Пять часов с момента задержания.

Рамиль сказал не дергаться. Как только что-нибудь станет известно, он мне сразу позвонит.

Шесть часов.

У меня гудели ноги, потому что спокойно сидеть на месте я не могла. Не знаю, сколько километров намотала уже по его дому. Просто беспокойно ходила по комнатам, с первого этажа на второй.

Семь. Часов. Тишины.

И восемнадцать минут.

Нервная система сдавала. Я не решалась позвонить Рамилю. Сидела на крыльце, мрачно смотрела под ноги и сжимала в руке телефон. Зло сплюнула. Хуже всего — неизвестность. Лучше всегда знать хоть что-то, пусть самое нехорошее, самое поганое, но знать. Тогда хотя бы можно наметить план действий. А когда вокруг одна неизвестность… Застрелиться хочется. Набрала Тимону. Занято. Еще раз кинула дозвон и снова занято. Зло выругалась, глядя в экран.

Звонок Косте. Отключен.

Скривилась, чувствуя, как к горлу подкатывает истерика. Дурацкая бабская истерика. Резко мотнула головой, пытаясь выбросить идиотское желание завыть и зарыдать. Нужно что-то делать, иначе с ума сойду. Взгляд натолкнулся на колеса моей машины, видневшиеся на подъездной дорожке у ворот. У Коваля гараж на два автомобиля, но на свободное место я свою машину не загоняла. Хотя неделю назад он мне дал пульт от ворот. Не знаю, почему не загоняла туда, почему не искала квартиру, ведь Женька явно не съедет, а меня выгонит, почему фактически живу у Коваля… Господи, а в квартире, наверное, цветы засохли…

Абсурдные мысли в состоянии крайнего эмоционального напряжения. Рывком встала с мраморных ступеней. Поеду к тому отделу, куда нас вместе привезли. Не знаю, что скажу. Не знаю, что там делать буду. По дороге что-нибудь придумаю. Нужно просто хоть что-то начать делать. Зашла в дом. В голове немного улегся бурлящий хаос. Я с подозрением посмотрела на немеющие и дрожащие кончики пальцев. Нужно умыться.

Вода, льющаяся из-под крана в ванной, была ледяная. Но руки, опущенные в набранную раковину, отчего-то совсем не чувствуют холода. Подняла взгляд на свое отражение в зеркале. Ужас. Взгляд незнакомый, близкий к безумию, кожа болезненно бледна, грудь часто вздымается. Едва заметный след от его зубов на шее, чуть выходящий из-под ворота блузы. Усмехнулась. Скинула шифоновую ткань.

На моем теле его отметины.

Пальцами по коже груди, по темно-синим пятнам. По следу зубов в том месте, где шея переходит в плечи. На правой руке желто-фиолетовая слабая и уже почти исчезнувшая тень от аварии в Испании. На ступнях в совокупности семь подживших порезов. Столько же трещин было в его ребрах.

Его знаки собственности. Следы от зубов, пальцев, моего выбора.

Шрамы от моей попытки вытянуть его из пропасти. Когда он был зажат и обездвижен. Обманом выпроводил меня из машины. Зная, что в любой момент она может слететь в пропасть. Пустив Астон Мартин водительской стороной под удар. Хотя я читала, почему ближнее пассажирское кресло считается самым небезопасным в случае аварии — инстинкт самосохранения никто не отменял, и водители довольно часто неосознанно пытались заслониться ближайшим пассажиром. Паша сказал тогда, что испугался. Только, видимо, нахер послав свой инстинкт самосохранения. Пальцы надавили на синяки. Никому и никогда бы не позволила метки на своем теле. Но трезвящая боль от следов его укусов говорила, что мир реален. И я позволила.

— Еще вены вскрой как слюнявый дебильный подросток, ебучая дура… — зло хохотула, глядя в глаза своего отражения. — Поплачь давай. Расклейся и руки заламывай. Соберись, сука.

В голосе злость. Неверные ладони зачерпывают ледяную воду, и окатывают лицо. Дыхание спирает, суматоха в голове почти утихла. И даже почувствовала, что пальцы замерзли.

Семь часов сорок две минуты задержания. И тридцать три секунды.

И Рамиль не звонит.

Натянула футболку и джинсы, подхватила документы и выбежала из дома. Едва не споткнулась, когда сбегала с крыльца, потому что зазвонил телефон. Номер не определен. Судорожно нажала на прием вызова, готовая услышать хоть что-то о Паше. Все, что угодно. Но о нем.

— Привет, Маш.

Встала, как вкопанная. Голос Кости. Хрипло выдохнула, собираясь в матерной форме поинтересоваться где он и в курсе ли вообще, что происходит, но он мне и слова вставить не дал, ровно, но с нажимом спросив:

— Ты у Пашки дома?

— Да. Кость, что за херн…

— Все серьезно, Маш. — Резко перебил он меня, пустив мое сердце в галоп. Мой взгляд замер на входной двери ворот, возле которых была припаркована моя машина, но я не в силах была сделать и шага, чувствуя, как парализовало страхом мышцы всего тела. — Надо делать все быстро. У Пашки в кабинете есть стеллаж, там лежит документация. Найди синюю папку такую. Открываешь и на первой странице должно быть кадастровое свидетельство о собственности на земельный участок. Старого образца, розовое такое…

— Кис?

Я резко обернулась в сторону гаража. И телефон выпал из обмякших пальцев. Коваль. Замученный вусмерть. Он стоял в шаге от открытой двери гаража. Щелкнул брелком, и в гараже его машина, мигнув фарами, закрылась. Ринулась к Паше. Прыгнула с разбегу, втискиваясь телом, обхватывая руками и ногами и зарываясь лицом в шею. Едва устоял, от неожиданности всхрапнув, но куснув меня за ухо устало рассмеялся. Подхватил под ягодицы.

— Передать сложно, как приятно возвращаться домой, когда там тебя ждут. — Фыркнул, осторожно опуская отчего-то дрожащую меня на ноги. — Эй, ну-ка прекращай реветь. Меня не было-то всего ничего. Ты в психушку сляжешь, если будешь так нервничать. А это в мои планы не входит. У нас там, по моим задумкам безоблачное и счастливое будущее.

В голосе усмешка, пальцы мягко вытирают мои щеки, по которым неконтролируемо скатываются слезы эмоционального перенапряжения. Я с трудом расцепила скрюченные пальцы на его плечах, пытаясь взять себя в руки. Только потемневшие зеленые глаза и гребанная полуулыбка так и норовили снова пустить все под откос и уподобиться истеричной бабе, заламывающей руки и рыдающей навзрыд. А ведь и правда хотелось. Разрыдаться. И огреть его чем-нибудь тяжелым.

— Почему не позвонил? — нервно выдохнула я, сдержанно отступая на шаг.

— Телефон сел. — Паша приблизился и, приподняв мою голову за подбородок, легко поцеловал. Но увлекся. А я как-то и не возражала.

Вернувшись в дом, засели на кухне. Паша вскрыл виски, и рухнул на кресло напротив окна. Я взяла бокалы и села к нему лицом, напряженно глядя на него. Заговорил он не сразу, но я и не торопила. Оглядывала его осунувшееся лицо и уговаривала колотящееся сердце успокоиться. Он поднял от столешницы взгляд и усмехнулся. Саркастично и досадливо.

— Просто догадайся, за что меня хотели закрыть. — Негромко предложил он, нашаривая мои ноги под столом и положив их себе на колено. — В жизни не додумаешься. Но попробуй все-таки.

В его голосе скользил тихий злой отзвук смеха, что заставляло теряться. Таких интонаций я у него не слышала. И слышать больше не хотела.

— Даже боюсь предположить. — Честно признала я, опрокидывая в себя бокал, и морщась от горячей тяжести ухнувшейв желудок. Колу надо купить. Пить наголяк, как он, я не могу. А хочется.

— Сутенерство.

Я подавилась виноградом и мучительно закашлялась, недоверчиво глядя на зло хмыкнувшего его.

— У меня такая же реакция в отделе была. Потом я, правда, добавил: «мусора, да вы совсем охуели», и меня начали жестко прессовать вменяя мне организаторство занятий проституцией и быстро изменяя мои показания в протоколе допроса. Ну как, изменяя. Я просто безостановочно матерился, не в силах поверить в происходящее, а мат им писать нельзя, поэтому они заменяли его на свои эквиваленты выражений. Абсолютно противоположные тому, что я имел в виду. В общем, если сейчас на все это смотреть, то было даже весело.

Паша снова зло усмехнулся и плеснул себе виски, сжав свободной рукой щиколотку моей ноги.

— А было за что зацепиться? — похолодев, спросила я, внимательно вглядываясь в его лицо и припоминая его шлюх. Ту, что в ресторане была, когда мы впервые после перелета на Ямал встретились и тех двух сук у него в загородном доме. С одной он еще целовался на моих глазах. — С этим сутенерством? Не с неба же взяли.

