Зорин завалился домой ближе к полуночи, зажав меня в коридоре и зацеловав почти до смерти. От удовольствия. Ужинать не стал, сказав что перекусит и завалится спать, потому что завтра ему снова вставать рано и ишачить до ночи. Это мгновенно перебило мои мысли пошлого характера, сводящиеся в целом к тому, чтобы немедленно утянуть его в спальню.

Налив себе чая и подтянув под себя ноги на кухонном стуле, я наблюдаю как он выбирает себе бутылку из бара, а потом идет к холодильнику за закуской.

— Трус, — Саша ставит тарелку с холодцом на стол, — балбес, — мне достался поцелуй в лоб, — и бывалый, — поставил бутылку виски и, плюхнувшись рядом со мной на стул, потирая руки, подводит итог, — приключения Шурика начинаются.

Я прыснула, подпирая голову рукой и наблюдая как он, высоко подняв бутылку, тонкой струйкой наливает алкоголь в бокал.

— А почему холодец — трус?

— Очевидно же, Балда Дмитриевна, — он, не прекращая лить виски не глядя ткнул в холодец пальцем заставив тот задрожать, — гля, как трясется. Трус потому что.

Я рассмеялась, с удовольствием оглядывая его лицо. Зорин снова работал в прежнем режиме, то есть на износ, и не успевал побриться уже третий день. И это ему шло, даже очень. По крайней мере отвлекало от синяков под глазами, за которые мне было стыдно, ибо по ночам он мало спал в основном из-за меня.

— Чего там по твоему многомиллиардному бизнесу, партнер? — отпив виски и откинувшись на спинку стула, устало улыбается он, глядя на меня.

Дела в кофейне шли очень хорошо и с большой перспективой, о чем я рассказываю Зорину не без удовольствия и важно заключаю, что если все так и продолжится, то вложения отобьются гораздо раньше указанных Сашей сроков, на что Зорин только ехидно скалится и кивает, вызвав у меня желание огреть его бутылкой.

Фыркнув, он отодвигает виски подальше и вилку тоже, рванув меня за локоть со стула на себя. И гася все мое раздражение упоительными поцелуями.

Утро пятницы началось неожиданно. Я мыла тарелки после завтрака, пока Зорин тягал кофе и рылся в телефоне. И внезапно злобно заматерился. Обеспокоенно подойдя к нему, заглядываю в телефон и замечаю, что он быстро пролистывает новостные ленты посвященные одному и тому же событию — назначению нового полковника МВД.

— Саш?.. — осторожно кладу ему ладонь на плечо, когда он, снова выдав злобную матерную тираду откидывается на стуле, с силой сжимая в руке телефон и прикрывая глаза.

— Оль, дай свой мобильный… — напряженно просит Зорин вставая, чтобы взять блокнот с ручкой и быстро, прямо на ходу переписывать со своего телефона номера. — Мой на прослушке, тебя еще не успели в разработку взять… дай свой телефон, мне срочно нужно позвонить одним тварям…

Помертвев и не сразу двинувшись с места, смотрю, как он сидя за столом, выписывает на листок номера.

— Быстро, Оля.

Сглотнув, подчиняюсь. Когда протягиваю ему мобильный, Зорин отдает мне свой телефон и велит убрать его из комнаты. С все больше нарастающим напряжением снова подчиняюсь и вернувшись на кухню застываю у косяка.

Саша набирает один номер за другим, но они все либо отключены, либо на его звонки никто не отвечает, что заставляет Зорина свирепеть, а мое сердце ускорить ритм. Наконец кто-то все же ответил. Зорин напряженно слушал собеседника, зло сдвинув брови и стиснув челюсть, напряженным, немигающим взглядом глядя в стол. Собеседник все говорил и говорил, и по мере неслышного мне монолога лицо Саши искажается непередаваемой, пугающей и неразличимой смесью эмоций. Я хотела двинуться к нему, но он так злобно рявкает, что я снова невольно застываю:

— Андреич, да вы охуели все там что ли?! В смысле блять… почему мне никто об этом не сказал? Я же первый на очереди, кого ебать начнут… Сука, Андреич… шакалы вы трусливые, сами откупились, а меня даже не предупредили, что обыски у вас прошли, полкан новый и нам всем пизда… Вы реально шакалы…Я буду разговаривать так, как считаю нужным, Степан Андреевич, — он произносит это очень-очень холодно, но отчетливо чувствуется бушующая в нем ярость. — Вы, суки, через меня руки мыли, а когда вас за холку схватили, вы мне даже не маякнули, и вот с какого хуя мне вежливым-то быть, уроды вы ебучие?

Зорин зло сбрасывает звонок и набирает кого-то еще. Я подхожу на неверных ногах и опускаюсь на стул рядом с ним, прикусывая губу и напряженно, со все растущим страхом глядя на его тихо матерящееся лицо. Он закатывает глаза, когда с третьего раза не может дозвониться, и набирает смс:

«Да возьми ты трубку блять я не разнос устраивать звоню мне надо узнать сколько у меня времени»

«4 дня»

— приходит почти сразу, заставив Зорина помертветь.

«Продажные шлюхи»

— быстро набирает он и жмет на отправку с такой силой, что экран едва не треснул.

— Ебучие мусора… сколько лет денег ношу, а как жаренным запахло… За что, блядь, только бабло отваливал… Четыре, сука, всего четыре… — Напряженно бормочет он, не обращая внимания на мои пальцы, легшие на его локоть, и набирая следующего абонента. — Тош, пиздец. Нет, не беда, мне реальный пиздец и ты мне нужен. И финансист твой гениальный этот… как его… Зимин мне тоже очень нужен… Полный, Тоша, полный и беспросветный пиздец, если мы срочно не раскидаемся за четыре дня. Да я сам в ахуе… Да. Нет, бери выше, блять. — Мрачная ухмылка Зорина, ненавидящий взгляд в стену и у меня мурашки бегут по рукам. — Еще выше, Тоша. Снова не угадал, администрация города, прикинь. Никто мне ничего вообще не сказал, полкана нового ставят все твари молчали, сейчас чисто случайно узнал… В смысле не можешь приехать?.. А приемку Зимин не возьмет на себя? Блядь, хуй с ним, сейчас пару человек цепану с собой, сами приедем, нормально будет? Отлично, Тош. Спасибо. — Новый звонок, новый злобный мат, потому что не ответили и следующий абонент, — Рита, срочно мне главбуха, а то у нее занято. Срочно, блять, я сказал!.. — Минута напряженного ожидания и Зорин ровно, спокойно произносит, — Ирина Юрьевна, внеплановая командировка, пакуйте наш экстренный чемоданчик, Геворг через полчаса вас заберет. И пару толковых девочек с бухгалтерии захватите, но только очень толковых и о-о-очень надежных. Все, хорошо, за все компенсирую. — Следующий звонок и прикрытые ладонью глаза. — Артур, срочно собирай весь левак и избавляйся. Да мне похуй как, хоть сожри, только чтобы этого не было. И напряги программеров, у нас все должно быть чисто. Абсолютно чисто, понял меня? И чтобы контактов с обнальными у нас не было и нет, ясно выразился? Все, давай. — Новый звонок и боль в моем теле напоминает, что организму требуется кислород, и нужно дышать, потому что, находясь на пределе нервного напряжения, я это забыла делать. — Геворг, случилась беда, слушай меня внимательно. Сейчас берешь красный архив, полностью забирай все по третьему кварталу, потом забираешь моего главбуха с офиса, встречаемся на Кольцевой, я тоже пару человек цепану и поедем вопрос решать. Да. Да… Нет, это тоже надо забрать. Все, давай быстро.

