завершил вызов и отложив мой мобильный на тумбочку, скосил на меня задумчивый взгляд.

— Квартиру хочешь взять? И в левый банк пошла. Завтра тебе оформим. Тебе эта нравится? — он сделал пальцем круговое движение, пока я, тихо охеревая, смотрела на него. Молча охреневая. И все больше. — Не нравится, так не нравится, — равнодушно пожал плечом он. — Но здесь пропишу тебя все равно. Ты варианты посмотри, пока я на карнавале в Бразилии зажигать буду, вернусь, скажешь что устроило. В количестве не ограничиваю, хоть десяток выбери, все возьмем.

— Асаев… — отпихнув его лапу, взявшую меня за предплечье, чтобы притянуть к себе, начала я.

— Давай без мозгоебства. — Поморщившись, перебил он, перехватывая меня за кисть и рывком дергая на себя. — Все равно ведь так и будет. Ян, а давай в ролевые игры поиграем? Типа я успешный банкир, а ты меня сейчас за квартиру благодарить будешь. Сверху. Пару раз. Можно и орально. В идеале совместить.

— Асаев, ты… вообще. — Мрачно глядя на ухмыльнувшегося скота, выдала я, сбрасывая его загребущую лапу и отталкиваясь от груди. Намотала на себя простынь и пошла к шкафу, чтобы взять вещи и отправиться в душ.

— Это было обидно. Да брось, просто ролевые игры. Не хочешь и не надо. — Скучающе сказал он, наблюдая за мной уже идущей в коридор, с осуждением бросил, — неблагодарная какая.

Я метнула на него убийственный взгляд, он закатил глаза и взял с тумбочки свой телефон.

Два часа до вылета.

Мы в гостиной. Я сидела на диване, поджав под себя ноги и просматривая в интернете варианты, как поинтереснее провести вечер итальянской кухни, делая заметки в блокноте на широком подлокотнике. Эмин, упокоив буйну головушку у меня на коленях ковырялся в планшете, свесив руку с дивана и поглаживая голову лежащего на полу Рима.

Времени все меньше. Оцепенение рядом. Я почти не осознаю то, что читаю. Сдавшись, отложила телефон и посмотрела на Асаева.

— Эмин, а ты кто по национальности? — негромко спросила, скользя взглядом по чертам его лица.

— Намешано всего. — Спустя паузу отозвался он, все так же не отводя взгляда от экрана. — Предки точно аланы были с обеих сторон. Так что я отвечу, что я алан. Хотя кровь нехило так разбавили. Всем что можно. И тем что нельзя. Прабабушка с отцовской стороны у меня молодец, конечно, смелая женщина была. — Эмин скептично прищурился, глядя в экран. — В общем, думай, что я алан. Так будет короче.

— Алан… Алания. Это Турция. Ты турок? — в голове вообще вата.

— Аланы это этническая группа. — Эмин поджал губы, бросив на меня краткий скептичный взгляд.

— Где ты родился? — чувствуя уязвление, спросила я. Не могу. Хочу слышать его голос.

— Москвэ. — Эмин отложил планшет на спинку дивана и потянулся. Вроде бы закладывая руки за голову. По факту складывая их на моих коленях. Успокаивающе.

— Э… а сюда по работе, да?

Эмин как-то очень уж по злодейски хохотнул многозначительно глядя на меня и тем самым отбивая всякую охоту дальше расспрашивать.

— Ян, а кто я? — чуть прищурился, спросил совсем негромко, прикусив губу и улыбаясь уголками губ.

— Криминальный авторитет.

— Мимо.

— Держатель общака?

— Боже мой. — Недовольно поморщился и снова взял планшет, потеревшись затылком о мое бедро.

— Я не разбираюсь. Смотрящий?

Асаев пытался сдержаться, но все равно прыснул.

— Я бизнесмен, угомонись, женщина. И перестань смотреть НТВ.

— Асаев, кто ты? — протянула руку и взяла пальцами за подбородок, приподнимая его лицо и глядя в его глаза, на дне которых плескалась насмешка.

— Крымынальный автаритед. Вор у законы. — Фыркнул и повел головой, вырывая подбородок из моих пальцев. Снова уткнулся в планшет. — Пахан, блядь. Ты в каком веке-то живешь? С Казаковым два года работала и вообще ноль.

— Ну знаешь, — отобрала у него планшет, удобнее устраивая его голову на затекшем бедре. — Они там свои титулы не объявляли, перед тем как темные делишки вершить.