— Весьма отдаленный факт, притянутый за уши. Господи, кис, не смотри на меня с таким выражением. — Он поморщился и, потянувшись взял мой бокал, чтобы до половины налить туда виски. — Есть у меня знакомый, Денис Салихов. Он держит эскорт-агентство. И я ему занял немалую сумму под расписку. Денчик балуется наркотой, или барыжит, я не в теме, и я обычно с нарколыгами дел не имею, но он однажды очень неплохо мне помог, и когда загорелся идеей с этими своими элитными шлюхами, я, памятуя о его помощи, не смог отказать. Он на днях должен был мне деньги вернуть, но его кто-то сдал относительно его зависимости. Сама знаешь, как в нашей стране насилуют за двести двадцать восьмую статью, там ни деньги ни связи ни статус не помогут. Единственная здравая политика государства. При обыске его хаты нашли расписку. Этот гандон пизданул что свою шлюховедческую ферму на мое бабло открыл. Ну вот, собственно, и все. Менты возрадовались новому поводу либо закрыть, либо подоить меня. Поскольку я их собратьям только недавно нехилые деньги отстегнул за то, что сам лох, то здесь при их нелепых обвинениях я был очень возмущен. Я им говорю, что денег Салихову занял, это факт, что расписка и подтвердила, на что эти деньги пошли меня не интересует, а они будто не слышат. Адвокатов не пускают. И пытаются прессовать, идиоты. За это отдельно взъебу. В общем, когда поняли, что пугать меня бесполезно, я этом быстро состряпанном, но хлипком деле не признаюсь и денег не дам, отпустили. — Паша фыркнул, откидываясь на спинку кресла и устало прикрывая глаза.

Я тщательно пыталась справиться с лицом, опасаясь, что он сейчас распахнет глаза и посмотрит на меня. И поймет. Что все не так просто.

Денис Салихов. Я его знала. Знала хорошо. Потому что он частенько зависал с Женькой, шмаляя дурь у нас на кухне. Да мы два года подряд новый год в одной компании встречали. И не верю я в совпадения. Петров, господи, что ты натворил… Неужели его сдал, лишь бы Ковалю досадить? Неужели не подумал, что Денчику не вывернуться в отличие от Паши? Хотя, Денчик, как и любой нарколыга обожал привирать о себе. Вполне вероятно, что и по поводу Паши соврал что-нибудь по типу, что Коваль у него занял, что это Паша от него зависит, а не наоборот. Женька над Денчиком часто смеялся, говоря мне, что если Салихову верить, так весь мир только под ним и ходит…

Темные ресницы дрогнули. Я резко встала со стула и пошла в ванную, не глядя в его глаза.

В голове бардак. Я снова смотрела в свое отражение в зеркале. Но теперь видела нечто иное. Сомнения, подобие стыда, замешательство. Если я скажу о своих подозрениях Ковалю, ни во что хорошее это явно не выльется. Даже представить сложно, как он на это отреагирует. Женька… твою ж мать. Что же мне с тобой, заразой, делать? Теперь вообще страшно представить, как Петров отреагирует, когда я ему заявлю, что ухожу. От него, собравшегося сделать мне предложение. К Ковалю, которому он разрыв контракта простить не может, закладывая людей, чтобы так неосмотрительно и глупо, но досадить Паше.

Снова включила холодную воду и напряженно смотрела, как прохладная струя ударяется о каменное дно раковины. Подставила ладони ковшиком под воду, но не умывая склоненное к рукам лицо.

А разрывать мне с Женькой надо. То, что он моим родителям про мое блядство все расскажет, не сомневаюсь. Но там я его хотя бы смогу остановить, шантажируя тем, что его отцу про наркоту расскажу, если он в сторону моего дома тронется.

Окатила лицо водой, на несколько мгновений переставая дышать от трезвящего холода. Отец его категоричен в отношении дури, и хер Женьке тогда, а не бизнес, это все и сдержит его язык. Но на что он еще пойдет, чтобы отомстить Ковалю, которого и так ненавидит? Можно, конечно, еще и этим же шантажом попытаться свернуть его действия против Паши. Однако, думаю, тогда у него вообще мозг отключиться. Одно дело, когда я его наркотой прикрывать свою задницу буду, и совсем другое, если заговорю за своего мужика, с которым ему изменяла и к которому ухожу от него. Этого он точно принять не сможет. Я бы не приняла. Значит и он не сможет.

— Кис. — Я не заметила, как Паша подошел сзади, резко выпрямилась, едва не ударив его затылком в подбородок. Он протянул мне полотенце и выключил воду. — Не надо так переживать. Менты в меня вцепились из-за Ямала, ведь теперь деньги мимо их кассы пойдут. К тому же, как только я окончательно твердо на ногах стоять буду, годика через два, то подамся в администрацию. Сначала местную. Потом выше. Они об этом знают, вот и пытаются меня щемить, чтобы продолжал оброк им да цепным псам в налоговой отстегивать, и чтобы не произошло наоборот, когда я свои планы в жизнь воплощу. Я ж их ненавижу. Зверствовать начну. — Паша глумливо фыркнул, глядя на мое отражение в зеркале, и обнимая за плечи. — Они знают, вот и за все подряд цепляются, лишь бы на месте сидел ровно и карман пошире распахивал. Да только хуй им на лоб. Серьезно, не переживай.

Я смотрела в его глаза в отражении прикусив губу, сдерживая саркастичную усмешку. Думает, переживаю по поводу задержания. Думает, правоохранительные органы сами в него вцепились, а не с Женькиной подачи. Считает, что я все еще отхожу от случившегося, а не переживаю за грядущее. Пусть так и остается. Я, отложив на столешницу возле раковины полотенце, повернулась к нему лицом и обвила шею руками, легко, почти невесомо поцеловала, заталкивая внутрь себя напряженное беспокойство по поводу складывающейся ситуации. И по поводу того, что еще может выкинуть Женька, когда я во всем признаюсь. Может, не говорить, что именно к Паше ухожу? Хотя бы сначала? Да нет, Женька потом все равно узнает. И сиди выжидай, когда он мстить начнет. Нет, лучше сразу рассказать, и попытаться его мысли скорректировать. Да как? Он же на мне жениться собрался, идиот.

Очевидно, я настолько погрязла в своих переживаниях, что целовалась как-то автоматически, впервые в жизни вообще не реагируя на его распаляющие губы, на руки, забравшиеся под майку и скользнувшие по моей спине, на его рывок, прижавший мое тело к своему. Не обратила внимания, в мыслях беспокойно роясь в поисках наименее безболезненного выхода из сложившейся ситуации. Быть катализатором проблем для Коваля мне совсем не хотелось. Но как справиться с Женькой я тоже не знала.

— Кис. — Паша отстранился, напряженно глядя мне в глаза. — Что с тобой? Сама не своя. Будто мертвая.

Опасно. Сейчас выпытывать начнет. Я отвела взгляд и уткнулась головой ему в плечо, прикусив губу, негромко сказала простую истину:

— Никак не отойду от этого всего.

Он хмыкнул и чуть присев внезапно подхватил меня на плечо.

— О, я помогу. — Пошел со мной обратно на кухню, чтобы посадить на край стола.

Я растерянно смотрела в его лицо, усмехнувшееся и знакомо блеснувшее глазами. Он развел мои ноги, чтобы встать между них и оперевшись пальцами в лакированное дерево по обе стороны моих бедер придвинулся почти вплотную. Глаза в глаза и его плутоватая полуулыбка. Язык по верхнему резцу. И у меня сперло дыхание.

Усмехнулся, придвигаясь еще ближе, вынуждая обхватить себя за шею. Горячими губами скользнул по шее, пустив мурашки вдоль позвоночника, тут же стерев их пальцами, пробежавшими по моей горячеющей коже спины, до застежки бюстгальтера. Одно движение и крепеж бесшумно подчинился.

Я сама подалась к его губам, чувствуя, как накатывает такое знакомое и такое необходимое мне сейчас безумие, погружающее разум в темные воды с изумрудными всполохами.

Краткая подсказка поднять руки, чтобы хлопок футболки и шелк бюстгальтера соскользнули с тела. И он отстранился. Я досадно рыкнула пытаясь притянуть его назад, но он, мягко рассмеявшись, пинком придвинул кресло к столу и потянулся за бутылкой, свободной рукой удерживая на месте меня, порывающуюся соскочить с края стола, чтобы идти в атаку самой, как требовала вспенившаяся в жилах кровь.

— Тише, кис. — Он присел на подлокотник, оказавшись между моих разведенных ног и довольно прищурившись, разглядывал мою грудь. — Была у меня одна шальная мысль когда я смотрел на тебя в беседке… Помнишь тот вечер, секс в лесу?..

Я с трудом сглотнула, прикусив губу, и чуть подрагивая от его легких, почти невесомых поглаживаний по бедру.

— По-о-омнишь. — Удовлетворенно улыбнулся он, откупоривая бутылку черного рома. — Знаешь, как у меня фантазию коратнуло, когда я представил то, что сейчас сделаю?..

Я прикусила губу, сдерживая рвущуюся улыбку. И двинулась вперед, когда снова заметила язык по резцу, ибо кровь вскипела и сожгла жилы. Но он удержал. Куснул за колено. И поднял бутылку.

Над моим плечом. Я заинтригованно следила за тем, как он медленно ее наклоняет, чтобы тонкая струйка темного алкоголя коснулась моего плеча. Сбегает вперед, по ключице, по коже груди. К которой прильнули блядски улыбающиеся губы Коваля. Сердце застучало тяжело. Я прикрыла глаза, откидывая голову назад, и чуть прогибаясь в спине, чувствуя, как крен бутылки усилился настолько, что алкоголь ударяясь о мое плечо, разбивается на несколько широких дорожек, и течет вниз, щекоча кожу, будоража кровь, а его губы, щекоча жаркои дыханием мою кожу, покрывшуюся мурашками, сцеловывают стекающий по моей груди черный ром.

Дыхание участилось, грудь вздымалась чаще, а ром все лился, разбиваясь на моей коже на то сплывающиеся, то расходящиеся дорожки, которые, казалось бы, пропитывали меня, сразу попадая в кровь и бескомпромиссно опьяняя. Другое объяснение ватной тягучей карамельной слабости под кожей, которая множилась и разносилось по телу от каждого его дразнящего движения языка по моей груди, я в тот момент себе дать не могла.

