Жаркий полдень. Откидываюсь на спинку кресла в кафе и довольно прищуриваюсь, наблюдая за Ланой, запускающей небольшого воздушного змея за оградой. Сейчас должна приехать мама, чтобы отвести ее на занятия. Бросаю взгляд на часы. Снова на Лану и внутри воцаряется напряжение при расстроенном виде девочки идущей ко мне.

— Что? — негромко спрашиваю я, тщательно гася в себе тревогу и мягко касаясь ее локтя, когда она останавливается перед моим столиком.

— Зацепился за дерево. — Ровно и глухо отвечает она, положив на бумаги передо мной воздушного змея с отломанной тонкой деревянной перекладиной.

Сдерживаю желание прикусить губу и поднимаю на нее взгляд.

— Вечером после занятий мы поедем с тобой в торговый центр и купим большой? — предлагаю я, успокаивающе улыбаясь и глядя в ее глаза. — А потом в парк. Возле озера запустим. Можно еще будет взять хлеба и покормить лебедей. Хочешь?

Лана поджимает губу и кивает, глядя на сломанную игрушку и… Зорин появляется совершенно неожиданно, словно из воздуха соткался перед столом.

— Здравствуйте, дамы. — Деликатно обращает на себя внимание, быстро и едва заметно приподняв бровь, указав взглядом на поворачивающуюся к нему Лану, я киваю в ответ и вкладываю в свой взгляд предупреждение. — Привет. Меня зовут Саша. Я друг Оли.

Улыбается ей по доброму, мягко. Лана смущается, инстинктивно придвигается ко мне и я успокаивающе приобнимаю ее за плечи. Чувствую, как она немного расслабляется. Она всегда зажимается, если рядом посторонний.

— Здравствуйте. — Тихо произносит она, стараясь не встречаться с ним взглядом, и я ободряюще ей улыбаюсь, понимая, какое большое усилие над собой она только что сделала.

Он, скинув блейзер на спинку стула, садится напротив меня, кладет на стол ключи, телефон и его взгляд падает на воздушного змея.

— Можно? — вопросительно смотрит на Лану, которая после паузы кивает ему.

Он вертит змея в длинных пальцах, чуть прищуривается и поднимает на меня глаза.

— Есть изолента? — Отрицательно мотаю головой. Хмыкает и мягко улыбается Лане, вставая с кресла. — У меня в машине есть. Сейчас наладим.

Лана неуверенно, но с толикой надежды смотрит на него, потом на меня. Ободряюще ей улыбаюсь. Зорин возвращается быстро, протягивает ей воздушного змея и рожок мороженного. Лана неуверенно кивает, смотрит на улыбающегося Зорина с непередаваемой благодарностью и, смущенно забирая и то и другое, прижимается ко мне.

— Ольга Дмитриевна? — голос Светы, оборачиваюсь на нее. — Там опять поставщики… По накладным и весу у поваров мясо не сходится. Просят вас.

— Пойдешь со мной? — стараясь сделать голос ровным, спрашиваю ее, зная, что она не любит незнакомцев, но так же зная, что мои перипетии с Казаковскими поставщиками ей ни к чему видеть.

К моему непередаваемому удивлению отрицательно мотает головой. Бросаю на Сашу просительный взгляд, он снова едва заметно кивает и улыбается мне одними глазами.

Быстро иду на кухню. Недовес привезенной свинины в полтора килограмма. Звоню Казакову, стоя на выходе из кухни и напряженно наблюдаю за Ланой, севшей на мое место и Зориным, что-то ей говорящим. Казаков пытается сделать из меня и моих поваров идиотов, говоря что у нас весы неправильные. Он меня раздражает, голос повысить не могу, а очень хочется. Разговариваем долго, захожу на кухню, прикрываю дверь и уже не стесняясь в выражениях рассказываю, что я думаю о нем, и о том, что он постоянно пытается обмануть меня с весом. Двести граммов или триста еще ладно, но не полтора килограмма. Гарантирую распространение дурной славы и Казаков мигом меняет тактику. Сходимся на том, что оплачиваю по факту веса привезенного товара и больше не сотрудничаем. Повара злорадно переглядываются и победно смотрят на поставщиков. Они вообще любят, когда у меня вот такое выражение лица и такой голос с моим внешним обликом никак не вяжущийся и поставщики, получающие от ворот поворот, изумленно так на меня смотрят.

Оплачиваю товар, забираю накладную с прайсом, которые почти швыряю Гоше на бар и торопливо иду к Зорину с Ланой. Лана сидит ко мне спиной, Саша лицом. Невольно замедляю шаг, слыша его мягкий голос:

— … Светлана? Тоже нет? — Зорин бросает взгляд на подошедшую меня и поясняет, — я пытаюсь угадать полное имя Ланы. — И снова смотрит на довольную племянницу, с удовольствием уплетающую мороженое и глядящую на него. Саша задумчиво пощипывает подбородок, — тогда может Евлампия? Нет? Почему ты смеешься?

Лана и правда смеялась, беззвучно и прикрывая рот ладошкой. Повернувшись ко мне быстро отвечает жестами.

— Она говорит, что Евлампия это коротко Лама, а не Лана, — с трудом не давая прорваться удивлению, перевожу я.

— Точно, и как я об этом не подумал! — соглашается Саша, хлопнув лоб ладонью.

Лана довольно улыбаясь смотрит на этого взрослого дядю, в отличие от нее не додумавшегося до такого элементарного. Трогает меня за локоть и снова быстро, ничуть не зажато, просит перевести свои слова.

— Лана говорит, что имени Евлампия нет, и ты его придумал. — Я улыбаюсь ей ровно и спокойно, перевожу взгляд на Зорина и не могу сдержать благодарности в своем взгляде. Непередаваемой благодарности.

— Как же нет? Есть, — отвечает Саша, едва заметно кивая мне и снова важно смотрит на Лану, — вот соседку у меня зовут Евлампия Аристарховна. Я тоже долго удивлялся, что за имя-то такое. А еще у меня есть другой сосед и он ужасно картавит. Он зовет ее Евла-а-а-ампия Алисталховна, — Сашин голос стал чуть выше и протяжнее, с такой отчетливой картавостью, будто у самого такая проблема. И выглядит это ужасно комично. Лана снова прикрывает рот ладонью во все глаза глядя на Сашу. — Прямо так и говорит: Евла-а-а-ампия Алисталховна, ваши кошки воняют.

Я едва не прыснула, но сдержавшись, недоуменно смотрю на Зорина.

— А она ему знаешь, что говорит? — сделав суровое лицо, и низким неровным голосом, подражая старческому голосу, продолжает, — Иннокентий Казимирович, но у меня собаки, а не кошки. Да, Лана, у моего соседа тоже странное имя. А сосед, знаешь, что ей отвечает? — Саша подмигивает Лане, от нетерпения ерзающей на стуле и глядещей на него во все глаза, — Евла-а-а-ампия Алистаховна, тогда ваши собаки воняют кошками.

Лана заливисто смеется. Вслух. Прикрываясь ладошкой, но смеется. У меня задрожало все внутри. Хочется кинуться, обнять и расцеловать ее. Гашу в себе порыв, когда она поворачивает лицом ко мне и, завидев за мной кого-то, радостно вскакивает со стула:

— Бабушка!

Снова мое изумление. Мое и мамино, приседающей на корточки и обнимающей Лану. Она смотрит на меня и я взглядом умоляю ее сдержаться. Мама улыбается и закрывает глаза на миг, чтобы не дать прорваться слезам. Ланы никогда не выражала эмоции вербально. До этого момента.

Они подходят к нам. Саша, встав, вежливо представляется. Мама смотрит на него с некоторым удивлением и очевидно быстро сопоставляет принесенный мной вчера букет и мою беспричинную улыбку, столько раз трогающей губы за прошедший день. Сопоставляет и смотрит на Зорина с явным интересом. Как на моего потенциального жениха.

— Мам… — едва заметно отрицательно мотаю головой и со значением смотрю в ее глаза.

Она усмехается, вежливо прощается с Зориным и ведет Лану на выход. Та запоздало оборачивается и машет рукой Саше, ответившим ей тем же.

Падаю на стул и смотрю на улыбающегося Зорина.

