Внутри взметнулась огненная ненависть, сжегшая любое проявление рациональности и воздвигшее на пьедестал животную ярость.

Метнулась к ней, пальцы вцепились в ее волосы у корней и резко, быстро, с силой повели ее голову вниз. Она вскрикнула, попыталась сопротивляться, попыталась не дать мне возможность склонить ее, и взять в мертвый захват под локоть, прижав к своему боку ее голову. Попыталась, но рука у меня была набита, а злости диктующей порядок действий мало кто мог вообще сопротивляться.

— Ты куда лапы тянешь, блядина?..

Злобный рык Лисовского, немного охладил ярость, бурлящую в моей голове. Я резко вскинула голову, чтобы узреть, что обращение явно было не ко мне, а к шатену, нежданно-негаданно очутившемуся рядом с нами и уже тянувшему руки к моим волосам, когда Лисовский одним пинком в ребра отшвырнул от меня недомужика. Тот, как-то по бабьи взвизгнув почти валится, но успевает схватится за перила и скривившись от боли и злобы неразумно кидается на Лисовского.

Что там у них дальше было, я не увидела, потому что блондинка, изрыгая страшные проклятия, так звезданула мне ногой в голень, что я вообще утратила интерес к окружающему миру. От прострелившей боли, подло ослабившей мне руки и сбившей равновесие, почти свалилась на тротуарную плитку, однако эта же боль подстегнула злобу и ненависть, застелив пеленой глаза и заставив пальцы, почти выпутавшиеся из ее волос, вцепиться мертвой хваткой и одним сильным рывком на себя, повалить ее на тротуар.

Снова мой бешенный рывок за ее волосы, сломивший ее сопротивление и я почти ее подмяла под себя, когда почувствовала дичайшую боль в ключицах, прострелившую тело до слабости. Лисовский, сжавший мои плечи, дождался мгновения моего скулежа, чтобы сдернуть с тела твари, напоследок плевком задевшей мою ногу. Сучара! Вот сучара! Верблюдиха!

Этот ее поступок возвел в абсолют мою агрессию и она почти полностью оттеснила паралитическую боль. Я вырвалась из рук Лисовского, почти сделавшего со мной шаг назад, когда тварина погано ухмыляясь, уже вставала на четвереньки. Вырвалась и почти ударила ногой в ее лицо, но злобный рык Лисовского и меня снова рванули назад от твари, еще и хохотнувшей напоследок. Это вообще убило. Во. Мне. Человека.

Рванула к этой мрази так, что Лисовского, не отпускающего мое тело, протащило вместе со мной. Он охнул и выдал такой мат с исчерпывающим описанием в общем ситуации и моих умственных способностей в частности, что дикое животное, рвавшее и метавшее во мне, не отпускающее взглядом растрепанную сучку, поднявшуюся на ноги, обратило возмущенный взор на бледного и неузнаваемо злобного Лисовского, с яростью глядящего мне в глаза. И это очень отрезвило. Очень. Тяжело дыша, рыча сквозь зубы, пыталась отпихнуть его руки, но он только сильнее стискивал меня.

Бросила взгляд через его плечо и обомлела. Тот шатен, что пытался вцепиться в мои волосы, нехило так огреб от Лисовского. Кровь из рассеченной брови заливала побитое лицо и взгляд его, не отпускающий спину Лисовского был просто дикий. Он двигался к нам, хромая, но неуклонно. И в опущенной вдоль тела правой руке сверкнула сталь.

Я, задохнувшись, помертвела, не в силах подавить тьму перед глазами, стучащую непередаваемым страхом и вырывающую из памяти весь тот ужас, который, казалось бы, надежно закрыт… Лисовский мгновенно на это отреагировал, выпустил меня из тисков и обернулся. Плечи одеревенели. Он отвел руку так, чтобы я встала за его спину. Заговорил на немецком. Чистом и понятном. Попросил остановиться. Шатен усмехнулся и сплюнул ему под ноги кровавую слюну, делая новый шаг.

— Пошла отсюда. — Негромкий и такой парадоксально спокойный голос Лисовского. — Чего ты, блядь, застыла? Пошла отсюда.

