Мы прибыли в аэропорт Гонконга в восемь утра. Нас забрал кортеж, любезно предоставленный будущим Легроимовским партнером, ожидавшим нас на переговоры в тринадцать ноль ноль того же дня. На мое возмущение Кир пояснил, что китайцы любят работать и никогда ни с чем не тянут, и, посмотрев в спину Лисовского, отдающего свой чемодан водителю и что-то бегло спросившему на мандаринском, заключил, что Лисовской тоже по ходу китаец, потому что «этот ишак настаивал, что нужно уложиться в два дня, поэтому собственно, ничего не имел против того, что китайцы назначили ему переговоры почти сразу после прилета».

Потом кортеж простоял пару часов в бесконечных пробках, что вообще никому не добавило настроения после долгого перелета и когда все прибыли в отель, то уже откровенно друг друга ненавидели и в особенности Лисовского. По-моему, даже его зверье было недовольно, хотя этого и не показывало.

Вообще я впервые была в Гонконге. Он был схож с Нью-Йорком — те же бетонно-стеклянные джунгли, касающиеся пиками небес, тот же бешеный ритм движения. Хотя здесь он был еще более выраженным. Людей было очень много, просто очень. Глядя на улицы с высоты двадцать четвертого этажа из окна своего номера, я подумала, что это просто один большой и тесный муравейник, под отблесками света, пляшущим на стеклянных боках небоскребов. Все куда-то спешили, неслись, хаотично передвигались и мне это нравилось. Я любила Нью-Йорк, я полюбила Гонконг. Хотя сначала, стеная на заднем сидении машины Киру в плечо, ныла, что я хочу домой, когда же закончится эта пробка и просила меня пристрелить. Олежа, сидящий спереди, рядом с водителем, и бегло просматривающий бумаги «порадовал» что подобные пробки здесь — обыденность, но отель не так далеко от бизнес-центра, где должны пройти переговоры, и в принципе, можно идти до него пешком, чтобы сохранить нервные клетки. И что надо отдать «Легроимовской погани» должное, потому что они именно в качестве экономии времени настояли именно на том отеле, куда мы сейчас направлялись. Я изменила тему своего нытья, предлагая пристрелить Легроимовских, едущих в двух машине от нас, а Лисовского сначала оскопить и потом только пристрелить. Ребята грустно вздохнув, напомнили мне про существование уголовного кодекса и печально переглянулись, солидарные с моим горестным стоном.

В час дня я, Кир, наш руководитель проекта, папин финдир, Олежа и Легроимовские с вожаком идели в просторном и красивом конференц-зале, с потрясающим видом из панорамного окна. Только это трогало мое сердечко, перегруженное напряжением, только первые несколько минут, которые отводились на регистрацию, представление и подготовку.

Переговоры шли на английском, который я хорошо знала. Если бы, сука, не узкая терминология! Которую я даже с нашим оперативным переводчиком понимала не очень хорошо.

Однако общую структуру я улавливала, напрягая свой мозг изо всех сил. Сверяясь со своим планом без ложной скромности считала, что я не совсем уж и дура, все шло именно по тому стандарту, который я себе вывела, едва не поседев от тонн противоречащих друг другу статей, посвященных организации международных закупок.

Понимала, да, пока эти сволочи-китайцы не нарушили порядок, который я себе вывела, сказав, что они могут предоставить аналог товара, запрошенного «Легроимом» по более выгодной цене и не начали краткую видеопрезентацию с английскими субтитрами какой-то странной хрени выдающей какие-то другие хрени каким-то хреновым путем. Гугл выдал перевод незнакомого слова — «вибропрессование», что, конечно, понимания мне не добавило, и только сильнее разозлило, ибо мой сценарий нарушался, однако крайне заинтересованные взгляды брата и Лисовского сказали мне, что сволочи-китайцы сбившие меня с пути осознания происходящего, сделали какое-то воистину интересное предложение.

Во время пятиминутного перерыва, любезно предоставленного нам на обсуждение новых обстоятельств за кофе, я хотела спросить у Кира, что происходит, но он только отмахнулся, что-то невнятно бурча и быстро сверяясь с предоставленными китайцами прайсами и какими-то странными путанными записями Димки, папиного финдира, плотоядными глазами глядящего на прайс и щелкающего кнопками калькулятора, тихо переговариваясь с Олежей, напряженно роящегося в лептопе.

У Лисовского, в принципе, было то же самое — с единственной разницей, что все происходило в мертвой тишине.

