9

Казалось странным, что одной из моих первых целей в Стамбуле стала попытка найти хороший кусок свинины. В западной части Китая, Центральной Азии и Иране я была лишена своего любимого мяса и ожидала, что в Турции будет то же самое, так как 98 процентов населения – мусульмане. Не то чтобы я так страстно желала этого мяса, поскольку я всего пару дней назад приехала из Китая. Но турецкие гурманы, для которых я готовила китайскую трапезу, дали ясно понять: они хотят свинину.

– Вы уверены? – снова спросила я у Селин, моей новой турецкой подруги, утром того дня, когда должен был состояться этот ужин. Она должна была быть на этом ужине единственной не мусульманкой, но, как еврейка, она должна была бы, по крайней мере теоретически, придерживаться тех же ограничений. Еще было время поменять меню.

«Не дури», – читалось на лице у Селин.

– У евреев и мусульман особая любовь к свинине, – полушутя сказала Селин. И она знала, где ее можно раздобыть. Мы сели в такси, проехали вниз с возвышенности, где находится Нишанташи, район, в котором живут люди с доходом выше среднего и жила она, и остановились у автозаправки «Шелл». Как раз за колонками находился небольшой, незаметный магазинчик. Я думаю, что в тот раз впервые в жизни входила в заведение, занимающееся продажей нелегальных товаров, для покупки свинины.

На прилавке под стеклом было выставлено все, о чем я так мечтала в Центральной Азии и Иране: вакуумные упаковки с беконом и ветчиной проскутто; огромные палки салями и мортаделлы; бледно-розовые куски свиной корейки и отбивные. Один из двух братьев, которые владели магазином, отрезал тоненький кусочек мортаделлы с помощью ломтерезки, которые обычно используются в гастрономических магазинах, и предложил мне. Я быстро его проглотила, надеясь, что никто из тех, кто заправляет машины, не застигнет меня за этим делом.

У Козмы была кожа оливкового цвета, длинный нос и копна седых волос. Он сотворил крестное знамение, чтобы показать: он – православный грек. Он был одним из немногих греков, оставшихся в Турции после греко-турецкого обмена населением в начале XX века, когда христиан, проживавших в Турции, и мусульман, проживавших в Греции, сорвали с мест и переправили в Грецию или Турцию соответственно.

Козма повел нас на склад, находившийся за магазином, где на широких каменных прилавках лежало несколько свиных туш. Куски свиной грудинки были такими свежими, что на них все еще оставались следы в тех местах, где находились ребра. Здесь предлагалось брать все или ничего – если вам нужна свиная грудинка, то вы покупаете целиком грудинку одной туши, а не килограмм или полтора, как я обычно делаю. Я показала пальцем на тот кусок с жировыми прослойками, который показался мне наиболее привлекательным. Козма подхватил его, сунул под мышку, словно огромный учебник, и отправился к весам, где опустил его на них с глухим звуком. Стрелка указала на четыре килограмма. Мы заплатили Козме семьдесят пять долларов – разумную цену, в особенности если учитывать, что он был единственным в городе, кто предлагал этот товар.

На самом деле мясная лавка Козмы была одним из нескольких мест во всей Турции, где люди могли покупать свинину. Я спросила у него, как себя чувствует один из немногих мясников в Турции, работающий со свининой.

– Может, люди и шепчутся у меня за спиной, но я об этом не знаю, – ответил он, пожимая плечами. – Раньше каждую Пасху у нас перед дверьми стояла длинная очередь, но после начала финансового кризиса дела идут не так хорошо.

В магазин приходило немного покупателей, в основном это были европейские экспатрианты и рестораторы, которые в своих заведениях предлагали европейскую, китайскую и тайскую еду.

В дальнейшем я увидела бекон в меню нескольких интернациональных ресторанов в дорогих районах Стамбула, но в целом свинина была редкостью – и становилась все большей редкостью. Хотя употребление свинины в пищу на самом деле не считалось незаконным, появлялось ощущение, что это преступление. Десять лет назад в стране официально существовало девяносто свиноводческих ферм; Козма сказал, что теперь осталось только три. Турция переживает наступающую исламизацию; с тех пор как в 2003 году премьер-министром был избран Реджеп Тайип Эрдоган, по отношению ко всему немусульманскому принимаются жесткие меры. Но бизнес Козмы продолжает процветать из-за противоречащих желаний Турции – она также хочет быть принятой Западом.

– Правительство хочет войти в Европейский союз, – объяснила Селин. – Они могут сказать ЕС: «Вот видите? Мы разрешаем свинину».

* * *

После зимнего перерыва я возобновила свое путешествие и ранней весной 2011 года отправилась в Стамбул. Из Стамбула я полечу на восточную границу Турции с Ираном, чтобы соблюсти последовательность, а оттуда буду продвигаться в западном направлении, пока не доберусь до Средиземного моря. На побережье я сяду на корабль, чтобы через Грецию перебраться в Италию, где, исследовав пасту на юге и на севере, я закончу свое путешествие в Риме.

Я с неохотой снова отправлялась в путешествие. Я ехала одна, потому что Крэйг был занят своей книгой, что также требовало путешествий. Он обещал ко мне где-нибудь присоединиться, хотя вопрос о том, когда и где, остался висеть в воздухе. Я не осознавала, насколько изматывающим является путешествие, и душевно, и физически. Хотя я была опытной путешественницей, моим самым длительным вояжем было летнее пешее путешествие по Европе с рюкзаком, и я его прекратила через десять недель, устав от хостелов, достопримечательностей, которые посещают туристы, и интернет-кафе. Несмотря на то что мне очень нравится заниматься исследованиями, я не могу отнести себя к закоренелым и отчаянным бродягам, с которыми встречалась на Шелковом пути. Среди таких я могу назвать семью, которая путешествовала в карете «Скорой помощи», с ними мы познакомились в Иране, или мужчину, который начинал путешествие с женой четыре года назад, а потом развелся в пути. Я не странница по натуре, хотя мне приходилось много путешествовать по работе, и я столько лет прожила за границей. Но к тому времени, как мы с Крэйгом добрались до Тегерана, я испытывала облегчение не только от выезда из Ирана, но и при мысли о возвращении в Пекин – место, которое у нас больше всего ассоциировалось с домом.

Когда мы вернулись в нашу крошечную квартирку в хутонге, я наслаждалась самыми простыми удовольствиями.

Я заполняла стиральную машину грязной одеждой и моющим средством, радовалась при мысли о чистой одежде после того, как просто нажмешь на кнопку, вместо того чтобы бесконечно ее тереть и выкручивать в гостиничных раковинах. Я ценила запас облегчающих жизнь мелочей, которыми пользовалась постоянно. Я крепко спала, вместо того чтобы время от времени просыпаться среди ночи, забыв, в каком городе или в какой стране нахожусь. По утрам я вставала в предвкушении свежесмолотого кофе вместо растворимых частичек. А лучше всего было то, что мы с Крэйгом с наслаждением вернулись к нашей обычной жизни: мы гуляли по узким улочкам и болтали с соседями, общались с нашими друзьями-экспатриантами и ели в крошечных ресторанчиках, в которые обычно ходили, или покупали еду в ларьках. Я ела много свинины, и мы наведывались в наши любимые рестораны интернациональной кухни, все еще пытаясь забыть однообразный плов.

Я также была занята в кулинарной школе. Она быстро разрасталась. Несмотря на ее успех и прекрасный персонал, которому я полностью доверяла, мне также приходилась и самой работать там, чтобы позволить и поварам отправиться в путешествие. Один ресторатор с острова Бали нанял заведующую Вонг обучать приготовлению ее фирменных домашних блюд по-пекински и пельменей, в то время как знаменитый шеф-повар Хосе Андрес пригласил шефа Джана погостить в Лас-Вегасе и показать там свой класс. Для моих поваров это было первое путешествие за границу. Заведующая Вонг получила удовольствие от тропиков, собрала много экзотических фруктов и контрабандным путем ввезла их в Китай, где ее муж попробовал выращивать их в своем саду. Несмотря на то что шеф Джан не говорит по-английски, он подружился со всеми, с кем его пути пересеклись в Америке, от привратника в здании с дорогими квартирами, где он жил, до самого Андреса и многочисленных посетителей, включая одного, который оставил ему чаевые в размере ста долларов. Я спросила у него, что он думает об Америке.

– Лас-Вегас маленький. Почему там так мало высотных зданий? – он фыркнул. Его еще меньше тронул Вашингтон, округ Колумбия. – Он мне не понравился. Все здания старые.

Я не только не хотела уезжать из Пекина, но и революции на Среднем Востоке, получившие название «арабская весна», заставляли меня сделать паузу. В то время как в Турции все оставалось спокойно, некоторые люди говорили, что революции могут побудить к действию этнических курдов в восточной части Турции и они тоже могут устроить восстание, как делали это в прошлом.

Однако, вспоминая о первой части путешествия, я поняла, что ничто не заменит тот опыт, который я получила во время него. Когда я снова пришла в ресторан моего персидского друга в Пекине и села, чтобы поесть жаркое и кебабы, это было не совсем то, что в доме семьи Солтани в Иране. Не использовалась полынь эстрагон, которая просто не встречается в Китае, а хлеб был маленьким и круглым, напоминая питу, и лишь отдаленно напоминал восхитительный, требующий продолжительного жевания сангак. Кроме того, мне было любопытно выяснить, как еда будет меняться по мере моего продвижения на запад и где снова появится лапша. И мне больше не требовалось путешествовать по странам с авторитарным диктаторским режимом, меня ждал ряд мест, которые хорошо подходят для проведения медового месяца: Турция, Греция, Италия. Крэйг признался, что завидует мне, наблюдая, как я просматриваю книги и сайты в Интернете.

– Я с тобой ездил в Иран, а теперь я пропускаю пятизвездочную часть твоего путешествия? – спросил он, когда я паковала вещи.

В дополнение к своему зеленому рюкзаку я заполнила небольшой чемоданчик ножами, скалками, положила вок и набор китайских ингредиентов, о котором попросили люди в Турции, с которыми я связывалась: вермишель из бобов мунг, сычуаньский перец горошком и плавающую в воде медузу в плотно закрытом пакете.

– Ты всегда можешь передумать, – сказала я Крэйгу, когда он провожал меня в аэропорт.

Где-то во время первой части вояжа я забыла о своих сомнениях насчет путешествия вместе с мужем. Да, мы, конечно, спорили, и мне время от времени приходилось соглашаться на гамбургер. Но не материализовалось ни одно из моих беспокойств: все ожидали, что меня будет сопровождать муж, его присутствие никак не помешало моей автономии, и он прекрасно перенес еду. Но в то время как я привыкла к мысли о том, что мы больше времени проводим вместе, Крэйг, как казалось, привык ко времени в разлуке. Он что-то мурлыкал себе под нос, когда мы ехали в аэропорт, и все его комментарии насчет моего путешествия были оптимистичными и жизнерадостными. У меня появилось новое беспокойство: а он вообще будет по мне скучать?

По пути в аэропорт я скрывала свои сомнения. Крэйг притащил мой багаж к стойке регистрации, мы обнялись и поцеловались на прощание. Затем я села в самолет и за девять часов преодолела путь, на который у меня ушло четыре месяца, когда я путешествовала по земле.

Я приземлилась все еще с затуманенным взором, на рассвете прохладным утром и с воняющим багажом (как и следовало ожидать, протекла медуза). Но я не была готова к красоте Стамбула. Выйдя из аэропорта, я услышала призыв к молитве. Во время поездки в город по одной стороне тянулось Мраморное море, напоминая океан, а за древней стеной находились оживленные узкие улочки Старого города и деревянные дома времен Османской империи. Когда шоссе завернуло, все так же следуя вдоль моря, передо мной открылся Стамбул – гористый крупный город с историческими зданиями, с европейской пышностью в стиле неоклассицизма. Я подумала, что передо мной Голубая мечеть с известняковыми стенами, тонкими минаретами и бледно-голубыми куполами, но потом взглянула на возвышенности и поняла, что подобные живописные мечети точками стоят по всей территории. Я видела спокойное море, Босфорский пролив и бухту Золотой Рог, у причалов стояло множество суденышек. Какой контраст с пустынями Ирана и Центральной Азии! Все это свидетельствовало о том, что вторая половина путешествия будет сильно отличаться от первой.