Дрожь требовательно забила тело, ноги инстинктивно сжались в попытке задержать и усилить нарастающее чувство горячей тяжести в низу живота, но он с услием снова их раздвинул, безошибочно нажав пальцами свободной руки на самую чувствительную точку тела и запуская во мне адское, требовательное пламя, пожирающее разум. А черный ром все лился. И он его пил. С меня. Сводя этим с ума.

Выстрелив рукой едва не выбила из его пальцев бутылку, судорожно заставив отставить ее на столешницу. Развела ноги шире, склоняясь и припадая к улыбающимся губам, чувствуя на его языке терпкий насыщенный вкус рома и эротики.

Сдернул со стола, опустил на пол. Мой рывок его рубашки и пуговицы застучали по паркету. Прильнул тесно к моему подрагивающему от жара телу. Кожа по липкой от алкоголя коже и сердце пустилось в галоп. Поцелуи жадные, какие-то по животному голодные, до легкого эха болезненности, запускающий в жаркий хаос полной анархии в голове жажду большего. Немедленно. Здесь и сейчас. На прохладном паркете. Краткая, но такая раздражающая заминка при попытке разобраться с безумно мешающей оставшейся одеждой. Его мягкий прикус в мое плечо и я выгнулась под первым острожным и очень медленным движением. Прогнулась в спине, обхватывая его руками за шею и протяжно выдыхая, теряясь в ярчайшем чувстве наслаждения, зажигающего нестерпимое пламя томления в теле. В голове промелькнула какая-то неуместная и странная мысль, что я хотела бы чтобы именно он меня лишил девственности. Промелькнула и сгорела. От напора губ на шее, от чувства зубов на коже, от резких, до конца движений бедрами, дробящих мое дыхание и полыхающий мир вокруг.

Обхватила немеющими от напряжения ногами его ягодицы, мешая ему, себе и нам обоим, но не в силах ничего исправить. Досадливо куснул за плечо. Ощутимо и болезненно, но стон, сорвавшийся с моих губ, свидетельствовал, что происходящее с ума сходящей мне весьма по вкусу.

И так даже чувственнее. Движения не такие интенсивные, но тесные, сильные, заставляющие отзываться и забыться. В нем. В его руках и губах. В его теле, и хриплых выдохах.

Чувствуя, как накатывает, усилием расцепила ноги, но он чуть снизил темп, давая понять, что сам еще не близко до грани.

— Паш, сверху. — Сухими губами сипло шепнула я, куснув его за мочку.

Перевернулся на пол, усаживая меня удобнее. Сжал пальцами бедра, глядя потемневшим изумрудным взглядом так жарко, так распаляюще, что я отвести взгляд от его глаз не могла. Ориентируясь только на них. Быстрее, теряясь и не соображая, что я снова тону в горячих отзвуках почти накатывающего оргазма, что он рядом, но снова дальше. От отчаяния хотелось плакать и не останавливаться. И остановиться.

Прикрыл глаза и фыркнул, рывком дернул меня на себя, заставив упереться дрожащими руками в пол по обе стороны от его головы.

— Чуть приподними бедра. — Негромко, в самое ухо.

Подчинилась. И он сам начал двигаться. Подо мной. Быстро, резко, с силой приближая уже почти отступившую от меня финишную черту. Сжалась, заскулила, замерла от особенно сильного последнего толчка, пустившего меня в пропасть. Почти не почувствовала, оставшиеся несколько сильных ударов и торопливое движение его тела вниз и вбок. Не почувствовала, потому что саму забило в сладких конвульсиях скручивающих, сжимающих каждую мышцу, заставляющих упасть к нему на грудь и забиться. Сначала от накатившего-таки оргазма, затем от того, как нежно его руки огладили мое дрожащее тело, только усилив схлынувшие было волны.

— Киса, у меня сейчас спина примерзнет, малыш. — Хрипло рассмеялся, целуя меня в макушку, покоившуюся у него на плече, когда я уже почти полностью в себя пришла. — Давай, спрашивай свое излюбленное.

— Не в меня? — слабо улыбнулась я, прихватывая кожу его плеча зубами.

— Не полностью.

— Что?!

Я подскочила с него, плюхаясь на задницу рядом и глядя на его довольное лицо во все глаза.

— Господи, да пошутил я, пошутил! — хохотнул он, продемонстрировав мне перепачканную руку. — Нахер презервативы покупал…

Я хотела нахохлиться, но рассмеялась, потонув в улыбающихся глазах. Он с кряхтеньем сел на полу и подался ко мне, мягко целуя в губы, щекоча их языком, и дразняще пробегаясь по моему языку. Я тихо млела, крепче впиваясь в его плечи, и не позволяя отстраниться далеко.

— Кис… — рассмеялся, чуть отодвигаясь и прикусывая меня за нос. — Ну, подожди. Вся ночь впереди, никуда не поеду сегодня. Пусть Пумба с Тимоном разгребают, я заебался.

Меня будто током ударило. Я замерла, потрясенно глядя ему в глаза и обзывая себя дурой. Он нахмурился и спросил, что случилось. Я рассказала все. О звонке Рамиля, о его словах, что Костя пропал, который потом внезапно объявился, потребовав у меня по телефону какую-то синюю папку.

— Там доки о собственности… — Паша как-то по-змеиному улыбнулся и начал одеваться

Несколько нервно. Обозвал себя идиотом за то, что телефон заряжаться поставил, но включить забыл. Включил, и на него тут же обрушился град звонков. И с каждым разговором он мрачнел все больше. Потребовал мой телефон, чтобы посмотреть с какого номера звонил Костя. Я, испытывая желание себя убить вышла из дома, ведь когда Пашу увидела, его выронила и успешно про него забыла. Экран разбит намертво. Это прямо уже традиция. Паша досадливо отмахнулся от моего телефона, не прерывая разговор с Рамилем и велев ему приезжать сейчас же.

Я сидела в кухонном кресле и напряженно смотрела в его лицо.

— Что происходит, Паш? — негромко спросила я, когда он присосался к бутылке, глядя мимо меня в окно.

— Что-то нехорошее. Не могу пока понять что. — Усмехнулся, переведя на меня взгляд. — Меня очень напрягает, что Костю найти не могут. Что никто его не видел. Что он внезапно в момент моего задержания доки на предприятие потребовал. Это особенно напрягает.

Нда. У меня в голове закрутились поганые мыслишки о Костином коварстве. И особенно настойчиво эти мыслишки удерживало воспоминание о том, как в Барселоне Паша однажды обмолвился, что Костя уже пытался какую-то хрень провернуть с Пашиным бизнесом. Встала со своего места и пересела в ближнее к нему кресло, протянув руку и переплетая наши пальцы.

— Такое уже случалось? — осторожно спросила я, глядя в его потемневшие глаза.

— Такое нет. — Прицокнул языком, не моргая глядя на наши сплетённые пальцы. — Лет пять назад был один забавный случай. Помнишь, я как-то упоминал об этом? В Испании, что ли, дело было… Один раз я заебался, рабочий процесс был уже отлажен и работал как часы, я решил себе позволить недельку где-нибудь у моря кости погреть. Дернули назад на третий день, потому что стабилизаторы накрылись медным тазом, из-за этого вся работа встала. Я жутко злился, пока домой летел, да только это как будто божьим провидением было. Приехал я ровно на том моменте, когда ебу дался Костя, нихрена не знающий что станция не работает, а толку ему сообщать рабочие не видели, потому что он даже не знал, где она находится. Такой вот гендиректор. Самоуверенный Пумба, сидящий день за днем в цивильном офисе и считающий деньги на своей карте, которые, сука, я зарабатываю, и отчисляю ему по просьбе бати в качестве уплаты долга. Пумба решил, что раз он гендиректор, то его зам, то есть я, не может зарабатывать больше него, это неправильно. Тот факт, что я эти деньги реально зарабатываю, потому что действительно работаю, он как-то упустил из виду. И решил Пумба, что пока меня нет, то можно провернуть одну интересную махинацию, чтобы убрать меня из предприятия и остаться полноправным и единоличным владельцем. А тут неожиданно заявляюсь я. — Паша глумливо хохотнул и отпил ром, свободной рукой взъерошив напряженной мне волосы. — И загашиваю всю его долбанутую идею на корню. Я тогда так разозлился… стул об него сломал. Сказал, что вышвырну на улицу и его отец, обладающий в отличие от него мозгами и совестью, явно мне против ничего не скажет. Он потом извинялся долго. Да и сейчас нудеть начинает, если я его подъебываю по этому поводу…

— Хорош друг, нечего сказать. — Приподняла бровь я, перехватывая его пальцы и поднеся к своим губам чуть куснула.

— Его понять можно. — Паша зачарованно следил за моими губами, едва касающимися кончика его указательного пальца. — Пумба не знает, что такое работать. Он из обеспеченной семьи и человек правда не плохой, с учетом того, что с рождения с золотой ложкой во рту. Отец у него с нуля начинал, оттого и совесть есть и сыну много хороших качеств привил. — Паша, мягко надавил на мои губы, и удовлетворенно улыбнулся, когда я игриво скользнула кончиком языка по его пальцу. — А большие деньги развращают, Кис. И очень легко развращают тех, кто не рвал себе жилы, чтобы их заработать. Поэтому и говорят, что дружбы в бизнесе нет. Есть она, только пока прибыль не начнет увеличиваться, а потом кто-нибудь из двух друзей сойдет с ума и отдаст больший приоритет деньгам, чем другу. Поэтому я переоформляю свое предприятие сейчас, хотя мне реально неудобно именно в этот период. А переоформлять нужно, потому что дальше я рубану нехилые бабки, а если Толстый один раз прокололся, есть риск, что и в этот раз тоже, а второй раз я ему этого точно не прощу. — По его лицу пробежалась тень, заставив меня напряженно замереть и перестать играть в соблазнение, от вспыхнувшего в ответ внутреннего напряжения. — Кусок уж слишком жирный, чтобы у Толстого шарики за ролики не заехали. Не хочу в нем разочароваться окончательно.