— Какие титулы у бэзнесмэнов? — Иронично улыбнулся уголком губ Эмин, прикрывая глаза и снова закладывая руки за голову. С той же целью. Я поняла, что он скажет то, что мне не понравится. Для того и жест успокаивающий. Повела ногой, ослабляя нажим — лишнее. Уже давно это лишнее. Он расслабил руки и спустя длительную паузу негромко и задумчиво добавил, — титулы… все это давно купить можно. Системы прогнили окончательно и в приоритет вышло совершенно иное. Давно смысла нет в этих фантиках… Титулы, блядь…Откуда они пошли, знаешь же? Видела, как сейчас сроки мотают? Фотки чуть ли не в открытом доступе. Шлюхи, тонны хмурого, устрицы, икорка по щучьему велению… Главное сколько килограмм зелени за спиной и сколько швали в ней замешано и заинтересовано, там тебе и любой титул и любой размах обеспечат. Так что смысла в этих регалиях… если только перед утырками за гаражами покрасоваться. Хотя, где-то на перефериях еще играются… Там просто потоки слабее, транзиты даже по касательной не идут… Все равно дичь. Сейчас всё только на один земной филиал ада направлено… административный центр большого рынка, где все покупается и продается. Короче, надо отключить тебе НТВ.

— Финансист? — прищурено глядя в его спокойное лицо, тихо уточнила я.

— Теплее. — Усмехнулся Эмин, приоткрыл глаза, задумчиво глядя на меня и ровно произнес, — образование экономическое. Госуправление. — Он усмехнулся, иронично глядя на прицокнувшую языком и покачавшую головой меня. — Почти сам закончил, на финише вообще не до учебы было. Практиковался люто. — Зазвонил его телефон. Эмин достал из кармана джинс мобильный и прежде чем ответить Аслану, негромко произнес. — Пошли провожать, Лютая. До порога.

* * *

Дни тянулись, я себя заваливала работой. Особенно жестко погружалась, после звонков Линке. Все стабильно. Все хорошо. Внутри ебанное оцепенение от которого не спасала рабочая суета, спасали редкие звонки Асаева. И телята.

Как ни странно, предъявленный Эмином «бартер» тоже вышел неплохим лекарством, с учетом того, что своим я ничем помочь не могла, а ожидание убивало. Рим и Доминик были послушными боевыми телятами, с восторгом для себя и удивлением для меня открывшие во мне такую способность как умиляться. Эмин был с ними сдержан, а им, как и всякому живым существам хотелось ласки.

Осечка у нас произошла лишь раз. На второй день, после отлета Асаева. Доминик предупреждающе зарычал когда ел, а я хотела заменить в миске воду и подошла к стойке.

«Упусти их сейчас — получи ублюдков. Не упусти».

Звонок кинологу и его краткий инструктаж который я слушала сцепив зубы и прикрыв глаза. Отправка обоих на места, убрав корм. Наказывать обоих, это стая, они должны понимать, что ответственность несут одинаковую. Если один перейдет грань второй тоже начнет давить.

«Подчиняться должны все».

Это было не просто. Не просто запрещать им уходить с места и оставлять без еды до самого возвращения с работы. А они так и лежали на местах. Молчаливая прогулка, с краткими командами, ничего лишнего, ни ласки, ни разговоров с ними, ничего. Шаг след в след и их опущенные головы.

Тяжелее было только держать руку в миске когда Доминик начал есть. Не потому что страшно, потому что его взгляд был затравлен. Но это ротвейлеры, а не комнатные собачки. И это ротвейлеры Эмина.

На третий день Асаев прямо откровенно соскучился. Выражал свои эмоции он всегда креативно, поэтому у меня едва бокал из руки не выпал, когда на работе я открыла его смс.

Он прислал мне селфи, на нем нижняя половина его лица. Улыбается, скорее ухмыляется. Щетина, ровные зубы, красиво очерченные губы. Легкая черная кожанка, под ней белая рубашка с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. Ракурс фото с руля, на заднем фоне бежевый салон.

Правой он держал телефон на уровне руля, а левая рука согнута в локте и поставлена на подлокотник, ладонью повернута к груди. И, сука, его пальцы. Их положение. Безымянный и мизинец чуть согнуты, а указательный и средний выпрямлены в откровенно пошлом намеке.