* * *

Планы на вечеринку в Стамбуле были намечены в предыдущие недели еще в Пекине, когда я готовилась к путешествию. Я слышала, что в Турции большое значение имеют связи, как и в Китае, и, не будучи знакомой ни с одним турком, я провела небольшое исследование и наткнулась на сайт, где рекламировались гастрономические туры и кулинарные уроки в Стамбуле. Я написала по электронной почте владелице кулинарной школы, Селин, объяснила, что я – писательница, которая пишет книги о еде и, как и она, являюсь владелицей кулинарной школы, и собираюсь в Турцию. Она сразу же ответила. Потом мы общались по скайпу, и я узнала, что разница в возрасте у нас – больше двадцати лет («Ты годишься мне в дочери!» – заметила она), у нее есть шумный джек-рассел-терьер по кличке Йо-Йо, и ей нравится ткань бело-голубого цвета (я спросила, какой ей привезти подарок). «Одевайся как капуста – здесь очень холодно», – посоветовала она мне, перед тем как пригласить меня на свои экскурсии по рынкам и кулинарные уроки. Она также предложила познакомить меня со своими многочисленными друзьями, среди которых были лучшие рестораторы в стране, шеф-повара и писатели, которые пишут о еде. Самое меньшее, что я могу сделать, как сказала я ей, – это приготовить настоящий китайский ужин для нее и ее друзей. Она с большим энтузиазмом восприняла это предложение.

Селин жила во впечатляющем здании в Нишанташи, этот район примерно соответствует Верхнему Ист-Сайду на Манхэттене. Но после того как я оказалась в роскошном холле и поднялась наверх в стальной клетке лифта, я сразу же расслабилась, когда открылась дверь в ее квартиру и пухленькая женщина с вьющимися каштановыми волосами и в очках тепло поприветствовала меня и обняла.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросила она, когда я устроилась у нее в кухне, где имелся большой круглый разделочный стол с досками. Она принесла мне чашку растворимого кофе «Нескафе». Этот напиток здесь популярнее, чем кофе по-турецки, который иностранцы ассоциируют со страной. Тем не менее самым популярным напитком был черный чай, распространенный в Турции повсеместно, как и в Иране.

Селин не шутила, когда говорила мне, что любит бело-голубые вещи, – вся стена в ее гостиной была заполнена восточными фарфоровыми вазами и тарелками различных оттенков голубого, которые она унаследовала от матери. Квартира тоже была наследством. Несколько десятилетий назад ее семья владела всем зданием, а ее мать и она располагались на первом этаже. По мере того как Селин росла, а родственники умирали, здание делили на более мелкие части, некоторые остались у семьи (как квартира Селин), а другие были проданы. Комнаты, в которых она выросла, теперь занимает банк.

В течение следующих нескольких дней я узнала больше о прошлом Селин, которое могло служить иллюстрацией к мультикультурному наследию Турции. Ее предков изгнали из Испании во время инквизиции, они перебрались через Средиземное море в Стамбул, после того как услышали, что султан принимает евреев. Хотя в период Османской империи в Стамбуле проживало 200 000 евреев, к началу XXI века их число сократилось до менее двадцати тысяч – и оно продолжает сокращаться и дальше по мере того, как Турция становится все более консервативной. Несмотря на то что Селин какое-то время жила в Израиле, она осталась верной Стамбулу. И хотя она не была набожной, в праздники она готовила традиционные для сефардов блюда типа вытяжного теста, фаршированного копчеными баклажанами, и открытый пирог с цукини и укропом.

Селин была единственным ребенком женщины, которая стала совершеннолетней в тот период, когда Ататюрк, основатель Турецкой Республики, дал больше прав женщинам. Мать была успешной бизнес-леди, которая импортировала из Европы модную одежду и развелась с отцом Селин, когда обнаружила, что он волочится за другими женщинами. Обжегшись на этом опыте, она вырастила Селин так, чтобы девочка была самодостаточной. Но независимость Селин была подорвана в колледже, после того как она попала в серьезную автомобильную аварию, произошло это во время свидания. И только после многочисленных операций и нескольких лет, проведенных в постели, она смогла восстановиться и окончить колледж. Когда мы познакомились, Селин все еще хромала, у нее остался шрам, который шел над внешним краем глаза. Но даже при этом она следовала примеру матери в плане независимости, никогда не вышла замуж и не имела детей.

Селин познакомила меня с Джаном (имя пишется «Кан», а произносится «Джан»), бойфрендом, который жил у нее уже пять лет. Хотя многие турецкие евреи выбирают себе партнеров внутри своей общины, Селин этому правилу не следовала. Как и все ее предыдущие бойфренды, Джан был мусульманином. Это был мужчина средних лет с красным обветренным лицом – он много плавал по Босфору, и поэтому цвет лица у него изменился. Она называла Джана своим мужем при нашем разговоре по скайпу, а когда мы встретились лично, пояснила, что так обычно проще представить свое семейное положение в соответствии с принятыми в обществе нормами. Ее кулинарная школа процветала, и именно она зарабатывала деньги в этой паре. Она купила ему лодку, чтобы он мог зарабатывать с ее помощью. Селин нисколько не интересовал брак.

– Мне не требуется благословение правительства и одобрение им моей связи, – сказала мне Селин. – Когда выходишь замуж, начинается «Я твоя собственность, ты моя собственность». Более романтично не быть женатыми.

У Селин появилась мысль открыть кулинарную школу примерно десять лет назад, когда она работала турагентом. Они вместе с матерью во время отпуска в Новом Орлеане посетили кулинарный урок креольской кухни. Почему у них нет ничего подобного в Стамбуле? – задумалась она. Вернувшись в свое турагентство, она поделилась идеей с начальницей, но она ей не понравилась. После 11 сентября число туристов сократилось, и агентство вскоре закрылось. Это стало толчком для Селин, который ей требовался, чтобы открыть «Турецкие ароматы».

Как и я в Пекине несколько лет назад, Селин использовала вечеринки у себя дома в качестве модели своей кулинарной школы. Когда она росла, они с матерью приглашали друзей на вечера различных кухонь мира. «Один вечер мы готовили балинезийские блюда, в другой – китайские», – сказала она. Работая турагентом, Селин подрабатывала у себя дома – приглашала знакомых и учила их готовить иностранные блюда. К ней стала регулярно приходить группа женщин – пластических хирургов. «Я составляла меню и запасалась всеми необходимыми ингредиентами. Женщины готовили. Это был кулинарный клуб», – сказала она. После закрытия турагентства она решила несколько видоизменить свои уроки, чтобы привлекать иностранных туристов, которые стали возвращаться в Турцию. Селин переделала кухню, снесла стену, чтобы соединить ее со столовой, и дала рекламу уроков в Интернете. Она учила гостей готовить типичную турецкую еду, которую они затем сами и съедали у нее в просторной столовой. Чтобы снять завесу тайны с ингредиентов, она также разработала пешие кулинарные экскурсии. Всего через несколько лет, которые совпали с широким распространением Интернета и мировым бумом кулинарного туризма, бизнес Селин стал очень успешным. Она принимала сотни посетителей в год, ее рейтинг постоянно рос на сайте TripAdvisor.com, и ей даже иногда удавалось опередить по популярности такие традиционные достопримечательности Стамбула, как Голубая мечеть и собор Святой Софии.

– Но я не хочу слишком сильно радоваться, потому что это приносит неудачи, – сказала Селин в первый вечер, когда мы познакомились, и потерла браслет, украшенный талисманом от сглаза – голубым глазом. Этот талисман я видела по всей Центральной Азии и в Иране. Селин сменила тему и спросила меня насчет меню китайской трапезы, которую я планировала приготовить. Мы просмотрели список того, что мне требовалось купить. – Ты уверена, что тебе нужен всего один килограмм курицы и один килограмм молодой баранины? – спросила она. – Должна тебя предупредить: турки много едят.

Я заверила ее, что при планируемом количестве блюд еды будет достаточно на двадцать гостей. Я не знала про аппетиты турок, но я ориентировалась на самых больших едоков в моей кулинарной школе – австралийцев, немцев и американцев.

– Я думаю, что все нужно купить в двойном размере, – сказала мне Селин. – На всякий случай.

Когда мы вернулись от мясника, у которого покупали свинину, я обнаружила, что она увеличила количество продуктов, которые я назвала, в три раза, а в некоторых случаях и в четыре. Полки и ящики в ее холодильнике были забиты сельскохозяйственной продукцией и мясом, а еще больше лежало на стоявшем по соседству разделочном столе.

После того как я нарезала свинину кубиками, я ее слегка обварила. Домработница Селин скорчила гримасу. Эта женщина средних лет, которая носила головной платок, будет единственной набожной мусульманкой в компании в этот вечер.

– Не обращай на нее внимания, – беззаботно сказала Селин.

Несколько подруг Селин пришли вскоре после полудня. Они тоже выразили беспокойство из-за количества продуктов. Пока мы готовили, женщины то и дело спрашивали, достаточно ли я купила еды. Двух пакетов прозрачной вермишели достаточно для салата? А как насчет курицы? Этого просто не может хватить на двадцать человек!

Они наблюдали, как я готовлю гигантскую порцию жареного риса, которая мне самой размером (но не вкусом) напомнила гигантские котлы с пловом в Центральной Азии. Диаметр вока, который Селин раздобыла для этого мероприятия, соответствовал диаметру колеса, подходящего для грузовика. Он был наполнен рисом, молотой свининой, креветками, морковью, грибами шиитаке и яйцами и оказался таким тяжелым, что я не смогла его поднять.

– Этого достаточно? – скептически спросил кто-то.

– Вы уверены, что там достаточно чеснока? – спросила еще одна женщина, внимательно рассматривая другое блюдо. – Турки любят, чтобы чеснока было много!

– Это блюдо нужно побольше посолить, – объявила еще одна подруга Селин, писательница, которая пишет о еде. Она буквально зажала меня в углу, поймав между блюдами, чтобы пригласить – или, скорее, приказать мне прийти к ней домой. – Мне придется прочитать вам лекцию о турецкой еде. Видите ли, никто больше не скажет вам, что вы ничего не знаете о турецкой еде, но я должна это исправить. И никто не знает больше о турецкой еде, чем я.

Я показала им, как делать пельмени, терпеливо все объясняя, пока замешивала и раскатывала тесто для оберток и лепила пельмени.

– Похоже на наши манти, – заметил кто-то.

Я подумала, что это звучит интригующе. Но я не успела задать никакой уточняющий вопрос, потому что еще одна женщина спросила:

– А вы не думаете, что нам нужно начать готовить их прямо сейчас?

Затем писательница снова оказалась рядом со мной, вопросительно посмотрела на меня и показала пальцем на котел, наполненный предварительно обжаренной свининой.

– Это вся свинина, которую вы думаете подавать? – спросила она.

Я выдавила из себя улыбку и сказала писательнице, пишущей о еде, что ценю неожиданный энтузиазм, который вызывает у нее свинина, но да, это вся свинина, которую я собираюсь готовить.

– А пельмени могут подождать! – повернулась я ко второй женщине.

После этого все как-то смягчились и подобрели. Пока мы готовили еду, я узнала, что китайская кухня имеет счастье считаться элитной в Турции. Из-за того, что страна была закрыта для остального мира после падения Османской империи и до 1980-х годов, туда попадало очень мало иммигрантов, и дешевые заведения с едой на вынос здесь не закрепились. Китайская кухня до сих пор является редкостью и роскошью.

– Три лучшие кухни мира – это французская, китайская и турецкая, – сказала мне одна женщина, и эту фразу я буду постоянно слышать во время путешествия по всей стране. Большинство жителей Стамбула ассоциировали китайскую кухню с дорогим рестораном под названием «Дракон», который процветал в одной пятизвездочной гостинице начиная с 1990-х годов и только недавно закрылся.

Я также узнала, что представляют собой собравшиеся женщины, и это объяснило, почему они такие самоуверенные и упрямые. Писательница, которая пишет о еде, была одной из самых успешных в Турции. Еще одна гостья была бывшей начальницей Селин, очень искушенной, потому что росла в Лондоне и путешествовала на Дальний Восток. Пара, мать и дочь, владела рестораном в Старом городе, в котором предлагалась кухня их родного Крита. Айсе, мать, была разведена.

– Все в наши дни разведены, – сказала она со смехом. – Это модно.

Поскольку все помогали, мы успешно справились с приготовлением ужина. В семь тридцать, когда пришли почти все гости, мои трудолюбивые помощницы помогли мне все расставить, чтобы пиршество могло начаться без задержек.