— Роман Вадимович, выходит на двенадцать процентов дешевле от стандартного, но если наценку оставить прежнюю… — Кирилл прицокнул языком, щурясь на бумаги перед собой. — По итогу выхлоп рванет в… пятьсот сорок… восемь процентов. — Кир вскинул бровь и довольно улыбнулся. — Неплохо…

— Нет. Нет, Кирилл Егорович, маловато вы посчитали. — Лисовский чуть нахмурился, что-то быстро дописывая и оглянулся на своего финдира, торопливо роящегося в телефоне, сверяясь с бумагами. — Стас, я тут прикинул, шестьсот тридцать… два, да?

— Если с учетом конвертации, то да. — Его финдиректор нахмурился, пересчитал и кивнул, подняв взгляд на вожака. — И два десятых процента. Роман Вадимович, идеальнее не вывести.

Лисовский удовлетворенно усмехнулся и посмотрел на Кира, присвистнувшего и улыбнувшегося, не отрывая взгляда от бумаг перед собой.

— Единственное но — я по части этих линий не знаю, у них проект пробный, поэтому мне как любимому клиенту льготы по цене и право первой ночи. — Лисовский снова усмехнулся, мельком пройдясь по мне глазами, а затем снова пробегаясь взглядом по бумагам, протянутым ему одним из его зверей. — Китайцы предлагают нашим спецам сейчас съездить посмотреть, тут полтора часа до склада и обратно. — Он снова посмотрел на Кира. — Сечешь по механике? Человек-то мой. — Кивнул в сторону руководителя проекта, — можешь съездить с ним, посмотреть сам, а то будете потом мне кровь пить, подозревая невесть в чем. Как только убедишься, что товар приемлем, отзвонись, я подпишу договор.

— Конечно, съезжу. — Фыркнул Кирилл. — И без твоего предложения ясно, что закупку мы бы тебе сделать не дали без осмотра.

Лисовский презрительно улыбнулся глядя на Кира, но промолчал, кратким кивком обозначив вошедшему ассистенту, что переговоры могут быть продолжены.

Кир, Петр Васильевич(который «мой» руководитель проекта), переводчик и пара представителей китайской кампании уехали на оценку предложенного товара, чтобы уже через полчаса дать мне по смс добро, которое я обозначила Лисовскому, довольно, хоть и прохладно улыбнувшемуся.

Кир и прочие вернулись в отель. Мы чуть задержались, чтобы Лисовский обговорил последние детали, касающиеся завтрашнего официального подписания договора покупки и вопросы организации доставки. Я нахмурилась, глядя на свои заметки, недовольно повела уголком губ, сдерживая желание встрять в их диалог.

Отправила свои подозрения Киру в смс, ответившему мне кратким:

«Забей»

Сдержала раздражение. О, я бы забила, Кир, (его, лопатой) если бы Лисовский так довольно не улыбался, принимая от китайцев поздравления и приглашение сегодня вечером отметить удачную сделку в ресторане. Это же Лисовский, тут ни на что забивать нельзя!

Напряжение во мне росло, пока мы покидали бизнес-центр и направлялись к парковке позади него. Росло и крепло. Его зверье и Олежа с нашим финдиром, тихо переговариваясь шли спереди, Лисовский и я чуть позади. Я, для достоверности пролистала свои заметки и только хотела задать интересующий меня вопрос Лисовской спине, идущей впереди меня к кортежу, как его недовольный голос меня остановил:

— Господи, в пробках больше времени убьем. Пойду пешком, тут пара кварталов.

— Я тоже. — Не успела осознать прежде, чем сказала, ибо представившийся перед глазами мучительный ад в пробке, выдал этот ответ за меня.

Лисовский, оглянувшись на меня через плечо, недовольно повел бровью, я уже чисто из вредности настояла на своем. Он закатил глаза и махнул водителю, ожидающему нас у задней двери, тот понятливо кивнув, сел в машину и укатил за остальными машинами.

Лисовский зевнул и пошел прочь от бизнес-центра, на ходу роясь в телефоне и вообще не обращая внимания на меня, идущую за его плечом.

— Слушай, Роман Вадимыч, — напряженно позвала я, вынужденная из-за плотной толпы идти фактически вплотную с ним. — Ведь по факту перед закупкой оборудования тестирование должно быть. — Произнесла я, сравнивая свои заметки и план на завтра. — Почему у нас, в смысле у «Легроима» этого нет?.. Я уже тридцать раз все перепроверила. Завтра в десять утра оплата и подготовка сертификации… Где, блядь, тестирование или, хотя бы, демонстрация? Ну отправили они наших ту херь посмотреть, потому что она, типа, новая, передовая вся такая, только купите, а в перечне заявленного еще тридцать восемь позиций и их-то мы не видели, и вообще…

И врезалась в спину как-то резко остановившегося Лисовского. Он обернулся, внимательно глядя на угрюмую меня, потирающую пострадавший нос.