— Ром… — мой сиплый отчаянный шепот и ледяные пальцы касаются его напряженных плеч.

— Уходи, я сказал. Ты совсем тупая? Бегом в клуб. — Он отступает на шаг, оттесняя меня спиной, когда расстояние между ним и шатеном сократилось до метра. Отступает мягко и осторожно, чтобы не спровоцировать. — Скудоумная, уходи, не видишь он в неадеквате?.. Уходи, блядь.

И снова его тихие, ровные слова на немецком, предлагающие решить вопрос по другому. Снова жуткая ухмылка в ответ. И шатен кинулся. Лисовский отшвырнул меня с такой силой, что я упала, но ни испугаться, ни понять ничего не успела — меня схватили за волосы.

Та тварь, которую несколько минут назад я со страстью мутузила на тротуаре, воспользовалась моментом. Она резким рывком дернула мою голову назад, вынуждая зарычать от боли и торопливо перебрать руками и ногами ближе к ней. Ошибившись руками, перебирающими по плитке, плюхнулась на задницу, но тут же выстрелила руками и ногтями прошила ее кисти до крови, мгновенно ослабляя этим ее хватку. Дернула головой, вырывая свои волосы и не расцепляя своих пальцев на ее кистях рванула ее тело вперед, рассчитывая попасть своей вскинутой ногой в ее голову и испуганно метая взгляд на Лисовского, ушедшего от широкого замаха шатена. Он перехватил свободную от ножа руку и дернул мужика на себя, второй рукой почти перехватив пальцы с ножом, но рухнувшая рядом со мной блондинка, избравшая это приземление вместо свидания с моим поднятым коленом, загородила обзор. Она, злобно шипя, как-то извернулась и попыталась ударить ногой. Я почти увела голову. Почти. Боль в щеке, звон в ушах, привкус крови на языке и чего-то твердого, повредившего десну.

Глухо вскрикнула от волны боли, отпустив ее руки, но почти мгновенно вцепляясь в ее шею, из последних сил, забивая боль на дно под гнетом кипящего от ненависти сознания. Рванула ее на себя, собираясь подмять и взглядом цепляя свидетельство того, что Лисовский, вскинувший голову на мой вскрик, пропустил момент.

Он почти вывернул руку с ножом, но отвлекся на меня и шатен этим воспользовался. Почти. Если бы Лисовский не расцепил руки и не шагнул назад, лезвие бы не просто полоснуло его по животу, а вонзилось в его тело. Он рвано выдохнул, отступив еще, чем еще вернее спровоцировал на новое нападение обезумевшего от краткой победы шатена, сделавшего шаг к нему. И получившему резкий и безжалостный удар между ног от меня, мгновение назад испуганно соскочившей с сопротивляющейся блондинки.

Лисовский посмотрел на меня ошалелыми глазами и, шагнув мимо упавшего и скрюченного на тротуаре мужика, схватил за локоть, рванул со мной куда-то в сторону.

— Только попробуй, сука! — рыкнул кинувшейся было наперерез блондинке, и продублировал свои слова на немецком.

— Лисовский!..

— Драпаем, блядь!

Он рвал прочь, мимо клуба, через какие-то подворотни. И страх, подстегиваемый напитывающийся силой от зрелища того, как он вторую руку прижимал к животу, заставлял меня забыть о том, что на шпильках я бегаю плохо.

Остановился в какой-то подворотне между высокими кирпичными домами, и только тогда отпустил мой локоть. Сделал несколько шагов вперед и с такой силой пнул мусорный контейнер, что тот отъехал от него на очень приличное расстояние.

— Лисовский… — сбито дыша, позвала я, делая шаг к нему, уперевшемуся одной рукой в стену и опустившему голову. Вторую руку он все так же прижимал к животу, где ткань набрякла кровью.

— Сука… — его тихое злое шипение сквозь стиснутые зубы.