Поскольку моя работа закончилась, я налила себе бокал красного вина и болтала с подругами Селин. Молодая женщина по имени Дидем недавно вернулась из Нью-Йорка, где училась во Французском кулинарном институте и стажировалась в дорогом «Eleven Madison Park». Она недавно открыла ресторан, отражающий дух Элис Уотерс, основательницы «Berkeley’s Chez Panisse», которая одной из первых стала выступать за употребление экологически чистых продуктов, также именуемых органической едой. Еще одна женщина, Семса, управляла рестораном, ориентированным на район, в котором живут женщины, имеющие много свободного времени. Семсой также звали безмолвную жену человека в Туркмении, к которому мы ездили в гости и который зарезал барана в нашу честь, но общим между женщинами было только имя. Турецкая Семса оказалась крупной рыжеволосой женщиной, руки которой сформировались годами замешивания теста и изготовления мучных кондитерских изделий. Когда я спросила у нее, чувствовала ли она когда-нибудь дискриминацию, как женщина в индустрии, где доминируют мужчины, она ответила:

– А кто посмеет-то? – причем сказала она это с такой угрозой, что я тут же пожалела, что спросила.

Эти женщины имели независимые суждения, и их мнение во многом совпадало с тем, как Турцию воспринимают за ее пределами – как современное государство, но мне также удалось из них вытянуть, что страна не является такой прогрессивной, как пытаются представить средства массовой информации и правительство. Уже после приезда я узнала, что становится все труднее и труднее купить свинину и уезжает все больше евреев. Турция оказалась между Востоком и Западом и находится в опасном месте, как сказала Майси, бывшая начальница Селин. Консерваторы в правительстве, включая премьер-министра, хотят законодательно принять меры, чтобы снизить количество потребляемого алкоголя и заставить женщин покрывать голову.

– Если будет так, как они хотят, то мы можем пойти путем Ирана, – сказала она. – Но мы не станем с этим мириться!

Еще одна женщина указала, что их группе повезло в стране, где статус женщины во многом зависит от ее богатства, образования и места жительства.

– В этой стране все еще совершаются убийства чести, – сказала она.

На меня произвели большое впечатление серьезные и одновременно эмоциональные разговоры, которыми я могла наслаждаться с этими женщинами; они очень сильно отличались от сдержанных обменов мнениями, которые у меня были с другими женщинами во время путешествия. И я была признательна им за помощь, благодаря которой удалось все сделать вовремя.

– Понимаете, турки очень нетерпеливые люди, – заметил кто-то.

Еще одна женщина отметила в турчанках их честность. Поэтому, когда я попросила их высказать свое мнение об ужине, я внутренне напряглась. После некоторого молчания был вынесен вердикт: хотя одно или два блюда получились очень острыми, все остальное выдержало испытание. А когда я спросила, что им понравилось больше всего, ответ был единогласный.

– Нам очень понравилась свиная грудинка! – объявили они.

* * *

После китайского ужина я обратила внимание на турецкую еду. Селин научила меня в своей кухне приготовлению домашних блюд, многие из которых были фаршированными: мучные изделия из вытяжного теста под названием борек фаршировали сыром, овощами и разными видами мяса, скатывали в форме сигар, треугольников и спиралей, перед тем как жарить на сковороде в большом количестве масла. Для приготовления фаршированных баклажанов под названием карниярик требовался длинный сладкий азиатский сорт этого овоща, который фаршировали молотой говядиной и пастой с красным перцем. Эта мягкая, неострая приправа является одним из определяющих ароматов турецкой кухни. Однако после занятий Селин уставала. Я узнала, что силы ей дает не приготовление еды, а выход на улицу и прогулки по улицам Стамбула.

Так что однажды утром я присоединилась к семейной паре американцев и отправилась вместе с ними на кулинарную пешую экскурсию с Селин. На протяжении шести часов она показывала нам примеры того, что едят на улице, а интригующие ингредиенты нам демонстрировали торговцы, с которыми она подружилась за годы жизни в Стамбуле. Мы начали с европейской стороны, на рынке специй, а закончили в Азии, в известном ресторане. Я быстро поняла, что является ключом к успеху Селин: она предлагает натуральный продукт.

Стамбул благословен щедрыми дарами природы, которые делают его одним из самых интересных мест в мире с точки зрения еды.

Я всегда любила уличную еду. Она привлекательна для живущего во мне ребенка, более молодой Я, а ребенком я никогда не любила сидеть за столом вместе со взрослыми. Я все еще чувствую, что нет лучшего способа познакомиться с городом, и с некоторой долей подозрения отношусь к любой культуре, у которой нет уличной еды. Плюс физическая нагрузка, которая предполагается при ее поиске, помогает сжечь потребленные калории, как именно это было в тот день с Селин.

Я слышала, что легкие перекусы и небольшие блюда под названием мезе составляют существенную часть турецкой кухни, но не ожидала такого разнообразия. Можно было перекусить морепродуктами, которые варьировались от жареных мидий в лимонном соусе с хлебными крошками и молотыми грецкими орехами до маринованной селедки, фаршированной оливками и болгарским перцем. Сладости – причем продукция была очень сладкой – включали, например, жареные шарики теста, которые поливали густым медом, и посыпанные сахарной пудрой квадратики под названием «Турецкое наслаждение», которые нужно долго жевать. Они бывают различных видов: от фруктовых с самыми разными фруктами до экзотических ароматов типа смолы мастикового дерева, которая по вкусу напоминает колосистую мяту. Также предлагались божественные куски слоеной баклавы, наполненной фисташками и залитой сиропом, ее продавали в лавке, где пахло теплым сливочным маслом.

В первые дни в Турции я сама ходила по Стамбулу и случайно натыкалась на кулинарные напоминания о тех местах, по которым я уже проезжала. Бесконечные баночки с йогуртом без добавок по цене пять фунтов стояли одна на другой в холодильнике в супермаркете и напомнили мне о пастбищах в Центральной Азии и витринах магазинов в Иране. Оказавшись на маленькой боковой улочке, я позавтракала в ресторане, где лепешки в форме дисков напомнили мне аналогичные круглые лепешки на Востоке. Я даже нашла кое-что, напомнившее мне про Пекин – в кондитерских оказались хрупкие сахарные полоски, напоминающие по виду лапшу, они лежали горками и назывались «сахарные волоконца». Это копия императорского китайского десерта под названием «драконовые ниточные печенья». К этому имела какое-то отношение монгольская династия Юань, власть которой распространялась от Пекина до Малой Азии и за ее пределы? Или это кулинарное эхо просто является результатом дружеских отношений и товарообмена между Османской империей и более поздней династией Мин?

В результате своих исследований мне не удалось найти никакой определенной связи, хотя я узнала, что турки проследили путь этого продукта далеко на восток, в Иран, – там имеется подобная сладость под названием пешмек. А еда, которую показывала Селин, вызывала еще больше вопросов. В маленьком заведении, где продавалась выпечка, она обратила мое внимание на тарелку, где слоями лежали большие плоские листы пасты поверх пышного легкого сыра, который напомнил мне рикотту.

– Я называю это турецкой лазаньей, – сказала Селин, когда мы пробовали маленькие квадратики, имеющие особый вкус. Этот су борек был первым блюдом с лапшой, которое я увидела после супа с вялой лапшой в Иране. Хотя в ближайшие недели я узнала, что лапша не является основной составляющей в турецком меню, определенные блюда с макаронными изделиями будут появляться в привлекательных формах, намекая на связи с Китаем и Италией.

На рынке специй мы остановились у прилавка, на котором были выставлены куски и круги сыра. Раньше я ассоциировала сыр почти исключительно с Европой и Западом, хотя, конечно, этому предположению уже был брошен вызов «императорским сыром» в Китае и паниром в Иране. Как и иранцы, турки любят сыр, подобный фета, который называется у них бейяз пейнир. Он продается белыми блоками, на которых указывается содержание соли и жира и, как и в случае вина, возраст и название деревни, из которой его привезли. В некоторые виды добавляются травы, их плетут, как косу, другие напомнили мне греческий халуми и швейцарский грюйер. Селин показала на популярный жирный овечий сыр, который был более твердым и менее острым, чем фета, а по вкусу напоминал проволоне. Название кашар звучало похоже на «кошерный», и это заставляло предположить, что он появился в еврейской общине. Также предлагался голубой сыр с прожилками из Центральной Турции, который напомнил мне французский рокфор.

Вместе с сыром можно было купить и хлеб – еще один предвестник того, что ждало меня на Западе. Мальчики-разносчики вешали пластиковые пакеты с багетами европейского вида на дверные ручки домов, расположенных недалеко от базара. Но турецкий хлеб также заставлял вспомнить и о Востоке. Перед причалами, где мы садились на паром, чтобы отправиться на азиатскую сторону, уличные торговцы толкали деревянные тележки, заполненные симитами, которые выглядели как бэйгелы и снова напомнили мне хлеб, который мы ели в Синьцзяне.

Оказавшись на азиатской стороне, мы стали пробираться по узким неприглядным улочкам к знаменитому ресторану под названием Ciya. За годы своего существования он превратился в заведение, славящееся среди людей самых разных национальностей, любящих вкусно поесть, благодаря фирменным блюдам из далеких деревень по всей Турции, которые его основатель Муса привез в Стамбул. Обед там дал мне предварительное представление о том, что я встречу во время путешествия по стране. Пекари раскатывали длинные лепешки пиде в форме языка и обмазывали их айраном, жидким йогуртовым напитком, который в одинаковой степени популярен в Центральной Азии и Турции. Потом пекари отправляли этот хлеб в печь, где он надувался, словно воздушный шар. У нас на столе пиде медленно сдулся. Его подавали вместе с несколькими мезе, включая мухамару – острую подливу с красным перцем, популярную на всем Среднем Востоке. Также нам подали нарезанный кубиками баклажан; холодные дикие зеленые травы, просто политые лимонным соком и оливковым маслом. Мы не были готовы к тому, чтобы еще плотно обедать после того, как мы столько перекусывали во время нашей экскурсии, но именно это намеревалась заставить нас сделать Селин – хотела нас раскормить, чтобы мы стали такими же жирными, как свиньи у Козмы.

Блюда приносили одно за другим, меняя их довольно быстро. После мезе нам подали белый крем-суп с кусочками чеснока (ингредиент, которым я пользуюсь в Китае) и ниточками шафрана. Затем принесли кофте – хрустящие и аппетитные мясные шарики из молодой баранины, покрытые булгуром; сочные внутренности молодого барашка, фаршированные молотым мясом опять же молодого барашка; пассерованную окру из деревни в Центральной Турции. Мы не успели даже возразить, как перед нами поставили десерт – сладкие шарики чего-то, что мы не смогли идентифицировать даже после того, как их попробовали. Селин раскрыла тайные ингредиенты: баклажаны, томаты и дыню сушили, перед тем как варить в сахаре, а сверху покрывали густыми топлеными сливками каймак, которые оказались так же восхитительны, как молочные продукты из дикой местности в Киргизии.

Перед тем как уехать из Стамбула, я еще раз зашла в «Ciya», чтобы поговорить с Мусой. Когда мы закусывали лепешками, запивая их чаем с полынью эстрагон, он спросил про Китай, сказав, что является сторонником коммунизма. Подобное я слышала от ряда турок, а в дальнейшем и итальянцев. Я заметила, что сама в большей мере американка, чем китаянка, и в любом случае Китай теперь уже больше не такой уж коммунистический. Муса сказал мне, что недавно начал выпускать журнал, посвященный поиску связей между едой и географией. В огромном количестве маленьких турецких деревень есть свои собственные, отличные от других традиции приготовления пищи. Как сказал Муса, это произошло из-за различий в климате и местности. Если география так важна, то как насчет истории? – спросила я. Разве передвижения людей не повлияли на питание? Конечно, сказал он, перед тем как повторить миф, который я раньше слышала много раз: «Марко Поло совершенно точно привез лапшу из Китая в Италию! Это бесспорно». Я улыбнулась и сделала еще один глоток чая с полынью эстрагон.

* * *

Еще одним гостем на китайском ужине был Батур, дружелюбный турок в возрасте под сорок, который пригласил меня в кухню своего ресторана. «Asitane» находился рядом со Старым городом, по соседству с церковью Хора, которая восходит к византийской эпохе, когда Стамбул и Рим были столицами Священной Римской империи. В ресторане предлагалась кухня Османской империи, туда захаживали богатые турки, завсегдатаи модных курортов и богатые путешественники. Батур хвастался, что Дэн Браун, автор «Кода да Винчи», недавно посетил его ресторан, как и знаменитый шеф-повар Энтони Бурден. Его шеф-поваром была молодая женщина, которая обучалась во Франции и недавно вернулась в Турцию.