Я отстранилась внимательно глядя в его потемневшие глаза. Паша с сожалением посмотрел на мои губы и, усмехнувшись не сразу позволил встать с кресла, но я, возмущенно фыркнув, отстранила его руку сдавливающую на сидении мое бедро и поднялась. Подошла к кулеру и налила себе воды, бросив задумчивый взгляд на вечерние сумерки за окном. Как спокойно он воспринимает Костю. Простил. И сейчас как-то ровно принял мои слова о звонке Пумбы и его просьбе найти документы на собственность. Дальше от Кости явно бы проследовала просьба передать доки ему, Косте. И даже я, не сведущая во всех этих делах, понимаю, что эти бумаги о Пумбе нужно было не просто чтобы на них полюбоваться. Особенно в момент, когда Пашу закрыли. Ну, как бы, не совпадение.

И меня гложила, очень и очень гложила мысль, что на Пашу снова разинули пасть из-за Женькиной мести. А Костя просто пытался этим воспользоваться. Рамиль же говорил, что никого в отдел не пускали. Мало ли…

Я поморщилась и снова налила себе ледяной воды. Пила, пока зубы не заныли, но легче не стало. Решила перевести тему, чтобы подумать об этих стечениях обстоятельств чуть позже. Когда рядом со мной не будет слишком проницательного Коваля, который со страстью будет выпытывать чего это меня так перекашивает, а потом Женьке голову оторвет. А между тем, вина-то моя… Это я Женькину аферу заложила Паше в Испании. Это из-за меня Коваль разорвал с ним контракт и Женьку отправили в ссылку…Нужно отвлечься.

— Месторождение на Ямале, да? Вы туда летали… — негромко спросила я, чувствуя на себе его взгляд.

— Да. Догадаешься, зачем в Швейцарию?

— Само собой. — Хохотнула, выплеснув остатки воды в раковину и сев за стол рядом с ним. — Из-за открытия счета. Самая надежная банковская система с акцентом абсолютной анонимности клиента и отсутствия налоговых отчислений. Ты не первый за этим туда летел.

Паша хотел что-то ответить, но его прервал звонок в домофон. Приехал Рамиль. С бутылкой текилы. Плюхнулся за стол и мрачно посмотрел на Пашу, севшего на мое место, пока я крутилась у холодильника, соображая, чем можно почивать дорогого гостя. Впрочем, задачу Рамиль облегчил, сказав, что не голоден и будет только рад какой-нибудь нехитрой закуске к текиле.

— Толстого не могут найти. — Угрюмо сказал Рамиль, благодарно кивнув на поставленную мной перед ним рюмку и придвинутую тарелку с мясной нарезкой.

— Не мог же он сквозь землю провалиться. — Произнес Паша, задумчиво глядя на свой телефон. — В офисе со вчерашнего дня не был, дома тоже. Ромка, Серега и Кудровы сказали, что уже дня три его не видели. Как никто его не видел и в его излюбленном ресторане, клубе и казино.

Я, налив себе чай, села рядом с Пашей, чувствуя напряжение, сгущающееся за столом. Вечер переставал быть томным.

Рамиль выдохнул и опрокинул в себя рюмку. Закусил куриным рулетом и, глядя в стол, негромко, но мрачно произнес:

— Паш, я ничего такого не хочу сказать, но менты сказали, что сдал тебя Пум…

— Вот и не говори, раз не хочешь. — Резко обрубил его Коваль, заморозив взглядом. — Решать надо всегда по факту. А здесь факт в том, что факта нет. Мусорам верить — последнее дело. И ты тупой, раз это делаешь.

«Что сдал тебя…» Костя? Костя заложил нарколыгу Денчика, зная о их с Пашей долговой расписке? Абсурд. В голове не укладывается! Но больше меня поразила позиция Паши. Я, так и не донеся до губ чашку, отставила ее на стол, не в силах оторвать взгляда от профиля Коваля, с нажимом смотрящего на Рамиля, недовольно покачавшего головой и снова наполняющего себе рюмку.

Хотя, чего удивляться-то? Я когда про документы сказала, он весь с лица сошел. А потом рассказал, что Костя уже его пытался кинуть, но человек он все равно хороший. Если допустить, что загремел в ментовку Паша все же из-за Кости… Да какая, нахер, разница из-за кого?! На повестке дня кое-что совсем другое! Что, в теории, вполне себе мотивация для Пумбы заложить Пашу, а именно:

— Паш, он документы просил. И он был в курсе, что тебя закрыли. — Негромко возразила я, этому упрямому козлу.

— И ты молчи. — Как-то неожиданно зло посмотрел на меня Паша, заставив на миг оторопеть. — Раскудахтались. Объявится, я с него спрошу.

Коваль напряженно, немигающе смотрел на свой мобильный, лежащий на столе. Отпил ром и чуть поморщился. Не желает верить очевидному. Не хочет. Придурок.

— Паш… — Рамиль протяжно выдохнул, снова покачав головой. — Посмотри на ситуацию трезво, я прошу тебя. Кто знает, куда он пропал и для чего. Раз уже один раз он проворачивал подобное…

— Слушай, Тимон, ты вот хули лезешь, а? — гневно зашипел Паша, прищурившись и злобно глядя на Рамиля. — Было и прошло, я с ним тогда поговорил. Он все понял, и поклялся что подобного…

— Да любой бы поклялся, если бы в него пистолетом тыкали! — рыкнул Рамиль, не собираясь отступать.

Я, охренев, смотрела на Пашу, недовольно вздернувшего уголок губ. Но не возразившего. Значит, Рамиль сейчас сказал правду. Я потрясенно покачала головой, когда Коваль поднял на меня мрачный взгляд.

— Любой бы поклялся! — Продолжал распаляться Рамиль. — У тебя тогда на лбу было написано, что ты вообще не в себе! Что одно не осторожное слово…

— Да никогда бы я не выстрелил. — Цокнув языком и закатив глаза, возразил Пашка. — Я ему, твари, рога обломать хотел, чтобы борзо так не разговаривал.

— Нет, Паш! Я там был! Рога ты ему обломал, когда стул об него разбил! Я тебя не осуждаю, ты пойми! Сам охуел, что он хотел загрести втихаря все то, что ты с нуля в одни руки возвел! Поэтому я и не осуждаю, у меня самого бы шарики за ролики заехали, будь я на твоем месте! Только вот ты сам говорил, что предавший один раз за человека больше не считается! И ты видел, как он не хотел на Ямал лететь, потому что первая отдача и ты рассчитаешься абсолютно со всеми, а ему придется самому работать, а не на чужой шее сидеть и деньги халявные считать!

— Пиздец, — потрясенно резюмировала я, все так же не в силах отвести от профиля Коваля взгляда. — Ты реально угрожал ему пистолетом?

Паша не перевел на меня взгляда и не ответил, лишь пригубив виски и убийственно глядя на Рамиля, решившего пояснить за него:

— Маш, Толстый тогда настолько в себя поверил, что внезапный приезд Пашки его не заставил задуматься, что Пашка не станет мирно смотреть на то, как отметают его бизнес. — Невесело усмехнулся Рамиль. — Мы в офис вместе зашли, и он велел нам выметаться, дескать, мы уже почти никто.

— Не мы, а я. — Фыркнул Коваль, откидываясь на спинку кресла и с некоторой долей иронии посмотрев на меня. — Вот тогда у меня кукушка и стартанула.

— И ты его чуть не застрелил. — Негромко добавил Рамиль.

— Ты же не осуждаешь. — Язвительно напомнил Паша, бросив на него косой взгляд. — Вообще, заканчивай. С той херней мы разобрались. Оторвался он тогда от земли, но быстро назад приземлился. И он все понял, я это знаю. Толстого иногда заносит, но он не тупой, чтобы дважды на одни грабли наступать.

— Паш, тебя закрыли. И это казалось серьезным. Потому что даже наши адвокаты шесть часов причину не могли выяснить. Это реально казалось серьезным. Может, Толстый подумал за тот Нижнереченский нефтепровод, потому что облаву недалеко сделали и если бы это так и было, то ничем хорошим явно бы не закончилось. Тебя бы и дальше держали, пока дело не пришили и хуй бы ты вывернулся. — Рамиль тяжело вздохнул. — Я, честно, тоже думал, что тебя закрыли за Нижнереченский. О нем кто знал-то? Ты я и Толстый. Я не сдавал. Но думаю на него, после того, как Машка сказала, что он за свидетельством собственности и договорами звонил. Ты сам посуди с его позиции, мол, тебя за подобное, имею в виду Нижнереченский, закрыли, явно до суда не выпустят, а оттуда сразу по этапу, но если ты все же вывернешься… то по логике вещей и правда лучше переделом бизнеса сейчас заняться…

— Да не мог он… ну не мог же, понимаешь, нет? Столько лет уже прошло. Не мог он. — Паша, прикусил губу, чуть покачав головой. — Сука, я ж его с Кристинкой свел, детей их крестил…. В мусарню сколько раз закрывали вместе. Он ментов покалечил, когда понял, что меня у следака в кабинете пытать начали. И с ебанутым Мирошником тоже… нас вдвоем тогда до полусмерти избили, ему ж вякать нельзя было, учитывая что Мирошник мог в один звонок из-под его отца землю выбить, а он вякал. Довякались мы правда потом оба, но тем не менее сам факт… В Москве когда прижали эти пидоры, тоже вопрос был домой по пакетам отправят или сами поедем, но он ни разу тогда не дал повода в себе усомниться… километр меня с ножевым на себе тащил… С экономами пару раз закусились, не спасовал… И те ебучие левые фуры… ему тогда гарантию сам полковник давал, что если он сдал бы меня, то меня бы сразу отправили по этапу на десятку строгача, а его домой. И он не сдал, Рамиль. Тогда не сдал, какого хуя сейчас? Да еще так тупо с этой шлюхофермой? Он знает гораздо больше такого, за что меня реально за яйца мусора могут подвесить. Сам говоришь, что не было уверенности из-за чего и как надолго меня закрыли. Где логика? В тот раз заложил бы меня и спокойно отметал бизнес, пока мне приговор бы зачитывали… А сейчас, только какая-то уебищная попытка ареста и ты говоришь…

— Уебищная попытка, чтобы ты на него не подумал. А за прошлое говорить не нужно. Тогда у тебя не было в собственности конденсатного месторождения, Паш. — Тихо оборвал его Рамиль.

