Сидя в машине, смотрю на номер Зорина. И решаюсь.

— Доброе утро, — мой голос вопреки усилиям звучит нервозно. — Мне хотелось бы встретиться.

— По поводу? — спустя длительную паузу уточняет он.

— По поводу вчерашнего инцидента.

— К часу, если удобно. Желябова тридцать девять.

Соглашаюсь и кладу трубку. Последовавшие обычные хлопоты в кафе не смогли сбить с меня напряжения. Не знала, как начать с ним разговор и думала об этом постоянно.

Без пятнадцати час паркуюсь у современной высотки и усмехаюсь, глядя на красивую вывеску у стеклянных дверей на мраморном крыльце — строительная компания «Сокол». Вот откуда он знал то, что заставило Владимира продать ему территорию. Впрочем, даже с учетом смены арендодателя основной факт прежний — я отрабатываю в том месте последний сезон, раз пошла такая пьянка со стройкой.

Взбегаю по мраморным ступеням, едва касаясь перил. Толкаю стеклянную дверь, чтобы окунуться в полумрак и кондиционерную прохладу широкого мраморного холла, отделанного с намеком на претенциозность и шик с поверхностными веяниями ампира.

— Здравствуйте. По какому вы вопросу? — в трех метрах от входа массивная стойка, у которой стоит то ли охранник, то ли администратор — по деловому костюму сложно понять.

— Я к Александру Зорину. — Ровно отвечаю я подходя к стойке.

— И вот он я. — Александр сбегает по ступеням и благосклонно мне улыбается, переводит взгляд на мужчину и добавляет, — Арсений, это Ольга Дмитриевна. Пропускать всегда и в любое время.

— Понял, — кивает Арсений и заходит за стойку, что-то помечая в документах, пока я заторможено смотрю на Александра, неторопливым шагом приближающегося ко мне. Я знала, что буду нервничать, но не до такого же оцепенения. Раздраженно веду головой, пытаясь взять себя в руки. Безнадежно. От крутящегося в голове вопроса и внутреннего напряжения, который вызывает один его вид избавиться не так-то просто.

— Оль, время обед, через дорогу хороший ресторанный комплекс. Составь мне компанию, попутно обсудим интересующие тебя вопросы.

Неуверенно киваю и иду вслед за ним. Он смотрелся здесь как влитой, с этой своей классикой в стиле одежды. Смотрелся уверено и органично. Неужто из высшего руководства «Сокола»? Имя Анатолия Соколова, собственника строительной компании «Сокол», стремительно и красиво застраивающей город жилыми высотками было на слуху у каждого жителя.

— Ты из администрации «Сокола»? — не уверена в тактичности вопроса, но все же задаю его, пересекая по пешеходному переходу проспект рядом с ним.

— Можно и так сказать. — Усмехается и скашивает на меня взгляд.

Он — Александр Михайлович, а не Анатольевич, то есть не сын строительного магната. Туманный ответ только добавляет мне пищу для размышлений. Купить территорию в три ляма — спонтанное для него решение, это было очевидно. В близких родственных связях с Соколовым он не состоит, судя по его имени-фамилии. Тогда откуда у него такие деньги, позволяющие без запинки удовлетворить минутный каприз? Хотя, в строительном бизнесе я была не сильна. Может хоть там загоняют серьезные бабки не только учредители и их родственники.

Входим в ресторан, приветливая девушка-администратор вежливо улыбается сначала Зорину, приветствуя его по имени-отчеству, а потом мне. Спрашивает «как всегда, Александр Михайлович?». Он кивает и, указывая на меня, говорит ей:

— Разумеется двойной бизнес-ланч, Анжелика. И чай с лимоном для моей спутницы.

— Я не голодна, — очень запоздало говорю я, поднимаясь за Зориным по резной винтовой лестнице ведущей на второй этаж.

— Я буду обедать, а ты смотреть, что ли, Ольга Дмитриевна? Так мне кусок в горло не полезет. И так дела не делаются. — Улыбается, отодвигая для меня стул возле стола, расположенного у широкого тонированного окна. — К тому же их грибной жульен просто идеален. Это я тебе говорю как человек, посетивший все ведущие рестораны нашего города.