— Милая девчушка. Правда милая. У вас это семейное, видимо. — Хмыкает он и жестом подзывает Свету, попросив у нее кофе.

Внутри буря, не могу слова сказать. Он по простому берет меня за руку и сжимает пальцы, едва заметно отрицательно ведет головой «и не надо ничего говорить».

Смотрю на его пальцы, сжимающие мою руку, прикусив губу. Знаю, что нужно сделать то, что пробивается все равно через все мое сумасбродство, но хочу дать себе еще немного времени. Еще немного. Совсем чуть-чуть. И я обязательно спрошу.

— Что за чушь про соседей, Саш? — пытаюсь отвлечься, безотчетно сжимая его пальцы и глядя в затягивающие глаза.

— Это не чушь, это правда мои соседи. — Кивает Свете, и переводит на меня взгляд с этакими бесянятами на дне. — Я когда с женой разошелся, искал себе квартиру не важно какую, лишь бы побыстрее. Сначала подумывал и с этой квартиры сбежать уж больно соседи дикие, хотя дом очень приличный во всех отношениях, да все времени не было, чтобы тщательно подобрать себе другой вариант. А потом ничего, втянулся. Мне вообще нравятся эти соседские войны. Смертельные битвы интеллектуалов на пенсии. Даже иногда под дверью стою их скандалы подслушиваю. Один раз чуть не спалился, когда не выдержав, заржал аки конь. Ну там правда смешно было. Сути я уже не помню, но очень смешно. — Я аж поперхнулась, представив стоящего под дверьми Зорина. — Вообще, Иннокентий Казимирович к Евлампии Аристарховне просто придирается. Кошками у нас на лестничной площадке никогда не воняло. Или собаками. Вроде у нее и правда собаки, маленькие такие, декоративные, на старости лет решила разведением заняться… — Саша усмехнулся, оглаживая большим пальцем мою ладонь. — Я думаю, он ей мстит за то, что она ему когда-то там где-то там отказала. Подробностей не помню, мы вместе с Казимирычем в лифте ехали и я тогда очень нервничал из-за того, что опаздывал на совещание, терпеть не могу опаздывать, а он решил поделиться со мной трагедией своей неразделенной любви. — Зорин довольно фыркнул, помешивая ложкой кофе. — Думаю, она ему отказала, потому что он картавит. А он ее доводит еще этими, — Саша снова спародировал свою соседку, — «просто непристойными постановками предложений!» по типу «ваши кошки воняют». Аристарховну всю передергивает, когда она слышит, как кто-то коверкает речь даже просто произношением, или, боже упаси, использует сленг. Мне кажется, за мат она вообще своими же собаками изобьет до полусмерти. Доктор филологических наук, хули. — Он аж хрюкнул от смеха, но тут же делает лицо кирпичом.

— Ты же все это выдумал? — улыбаясь, проговариваю я, испытывающее глядя в его глаза.

— Нет. Хочешь, познакомлю? Ты Евлампии Аристарховне очень понравишься. Твоя манера разговаривать, иногда бесящая меня, ей определенно зайдет.

— Я тебя сейчас не поняла. — Удивленно приподнимаю бровь.

— Ну, знаешь, эти твои «это переходит все границы!». Вместо того, чтобы сказать «мужик, да ты охуел!». — Зорин прыснул с удовольствие глядя на рассмеявшуюся меня. Сжал мои пальцы и потянул к своему лицу. Полуприкус подушечки указательного пальца, легкий поцелуй, разряд удовольствия по венам и ускорившийся пульс.

— Ты чего приехал? — пытаюсь остаться в себе, но чувствую, что проигрываю.

— Захотел увидеть.

Внутри разливается тепло. Простой и краткий ответ. А сколько от него удовольствия.

— Я, правда, ненадолго. Снова. — Удрученно вздыхает. — Но хоть так.

Прикрываю глаза, напоминая, что разгар рабочего дня. Что я снова даю пищу для разговоров своему персоналу. Что мне нужно настоять на ответе на вопрос, который не дает покоя. Снова прикус его зубов на моем пальце, только сильнее.

— Когда ты подавляешь себя, это для меня прямо вызов. Посмотри на меня. Оль. Посмотри.

— Тогда не до субботы получится… — грустно выдыхаю я, смотрю в сторону и мягко отстраняю руку. — Не катит так, Зорин. Ты же деловой человек.

— Который никогда не тянет до крайних сроков.

Не могу сдержаться и снова фыркаю. Сейчас. Нужно спросить сейчас и не дать ему шанс увернуться. У меня и так уже проблемы с головой, даже если он не рядом. Потом будет еще хуже. Поднимаю на него взгляд и стараюсь успокоиться.

— Так, Саш. Прежде чем меня снова понесет, — отмечаю его довольную улыбку, — надо решить вопрос, или на свадьбу чеши один.

— Вопрос? — усмешка вроде бы легкая такая, но в глазах напряжение.

— Встреча. Встреча, Саш. Она ведь не случайна.

Напряжение снимается. Его лицо непроницаемо. Он не хочет отвечать. Приподнимаю бровь, мол, либо так, либо никак. Краткая заминка на подавление себя и попытку принять мои правила игры.

— Может, не надо об этом? — пауза для формирования ответа, и тихий вздох. — Мне стыдно будет.

— Ты все больше интригуешь, Зорин. — Прохлада разливается не только внутри, но и отражается в моем голосе. — Ну, так и?

— Не случайно. — Признает он, отводя глаза. — Я же говорил, что с этой территорией намучался. — Кивает в сторону огороженной площади. — Да и до сих пор она из меня соки пьет, неудачная какая-то… Я частенько сюда приезжал, то один вопрос, то другой решать нужно… Там со стороны Краснознаменной перекопали участок и машину оставлять получается только с Хабаровской. И идти надо мимо кафе. Раз прохожу, второй, третий, четвертый… Утро, день, вечер — неважно, сидит тут в кафешке одно хрупкое создание. Думаю, вот жизнь у человека праздная какая, сидит целыми днями, развлекается. И больно уж симпатичная, может охотится так? Пару раз только не застал. — Сдерживает улыбку, но на меня взгляд не переводит, чуть прикусывает губу, голос виновато дрогнул. — В тот день с подрядчиками приехали. Проходим мимо — опять сидит. Пока суть да дело, полтора часа прошло. Обратно идем — и все еще сидит. Думаю, ну, подкачу загадочный такой, девочки же любят загадки. Может и перепадет мне что. Ой… — Зорин быстро посмотрел на меня, прыснувшую и покачавшую головой, и фыркнул. — Хотя хер с ним, чего уж скрывать. Ну вот, собственно. Подкатываю. Сидит снежная королева, кивает, мол, ладно падай, раз тебе так надо и дальше в телефоне роется, на меня, всего такого загадочного, ноль внимания. Аж обидно стало. Думаю, ты чего, принцесса, целыми днями тут сидишь, вот тебе принц, а тебе на него похеру? Не пойдет так. Решил, добавлю-ка я больше очарования. Опять ноль реакции. Ты прямо своим равнодушием мое мужское самолюбие насквозь протыкала, бессердечная. — Хохотнул, с задором глядя на меня. — А потом, когда ты причину начала искать, из-за которой я там перед тобой хвост пушил, я чего-то возьми да брякни намек на криминал. Тогда королева отреагировала, давай говорит, я тебе ментов вызову. Я аж растерялся. Думаю вот в какую ты степь прешь, а? Тебе тут полагается растаять и заинтересоваться загадочным незнакомцем, который тебя на черном коне в закат увезет, а ты мне сразу ментов предлагаешь, да и смотришь сердобольно так, как на убогого… Ну ты знаешь да, после моего развода, я как и всякий мужик, много нехорошего думал о женщинах и их коварстве. А тут мне с ходу помощь предлагают. Мне уже тогда неудобно стало. Тут хряк подваливает и хрюкать издевательски пытается. Королева снова коркой льда покрывается, хотя вроде и отвечает с должными эмоциями… Меня еще это тогда заинтересовало. А хряк все изгаляется. Думаю, куда ты, нечестивое животное, рыльце свое суешь. Не твой тут уровень. Мне бы дотянуть. А он все хрюкает. Раздражает непередаваемо. Не люблю я быдло и хабалов. И говорю ему, мол, твоя территория — моя территория. Хряк задумчиво похрюкал и согласился. Ну, дальше ты знаешь. — Саша вздохнул и достал сигареты, щелкая зажигалкой и следя за язычком пламени, но не подкуривая. — Оль, ну вот такой я козел.