Именно тихо. И именно оборвал. Потому что Паша едва заметно болезненно поморщился принимая эту единственную разумную причину, почему его друг попытался отмести его бизнес. Я согласно посмотрела на Рамиля, мрачно отсалютовавшему мне рюмкой. Он занюхал бужениной и, не глядя на Пашу, негромко продолжл:

— И это было все до. До того момента, когда вы бабло срубили. И Паш, ты помнишь, что он сделал спустя год, пока ты на неделю из страны уехал. И сейчас он неделю сухариться, потому что уходить не хочет с учредителя. Ему станция позарез нужна, видимо, надеется, что я, что ли, на ней останусь, потому что сам он нихера не рубит в этом. Вот и воспользовался первой попыткой, пока тебя мусора прессуют, переиграть по части собственности на станции.

Деньги. Все из-за сраных ебучих денег и человеческой жадности. Я видела, как разрывает Пашу, перечислявшего тяжелые моменты, когда Костя его не предал, хотя, так понимаю, мог бы и даже без последствий. И сейчас Коваль отчаянно не хотел принимать одну простую истину, которую говорил мне сам совсем недавно- дружбы в бизнесе нет. В голове стучали его слова о том, что когда партнеры достигают определенных высот, рано или поздно один из них обязательно начинает зариться на карман другого. Он говорил об этом спокойно, он это знал, хотел отодвинуть от этого Костю. Не успел. И не желал принимать факт предательства. Блядь, такой сильный, умный, продуманный… И такой… человечный. Дурак. Разве так можно? Он же прекрасно знает правила жизни и что люди скоты. Сам же говорил, что большие деньги развращают. Так какого хуя тебе так больно, Паш?..

А ему было больно. Но Рамиль, что-то негромко продолжавший вещать этого не видел. Это вообще было трудно уловить в потемневших напряженных глазах под сенью ресниц. Он, наконец, поверил, что его друг его предал. Уголок губ досадно дернулся, а кожа слегка побледнела. И я почувствовала, как холодит мою кровь легкое эхо бури, подкосившей его. Как мне сейчас хочется обнять его, впитать и растворить в себе те остатки безжалостной, равнодушной и жестокой правды, что так по нему била. Он поднял на меня взгляд. И разозлился.

— Еще раз посмотришь на меня с такой жалостью… — яростно прошипел он. — Что? Жалко? Что твой мужик лох и неудачник?

Я торопливо напустила на лицо маску непроницаемости. Основы психологии мы изучали. И этот тип реакции на стресс и боль, проявляющийся агрессией мне был знаком. Никакой провокации. Никакой. Иначе все закончится плачевно.

— Заткнись уже. — Зло рявкнул Рамилю и, поднявшись из-за стола и подойдя к его креслу внезапно запустил руку в карман его куртки, выуживая пачку сигарет. — Сука, два года держался. Толстому уже за это морду набью.

И стремительно вышел из дома.

Рамиль, тяжело посмотрев на угрюмую меня, наполнил рюмку и придержал меня за локоть, когда я поднялась, чтобы пойти вслед за Пашей.

— Подожди пару минут, дай ему в себя прийти. Он так и будет крыситься, если не дать ему время успокоиться. — Негромко произнес Рамиль и, опрокинув в себя текилу, посмотрел в окно замоей спиной невидящим взглядом. — Пашка умный мужик. Наверное, самый умный из всех, кого я встречал… — тихо проронил он. — Но такая вера его сгубит, Маш. И это уже не первый раз, когда он лоханулся с друзьями. Тогда, правда, вопрос он решал радикально… Но с Толстым он даже поверить не может.

Мурашки пробежали по спине. Ошибаешься, Тимон. Здесь он как раз-таки поверил. Но не принял. Выдохнув, я отняла свою руку и пошла за Пашей.

Он стоял на крыльце, свесив кисти с перил и глядя на багровые разводы в небе от закатного солнца. Уже спокойный. В пальцах правой руки тлела наполовину скуренная сигарета. Он неотрывно смотрел в небо и молчал. Я встала рядом и зябко поежилась от холодного порыва ветра. Он слабо усмехнулся и, выпрямившись, притянул меня спиной к своей груди, натягивая одной рукой ветровку на мое тело, а второй рукой приблизил сигарету к губам и сделал глубокую затяжку. Мало выдохнул и чуть покачнулся. Я сжала пальцы его руку удерживающие ткань ветровки на моей груди.

— Паш? Нормально?

— Да, в голову просто ударило. Давно не курил. — Вторая рука с сигаретой тоже обняла меня.

Положил подбородок мне на макушку и протяжно выдохнул.

— Кис, никогда не жалей мужчину. — Тихо, но твердо произнес он. — Это унижает. Лучше уж сделай вид, что ничего не замечаешь. Хотя бы это. Только не жалей никогда, поняла?

Я, с трудом сглотнув, медленно кивнула. Паша снова затянулся и, затушив сигарету, оставил ее окурок на мраморе перил.

— Пиздец. — Негромко пробормотал он, зарываясь носом мне в волосы. — Если Толстый и вправду… Нет, этому должно же быть объяснение.

— Паш, он… документы о собственности просил. — Так же тихо произнесла я, не желая давить ему на мозоль, но больше всего не желая, чтобы он продолжал обманываться.

Коваль скрипнул зубами и я замолчала, крепче сжав его руку.

— Ты успела выпить? — внезапно спросил он.

— Нет, а что? — настороженно отозвалась я.

— За руль сядешь. К нему домой съездим. Он Кристинке всегда докладывается, куда уезжает. — Отстранился и открыл дверь, ожидая, когда я войду в коридор, и слабо ухмыльнулся. — Каблук, хули.

Я хохотнула заходя в дом и получив шлепок по ягодице.

До дома Захаровых мы добрались минут за тридцать. На улице уже царствовала ночь, а в машине Паши витал слабый неприятный запах талуола, канистру которого он забыл вытащить из багажника.

— Ты глянь, тачка Толстого стоит. — Тихо хмыкнув на белый внедорожник через машину от нас, произнес Паша. — Может дома отсиживается, а, Тимон?

— Херня. Телефон пробили. Последний раз он был на трассе за городом. Там, кстати, и мобильник его нашли.

— А хули ты молчал? — нехорошо присвистнув, спросил Паша, поворачиваясь к Рамилю.

— Потому что мне об этом только сейчас сообщили. — Язвительно отозвался тот, продемонстрировав Ковалю экран мобильного с сообщением.

Припарковав Пашин мерин напротив подъезда, и бросив взгляд в боковое зеркало, я заметила, что Кристина вышла из своей машины недалеко от подъезда, и подхватив из багажника пакет с продуктами, направилась к входной двери. Сообщила об этом курящим мужикам.

Когда Кристина поднялась по ступеням к двери, мы вышли из машины. Я окликнула ее и она обернулась, немало удивившись при нашем появлении. Но обеспокоенной, как в тот день, когда Рамиля Костю и Пашу одновременно в ментовке закрыли, она совсем не выглядела, что немного напрягло. У нее муж пропал так-то. Или это он только для нас пропал?

— Привет всей компании. — Весело улыбнулась она, почему-то задержавшись чуть нахмуренным взглядом на Паше. — Зайдете?

— Да нет, заходить не будем. — Вполне себе доброжелательно улыбнулся Паша, вставая рядом со мной и приобнимая меня за плечи. — Кристин, солнце, а где Костя?

— Э-э-э… я вообще-то думала, что он с тобой полетел. — Неуверенно ответила Кристина. — Он вчера вечером сказал, что опять на Ямал…

Пашу пошатнуло. Я посмотрела на его мертвенно бледное лицо с полыхающими изумрудами глаз. И не поняла, что с ним. Только ощутила, что сердце забилось чаще. И у него и у меня.

— Что-то случилось? Паш? — обеспокоенно спросила Кристина, тоже, как и я озадаченная этой реакцией.

— Нет, Кристюш. — Отозвался Рамиль. — Он предупреждал, я забыл. Замотался, из головы вылетело. Просто телефон отключен, вот и обеспокоились. Сама знаешь, сейчас такая суматоха, немудрено ж забыть…

— Он говорил, что у него с телефоном что-то, сказал, что потом возьмет у кого-то позвонить… Рамиль, все нормально? Правда? — окончательно растерявшись дрогнувшим голосом, спросила она, переведя на меня вопросительный взгляд. — Я просто думала, что он с Пашкой… Что происходит?