Чувствую некоторую неловкость, но она тонет в странной и такой неуместной истоме, что снова разливается под кожей при взгляде этих чуть насмешливых зелено-карих глаз. И начинает гореть колено. В том месте, где касался меня вчера он. Отвожу взгляд в окно с трудом. Слышу его немного неровный вдох. Почему-то, осознание того, что при наших встречах взглядами странные реакции происходят не только у меня, греют самолюбие. В памяти расцветает отпечатанный момент вчерашнего вечера — его пальцы дрогнули, когда он потянулся за сигаретами, после того, как я безотчетно стиснула его руку. Господи, ну к чему все эти мысли в моей дурной голове?

— Дебилизм… — забывшись, едва слышно шепчу я, цепляясь взглядом за мчащиеся по проспекту машины.

— Что?

Усмехаюсь и не повторяю свой диагноз, симптомы которого проявляются даже сейчас, когда я чувствую на себе просто его взгляд. На секунду, рваную и не нужную, представилось, что я вчера все же склонилась бы к губам мужчины, мгновенно организовавшего поиски тварей, которые зажали меня на пустыре. Представила и почувствовала, как ускоряется пульс. Даже не знаю, что меня больше пугает — реакции своего тела, или то, как я к этому отношусь. А как я к этому отношусь?

Вены на руках зудят, как и кожа ладоней, стремящихся коснуться того место на колене, где вчера кожу сжимали его пальцы. Которые мгновением позже я сама безотчетно рукой накрыла. Меня никогда не пропирало так ни от одного мужика, чтобы самой себе отчет в действиях не отдавать. Я цепляюсь взглядом за жизнь, кишащую за стеклом, но впервые в жизни не могу отрешиться от факта того, что в расстоянии меньше метра от меня сидит мужчина, которого я едва знаю, но из-за которого не могу справиться с реакциями собственного тела. Да и, по правде говоря, я не хочу тормозить этот жар по венам, не хочу глушить анализом свой вчерашний порыв податься к его лицу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Губы при этих мыслях пересыхают мгновенно и я инстинктивно их облизываю, одновременно бросая взгляд на него. Следящего за движением моего языка по губам. От его промелькнувшей тени в глазах накрывает гораздо жестче. Мне хочется сбросить туфлю и коснуться его колена, пользуясь длиной скатерти на столе. Хочется послать нахер неуместность и вульгарность моего поступка. Хочется спровоцировать его, ощутить все то, что он сейчас старательно глушил, зацепившись взглядом за мой язык по губам.

«Дебилизм», — повторяю мысленно, с трудом заталкивая вакханалию безрассудства и идиотизма обратно в недра сознания. Просто секса не было давно — оправдываю тяжесть внизу живота, концентрирующуюся и давящую при затяжном миге глаза в глаза. Просто причина именно в этом. И в том, что в последнее время у меня сплошные стрессовые ситуации, оттого и мысли неадекватные. Вчерашнее происшествие вообще по идее должно у меня отбить… все.

— Оль?

Даже его голос будоражит и толкает меня на просто дикие выходки. Закрываю глаза мысленно досчитываю до десяти и снова открываю, правда, трусливо пялясь в окно и скрестив ноги под столом. Не помогает. Едва сдерживаю мрачную умешку. Господи, да что творится-то? Видать крыша от всего уже съезжает. Эта мысль меня неожиданно легко и быстро успокоила. Вообще быстро успокаиваешься, когда находишь причину.

— Мне нужно сказать кое-что… — В моем голосе отчетливое эхо того, что это действительно для меня важно. В голосе и в движение правой руки к кисти левой. И только в них.

«Ну не смотри ты так на меня!» — мысленно молю, чувствуя его взгляд на моих губах. Твердо ставлю ноги на пол и с силой до боли стискиваю руку лежащую на колене. На том самом месте. Трезвящая боль от впившихся в кожу ногтей помогает заглушить животный порыв скинуть туфлю, которой я уже играла на носке. Решив, что я достаточно успокоилась для того, чтобы посмотреть ему в глаза, перевожу от окна взгляд. Ну, почти нормально. Правда, еще немного и мои ногти проткнут кожу.

Он чуть прищуривается и сдерживает себя от желания прикусить губу (господи, это подавленное движение снова запускает безумие по крови), отпивает воды и выжидательно смотрит потемневшим взглядом с неоднозначным таким приглашением и одобрением. Мол, я вижу, что с тобой, продолжай.