— Да что ты? У тебя все-таки мозг есть, да? И ты им даже пользуешься? — прохладная ирония и глаза темнеют, насыщаются… интересом. Это необъяснимо будоражит, но только расцветающее чувство гаснет под гнетом злости. — Не подозревал, не подозревал…

— Я тебе вопрос задала. — С нажимом повторила я, исподлобья глядя в насмешливые глаза.

Лисовский усмехнулся и, отвернувшись и презрительно не удостоив меня ответом, пошел через пешеходный переход. Чтобы не потеряться в мчащей навстречу и попутно толпе я вынужденно прижалась к его руке и вздрогнула, когда почувствовала, что его пальцы почти переплелись с моими, но тут же резко отдернулись, будто для него самого это было неожиданностью.

— Лисовский! — Зло стиснула его локоть, вынуждая остановиться, когда мы пересекли дорогу. — Что за херня? Почему презентации и тестирования не было? Это непреложное правило по закупкам у китайцев, я вчера полночи все сверяла, чтобы знать, где ты нас можешь наебать. Вот, с тестированием вопрос, отвечай давай!

— Потому что я с этой компанией три года сотрудничаю. — Закатил глаза и рывков вырвал свой локоть, едва не пихнув проходящего мимо индуса. — И мы уже обходимся без декорума, унылых формальностей и прочего. Твоя семейка в курсе и не имела ничего против. Все, с меня сняты подозрения?

— Ага, как же. Не расслабляйся.

Ответ меня не удовлетворил в большинстве своем из-за насмешливого взгляда. Я мрачно рылась в своих заметках, чтобы найти еще интересующие меня моменты, которые не были соблюдены. Беда в том, что они либо были соблюдены на переговорах, либо относились к завтрашнему дню и планам. Что почему-то злило. Мы пересекали одну из множественных полнокровных улиц, где в широком разнообразии располагались различные забегаловки, источающие такие невероятные запахи, что это мгновенно наполняло рот слюной и заставляло вспомнить, что я вообще-то со вчера ничего не ела. Кофе только глотала и готовилась, готовилась и готовилась, однако все оказалось гораздо проще.

В животе громко заурчало и засосало под ложечкой, когда обоняние уловило запах жаренного мяса. Я запихнула все свои заметки в папку и сунув ее подмышку, повертела головой в поисках того фантастического места, откуда доносились такие волшебные запахи. Обнаружила уютную открытую забегаловку и автоматически сделала шаг к ней. И вздрогнула, ощутив на моей кисти хват пальцев Лисовского, все так же роящегося в телефоне и да, да, сука, растерявшегося при этом своем явно безотчетном движении, чуть ли не больше, чем я. Бегающий по строчкам взгляд остановился, зрачки расширились, челюсть плотно сжалась. Но контроль он брал над собой быстро, поэтому лицо стало мгновенно непроницаемо, однако тиски пальцев не стали слабее. Я недоуменно приподняла бровь, невольно ощутив жар под кожей от этого его движения и от факта, как именно оно было сделано. Лисовский поднял на меня холодный взгляд.

— Здесь, что ли? — неприязненно спросил он, глядя на избранную мной забегаловку. — Тут до отеля пятнадцать минут осталось, там нормальная кухня.

— Вот тебе какая разница, где я буду обедать, Лисовский? — вырывая свою руку и тоже едва не пихнув проходящего мимо человека, буркнула я.

— Потому что… твой братик мне всю душу выебет, если я вернусь в отель один. Нет, мне, разумеется, все равно, однако его стенания могут испортить мне настроение.

Почему-то эти прохладные слова, сказанные с такой убийственной надменностью мне показались откровенным искажением и попыткой скрыть то, что он сам не понимает, почему сдержал меня за руку.

— Ой, Лисовский, — с легкой ноткой вызова начала я, гася в себе желание ехидно улыбнуться, иначе он точно не согласится, — неужели тебе, такому псевдоаристократишке, боязно в обычной забегаловке перекусить? Думаешь, твой желудок, привыкший только к высокой кухне, не выдержит?

В его глазах мелькнуло что-то такое. Что-то, что заморозило во мне ехидство. Не знаю, что это было, но оно вот совсем не из разряда его скалезубства, или того, когда он пытался меня заткнуть убийственным взглядом, насмешкой и прочим… Я осеклась, но его выражение глаз уже снова было прохладным и ироничным.

— Ну, отчего же? Я в армии служил под Новосибом, у меня желудок и кирзовый сапог может переварить.