Просторный ресторан был оазисом изобилия и богатства – в отличие от многих заведений на Шелковом пути. Персонал натирал деревянные полы до блеска и то и дело поправлял висевшие на стенах в рамках изречения на арабском. Белые скатерти на столах аж хрустели, на них стояли вазы с нежными фуксиями. Мягкие кресла были обиты зеленым и лиловым бархатом. Красивые официанты, одетые просто в белые, застегнутые на все пуговицы рубашки и черные брюки, проверяли, чтобы бокалы с вином и стаканы с водой регулярно пополнялись. Батур часто выходил в зал в обеденное время и во время ужина, когда наблюдался наплыв посетителей, чтобы проверить список забронированных столиков и поболтать с друзьями. По вечерам выступали музыканты, исполняя классическую музыку на традиционных струнных инструментах.

В Стамбуле мне довелось встретить несколько женщин, работающих шеф-поварами, но ни одна из них не походила на Бенги, шеф-повара Батура (ее имя произносится с твердым «г»). Это была маленькая женщина с нежными чертами лица, которая стягивала волосы в хвост. Ее личность компенсировала то, чего недоставало во внешности. Вне кухни она часто носила кожаный пиджак, голос у нее был хрипловатый от того, что она много курила, пуская дым кольцами. Когда я с ней познакомилась, ей делали сложную татуировку, она покрывала ее руку в виде вытянутого огорода, и в то время ей как раз медленно вводили нужные цвета. Она была во многом похожа на Гордона Рамси, а когда я заглянула на ее страничку в Фейсбуке вскоре после возвращения из путешествия, то увидела, что она там цитирует этого известного британского повара: «Приготовление пищи – это то, на что наблюдается самый большой спрос. Это подобно самой поразительной эрекции, когда ваш член сверху посыпали виагрой и которая все еще сохраняется через двенадцать часов».

Биография Бенги отличалась от типичной биографии турецкого повара. Многие происходили из семей, где приготовление пищи является наследуемой профессией. Большинство ресторанов в Стамбуле специализируется или на кебабах, или на морепродуктах. Со времен Османской империи повара, специализирующиеся на кебабах, часто родом из города Болу, расположенного примерно в 240 километрах к востоку от Стамбула. В ресторанах, предлагающих морепродукты, обычно работают курды из Юго-Восточной Турции. В отличие от них Бенги была из Анкары, столицы страны, и выросла в семье из высшего слоя среднего класса. Ее мать была врачом, а отец политиком, они развелись, когда она была еще маленькой. Поскольку Бенги была единственным ребенком у занятых карьерой родителей, то часто сама себе готовила еду.

– Когда я была маленькой, мне постоянно хотелось что-то создавать, – сказала она мне. – Но художница из меня плохая. Поэтому приготовление пищи оказалось единственным способом, через который я могла выразить себя.

Однако она воспринимала приготовление пищи как хобби до последнего курса колледжа. После того как она потратила бесконечное количество часов на написание дипломной работы по социологии, она решила, что не хочет провести свою жизнь за письменным столом. Поэтому после окончания колледжа она поступила в кулинарную школу. Мать поддерживала ее, но отец принял новость без энтузиазма. Она окончила колледж третьей ученицей на курсе, и отец сказал ей, что бросить то, чему она училась, будет неразумно. Они тогда вместе обедали в эснаф локантаси – заведении, наиболее близком к кафетерию, которое ориентировалось на торговцев. Отец показал на повара за стойкой, который поварешкой раскладывал жаркое по тарелкам. «Ты хочешь быть такой, как он?» – спросил он. Поскольку в Турции было мало признанных кулинарных школ, Бенги отправилась в Европу. Однако вместо того, чтобы поступать в «Cordon Bleu» или другие заведения такого уровня, как делает большинство иностранцев, Бенги поступила в профессиональное училище в Париже под названием «Ecole Gregoire-Ferrandi». Ее там научили дисциплине – такой, какая должна быть на кухне. Как она сказала, «там повара кричали на тебя, если опаздывала», – а потом она проходила стажировку в ресторане с одной мишленовской звездой. Вскоре после этого она вернулась в Турцию.

Как раз когда приехала Бенги, Батур стал генеральным директором «Asitane», который его отец, успешный бизнесмен, открыл почти два десятилетия назад. Ресторан был проектом для удовлетворения собственного тщеславия и на протяжении многих лет работал в убыток. Другие члены семьи хотели его закрыть, но Батур надеялся изменить положение вещей. Однако после того, как он занял директорский пост, он понял, что работа гораздо более трудная, чем он думал. Он никогда не работал в кухне, а повара, которые там готовили на протяжении многих лет, не принимали своего нового босса.

– Мне приходилось иметь дело с поварами, которые обычно выключали плиту в середине приготовления блюда, если заканчивалась их смена. Они работали, как охранники в банке, приходили в девять утра и уходили в шесть, – сказал Батур.

Батур и Бенге случайно познакомились через общих друзей, и он сразу же нанял ее на работу. У нее была страсть к приготовлению еды, которую искал Батур. Плюс ее происхождение из высшего слоя среднего класса и профессиональная подготовка позволяли ей установить личный контакт как с поварами, так и с боссом, и она стала важным связующим звеном между ними. Батур нанял ее шеф-де-парти, но, самое важное, как «крота», который поможет ему выяснить, что именно происходит.

Все повара были мужчинами, и их озадачило появление Бенги, но они к ней хорошо относились и уважали. Батур с Бенги позднее узнали, что к ней так относились, поскольку подозревали, что она – подружка Батура.

– Там собрались самоуверенные и много мнящие о себе мужчины. Но я уже привыкла к такому сексизму, – сказала мне Бенги, закатывая глаза. – Вы только подумайте об этом: султаны всегда были мужчинами.

Бенги сообщала Батуру, кто работает, а кто не выполняет своих обязанностей, и в это время персонал также строил заговоры. Через несколько месяцев после прибытия Бенги начался бунт: три повара резко уволились и отправились работать в другой османский ресторан, расположенный в другой части города, – и это во время Рамадана, времени года, когда больше всего работы вечером, когда люди приходят ужинать. С оставшимися поварами и посудомойками, которые взяли на себя часть обязанностей по приготовлению пищи, кухня едва справилась в этот праздничный месяц. Вскоре после этого Бенги повысили до должности главного шеф-повара. За те два года, которые она работает в ресторане, в кухне сформировался постоянный коллектив, ресторан прекратил нести убытки, и международная известность «Asitane» выросла.

Ресторан делал упор на кухню Османской империи и, таким образом, привлекал тем, чего нет у рыбных и кебабных ресторанов. Когда отец Батура впервые подумал об открытии ресторана, он не имел в виду кухню Османской империи. Конечно, с XV по XX век Османы правили Турцией и соседними областями, включая Грецию, Балканы и части Среднего Востока и Северной Африки, и оставили после себя устойчивое влияние на этнический состав Турции. Многие турки могут проследить свою родословную и найти предков в этих соседних областях. Я встречала потомков греков, болгар, египтян, афганцев и сирийцев. Но в последние столетия правления Османов, когда империя распадалась, она погрязла в трясине коррупции и неэффективного правления, и турки не особо гордятся прошлым. Ататюрк постарался забыть об Османской истории и сконцентрировал внимание на связях страны с Центральной Азией. Он раструбил про тот факт, что первыми поселенцами на полуострове Малая Азия были тюркские кочевники, которые пришли с Востока. Ататюрк также черпал вдохновение на Западе: он расширил права женщин, отказался от арабского шрифта в пользу римского алфавита и заставил людей брать фамилии (тюрки, как персы и другие группы кочевников в регионе, традиционно имели только имена).

Один друг отца Батура, историк-любитель, всегда интересовался Османской эпохой и убедил отца Батура в том, что его концепция должна сработать. В конце концов, приготовление пищи было важным для Османского двора – кухни, которые можно посмотреть до сих пор, занимали десять величественных зданий во дворце Топкапы в Стамбуле, где жили султаны Османы. Они нанимали сотни поваров, каждый из которых специализировался в своей области – супы, пилавы, кебабы, овощи, рыба, хлеб, печенье, халва(турецкая сладость), сиропы и варенья, напитки. Королевские кухни кормили примерно десять тысяч человек в день и поставляли блюда по всему Стамбулу людям со связями. Приготовление пищи также имело символическое значение. Названия рангов у янычар, военной элиты Османской империи, которых подбирали в различных регионах империи, было связано с кухней: командующих называли «суповары», других высокопоставленных офицеров именовали «старший повар», «пекарь» и «готовящий оладьи». До сих пор используется выражение «перевернуть котел», которое означает мятеж в войсках.

Однако имелось одно серьезное препятствие для создания османского ресторана: было очень мало рецептов, если они вообще были. Повара хранили свои рецепты в секрете. Друг отца Батура начал по крупицам собирать рецепты, изучая книги по истории, османские гроссбухи, в которых записывались покупки, и дневники иностранцев, которые приезжали в страну. В меню «Asitane» стояли даты, указывающие, когда это блюдо подавали во дворце.

Как и во время других турецких трапез, в «Asitane» все начиналось с супов и мезе. Затем подавали основное блюдо – мясо или морепродукты, часто с салатом или аппетитными пирожками под названием борек. И наконец, имелся очень большой выбор десертов, причем иногда один десерт мог состоять из нескольких блюд. Поскольку ряд блюд восходил к XV веку, использовалось мало ингредиентов из Америки – было заметно отсутствие помидоров и картофеля.

Я также обратила внимание, что орехи, гранаты, сухофрукты и мясо используются в большем количестве, чем во время обычной турецкой трапезы. Интересно отметить, что сосредоточение внимания на этих ингредиентах, которые использовались в старину, делало пищу более похожей на то, что я пробовала в Иране и Центральной Азии. Это показывало, как торговля по Шелковому пути оказывала влияние на еду в старые времена. Как и кебабы, некоторые из самых популярных блюд ресторана имели что-то общее с персидскими блюдами. Мутанкана – предварительно обжаренная баранья нога, тушенная с абрикосами, изюмом и миндалем, напомнила мне о хорештах, включающих мясо и сухофрукты; жареный морской окунь был приправлен соусом из двух краеугольных камней иранской кухни: розовой воды и шафрана. Айва пекмезли долмаси – айва, фаршированная молодой бараниной, говядина и рисовый пилав приправлялись виноградной мелассой, ингредиентом, который я впервые увидела в доме Нура в Синьцзяне, еще в Китае. Один ингредиент времен Османской империи в кухне приспособили по своему усмотрению. Это было масло, на котором готовили еду. Повара не брали бараний курдюк, а пассеровали с оливковым и сливочным маслом, чтобы блюда стали более полезными и легкими для усвоения.

– Мы готовим для семидесятилетних японских туристов, – сказал Батур. – Если дать им курдюк, то у них случится сердечный приступ.

За последние пару лет Бенги приготовила блюда по более чем двумстам рецептам из собранных. Она экспериментировала, используя различную технику, чтобы мясо было нежным и сочным, а соусы более интересными (например, она придумала розовый соус бешамель для одного из мясных блюд), и подача тоже была творческой.

– Если честно, я подумала, что еда тут дерьмовая, когда только приехала, – сказала мне Бенги, как и обычно, без обиняков.

Она наняла молодых, любящих свое дело поваров, включая еще двух женщин. Буркак (имя означает «пшеница») раньше была художницей, у нее была проколота губа, и она недавно окончила новый кулинарный институт в Стамбуле, а Эсра недавно окончила среднюю школу, у нее была бледная кожа, и она порхала по кухне, будто фея, грациозно перемещая тяжелые котлы, в которых готовилось жаркое. Также в кухне работал еще один иностранец, стажер из Южной Африки, которому было около двадцати пяти лет, по имени Марк. Несколько поваров старой школы, которые работали в заведении раньше, смогли перестроиться и подладиться под новое руководство «Asitane», например одного из них звали «дядя» из-за возраста.

Обстановка в кухне резко контрастировала со степенностью обеденного зала. Кухня была от него отделена двумя дверьми, открывающимися в любую сторону, и представляла собой какофонию звуков, которые соревновались с пронзительной музыкой, льющейся из динамиков. Шипение жарившегося мяса и тушащихся пилавов, а также жужжание ручных блендеров, которые взбивали холодные приправы и соусы, подчеркивалось и перемежалось «Talking Heads», «Metallica» и Майклом Джексоном, от такого саундтрека даже дядя частенько начинал приплясывать.

Несмотря на упор на королевскую османскую кухню, мне больше всего понравились блюда, которые выдержали испытание временем.