Так дело не пойдет. И у меня сейчас реально кожа ногтями порежется.

Глубоко вдыхаю и, собравшись с силами, напоминаю себе, что разговор важный и серьезный. Но никак не могу сформулировать предложение и пауза затягивается. Собственные реакции опьяняют, дурманят, быстро умаляют значение этого разговора, увлекают мысли в сторону секса. Здесь. Сейчас. Ресторан пуст, не считая девочки администратора в дальнем углу. А пусть смотрит.

— Твою мать, что за мысли… — одними губами шепчу я, глядя на перечницу и едва справляясь с саркастичной усмешкой, так и пытающейся растянуться на моих губах.

Я шла к нему с вполне определенной целью. Со своим недотрахом, туманящем мне мозги при каждом его взгляде я разберусь позже. Сейчас главное — спросить о ублюдках, едва не лишивших меня… браслета. Ланкиного браслета.

Первая рациональная мысль отрезвляет. Я даже смотрю в зелёно-карие глаза, подернутые поволокой, очень спокойно. Мысли о семье, даже вскользь, способны вывести меня к трезвости из любого состояния.

Едва заметно ведет уголком губ в пародии не то на кривую усмешку, не то на ироничную улыбку — досада. У меня пробегаются мурашки по рукам не этично выложенным на стол. Мурашки от понимания, насколько он хорошо чувствует все то, что сейчас со мной происходило. Его рука дергается к карману пиджака, к сигаретам — занервничал. Но сдерживается, кладет локти на стол и сцепляет пальцы, отзеркаливая мою позу. Это почему-то злит.

— Спасибо. За браслет. — Говорю негромко, и опасаюсь уточнять, как именно он его мне вернул. А уточнить нужно.

— Оль, позволь дать тебе совет, — переводит взгляд в окно и чуть склоняет голову, так же как и я, минутой ранее напряженно наблюдая за машинами текущими по проспекту, — не задавай вопрос, на который не готова услышать ответ.

— Вот как. — Только и выдавливаю я и отвожу глаза. Понимаю, что совет хороший. И что твари наказаны. Не приминует подтвердить мое предположение:

— Шакалам доходчиво объяснили, что жить по законам джунглей нужно именно в джунглях, а не в цивилизованном обществе. — Все-таки до чего удивительный голос, вроде низкий, ровный, а каждая эмоция ясно слышится. Сейчас от отчетливой тени холода в его тоне становится откровенно не по себе. — Бестолковая молодежь романтизирует эти лозунги агрессии и социопатии: «бери от жизни все», «либо ты, либо тебя», «бей своих, чтобы чужие боялись» и что там еще у них популярно… Я иногда смотрю на такого шакаленка и у меня в голове только один вопрос — в этом организме есть какой-нибудь мозг? Хотя бы в спинном канале? Вопрос уже становится риторическим. — Иронично полуулыбается и переводит на меня взгляд. — В целом могу гарантировать, что на тебе, кхм, итоги произошедшего никак не отразятся.

— А на тебе? — вопрос задаю прежде, чем успеваю обдумать.

Он не отвечает, держит меня потемневшим взглядом, пока подошедший официант расставляет салаты перед нами. Когда тот удаляется, мне хочется его вернуть. Потому что трусиха. И мне не нравится это напряжение за столом, воцарившееся взамен той атмосфере, что так будоражила мое сознание и кровь.

— А это имеет значение? — чуть ведет бровью.

— Мне не хотелось бы… — едва сдерживаю желание досадливо поморщиться и едва слышно заканчиваю, — что бы из-за меня были проблемы.

Усмехается, но не отвечает. Вертит в длинных красивых пальцах серебристое кольцо для салфеток, играя бликами от солнечных лучей. Не поднимая на меня взгляда негромко произносит:

— Несмотря на пагубную тягу к справедливости, я разумный и осторожный человек, Ольга Дмитриевна. Еще позволишь, то еще один тебе совет: возьми с меня пример. — Быстрая усмешка по губам. — Хотя¸ видимо, уже поздно.