— Ром… — онемевшими губами прошептала я, встав рядом и глядя то на его закрытые глаза, с темными, дрожащими ресницами, то на ладонь, сквозь которую обильно струилась кровь. — Лисовский! В больницу надо…

— Ты совсем дура, что ли? — он повернул ко мне голову, глядя прищурено и зло. — Доктора обязаны сообщать о ножевых полиции. Ты что, сука, думала, мы просто так оттуда сбежали, что ли? Это сто процентов потом полиция, их за нож, нас за избиение, законодательство у китайцев скидку на граждан других стран не делает. Какая нахер больница? Мы отсюда в лучшем случае лет через пять тогда уедем. Сразу после тюрьмы.

И он тихо рассмеялся, глядя в мое перекосившееся лицо и окончательно меня этим введя в ступор. Убито прикрыл глаза, повернулся к стене спиной и присев на корточки откинулся на холодный кирпич.

— Пиздец, съездил я в Китай… — аккуратно отнял руку от живота, отодвигая набрякшую кровью ткань. — Ладно, не верещи, царапина. Заживет.

— Ты… ты вообще, что ли? — потрясенно охнула я, глядя на его задумчивое лицо, осматривавшее нехилых таких размеров «царапину» сочащуюся кровью. — Лисовский, поехали в больницу! Денег им всунем, соврем что-нибудь! Ты… совсем, да? Ты совсем ебанутый? Поехали в больницу!

— Ебанутый тут не я. — Холодно ответил он, вновь зажимая рукой рану и вскинув голову с неудовольствием глядя в мое шокированное лицо. — А тот пидор. Сказал, не переживай. Крови много, потому что это живот. С башки и с живота всегда столько льется, как будто свинью режут. Нормально все. Вроде даже зашивать не нужно, — поморщившись, достал телефон из кармана и кому-то набрал. — Миш, я не вернусь. Слезно извинись перед китайцами, наври что-нибудь правдоподобное и всю эту байду в ресторане за наш счет закрывай в качестве извинения. — Он отключил звонок и недовольно прицокнул языком, запоздало оттирая кровь с экрана о ткань брюк.

У меня подкосились ноги, я уперлась дрожащей рукой в стену, с тревогой глядя как тяжело он поднимается.

— Ром, пожалуйста… — с силой и грубостью запихивая такую ненужную сейчас истерику на край сознания, тихо, с мольбой прошептала я, глядя как от его движения, сквозь пальцы снова заструилась кровь. — Ром, ну пожалуйста… Скажем в больнице, что я тебя случайно задела, овощи там чистила, резко повернулась… или что толкнула тебя и ты упал там на что-нибудь или еще что… Пожалуйся, Ром…

Лисовской удивленно вскинул голову, с непонятным выражением вглядываясь в мое лицо, кривящееся, сдерживающее слезы из последних сил.

— Что-нибудь навру, я тебе клянусь. Ром, пожалуйста, давай съездим… Ром, пожалуйста…

Он нахмурился, напряженно глядя мне в глаза, хотел что-то ответить, но промолчал, отведя взгляд.

— Я сказал, это царапина. Крови почему так много тоже объяснил. Отстань ты со своей больницей, истеричка несчастная. Пошли уже.

И он пошел прочь из проулка. Взяли такси. Откинув голову на заднем сидении он прикрыл глаза. Я, сцепив зубы, с тревогой смотрела а его ладонь. Попросила остановить возле какой-нибудь аптеки.

Фармацевт, к моему счастью неплохо изъяснялась на английском, и, выставляя на прилавок передо мной баночки, бинты и прочую медицинскую лабуду подробно поясняла, как, чем и в какой последовательности обрабатывать раны. Напоследок порекомендовала все же обратиться в госпиталь, на что я криво и вымученно улыбнулась.

Единственное, о чем я молила невидимого мужика на небе, в которого никогда не верила, чтобы нам в отеле никто не встретился ни из его стаи, не из папиной свиты. Повезло — не встретили. Лисовский скинув обувь на пороге, вяло огрызнулся на мои попытки помочь, когда направился в ванную. Одежда в урну, шум воды, снова открылось кровотечение. Он аккуратно полуулегся на подушки, с неохотой отодвигая полотенце, под моими просительными прикосновениями.

Рана была действительно не глубокая, кровь уже слабо сочилась. Пока я аккуратно дрожащими пальцами обрабатывала порез, Лисовский гасился виски и лишь изредка задерживал дыхание, но ни одного звука не издал, только поморщился, когда я заливала рану медицинским клеем и накладывала повязку, скрепляя ее пластырем.