— В субботу перепадет. — Едва слышно фыркнув, произношу я, откидываясь на спинку кресла и скрещивая руки на груди. И одновременно ноги. Он заводит. Заводит меня всем и всегда.

— Что? — Тени снова оседают в глазах. Он все слышал. Он хочет твердого подтверждения, что я не разочарована, не обижена, как пятнадцатилетняя девочка, которую восприняли сначала неправильно.

— Ты ж надеялся, что перепадет тебе от хрупкого создания, целыми днями торчащим в кафе. — Чуть склоняю голову, впитывая сдержанное движение губ, попытавшихся усмехнуться. — Вот, сообщаю, в субботу перепадет. Мы же с тобой договорились уже, нет?

— Оль, да я не… мне правда стыдно. — Нихера не стыдно. Вообще даже не близко. Не уверен был в моей реакции — да, пожалуй. Но рассчитывал скорректировать мой настрой. Не пришлось.

— Да ладно, Зорин, угомонись. — Все-таки не сдержалась и рассмеялась с удовольствием глядя в его глубокие зелено-карие глаза. — Я честно просила, ты честно ответил. Ты же сам советами в ресторане плескал, что, мол, не задавай вопрос, на который не готова услышать ответ и прочий пафос. — Вяло машу рукой, закатывая глаза и снова смотрю на него.

И замираю. Там уже не тени. Там полный всепоглощающий хаос. Жажда, голод, желание обладать.

— Иди ко мне. — Полушепотом, не отрывая взгляда от моих глаз.

Которым не подчиниться невозможно. Краткая полусекунда чтобы встать, еще миг чтобы приблизится. Рывок за локоть, чтобы упасть ему на колени. Смешение дыхания. Глаза в глаза, короткий миг на провал в небытие и щемяще-сладкий поцелуй. Его руки на моей талии, мои на его шее. Парфюм с горечью, но ванилью под кожу.

Отстраняясь, чувствуя, что накрывает. Его глаза горячие, опьяненные. Сидеть неудобно, понятно почему.

— Отель?

Мой палец почти успевает оборвать его предложение. Почти. Сказанное доходит до разгоряченного сознания, разрывает его возможностью. Заставляет снова ногти впиться в его шею, ошибиться его со вздохом, сжать мою кожу на пояснице.

— На пять минут? Ты же страдал только что, что ненадолго приехал.

— Ольга Дмитриевна… ну это же жестоко. Ну, жестоко же, блять! Ну правда жестоко. — Прикрывает глаза ладонью, и я едва сдерживаю смешок. — Ты же хорошая, добрая девочка… Ну я же так на это надеюсь!..

Смеюсь и встаю, он придвигается к столу. Чтобы не так заметно было. Рука все так же скрывает глаза, губы кривятся, стремясь не выдать усмешку. Ему кто-то звонит, он досадно морщится и смотрит на меня почти с отчаянием.

— Езжай. — Усмехаюсь я, слегка задевая щиколоткой его колено под столом и облизывая верхнюю губу. — Чего сидишь-то, Зорин?

— Я тебя в субботу… за все, короче, отомщу.

— В свете последних событий относительно мести… — не могу скрыть глумливой улыбки, — сожжешь, что ли?

— Зажарю. — Многозначительным взглядом с эротикой в глазах. — Бывай, Ольга Дмитриевна. В субботу к часу за тобой заеду.

Вот тянется время, когда чего-то ждешь. Тянется так, что злиться начинаешь. В субботу злиться я начала по другому поводу — никак не могла довести себя до идеала. То небесно-голубое коктейльное платье не так сидит, то завитые волосы не так лежат. Рука дрогнула, когда ровно в час звонок мобильного разрезал тишину моей комнаты.

Вылетела из квартиры, едва не звезданувшись со шпилек, зацепившихся за порог. Зорин стоял у большого белого внедорожника, припаркованного сразу у моего подъезда. На глазах авиаторы, белая приталенная рубашка, черные стильные брюки и лаковые туфли, начищенные до зеркального блеска. Вот вроде все просто, а сердце все равно кульбит сделало.

— Оль, ну неприлично же, — зубы блеснули в белоснежной улыбке, когда он пошел мне навстречу. — Ну не прилично на чужой свадьбе быть красивее невесты.

Подает руку, галантно помогая сойти со ступеней и тянет на себя, вынуждая прижаться к своей груди. Обдает ароматом его парфюма. Кружит голову. Прикусываю губы, ощущая как ускорился пульс и глядя в свое отражение в стеклах очков. Краткая заминка.

— Твоему образу не хватает маленькой детали. — Усмехается, когда я отвожу голову, не давая коснуться губ.

— Это какой же? — мои пальцы чуть сжимают его плечи.

Извлекает из кармана брюк черный бархатный футляр. Я прищуриваюсь, глядя как он его открывает и извлекает красивый браслет желтого металла, с множеством бусин играющих бликами на острых гранях.

— Твои руки заняты. — Подушечками пальцев по браслету Ланы. — И я посмел покуситься на твои ноги.

Прежде чем слова доходят до моего распаленного сознания, он приседает на корточки, извлекает браслет и через мгновение застегивает на правой щиколотке, заставив меня окончательно растеряться. Снова пауза и он поднимается с корточек, медленно скользя кончиками пальцев по коже голени вверх и запуская под кожу ватную слабость.

— Теперь просто идеально. — Пальцы по бедру вверх, с нажимом по ягодице и останавливаются на пояснице. — И прежде чем ты начнешь возражать, я тебе сообщу, что это подарок. Так что прими и не обижай меня. Да и вообще… — пальцы сжимают ткань платья на пояснице, — я давно хотел вот так провести рукой по твоим ногам и вот нашел идеальный повод. Похвалишь меня за находчивость?

— Прямо здесь? — пошло фыркаю я и тянусь к его смеющимся губам.

— Господа, если что, то вы опаздываете. — Ленивый голос доносится из приоткрытого окна внедорожника. — Это все, конечно, круто, я вам завидую и все прочее, но время поджимает. До «Пикадилли» еще через весь город пилить.

Зорин хмыкает мне в губы и взяв за руку подводит к задней двери, чтобы по джентельменски ее распахнуть. И провести по моему бедру пальцами, когда я сажусь в салон.

Он, обойдя машину, садится рядом. Патрол трогается. Зорин трепется со своим адвокатом о каких-то счетах и транзитах по ним, а вот рука Саши с такой себе ненавязчивой настойчивостью сжимает мое колено и медленно, о-о-очень медленно двигается вверх сдвигая ткань платья. И заставляя горячую тяжесть оседать внизу живота.

Закуривает, бросает на меня хитрый взгляд и я не могу удержаться. Моя рука так же как и его сжимает его колено. Прерывается на полуслове, метает на меня быстрый взгляд и выпучивает глаза. Прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Зорин продолжает разговаривать с Антоном, но голос заметно ниже. И становится все ниже с каждым сантиметром который преодолевают мои пальцы, с нажимом касающиеся внутренней стороны его бедра. В воздухе повисает напряжение, и даже Грановский это чувствует. Отворачивает зеркало заднего вида так, чтобы нас не видеть.

Зорин смеется и склоняется к моему уху, одуряюще коснувшись мочки языком:

— Так значит, еще вопрос в том, кто кого сегодня зажарит?

— Открытый вопрос. — Смеюсь я, отстраняя его руку и с трудом и неохотой убираю свою.

Напряжение в салоне спало и Грановский неподдельно облегченно выдохнув, закуривает и открывает окно. Мне почему-то становится смешно. Особенно смешнее от злорадной улыбки Саши и его взгляда в затылок Антона. Не знаю почему, но это правда смешно.