Тон мне не нравится. Да и вообще мне не нравится его неоднозначность. Дело вроде бы хорошее сделал, имею в виду тех тварей, но вот… сложно передать ощущения, которым и названия-то нет. И это порядком раздражает. Терпеть не могу эти игры и полутона. Хочешь — делай, говори, поступай, но четко и ясно, а не вот так, когда бросил слово и понимай тебя как хочешь. Впрочем, здесь все почти очевидно.

— Снова намек, что умом и сообразительностью я не отличаюсь и прививать мне рациональность бесполезно? — не могу погасить вызов в голосе, поражаясь тому факту, что меньше минуты назад, мне хотелось протянуть ногу под столом и напоить свое идиотское тело истомой от его взгляда.

— Это был намек, да. — Мягко смеется, глядя на меня, недовольно вздернувшую бровь. — Но не на глупость, Оль. Вот далеко не на нее.

— Тогда на что?

— Я скажу. И скажу честно. После того, как ты пояснишь, почему именно то кафе. Это же сезонный бизнес.

— И прибыльный. — Сразу же отвечаю, не собираясь заниматься интригами, когда мне нужен ответ на свой вопрос. — Доход и имеющиеся у меня сбережения позволят в середине октября открыть кофейню на Лугачева, недалеко от кинотеатра. Первая линия, место с прекрасной проходимостью, рядом аграрный университет. Владелец помещения — бывший однокурсник, которые заканчивает ремонт и готов придержать место для меня.

— Однокурсник, готовый придержать рыбное место из дружеских соображений? — двоякий тон, заставляющий меня злиться все сильнее, но с трудом держа себя в руках, все же киваю. Он благодарит официанта принесшего горячее, хотя к салатам мы так и не прикоснулись, смотрит на меня в упор и твердо изрекает, — вести дела со знакомыми, друзьями, и не дай бог родственниками — величайшая глупость, сгубившая не одну империю, не говоря уже о малом бизнесе.

— Ты… вы всегда даете советы, которых не просят? — уже не скрывая раздражения, спрашиваю я.

— Это не совет. Это догма. — Отчего-то веселясь, поправляет он меня. — Оль, я понимаю, может быть это у тебя амбиции такие — срочно открыть кофейню, или эта очаровательная, но такая наивная черта как доверие людям, однако… я бы на твоем месте не торопился. В нынешних условиях рынка твоя затея, мягко говоря, рискованна.

— И снова мой вопрос про советы, которых не спрашивают. — Стараюсь вежливо улыбнуться, но судя по его усмешке, вышло у меня криво. — Напомню, уговор был в том, что я отвечаю на тво… ваш вопрос, и вы говорите мне о сути вашего намека.

— Снова на «вы». — Недовольно кривит уголком губ и наблюдает за тем, как приминает вилкой салат, все так же не начиная обедать. — Что-то у меня с тобой идет не так, Оль. Причем постоянно. Только брезжит свет в конце туннеля и внезапно… какая-то лажа.

— Уговор. — Морщусь и отвожу взгляд в окно, не пытаясь трактовать разбирающие меня на атомы эмоции. Позже. Сейчас мне нужны ответы. Лапшу пусть вешает другим, которые на все это безропотно ведутся.

— По-моему, все уже вполне очевидно. — Вилка звучно стукнула о фаянс и была почти зло отброшена на белоснежную скатерть. — Оль, что за плебейские манеры?

— Чего?!

— Этот стиль разговаривать. Вроде все так красиво, антуражно, но с расчетом на то, что только ты хочешь слышать. Другие варианты выставляют собеседника в идиотском свете. Вот и спрашиваю: что это за манера такая дикая — всегда играть в высшей лиге, не оставляя никому шанса. Эгоизм и умозрительность чистой воды.

В голове вертится только одно слово. Матерное. Он точно из руководства «Сокола». Так увести разговор, когда не хочется отвечать на вопрос, это признак человека, играющего… как он сказал?.. в высшей лиге?

А он хорош. И не только внешне. Не сдерживаю одобрительную усмешку и отпиваю воды. Я дала раздражительные реакции — решил на этом сыграть в свою пользу. Чего ради — непонятно. Но злит сам факт того, что он пытается мной манипулировать. И ход правильный, ведь нет ничего проще, чем управлять человеком находящимся на эмоциях. Он подкинул дров, и сейчас, при затянувшейся паузе, недовольно повел бровью, прекрасно понимая, что хер ему, а не мой эмоциональный взрыв на котором можно сплясать. Для чего ему это делать, я не ясно, но очевидно, что не просто так. И это плюс один пункт к тому непониманию, как я могла хотеть этого человека несколько минут назад.