— Поехали в больницу. — Угрюмо потребовала я, накложив последнюю полоску пластыря.

— Ой, да хорош. — Отпихнул мои руки, закатив глаза. — Будешь и дальше канючить — выгоню нахер.

Я с трудом, но промолчала — хер знает, что с ним случится, может в обморок грохнется, крови дохрена потерял. Я сейчас уснуть не смогу, так и буду шататься и переживать, что с этим козлом… Выгонит, под его дверью сяду.

— В ванной телефон оставил, принеси.

Подчинилась. Сполоснула разводы крови на поддоне душа, стараясь не смотреть в сторону мусорного бака.

Лисовский уже лежащий с бутылкой, кивнул на поданный мной телефон и кому-то набрал:

— Ты в отеле? Слушай, дай пару сигарет, идти никуда не хочется.

Усмехнулся, отключил звонок. На стук поднялся сам, плотнее запахнув халат, открыл двери так, чтобы меня при всем желании не было видно за его спиной.

Взяв принесенную пачку сигарет и перекинувшись парой незначительных фраз, закрыл дверь. Не глядя на меня прошел вглубь номера, до его конца, чтобы раздвинутьдвери на балкон и, прихватив пепельницу, снова полуулегся на подушки, поставив между нами пепельницу и вскрыв пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Глубоко затянулся, прикрывая ладонью глаза и медленно выдыхая дым в потолок.

Я не могла оторвать взгляд от распахнувшегося на животе халата, где на коже оставались слабые разводы почти запекшейся крови.

Смочила антисептиком бинт и, подавшись вперед, осторожно коснулась его, едва заметно вздрогнувшего, но оставшегося недвижно лежать с прикрытыми глазами, пока я, чуть дрожащими от внутреннего напряжения пальцами осторожно стирала засохшие потеки крови с его кожи.

— Все. — Снова отстранил мои руки и отняв ладонь от глаз, повернул ко мне лицо, привычно прохладно усмехнувшись. — Тащи себе бокал, а то вид побитой собаки. Расслабиться нужно.

Смерив его хмурым взглядом, подчинилась. Он плеснул виски мне в бокал и снова прикрыл глаза, присосавшись к горлышку.

— Я тебя не виню, если что. — Его негромкий голос разрезал напряженную тишину, когда я мрачным взглядом смотрела на его повязку. — Сам масла в огонь подлил. Надо бы, конечно, все равно тебе пиздюлей ввалить, да сил нет и полномочий. Папа раньше мало подзатыльников тебе давал, а сейчас, очевидно, это уже бесполезно.

Я угрюмо шмыгнула носом и опрокинула в себя бокал, поморщившись от дерущего горло и пищевод алкоголя, тяжело ухнувшего в желудок. Требовательно ткнула его в плечо бокалом. Лисовский усмехнулся, скосив на нахохлившуюся меня взгляд, и налил еще. Тишина напрягала. Скорее всего, только меня, потому что он выглядел спокойным, задумчиво глядя на бутылку, поставленную на свое согнутое колено, и слегка покачивал за горлышко пальцами, играя плеском жидкости. Затяжка, дым в сторону, серебро в глазах следящее за игрой янтаря в бутылке.

— Если отбросить все эту грязь, имею в виду твои скалящиеся зубы и мою насмешку… просто на несколько минут отбросить, я могу спросить, почему ты ведёшь себя как скудоумная? — негромко спросил он, не переводя на меня взгляд.

Я прыснула, невесело глядя на него сквозь стекло бокала. Вопреки ожиданиям он был серьезен. Выглядел просто бледным и бесконечно усталым. Он опять усмехнулся, но против обыкновения без холода, иронии и своей ублюдочной надменности. Легко и просто, как усталый мужик. Которого из-за меня чуть не зарезали, а он мне такой: «ну ты там себя не вини, у тебя просто мозгов нет, я все понимаю». И не возразишь, сука.

Прыснула повторно и снова выпила виски. Второй раз прокатилось в желудок легче. Откинулась на спинку кровати, осторожно наслаждаясь теплом от алкоголя и стараясь сосредоточиться только на нем.