«Пикадилли» — один из ведущих ресторанов нашего города. И дорогих. Людей множество, абсолютно все незнакомы. Саша это исправил достаточно быстро. Правда я и половины не запомнила. Минут через двадцать к ресторану подъехал свадебный кортеж. Саша представил мне своего друга, Олега, вежливо мне улыбнувшегося и красивую невесту Оксану, вытаскивающую солому из-под подола и мило возмущающуюся, что фотосессия с лошадьми была лишней.

Потом регистрация на первом этаже ресторана, небольшой фуршет и торжественный банкет.

Компания за столом, за который усадили нас, была весьма себе колоритная. Денис и его девушка в перерывах между выступлениями ненавязчивого ведущего отпускали шутки, забавно пикировались и заставляли нас всех смеяться. Зорин сидел рядом, положив руку на спинку моего стула и едва касаясь оглаживал пальцем мое плечо, фыркая и вставляя порой очень ехидные реплики в шутки Дениса, отчего наш стол смеялся так, что порой заглушал слова тамады.

А потом Зорин вдруг разом напрягся. Я недоуменно посмотрела на него, оставив бокал с вином и вид мне его не понравился. Проследила за его взглядом, уперевшимся в мужика, сидящего за дальним столом и отвечающего ему прищуренным взглядом.

— Саш? — успокаивающе сжала его колено под столом, откинувшись на спинку стула так, чтобы пальцы легли на плечо. — Что?

— Да ничего. — С трудом отвел взгляд и мягко мне улыбнулся, только в глазах была злость.

Потянувшись мягко коснулась его губ, чуть проведя языком и чувствуя как напряжение с него падает. Но не до конца. Отстраняюсь и вопросительно приподнимаю бровь, чуть усилив нажим на его колене.

— Это Ливанов Геннадий Евгеньевич. Майор УБЭП, мой заклятый друг и верный враг. — Вздохнув негромко, так, чтобы ухахатывающиеся над шуточками Дениса люди его не слышали, поясняет он, чуть подаваясь вперед, чтобы плеснуть виски в свой бокал. — Многое прошли вместе. — Нехорошая усмешка, глоток виски и взгляд мне в глаза. — Сейчас отношения у нас не в лучшей стадии.

— И он… здесь? — приподнимаю бровь, ближе придвигая к нему стул и осторожно смотрю на шатена средних лет, о чем-то разговаривающегося с двумя мужиками за свои столом.

— Олег сын прокурора центрального района. Оксанка дочь местного… кхм, воротилы. Здесь, на самом деле, очень и очень разношерстная компания собралась. Не замечаешь, что фотографа нет? — я удивленно осматриваю зал и понимаю, что он прав. — А то ж. Компрамата ведь сколько. Олег вообще очень переживал за все это действо, но любовь там в стиле Ромео и Джульетты, и по силе и по обстоятельствам. — Фыркает. — Бедолаги. Бывают такие свадьбы, когда необходимо приглашать людей, которых тебе не хочется и этим людям видеть друг друга тоже не хочется, но отказаться нельзя. — Усмехается и пальцем подцепляет мой подбородок, поворачивая голову к себе.

— У тебя такая свадьба была? — усмехаюсь я, но тут же прикусываю язык, не зная, нужно ли вообще касаться этой темы.

— Будет. — Полуулыбка по губам, и быстрый поцелуй в мой нос. — Когда я женился, у меня еще не тот уровень был. Теперь я прекрасно понимаю нервозность Олега. Сам в такую же ситуацию попаду.

— Ты гонишь коней, Зорин. Может, найдешь себе какую-нибудь строительную… магнатку и у вас все сложится… — улыбаюсь, выдыхая ему в губы.

— Я бы сказал, что нашел уже… магнатку. — Улыбается, откидываясь на стуле и протягивая мне мой бокал вина. — Ты же бизнес-вумен, а я сейчас нищебродина. На моем фоне ты магнатка.

— Не нравятся мне эти твои разговоры, — выдыхаю я, отпивая вина и прищуриваясь, глядя на майора.

— Относительно свадьбы?

— Угум.

— Тут понимаешь в чем дело, Олька. Я в таком бизнесе кручусь, что мне нельзя сомневаться, нужно сразу принимать решения, ибо промедлил — на деньги попал. Эта привычка немедленно все решать давно и плотно вошла в мою жизнь. Смотрю сразу и в корень. Либо да, либо нет. Полутона ни к чему в девяносто процентов случаев, кто бы что не говорил. Вот и с тобой так вышло… Нахер раскачиваться и гадать, а сложится, а не сложится. Твое — бери. Не твое — дальше иди. — Пальцы сжимают мое плечо. — А ты — мое. Я никогда не встречал человека, чтобы вот так… душа говорит, а мозг остановить не может. И что чувствуешь человека так, что слов не нужно. Думал, такого не бывает. Ан, нет. Так что… попала ты, Ольга Дмитриевна. Конкретно так попала. Я от своего никогда не отступаю. Хоть веником поганым гони.

— Красиво стелешь, Зорин. — Качаю головой я, не понимая, что это за стягивающее чувство в груди.

— Вот сейчас обидно было. — Фыркает, сжимая мое плечо и поворачивается к Денису, опять занятому пикировкой со своей девушкой. — Денис, прервись на перекур.

За ними потянулись остальные курящие, нас осталось четыре девушки, но мы достаточно быстро нашли общий язык.

Время текло весело и я почти забыла о майоре и даже его периодические тяжелые взгляды на Зорина, абсолютно к нему равнодушного, ничем не цепляли. Саша вытянул меня на танцпол. И двигался… боже, безупречно. Настолько в такт, настолько… Что это вытесняло гомонящий и веселящийся зал за грани, заставляя мое тело замедляться, прижиматься теснее, и наслаждаться чувством того, как горячеет кровь.

— Оль… ну люди же, ну не компрометируй меня… — негромко смеется мне в ухо, чуть отстраняясь и опьяняя своим разгоряченным видом. — По крайней мере сейчас…

Мы снова упали за стол. Алкоголь, и разговоры. Денис, поддерживающий веселую атмосферу, и рука Зорина на моем стуле, в один момент придвинувшая его к себе вынуждая откинуться на его плечо. Положила ладонь на его колено, цедила вино и впервые за долгое время наслаждалась. Всем. Пока мой телефон на столе не засветился, оповещая о входящем вызове. «Даня». Отклонила. Позвонил снова.

— На пару минут. — Скользнула губами по его скуле и вышла из-за стола, сжимая телефон и пересекая полупустой зал — свадьба клонилась к завершению.

Спустилась на первый этаж, где музыка была значительно тише. Зашла в туалет. Несколько секунд промедления на вдох-выдох и взяла уже в третий раз звонившую трубку.

Даня был пьян. Скорее всего в дрова. Я смотрела на свое мрачное отражение в зеркале и слушала его заунывные речи, как он хочет все вернуть. У него так бывало иногда. Лучше выслушать. А то затерроризирует звонками или вообще к моему дому явится и будет на весь двор орать, чтобы я вышла. Слушаю его и мыслями возвращаюсь к Зорину. Слова Даньки идут белым шумом, когда я смотрю на свое плечо, где всего пару минут назад лежала рука Саши. Тепло под кожей, как будто он меня и сейчас касается.

— Лёль, ты вообще меня слушаешь?

— Что?.. Да. Дань, давай как протрезвеешь, тогда и поговорим, — со вздохом произношу привычную, уже почти ритуальную фразу.

Сейчас он должен взять с меня обещание, что я непременно обо всем подумаю и точно поговорю с ним. Но Данька неожиданно сыграл против сценария:

— Я в тот день, когда ты в больницу загремела, повышение между прочим получил. Мне нужно было проставиться за это. И еще за то, что я тебе предложение собрался делать. Лёль! Я хотел тебя замуж позвать! Но ты попала в больницу и над тобой кружила Катька постоянно…

Внутри взметается огненный столп. И сжигает меня нахер..

— Остановись… — свистящим шепотом предупреждаю я, глядя на свое разъяренное, искаженное до неузнаваемости отражение в зеркале.

Но он меня не слышит. Пьяно икает и продолжает:

— Она всегда тебе говорила, что мы не пара! Но жили же мы как-то два года. И хорошо жили. Пока она не начала тебе на уши приседать. А ты всегда ее слушала! — голос дрогнул не пытаясь скрыть обиду. — И в больнице ты когда лежала, ну не мог я чаще приходить! Понимаешь? Не мог! Новая должность, работы больше… А Катька тебе это все вывернула так, что мама не горюй! Она специально моментом воспользовалась!