— Не прокатило у меня, да? — усмехается, прекрасно понимая, что я вполне себя контролирую, и досадно морщится. — Сложно с тобой, Ольга Дмитриевна. Но мне нравится. Просто очень нравится. Аж остановиться не могу.

— Так суть того намека? — стараюсь не обращать внимания на смесь сарказма и вызова в его тоне.

— Значит, назад не сдаешь. Никогда? — голос удивительно быстро трансформируется в задумчивый и серьезный, словно бы и вовсе не он скалился меньше секунды назад.

— Никогда, если меня пытаются заставить.

— Это очень хорошо. А можно уточнить, тебе это правило диктует остаточный юношеский максимализм или просто безапелляционное упорство?

— Значит, про намек не скажешь? — откровенно раздраженно смотрю на него.

— Бинго. — Зелено-карие глаза смеются, без труда считывая волны дикого негодования, бурлящие в моем теле и разуме. — Я обещал пояснить, но когда это сделаю не уточнил.

— Дурацкий какой-то разговор. — Откидываясь на спинку стула и скрещиваю руки на груди, мрачно глядя в стол и понимая что… ничего я не понимаю.

— Наоборот, весьма содержательный. — Возражает с довольством в голосе. — Не все мои выводы по итогу этой беседы меня радуют, но скучно было бы жить, если бы мы всегда и легко получали то, что хотим, верно? Ну, знаешь, как читеры в игре. В чем у них там прикол я так и не понял, и никто не может полностью логично ответить на все мои вопросы.

— Вот это неудивительно.

— Что я слышу, Ольга Дмитриевна? Неужели это сарказм? — довольно прищуривается и усмехается.

— Бинго.

Я уже собираюсь вставать из-за стола и сказать что-нибудь едкое на прощание, когда мой мобильный, лежащий на столе, оповещает о входящем видеовызове. От Ланы. Только Ланка использует видеовызовы, когда находится на эмоциях и не может говорить из-за этого. И не всегда эти эмоции положительные.

Трачу секунду, чтобы мгновенно подавить себя и все разздражение, плескающееся в сознании из-за бестолоквого трепа. Сцепляю зубы, придавая лицу спокойное выражение — это незначительно, но все же способствует тому, что Лана быстрее успокаивается. Но тревога оказалась напрасной. Вернее, Лана действительно была на эмоциях и действительно не могла из-за них говорить, быстро и несколько отрывчато объясняя жестами, что сшитая ею мягкая игрушка заняла первое место на городской детской выставке. Сдерживаю желание облегченно выдохнуть, и улыбаюсь. Левой рукой плавными жестами предлагаю отпраздновать. Она радостно кивает и целует экран, вызывая у меня негромкий смех.

Мы прощаемся, я дождалась, когда она отключится и только тут облегченно выдыхаю, понимая, насколько напряглась, когда увидела входящий — сердце просто галопом скачет. И поздновато понимаю, что я вообще-то тут не одна.

Бросаю взгляд на Зорина, и немного стопорюсь от его выражения лица. Он торопливо, еще до того, как я успела расшифровать, придает себе непроницаемый вид.

— Извините. Всего доброго. — Произношу и встаю со стула, одновременно доставая из кошелька купюры за свой так и не съеденный бизнес-ланч. Все, чего мне сейчас хочется — рухнуть в свою машину и просто посидеть несколько минут, опустив голову на руль.

— Оль, задержись, пожалуйста. — Он удерживает меня за кисть. И снова будто и не было моего раздражительного отношения к нему, снова под кожей ток по венам и жар в месте прикосновения.

— Простите, я спешу. — Злюсь на свои идиотские реакции и излишне резко сбрасываю его руку.

— Я могу как-то помочь?

— Что? — абсолютно недоуменно поднимаю на него глаза, застыв с деньгами в руке.

— Это же был язык жестов? — уточняет он, придвигаясь к столу и внимательно глядя мне в глаза. — Я успел заметить фото ребенка на вызове, прежде чем ты ответила на звонок. И то, как поменялось твое лицо…

— Это уже переходит…

— Все границы. Да, знаю, как выгляжу после всех моих, так скажем, провокаций в разговоре. — Удерживает меня серьезным взглядом, — но, Оль, я же не из праздного любопытства интересуюсь.