Реплика какая-то… неконтролируемая, что ли. Странная такая. Я бы ожидала от него чего-то язвительного, ироничного, в крайнем случае просто убийственного взгляда, а это словно бы новая попытка скрыть то, что невольно заставляло меня отступить и это тоже было странно. Я была в замешательстве, он, скорее всего тоже, но снова этого не показывал. Серые глаза потемнели, блеснули сталью — опять раздражен. Почему-то вспомнилась заедающая ручка офиса, однако Лисовский, отведя взгляд, просто молча пошел в забегаловку. Я бы сказала, что он подался на провокацию, если бы не было этих странных, ни на что не похожих мгновений, заставивших меня заткнуться и просто последовать за ним.

Оживленная обстановка, чем-то неуловимая схожая с американскими придорожными кафешками, гомон интернациональной толпы и безумно вкусные запахи от широких прилавков с самой разнообразной снедью. Меня лично из всего ассортимента привлекло нечто похожее на пельмени, только с начинкой из креветок. Улыбчивая китаянка накладывающая мне порцию в большую деревянную тарелку, на беглом английском пояснила, что подается это кушанье с имбирем, соевым соусом и уксусом. Потом нужно смешать соус и уксус и брать пельмень, проделав в нем дырочку, чтобы вытек бульон, и вместе с полученной смесью съедать.

На вкус оказалось просто божественно. Просто божественно! Я аж зажмурилась от удовольствия, оторвав презренный взгляд от отбивных с рисом, выбранных Лисовским, с кратким сомнением смотрящим в свою тарелку. Таки аристократишка, привыкший к высокой кухне, непонятно из каких побуждений зашедший со мной в эту забегаловку. Тролль был разбужен и посажен на мой трон.

Я поглащала пищу богов с треском за ушами и восторженным причмокиванием, что раздражало Лисовского и прямо меня подстегивало дальше это делать. Набив желудок, я задумчиво смотрела на другой прилавок, где были представлены всякие сомнительные вещи, вроде кишок быков, ушей козочек, размолотых до консистенции фарша, обжаренных в кляре и нанизанных на шпажки. Мы сначала туда пошли, как перешагнули порог забегаловки и оба солидарно отвернулись, когда прочитали чем именно потчивают гостей там.

Злорадно гоготнувший тролль в моей голове поделился хорошей мыслью, и я, громко заявив, что не наелась, двинула в ту сторону. Выбирала долго — ассортимент ужасал, но воспоминание сомневающегося взгляда Лисовского на рис и отбивную подстегивало. Оглянулась — снова роется в телефоне, утратив интерес ко всему происходящему. И хорошо.

Выбрала корни лотоса — самое безобидное и наиболее похожее по внешнему виду на то, что было избрано мной в качестве орудия мести.

Ужасающе остро. Я с отчаянием думала, как буду потом плакать в туалете, когда сия адская трапеза минует все этапы переваривавшая и заставит меня страдать на своем выходе. Однако, желание подгадить снова заставляло меня натурально изображать восторг и блаженство. Как и рассчитывала, взгляды Лисовского отрывались от телефона на мое блюдо, объявившее приговор моей пятой точке. Но ох уж это женское коварство…

Запихнув в себя последний кусочек со шпажки я сказала, что повару нужно ставить памятник при жизни и пошла за дополнительной порцией.

Три шпажки орудия мести и одна с лотосом. Господи, лишь бы не перепутать, они же так похожи, эти шарики в кляре…

Плюхнулась на стул и поймав взгляд Лисовского, взяла шпажку с лотосом (я искренее на это надеюсь, потому что острота была прежней и мешала определить вкус) восторженно пролепетала, влюбленным взглядом глядя на небольшие шарики на шпажке:

— Это тофу. Обожаю тофу, но такого я еще не пробовала! Лисовской, ты просто попробуй! Просто попробуй! И как у этого заведения еще нет мишленовской звезды! — я придвинула к нему плошку, изображая наслаждение, когда стягивала зубами шарик перченного до дурноты лотоса.

О, расчет оказался все же верным. Лисовский заинтересованно глядя на шпажки, протянул руку и взял одну. Пара секунд, пережевывает, и его задумчивое лицо становится очень подозрительным, при взгляде на мою ехидно скалящуюся морду.

— Я не хочу знать, что это на самом деле. Понятно? — холодно бросил мне, замораживая взглядом.

— Я ела лотос, а ты козлиные кокошки. — Гадливо произнесла я и заржала глядя на надменное лицо, тут же позеленевшее и глядящее на меня с почти ненавистью.

Когда мы шли до отеля, угорала я еще очень долго, хотя старалась скрыть и не особенно сильно хрюкать от смеха заглушаемого ладонями, прижатыми к своему рту, потому что уничижительный взгляд Лисовского как-то сбавлял все веселье.