Рамиль начал еще что-то врать и сказал, что им пора. Потянул Пашу от подъезда. Тот сошел со ступеней, прищурившись и глядя перед собой каким-то странным, непонятным взглядом. Я замерла рядом с ним, не смея дотронуться. Кристина растерянно смотрела нам в след, все так же стоя перед дверью подъезда.

— На Ямал? Зачем? — негромко спросила я, прикусив губу и вглядываясь в лицо Паши, остановившегося в нескольких метрах от подъезда.

— За месторождением. Моим. — Ровным тоном отозвался он и достал из кармана телефон.

Рамиль застыл рядом с нами напряженно глядя на все еще белого как полотно Коваля, рывшегося в телефоне, прикусив губу. И он что-то нашел, обреченно прикрыв глаза, глухо и как-то страшно рассмеявшись.

— Толстый оформил на себя ооошку. И перепродал Ямальский конденсат ей. — Паша жутко ухмыльнулся, снова глядя в экран мобильного. — Всё. Это тотальный пиздец.

Развернулся и немного пошатываясь, пошел к машине, оставив растерянных меня и Рамиля стоять на месте и тупо смотреть ему вслед. Коваль сел на водительское сидение полубоком, опустив ноги на ступеньку перед дверью и выбросив крышку, стал жадно пить водку из горла. Как воду.

— Что это значит? — тихо спросила я Рамиля, напряженно глядя на Пашу, закурившего сигарету, и сплюнувшего на асфальт.

— Это значит тотальный пиздец, Маш. — Негромко повторил Рамиль, так же напряженно глядя на безразличного Пашку, снова пригубившего бутылку. — Он сказал, что Толстый перепродал месторождение себе. Выведение Кости из состава учредителей Пашкиного предприятия должно было завтра закончится. И оно закончится. Только сегодня Толстый улетел на Ямал, чтобы окончательно добить куплю-продажу между фирмами, своей и Пашкиной. Пока он учредитель Пашкиного предприятия, он может это сделать. И, по ходу, сделал.

— Он… забрал Пашино месторождение? — хрипло переспросила я.

— Оплаченное Пашкой месторождение. И на Пашке сейчас миллионные долги. Он планировал их загасить доходом с месторождения, но теперь… оно ему не принадлежит.

— Но разве банк не изымает имущество в случае неуплаты дол…

— Изымает. Только вот изымать с него нечего. На него ничего не оформлено. Все имущество на матери и организации. Но хуже всего, что он семьдесят процентов суммы вовсе не у банка занимал. И тем людям будет глубоко похуй, что случилось на самом деле. Они потребуют деньги, и делать это они умеют. А суммы… там не одна сотня лямов. Даже если продать все… не погасит.

— Пиздец. — Помертвевшими губами прошептала я.

— Маш? — я вздрогнула от Кристины, про которую вообще успела успешно забыть. — Маша, что происходит?

— Твой муж сука, вот что происходит. — Тихо рыкнула я, бросив на нее предупреждающий взгляд.

— Так, девочки, хорош. — Рамиль приобнял охреневшую Кристину, и попытался отвести ее к подъезду, но она требовала объяснений.

Я, посмотрев на нее почти с ненавистью, повернулась к машине. И бросилась к Паше. Успевшему взять канистру из багажника и подойти к машине Кости.

— Рамиль! — заорала я, понимая, что на гребанных босоножках на шпильках не успеваю, просто не успеваю добежать до Коваля, который уже сделал замах, чтобы щедро окатить глянцевый бок и крышу Костиной машины.

— Твою мать! Паш! Паша, братан, не надо! — Рамиль в доли секунды преодолел расстояние до коваля, но тот, успев сделать затяжку выкинул зажжённую сигарету прямо в машину.

С хлопком воспламенившуюся. Я испуганно остановилась, глядя на взметнувшиеся на полметра вверх жадные языки пламени, с неукротимым аппетитом облизывающие водительскую сторону, лобовое стекло, крышу и часть капота машины.

Рамиль оттащил от машины Пашу, и велел мне подогнать мерин Коваля, сказав, что останется с Кристинкой, чтобы утрясти. Я оглянулась на Костину жену, прижимающую руки ко рту и с неимоверно распанутыми глазами глядя на полыхающий автомобиль Кости.

— Маша, блядь! — взревел Рамиль, еще на метр оттаскивая Коваля.

Я торопливо запрыгнула в Пашину машину и лихо вырулила с парковки, чтобы в следующий миг Рамиль запихнул Коваля на переднее пассажирское и велел ехать.

Мне казалось все происходящее дурным сном. На лице Паши вообще не было эмоций. Как будто спит, только глаза открыты и бессмысленно смотрят перед собой. Впрочем, длилось это не долго. Я только выехала из жилого комплекса на дорогу и взглядом запоздало, но бешено искала место чтобы припарковаться, потому что состояние у меня было совсем не то, чтобы ехать за рулем, когда он рядом сидит совершенно оторванный от реальности, но Коваль уже пришел в себя сам, когда я свернула к карману ближайшей остановки и поставила мерин в режим парковки.

— Мы где вообще? — жутко усталый голос резанул по мне остро заточенным лезвием.

Сошло. Взрывная стадия схлынула. Тонкий налет облегчения улегся на напряженные струны нервов, но эффекта от этого почти не было. С трудом сглотнув, я бросила на него краткий взгляд. Лицо бледное, но уже не белое, взгляд непонимающий, но измученный внезапно накатившей усталостью.

— Паш… что ты помнишь? — стараясь говорить ровно и спокойно, спросила я.

— Что в машину сел и водку достал… — Паша с силой провел рукой по лицу и, оглянувшись на заднее сидение, удивленно спросил, — а где Рамиль?

— Паш, ты Костину машину поджег. Рамиль с Кристинкой остался, чтобы уговорить ее заяву на тебя не писать. — Вдохнув и выдохнув, дрогнувшим голосом пояснила я, трусливо не переводя на него взгляд.

— Чего? Кис, ты сейчас орешь что ли? Кис? Посмотри на меня, блядь!

Я, скривившись, чтобы удержать рвущуюся наружу истерику, перевела на него мучительный взгляд. И Паша поверил. Убито прикрыл глаза и рвано выдохнул.

— Бля-я-я-ядь. — Он достал телефон и кому-то набрав прорычал в трубку, — поднимай всех. Сейчас. Абсолютно всех. Носом землю ройте, мне похуй, но чтобы Толстого нашли, ясно? Чтобы он был у меня в максимально короткие сроки. — Завершил вызов и откинулся на сидении прикрыв глаза дрожащими ресницами, слабо и как-то нехорошо улыбнулся. — Я же его убью, тварь… Я просто убью его… Кишки вокруг горла обмотаю… Я бы простил ему станцию… уебал, раскатал, но простил бы, послав нахуй… Но месторождение, сука, мое конденсатное месторождение… Я к нему всю жизнь шел, да я чуть не сдох два раза из-за него… Знал же, сука, знал же блядь, что покупку надо отложить на после того как сменю учредителя. Я знал же… Что я наделал?.. я же блядь верил ему, твари…

— Паш… — на ум ничего не приходило, все мое онемевшее тело заполняли только эхо его эмоций, мешающих соображать нормально.

— Кис, видишь дом, — Паша кивнул в сторону неплохого офисного центра по правую сторону дороги. — Как думаешь, вот сколько он стоит, м?

Я немного растерянно оглядела здание, но ответить не успела. Да и мой ответ ему не нужен был.

— Ну, лимонов сто навскидку, — прищурено поглядев на фасад, заключил он. — Знаешь, сколько я таких домов должен? Почти десять. Из них три банку, но там похуй, я под станцию кредит брал, ее отметут и мы в расчете, я за это даже не особо переживаю. А вот остальные шесть с половиной домов… Ты понимаешь, на сколько бабок меня мой лучший друг кинул? И что я с этим нихуя ничего уже не сделаю, понимаешь? Шестьсот шестьдесят шесть миллионов, кис, и это нихуя не шутка. — Он захохотал, прикрывая дрожащей ладонью глаза. — Шестьсот. Шестьдесят. Шесть. Блядь, да так и в бога поверишь. Скорее в дьявола и его наместников на земле. Вон один мне в друзья набился… обратно в ад отправлю, тварь… Надо Глебу позвонить… Где мой телефон?..

Паша закурил в окно, снова кому-то позвонив и довариваясь о встрече. Я смотрела на него, чувствуя, как все внутри стягивается в тугой ком. Ожидала, когда закончится разговор, не зна, я что сказать, но сказать что-то определенно нужно. Коваль курил без остановки. Может быть уже четвертую сигарету подряд и без перерывов с кем-то разговаривал. Не успевал завершить звонок, как телефон снова издавал мелодию входящего.

Паша нашарил под сидением закатившуюся бутылку водки, почти грубо оборвал собеседника, сказав, что перезвонит и, выключив телефон, швырнул его на приборную панель. Три больших глотка водки и ни разу не поморщившись, закрыл глаза и откинул голову на подголовник.

У меня в душе все перевернулось. Почему-то из глаз норовили вырваться слезы. Я упрямо сдерживалась, понимая, что сейчас это вообще ни к чему. Протянула ладонь и коснулась его прохладной кожи кисти.

— Кис, рули домой. Мне бы пару часов отдохнуть. В ночь уеду. — Смертельно устало произнес он, швыряя бутылку на пол и сжимая, стискивая до боли мои пальцы. — К утру вернусь. Хотя, может и раньше. Не решил еще.