Зорин прикусывает губу, вычеркивая карандашом обзвоненные номера, чертыхается, найдя тот, на который еще не звонил и исправляет:

— Вань, у нас чистка. Да… Да… Нет, блядь, завтра! Конечно прямо сейчас! Дорофееву набери, через двадцать минут вас заберу.

Откладывает телефон, с силой проводит ладонью по лицу и только тут вспоминает про мое существование. Поворачивает ко мне бледное лицо и натянуто улыбается:

— Оль, да не трясись ты так, малыш. — Протягивает руку и ласково оглаживает скулу. — Ну, ты чего? Я все решу, все разрулю, вообще не переживай. Обернусь раньше, чем за четыре дня. Может прямо завтра даже. Ну-ка, иди ко мне. — Притягивает меня к себе на колени и крепко прижимает к своей груди. — Не переживай. Все нормально будет.

— Тебе хватит времени? — с тревожно колотящимся сердцем, заглядываю в его глаза, подавляя тысячи вопросов, задавая самый нужный.

— Четыре дня, в принципе, это даже с запасом. — Успокаивающе касается пальцем моих губ. — Сейчас рвану к приятелям в другой город, коллективно обмозгуем и сделаем красиво. Хуй кто подберется. Подберется — удушу нахуй, я тоже не пальцем деланный и за кое-чьи серьезные косяки я в курсах, на том и станцуем… Не переживай. Четыре дня это достаточно. Так, малыш, дай-ка я встану, мне нужно пару документов взять с собой.

«Пара документов» — это восемь толстых папок, которые он со злостью швыряет в багажник, когда я, прикусив губу стою возле его машины, чтобы проводить. Он быстро целует меня в губы и сев в машину, с визгом стартует с места.

Я с трудом выдыхаю, глядя ему в след и кое-как переставляя ноги поднимаюсб в его квартиру, чтобы собраться на работу. День в кофейне прошел как-то смутно. Я постоянно косилась на свой телефон и не могла вообще ни о чем думать. Кроме отведенного Зориным срока.

Но у него не было четырех дней, его обманули. На следующий же день его империю начали рушить. Вместе со мной.

* * *

Ночью ворочалась в постели и косилась на телефон. Зорин послал за день пару смс, что все хорошо и дежурным таким интересом, что я делаю. Сдается мне, это его сейчас меньше всего волновало.

Не могла уснуть. Пошла в комнату к Ланке. Ближе к рассвету я все-таки забылась беспокойным сном, но в семь утра меня разбудил требовательный звонок в дверь.

Я заглянула в глазок и троих мужиков стоящих перед дверью я не узнала. Хрипло поинтересовалась кто они. Ответ убил — оперуполномоченные с обыском. Отшатнулась от двери, с дико колотящимся сердцем метнулась обратно в спальню и набрала Зорина. Он ответил почти сразу, и новость вырвала из него злобное шипение.

— Сучьё, блядь… Олька, слушай меня внимательно и запоминай, хорошо? Олька?

— Д-да… — Практически падаю на край постели, потому что ноги подкосились, но повторный звонок в дверь заставил мое тело с дико колотящимся сердцем подняться, пойти к двери и невольно замереть в коридоре:

— Дверь не открывай, пока я тебя инструктировать не закончу. Ломать не будут, без участкового права не имеют, а им его еще найти надо, значит у нас есть время. Слушай меня очень внимательно. Спроси ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ кто все эти люди, фамилии, звания и по какому вопросу, но главное, какой орган, чтобы мы знали, куда сейчас натравливать наших. Давай, Оля.

— Саш, блядь, что происходит?.. — с отчаянием спрашиваю я, не в силах подойти к двери.

— Оля, все потом, малыш. Сейчас делай то, что я тебе говорю. Давай.

Я, с силой прижимая трубку к уху, чтобы из-за дрожи не выронить телефон, повторила его вопрос пришедшим и передала ответ Зорину. Они сказали, что если я не открою, они будут вынуждены вскрыть дверь. Это тоже передала Зорину срывающимся голосом.

— Антон, звони Шувалову и Идрисову, Шувалов пусть к ней едет, Идрисов сразу к экономам. — Приглушенно проговорил Зорин, очевидно, отодвинув трубку от уха, но мгновение спустя его голос снова зазвучал вкрадчиво и спокойно, — Оля, скажи пусть пиздуют за участковым, а то адвокат за взлом без него натянет их. Ну же, не тормози, родная. — С трудом сглотнув, подчинилась. — Хорошо. Ничего никуда не выкидывай, под окнами опера на такие случаи стоят. Дурь, любая запрещенка, левые доки по кафе есть?

— Нет. — Приваливаюсь плечом к косяку, потому что стоять сложно из-за сметающего все внутри страха и напряжения.

— Уже легче. Откроешь дверь и не пускаешь их на порог, пока не покажут постановление на обыск. Нет постановления — в культурной форме шлешь на хуй и сразу звонишь мне. Есть постановление — смотри, чтобы адрес и твои данные были указаны верно. Если будет хоть одна ошибка, хоть одна опечатка хоть в одном слове — шлешь на хуй. Если там все верно — переписываешь с постановления все данные и то, кто пришел на обыск. Если пришли с журнашлюхами — шлешь последних на хуй.

— Чего? — потрясенно переспрашиваю я.

— Если журналисты будут — на хуй шли, вот чего. Дальше слушай. Скажешь им, что вызвала адвоката и просишь, поняла меня, именно просишь, чтобы отложили начало обыска до его прибытия. Могут не отложить и тебе это надо будет обязательно указать в своих комментариях к протоколу обыска. Дальше. Они должны быть уже с понятыми, следи за тем, что бы ВСЕ, абсолютно все одновременно находились с тобой в одной комнате. Только кто-то куда-то дергается, начинай вопить и все это записывай. Следующее, они будут переворачивать все и везде лезть, не мешай, ничему не препятствуй, потому что одновременно будут проводить видеосъемку и там не должно быть твоего сопротивления. Проверь, чтобы записали в протоколе все, что изымут. Заберут деньги — смотри, чтобы в протоколе было написано не «деньги», а сколько денег и их валюта, если телефоны, технику изымут — модель и так далее. И вообще все, что тебе не нравится, хамят, грубят, морально давят, меняются понятые, ходят по хате без тебя — пиши себе на листочек, потом внесешь это в протокол. Адвоката не дождутся, тоже вноси это в протокол. Ты со мной? Олька? Ты меня слышишь?

— Да. — Прикрываю глаза рукой, желая только одного — чтобы это все оказалось дурным сном.