— Заткнись, сука! — прорычала я, пытаясь взять над собой контроль. Тщетно. — Заткнись и забудь, сотри мой номер! В том, что ты такой дебил виноват только ты, понятно?!

— Лель… — растерянно лепечет он.

— Не новая должность, не я, не моя Катька! Только ты, сука! — перед глазами почему-то вспыхнул образ Зорина, но это не успокоило, а только сильнее подожгло. — Да что я вообще в тебе нашла?! Нахера столько жила?! С тобой, сукой, которая даже не понимает, что он сука!

Вырубаю телефон. Совсем. Руки дрожат. Упираюсь рукой в холодной кафель стены туалета. Сцепленные зубы, стиснутые в кулак в пальцы, зажмуренные глаза — тело напряжено, как струна. Алкоголь, идущий по венам так и пытается сбросить блок на эмоциях, клокочущих, дурманящих, пытающихся захлестнуть сознание.

Тварь. Что же ты за тварь, Даня?

В ногах свинец, стоять тяжело. Приседаю на корточки, стискиваю дрожащие колени руками и кладу на них чугунную голову. Катька…

Жалкий всхлип, судорога в теле. Натужный скрип механизмов внутри, готовых распахнуть двери, за которыми… ужас. Просто ужас. Нельзя. Не сейчас. Нельзя.

К черту все. Задрало. Не хочу больше. Пошло всё на хуй.

Хлопаю дверью туалета. Хлопаю зло и с силой, пугая стайку девушек, крутящихся у зеркала и стебно обсирающих платье невесты. Вокруг одни твари. Заебало. Как же это все заебало.

Мимо пары парней, идущих на выход из ресторана, чтобы покурить. Злобно улыбаюсь и выхватываю пачку сигарет с зажигалкой у ближнего. Подкуриваю, бросаю и зажигалку и упаковку на пол. Поднимаюсь по мраморным ступеням, едва скользя пальцами левой руки по резным перилам. В зале значительно тише, свет приглушеннее. Музыка… льется в уши, не долбит по перепонкам, а проходит через них сразу в голову, множа злой мрак в голове, добавляя ему притягательные алые всполохи и привкус дурмана. Который усиливвает новая затяжка, рассеивая клубящуюся тьму и усмиряя в нем множественные проблески злости.

«Сжигая под собой мосты, в этом сюжете оказались только я и ты» — слова трека льются под кожей, ударяют в голову, дарят иллюзорный привкус карамели на языке. Иду в полумрак полупустого ресторана. Глаза закрываются, шаг замедляется в середине пересекаемого танцпола.

Медленно затяжка, до предела возможностей. Дым в крови. По венам. В голову. Позволяя упоительным ритмам отравлять кровь пополам с никотином. Протяжно выдыхаю дым, плавно поднимаю руки, чтобы позволить пальцам утонуть в волосах.

На губах улыбка от чувства опьянения. Наконец-то. Тело покачивается в такт, сквозь закрытые веки пробиваются блики софитов. Пальцы по волосам, медленно и плавно скользят ниже, слегка задев лицо. Правая рука, с сигаретой, замирает у губ. Вторая подушечками пальцев по шее вниз, к ключицам, огибает грудь, вниз по животу и по бедрам…

Мелодия все льется по сузившимся сосудам вместе с мраком, задушенным отчаянием, желанием отречься от этого долбанного мира.

Кружит голову — подчиняюсь, все так же не открывая глаз, поворачиваюсь резко, смазывая остроту плавным движением головы, плеч, рук. Снова краткий вдох дыма сквозь фильтр — снова позволяю мелодии управлять телом. Позволяю излишнюю свободу проявляющейся в выразительном скользящем нажиме ладони на своем бедре.

«Вдыхая этот серый дым… Давай сегодня останемся одни».

Мрак в голове и теле становится покорнее, а мне уже не нужен контроль. Плевать я на него хотела. Хочу снова тяжести музыки по венам, хочу пьянящих теней в голове, заставляющего меня двигаться так свободно Первый свободный вдох словно расправляет легкие, даря ощущение полной оторванности от реальности.

«Давай не будем начинать с тобой все это заново, сначала. Давай не будем вспоминать с тобой. Все окончательно достало».

Сигарету на пол. Дым во мне шепчет в унисон с алкоголем и этого достаточно.

Пальцы снова в волосы, ладонью медленно по лицу. На губах останавливаюсь, надавливаю кончиками, так, как делал он… Саша.

«You make me mad. And I fell in love».

Открываю глаза и мгновенно встречаюсь взглядом с его глазами, влекущими и темными в полумраке зала. Он сидит на стуле в нескольких метрах от меня. Сидит обманчиво расслабленно и спокойно. Только глаза, черные в скудном освещении, затягивают, запускают электрические импульсы в тяжесть мрака поющего в крови.

Шепчу снова в унисон припеву, двигаюсь мягче, плавнее, и… не могу отвести от него взгляда. Тону в его глазах. Накрывает с головой, вонзается в душу, отпечатывается в памяти ощущением дикой необходимости ему, истомой, наслаждением, приглашением и откровенной демонстрацией, что я танцую только для него — все в его глазах.

Его губы размыкаются, обращая мой взгляд к ним.

Встает и идет ко мне. Мое тело горит, накаленное импульсами от одного его вида, присутствия, взгляда не отпускающее мое танцующее тело. Хочу.

Хочу его. Хочу его руки. Хочу прижаться спиной к его груди, откинуть голову ему на плечо, прикрыть глаза, отдать ему инициативу. Всю и полностью. Позволить подсказывать моему телу, как двигаться. Хочу переплетения наших пальцев, хочу движения его руки закладывающей мою ладонь за его шею. Хочу ощутить скольжение его ладони на своем теле.

Гляжу в его глаза и говорю — хочу быть слабой рядом с тобой. Впервые хочу чтобы кто-то решал за меня. Хочу чувствовать тебя. Хочу. Тебя.

Читает все это и его шаг шире, тверже, стремительнее. Обещает все исполнить одним темным взглядом. Плавно, в такт мелодии протягиваю руку и прикусываю губу до трезвящей боли — мне сложно сдерживать дерущие, бьющие удары за грудиной, которые уже не успокаивает ни музыка по венам, ни выпитый алкоголь и выкуренная сигарета. Успокоить может лишь тепло его пальцев, его дыхание на моей коже, его тело рядом с моим. Успокоить меня может только он.

Пожалуйста, быстрее, ты нужен мне. Очень нужен.

Он почти уже в зоне досягаемости, когда я чувствую чужие прикосновения. Вроде бы покровительственные, но вызывающие только чувство омерзения, потому что вот так, тесно прижиматься грудью к моей спине и скользить пальцами по ребрам до середины живота мог только Зорин. Я этого хотела, а он это обещал. Он, и никого другого я не потреплю.

Еще прежде, чем я успела с возмущением оттолкнуть чужие руки и тело, рядом появился Саша. Который, мгновенно побелев, отстранил от меня постороннего. Отстранил сильным и резким ударом, просвистевшим над моим плечом в тело чужака, вмешавшегося в наш мир.

Невольно отступаю, глядя как грубо, жестко и с силой Зорин бьет мужчину, который так его раздражал весь вечер. Который знал это, видел, и спровоцировал, коснувшись меня, когда я так хотела чтобы рядом со мной был Зорин.

Их начинают разнимать, но бесполезно. Зорин словно озверел. Лицо дикое, животное, исказившееся до неузнаваемости непередаваемой ненавистью. Он даже на Игоря так не смотрел.

— Саш!.. Саша, блядь! Все! — Мои колени врезаются в пол рядом с ним. — Прекращай! Слышишь?! Все! — мне не приходилось прикладывать никогда в жизни столько усилий чтобы просто поднять его лицо и заставить смотреть на себя. — Хватит… Все. Слышишь?..

Осознание медленно растворяет туман ярости в его глазах. Дыхание учащенно, позволяет чужим рукам поднять себя с мужика. С майора, вызывающе усмехнувшегося разбитыми губами.