От Марка из Южной Африки я узнала основной рецепт приготовления рисового пилава, который оказался таким же восхитительным, как пилавы в Иране. Для начала нужно несколько часов вымачивать круглозерный рис в воде. Потом он слил воду и пассеровал рис в оливковом масле, соли и небольшом количестве сахара. Он добавил нарезанный кубиками корень сельдерея и щедрый кусок сливочного масла. («Сливочное масло – это секрет ресторанной кухни», – сказал он мне и подмигнул.) Он опустил рис в куриный бульон и дал этой смеси потушиться, пока не испарилась вода. Как и в Иране, рис сопровождало тушеное мясо или кебабы. Марк и другие повара готовили разные вариации основного пилава, которые были одинаково восхитительны и почти так же разнообразны, как и персидские. Они включали орехи, баклажаны, помидоры, чечевицу, куриную печень и сухофрукты. Моей самой любимой комбинацией была смородина и кедровые орехи. Иногда повара добавляли тонкую пшеничную лапшу (как в Иране), молотый булгур или перловку, чтобы усилить плотность пилава.

– Это поразительно, уверяю вас, – сказал мне Марк. – В Южной Африке мы только варим рис в кипящей воде – и все.

От одной из посудомоек пожилого возраста я узнала, как готовить борек самого высокого качества. Вместо того чтобы покупать тесто, как делают во многих домах и ресторанах, персонал «Asitane» месил и раскатывал свои собственные огромные круги вытяжного теста, которое в Турции называется юфка. Они даже лучше управлялись со скалкой, чем Андреа и шеф Джан, – они катали и болтали скалку по массе, пока тесто не становилось супертонким, легким и прозрачным. Посудомойка разделила лист теста на квадратики и разложила смесь сыра и лука-порея поверх каждого, затем свернула пирожки длинными веревками, закатывая в них начинку. Запечатав края с помощью яичных белков, она свернула их таким образом, что получились круглые, подобные цветам изделия, именно поэтому эти пирожки называются «розовый борек». Пирожки жарились в большом количестве масла, а потом подавались с медом. Сладкие аппетитные ароматы и хрустящая корочка юфки навсегда остались у меня в памяти.

От дяди я узнала, как делают кофте – пирожки с мясом, которые распространены по всей Турции. Это блюдо едят каждый день, и оно было слишком обыденным, чтобы включать его в меню, но его подавали на обеды персоналу. Версия, которую я научилась готовить, называлась кадинбуду кофте, или кофте —«женское бедро». Дядя смешал мелко порубленную говядину с черным перцем, петрушкой и мятой, потом добавил смесь готового и неготового риса, что, как он сказал мне, придает кофте правильную плотность. Как и в Китае, самым важным считались вкусовые ощущения – как оно будет во рту. Он придал смеси форму пирожков, обмакнул их в муку и яйцо, потом пожарил на горячем растительном масле. По вкусу они напоминали сочный жареный мясной рулет и, к счастью, совсем не напомнили мне мои бедра.

* * *

Однажды утром, когда я разговаривала с Батуром и Бенги в офисе на втором этаже, Батура позвал помощник, чтобы сообщить о прибытии еще одного посетителя. Поставленные в тупик, они отправились вниз, чтобы поприветствовать женщину, которая представилась аспиранткой университета в Дании и сказала, что проводит исследование по кебабу. Она надеялась, что Батур сможет ответить ей на несколько вопросов.

Кебаб для турок – это то же самое, что рыба с жареной картошкой для британцев, и я чувствовала, что у турок это блюдо вызывает некоторое негодование, поскольку это одна из немногих вещей, которые мир знает из их кухни. Кебаб распространился по миру в форме донера, который готовят на вращающихся вертелах из прессованной молодой баранины или курицы и часто продают на улице или в ларьках.

По правде говоря, до начала путешествия я почти не задумывалась о кебабе. Для меня это было просто мясо на палочке, вкусное, но без утонченности. Я никогда не была поклонницей донера, хотя пробовала его в таких далеких друг от друга местах, как Нью-Йорк, Берлин и Пекин. Я всегда задумывалась, какие именно части животных использовались для его приготовления и как долго он сидел на вращающемся вертеле. У меня вызывал сомнение таинственный соус, который отличался от ларька к ларьку, и мне не нравились вялые листья салата и безвкусные помидоры, которые обычно предлагали вместе с блюдом.

Но кебабы были частью моего путешествия с самого начала, и я стала больше их ценить по мере продолжения путешествия. В Китае уличные торговцы-мусульмане нанизывали небольшие кусочки баранины на тонкие деревянные палочки и жарили их на углях, посыпая перцем чили и тмином. Это было идеальное блюдо для того, чтобы перекусить поздно вечером, и стоила одна такая палочка меньше 25 центов. По мере моего продвижения на запад мясо мне попадалось постоянно, даже когда лапша стала встречаться реже. Мясо становилось толще, а палочки длиннее и шире. Его называют шашлык в Центральной Азии и часто подают с пловом, едят, запивая большим количеством чая, иногда пивом. В Иране я наблюдала за тем, как госпожа Солтани насаживала мелко рубленную говядину и молодую баранину на широкие металлические шампуры и подавала мясо с рисом, в который был для вкуса добавлен шафран, при этом было много сливочного масла, также подавались жареные помидоры. В Турции я узнала, что кебабы гораздо более разнообразны и восхитительны, чем я предполагала.

В «Asitane» Батур объяснил аспирантке из Дании некоторые основные моменты.

– Позвольте мне вначале объяснить, что мы здесь не подаем кебаб. Или, по крайней мере, то, что высчитаете кебабом. Донеры-кебабы – это уличная еда в нашей культуре. Мы не едим такие кебабы в дорогих ресторанах и дома.

Далее он объяснил, что многие ларьки, где продают донеры-кебабы в Европе, принадлежат не туркам, а арабам или иранцам.

Датчанка казалась сбитой с толку, и я тоже была поставлена в тупик, и чем больше узнавала про кебабы, тем больше недоумевала. Один из самых разрекламированных кебабов, которые подавали в «Asitane», назывался «Жирный передник», он представлял собой мелко порубленные молодую баранину и говядину, смешанные с мятой, кедровыми орехами, семенами кориандра и тмином, все это заворачивалось в тонкую жирную пленку – бараньи кишки.

Повар, обычно Марк, жарил мясо на гриле, пока оно не превращалось в сочный бургер, а потом сверху добавлялась полусладкая глазировка. Еще более привлекательным был каз кебаб – рисовый пилав с добавлением сочных кусков поджаренной на медленном огне гусятины и кедровых орехов; все это заворачивалось в вытяжное тесто и жарилось, превращаясь в нечто напоминающее аппетитный пирожок. Но, несмотря на восхитительный вкус, где же палочка? Где шампур? Проведя несколько дней в кухне, я не могла больше сдерживаться, отвела Батура в сторону и спросила, точно так же, как та аспирантка: а что же такое кебаб?

– О, опять все сначала, – вздохнул Батур.

Но даже он, несмотря на то что несколько минут пытался найти краткое и точное объяснение, сделать этого не смог, и только после обращения к куче кулинарных книг и кулинарных энциклопедий он сделал вывод, что все зависит от того, где вы находитесь. В западной части Турции и районе Черного моря кебаб – это «любой сорт мяса, приготовленный на гриле над огнем». На Средиземноморском побережье, рядом с Сирией, кебаб – это «что угодно – мясо, овощи или фрукты, приготовленные над огнем». Батур наконец выдал свое собственное определение: «Это любой сорт мяса – рыба, курица, говядина или молодая баранина, – который готовят на гриле, запекают или жарят без добавления воды», как, например, пилав или хлеб. По мнению Батура, это были определяющие свойства: «Нечто, приготовленное на гриле, на палочке, необязательно является кебабом. Он готовится над каким-то огнем и должен быть подан с чем-то еще». Как и в случае других блюд, о которых я узнала, включая лапшу, названия и определения различались в зависимости от вашего местонахождения, от того, как вы рассматриваете блюдо и что важно в конкретном месте.

Однажды вечером, после того как я провела целый день, занимаясь приготовлением блюд в «Asitane», Селин предложила сходить куда-нибудь и поесть кебабы. Она сказала, что в одном заведении совсем недалеко от ее дома подают лучшие кебабы в Стамбуле. Заведение оказалось непритязательным, за прилавком крутился длинный вертел, а дородный владелец со скрещенными на груди руками отказался раскрыть секрет своего продукта. Он велел нам подниматься наверх в обеденный зал, куда практически через несколько мгновений после того, как мы заняли места за столиком, принесли тарелки с тонко нарезанными кусочками молодой баранины, которую готовили, поливая собственным жиром. Мясо соответствовало определению Батура – его подавали не одно: блестящие кусочки молодой баранины лежали на кубиках поджаренной лепешки, смазанной томатным соусом, густым йогуртом и сливочным маслом. Я всадила в поданное блюдо вилку и нож, следуя турецкому протоколу, поскольку было невежливо есть руками. Я доела все до последнего кусочка, наслаждаясь нежным мясом и приятным пикантным соусом. Я собрала последние кусочки подливы хлебом, начисто вытерев тарелку. Кебаб назывался «Искендер», что по-турецки означает Александр, так же у них называют Александра Македонского, но Селин не могла объяснить, почему так происходит. Тем не менее это показалось мне подходящим названием для самого лучшего кебаба, который я когда-либо пробовала.

* * *

Я наслаждалась временем, проведенным в «Asitane», но все больше осознавала, что упор на древние блюда был большим источником раздражения для Бенги. Однажды во второй половине дня, между суматохой с приготовлением обеда и ужина, мы попробовали приготовить османский суп из капусты по имеющемуся рецепту. Бенги предложила мне нарубить несколько кочанов капусты, затем пассеровать их с луком-пореем и лимонным соком. Мы влили несколько литров бульона, а потом, когда он стал медленно кипеть, она взбила несколько яичных желтков с бейяз пейниром, то есть сыром фета, и влила эту смесь в суп. Бенги вручила мне ложку и сама тоже попробовала, зачерпнув поварешкой и подхватив кусочек капусты голой рукой.

– Вы едите руками? – спросила она. Я ответила, что да, бывает. – Хорошо, – сказала она, одобрительно кивая. – Не прикасаться к своей еде… это что-то типа киберсекса!

Бенги добавила немного соли и перца, а также лимонного сока и снова попробовала, опять подхватив кусочек капусты рукой. Она взяла ложку, попробовала бульон и нахмурилась.

– Что вы думаете? – спросила она.

Я сказала, что суп пресный и безвкусный. Она кивнула.

– Вот это и раздражает в этих рецептах, – проворчала она.

В другой день она возмущалась необходимостью строго следовать османским рецептам, как требовалось в ресторане.

– От этого мне становится скучно. Иногда мне хочется биться головой о стену! Я не могу использовать клубнику, потому что они ее не ели. Они считали, что все красное – яд. Я поиграла с химией, модифицировала технологию. Сейчас я нахожусь на том этапе, когда уже достигнута самая лучшая версия – лучше эти блюда уже не будут. Нет движения вперед.

Однажды Батур прибежал из обеденного зала в кухню и достал пакет с шафраном из ящика. Он объяснил, что генеральный директор одной международной компании, который сидит в зале, хочет посмотреть на продукт, который они использовали.

– Он сказал мне, что вчера купил шафран на рынке специй, но он не может быть такого же качества, как наш, – заявил нам Батур. – Его, вероятно, привезли из Ирана в носках водителя грузовика.

Батур протянул мне пакет шафрана, чтобы я его понюхала, и я почувствовала опьяняющий, немного сладковатый земляной аромат. Фактически он был более сильным, чем у персидского шафрана, который имеет самую лучшую репутацию в мире.

– Он из Кашмира, от приятеля, который посылает мне его с дипломатической почтой, – сообщил Батур с озорной улыбкой и велел Бенги отложить немного ниточек в вакуумную упаковку, чтобы подарить этот пакетик генеральному директору. – Мало, – сказал Батур, когда она вручила ему пакетик. Потом он произнес турецкую поговорку, смысл которой отражал ментальность, очень хорошо мне знакомую по Китаю: – Для того чтобы что-то получить, вначале нужно дать!

Батур вернулся в кухню с листом бумаги, который сложил и убрал в карман рубашки.

– Я теперь знаю, как с ним связаться, – сообщил он с улыбкой, похлопывая себя по карману. – Эта информация ценнее, чем все деньги, которые делает этот ресторан. Никогда не знаешь, когда могут понадобиться эти знакомства.