— Если начнут без адвоката и ты заметишь, что что-то выпало у мусоров или понятых — не трогай. Вообще не приближайся. Не должно быть на этой вещи твоих отпечатков. Пишешь на отдельной бумажке, что это не твое, что это выпало у мусора из кармана и просишь провести исследование микрочастиц в кармане указанного мусора. И всех остальных присутствующих на всякий случай. Если бумажку не приобщат, в протоколе это укажешь. Проверишь опись изъятого, допишешь в протоколе все, что тебе не понравилось и подпишешь. И дальше, Олечка… слушай меня очень внимательно. Очень. — У меня мурашки побежали по рукам от нехорошей, краткой паузы. — Тебя могут забрать после обыска. На допросе говоришь только одно — пятьдесят первая статья и ничего больше. Адвокат у тебя Шувалов, госадвокатов никаких не принимай, они все ссученные. Будут настаивать — пишешь отказ от государственного и указываешь, что ждешь своего по соглашению. Только Шувалова и никого больше. Если его… короче, его могут не пустить, мы потом за это их выебем, но дело им сейчас надо шить быстро и поэтому его могут не пустить. Тогда вообще ничему не верь, что бы тебе не говорили, как бы не давили, ничего не бойся. Пятьдесят первая статья — это все что ты должна говорить в мусарне. Могут сказать, что это отказ от дачи показаний, не верь. Это пиздеж и они так на понт берут. Ты в ответ твердишь только про пятьдесят первую. Разговариваешь только с Шуваловым в стенах мусарни и ни с кем больше, ни с уборщицей ни с горшком с цветами, ни с лампочками, ни с кем вообще. Протокол допроса прочитай несколько раз, особенно свои ответы, чтобы везде шла пятьдесят первая и только она, потом подписывай. Затем два варианта — либо отпускают, либо в ИВС, там тоже ни с кем не разговаривай, только с адвокатом. Родная?..

— Саш, что за пиздец происходит?.. За что?..

— За то, что я на тебя оформил «Сокол» и не успел переоформить обратно, когда по мне решили ударить.

— Что?..

— Не истери сейчас, я все решу, клянусь. Я тебя вытяну. Пожалуйста, только не истери, ты должна соображать сейчас хорошо как никогда.

— Ты… сука… — выдыхаю и отключаю телефон, дрожащими руками прикрывая лицо и свято уверенная в том, что это просто сон. Но громкий голос за дверью, сообщивший, что пришел участковый и они будут взламывать дверь послал нахуй все мою уверенность в том, что мне это снится.

В целом, многие предупреждения Зорина оказались напрасными. Опера, вручившие мне постановление, где указывалось, что «Сокол», приобретенный мной два месяца назад… я три раза это перечитала, и если бы не слова Зорина я бы рассмеялась…Что «Сокол», будучи уже под моим руководством стал исполнителем госзаказа, а дальше… какой-то сплошной бред. Один из оперов, видя мое замешательство, тактично пояснил, что если упрощенно, то меня, как руководителя «Сокола» подозревают в мошенничестве, сопряженном с преднамеренным неисполнением договорных обязательств, совершенном в особо крупном размере.

Сказала им про адвоката, пропуская их в квартиру, опера ответили, что ждать не будут и я могу потом отметить это в протоколе, вызвав у меня горькую усмешку. Странно, но после того, как мне и троим понятым разъяснили цель и ход обыска, действие пронеслось с какой-то космической скоростью. Первым делом изъяли телефон и два ноутбука, а потом документы, которые я считала уже ненужными и которые я так и не посмотрела после того страшного вечера, когда на меня напали у клуба, а Зорин, воспользовавшись моим смятением сунул их мне на подпись. Стоило ли говорить, что тогда я покупала его фирму, а не подписывала документы о смене моих арендодателей, как наивно полагала.

Шувалов появился тогда, когда я уже подписала протокол и мне пояснили, что придется меня забрать в отдел и сделать он ничего не мог.

А вот в отделе началось самое интересное — меня привели к следователю. К Тане, однокурснице Даньки, с которой мы даже когда-то неплохо общались, пока я жила с Данькой.

— Позвони Дане. — Она, глядя в монитор перед собой кивнула на свой телефон на углу стола. — Он еще не в курсе. Мы надеялись, что обыск в «Соколе» не даст результатов и тебя не придется дергать, Оль. Позвони ему, я пока на пару минут выйду.

Позвонила. Данька сквозь зубы выматерился и сказал, что приедет через двадцать минут. Мы с Таней напряженно молчали. Я боялась что-то спрашивать, она ничего не говорила и не спрашивала печатая протокол моего допроса. Данька появился на пороге ее кабинета раньше отведенных двадцати минут. Таня распечатала протокол и подала сначала ему, быстро пробежавшемуся глазами и кивнувшему, потом протокол был передан мне. Двадцать шесть вопросов касающихся моей деятельности в «Соколе» и мошенничества, которое мне инкриминирует Данькино управление, и везде моим ответом шла только пятьдесят первая статья.

— Тань… — Данька со значением посмотрел на бывшую однокурсницу, она кивнула и вышла, оставив нас вдвоем.

Я мрачно смотрю в рабочий стол и напряженно жду. Данька падает в кресло Тани, взъерошивает волосы и негромко произносит:

— Пиздец… Даже не знаю, с чего начать… — Глубоко вдыхает и прикрыв глаза, медленно выдыхает. — Лель, я знаю Зорина. Пока опером, потом старшим был, ну ты знаешь, коррупция — наше все… — Грустная улыбка, достает пачку сигарет и, подчиняясь моему рваному просительному движению, несколько удивленно протягивает ее мне. — Я был чем-то вроде связующего элемента — переправлял бабло от комерсов к начальству, от них приказы и распоряжения коммерсам…

— То есть был шестеркой? — усмехаюсь и закуриваю, скрещивая руки на груди и откидываясь на спинке стула.

— Нет. Скорее эмиссар и инкассатор. — Усмехается в ответ и тоже закуривает, отводя взгляд и выдыхая дым в сторону. — Оттуда и Зорина знаю. Одно время, мы даже неплохо так дружили. Прямо совсем неплохо. Он первый, кто узнал, что я на тебе жениться собираюсь. Потом была пара сомнительных моментов и дружба у нас поубавилась настолько, что остались мы на вынужденных позициях — я ношу его деньги, он получает через меня одобрение. — Даня хохотнул и покачал головой, не переводя на меня взгляда. — Помнишь, я говорил про повышение? У нас майор был, Ливанов, он косячнул на службе и начальство хотело его в область перевести, а он этого не хотел. Ливанов решил выслужиться, чтобы его оставили в городе и решил подставить Зорина с дачей взятки, а подвязка с Зориным у него через меня была, ведь деньги носят от пункта А до пункта Б всегда только третьи лица, то есть такие как я… И я бы первый, кто от этого пострадал, хотя Ливанов обещал все замять по поводу меня…Но я его знаю и, получив себе звездочку, когда он подставил бы Зорина, Ливанов бы про меня забыл. Поэтому я сказал Зорину. Тот через мэра на полковника вышел и Ливанов вылетел с пинка в окно, а меня на его место поставили. Дальше Зорин решил, что я ему обязан и буду мальчиком на побегушках только уже в звании майора, а значит решать через меня можно гораздо больше вопросов и гораздо быстрее, а мне этого не надо было, я ему кивнул на выход, мол, гуляй-ка ты, дорогой. Но меня заставили. Заставило собственное начальство которое желало поиметь с тендера, который он выиграл, а этот сукин сын изгаляться надо мной начал, пользуясь тем, что не подчиниться начальству я не могу… Только он не понимал, что я уже далеко не просто опер, я майором стал и со мной все равно считаться надо, что как только с тендера он бабло отвалит и начальство интересовать перестанет это сразу даст мне карт-бланш… Однако тогда, когда пилили деньги, в общем, знаешь… худой мир и хорошая война. Он опасался сильно давить, потому что я в системе и я часть нее, а система может сожрать любого, кто излишне в себя поверит. Но тогда я не мог его прижучить, потому что он главный инструмент распила денег… Запутанно это все, короче. Но напряжение у нас росло, а его наглость вообще в геометрической прогрессии. И я его предупредил, что играть в такие игры опасно, когда у тебя фирма, которая срубает миллионы. Он в ответ усмехнулся, и сказал, что… что играть с ним мне и вправду опасно. Я понял гораздо позже, что он имел в виду… Тварь… А тогда у меня только одно желание было — размазать его.