Я инстинктивно сжала ноги, чувствуя острый удар жара вниз живота, потому что в голове немедленно вспыхнул факт того, что он умеет делать этими пальцами в таком положении. Вот, сука. Никакой обнажонки просто себя сфотографировал, а у меня крыша уехала.

Почти сразу пришло еще одно смс:

«а ви фитографий можете пирисылать пожуйлиста»

Вот бывает такое ощущение, что человек вроде ничего такого не сделал, а тебе мучительно хочется его прибить. Потому что даже его смс я у себя в голове прочитала с кавказским акцентом.

И следом еще одно его смс:

«Только не откровенные, потому что мой телефон незаметно для меня прозрачен для некоторых служб. Пользуясь случаем, хочу передать привет Есипову и Ко — привет, придурки»

Я тихо взвыла, сжимая трубку в своих руках. Сфотографировала фак и отослала Асаеву.

Через пару секунд мне пришел ответ:

«Они явно на тебя обиделись, не будь такой грубиянкой (будь), моя роял-флеш»

Дрянь криминальная. Я старалась полностью погрузится в работу, тем более ее было навалом, учитывая, что субботний вечер был посвящён итальянской кухне со всякой соответствующей направлению ебутней. Но вот в мыслях у меня прямо конкретно висела та фотка и зрительные образы пережитого опыта с его пальцами, будоражащее кровь и путающие мысли. Сука, Асаев, ну как у тебя это получается?..

Он позвонил вечером того же дня, когда я уже после душа расслабленно валялась в постели. Всякую хуйню собирал, а я млела слушая его голос. Пара слов о присланной фотографии с вопросом, насколько мне понравилось. Фыркнула, поставила на громкую связь и открыла галерею. Заверила, что понравилось. Он рассмеялся. Голос стал тише, глубже, а у меня участилось дыхание от сказанного:

— Ты знаешь… вот вспоминается момент один. Там мои пальцы поверх твоих были. На груди. Помнишь этот момент? В ресторане. В первый раз.

— Помню. — Прикусывая губу и прикрывая глаза, возвратилась к тому дню, когда он впервые занялся со мной сексом. Вернее к тому, что было перед эти. Кабинет в «Инконтро». Эмин, сидящий на краю стола. Я, между его широко разведенных ног. И его руки. На моем теле.

— Ты уверена, что хорошо все помнишь?.. — В глубоком голосе эхо терпкого, пьянящего и темного искушения, вплетающегося в вены, сужающего их, заставляющего кровь течь ускоренно и горячее. Обволакивающая хрипотца голоса, подталкивающая накрыть грудь правой рукой еще до его негромкого, будоражащего, — положи руку так, как это делал я.

Сдержала почти рефлекторное движения. Негромко и фальшиво утвердительно хмыкнула, а он тихо рассмеялся. Очень тихо, но вкрадываясь возбуждением под кожу.

— Слушай, Ян, я же все слышу. — Негромко произнес Эмин.

— Что?

— Твое дыхание. Я всегда по нему ориентируюсь, когда твоего лица не вижу… А твое дыхание сейчас ровное. Когда я сжимаю твою грудь пальцами, оно замир…Да… именно так. Потом второй рукой на живот. Ниже. До… Джинс?..

— Халат. И белье. — Губы пересохли, сердыебиение участилось. Под кожей зуд, отдающийся эхом на тональность его голоса.

— Распахни. — В голосе полуулыбка.

— Уже. — На моих губах тоже.

— Пальцами по животу. — И я подчиняюсь, соскользнув с груди рукой ниже. — Медленнее. С нажимом. До низа. Кружево?

— Да. — Выдох, когда пальцы на границе белья.

— Повтори. И пальцами ниже. За ткань. Повтори, я сказал.

Повторила. Скорее сказала. Когда пальцами ниже. За ткань. Намокшую. Нагретую телом, изнывающим от эха его голоса, возродившего темный, горячий клубящийся туман в мыслях, душе и крови.

А дальше… А дальше его голос ниже. Еще глубже. Руководящий огнем в сосудах, руководящий изнывающим нутром, когда он диктовал ритм движений пальцами на точке, посылающей истребляющие жаром волны по всему телу.