Бенги не интересовало развитие сети. Она не поднимала голову и сосредоточила внимание на еде. После суматохи дня она показала мне, как любит готовить. Она разделала пару уток, которых поставщик привез в качестве примера продукции. Кровь капала у нее с рук на белые плитки кухонного пола.

– У меня идет кровь! Месячные начались! – шутила она, ничуть не смущаясь, и побежала за бумажными полотенцами.

Немного прибравшись, она снова обратила внимание на уток. Она натерла мясо солью, черным перцем и сычуаньским перцем, который я привезла из Китая, причем даже под кожей. (Этот перец стал у нее буквально навязчивой идеей, время от времени она клала перчинку в рот, словно мятный леденец.) Она отправила гусиный жир ложкой на сковородку и умело обжаривала утиное мясо, пока корочка не стала хрустящей. Для другого блюда она использовала замороженного сига. Она отправилась в офис и с гордостью продемонстрировала мне свой набор ножей, по очереди извлекая разные экземпляры из чемоданчика: очень легкий японский нож для резания ломтиками, немецкий нож, который используется для филе, с хорошо гнущимся лезвием, а также маленький нож для очистки плодов и овощей. Бенги умело очистила рыбу от костей всего за несколько минут, затем взяла половину филе и пожарила кусочки на сковородке со сливочным маслом, сумаком и петрушкой, перед тем как поставить их в духовку, где они должны были окончательно дойти. Она нарезала остальную рыбу кусочками тоньше, чем сашими, побрызгала апельсиновым и лимонным соком, посыпала петрушкой и мелко порубленным красным репчатым луком и подала это филе сырым.

Я спросила у Бенги, каким рестораном ей хотелось бы управлять.

– Местом, где нет никакой классификации, – ответила она без колебаний.

Я не удивилась, когда через пару месяцев она сообщила мне, что подала заявление об уходе из «Asitane». Она еще не решила, что будет делать дальше. Может, отправится на Восток изучать азиатскую кухню, а может, будет работать с несколькими партнерами и откроет французскую буланжери. А может, создаст что-то, где будут сочетаться Восток и Запад.

Но до того, как я закончила практиковаться в «Asitane», и до того, как уволилась Бенги, мы однажды отправились поужинать вместе с Батуром и Марком. Хотя они были сторонниками изысканной еды, они, как и многие повара, считали, что самую настоящую и самую лучшую еду можно найти на неприглядных улочках города, в небольших заведениях и в ларьках, которых было много и на улицах, и вдоль берега моря.

Мы отправились на рынок специй, куда нас провел Батур по лабиринту узких проходов к своему любимому прилавку, где подавали кокорек – бараньи кишки, жаренные на гриле. Я видела это блюдо по всему городу, но у меня не хватило смелости его попробовать. Хотя некоторые турки не считают его кебабом, оно соответствует определению, данному Батуром: потроха, которые выглядели как толстые резиновые полоски, нанизывались на вертел и медленно крутились над огнем. Торговец отрезал тонкие кусочки внутренностей, посыпал солью, черным перцем и перцем чили, а потом фаршировал ими длинный батон. Это напоминало острый хот-дог с хрустящей корочкой, который нужно долго жевать, а после того, как в Центральной Азии и Иране я обходилась без перца чили, мне очень понравился его вкус. Я получила удовольствие даже от айрана, которым запивала блюдо, чтобы специи лучше усвоились.

Потом мы пошли пешком к любимому магазину сладостей Батура. Он сказал нам, что когда-то очередь из покупателей выстраивалась до двери, до того как «пришла “Нестле” и люди забыли вкус хороших сладостей». (Мне понравилось, что в Турции даже взрослые любят сладости и у них есть свои любимые магазины.) Я купила коробку слегка присыпанного пудрой рахат-лукума, а затем мы отправились в кафе, где подают только десерты. Батур заказал всем мухеллеби – сладкий пудинг с курицей.

– С курицей? – с сомнением в голосе спросил Марк.

Десерт на самом деле содержал мясо птицы – супертонкие кусочки, и это самое мягкое мясо добавляло особую текстуру, а не вкус густому рисовому пудингу с корицей, который полностью соответствовал определению «еды для заедания стресса». Когда мы, насытившись, уходили, я подумала о том количестве блюд, которые попробовала. В стране, которая служила мостом между Востоком и Западом, многие вещи остались исключительно турецкими.

 

10

Мы с Крэйгом были в разлуке гораздо меньше времени, чем, как я думала, нам придется провести вдали друг от друга. Потребовалось всего несколько телефонных звонков, во время которых я описывала еду и людей, чтобы убедить его прилететь в Стамбул. Возможно, он по мне скучал, думала я, чувствуя себя счастливой. Моя новая сеть друзей помогла мне организовать идеальный отпуск как раз ко времени его приезда. С помощью друзей Селин удалось снять красивую квартиру-студию в Старом городе. Бенги, Батур и Селин угощали нас восхитительной едой, во время трапез мы пили ракию и ели мезе, заправленное оливковым маслом и лимоном. Мы сходили на экскурсию во дворец Топкапы с его огромными кухнями, купили специи на базаре и бросали симит чайкам, когда на пароме переплывали через Босфор. Это все было желанным антидотом после стрессов Центральной Азии и Ирана, а еда, великолепные виды и, самое важное, друзья сделали Стамбул моей самой любимой остановкой на Шелковом пути, по крайней мере пока.

Поэтому мы покидали Стамбул с неохотой. Но было важно исследовать и оставшуюся часть страны; этот город дает представление о Турции так же, как Нью-Йорк дает представление об Америке. Однажды рано утром мы уехали из тихого Старого города, как раз когда звучал призыв к молитве. В аэропорту мы сели в самолет, заполненный мужчинами в дешевых костюмах и небольшим количеством женщин, причем все женщины были в головных платках и длинных одеяниях. Мы должны были прибыть в Ван, город на восточной границе Турции, к завтраку.

Восточная Турция в общем-то не является местом, привлекательным для туристов.

Большинство путешественников отправляются на запад и не забираются дальше каменных труб Каппадокии. «В Ване нет ничего интересного!» – говорили мне мои стамбульские друзья, поражаясь, что мы туда едем. Ну, ничего, кроме курдских сепаратистов, о которых они меня предупреждали и советовали избегать.

Курдское население составляет тридцать миллионов человек (половина живет в Турции, остальные – в соседних странах). Это самая большая в мире этническая группа, не имеющая государственности. Хотя курдов трудно внешне отличить от турок, они говорят на своем языке, курдском, и по большей части держатся отдельно, живут закрытыми сельскими общинами. Отношения между курдами и турками напряженные. Турки склонны смотреть на курдов сверху вниз, курды обычно беднее, хуже образованы и строже следуют мусульманским традициям. («Хороший курд – это мертвый курд», – сказал мне один турок, с которым я познакомилась, а до этого высказывания он казался приятным человеком с хорошими манерами.) Дискриминация, выражавшаяся в запрете средств массовой информации на курдском языке и обучения в школах на курдском, привела к возникновению сепаратистского движения, а также террористическим актам по всей Турции и превращению юго-восточной части страны в зону боевых действий в 1980-е и 1990-е годы. В начале 2000-х турецкое правительство подписало мирный договор с сепаратистами, и по большей части волнения успокоились. Но примерно в то время, когда приехала я, «арабская весна» оживила и стимулировала этническое меньшинство. Пока протесты были по большей части мирными, но многие говорили, что это только дело времени и они вскоре перейдут в яростные, а правительство усилило меры безопасности на востоке.

Тем не менее я все равно хотела туда поехать. Ван, город на границе с Ираном, славился своими завтраками. В каждой из окружающих деревень делали свой мед, сыр и хлеб, и деревенские жители привозили это все на продажу в Ван. В 1930-е годы один предприимчивый курд решил выставлять еду в витрине магазина, и таким образом появилось первое заведение, где подавали завтраки. За ним последовали другие, и ко времени нашего приезда там была уже целая улица со множеством ресторанов, которая называлась «Улица завтраков». По большей части это была вотчина мужчин, которые заходили туда для сытного завтрака и многочисленных чашек чая по пути на работу.

Не важно, что у меня была своя теория завтрака: я была уверена, что в любой культуре, которая подчеркивает и делает упор на завтрак, традиционно нет хорошей кухни. Взять хотя бы немцев и англичан. В отличие от них в странах, где самая лучшая кухня, скучные завтраки. Китайцы едят то, что осталось со вчерашнего дня, а также рисовый отвар и быстро откланиваются. Итальянцы, как я вскоре узнаю, едят сухие крекеры. Даже во Франции завтрак – это простой круассан, да, восхитительно вкусный, но простой, и он очень сильно отличается от их сложных обедов и ужинов.

Но мы приехали в Ван ради завтраков, и после того как я многократно упрямо повторила своим стамбульским друзьям, что все равно поеду, они вздохнули и выдали целое море рекомендаций. Поэтому мы знали, что нужно пройти мимо нанятых зазывал, и кратчайшим путем отправились в заведение под названием «Sutcu Kenan».

Мы вошли в зал, где шаги отдавались эхом, и официант показал нам пальцем на второй этаж. Но поскольку мы приехали с багажом, мы выбрали столик, не доходя до лестницы. Официант беспомощно пожал плечами, разговаривать он с нами не мог. В дальнейшем во время путешествия нас непременно отправляли на второй или третий этаж ресторанов по всей восточной части Турции. Я обратила внимание на отсутствие женщин на первых этажах заведений. Их в обязательном порядке отправляли наверх, в «семейную» часть, они почти всегда были в головных платках или черных чадрах, которые напомнили мне об Иране.

Не понимая, насколько это бестактно, мы удобно устроились и сделали большой заказ. Я постилась все утро и ругала Крэйга за то, что он ел в самолете, – сама я была невероятно голодна. Официант принес лепешки, помидоры, огурцы и сыр фета. Этот набор напомнил мне наши формальные завтраки в Иране. Но после этого последовали тарелки с мягкими сырами с травами, оливки, пикантный мед, густые топленые сливки, посыпанные толчеными грецкими орехами, и густая паста под названием кавут, которая готовилась из толченой пшеницы, жаренной в растительном масле на слабом огне. Она выглядела и пахла как та паста, благодаря которой я поправила здоровье в Узбекистане. Я намазала мед, каймак и кавут на лепешку, эта комбинация оказалась пикантной, густой, сладкой, и ради нее определенно стоило вставать в четыре тридцать утра. Официанты также принесли небольшую чугунную тарелку с менеменом – турецким омлетом с томатной пастой и нарезанными кубиками овощами. Крепкий черный чай подливали много раз, и в результате мой голод был утолен.

Крэйг, журналист всегда и во всем, встал со стула и попытался поговорить с официантами, больше жестами, чем с помощью слов. Один официант достал мобильный телефон и набрал номер. Через несколько минут появился мужчина, который хорошо говорил по-английски, и представился. Его звали Гарун, он был гидом, работающим с туристами. (Эта процедура тоже оказалась повторяющейся и имела место по всему региону: официанты и подносчики багажа за чаевые быстро звонят предприимчивым гидам, когда люди типа нас, которые ничего не знают, оказываются в городе.)

Мы предложили Гаруну сесть, а официант, даже не получив заказ, принес ему стакан горячего молока. Гарун, как и большинство жителей города, был курдом. Он сказал нам, что курды не особо отличаются от турок.

– Мы выглядим одинаково, мы едим одно и то же, – сказал он.

По его словам, главным различием был язык. Некоторые курды все еще недовольны правительством и хотят иметь свою страну, как допускал Гарун. Но ситуация улучшается.

– Правительство теперь в большей степени относится к нам как к равным. У нас есть курдское радио и телевидение. И оно дает много денег в виде социальных пособий бедным.

Гарун предложил отвезти нас в расположенную неподалеку деревню на обед. Он казался достаточно дружелюбным, и у нас не было запланировано никакого маршрута после завтрака, поэтому мы согласились.

Когда мы шли пешком по городу к его машине, мы видели вокруг то, что напомнило мне о Востоке: пекари пекли круглый хлеб, который был похож на нан, а мясники, казалось, торговали исключительно бараниной, а не разнообразным мясом, как в Стамбуле.

– Я ем баранину десять раз, потом один раз говядину, – сказал Гарун. – Коровы невкусные. Если я не поел баранину, я несчастлив.