В отеле пробыла до вечера, хотелось пошататься по магазинам, но с учетом перенапряжения в подготовке к переговорам и наслаждения в забегаловке, эмоциональный фон был истощен и достаточной мотивации не обнаружилось. Поэтому я мирно продрыхла до вечера, потом подготовка к выходу: душ, укладка, выбор гардероба… почему-то кожаная юбка, узко стягивающая бедра и чуть более свободная ближе к колену. Черная, строгая блузка, умеряющая секс черной кожи, минимальный макияж, тонкий капрон чулок и лодочки на шпильке.

Под локоток с Киром к картежу, и я чувствовала серебристый взгляд на своих бедрах. Грело самолюбие. Очень.

Ресторан был на втором этаже беснующегося клуба. Китайцы общались с нами все равно на деловой ноте, несмотря на расслабляющий полумрак шикарного интерьера, изысканной кухни, приглушенного ненавязчивого фона музыки. Пили мало, говорили много и уважительно.

Вино по моим венам, виски под кожей у мужчин. Расслабляло. Сильно. Их тоже расслабляло. Они еще и наслаждались удачей с повышением порога допустимого распила бабла с тендера, это тоже заметно. По расслабленному взгляду Кира, рыскающему по залу в поисках своей жертвы на сегодня.

Склоняюсь к его уху, тихо направляю на ту, что приметила:

— Брюнетка с голубыми глазами. На три часа. Палит тебя, Кир, поза открытая, полуразвернутая, взгляды из-под ресниц и прочая поебота на привлечение…

Брат заинтересованно посмотрел в указанном направлении и кинул благодарный взгляд на меня. Алкоголь лился, Кир соблазнял, я наслаждалась. Чувствовала участившиеся взгляды серых глаз. Не могла не ответить. Томление в крови вспыхивало и с каждым разом подкреплялось. Олежа, как и всякий раз на наших бухих вечерах, начал подкатывать яйки. Это раздражало сильнее, чем обычно. Пара слов на ухо брату и тот одним взглядом обрубил любые поползновения опечалившегося Олежи, тут же обратившего взор на одну из Легроимовского зверья. Кажется, она секретарем референтом хреначила на переговорах.

Пара часов, и Кир все-таки снял ту брюнетку. Ободряюще потрепав меня по щечке, отчалил. Как и Олежа с Легроимовской. Отпросившейся взглядом у вожака. Это повеселило. Он настолько… влиятелен? Настолько, что требуется одобрение на разовые пьяные потрахушки?.. Впрочем, мы же из разных прайдов. Перевернуть ситуацию — у папы бы тоже отпрашивались, только он бы сразу башку снес с плеч…

Я откинулась на спинку дивана, играя плеском вина в бокале и отвечающая какую-то лабуду о русских традициях на вежливый интерес китайца, сидящего напротив. Между мной и Лисовским было около полутора метров на диване и мне хотелось его сократить.

Я с трудом сосредотачивалась на вопросах китайского товарища, говорящего с характерным акцентом на английском и… чувствовала. Чувствовала взгляд. Металлом с его глаз под кожу, в вены, оседая в них тяжестью, вызывающий отзвук и желание… того вечера.

Не могу. Глотаю алкоголь, прошу еще. Пью. И тяжелее. Нет расслабления. Вообще нет.

Я знаю, он смотрит. Жжет. Серый взгляд долбит в висках пополам с отдаленными битами с нижнего этажа, его взгляд шепчет в моей крови, дурманит и зовет.

Кожаная юбка кончиками пальцев так незаметно и так намеренно поднята до грани, обнажающей кружево чулок в двадцать ден.

Его взгляд напитывает жалящим теплом силиконовые грани, удерживающие тонкий капрон на коже ног.

Его это заводит — эхо взгляда в крови напитывается тяжестью и пьянит еще сильнее. Я уже давно и бескомпромиссно отравлена… и не хочу ничего с этим делать. В мозгу в ответ на уязвленно вскрикнувшую гордость, долбит хитрое и упоительное оправдание, на мгновение признанное мной просто гениальным: «нам нужен телефон этого ледяного ублюдка, нам нужен его телефон! Мы удалим запись! Продолжай его соблазнять! Нам нужен… его телефон! На войне все средства хороши! Продолжай!..»

Продолжаю с желанием. Дразнящее движение пальцев медленно, нарочно медленно оправляющих ткань юбки. А его взгляд все еще обжигает. Чувствую. Ощущаю кожей, нутром и тяжестью в венах, так реально, как будто-то бы это действительно были его прикосновения, запускающие безумие в помрачённый разум. В котором так и бились остатки женского соблазнительно коварства. Соблазненного. Павшего уже давно.