Да что вообще с этим человеком? И что происходит со мной, когда я, вместо того, чтобы уйти, бросив купюры на стол, стою, смотрю на него, и просто хочу чтобы он снова коснулся.

— Нам не нужна помощь.

— Нам? Это твоя дочь?

Сглатываю с трудом, и, прикрыв глаза, выдыхаю, успокаивая сумбур из противоречивых эмоций.

— Нет. — Зачем-то отвечаю.

— Девочка глухонемая, верно? — в голосе снова сквозит тень, что была и тогда, когда он сидел на корточках у кресла где тряслась я тем вечером, успокаивая и давая возможность на краткое мгновение побыть слабой. — Оль, я не настаиваю, но говорю же, у меня не просто праздное любопытство.

— А что тогда? — усмехаюсь и падаю обратно на свой стул, но моя усмешка быстро сходит с губ, когда я снова смотрю в его глаза.

— Желание помочь и чувство вины, что я тут в бирюльки пытался играть с человеком, который мгновенно подавляет себя, чтобы не расстраивать своим раздраженным видом глухонемого ребенка.

Прикусываю губу, убито качая головой и окончательно понимая, что я совершенно не могу разобраться в этом человеке. Некоторое время назад доводившего меня за этим столом до бешенства, а сейчас соболезнующего об этом.

— Она просто немая и это временно. Я так на это надеюсь. Господи, зачем я вообще об этом говорю… — Прикрываю ладонью глаза, мысленно кляня себя последними словами за то, что болтаю лишнее и не могу, тупо не могу взять над своими эмоциями контроль. И чувствую тепло его пальцев на своей руке, с силой сжимающей телефон на столе. Этот жест совсем выбивает из колеи. И меня неожиданно прорывает.

Рассказываю о Катьке, о Лане, без особых подробностей, без истерики. Не открывая глаз и ровным голосом. Впервые вообще. И чувствую, что как будто что-то внутри рассыпалось. Что-то давившее по ночам, иногда не дающее заснуть. Что-то всегда обжигающее холодом, когда я вижу входящий видеозвонок от Ланы. Что-то пытавшееся меня швырнуть в истошный крик, когда я обнимала и гладила по спине задыхающуюся от слез маму, пока мы стояли у могилы моей Катьки… моей такой всегда жизнелюбивой и уверенной Кати…

Мой голос дрожит и тут же гаснет при последних мыслях, и на меня медленно накатывается осознание, как много лишнего я сейчас рассказала совершенного постороннему человеку. Это мгновенно трезвит. Я почти с испугом отнимаю ладонь от лица и гляжу в затягивающие, серьезные и чуть напряженные глаза. Его пальцы сжимают мою ладонь сильнее и я достаточно резко сбрасываю его руку, откровенно пугаясь себя и своих реакций от такого простого жеста. Реакций странных, подло и обманчиво шепчущих в крови, что сейчас, наконец, можно дать волю слезам.

Он не настаивает, молча наблюдает, как я в который раз себя подавляю. И негромко произносит:

— Так понимаю, врачи и занятия для Ланы не бесплатны…

— Мы ни в чьих деньгах не нуждаемся. — Неожиданно грубо для нас обоих обрываю его я, и гораздо более спокойным тоном, с ноткой извинения добавляю, — не бесплатны, разумеется. Но с финансами у нас проблем нет. Иначе я бы себе не позволила кафе, а пахала на двух-трех работах. Александр Михайлович, я не настолько уж бестолковая, как вы считаете. — Пытаюсь улыбнуться, выходит натянуто.

— Я так и не считаю. — А его улыбка, ровная и спокойная получается достаточно искренней, но она обрывается и он снова становится серьезным. — Так понимаю, что жест доброй воли ты не примешь?

— Подачку.

— Что? — его брови изумленно вскидываются.

— Подачку. — Повторяю не отвожу взгляд от кармана его пиджака. Там сигареты. Хочу курить, я уже устала от собственных эмоций и всего этого дебилизма. С трудом отрываю взгляд и холодно добавляю. — Как бедным и угнетенным с барского плеча. Я сама… мы сами со всем справимся и нам не нужна ничья помощь.