А дальше… какой-то ужас. Стоим на крыльце, он прижимает меня к себе, положив подбородок на макушку, курит почти беспрерывно. Ему что-то говорят, что-то пытаются объяснить, я не вслушиваюсь, чувствуя только быстрые удары его сердца. Выходит Олег, прикусывает губу и отрицательно мотает головой. Саша зло сплевывает, выбрасывает сигарету и сжимает меня сильнее, до боли.

Подъехавшая машина патруля. Зорин сует мне телефон и велит позвонить Антону и все объяснить. Сказать что его повезут в центральный отдел. Садится в машину, ухмыльнувшись, что-то говорит полицейским и те почему-то смеются.

Дрожащими пальцами вызов Антону, краткое сбивчивое объяснение. Просит подождать, говорит, что заберет меня, что поедем вместе. Просит не волноваться. Абсурдная просьба какая-то.

Пять минут, выкуренная сигарета и сигналящий на подъездной дороге белый Патрол.

Антон напряжен, не перестает с разговаривать по телефону. Подъезжаем к отделу, а там уже три человека у входа ждут. Антон просит меня подождать на крыльце и с двумя заходит внутрь. Прошу сигарету у мужчины, оставшегося со мной, Он хмыкает и подкуривает мне, потому что мои дрожащие пальцы никак не могли справиться с зажигалкой. Дверь открывается, Антон манит пальцем. На неверных ногах за ним, через дежурную, прямо по коридору, пару поворотов и вижу Зорина. Сидящего на металлическом стуле и пристегнутого кистью к его ручке.

— О какие люди! — фыркает он, кивая Антону. — Привет, Ольга Дмитриевна, давно не виделись! Как жизнь?

Падаю рядом с этим идиотом, откровенно ржущим над моим перекошенным лицом и в неверии качаю головой, не зная, то ли ударить его, то ли впиться в улыбающиеся губы.

— Думала тебя в обезьяннике закроют… — бормочу я, покорно позволяя себя притянуть к нему и прикрывая глаза.

— Да ага, щас. Не хочу я туда. — Фыркает мне в висок и переводит взгляд на Антона, севшего рядом со мной и роящегося в телефоне. — Что скажешь, мил человек?

— Решают. Твое счастье, что Ливанова они терпеть не могут, и бабло поможет решить вопрос с корпоративной этикой. Мишаня там танцует с ними. Тимура подтянул. На входе в качестве тяжелой артиллерии Краснов ждет. — Антон мрачно смотрит на прыснувшего Зорина. — Пиздец ты наворотил. Я столько народу еще в жизни не подтягивал. Столько и такого народу. — Закатывает глаза, когда Зорин снова насмешливо фыркает и интересуется, — Зорин, вот чего ты радуешься, ты мне скажи?

— Я Ливанову морду набил, чем не повод. — Хохотнул Саша, разваливаясь на кресле и положив мне голову на плечо. — Хороший сегодня день. Великое событие, буду каждый год его отмечать.

Антон хохотнул встал и прислонился плечом к стене, роясь в телефоне и периодически глядя вглубь коридора не поворачиваясь к нам. Я вздохнула, думая, как я во все это ввязалась, а главное зачем. И застыла, потому что ладонь Зорина очень медленно, с нажимом поползла от моего колена в верх, сдвигая ткань платья. Я возмущенно посмотрела в полуприкрытые зелено-карие глаза, на дне которых плескался смех и зачинающиещиеся тени томления. Он вообще, что ли, ненормальный?

— Саша, нет! — тревожно шепчу я, пытаясь спихнуть его руку и опасливо глядя в спину его адвоката. — Да убери ты лапы свои загребущие!

— Это так забавно, когда ты орешь шепотом, — насмешливо и едва слышно отвечает он, — да ну расслабьтесь, Ольга Дмитриевна, — и глумливо добавляет, — я не причиню вам вреда.

Я против воли прыснула и взглядом указала на потолок, где была вмонтирована камера.

— А они не работают.

— Откуда ты знаешь? — вот его идиотизм однозначно заразен. Только что меня трясло, теперь я задумалась над его посягательствами.

— Я так думаю. — Я аж обомлела глядя на этого неадекватного. Он усмехнулся и громко спросил, — Тох, камеры пишут?

— Здесь нет. — Лениво отозвался тот.

— Тогда не поворачивайся, — посоветовал ему Саша и дернул меня на себя, пытаясь впиться поцелуем, но я успешно отпираюсь.

— Да вы охренели! — Антон аж подпрыгнул от возмущения, но не повернулся, — Зорин, блядь, мне может на стреме еще постоять?!

— Постой. — Подумав, соглашается Саша, которого мое испуганное сопротивление невероятно веселило. — А лучше иди у них ключи спизди, у меня уже рука затекла.

— Зорин, блять… — гневно шипит адвокат, похоже, испытывая еще большее возмущение, чем я, потому что не мог повернуться, не зная на какой мы там стадии непотребства, но и уйти не мог, потому что вдруг нас кто-то спалит. — Зорин, я с тебя тройной тариф сниму!.. Немедленно, блять, прекратите! Зорин, я не хочу!..

— Да тебе никто и не предлагает, — Саша насмешливо смотрит в спину Антона, и отпуская мою руку довольно заключает, глядя мне в глаза, — я впервые вижу, что он паникует.

Я прикрываю глаза рукой и прикусываю губу, убито качая головой. Саша смеется и ерошит мне волосы, я вяло отмахиваюсь.

Антон опасливо повернулся и сжег взглядом Зорина, уже откровенно и очень громко ржущего над нами. Желание убить его, осязаемыми волнами исходящее от Грановского, подпитывается моей солидарностью.

Зорину было скучно. Он попросил у меня телефон и рылся в интернете.

— Смотри, какой милый котик, Антон!. — Отчего-то весьма скабрезно улыбаясь Саша фактически тыкает своему адвокату в лицо фотографию где черный котенок с мордочкой припорошенной снегом сидел на сугробе. — Ты же любишь котиков.

— Ага, люблю. — Антон фыркает и отпихивает руку Саши. — И опережая твою следующую ехидную реплику — да, снег я тоже люблю.

Зорин как-то слишком уж по злодейски хихикает и убирает телефон. Я недоуменно приподнимаю бровь, отчего Саша снова прыснул, но причины я не поняла. Да мало ли какие у них приколы.

— Что-то долго они там совещаются. Ты сегодня не в форме что ли? — Спустя пару минут ровно спрашивает Зорин, устало опустив голову мне на плечо и переплетая наши пальцы.

— Ты, сука, морду майору набил, причем тут то, в форме я или нет? Скажи спасибо, что я вообще добился того, что они там совещаться начали. — Крайне раздраженно отзывается Антон, снова пытаясь сжечь взглядом Зорина.

— Ты не в форме, Тоша. Я сижу здесь уже целых двадцать минут. Двадцать. Теряешь хватку, братан. — Фыркает он, прикрывая глаза и целуя мою ладонь.

— Завали.

— Оль, ты знаешь, я кексики люблю. Испечешь мне? А то Антоша у нас кондитер еще тот. Тош, вот ты какую муку используешь, когда кексики готовишь и у тебя так хуево получается?

— Зорин, завали ебало.

— Тоша, хочешь анекдот?

— Сань, вот тебе самому еще не надоело, а?

— Не-е-е-ет. — Гоготнул Саша довольно глядя на мрачнеющего Антона.

— А мне надоело.

— А я не интересуюсь твоим мнением по этому поводу. Вот, слушай анекдот…

— Я уже все анекдоты на эту тему знаю, отъебись.

— Нет, такой ты точно не слышал. Вот, значит, если полицейский спросит тебя не употреблял ли ты наркотики за последние двадцать четыре часа, то смотреть на часы не лучшая идея.

— И где смеяться?

— Не понравилось? У меня другой анекдот есть: фасовщик кокаина чихнул на работе на два миллиона долларов.

Я не удержалась и рассмеялась, извиняющееся глядя на Антона покачавшего головой и закатившего глаза. Саша ехидно скалится со значением глядя на меня. До меня дошло положение вещей еще до едва слышного вопроса Зорина: «это там сколько примерно было чтоб два ляма аж?». И задумчивый ответ Антона: «ну если чистый на девяносто — девяносто восемь процентов да еще и колумбийский…». Зорин заржал так громко, что я испугалась. За его моральное здоровье.