Медленнее. Под кожей протестующий ток, сжимающий мышцы, напрягающий их, напитывающий сопротивлением сказанному. Медленнее, сказал. Приказ темного горячего порока в хриплом, скраденном выдохе, пославшем тормозящий импульс по нервам, замедлившем движение пальцев. Хаос в разуме взвыл и отразился в смазанном стоне с пересохших губ. Быстрее. Нажим. Отражение сказанного в движении моей руки на своем теле. Еще. Отзыв сгущающегося горячего поглощающего мрака, стягивающего нутро в подготовке к обрыву. Еще. Его голос пропитывает жар в теле, насыщает силой, подчиняет пальцы. Душу. Разум.

Палец. Внутрь. Звучит почти в срыве на пороге. Сейчас, сказал. Миллисекунда и рука подчиняется, когда все напряжено до предела, пропитано его хриплым голосом. Сейчас, блядь. Палец внутрь и разрыв. Нирвана. Разносящая до остовов мощью жара, возносящая к пику и срывающая с него. Стон, всхлип с моих губ от непереносимости мощи волы невыносимо горячо разнесшейся по телу, заставляя его рефлекторно сжаться. И просто разрыв моего сознания, когда. Сквозным ранением понимание, что он здесь, он рядом, совсем близко и ему нужно быть еще ближе. Одно действие — вытолкнула надломом его имя с губ и набат сердца в ушах прорвал его сдавленный, сквозь зубы, рваный неровный выдох, а перед глазами упоением то, как он выглядит в эти моменты, как сильно вздрагивает, как ведет головой вниз и чуть вправо. Это отзвуком взрывной волны повторно под онемевшей кожей, по сократившимся мышцам остаточной волной наслаждения и пьянящим удовольствием в догорающие остовы разума.

Тянущиеся секунды, слабое тело, стихающее наслаждение. Дышит в унисон, тоже восстанавливается. Тоже медленно. Тоже было сильно.

— Эмин? — негромко, глухо позвала я, рассматривая свои влажные пальцы, тускло поблескивающие в отблесков подсветки подиума вокруг кровати.

— М? — голос тоже глух.

— Когда ты вернешься?

— Тут занимательно все вышло, так что через два дня. — В голосе расслабленность, сход неги.

— Я тебя трахну. — Усмехнулась, сжимая пальцы и роняя руку на постель.

— Тогда через день. — В тишине голоса наслаждение. Будоражещее. Побуждающее на больший спектр обязательств.

— Очень жестко трахну. — Мой голос в шепот, но обещание тверже.

— Ян, я не могу раньше… хотя… — Его совсем негромкий, тающий в тишину смех, — я постараюсь.

— Но не завтра, да? — на мгновение прикусила губу, подавляя волну горечи.

— Я действительно не смогу. — Неощутимое эхо извинения. Неощутимое вообще. Но оно там было.

Я промолчала. Я промолчала когда у меня язык жгла одна фраза. Далекая от оскорбления, грубости и прочего. Прикрыла глаза, постаралась упорядочить мысли. О реальности забывать не стоит, как бы не несло. Это Эмин. У него высокие полномочия. И ответственность соответствующая. Нельзя его подводить к грани, даже если он это позволяет. Особено потому что он это позволяет. Знает, что не переступлю, только поэтому откровенен, терпелив и снисходителен. Он ни разу не переступил мой предел, хотя мог даже без последствий для себя. Не сделал, и мне нельзя. Уважение на уважение. Никаких низких подходов. Нельзя. Его тоже ведет. Нельзя в эгоизм ударяться. Нельзя не оправдать его доверие и его уважение. Нельзя. Он себе этого не позволяет. Мне тоже нельзя.

— Хоть на полгода там зависай, Асаев. — Произнесла ровно, усмирив жадность, алчность, коварные эгоистичные мысли. — Фотки с карнавала пришлешь. И предохраняйся, когда шпилить будешь крутобедрых бразильянок и… можешь хоть на года зависнуть и весь карнавал выебать, только чтобы… Понятно, Асаев?

— Да, хер майор. — Негромко рассмеялся, и добавил тихо, совсем не громко, мягко очень — эж уазрон деу, Яна.

— Ты меня сейчас проклял? — Сердце болезненно замерло.

— Фактически. — Довольно фыркнул. — Еще в тот самый момент, когда ты мне нож чуть в яйца не всадила. С тех самых пор только это и думаю, когда на тебя смотрю.

Повисла пауза. Было и холодно и жарко. Не знаю, почему губы сковало. Хотя нет, знаю. Для меня эти слова значили очень многое. И впервые в жизни я их сказала только Линке.

«Я тебя тоже, Эмин» — замерло на губах. Чувствовала себя каким-то подростком, но побороть бурю внутри я вообще не могла. Только и Асаев был далеко не идиотом.