Мы забрались в его видавший виды микроавтобус и поехали вокруг красивого озера Ван. На единственном каменистом острове маячила христианская церковь, которую армяне построили тысячу лет назад, она напомнила мне полную волнений историю взаимоотношений этой этнической группы и турок. К концу Османской эпохи военные заставили более миллиона армян покинуть восточную часть Турции, многие умерли. Армяне назвали это геноцидом, и турецкому правительству еще предстоит разбираться с этим вопросом.

Мы проехали дорожный знак со стрелкой, указывающей на Иран. Повернув на узкую грязную дорогу, мы ехали еще несколько миль мимо домов, построенных из цементных блоков, пока не добрались до маленькой деревеньки, которая стояла на пересеченной местности. Перемежающиеся равнинами горы были покрыты снегом. Было начало апреля, но здесь все еще стояла зима.

Гарун сказал нам, что деревенька называется Каяла, и ее вид напомнил мне то, что говорили про Ван мои стамбульские друзья: «В Ване нет ничего интересного!» Мы пошли по грунтовой тропинке к ветхому жилью, в котором женщина кипятила кастрюлю молока на печи в пустой комнате и одновременно следила за двумя детьми. Стены и пол в комнате были земляными.

Гарун пошел по деревне в поисках друзей. Один отправился в Стамбул, как сказали ему деревенские жители, а другой – в Ван на весь день. Пока мы тащились по грязной тропинке, нам встретился человек, которого Гарун узнал, – деревенский имам, долговязый мужчина по имени Незметтин. Он совсем не походил на имамов, которых я видела в других местах. Вместо длинного свободного одеяния и длинной бороды на нем были штаны от спортивного костюма, поношенный свитер и вязаная шапочка. Он сказал, что также держит пчел. Он написал адрес своего сайта и спросил, не могла бы я продвигать его продукцию.

– Может, вы захотите продавать мой мед в Китае? – спросил он.

Я попросила попробовать. Он сказал, что, к сожалению, у него закончились запасы и больше меда до лета не будет. Он показал на сарай рядом со своим домом, мы услышали, как там жужжали пчелы. Через двадцать дней, когда сойдет снег, он откроет сарай, пчелы полетят к распустившимся полевым цветам и вернутся, чтобы делать густую клейкую жидкость, которую заберет Незметтин и будет продавать миру.

– Мед полезен, в особенности для нас, мужчин, – сказал Гарун Крэйгу и легко ткнул его в бок. Имам перечислил пользу: мед предотвращает артрит, помогает держать вес в норме и усиливает половую потенцию. Как он сказал, сам он ест по ложке каждое утро и каждый вечер.

Незметтин говорил о деревне извиняющимся тоном. Он сказал, что лучше всего приезжать в начале лета. Тогда не только много меда, но и овцы дают молоко, от которого идет прекрасный аромат – после выпаса на весенней траве. В июне деревенские жители в каждом хозяйстве делают по 150–200 килограммов сыра и хранят у себя во дворах, а потом достают по куску, чтобы медленно им наслаждаться на протяжении всего года.

– Сыр подобен вину, он со временем становится лучше, – сказал Гарун.

Но поскольку мы приехали в самом конце годичного цикла, практически ничего не осталось для наслаждения.

Как раз когда мы пришли в выводу, что приехали в самое худшее время из возможных, Незметтин спросил, не хотим ли мы остаться на обед. Но не обременим ли мы людей, учитывая, что еды осталось мало?

– Нет, нет, все в порядке, – сказал имам, жестом приглашая нас к себе в дом.

Мы сняли обувь у входной двери и вошли в скромное, но довольно уютное помещение – это была гостиная, в которой стоял телевизор со спутниковой антенной, а также обогревательный прибор современного вида и небольшой диван. Незметтин пригласил нас сесть вокруг круглого низкого стола, за которым жители Центральной Азии и турки обычно едят, хотя эта традиция по большей части исчезла в Стамбуле.

В кухне жена и сестра имама, которых нисколько не смутил приход неожиданных гостей, принялись за приготовление обеда. Они пригласили меня посмотреть, как они готовят свой вариант менемена, турецкого омлета, который мы ели с утра. Они готовили его с томатной пастой, репчатым луком и дикими зелеными травами, которые росли под ореховым деревом во дворе. Они использовали подсолнечное масло, что отличалось от береговой части Турции, где основным является оливковое масло. Женщины оставались в кухне во время нашего посещения и выходили в гостиную только для того, чтобы подать еду. Они принесли несколько блюд: салат из помидоров и огурцов, жаркое из курицы в томатном соусе с картофелем фри и густой йогурт без добавок. Вездесущие лепешки появились на столе как старые грампластинки. Как и хлеб, который мы видели в Центральной Азии и Синьцзяне, этот пекли в подземных печах тандыр, как рассказал нам Гарун, а потом описал хлеб, который напомнил мне о Востоке. Он добавил, что лаваш складывали про запас, как и сыр. Тонкий хлеб, который я впервые увидела в Иране, макали в воду или чай, перед тем как есть.

– Это очень хорошо во время войны, – с серьезным видом сказал Гарун.

Также стол украшал и ценный мед имама. Он держал запас для семьи, и я могла понять почему. Мед все еще оставался в сотах, и в темной вязкой жидкости все еще можно было рассмотреть кусочки пыльцы. Соты хрустели, как хорошее печенье, а мед оказался более пикантным и сладким, чем какой-либо, который я когда-либо пробовала. У меня во рту долго оставалось послевкусие, и я начала думать о том, как я могла бы его продавать, как просил Незметтин.

Я спросила, чем объясняется такой ярко выраженный вкус меда. Имам ответил, что он не добавляет никаких примесей. «Некоторые пчеловоды дают своим пчелам сахар, чтобы сделать мед слаще». И, как сказал имам, цветы тоже помогают. Очень жаль, что мы не увидим разнообразные цветы, которые вскоре должны зацвести, – а чем больше разнообразие, тем лучше мед. Оказалось, что секрет хорошего меда также объясняет и многие особые блюда, которые выделялись среди других по всему Шелковому пути: чем сильнее перекрестное опыление, тем лучше.

После того как мы все съели, женщины появились снова, на этот раз с халвой, широко распространенной сладостью типа нуги, а также пирогом с медом и грецкими орехами. Мы долго сидели над чашками с черным чаем. Когда имам достал коврик, на котором мог бы помолиться Гарун – он пропустил одну из молитв, пока вел машину, – я тоже захотела возблагодарить Аллаха за обилие еды, которой мы наслаждались в этой бедной деревне даже в самом конце зимы.

* * *

По всему Шелковому пути местные жители демонстрировали нам поразительное гостеприимство. В Синьцзяне меня принимали как члена семьи Нура; в Центральной Азии незнакомые люди приглашали нас на свадьбы, а те, с кем мы только что познакомились, зарезали для нас барана; иранцы смотрели за пределы политики и были рады подружиться.

Но даже при всем этом турки превзошли всех. Селин и несколько ее друзей размещали меня у себя дома и в гостиницах, при этом не просили ни цента и десятки раз кормили меня в Стамбуле. Но у горожан были средства, они могли себе позволить такое гостеприимство. Настоящим сюрпризом было то, что когда мы неожиданно появились в одном из самых бедных мест в Турции, нас так тепло приветствовали и так накормили, как это сделали в Каяле.

Кажется, турки всегда готовы к приему гостей. Я со временем поняла, что Селин и ее друзья не просто так хотели, чтобы я приготовила огромное количество китайской еды, это не было признаком ненасытности или обжорства; это была щедрость и благотворительность. Я, как скряга, не допускала возможности, что гость может привести с собой друзей или что соседи могут зайти просто так.

Мои турецкие друзья объяснили, что гостеприимство связано с уникальной историей их страны и ее положением на Шелковом пути. На протяжении веков иностранцы проезжали через Анатолию со своими экзотическими товарами по пути в Азию и Европу. Когда-то Турция была частью Священной Римской империи, а Стамбул (тогда известный как Константинополь) – ее восточной столицей. Турки, по мифологии, также были гостями на своей земле, поскольку они происходят из Центральной Азии, откуда мигрировали в Анатолию более тысячи лет назад. В XIII веке была организована система вакифов – религиозных благотворительных организаций, для того чтобы кормить путешественников по всей стране. В этих бесплатных столовых посетители могли получить мясное блюдо, рис и суп из пшеницы, овощи типа шпината и репы, а также халву на десерт. Тех, кто приезжал поздно вечером, ждали сливочное масло, сыр и лепешки.

Вакифы были порождением суфизма. Я больше узнала об этом мистическом ответвлении ислама в городе Конья, в Анатолии, где посетила мавзолеи Мевляна – поэта, основавшего суфизм, и Атеса бас Вели, его повара. Эти места захоронений считаются самыми важными святилищами в Турции и единственными местами в стране, где я посчитала, что должна прикрыть голову. Я была там в середине апреля, но в тот день шел снег, что только добавило святилищам мистический ореол. Мавзолей и музей Мевляна – очень спокойное место, поэт там жил и был похоронен. Там я зашла в кухню, одно из самых важных помещений. Вероятно, суфизм лучше всего известен людям благодаря танцующим дервишам, которые носили фески и свободные одежды и кружились на месте для достижения духовного просветления. Но здесь я узнала, что у них была и другая, в той же степени важная обязанность: приготовление еды. Во времена Мевляна образование дервиша начиналось в кухне. Только что принятые в суфийское братство молились и постились несколько дней в помещении перед кухней, перед тем как взяться за выполнение обязанностей, которые включали закупку бакалейных товаров, мытье посуды и приготовление еды. После того как ученик проходил период обучения в кухне, ему разрешалось есть в трапезной вместе с более старшими членами. Приготовление пищи указывало жизненный путь: вы начинаете «сырым» и заканчиваете «зрелым» или «готовым».

Недалеко от святилища Мевляна, в пригороде Коньи, находится ничем не примечательная могила его повара Атеса бас Вели. Я отправилась туда на такси с водителем по имени Абдулла и подумала, что он заблудился, когда тот повернул на боковую улочку, вдоль которой стояли скромные дома, граничащие с голым полем. Но именно там оказалось святилище – узкое кирпичное двухэтажное строение с остроконечной крышей. Скромное здание является одним из самых популярных в стране мест, привлекающих множество посетителей. Атес бас Вели, как объяснил мой водитель, был не просто поваром. Однажды Мевляна велел ему приготовить определенное блюдо, но во время его приготовления у Атеса баса Вели закончились дрова. Желая показать свою преданность, он сунул собственную ногу в огонь, чтобы его поддерживать. К счастью, Мевлян вмешался до того, как повар принес себя в жертву, и тут же повысил его в должности до своего заместителя.

Вскоре после того, как мы прибыли к месту захоронения, подъехал автобус, и из него вышло несколько десятков женщин из Стамбула, каждая принесла с собой небольшой полиэтиленовый пакетик соли. Они поставили пакетики в корзину рядом со святилищем и вместо них взяли другие пакетики, которые до них оставили другие паломники. Эта соль считается священной.

– Она лечит от депрессии, – сказала привратница, пожилая женщина, семья которой ухаживает за захоронением более двух веков.

– Может, это самовнушение, – заметил Абдулла, пожимая плечами.

Однако по пути назад в город я обратила внимание, что водитель перебирает четки. Я спросила, что он думает о суфизме.

– Трудно объяснить, – ответил он. – Как определить, кто такой суфий?

Ататюрк уничтожил дервишей, и суфизм стал в большей степени философией, чем религией. Но идея о том, что приготовление еды и гостеприимство священны, осталась.

* * *

Мы с Крэйгом обнаружили, что путешествовать по Турции на автобусе невероятно комфортабельно, и большую роль в этом играет турецкая гостеприимность. На автобусных станциях достаточно сидячих мест и много чая, который подают уличные торговцы. (Чай всегда пьют из маленьких чашечек в форме тюльпана, даже в пути, и он настолько распространен, что страна иногда казалась нам одной огромной чайной.) Автобусы ходят строго по расписанию, а сотрудники более внимательны, чем обычная американская стюардесса. Они одеты в рубашки навыпуск, застегнутые на все пуговицы, носят галстуки и бесплатно раздают напитки и легкие закуски. Также они предлагали бутылки с лимонным одеколоном, чтобы путешественники могли вытереть лицо и руки. Еда во время остановок готовилась тщательно и включала целый ряд восхитительных блюд: тушеное мясо, турецкую пиццу под названием лахмакун и кебабы. Я с удовольствием в любой день готова оказаться на остановке турецкого автобуса, который ходит по трассе I-95.