Даня перевел дыхание, и тихо продолжил:

— Что касается этого замута и того, почему ты здесь сидишь… Предыстория здесь еще длиннее. Рыба всегда гниет с головы. Вот и наша рыба начала гнить с нее, с самой верхушки — с мэра города. Если вкратце, то полтора года назад столицей был выделен бюджет на строительство одной замечательной… вещи. Хороший бюджет. Который надо было разумно распилить и сделать откат обратно. Пилят такие бюджеты по одной и той же схеме — через подрядчиков и субподрядчиков, где суммы оседают, а потом их отмывают и часть в откат уводят, часть себе в карман. Так вот, Зоринская фирма это первое и устойчивое звено в этой схеме уже много лет. И кусать его нам было опасно, подвязки у него нехилые на уровне администрации, да и не за что в принципе — делиться он умеет. И все шло ровно и хорошо до одного момента. — Даня прицокнул языком, и закурил вторую сигарету, все так же не глядя на меня. — Почти два месяца назад Зоринская фирма заработала по привычной схеме — городу выделили бюджет, а значит предстояло распилить финансы и сделать откат. Только вот незадача, столица вскрыла то, что в прошлый раз, полтора года назад, мэр обнаглел и дал отката меньше, чем должен был. На полтора ярда меньше. И сейчас, в связи с этим, прошли обыски у администрации города, тихие, незаметные, пресса молчала вообще. Никто не знал, что, скорее всего, в ближайшем будущем администрация города резко поменяется, только вот вопрос вроде бы урегулировали, не знаю уж как, но урегулировали. Только заменили главного сторожа нашего города — поставили нового полковника, сведущего в строительстве, где так неосторожно хуевертила администрация, но раз казнь объявлена, то должен быть казненный. И жертвой назначили первое звено в цепочке. То есть тебя, которая знать не знала, что возглавляет фирму Зорина, подстраховавшегося так из-за развода, чтобы в случае чего налоговая не его за яйца схватила. По крайней мере, эта официальная версия, почему он тебе фирму продал.

— Официальная? А настоящая, Дань?

— Потому что разводился. — Повторил он и отвел взгляд, вызвав у меня усмешку.

— Почему Зорин оформил «Сокол» именно на меня, Даня? — с нажимом смотрю на него. — Насколько сильно ты тогда хотел размазать его, дорогой? Настолько что ты спал с его недотраханной женой, на которую у него времени не было, потому что он работал как ишак отмывая деньги и формируя откаты, верно? А он об этом узнал, но был связан по рукам и ногам, ведь вопросы решал через тебя, так? А между тем, получив повышение, ты пообещал еще и по бизнесу его покусать, и он заключил, что если ты так хочешь его взгреть, то пожалуйста, взгревай, но через меня, да? Вы ведь дружили раньше и он знал, что ты меня любишь, что мы разбежались, и ты хочешь меня вернуть… Охуеть схема…

Даня убито прикрыл глаза и едва заметно кивнул.

— У нас связи в налоговой и если бы что-то пошло не так, Лель… я естественно тебя бы вытягивать начал, а значит и его фирму, на то и был его расчет… Зорин хитрожопый очень…

Очень, Даня. Оче-е-е-ень.

— И что теперь? Теперь я сяду за то что вы, два уебка, никак не могли… ничего не могли… За что, блять, я должна сесть? Вот объясни мне, Дань. Я тут каким боком нахуй?

— Лель… я напрягаю всех, все стараются, но у нас новый полковник который дал прямой приказ — казнить кого-нибудь, чтобы остальных припугнуть… чья-то голова должна слететь с плеч… администрацию не тронут, они откупились… остается «Сокол», как самая серьезная фигура после администрации города замаравшейся в откатах… Но я тебе клянусь, мы роем сейчас, я очень много людей напрягаю…

— Охуенно. — Я в неверии качаю головой и смеюсь. — Нет, правда, это просто охуенно. Его схема на собственную безопасность сработала. Правда, несколько иначе, чем он планировал, но сработала же — ты отплатил за то, что хотел его взгреть и спал с его женой. А рассчитываться за все это должна я. Охуенно. Я даже не знаю, кого из вас двоих я ненавижу больше, Дань… Наверное, мэра города все-таки… А нет, нихуя. Если бы не он и его жадность, я бы так и не узнала, что бросила одного пидора и чуть не вышла замуж за другого. Адовый пиздец.

— Слушай, я же не знал, что он так все повернет… Не знал что он настолько мразь… Лёль…

— Что, дорогой? Вот что блять «Лёль»? — я мрачно смотрю в его отчаянные глаза и с трудом подавляю душащую самоконтроль истерику. — Ты свою вину тут не умаляй. Если бы не совал в чужих жен и амбиции поубавил, меня бы не избрали на позицию жертвы. Пиздец… Зорин сука… — я горько смеюсь, — как же ориентируется быстро, ублюдок… нечеловечески быстро… Твари вы оба, Дань. Что ты, что он. — Закуриваю вторую сигарету, — впрочем… Нет, сейчас не буду об этом думать. Мама с Ланкой в Израиле, через неделю должны вернуться… — меня всю передернуло, — они мне звонят каждый вечер. Я не хочу… не хочу, чтобы они знали, понимаешь? Как вернутся, привези маму, как-нибудь устрой это… пусть наврет что-нибудь Ланке… блядь, — зло вытираю слезы страха, напряжения, отчаяния и собственного морального убийства, жестокого и беспощадного. — Короче, для начала мне нужен мой мобильный. Просто мобильный на пять-десять минут каждый вечер, я не хочу, чтобы они беспокоились… Потом, как вернутся, проведи ко мне маму…

— Я это сделаю, Лёль. — Тихо произносит он и накрывает ладонью мои пальцы, сжимающие почти пустую пачку сигарет на столе.

— Не трогай меня, сука. — Рычанием сквозь стиснутые зубы и одновременно отдергиваю руку, брезгливо оттирая ее о свитер.

И ощущая себя ужасно грязной, потому что тело вспомнило, что его касался Зорин, и это все я не знаю, как смыть. Блевать от этого хочется.

* * *

— Не нервничай.

— В смысле, блядь, не нервничай? — Зорин отставил бренди и чуть приподнял бровь внимательно глядя в бесстрастное лицо Антона. — Она вообще должна была просто в сторонке постоять.

— Ну, кто знал… Вышло, как вышло. Чего сейчас-то истерить?

— Истерить? — Саша задумчиво посмотрел в льдистые голубые глаза и прохладно усмехнулся, вновь взяв бренди и откинувшись на спинку дивана в своей кухне. — Скажи, Тош, у тебя вот там, в твоей протравленной душонке кроме кокаина что-то осталось? Ну, знаешь, такое более-менее ориентированное на других людей, а не только на свое удовольствие и комфорт? Или все, надежды уже нет?