— Я тебе завтра не наберу, скорее всего. Мы с чукчей в ебанутую даль едем, там и с местной связью проблемы, так что не трясись. И будь хорошей девочкой. — Судя по протяжной к концу интонации Эмин со скукотой так зевнул. Обозначил, что ответа не ждет. Снова его понимание меня пробивающее на вылет.

— Я…

— Позже, Ян. — Тон совершенно ровный, без эмоций. — В глаза.

— Как ты любишь усложнять… — облегченно хохотнула я, при этом страдальчески поморщившись.

— Напротив. Ладно, мне на боковую надо, через три часа вставать. Спасибо за снятие стресса, непременно обращусь к вам еще. А да, едва не забыл. Минут через сорок приедет Аслан. Постелешь ему в гостиной, он за тобой по пятам будет ходить, пока не вернусь. — Сказал опять-таки совершенно ровно и спокойно, как о погоде говорил.

— Думаешь, изменять буду? — слабо съязвила я, чувствуя как останавливается сердце и холодеют пальцы.

— Аслан тебе откажет, он глубокий семьянин, потому и приставил.

— Все… серьезно? — сглотнув, несмело уточнила я.

— Если бы серьезно, я бы уже дома был. Перестраховываюсь. Не накручивай, поняла? — оттенок приказа в ровном голосе. — Просто перестраховываюсь.

Я отключила звонок и стиснула телефон в пальцах. Нет, отчаяния не было. Я знала куда лезу. Еще два года назад шаг сделала, сейчас по горло. Да и… отступать не стану. Слишком все, уже все слишком. Не отступлюсь. Тут тоже мое.

Аслан действительно приехал через сорок минут, молча отправился спать. Утром так же молча пил кофе и ковырялся в телефоне, пока я собиралась злясь на себя за неверные пальцы.

В машине появилась рация. А за нами автомобиль сопровождения. Это напрягало. Било по нервам. Он сказал не накручивать. Пиздец совет, конечно, практичный такой очень. Особенно когда за тобой один-два головореза идут шаг в шаг. Эмин сутки молчал, потому что с Казаковым в какие-то там дали укатил, где связи нет. Аслан порекомендовал пока на ЗКС с телятами не ездить, на прогулках за городом далеко их от себя не отпускать и вообще не отходить от машин больше десяти метров, а вообще лучше посидеть дома. Заебись, чего тут накручивать? Только и я истеричкой никогда не была. Но я была женского пола. Это пиздецовое сочетание, когда мозги осознают, а с собой поделать ничего не можешь.

Эмин позвонил вечером следующего дня, когда Аслан пил чай в кухне, а я сидела в спальне у кровати и метала в коридор мячики, которые приносили обратно радостные телята.

Я не сразу взяла трубку. Сначала глубоко выдохнула, чувствуя как внутренний мандраж сотрясает уже не внутренне. Асаев, как последняя свинья, которая очень хорошо меня чувствует и понимает, начал с сарказма. Пока я сидела у кровати, не в силах сказать ни слова, уткнувшись в покрывала, пыталась подавить ебанутые слезы. Эмин прямо молодец. Бодро так:

— Слющай, бр-ратан, с Арбиджаджана приэхал, нас тута восем чэлоэк, дай переночевать, бр-ратан. А то тута нету никакого вапще условэй.

— Ты прилетел? — уточнила я, тщательно сделав голос ровным и отстраняя ластящиеся чепрачные морды, стремящиеся слезать слезы с щек.

— Почти. Через два часа в городе буду. Бизнес-джет арендововал, он сейчас работает по принципу маршрутки. Там пару человек высадили, тут высадили, мне с Казаковым на конечной выходить. Сэкономил я время и нервы. В пизду, блять, пусть в следующий раз сами пусть добираются, заебался уже… Аслан порадовал, что вела ты себя очень примерно, я тебе за это магнитик даже купил, молодец. — Асаев довольно фыркнул и миролюбиво и успокаивающе добавил, — хватит нюни пускать, нытик, я все слышу. Все закончилось. Я рядом.

Я сдержала злобный трехэтажный мат, Асаев хмыкнул и, посоветовав печь каравай, отключился.

— Ваш хозяин просто свинья, — сбито прошептала я, обнимая радостных телят, тыкающихся мне в лицо.