— Голова у тебя со скрипом, но все же варит. Вникнуть пытаешься. Сегодня после переговоров пару раз меня удивила. Ты не дура, но почему ведешь себя так, не пойму. — Серые глаза смотрят на мой профиль, чуть прищуриваются, без уже привычного испытывающего выражения, просто как человек заинтересованный задачкой на сообразительность.

Полуприкрыла глаза и медленно выдохнула. Только тянущего чувства в солнечном сплетении это не смягчило.

Не хочу.

Не надо.

Он внезапно положил ногу на мою. Наглое движение какое-то. Да еще и сделано с такой себе ленцой, вальяжностью, расслабленностью, но с отчетливым подтекстом. И этот самый подтекст был весьма далек от грубости, унижения и подчинения. Тронул бы за руку — не поверила. А тут типа наглость, да только его колено расслаблено, полусогнуто, не давит на мои ноги за счет упора стопой в постель. Странный жест.

Мои губы почему-то дрогнули… но я торопливо растянула их в усмешке, смазывая момент позорной слабости. Краткий взгляд на него — не поверил, и я ощутила растерянность. И еще что-то… непонятное совсем.

Медленный выдох. До предела. Залпом осушила бокал и протянула ему. Забирает нагретое моей ладонью стекло и наполняет до краев. Протягивает мне, вскользь коснувшись пальцами. Снова легкое и ничего не значащее движение, а внутри все равно что-то робко дрогнуло. Что-то похороненное, на которое я повесила ярлык «да похуй». Дрогнуло и сообщило, что ночные кошмары, изредка скрашивающие мои ночи, вообще-то берут свой исток отсюда, с этого вот «да похуй».

Это название дал Кирилл и я его запомнила, когда рыдала на его плече, так невыносимо глупо и по-детски умоляя сказать… что все хорошо и ничего этого не случалось. Кир вжал меня в себя и прошептал на ухо только это: «да похуй. Поняла меня? На это должно быть похуй. Мне и тебе».

— Эй… Чудо. — Голос Лисовского.

Мягкий такой, непривычно осторожный.

— Не хочешь говорить, так я и не настаиваю. Правда. Сделаем вид, что я ебанулся на мгновение, крови там много потерял, оттого с мозгами порознь и полез не в свое дело. — Его нога чуть опустилась, покровительственно придавливая мое колено. — Забудь. Серьезно, забудь. Ничего не спрашивал, никуда не лез. Просто… твоя реакция на нож… нет, это страшно, я понимаю, но… Забудь.

И мне вдруг стало хуево. Нет, не просто плохо, или там какие-то женские страдания, нет. Мне просто стало хуево. Я торопливо двинула бокал к губам, желая потеряться в крепости алкоголя. Потерять и потеряться, забыть и забыться, но его ладонь накрыла мой бокал, препятствуя глотку, отодвигая алкоголь от меня.

— Слушай. Я знаю, как это сейчас прозвучит, — очень осторожно начал он, медленно и настойчиво отстраняя дальше мой бокал. — Знаю, правда, но все же скажу: я никогда в жизни не воспользуюсь тем, что ты мне расскажешь. Я обещаю тебе. Чтобы ты понимала, для меня эти не пустой звук и никогда прежде я такие слова не говорил.

Мой взгляд метается в сторону его лица и я отчетливо понимаю — не врет. Тварь, столько раз подкашивающая моего отца, портившая моей семье жизнь, загонявшая меня сегодня в клуб, заслонявшая рукой… отшвырнувшая и вставшая под сталь. Человек, ради которого я так душила истерику и боязнь вида крови, пока обрабатывала ножевое, полученное из-за меня, и услышавшая насмешливое «ну ты ж тупая, ты не виновата», а в последствие одно движение ногой. Просто движение. Просто. А сколько там всего…

— Хочу курить.

Молча указывает кивком на пачку лежащую рядом с его бедром, но одновременно придавливает ногой мое колено. Легко, почти ведь неощутимо, и я… остаюсь на месте. Остаюсь. Вливая в себя остатки алкоголя, откидываясь на спинку кровати и прикрывая глаза. Знаю, что сейчас расскажу. Знаю. И хочу.