— А ты хочешь по части моей протравленной душонки потрещать? — Грановский прищурился и предупреждающе улыбнулся. — Саш, я же не Игорь. Мне мораль и нотации читать не получится. Хочешь зубы скалить — да пожалуйста. Шутки у тебя иногда и вправду смешные. Но вот лезть ко мне не надо. И так, на заметку, я кое-что смыслю своей протравленной душонкой.

— Нихуя ты не смыслишь, Тоша. — Зорин протяжно рассмеялся, насмешливо глядя на друга. — У тебя одержимость твоей сбежавшей девочкой и только лишь. Одна из твоих страстей. Съебавшаяся, не давшая насладиться до конца. Я знаю этот твой взгляд, братишка. У Игоря такой бывал, когда он двигал дорогу меньше, чем ему нужно было. Двигал полную дозу и его отпускало. До похуизма. Ты задумайся, Тош.

— Я сказал, не лезь ко мне.

Саша прикрыл глаза и снова улыбнулся, убито покачав головой.

— Ладно, извини, я сам не свой. В голове каша. — Зорин вытянул сигарету из пачки, зажал в зубах, но не щелкал зажигалкой, отрешенно глядя на настенные часы. — Он опаздывает. — Напряжение стягивает внутренние органы и губы тихо выдают, — Пашка никогда не опаздывает…

— Ему херачить сюда почти пятьсот километров и он опаздывает на пять минут. Хватит истерить. — Зевнул Антон, с интересом роясь в баре. — У моей братии есть такая хуйня, измена называется. Знаешь, что это такое?

— Само собой. Хочешь сказать, у меня симптомы схожие?

— Хочу.

— Нет. — Зорин стряхивает пепел и прищурившись смотрит на Антона, сидящего на подоконнике и затягивающегося сигаретой. — Это называется беспокойством мужика, подведшего под хуй любимую женщину. Никогда не испытывал? Наверное нет, раз с изменой путаешь.

— Зорин, я понимаю, у тебя сейчас там истерики и все такое… — Антон отвечает ему мрачным взглядом. — Да только ты смотри, какой расклад, я тебе не телка, на которой сорваться без последствий можно. Возьми себя в руки.

Зорин смотрит на Грановского с бесконечной иронией.

— Тош… тебе пизда. Когда найдешь ее, она тебе откажет, я готов голову на отсечение дать, она откажет. Попомни мои слова. И приезжай потом сразу ко мне. Ты хоть и урод, но свой урод. Выслушаю твои стенания, скажу тебе то, что тебе постоянно говорил Леха, и отчего так оберегал влюбленный в тебя Зимин. Ты будешь попеременно беситься и нюни распускать. А потом тебя отпустит.

— Не откажет…

— Соврешь, что ли? Приговор подпишешь себе. Девочка хоть и молода, да не дура, коли так быстро съебалась и так хорошо скрывается. Не твой сорт кокаина, Грановский. Ты такой не потянешь. Ибо платить за него не баблом надо, а душой. А твой протравленная душонка слабая такая валюта.

Грановский метает на Сашу раздраженный взгляд, но тому уже не до него. Он листает список контактов, собираясь позвонить Ковалю. Но в этом не было необходимости, как только Зорин послал вызов, тишину его квартиры нарушила трель домофона. Зорин открыл дверь и застыл у косяка. Когда из лифта вышел высокий зеленоглазый брюнет Саша крепко пожал ему руку и закрыв за ним дверь, кивнул в сторону кухни. Паша с Грановским сухо друг другу представились и Антон вопросительно глядя на него поднял бутылку бренди. Паша коротко кивнул и упал на место Зорина, напряженно застывшего у окна.

— Спасибо, что приехал. — Негромко произнес Саша, пока Антон наполнял ему и себе бокалы.

— Да не вопрос. — Паша благодарно кивнул на поданный бренди.

— Что скажешь?

— Скажу, что попал ты не хуево так, Саня. А по существу — полкан Дегтярёв у нас в области четыре года царствовал. И профиль его — строительство. Поэтому нашего царька в вашу геенну огненную с тупой администрацией направили в качестве нового стража взамен обосравшегося.

— Я думал, Дегтярёв у вас там с нефтянки больше оброк собирал. — Антон отпил бренди и достал сигареты.

— И с нефтянки тоже. Но в основном строительство данью облагал. Сейчас у нас Словецкого на место Дегтярёва ставят. Вот Словецкий шарит в основном по нефтянке. — Поморщился Паша, недовольно поджав губы. — И у меня намечаются проблемы в связи с этим.

— Ты же в этом году реорганизацию своей ОООшки планировал, да? — Зорин заглянул в свою пустую пачку сигарет и дал знак Грановскому, перекинувшему ему свою пачку.

— Да. И еще пара планов грандиозных была. Хер знает, что теперь делать. Так и хочется митинг устроить с лозунгом «Верните Дегтярёва! Хотя бы на полгода! Ну пожалуйста! Мне очень нужно!».

— Если он настолько нормальный, что ж моих парламентеров с порога заворачивает? — Зорин напряженно выдохнул дым в окно, ритмично постукивая зажигалкой по подоконнику.

— А ты подумай. — Паша прицокивает языком, и взяв бутылкой, задумчиво пробегается глазами по этикетке. — Правление новой власти, посланной взамен неугодной, всегда начинается с показательной казни сильных игроков, чтобы перед высшим руководством видимость создать, что они тут работать будут, а не только деньги собирать, ну и чтобы холопы уважали и боялись нового царька. А ты тут хуяришь в первых рядах на отмывах и откатах, кому ж еще башку сворачивать, если администрация уже сошла с линии огня?

— Это я понимаю. Я не понимаю, почему он вообще наотрез отказывается в диалог вступать.

— Ну-у-у… Дегтярёв упрямый царек. — Коваль с тоской посмотрел на сигареты лежащие на подоконнике, но как когда Зорин хотел перебросить ему пачку отрицательно мотнул головой.

— Вообще вариантов никаких? — Саша зло сплюнул с окна и мрачно посмотрел на Пашу, отвечающего ему задумчивым взглядом.

— У Толстого отец строительством занимается. Давно и успешно. Когда Дегтярёв у нас сидел, отец Костика пару очень жирных тендеров срубил, сам понимаешь, о чем это говорит. Значит отношения у Дегтярева и Захарова неплохие, решил я. И не ошибся. К отцу Толстого заехал, ситуацию обрисовал, за тебя как за себя поручился. Он сказал, что подумает, это одно и то же что поможет. Так бы сразу отказал, кота за яйца не тянул. — Паша усмехнулся, блеснув зелеными глазами при виде Зорина, прикрывшего ладонью глаза, сдерживающего облегченный выдох. — Но будь готов, что отвалить бабла придется очень прилично. Я бы даже сказал, что очень неприлично. И будь готов еще и к тому, что если Дягтерев согласится его цепные псы все равно без укусов не отпустят. Вопрос в том, насколько сильно покусают. — Коваль перевел взгляд на задумчивого Антона. — Ты с Богдановым работал, верно?

Антон усмехнулся и кивнул, отпив бренди и откидываясь на спинку стула.

— Наслышан. Леха славный малый был. Жалко. — Паша задумчиво посмотрел на настенные часы, отпил бренди и снова посмотрел на Антона. — Так это ты его отбил с той херней по левым отгрузкам?