Два часа почти на исходе, Аслан за рулем, я курю на заднем сидении. За нами четыре машины сопровождения. Во мрак салона вплелось вступление трека, отозвавшегося болезненным уколом в сердце. «Мой рокнрол», Би-2 и Чичериной. Аслан протянул руку к консоли, чтобы переключить с аукса на радио.

— Оставь, — негромко произнесла я, выдыхая дым в приоткрытое окно и оглядываясь на внедорожники занявшие полосы попутного направления. Настроение самое то, сука. — И включи на повтор.

Аэропорт. Сопровождение на территорию. Мы ждали у открытого въезда. Сначала выехал кортеж Казаковской стаи. Три сраные тройки, четыре внедорожника. Десять минут и еще шесть машин. Только потом Аслан тронул Крузак.

Морозная зимняя ночь. Ксенон фар вплетается в яркое освещение прожекторов освещающих широкую взлетно-посадочную. Невдалеке бизнес-джет, в окружении семи автомобилей. Толпа людей у трапа, ровный полукруг из-за которого плохо видно саму высокую фигуру Асаева. По мере неторопливого приближения Крузера, окружение медленно расходилось по автомобилям. Аслан остановил машину в пяти метрах от Асаева. Он курил, что-то говорил пяти людям оставшимся перед ним. Докурил, щелчком пальцев отбросил сигарету, направился к машине.

Аслан забрал чемодан у стюардессы, стоящей у трапа и загружал его в багажник, пока Эмин целовал меня на заднем сидении.

Дорога домой. Загородная трасса. Он сжимал мои пальцы на подлокотнике, разделяющем заднее сидение. А я смотрела в боковое окно и прикусывала губу, наблюдая как с обочины через равные промежутки расстояния трогаются внедорожники и пристраиваются в конце, усиливая кортеж. Краткий приказ Аслана на басурманском по рации и три автомобиля обгоняют машину и едут в нескольких метрах впереди, занимая три полосы попутного направления пустой ночной трассы. Наблюдая как перестраивается кортеж, обходя попутные автомобили и становятся снова вкруговую замок, я курила в окно.

Эмин с непроницаемым лицом рылся в телефоне.

Сука.

Ничего не кончено. Я закурила вторую, сильнее сжимая его руку. Он успокаивающе провел большим пальцем по тыльной стороне моей ладони. Меня не везли его встречать. Меня не хотели оставлять одну. Потому что ничего не кончено. Что-то происходит. Кортеж вплотную. И рация в салоне ожила:

— Эмин Амирович, в хвосте по левой и средней две ку восьмых. Нечаевские. Пять человек, Нечай в правой ближней. Оттеснить?

Аслан взял рацию и, согнув руку в локте на подлокотнике, поднял ее между сидениями, нажав на тангенту.

— Подпустить. — Ровный голос Эмина, взгляд все так же в экран. Аслан убрал пальцу с клавиши и отложил рацию на пассажирское сидение.

Почувствовал как сердце ускорило ритм, разгоняя кровь по организму, но пальцы, напротив похолодели. Выкинула сигарету и закрыла окно. Оглянулась назад, чтобы увидеть как машины сопровождения разъезжаются по боковым полосам, уступая место ксенону фар быстро перестроившихся на середину автомобилей. И я тихо проскулила, когда у идущего метрах в пяти чужого автомобиля открылось окно с водительской стороны и раздалась краткая автоматная очередь. Пока в воздух.

— Охуели совсем, пидоры!.. — Аслан резко обернулся, озверело глядя в окно багажника. — Эмин Амирович…

— Тормозни, раз так умоляют. — Эмин совершенно спокойно листал страницы в интернете и не поднимая взгляда от экрана, ровно произнес. — Рацию вруби. — Аслан начал сбавлять скорость и снова поднял руку на подлокотнике с рацией, нажав на кнопку. Эмин включил блокировку экрана, кинул телефон в карман полупальто и, ровно глядя на рацию твердо и холодно приказал, — никому не дергаться пока не скажу, иначе кастрирую. — Аслан убрал рацию, съезжая на обочину, а Эмин достал сигареты и, метнув на меня пронзительный взгляд, негромко предупредил, — никаких творческих порывов, поняла? — он ждал ответа, а я, прикусив губу, безнадежно пытаясь подавить истеричную улыбку, оцепенело смотрела на него. — Я тебе вопрос задал.

Я опустила голову, глядя себе в колени. Прикусила губу, чувствуя, как адреналин взрывает суженные страхом вены и кивнула.