— Тош, а на сколько ты максимально чихал? У вас же там проблемы с насморком и тыры-пыры. Вот было у тебя так, что случайно не вовремя пфук! и ты без допинга остался?

— Блядь, Зорин…

— Не-е-е? Ни разу не чихал как тот фасовщик?

— Зорин, как же ты меня затрахал, скотина. — Антон резко встает и стремительно шагает на выход, — пойду покурю, чтобы тебе не переебать за твое уебищное чувство юмора.

— Ты там только не плачь. — С ехидцей выстрелил ему в спину гоготнувший Зорин. — А то мне стыдно станет за свое уебищное чувство юмора.

— Ты не находишь, что это сейчас было довольно жестко? — спрашиваю я, глядя на довольного Зорина.

— Ему и таким как он полезно. А то слишком уж дохуя понтов с этим его «не нравлюсь? Застрелись, я не исправлюсь» и чтоб с такой позицией жизнь медом не казалась, я хуярю в нее бочку сарказма. А вообще, это всего лишь ирония. — Резонно отвечает, снова доставая телефон и роясь в нем.

— Ирония, Саш? Это издевательство.

— Ой, ну не гони моралиста, терпеть это не могу, — поморщившись, зевает он, прикрывая рот кулаком. — Антон нормально к моим выпадам относится, просто сейчас либо на синтетике сидит, либо отходяк словил. Потому что, добиться того, чтобы он психанул это надо ну очень постараться. А я не старался, — насмешливо фыркает, — оно само. А может быть дурь хреновая попалась, тоже самоконтроль сильно подкашивает, даже если вкинулся один раз и давно. А так, больше на синтетику смахивает, потому что хоть он и срывается постоянно, но мозг у него хорошо варит.

— Откуда такая осведомленность?

— Ублюдок Игореша. Я в меде не учился, но благодаря ему могу кандидатскую без проблем защитить в области наркологии. И скорее всего еще и в психиатрии сдюжу. — Саша зло ткнул на вкладку браузера, а когда она не сразу открылась, раздраженно заматерился и снова ткнул с такой силой, что я обеспокоилась как бы экран не треснул. — Игорь — хитрожопый сукан. Он чухает, когда подходит к грани, за которой уже передоз. У наркоманов ведь как? Живут от кайфа до кайфа, а чтобы кайф словить надо дозу увеличивать, только организм не железный и может подохнуть, а кайфа ведь хочется. И помирать не хочется. Вот дойдя до этой дилеммы, Игореша бежит ко мне, чтобы я его на реабилитацию отправил. Отправляю. Там его тушку чистят, накачивают витаминками и целебными эликсирами, чтобы тушка снова была готова к труду и обороне. Выходит из клиники и опять марафонский забег по наркоте. До следующего предела. Стабильно раз в восемь месяцев. Да еб твою мать! Хули интернет не ловит, центр города же, блядь, а палок как в ебучей деревне в Тайге где-нибудь!

— Саш…

— Да нормально! — раздраженно стряхивает мою руку. — Нормально со мной все. Я с этой хуйней у Игореши четыре с половиной года маюсь, морально давно уже перегорел. Сейчас что, сентябрь? Вот через пару месяцев должен прибежать клянчить реабилитацию.

— Отправишь его?

Саша молчал, не отрывая злого немигающего взгляда от зависшего телефона. Его губы дрогнули, он чуть подался вперед, положив локти на разведенные колени и опустив голову, прикрыл глаза.

— Не знаю. — Тихо ответил он. — Не знаю уже, Оль. Он меня на такие деньги подставил. Я каждый раз зарекаюсь, пытаюсь сдержаться, что пусть сам разок попробует себе организовать реабилитацию, может в голове что-то щелкнет, и он, как выйдет и будет знать, что этого нелегко добиться и я помогать не стану, перестанет… Видела бы ты его истерики… Это пиздец. И каждый раз я сдаюсь, знаю, что он врет, когда клянется, что после этой реабилитации он точно завяжет, только отправь его, знаю же что пиздит как Троцкий и все равно… Надежда в человеке неистребима. — Откидывается на спинку стула и отрешенно смотрит перед собой полуприкрытыми глазами. — Надежда и чувство вины.

Я прикусила губу, сдерживая такие ненужные сейчас слова, что он не виноват.

— Сколько раз пытался денег не давать и каждый раз потом его вытаскивал. То из криминала, то из притона. Иногда и то и другое одновременно. Хуже, когда притоны. Он там почти до комы доходит…Сам барыгам набираю потому что когда у него денег нет, он переходит на дешевую хуйню, которая за одну дозу сокращает жизнь на несколько лет. Там, в этих притонах… мертвые. Нет, они как бы живые, да только пока в глаза не взглянешь. И понимаешь — человек в этом теле давно сдох, а вместо него что-то. Не кто-то, а что-то. Я боюсь однажды взглянуть ему в глаза и увидеть подобное. Хуй знает, что со мной тогда будет. — Странно, как то хрипло рассмеялся. — Поэтому денег даю на нормальную дурь, чтобы этот момент отодвинуть. Понимаю, что наступит, что неизбежно. Но хочется время оттянуть. Не знаю зачем. Он мне клуб сжег, я психанул. Деньги у него отобрал, тачку тоже, напугал, что квартиру отберу. С ней думаю пока. Хотел счет его закрыть, но как прикинул, что он опять на миксы сядет… В пизду, что ж я дебил-то такой… Я же знаю, что исход у него один. Вот знаю. Что сколько не оттягивай конец, он себе уже подписал приговор. Знаю и не закрываю ему счет. Снова оттягиваю. Это пиздец…

— Посмотри на меня. — Негромко, но твердо произношу я, чувствуя как мурашки бегут по рукам и вдоль позвоночника. — Я не стану говорить, что не твоя это вина, что, может быть, Игорь все же одумается и бросит и прочая наивная хуйня. Ты и сам все понимаешь. Но, Саш к… к этому нельзя быть готовым, даже если заранее знаешь исход. К нему никогда не подготовишься. Просто, когда момент настанет… я буду рядом, понятно? Ты переживешь это вместе со мной. Я буду рядом с тобой. Каждую минуту. Ты не будешь один. Буду держать тебя за руку до тех пор, пока ты не скажешь мне «хватит».

Зорин прикусил губу, глядя на меня почти с болью. Пальцы сжали пальцы.

— Возрадуйся же, смерд! — Грановский появляется неожиданно и швыряет ключи от наручников в Сашу. — Добрый волшебник дядя Антон высвободил тебя из заточения. И даже с минимальными затратами. Но деньги мне все равно отдай. Дядя Антон хоть и добрый волшебник но не хочет безвоздмездно отдавать свои кровные две штуки баксов за всяких имбицилов с уебищным чувством юмора. — Антон замирает, напряженно смотрит на меня, прикрывшую глаза ладонью и пытающуюся прийти в себя, и Сашу, который одним движением расстегивает наручники. — Зорин, чего это у тебя ебало такое перекошенное? М-м-м, я не вовремя?

— Дай ключи от машины. — Встает, тянет меня за локоть.

— Ты бухой, Сань. Хорош. Давай я просто вас отвезу… — пытается возразить Грановский.

— Ключи, я сказал.

— Да на, ишак. — Раздраженно швыряет в Зорина иммобилайзером. — Если дпсники тормознут, я за тебя договариваться не приеду, учти это. Лимит моего волшебства ты на сегодня исчерпал. А за машину на штрафстоянке тройной тариф сниму. — Грановский недовольно качает головой и переводит взгляд на меня. — Оль, не дай ему разбить мою ласточку. В вашей паре, по ходу, у тебя у одной есть мозг.

Белый Патрол, объездная дорога, его пальцы, переплетенные с моими на рычаге коробки передач.

— Включи тот трек, под который танцевала.

Тянет наши переплетенные руки к своему лицу, сжимает крепче, подносит мою ладонь к губам. Поцелуй с щемящей сердце болью.

«You make me mad. And I fell in love».

— Блядь… — бросает глухо и зло, сквозь стиснутые зубы.