— Финансово нет, это я понял и повторять мне не нужно. — Он уязвлен, хоть и старается это скрыть. Как и раздражение в голосе. Но и то и другое у него получается весьма херово. — Но я не и не помогаю финансово. У меня некоторые проблемы были в прошлом, и я… не то чтобы занимаюсь детской благотворительностью, но, в общем, не могу ровно смотреть и стараюсь как бы… Блядь.

Тут уже наступила моя очередь удивляться. Он отвел взгляд, тяжело глядя в окно. Губы твердо сжаты, пальцы несколько нервно постукивают по столешнице и он тут же сцепляет руки вместе, чтобы скрыть это. И я тут прекрасно понимаю, что у этого человека очень редки моменты, когда ему не хватает слов. Эта ситуация именно такая. Только вот почему? Он, на мгновение дольше положенного прикрывает глаза и ровно произносит:

— Я считаю, что хороших людей в жизни мало. Вернее их почти нет. И когда встречаешь такого человека, то долг совести помог… оказать поддержку. Тем более, когда дело касается детей.

— К чему вы клоните?

— Сам не знаю… — рассеянно улыбается и качает головой, не переводя на меня взгляда. — Может быть это сейчас и прозвучит дико. Хотя нет, не может быть, эта реально дико прозвучит, но как насчет того, чтобы территория под твою кафешку стала твоей собственностью?

— То есть купить ее?

— То есть купить. Оль, не надо на меня так смотреть. Я же не деньги тебе предлагаю, а сделку купли-продажи. Знаешь, я очень люблю присказку про голодного и удочку, пусть это сейчас и прозвучит грубо в контексте твоей ситуации. Впрочем, мне кажется, ты тоже придерживаешься таких взглядов на жизнь. Согласишься и дышать легче станет, да и территория перспективна, на самом деле. Без напряга откроешь свою кофейню и прочее, в следующий сезон параллельно кафешку, сквером с весны начнут заниматься, проходимость там уже будет выше…

— Так, стоп. — Хмуро обрываю я. — Вы сами говорили Владимиру о грядущей постройке дома, какие перспективы? Какой сквер?

— На самом деле, я слукавил относительно того, что близ территории будет идти постройка жилого дома. — Фыркнул он, с удовольствие глядя на мое вытянувшееся лицо. — Нет, дом, разумеется, построят. Но не в той части. Там по плану разбивают внушительный сквер и стоимость аренды, как и самой территории, с учетом этого фактора обоснованно повысилась бы, только хряк поднял ее из вредности, а не потому что знал о плане застроя. Так что три миллиона, с учетом грядущих перспектив, это довольно низкая цена. — Он хохотнул, потягиваясь на стуле и все с таким же удовольствием отслеживая мои реакции, — да и вообще, если уж быть до конца откровенным мне и не нужна эта территория. Просто я ненавижу хабалистых и наглых людей, которых пропирает до откровенного хамства, как только им вежливо отвечают. Думаю, воспитанность и терпение они считают признаком слабости. Хряка, как классического представителя вида «быдло обыкновенное», подвида «откровенно мерзкий тип» нужно было проучить.

— А ты… вы откуда план знаете?

— Оль, давай остановимся на «ты», меня от официоза тошнит уже. И обращайся ко мне Саша, а не Александр Михайлович.

— И все же про план.

— У меня куплена доля уставного капитала «Инвестагростроя», дочерней организацией которого является «Сокол» и куплен этот его филиал.

— Филиал юрлица купить невозможно, — усмехаюсь и испытывающее смотрю на него, довольно прицокнувшего языком и широко улыбнувшегося.

— Вариант продажи филиала как предприятия — прекрасный способ обойти сей острый момент. — Склоняет голову, внимательно глядя мне в глаза. — К тому же с учетом прав из-за доли «Инвестагростроя»… Если вкратце, то там свои заморочки, но это реально. Я этим и воспользовался. Я ответил на твой вопрос, откуда знаю план застройки, которлй будет заниматься моя фирма? — Негромко смеется, наблюдая мое неудобство. — Этот кусок земли я месяцев пять у муниципалитета выцыганивал. В тот день приехали на объект решить пару вопросов. Те трое, от которых я умолял тебя меня спасти — мои подрядчики. Согласившиеся подождать, пока я поприветсвую старую знакомую. Ну, это я им так сказал. На самом деле, пока шли к парковке я от тебя взглядом отцепиться не мог. И решил двинуть спектакль, в котором ты дала просто очаровательные реакции.