Тотал эрор — поворот моей головы и перекрест наших взглядов. Ошибка четыреста четыре, страница не найдена…

Его глаза, стальные вроде бы, да только метал плавленый… Горячий, обжигающий.

Деланно спокойно смотрю на него, но чувствую, как в моем взгляде прорывается голод, который утолить мог только он, ибо поднял слишком высокую планку. Тем проклятым вечером…

Его краткий указывающий взгляд на свою руку, в которой блестит металл ключей. Он выбил нам площадку. Снова перекрест наших взглядов и его едва заметный кивок в сторону выхода.

Я проиграю, если подчинюсь.

И я подчиняюсь.

Да, я иду с целью переиграть ситуацию. Да, именно этой целью.

Пара шагов из зала по темному коридору. Скользила подушечками пальцев по холодным стенам, покрытым тесненными серебряными обоями и чувствовала его взгляд за этим движением.

— Сюда. — Краткий перехват за мой локоть, когда я почти миновала предпоследнюю дверь в глубине скудно освещаемого коридора.

Толкает меня спиной к двери, прижимает к деревянному полотну и придвигается плотно, неотрывно глядя в мои глаза. Щелчок ключей в двери. А мы стоим. Я в его аромате, он, не шевелясь под моими пальцами, скользящими так поверхностно, так медленно, с наслаждением, от его шеи, покрывшейся мурашками, вниз по хлопку его темной приталенной рубашки. В горле пересыхает и кровь стонет от жара, когда я вижу эту реакцию его тела на свои прикосновения. Он тоже голоден. Он зол на себя за это, но и удержаться не может. Это пьянит еще сильнее, ускоряя дыхание от тяжести свинца, оседающего внизу живота, подстегивая ритм сердца, когда я с нажимом медленно иду пальцами по его груди и вижу… я вижу, как его грудь вздымается чуть чаще.

Почти дошла до середины его живота, когда он перехватил мою руку. Сжал. Больно. Невольно тихо и утробно рычу, вскинув на него взгляд. А там, в плавящейся стали его глаз, блеснуло что-то такое, что заставило сердце, почти сорвавшееся галоп болезненно замереть, и он в следующий миг с силой врезает мою кисть о дерево двери над моей головой. Втискивает в прохладную поверхность и давит еще, вырвав меня из дурмана и заставив невольно зашипеть.

Но поворот дверной ручки двери и губы в губы. Цепляюсь в него жадно и до боли, вызывая его недовольный звериный оскал в мои губы. Толкает назад, в глубину какого-то кабинета погруженного в полумрак. Еще и еще. Резко, слишком. Оступаюсь, не успеваю восстановить равновесие, но он подхватывает мое тело, стискивает в руках, вжимает в себя, одновременно ударяя в губы жестким поцелуем.

Забивает на дно все мое возмущение своим бескомпромиссным веянием, и уже я тону в этом с удовольствием. Почти не причиняя ему боли вцепившимися в плечи ногтями. Он не любит следы на себе. Он свободен, он зверь. А мне похер — моё должно носить печати моей собственности. А сейчас он моё. И на нем будут мои отметины. Поэтому нажим моих пальцев усиливается.

Чувствует. Отстраняется. Морщится. Это только еще больше пьянит и злит, заставляя усилить нажим моих пальцев, что только сильнее кутает его разум в полное отсутствие контроля. Наказывает — звучный и хлесткий удар по моей ягодице, пробивающейся болью сквозь хмель алкоголя и его дурное веяние.

Совсем по животному протестующе щерюсь в его губы. Его грубейший толчок в мое плечо, заставив отступить. Снова удержание от падения, когда шпильки меня почти подводят. Книжные полки, в которые упираются мои лопатки. Подхват под мои ягодицы и одобрительная усмешка мне в губы, когда обхватываю его бедра ногами. Неудобно. Теряюсь в выдохе сухих губ. Язык наглый и грубый, заталкивает мой, скользит по нему и дразнит, на всякое возражение ударяя. Смеюсь. Опьяненная. Мозг варит и не варит одновременно. И мир яркий под его дурманом. Яркий, нуждающийся во мне и в моих решениях, если бы не грубые губы, кусающие зубы и горячий язык, которым сопротивляться нет ни силы, ни желания. Пользуется моментом, отодвигая влажное кружево белья, справляясь со своей одеждой.

Берет меня. Берет жестко. Прямо на весу, вбивая меня спиной в корешки книг и твердость полок. Берет жестко и жадно. Берет без защиты. Берет так, что я готова встать перед ним на колени и под серебряным взглядом выполнить все, что он пожелает. Берет. Пьет мои стоны абсолютного наслаждения от разрыва внутри и боли снаружи от грубости происходящего.