— Слава впереди меня шагает. — Фыркнул Антон вставая, подходя к Зорину и взяв пачку сигарет, оперся о подоконник, закуривая и переводя взгляд на Пашу. — Отбил. Понимаю, к чему клонишь. Здесь вывезу, как бы сильно не кусали. Лишь бы выебываться прекратили и навстречу пошли. А дальше я вывезу. Правда, скорее всего с условкой, Сань.

— Да похуй. Лишь бы ее не засадили. Там дальше сам пиздюлей ввалю и отниму все свое назад, а то охуели совсем, арест они, блять, наложили и возрадовались, что столько всего умыкнуть можно… наивные, блять…

— О-о-о… мы через это стабильно раз в год проходим. — Закатил глаза Паша. — В тот раз у меня спиздили компрессор за шестьсот косарей. Вот кому они его продадут, дебилы, блять? Кому он нужен-то кроме меня?.. Так и не вернули, суки. Арест это всегда весело, Сань, но только не для нас бедных-бедных ни в чем не повинных предпринимателей. — Зорин с Антоном рассмеялись, Коваль усмехнулся, мрачно пригубив алкоголь. — Так, сейчас Толстому напишу, пусть ситуацию мониторирует. Самое позднее часа через три Захаровы скажут в какую сторону вам плясать. — Подвел итог Паша, отпивая бренди и быстро набирая смс. — Слушай, Сань, ты ж со Старославскими дружишь? Мне бы один денежный замут провернуть, а территория их. Можешь меня с их вожаками свести?..

— Со Старославскими?.. Там шакалье одно, Паш, даже не суйся туда. Так-то Береговой под покровительством мормонов, насколько я знаю. Все базары надо с ними вести.

— Есть выход на них?

— У меня есть. — Зевнул Грановский, задумчиво наблюдая за игрой жидкости в покачивающемся бокале в его пальцах. — И на Береговой и на Дзержинку есть. По-моему, даже на старый город есть. Не уверен, но вроде есть. Дай мне сутки, я пробью точную информацию.

— Буду благодарен. — Паша кивнул, и налил себе бренди. — В любом денежном эквиваленте.

— Раскидаемся. — Хмыкнул Грановский и посмотрел в окно, за которым тихо начали оседать первые хлопья снега.

* * *

После того, как Данька ушел, Таня вернулась в кабинет и сев рядом со мной протянула мне бумаги.

— Оль, — она серьезно смотрит в мои глаза и негромко произносит, — у меня протокол о задержании. Мне придется сейчас закрыть тебя в ИВС на двое суток. Потом, на суде я выбью для тебя еще трое суток, итого пять. Ты поняла меня? У вас есть пять суток. Только пять до того момента пока я не передам материалы дела в прокуратуру, потому что дальше, скорее всего последует суд, после СИЗО, потом обвинительный приговор, а за ним колония и рыпаться будет бесполезно. Приказ сверху — провести тебя по сто пятьдесят девятой, части седьмой с отписанием на шесть лет отсидки. Скажи об этом своему адвокату, пусть роет по всем каналам и использует все выходы. Поняла меня? Абсолютно все. Я не могу вести твое дело по упрощенке и вывернуть так, чтобы прокурор мог ограничиться штрафом, потому что у нас у всех негласный приказ. Но за пять суток я постараюсь по грани все оформить, чтобы, если твои не найдут выхода, в прокуратуре еще спорно вышло, хоть на аппеляции зацепитесь, если выхода на наших старших не найдете.

— Тань… если смотреть реально, у меня есть хоть один шанс? — устало качаю головой, грустно улыбаюсь.

— Я не знаю, Оль. Не буду врать. Правда, я не знаю. Пойдем. — Она сглотнув и на мгновение прикрыв глаза встает и направляется к двери и почти шепотом добавляет, — к тебе адвоката пустят только завтра, пока мы видимость создаем усиленной работы и не можем… Оль, пойми… Пусть он верещит пока, отписывает на нас тонны бумаг, они, конечно дальше урны не уйдут, но новое руководство нас ебать не будет, ведь мы, типа, ответственно выполняем их негласный приказ… Если они поймут, что мы юлить пытаемся, то и нас выебут, и тебе хуже станет, потому что руководство на наши места своих везде посадит… Это система, Оль, прости…

— Я понимаю, Тань. Спасибо.

Дальше обыск, фотографирование, снятие отпечатков и помещение в камеру. Маленькую. Зарешеченное окошко, тусклая люминесцентная лампа, две кровати и унитаз.

А дальше… дальше начался какой-то ад. В памяти все отпечаталось с каким-то туманом, нечеткостью, как дурной сон. Антона пустили ко мне на вторые сутки, говорил он сухо, в основном инструктировал и был очень напряжен, но про тварь, обеспечившую мне колонию, я так и не спросила. Как и предвещала Таня, мне добавили еще трое суток. Данька носил передачки и телефон. Я заставляла себя думать и изображать голосом, что я жива, пока врала маме и Ланке, разговаривая с ними по телефону.

Потом снова суд и СИЗО. Вот здесь я поняла — пиздец. Реально пиздец и мне грозит срок. Рыпаться бесполезно. Хотя Антон, явно пытаясь меня успокоить, врал что «решаем и мы вытянем, просто терпи». Данька и здесь напрягся — меня не посадили в общую камеру, я была одна в комнатушке, мало чем отличающейся от предыдущего изолятора, только рассчитанной на десять человек. Условия класса люкс, блядь.

Перед тем, как меня перевели в СИЗО, наврала маме, что еду за город с Зориным и там связь плохо ловит, поэтому пока не смогу с ней созваниваться. Что будет, когда они не дозвонятся до меня по истечению трех дней, я плохо себе представляла. Данька обещал, клялся и божился, что возьмет это на себя, встретит маму с аэропорта и подготовит ее.

Твари не было на моих судах. Вплоть до последнего.

На котором меня отпустили. Отписав три года условно. До меня это дошло не сразу, а когда дошло, я не поверила и переспросила судью. Меня заверили, что все именно так, как я поняла. Я мрачно рассмеялась и посмотрела в непроницаемое лицо твари, ответившей мне напряженным взглядом.

Выходя из зала заседаний, снова мрачно усмехаюсь, все еще не веря, что недельный кошмар закончен. Останавливаю приближающегося Зорина взглядом.

— Не подходи. Через два часа заберу маму с Ланкой из аэропорта, отвезу домой. Потом к тебе заеду, поговорим.

Зорин прищуривается, напряженно глядя в мои глаза и медленно кивает.

Забрала своих на такси, потому что один только взгляд на Панамеру вызывал у меня приступ тошноты. Изображать то, что все хорошо и ничего не произошло выходило как-то неожиданно легко. Потому что внутри ничего не было, все сдохло там, в изоляторе, когда я сжавшись на холодной жесткой казенной постели скулила от того как жестоко и безжалостно ломается мой наивный, просто пиздец какой наивный мир. Скулила, давилась слезами, обняв колени и подтянув к груди, но адской боли от кошмарной реальности это не уменьшало.

Из дома отправилась в частную лабораторию. Мой тихий смех на результат УЗИ и потом аптека.

Неожиданно, но слезы за моральное насилие, которое я к себе применила, заставив себя сесть в Панамеру.

Он был дома, ждал меня. Взгляд напряженно задержался на руке, с которой я уже очень давно сняла его кольцо и сегодня оставила его в машине, припаркованной у его подъезда.