Дома он ходил как загнанный зверь, не мог сидеть. На ходу читая какие-то документы и безостановочно с кем-то разговаривая по телефону. От всего произошедшего у меня тихо, но верно ехала крыша. Я сидела на кухне, забившись в кресло и гасила белое сухое прямо из бутылки, вздрагивая всякий раз как его силуэт мелькал в проеме двери. И делая большие глотки. Но не пьянея.

Где-то через час приехал Рамиль, едва не вырвав из меня вопль отчаяния, когда сказал, что с Кристинкой он почти было все утряс, но вот вызванные пожарные оказались теми еще сволочами, позвонившим ментам. А те изъяли видеозаписи с камер наблюдения понатыканных в дом. И если Кристинка сказала, что претензий не имеет, то у владельцев соседних машин, понесших небольшой, но ущерб от поджога Костиной машины и от ее тушения, претензии имелись. И скорее всего завтра Паше нужно будет чесать в ментовку.

Коваль, наконец, более-менее угомонившись, сев за кухонный стол, только заржал в ответ на эти слова Рамиля, и сказал, что ему на все это сейчас глубоко похуй. Что есть проблемы важнее. Я смотрела на него и не узнавала. Состояние аффекта с него давно сошло, но след оставило. Оттенок безумия в интонациях, во взгляде, в резкости движений. Это пугало. Но всякий раз, когда я задерживала на нем взгляд, он начинал злиться и смотреть на меня в упор. Так что речи о поддержке и тактильных прикосновениях даже не шло. А мне они нужны были. И поддержка и прикосновения. Потому что у меня тупо не получалось взять себя в руки. А ведь это сейчас необходимо. Ему. Мне. Нам обоим.

Сгустившуюся тишину нарушил Рамиль. Нарушил робко, и таким непохожим на себя голосом:

— Нет человека, нет проблемы.

Я сначала не поняла. А когда до меня дошло, я хотела ему с ноги уебать, но меня остановил напряженный взгляд Паши в окно. Нет. Не может быть.

— Паш. — Негромко позвала я, боясь поверить его облику, не выражающему протеста словам Рамиля. — Паша, мать твою!

Но он будто меня не слышал.

— Коваль, блядь… — слабо прошептали мои онемевшие губы.

Он прикрыл глаза и сглотнул. Протянул руку и, не открывая глаз, нашарил пачку сигарет. Закурил прямо за столом, подавшись вперед и опираясь головой на руки, сжимая виски мелко дрожащими пальцами. С сигареты сорвался пепел и мягко рассыпался на дубовой лакированной поверхности стола.

Я перевела напряженный взгляд на бледного Рамиля, прикусившего губу и неотрывно смотрящего на Пашу.

— Ты нахуя такое говоришь, долбоеб? — я не узнала свой голос. С нотками злобного рычания, заставляющего тембр моего голоса звучать тише и гораздо грубее слов.

Страх, родившийся во мне в ответ на то, что клубилось во всем естестве Паши, сейчас переродился в чистую неистовую ярость, которая страстно диктовала мне встать и вцепившись в волосы Рамиля, ударить его лицом об столешницу. Такие вещи говорить в такой момент! Когда он сломлен, слаб и зол! Но Рамиль не обратил на меня ровным счетом никакого внимания, все так жене отрывая взгляда от Паши, и побуждая меня-таки встать. Но прозвучавший голос Паши, заставил сидеть на месте.

— Тише, Кис. — Коваль вскинул голову, глядя поверх моего плеча. — Если уж откровенно, то он просто озвучил мои мысли.

И тут Паша медленно перевел на меня взгляд и я его не узнала. Потому что Рамиля он явно слышал. И соотнес свой долг в три шестерки лямов с его словами. В солидарной форме. Я в абсолютном неверии покачала головой при виде темного злобного огня на дне его глаз. Незнакомых, непонятных. Пугающих. Звериная натура занимала в нем все больше места, набирала силу, вытесняла все человеческое. Выла злобно, погано и яростно в изумрудных всполохах, успокаивала дрожь в его руках, стягивала резкие черты лица в пугающее подобие животного оскала. Превращала моего Коваля во что-то из числа мифических порождений мрака, в лучшее его воплощение, готовое на все. Безумная и бескомпромиссная агрессия питала его, перемалывала, перерождала во что-то совершенно незнакомое и запускающее мне под кожу тысячи напитанных страхом иголочек, распарывающих и отравляющих мое представление о нем. И верить этому не хотелось.

Взбудораженная испугом кровь пронеслась к лихорадочно анализирующему ситуацию мозгу и отравила его, мешая рационально мыслить и оставляя в разуме только ужас от увиденного.

— Ты хочешь его убить? Из-за долга? — мне казалось все происходящее просто дурным сном, каким-то театром абсурда. — Паш, есть же юристы, адвокаты, по любому должна быть лазейка! В конце концов, ты такие аферы мутишь, как, например, с тем тендером… — я лихорадочно переводила неверящий взгляд с мрачнеющего с каждым моим словом Паши на убито прикрывшего глаза ладонью Рамиля. — Ты же сам, считай, с нуля… Смог один раз, получится и в этот. Ты же не душу с мозгом утратил вместе с деньгами! Паш, неужели из-за них ты убьешь человека? Ты, который всегда по-людски жить пытался…

— Во-первых, не из-за денег. — Он фыркнул, отпивая ром из бутылки и глядя на меня снова незнакомыми звериными глазами, и заставив помертветь. — А за предательство. Во-вторых, лазеек здесь нет, вот. — Он фактически швырнул мне свой телефон. — Данные росреестра, Костина ооошка называется «Оилхим» и посмотри, что у этой компании в собственности. Хер я что сделаю, кис. Все законно. В-третьих, схемы мои и аферы… у меня нет базиса, не на что опереться, я по миру уже пошел… И ты удивляешься, почему у меня желание убить его? Правда, ты удивлена? Сука, да я прямо мечтаю руки по локоть в его крови испачкать. За то, что мне по горлу полоснул и хребет сломал, когда я так ему доверял! Так доверял! В глаза мне, тварь, улыбался, а в спину не нож воткнул, нет, просто бензопилой поперек позвоночника! Так что, блядь, удивительного в том, что я так его ненавижу?!

Он злобно стряхнул пепел на стол и снова присосался к горлышку бутылки. Пил жадно, большими глотками, но до сих пор не опьянел.

— Удивительного в том, что ненавидишь, нет. — Очень спокойно отозвалась я, загоняя внутрь в себя страх от резкости тона и правдивости его слов, тронувших истеричной дрожью кончики моих пальцев. — Паш… только в любой ситуации надо оставаться человеком.

Он отставил бутылку, затушил сигарету о пробку и склонив голову, испытывающее посмотрел мне в глаза.

— Давно умной такой стала?

Я стиснула зубы и отвела взгляд. Прекрасно. Он просто ищет на ком сорваться. И сложно его за это осуждать. У мужика жизнь рухнула. Удивительно, что он вообще себя в руках все это время держал.

Машину Костину сжег. Будь я на его месте в тот момент, я бы, наверное, Костю сожгла вместе с машиной, квартирой и всем, что у него было. Но это я. А это он. И он другой человек. С этими операторами, наебавшими его с нефтью, тоже момент занимательный. Я бы, вероятнее всего, рвала бы и метала. А он сел, поугрожал, узнал схему, поставил на счетчик и уволил. Он всегда поступает умнее, максимально по человечески, и то, что сейчас происходит, не укладывается у меня в голове, даже с учетом его критического эмоционального состояния. В Испании он знал, что машина в пропасть может сорваться, знал, что сам вылезти не может, но меня выпроводил. Тоже такая себе экстремальная и весьма показательная ситуация. Но сейчас… А имеет ли смысл сравнивать?..

— Маш, прости. — Его голос глухой и сиплый.

Я вскинула голову и меня пришибло его видом. Раздавленным. На мгновение. Он быстро взял себя в руки. Искоса взглянул на Рамиля и велел пробить, когда Костя возвращается и начать чистить бумаги. Рамиль тяжко вздохнул и, кивнув мне на прощание, пошел на выход.

Нужно умыться. Холодной водой. Черт знает в который раз за этот сраный день. На этот раз не помогло. Я смотрела на свое отражение в зеркале, прикусив губу. Меня била нехилая такая нервная дрожь и что делать, я вообще не знала.

Паша, крикнув из коридора, что за ним приехали, и чтобы я его не ждала, хлопнул входной дверью. Охренеть. Просто охренеть и все. Бессильно сползла на пол. Не заю сколько так в прострации просидела. Сколько еще сидела на кухне, глядя в одну точку и допивая вино. На часах было около четырех утра, когда он вернулся. Зашел в кухню, невесело хмыкнул, забрав у меня бутылку. Присел на корточки возле моего кресла, глядя в глаза. Вид у него усталый замученный, мрачный, а на губах такая горькая полуулыбка. Подобие той, что мне привычно. Сердце дрогнуло, сорвалось и пустилось в галоп.

— Кис, вот тебе наказание досталось, скажи же. — Устало усмехнулся, разворачивая кресло со мной так, чтобы оказаться прямо у моих поджатых под себя ног. — Ты знаешь… я пойму. Правда, пойму. Ты мне ничем не обязана. Да и вообще, отношения у нас изначально странно начались…

— Бросить себя предлагаешь? — хохотнула я, оглаживая пальцами его по щеке.

— Я же не дурак, кис. — Отвел взгляд, прикусив губу и собираясь с остатками сил, которых его лишили. — Все я понимаю и…

— Ты дурак, и ничего ты не понимаешь. — Негромко перебила я его, взяв пальцами за подбородок и поворачивая голову к себе, заставляя смотреть в свои глаза. — Вырулим. Понял меня, Коваль? Вырулим.