Отстраняюсь, воздуха не хватает, тело разрывает, перед глазами плывет. Хочется еще больше жара в теле, еще больше горячего хаоса в голове. Выдох ему в плечо, в свои руки, обвивающие его плечи. Тяжело. Ему двигаться, мне удерживать корпус с ума сходящего тела, опираясь только на свои ноги, обвившие его бедра. И нам обоим похуй.

Все, что имеет значение это его жадность, моя алчность в ответ, и этот мир будет строиться по этим правилам. По нашим правилам.

Бьет. Бьет жестко и с болью. Вбивается в мое тело. Улыбается мне в губы. Высокомерно и презрительно. Тварь. Агрессивно улыбаюсь в ответ и ударяю — пощечина. Замирает. И рывком… вбивает. Не вжимает, именно вбивает меня спиной в стеллаж. Падающие книги, шелест страниц, мое разъяренно шипение, заглушенное его ненавидящими, кусающими, и такими голодными поцелуями.

Хочется сдохнуть. От напряжения мышц, отчаяния, ненависти. Страсти. Удовольствия, почти уже экстаза. Он мой лучший… Тварь, трахающая так, что… подчиняюсь. Прячу зубы за губами осыпающими поцелуями его шею. Почти сразу его движения мягче, его ладони под мои лопатки, смягчая удары о дерево полок при каждом движении его бедер.

Благодарным стоном в его ухо и наслаждением по венам от вида мурашек по коже его шеи… Моя совершенная, жестокая тварь…

— Моя сука… — его безотчетное. Хриплое. Сбитое. Довольно рыкнувшее.

И это отправляет мой мир в ад. Продаю мир за ад. За его ад. Сжигающий, заставляющий наконец-то сладко сдохнуть под гнетом накрывшего огненного оргазма.

Отстраняется, сбивая мою финишную черту. Кончает. Безумно красиво. Это смазывает остроту сорванного мне оргазма. Холод, лед, воплощение тваризма, утыкается лбом мне в плечо, пара движений и дрожь по хищному телу, заглушенный рваный выдох. Тварь… Совершенная тварь в совершенном оргазме.

Это зрелище льется в сознании, отчетливыми всполохами отпечатывается в памяти. Ноги слабеют. Не открывая глаз, делает шаг ко мне, зажимает собой.

Усмехаюсь, слабо утыкаясь в его плечо. С минуту. Пока не обретаем над собой власть.

Отстраняется первым. В угол кабинета, к раковине за ширмой. Усмехаюсь, глядя ему в след, и с трудом иду до широкого рабочего стола пред огромным окном, пользуясь случаем быстро, несколько рвано оправила одежду нетвердо ступая по полу.

Села на край стола, скрестив ноги и чуть склонив голову окидывая его фигуру взглядом. Секундная заминка, когда уже выключил воду, но не повернулся сразу.

Повернулся. Взгляд темный, усмехающийся. Расстегивает манжеты темной рубашки, медленно приближаясь и закатывая рукава. Мое тело еще слабо, а это вот все необъяснимо заводит, заставляет губы снова пересохнуть. Я опять его хочу. Сука.

С трудом остаюсь в себе, когда он подходит вплотную.

— Откуда ключи? — тихо спрашиваю я, глядя в затягивающие глаза.

— Тот, что рядом со мной сидел — владелец этого заведения. Попросил у него ключи. — Усмехнулся, склоняя голову и задумчивым взглядом скользя по моему лицу.

Отчего снова пьянею. Ноги сами раздвигаются, когда он едва ощутимо надавливает на мои колени пальцами, подсказывая развести их. Чтобы прижаться. Губы в губы, но не касаясь. Дыхание смешенное, горячее…

Господи, приди в себя, дурная женщина!

С трудом и неохотой, но сделала это. Пробившаяся сквозь баррикады возбуждения рациональность почти гасит желание. Цель. Здесь. Сейчас. Он враг.

Скольжу пальцами по его плечам, вниз, по торсу еще ниже, хочется сжать его ягодицы, но знаю — ему это явно не понравится, поэтому мягко кончиками пальцев перехожу по ткани вперед и ниже, одновременно подаваясь к нему и впиваясь в его полуулыбающиеся губы поцелуем. Почти забываю, почти теряюсь, но пальцы левой руки-таки ж касаются пластика чехла его телефона в правом кармане брюк.

Сжимает мою грудь и мой невольный стон ему в губы, не выдержав накатившей пока еще ослабленной расчетом волны удовольствия и едва не выронила телефон, аккуратно почти уже вынутый из его кармана.