— Пошла романтическая атака? — даже не скрываю, что последнему абсолютно не верю, но Зорин прекрасный стратег и при моей весьма скептичной улыбке, поднимает руки, мол, сдаюсь.

— Что-то вроде этого. Очевидно, рановато я в бой, да? — Усмехается и откидывается на спинку стула, — Тогда вернемся к вопросу с территорией и твоей кафешкой. Есть некоторые аспекты…

— Есть. — Согласно киваю я. — У меня нет трех миллионов.

— Да это дело десятое…

— Это как?

— Достаточно просто. Отдашь, как сможешь. Мне не горит.

Все чудесатее и чудесатее. Но соблазн действительно велик. И он прав, когда за аренду мне не придется платить, и еще и сквер рядом…

— Саш, я и не планировала выкупать себе территорию… у меня на это средств нет. И неизвестно когда появятся с учетом того, что…

— Говорю же, как сможешь, так отдашь. — Вяло машет рукой и задумчиво продолжает, — если подозреваешь меня в нечистых намерениях, то можем для твоего спокойствия дарственную оформить, чтобы ты не выдумывала, что, мол, как я заключу с тобой договор договор, так сразу через суд буду с тебя деньги клянчить. Дарственная этот мой ход упредит гарантированно. Что касается другой крайности, то совесть у тебя очевидно есть, и как деньги появятся ты отдашь, в этом я уверен. — Пока я тихо охреневаю от происходящего, он, глядя куда-то сквозь меня, досадно поморщившись, отметает собственную идею. — А, нет, не можем мы дарственную оформить. Там тебе надо будет отдать налоговой процент от даримого имущества и они могут вцепиться, а мне сейчас это вообще… не нужно, в общем. Хотя, надо Грановского дернуть, у него друг есть и он ну просто гениален в плане наебалова налого… ой, я матом ругаюсь только когда сильно увлекаюсь. Ну и за рулем когда еще. Ну и когда меня злит кто-то. Или кто-то тупит. Короче, довольно часто. — Хмыкает и вперивает в растерянную меня взгляд. — Ну, так и? Твое решение?

— Я… не знаю. Это все… странно. Так не бывает. — Думая о сыре в мышеловке, заключаю я.

— Я оформлю договор. Постараюсь, конечно, дарственную, но мне нужно с парой человек поговорить. Впрочем не важно, как оформлю или одно или другое, то дам тебе бумаги и прежде чем их подписать можешь пошариться по юристам, чтобы они тебе все в итоге сказали одно и то же — договор чист.

Я нервно улыбаюсь и отвожу взгляд, замечая как кончики пальцев сцепленных на коленях слегка подрагивают. Мандраж и отчетливое чувство неудобства, растерянности, сомнения.

— Могу, конечно, подсобить с территорией под кофейню…

— Нет, не надо, спасибо. — Торопливо и почти испуганно отвечаю я, вскидывая голову и встречая его серьезный взгляд.

— Это значит «да»? По поводу территории хряка?

— Я… мне нужно подумать.

— Договорились, в ближайшее время займусь этим вопросом.

— Я же сказала…

— Оль, я умею читать по глазам. Племяшка звонит. — Он кивает на мой телефон, на мгновение раньше, чем раздаётся мелодия входящего вызова, и я отвечаю Лане, что приеду через двадцать минут. Она кивнула и улыбнувшись отключилась.

Неловко говорю, что мне действительно нужно ехать, он кивает и вежливо улыбается. Его взгляд чувствую спиной, когда покидаю ресторан.

Сажусь в свою машину и нервно хмыкаю, сдерживая желание достать из подлокотника несуществующую пачку сигарет — дурная привычка, от которой, как я наивно полагала, давно избавилась. Откидываюсь на спинку кресла и медленно выдыхаю, пытаясь унять сумбур в голове. Шла поблагодарить за браслет — купила территорию. И то, «купила» какое-то условное. Зорин прав, у меня с ним определенно что-то не так.