Он невесело хмыкнул и прикрыл глаза. Тень облегчения расправила все еще стянутые напряжением черты. Взял мои пальцы, удерживающие его лицо и прижал к губам. Вот сижу я и смотрю на него, еще не полностью узнаю в нем своего Пашку, еще чувствую это пугающее веяние безумия, а отстранить руку не могу. И не хочу. Подалась вперед, хотела обнять, прижать к себе. Возмущенно вывернулся и подхватив на руки понес прочь из кухни. На второй этаж. В спальню. Положил на кровать и присел на край рядом. При требовательном звонке его мобильного, черные в полумраке глаза недовольно закатились, и он вышел из спальни, разговаривая с кем-то на весьма повышенных тонах.

Я повернулась на бое и сжалась в калачик, слушая стертые пространством слова и почему-то успокаиваясь от его достаточно резких интонаций. Не знаю, нервное перенапряжение ли сказалось, либо выпитый алкоголь, либо все вместе, но я уснула. Благо без сновидений.

А Коваль за ночь так и не прилег. Впрочем, и я поспала мало.

Он рылся в бумагах, все так же повиснув на телефоне. Был странно зол, раздражен и парадоксально довольно улыбался. Отмахнулся от моих предложений кофе или завтрака, сказав, что ему «нужно все подготовить» и чтобы я ехала на учебу, которая вообще у меня из головы вылетела. Настолько вылетела, что я и не помнила, что сегодня у меня день итогового зачета.

Который я с треском провалила. Потому что находится вдали от Коваля, не знать, что с ним там, когда случился адовый пиздец — выше моих сил. Я не помню, сколько раз читала строки вопросов в билете, но смысл написанного так и не дошел до меня. Я нервничала. Несмотря на дорогие успокоительные, которые купила по дороге в центр.

Пересдача была назначена через две недели, меня отчитывали за отсутствие ответственности, безалаберную подготовку, непременно обещая отметить это в личном деле. Но было похер. Я даже не скрывала этого. Когда забирала документы мне прилетела смска.

«Маш, пожалуйста, мне нужно с тобой поговорить.»

Сообщение от Кристины, вызвавшее внутри вихрь противоречивых чувств. Я прикусила губу, когда оповещение сказало, что от этого же абонента пришло еще одно сообщение. Открыла.

«Я прошу тебя. Пожалуйста!»

Не понимаю ее реакции. Паша сжег машину Кости. Паша… Перед глазами встало воспоминание о прошедшем вечере. О его ярком и мрачном безумии.

Сбросила ответ смской, чтобы подъезжала к моему обучающему центру.

Она подъехала. Мигнула фарами на парковке, когда спускалась по ступеням. Сев в машину, я обнаружила радостно поздоровавшихся со мной близняшек на заднем сидении, тут же снова углубившихся в просмотр мультика на планшете. Кристина выглядела осунувшейся и мрачной. Кивнула мне на улицу. Я, нервозвозо согласилась, настороженно оглядывая ее лицо.

Встали рядом с машиной. Я выжидательно на нее смотрела, готовая в любой момент проявить агрессию на нападки. Но тон ее сообщений говорил, что в режиме готовности я зря, а ее вид утверждал, что все-таки настороже следует остаться. Она выдохнула и твердо посмотрела мне в глаза.

— Маш, все, что я прошу — время. Дайте мне чуть-чуть времени. Я поговорю с Костей, он прилетел в город примерно сорок минут назад. Должен скоро домой приехать. Сегодня вечером его отец из другого города прибудет, мы сумеем его убедить. Пожалуйста, Маш, сдержи Пашу просто до вечера. Пожалуйста!

Ее голос дрогнул в конце и погас. Она отвела взгляд в сторону, сжимая побелевшие губы и изо всех сил стараясь не заплакать. Но страх, расходящийся от нее волнами, как круги на воде, ощущался четко. Он питал мое напряжение, побуждая упиться положением, унизить жену предателя, поизгаляться и поиздеваться, пользуясь ситуацией. «Сдержи Пашу просто до вечера». Ее, как и меня вчера напугал аффект Коваля, очевидно. Только она не слышала, что он потом говорил на кухне. Иначе, думаю, так бы и не решилась через меня на него попытаться воздействовать. Сразу бы пошла и пала ему в ноги.

Я безотчётно и невесело усмехнулась, опираясь бедром о глянцевый бок ее внедорожника. Из которого послышался детский смех, отчего-то заставивший мое горло пересохнуть.

— Что значит «сдержать до вечера»? — глухо спросила я, не понимая, почему в голове не глохнет эхо смеха близняшек. — От чего сдержать?

— Маш… — и она не выдержала.

Ужас вырвался из нее хриплым выдохом сквозь стиснутые зубы. В глазах мелькнуло темное, всепоглощающее безумие, очень сходное с хаосом, который я вчера видела в глазах Паши. Кристина, безуспешно пытаясь справиться с собой, зло вытерла ладонями слезы сбежавшие по щекам и бросила взгляд в тонированное заднее окно своей машины. За которым смотрели мультики ее дочери. Их дочери.

— Ты не понимаешь, с кем связалась да?.. — тон ее изменился, в нем прорвалась грубая хрипотца, возразившая моему предположению относительно того, что она стала бы умолять Пашу на коленях, если бы услышала, его речь на кухне. Очень убедительно возразила, что заставило меня напрячься. — Маш, Пашка может быть очень жестким. Вот чего я боюсь. Костя натворил дел, но я клянусь тебе своими дочками, что я сумею его переубедить. Я и его отец. Маш, просто не дай Паше… ничего сделать. До вечера. Мы все исправим. Пожалуйста, Маш, помоги мне.

Отчаяние, страх, ужас в ее голосе. Она боится Коваля. Она смертельно его боится. У нее дети, материнский инстинкт при виде вчерашнего Пашиного аффекта вывел этот страх в абсолют и, очевидно, дикие фантазии. А может не фантазии. Меня саму вчера он напугал.

Мороз пошел по коже, когда память услужливо подкинула воспоминание о его глазах. С расцветающим буйным цветом безумием на дне. С ненавистью. С отчаянной злостью. Но что, если Кристина и вправду сумеет все исправить? Но от чего его сдерживать? От чего? Я уезжала, он рылся в документах и о чем-то разговаривая с по телефону. Не хотела же уезжать. Выпроводил, мрачно улыбнувшись и сказав, что ему «нужно все подготовить». И улыбка дряная такая. Злая. Уродливая. Сжимающая сердце в тиски жалости, которую я не имею права ему показывать. Ехала в долбанный центр, умываясь злыми слезами и проклиная Костю. А теперь его жена стоит передо мной, тоже ревет и боится.

— Кристин, почему ты уверена, что он согласится на ваши уговоры? — почти сквозь зубы спросила я, напряженно глядя ей в глаза. — Почему, Кристин? Он наебал своего друга, отнял у него бизнес, оставив на нем пиздецовые долги. Твой шакал наплевал на Пашку, на их дружбу, на все то, через что они вместе прошли. Знаешь, каково это видеть, когда он этому поверить не мог? Когда сидел тупо в одну точку смотрел и не верил очевидным фактам? Что его друг, который и поднялся-то благодаря ему, приоритет деньгам отдал. Что обманул его и подставил. Что человек, которому он доверял, оказался просто жалкой гнидой, ставящей бабло выше всего. Знаешь, каково это было видеть?

— Он вернет. — Кристина твердо смотрела в мои глаза. — Вернет, Маш. Я это гарантирую. Дряной поступок, я знаю, не оправдываю. Но и ты пойми, что Коваль не из тех, кто безнаказанным оставляет попытки себя наебать. Я не понимаю, почему Костя так уверенно это сделал…

— Потому что Паше не до мести будет, потому и уверенно сделал. Паша теперь дохера денег должен из-за твоего Кости. И спрашивать будут не с твоего мужа.

— И именно это Пашу подстегнет к военным действиям. Маш, я их всех знаю дольше тебя. И я знаю, как Паша реагирует на подобное. — Она снова посмотрела на свою машину с дочерьми и прикусив губу тихо, с мольбой произнесла, — пожалуйста, помоги мне.

Из машины снова раздался смех девчонок, не подозревающих, какой урод их отец, и как их мать сейчас переживает из-за этого и боится что его за это накажут. Две дочери, маленькие совсем, не виновные в том, что их родители долбоебы. Будь ты проклят Костя!

Закрыла глаза и судорожно выдохнула. До вечера. Просто буду с ним до вечера. Неотступно. Я кивнула ей. И она снова расплакалась, с неверием и облегчением. Словно бы получила шанс выжить, спастись. Я смотрела, как она дрожащими пальцами вытирает лицо в безуспешных попытках взять себя в руки и не могла понять, как и чего она настолько сильно боится.

Ответ не заставил себя ждать. У нее зазвонил телефон. Кристина подняла трубку. И умерла. Я это видела. Жутчайшее зрелище. Будто у человека разом душу вырвали. Вырвали жестоко, грубо, со злостью. Оставив только пустое тело. Пустые глаза и восковую маску вместо лица. Я смотрела на ее неимоверно бледное лицо не скрывав своего испуга. Ее ноги подкосились и я едва ее успела подхватить.

— Кристин? Кристина! — сипло звала ее я, прижав к двери и глядя в опустошенные широко распахнутые глаза. — Кристина!

— Костю убили… — она перевела на меня расфокусированный взгляд и как-то не по-человечески жутко улыбнулась. — Расстреляли по дороге из аэропорта. Спасибо, Маш. Тебе и Паше. Будьте вы прокляты.