Скинула пальто на спинку стула и села по его правую руку, притянув к себе его бокал и бутылку виски. Пригубила, не делая глотка. А хотелось. Откидываюсь на спинку и закуриваю, но курю без затяга, сквозь ресницы глядя в его неожиданно спокойное лицо. Начала говорить тихо, с самого начала. Его лицо было абсолютно непроницаемо, пока я расписывала ему его же схему и то, где она и как погорела. Замолкаю, внутри нарастает дрожь. Усмехаюсь — думала, что сдохла. Оказывается нет, не до конца. Снова виски к губам. И новая сигарета. Смотрю на него, выжидательно изогнув бровь.

— Да. — Медленно выдыхает, и идет за бокалом себе, возвращается и чуть прищурившись, ровным тоном продолжает. — Да, я это сделал. Да, все было именно так. Да, с расчетом на то, что мой бизнес не тронут. Да. Изначально все было так и задумано. Пока я не встретил тебя. Дай мне договорить. — Поднял руку, когда я, ухмыльнувшись, хотела его перебить. — Я тебе не розовые сопли сейчас размазывать по ушам буду, я тебе рассказываю, как все было. Ты с Даниилом жила два года, Оль. С этим тупорылым наглым идиотом два года, что я еще мог о тебе подумать? Какая адекватная баба станет терпеть два года это уебище?.. Поэтому, конечно, я заключил, что у тебя туговато с мозгами и без особых сомнений включил в свою разыгрываемую партию.

— Ты же с Евой тоже жил как-то. О тебе тогда тоже можно сказать, что у тебя туговато с мозгами?

— Этот факт я упустил из виду, да и на тот момент… не в состоянии я был, чтобы провести параллели с собой. Все, что я знал, что этот индюк убивается по тебе и ты его бросила, а он мне угрожать пытается. Я подумал, ну-ну, давай попробуем. И да, я переписал на тебя все, потому что во-первых, если бы меня стала щемить налоговая во время развода, Данечка бы напрягся, но вытащил, а во вторых… я этому пидору морду даже набить не мог, он бы меня сразу под статью подвел за это. А вот покусать меня без последствий он мог и собирался это сделать и как только он бы решился, я бы швырнул ему в лицо договор купли-продажи и сказал бы, что если хочешь погрызть меня, то начни с Ольги. Да. Я говорил, что мое трогать нельзя, но на тот момент я не знал еще кто ты…

— А когда узнал и влюбился… один момент, — так же поднимаю руку останавливая его, зло блеснувшего глазами, — я тоже сейчас не про розовые сопли, не беспокойся. Так вот, когда узнал, то на тебе, Олька, территорию, машину, Ланке на лечение… я думала, охуеть, какой у меня мужик. — Рассмеялась, недобро на него глядя. — Такой весь морально покалеченный, такой весь судьбой выебанный, а сколько в нем благородства, доброты и силы. Только херня это все, да? Мужик просто хотел компенсировать то, что изначально планировал меня пустить под пресс вместо себя. Ты же весь из комплексов и их компенсаций состоишь, Зорин. Ты же тварь, рожден от твари и спокойно это принимаешь, пуская пыль в глаза, чтобы не так заметно было. Знаешь, мне Игорь однажды сказал одну очень емкую фразу: «мы все же братья. Просто я не скрываю того, какой я есть, за это от него и получаю». Игорь… — усмехнулась, глядя на его напряженное лицо, и едва сдерживая мстительный бабский порыв ударить в эту болевую точку как можно более жестко. Но все же сдержалась. — Честно, вот я его больше уважаю. Чем тебя.

— Я не отказываюсь от того, что я так хотел поступить и поступил. Да, Оль, я не отказываюсь. Так бы все и было, но потом… Ты как будто на другой планете живешь, где невозможна смена парадигмы, где нельзя поменять свою систему ценностей, где нельзя…

— Нельзя, сука! Не меняют такую систему ценностей, ради которой идут вот так безжалостно и бездушно по головам! Такую систему не меняют! Ни на этой планете, ни на какой другой! Потому что это не просто ценности, это часть тебя самого! Хули ты мне тут втираешь-то, скотина? Какая смена ценностей? Все что было, все эти твои благородные порывы — это только извинения за то, что ты хотел со мной сделать, пока не влюбился. Причем извинения самому себе. А если бы не влюбился, а, Зорин? Ты же и не предполагал такого поворота событий, дурой меня считал, раз с Даней два года жила. Что было бы тогда, окажись я не в твоем вкусе? Я бы села, ты бы чистенький остался… а моя семья? А, сука? Над этим ты не подумал? Конечно, подумал — тебе срать было на это, ведь вопрос касался твоего бизнеса, а твое трогать нельзя. Никому и никогда, да? Удушишь нахуй — твоя цитата. Я только сейчас понимаю, что за ней скрыто — ты душить готов всех без разбора, правых и виноватых — вот в чем самая страшная гниль в тебе. И что ты пытаешься мне тут доказать? Что любовь тебя изменила? Нихуя. Нихуя это не так, Зорин. Просто я внезапно для нас обоих попала в категорию «твоего», которое трогать нельзя. Ты даже сейчас спокойно говоришь о том, что крутиться вокруг меня начал из-за бизнеса своего. Спокойно говоришь. В чем там тебя любовь-то поменяла, родной? Машину мне купил за тринадцать лямов? Территорию в три мульта? Так это все для моральной компенсации. Так-то тебе похуй. И тебе всегда будет похуй. Наворотишь хуйни — откупишься. От себя, от людей, от всего мира, но откупишься. И дальше пойдешь. Такова твоя парадигма, да, Зорин?

— Хуйню не неси. — Зло бросил он, выдыхая дым в сторону и глядя на меня почти с яростью.

— Это суть твоя, а не хуйня, которую я несу. — Ядовито улыбаюсь, снова пригубив виски. — Скажешь фактов этих не было, и я все придумала?

— Были. Я же, блядь, от них не отказываюсь. — Кулак на столе сжался и разжался. — Слушай, родная, а ты как себе по другому-то это все представляешь? Мне что, надо было штаны снять и сказать, о да, ебите меня семеро, а я вам безропотно отдам весь свой бизнес? Меня зажимали, мне угрожали, но я тогда не знал, что ты… это ты. Или мне надо было тебе сразу все рассказать? Прямо сразу, как я понял, что поплыл по тебе? Тебе бы легче стало? Ты бы меня тогда простила? Да, я перепродал тебе фирму с одной целью — подстраховаться. Недавно получил деньги на откаты, откатал бы их и забрал у тебя фирму обратно. Не забрал раньше, потому что тогда налоговая бы в тебя вцепилась, вот и все. Понимаешь, блядь? Я сам был не в восторге от того, что втянул тебя в это, и выжидал время, чтобы все незаметно исправить, и я бы исправил, но удар пришел с той стороны, откуда его вообще не ждали…

— Ты вообще не понимаешь, о чем я тебе говорю… — пораженно прошептала я, глядя на него во все глаза. — Вообще не понимаешь… что дело не в том, как ты со мной поступил… дело в том, на что ты вообще способен и тебя это не волнует… окажись на моем месте любая другая… и сколько человек ты уже… удушил… с такой своей парадигмой… Господи, Зорин, я же любила тебя, тварь, а совершенно не знала…

Для него словно пощечина. Он прикрывает глаза ладонью, сжав губы. А я смотрю на него и не верю. Вообще все происходящее кажется кошмаром, а я все никак не могу проснуться.