— На нем пароль, скудоумная… — насмешкой мне в губы. — К тому же, думаешь, я настолько тупой, чтобы не размножить запись на разные носители?

Эти слова сметают и меня и мои эмоции до холодного пустыря внутри. Отстранилась резко. Он перехватил свой телефон из моих пальцев и тихо, издевательски рассмеявшись, продемонстрировал мне экран мобильного, который просил ввести пароль.

Меня перекосило от смятения внутри. Он снова рассмеялся. Негромко, с удовольствием и прохладным сарказмом, что отдалось тяжелым, болезненным эхо в ушах. Резко отпихнула его, спрыгнула со стола. На ходу оправляя одежду дрожащими уже от злости пальцами направилась к выходу.

Он тварь. А я тупая. Все на круги своя.

За столом уже все захмелели и либо наше почти одновременное возвращение никто не связал воедино, либо все были слишком тактичны. Его холодная усмешка, краткий уничижительный взгляд мне в глаза, когда он возвращал ключи владельцу. Сука. Ненавижу.

Хлопнула два или три бокала вина, пытаясь прийти в себя. Дело дохлое. Пошла на выход. Стрельнула сигарету у какого-то индуса, тусующегося на входе с сородичами. Зашла за угол, чтобы насладиться сигаретой, одиночеством и осознанием, что я просто непроходимая идиотка. Смотрела на гавань Викторию в отдалении, на темные плещущиеся в лунном свете и иллюминации небоскребов воды, прижимаясь неожиданно ноющими лопатками к облицовочной плитке стены. Мой покой нарушили. Пьяная сосущаяся на ходу пара немцев, попросившая прикурить. Досадно поморщившись, протянула им сигарету, от которой симпатичная блондинка моих лет прикурила и, смеясь, выдохнула дым в лицо улыбающегося ей шатена. Я бы убила за такое, а эти двое лишь посмеялись. Блондинка поблагодарила меня, хотела было отправиться вслед за своим спутником, направившимся к парапету на деревянных сваях, погруженных в темные воды, но ее взгляд пораженно застыл. Невольно проследила за ним.

О, ну конечно. Лисовский. Дымящий сигаретой в паре метров от нас и заинтересованно скользящий потемневшими глазами по ее стройному телу. Стало отчего-то противно. Отвернула лицо, глядя в пол и едва заметно и неприятно дрогнула, когда он на довольно чистом немецком пожелал доброго вечера очарованной блондинке.

Она кокетливо рассмеялась, сказала что-то глупое про то, что если бы не была уверена в том, что он иностранец, то непременно бы решила, что он немец. На мягкие нотки утробно рычащего приглашающего флирта в его ответной реплике с вопросом, а почему именно она заключила, что он не немец, блондинка заявила, что у него явно финский акцент.

Я не сдержала мрачную улыбку, повернув голову и вглядываясь в ее профиль, охотно улыбающийся Лисовскому, которого, казалось бы, совершенно не интересовало приближение спутника немки, того самого шатена. Я только вот готова была злорадно гоготнуть, но шатен спокойно отнесся к тому, что его баба откровенно флиртовала с Лисовским. Охуенно, что еще сказать.

Раздраженно глядя на них, не дала Лисовскому ответить, когда немка спросила, чем он занимается, и быстро и правдиво соврала, что он знаменитый русский порноактер, а я помощник режиссёра. Немцы посмотрели на меня удивленно, Лисовский с раздражением. Но нет, вопреки моим ожиданиям, они не смутились. Особенно белобрысая тварь с интересом таким взглянувшая на другую белобрысую тварь, которая была типа русский порноактер, сжигающий меня взглядом. Но я и без того была почему-то полна злости от этого взгляда немки на него. И почему-то с каждым мигом ненависть становилась все отчетливее, все сильнее, концентрированней.

Она только открыла рот, что бы что-то сказать, как мои губы выдали грубый немецкий аналог «вы нам не подходите в партнеры знаменитого русского порноактера, уходите и следите за своей внешностью, потом можете попытать счастья. Хотя маловероятно, что что-то получится».

Она повернула ко мне лицо и в глазах сверкнула злость, что добавило силы и огня моему разраставшемуся внутри горячему раздражению. Я затянулась сигаретой в последний раз и выкинула ее ей под ноги, перебив ее на полуслове, холодным заявлением, что с такой потасканной внешностью в порноиндустрии себя искать не стоит. Немку перекосило. Она сделала шаг ко мне. Ну, давай, сука — презрительно улыбнулась я ей. И она в меня плюнула. Подписав себе смертный приговор.