Машина сворачивает на обочину так резко, что меня швыряет на подлокотник.

Остановка с визгом и разлетевшимся гравием. И я поняла — всё. Весь мир идет нахуй. Поняла ровно за мгновение когда он потянулся ко мне.

Поцелуй. Мои руки почти с отчаянием впиваются в его плечи. Он притягивает меня к себе, запускает пальцы в волосы, сжимает их у корней. Язык по языку и сердце срывается в галоп. Тяжесть вспыхивает и оседает в венах, затуманив разум. Он чуть отстраняется, приподнимая пальцем мой подбородок. Скользит губами по шее, останавливается, полуприкус кожи у ключицы, отдающий эхом томления во всем теле. Томления и слабости. Языком скидывает бретель платья, и губами повторяет путь за ней. Пальцы, вцепившиеся в его голову немеют. Дыхание срывается. Он находит мои губы, когда я опьяненно, почти не слышно шепчу «назад», и веду головой в сторону заднего сидения. Обжигает сорванным дыханием мои губы и кивает.

Краткая заминка на перемещение. Падает на сидение. Почти не соображая сажусь сверху, прижимаюсь к нему, втискиваюсь в тело. Ощущаю сильный нажим пальцев идущий от плеч по спине вниз до ягодиц. Сжал почти до боли. Дыхание снова сбивается, кровь жгет вены. Вцепляюсь в его подбородок, поднимая голову вверх и скольжу языком по пересохшим полуулыбающимся губам.

В голове горячий хаос, оседающий не менее горячим свинцом внизу живота. Растегиваю пуговицы его рубашки. Ошибаюсь, вздрагиваю, когда его зубы сдвигают ткань лифа и на коже, покрывшейся мурашками остается влажный след от горячего языка.

Случайно царапаю его грудь, не справившись с пуговицами. В ответ — прикус зубами моей кожи на груди сильнее, почти по грани боли. Это разрывает. Заставляет двинуться на его бедрах, прижаться еще теснее. Он — еще раз зубами по моей коже, удерживая меня снова на тонкой грани боли и удовольствия. Запах от его шеи — горечь и ваниль. От нажима пальцев на ягодицах — почти боль и огонь по венам. Все по грани.

Находит губами мои губы, снова прикус. Снова по грани. Это запускает уже просто адское пламя в тело. Рука сама отстраняется от пуговиц, сама сжимает его горло. Откидывает его голову назад, и это зрелище пьянит. Ударяет по сердцу, нервам, гибнущему в хаосе разуму.

Его пальцы снова с нажимом от моих ягодиц по ребрам вверх. По моей шее, на ней чуть задерживаются, заставляя сердце болезненно замереть, когда я ощущаю нажим его пальцев. Усиливающийся. На миг. И его пальцы снова идут вверх. К моему лицу. К губам. Замирают. Надавливают на нижнюю губу. Прихватываю его указательный зубами и чувствую как белье безнадежно намокает от его дрогнувших ресниц, от сорванного вздоха, от вида проступающих на шее вен. Пробно языком по подушечке пальца, и ощущаю как смазывается мир, когда меня резко опрокидывает на сидение, успевая взять ладонью за затылок, чтобы не ударилась головой о дверь. Прижимается, вжимает собой в сидение, заставляя извиваться, когда вновь языком и зубами скользит по моей шее. Пальцы накрывают грудь и меня разбивает. Разбивает полностью и всю сразу, будто меня никогда и не было. Тело приподнимается на сидении, втискивается в его. Пальцы впиваются в его плечи, наконец касаются горячей кожи. Сжимают. Сильно. Требовательно. Царапают.

Нажим его ладони, задирающей подол платья. Правая рука в карман и фольга блеснула в неверном свете фонаря. Глаза в глаза. Мои разгоряченные, его полыхающие чернотой. Краткая, но такая долгая заминка отведенная на щелчок пряжки ремня, еще миг на шелест упаковки.

Опускается сверху. Его губы по шее. С трудом сглатываю, чувствуя его пальцы. Нажим и осторожность. Отодвигает ткань. Язык по мочке. Закрываю глаза. И выгибает от непередаваемого чувства заполнености, разом утяжелившей горячий свинец внизу живота. Мои губы хватают воздух, мышцы ног сводит судорогой, но он не двигается, дает привыкнуть.

Мои пальцы вцепляются в его плечи. Первое пробное движение и меня захестывает, топит в горячем мраке, давит нарастающим шумом в ушах. Упирается одной рукой в дверь. С нажимом второе движение, и воздуха катастрофически не хватает, тело сгорает под ним, мои губы целуют его куда-то в ключицу. Третье его движение, намеренно медленное, дразнящие, выворачивающее внутренности. Дыхание срываются, ногти снова требовательно царапают его кожу. Его усмешка в мои горячие губы. И всё — следом почти удар. За ударом. С каждым разом рассеивающие мрак и толкающий ближе к бездне. Губы в губы. Поцелуи кусающие. Ногти впиваются в его плечи так, что в разуме, погребенным под тяжестью горящего адским пламенем мрака стучит мысль «ему больно». Стучит слабо и незначительно. Мышцы напрягаются до предела, стремясь удержать и притянуть ближе грядущий крах моего мира.

Усмешка в губы, краткая заминка и мой почти рык, когда я осознаю, что необходимо его последнее движение и не понимаю почему его нет. Возмущенно и с парадоксом мольбы кусаю его в плечо. Прикус мочки в ответ. И удар.

Разрыв почти болезненый. Почти до слез. От наслаждения пронесшегося по венам и сорвавшего стон с губ. Тело бьется под ним, сходит с ума, просто вопит что это невыносимо. Невыносимо приятно. Сознание рушится вместе с душным, горячим миром, где тело истязается электрическими импульсами, пусть и слабеющими с каждой секундой. Отдаленно ощущаю его последний толчок и чувствую, как его накрывает. Осознание этого трезвит разум. Потому что я хочу видеть его на этом пределе. Очень хочу. Больше собственного пика. И зрелище того стоит — откинул голову, на шее проступают вены, сдавленный, сорванный выдох через зубы, дрожь по его телу и это все тянет остатки истомы под моей кожей, напитывает кровь эхом удовольствия. Опускается сверху, почти падает, слабо целует в шею, щекочет кожу частым горячим дыханием.

Так… приятно.

В теле ватная слабость. Тяжело дышать. Тяжело шевелиться. И не хочется. Никогда.

Чуть приподнимается, пальцем поворачивая мою голову к себе и проводит по онемевшим губам языком. Это намного вкуснее поцелуя.

Слабо улыбаюсь. Отстраняется, тяжело садится приоткрывая окно и я только тут понимаю как жарко в салоне. С трудом подбираю ноги под себя, наслаждаюсь слабостью. Руки вяло и неверно оправляют платье. Щелчок его зажигалки, дым в салоне. Тянущий по венам истому и желание.

Усесться получается не сразу. Он поднимает руку, позволяя привалиться к нему и положить голову на его плечо.

— Дай… — тянусь к его левой руке с зажатой сигаретой. Зорин орицательно мотает головой и перехватывает мою дрожащую кисть пальцами прижимая ее к моему плечу. Капризно морщусь и слышу его тихий смех, — Саш, ну дай…

Прищуривается в полумраке. Я, не понимая почему слабость не сходит, приподнимаю бровь и требовательно скашиваю взгляд на сигарету. Зорин закатывает глаза. Перехватывает сигарету двумя пальцами и набирает дым в рот, но не затягивается. Чуть ведет головой призывая придвинуться. Усмехнувшись, подчиняюсь, приближая губы к его раскрывшимся губам. И медленно затягиваюсь дурманящим сигаретным дымом.

Тихо смеется и прикусывает меня за нос, плотнее прижимая к себе. Предлагает пересесть. Устало отказываюсь. Сжимаюсь на сидении и как только машина трогается, проваливаюсь в теплое небытие. Вроде бы автомобиль останавливался. Вроде бы хлопала дверь и его довольно долго не было. Но пребывая на тонкой грани между сном и явью я так и не поняла. Потом почувствовала, будто плыву куда-то. И меня обдает его фантастический запах. И все. Больше я ничего не помнила. И не хотела.