— Мои активы исчисляются мультимиллионными суммами, Оль. Как я еще мог поступить, когда вопрос касался того, что это пытались отнять?

— Как? Можно я перефразирую твой вопрос? «Откуда у меня совесть, есть у меня такие деньги?» — усмехаюсь, видя его сжатые челюсти и негромко продолжаю. — О, да-а-а, именно этот вопрос ты так красиво вывернул, сука. Я хочу ответить на этот вопрос, позволишь? — снова усмехаюсь, глядя в его напряженные глаза, — Откуда у тебя могла быть совесть, чтобы не ставить под удар безвинного человека? Может быть из-за голодного детства. Из-за брата, истязавшего тебя и ваших приемных родителей, которого ты за это постоянно избивал. Может из-за твоей моральной смерти на похоронах Игоря. Из-за девочки, замерзшей в сарае. Из-за Ланы, которую ты отправил лечиться в Израиль. Из-за ежегодной благотворительности. Могло быть ведущей причиной что-то одно из этого. А могло быть и все сразу.

— Могло. Но давай ты скажешь мне честно и откровенно: ты бы не поступила так же, будь ты на моем месте? — выстреливает вопросом, хлестким, резким, как снайперская пуля, не оставляющая шанса. Но я лучше сдохну, чем заслонюсь алчностью, как сделал он.

— Я бы так не поступила, сука. Я бы тебя, тварину, не променяла на деньги, даже еще не зная тебя. А когда узнала, то тем более… Я бы с тобой и в огонь и в воду. Не променяла бы. Никогда.

— Даже так? — «об этом легко судить, пока этого не коснешься» — вот его истинный вопрос, который я без труда считываю в его глазах и убито качаю головой. Мы будто говорим на разных языках. Но я постараюсь объяснить ему на его наречии:

— А вот тебе доказательство — я на законных основаниях владею твоим бизнесом, идиот. Там с какими-то ограничениями, я почти не вслушивалась в приговор, только цифру срока ждала… Суть не в этом. Суть в том, что все твои активы принадлежат мне сейчас на законных основаниях, так что же мне мешает прямо сейчас, после того, как ты меня предал и признался в этом, подобрать под себя свою команду, что будет обучать меня, подсказывать и направлять первое время, пока я не начну разбираться сама? У меня же на горизонте миллионы маячат, да я сутками могу не спать, чтобы выучиться и понять, как руководить и работать в этой сфере с такой нехуевой отдачей. — Зорин отводит взгляд и его губ касается насмешливая улыбка, он опрокидывает в себя бокал и так же не глядя на меня едва кивает, мол, продолжай. И я продолжаю. — Пойми то, что я это понимаю. И понимаю еще то, что мне это нахуй не нужно. Не потому что я труда боюсь, боюсь не справиться, или что-то еще… Просто боюсь стать такой же как ты. Разменивающей жизни людей ради прибавки банковского счета. Это самый больший мой страх — стать такой же падалью как ты. Там уже никакими суммами не скроешь факт того, что ты раб валюты, а не человек. Этого не скроешь даже благотворительностью. От самого себя не сбежишь. И надо быть абсолютно мертвым внутри, чтобы так спокойно сказать одну простую фразу — «у меня деньги, откуда у меня совесть», типа, прости, что сначала в любви объяснялся, а потом едва не засадил. Прости, что изначально ты была пешкой в моей игре. Прости, что коснулся твоей семьи, сделал их счастливее, чтобы подобраться к тебе. Прости, у меня же деньги на кону стояли. — Невесело хмыкаю, и отвожу взгляд, когда он смотрит на меня. — Да прощаю, Саш. Правда, зла не держу. Невозможно злиться и ненавидеть человека, если он тебя просто разочаровал. Это даже не задевает, ведь пустота задеть не может. Найму себе адвоката, разговоры по своей фирме, дарственной и кофейне будешь вести с ним. Мне от тебя нахуй ничего не нужно, и в моей кофейне ты мне тоже не нужен. Тачка у подъезда, в бардачке кольцо. — Встаю, накидываю пальто на плечи, одновременно доставая из кармана иммобилайзер и кладя его на стол. — На моем горизонте больше не появляйся, все вопросы к адвокату. Прощай, Зорин.

Ровно и спокойно иду на выход. Его негромкий вопрос заставляет меня сбиться с шага и замереть у косяка двери:

— Ты беременна?

— Слава богу, нет. — Подавив себя, я могу гордиться — голос прозвучал очень ровно.

— Уже нет?

— Уже нет.

Сердце сбивается, и… больно. Просто больно очень. Пальцы цепляются за косяк, чтобы дать покачнувшемуся телу передышку и паузу, чтобы прийти в себя. Убитый, такой горький смех Зорина, побуждающий мурашки на коже:

— Оль, тебе не кажется, что ты заставила меня заплатить за это все с избытком?.. Что же ты натворила, сука… — сбитый выдох сквозь скрип зубов. — Ладно я уебок, но вот ребенок… за что?..

— Игорь был тварью, но это не было его выбором, за него так решила ваша мать. А ты тварь, Зорин, и это твой осознанный выбор. — Пальцы отпускают косяк. — Так что нет, ты заплатил не с избытком. С избытком заплатила бы я, если бы дала бы тебе новый повод душить за «твое». Душить абсолютно всех и абсолютно без разбора. И кто знает, не нашла бы эта твоя звериная черта свое отражение в… в «твоем».

Дождь на улице. Стою под козырьком, трясущимися пальцами вызывая себе такси. Качает. Стресс или догорающие внутри остовы — не знаю. Хочется присесть на корточки обнять себя руками и заплакать, но я упорно выпрямляю подкашивающиеся колени и упрямо вытираю непонятно почему текущие по щекам слезы. И буду это делать, как бы сильно не хотелось сесть, сдаться, позвонить ему и попросить право снова быть слабой.

В глазах мрачнеет от ужаса, который вызывает вспыхнувший перед глазами момент, произошедшей несколько часов назад, когда я, почти уже решившись, в последний самый миг задав себе тот самый избитый вопрос «за что?», все-таки выкинула абортивные в унитаз. На ум приходит момент своего четкого плана, пока я ехала к нему и, давясь слезами, швыряла кольцо в бардачок. План простой и очевидный — уехать. Жить здесь он мне не даст. Тем более, когда узнает. Мама и Лана… после реабилитации Ланка будто бы… будто бы и не было этого ужасного года. Она снова была ребенком, обычным, счастливым ребенком, громко и заливисто смеющимся и с интересом идущим на контакт с окружающим миром. Я больше им не нужна.

Падаю на заднее сидение приехавшего такси, откидываю голову назад и пальцы дергаются к животу. Я уеду в тот город, откуда Катя так и не вернулась. Продам квартиру, кофейню, чтобы добавить к имеющимся сбережениям, купить себе небольшой уголок и в том городе открыть ресторан, который мы так хотели с сестрой… Я уеду. И надеюсь, что своей ложью про «уже нет» я разочаровала его до того уровня, что искать он меня не станет. Разочаровала? Убила нахер. На то и был расчет.

Слабо и горько улыбаюсь, глядя на пролетающий за окном город. Убила, да. Пальцы сжали ткань блузы на животе — потому что нам больше никто не нужен. Это наша парадигма.