Однако во время путешествия по восточной части страны, где доминируют курды, были и напряженные моменты. На одной автобусной остановке дружелюбный продавец, который предлагал чай, спросил, как нам понравился Курдистан. Довольно часто полиция останавливала автобус, проверяла у всех документы и открывала багажное отделение, чтобы наугад проверить несколько сумок. Во время одной поездки на автобусе это произошло три раза. Они искали курдов-сепаратистов, часть из которых подозревались в терроризме. Но в сравнении с нашим вызывающим паранойю опытом в Туркменистане и Иране, в Восточной Турции все было относительно спокойно, и мы без приключений проехали Курдскую область.

Но и при этом между нами с Крэйгом начинало расти напряжение, которого не было раньше. Мое путешествие по Шелковому пути уже перевалило за половину, и мы оба стали думать о следующем этапе. Мы знали, что будет в ближайшем будущем: после окончания Шелкового пути мы сядем на самолет и полетим назад в Пекин на десять дней, потом в Вашингтон, где Крэйгу предложили поучаствовать в работе одного научно-исследовательского института. Но после этого у нас не было никаких планов. Перелеты через Тихий океан и мотание по миру начинало меня утомлять, и я подозревала, что и Крэйга тоже. Но какие у нас альтернативы? Хотим ли мы снова поехать жить в Китай? Или мы хотим устроиться где-то в США? Определенно, нам следовало решить этот вопрос, перед тем как думать о детях.

Во время долгих автобусных путешествий по Турции мы стали обговаривать возможности. У меня все еще оставалось двойственное чувство к кулинарной школе; иногда я думала о том, чтобы полностью от нее отказаться, а в другое время я хотела, наоборот, отдать ей все силы и энергию и превратить в нечто большее. Работа внештатником оставляет большую свободу действий. «Мы могли бы жить на Гавайях, – сказал Крэйг. – Или на побережье в штате Мэн». Но написание книг казалось нестабильным делом и становилось все более нестабильным с появлением и распространением Интернета и сокращением традиционных изданий. Крэйг сказал, что раз это не такой уж удачный выбор, то может найтись что-то другое, и выдвинул совершенно новую идею: поступить на службу в Министерство иностранных дел и стать дипломатом. Он не только обдумал эту идею, но и привез образцы тестов для сдачи экзамена в Министерстве иностранных дел и во время наших долгих поездок принялся изучать эти материалы.

Перспектива поступления Крэйга на службу в Министерство иностранных дел интриговала. Это означало, что его будут отправлять на работу в различные американские посольства по всему миру, где придется жить по нескольку лет. Казалось, что он прекрасно подходит для этой работы. Он был зарубежным корреспондентом и много писал о международных проблемах. Он хорошо говорит на мандаринском наречии китайского языка, а знание этого языка становится все более ценным. И такая карьера, с ее стабильностью и преимуществами, будет означать важный шаг вперед в сравнении с нашим нынешним образом жизни. У нас будет уютное жилье в американском стиле и медицинская страховка, покрывающая все возможные случаи. В Китае мы не имели ни того, ни другого. Если у нас появятся дети, они смогут ходить в хорошие международные школы. А для меня это будут идеальные обстоятельства, позволяющие мне продолжать писать.

Переезд каждые несколько лет будет означать, что у меня всегда будет какая-то новая тема, которой я смогу заниматься.

Но я не могла не сопротивляться. Если Крэйг поступит на службу в Министерство иностранных дел, то я становлюсь классической женой, которая сопровождает мужа туда, куда его пошлют. Я никогда никуда ни для кого не ездила. Смогу ли я как-то влиять на место нашего проживания? Как я вольюсь в ряды других жен, которых я представляла играющими в теннис и ходящими по портным дамами, у которых много свободного времени? Я стану играть в бридж и маджонг и от скуки начну прикладываться к бутылке после обеда? Я поделилась своими страхами, пусть и карикатурными, с Крэйгом.

– Ну а как насчет того, чтобы подумать о других вариантах? – спросил он, когда мы в очередной раз устроились в автобусе дальнего следования. Одной из предложенных им альтернатив была наша совместная работа в кулинарной школе. – Мы можем ее расширить или открыть еще одну в США и проводить время то там, то там.

Я сказала, что он, конечно, шутит. Он ответил, что нет. Но его же никогда раньше не интересовало приготовление пищи! И как это в любом случае может сработать? Он захочет работать на меня? Или я буду работать на него?

Он сказал, что речь идет не о том, чтобы я работала на него или он на меня. Мы будем работать вместе. Точно так же, как мы вместе работаем над нашими отношениями.

Но что, если будут разногласия? Кто будет принимать решение? – не отставала я. Да, когда мы познакомились, мы были коллегами и вместе работали в «Ньюсуик». Но тогда мы не были парой, и мы никогда не работали в одном офисе. И кулинарная школа – это нечто другое, я считала ее своей собственностью и не была готова ею делиться. В конце концов, это была моя кулинарная школа. Концепцию совместной работы в ней я принять не могла.

* * *

В городе Газиантеп в Центральной Турции я познакомилась с двумя сестрами, последовательницами суфизма, которые воплощали дух Мевляна и его повара. Газиантеп находится рядом с границей с Сирией и известен обильной и плотной едой, причем приготовление пищи там не менялось на протяжении веков. В отличие от средиземноморской части Турции, где большую часть меню составляют оливковое масло, овощи и морепродукты, традиционная кухня Анатолии состоит из баранины, сливочного масла, зерна и чечевицы. Моим гидом в Газиантепе была писательница, которая пишет книги по кулинарии, по имени Фелиз; она сразу же повела меня обедать в дом своей сестры. Обеим сестрам было за пятьдесят, они были очень близки и на протяжении многих лет жили в деловой части города в одном многоквартирном доме вместе с матерью. Но несколько месяцев назад мать умерла, и Ферда с мужем, вместе с которым они управляли успешным предприятием по производству пищевой пленки, перебрались в пригород, где живут богатые люди. Дом, построенный в американском стиле «McMansion», весь сиял и оказался самым шикарным из всех, в которых я побывала на Шелковом пути. Его окружала большая зеленая лужайка, а дорожка, ведущая к главному входу, была выложена мрамором. В кухне было много мраморных поверхностей. Также там стоял огромный холодильник из нержавеющей стали и вся другая техника, которую ожидаешь увидеть в модно и дорого обставленной западной кухне, плюс телевизор Sony с плоским экраном, закрепленный на стене.

И тем не менее это также был и традиционный дом. Красивые тканые ковры покрывали пол в кухне, а над дверными проемами в каждой комнате в рамках висели изречения, написанные по-арабски. В мраморной чаше лежал круглый талисман, оберегающий от дурного глаза. «Он не пускает злых духов», – пояснила Филиз, эхом повторяя то, что я слышала на протяжении всего Шелкового пути. Белый головной платок, украшенный вышивкой, сделанной цветными нитями, который раньше принадлежал их матери, висел на стене в гостиной. Я спросила сестер, почему они сами не носят головные платки, как делают многие женщины в этом регионе.

– Мы – суфии, – сказала Филиз. – Для нас религия – это нечто сугубо личное. Есть два типа мусульман. Те, кто говорит, что нужно носить головной платок и молиться по пять раз в день. Но мы считаем, что вера идет изнутри. Мы не следуем никаким определенным правилам. Мы против этого.

После того как сестры показали мне дом, мы устроились в уютном внутреннем дворике у Ферды пить чай. Как и в случае многих турецких женщин, знакомство с мужем ей организовала семья. Они вместе построили свой бизнес. Меня особенно интересовал ее опыт, после того как Крэйг поднял вопрос о совместной работе. Ферда призналась, что ее раздражает, когда некоторые новые партнеры отмахиваются от нее как от «жены».

– Некоторые люди не воспринимают меня серьезно, как равного партнера, хотя мой муж как раз на этом настаивает. – Она добавила, что женщины в Центральной Турции более консервативны, чем женщины в Стамбуле. – В Стамбуле, если женщины хотят свободы, они просто разводятся. Но проблема есть везде, и она вот здесь, – сказала Ферда и показала на свою голову. – В большинстве семей не все всегда идет гладко. Вы думаете, что у нас не бывает конфликтов? Цель – все уравновесить.

– В таких местах, как Газиантеп, где люди решают жить рядом со своими семьями, связи прочнее, – добавила Филиз. – Найти человека, за которого выйти замуж, – это не купить одежду, которая хорошо сидит. Требуется много времени, чтобы укрепить брак. Необходимы терпение и любовь.

После нескольких чашек чая мы вернулись в кухню, где Ферда приготовила мерсимекли кофте – пирожки с красной чечевицей и булгуром, а также юваламу – йогуртовый суп с крошечными фрикадельками из молотой молодой баранины с рисом. К двум блюдам также предлагался рисовый пилав и простой салат из листьев салата, помидоров и моркови. Кофте, в которые были добавлены сливочное масло, черешки чеснока и сирийский красный острый перец, намекали на нашу близость к Среднему Востоку. Я попробовала несколько йогуртовых супов по всей Турции, но самый вкусный был у Ферды – молодая баранина с рисом придавали супу густоту, словно в него добавили тапиоку, сверху она полила его растительным маслом с мятой, и это добавило восхитительный запах. Затем Ферда налила в стаканы айран – напиток, подобный йогурту, который напомнил мне центральноазиатский кумыс. Айран был немного лучше, но я была к нему равнодушна. Однако этот был очень свежим и острым, его привезли непосредственно из деревни, где жила домработница Ферды. Я отреагировала так же, как в первый раз на кисломолочный напиток из кобыльего молока в Киргизии, и чуть не подавилась.

На меня произвело впечатление то, что сестра так быстро приготовила довольно сложную еду, в особенности потому, что я связалась с Филиз только в предыдущий день, чтобы подтвердить свой приезд. Мой гид объяснила, что Ферде не требовалось идти в магазин за продуктами, потому что она привыкла к гостям.

– Некоторых гостей приглашаю я, другие сами себя приглашают, – пояснила она.

Ферда показала мне содержимое своего холодильника. Она достала курицу, которую можно использовать для приготовления супа или жаркого. Пакет замороженных фисташек размером с обычную упаковку у «Costco» можно использовать на десерт. Копаясь в холодильнике, она нашла круги лахмаджуна – турецкой пиццы, которую я уже видела на автобусных остановках.

– Вот что я использую, если у меня заканчивается все остальное. Хотите попробовать? – спросила она, отправляя заготовку в духовку. – Посмотрите, какая тонкая корочка, – сказала Ферда, поднимая лахмаджун после того, как он нагрелся. Блюдо приготовил ее любимый пекарь. И на самом деле оно было восхитительным – это была аппетитная лепешка с хрустящей корочкой, сверху – томатная паста и мелко рубленные молодая баранина, петрушка и красный перец.

– Это кисмет, – пояснила Филиз, используя слово, которое, как я обнаружила в дальнейшем, имеет турецкие корни. – Видите, еда находится здесь до гостя. А человек, отправляясь в чей-то дом, должен надеяться на свою удачу. У хозяев часто нет времени отправляться по магазинам, когда появляются гости. Поэтому все зависит от удачи.

* * *

После домашней еды и гостеприимного приема Филиз повезла меня посмотреть, как готовится лахмаджун. Его не пекут дома и не покупают в магазинах. Для этой лепешки требуется участие всего квартала. Вначале нужно купить овощи – петрушку, красный перец и помидоры – в овощной лавке или в супермаркете. Затем вы идете к ближайшему мяснику. Он – а это всегда он – выберет хороший кусок молодой баранины, мелко порубит ее с овощами и превратит ваши помидоры в пюре с помощью отжимного пресса. После этого вы со своим мелко нарубленными мясом и овощами и томатным соусом отправляетесь к ближайшему пекарю. Пекарь замешает тесто, скатает в шар, затем раскатает его и распределит по нему начинку с мясом, а после этого поставит в глубокую и широкую печь.

Мясник и пекарь имеют особую важность для общин и выигрывают от симбиоза, как объяснила Филиз. Кроме того, что мясники делают начинку для лахмаджуна, они часто готовят и кебабы, и другие мясные блюда, которые пекут в коммерческих печах, всегда в нескольких шагах от дома. Несмотря на то что у всех есть дома плиты и духовки, большинство местных жителей считает, что еда, которую нужно выпекать или запекать, лучше получается у профессионального пекаря. По воскресеньям во второй половине дня пекарни наполнены людьми, которые ждут, когда будет готова их еда. Важность мясника и пекаря, как мне кажется, отражала кое-что из кухни центральной части Турции, о чем я слышала еще в Киргизии от своей знакомой Гюльзат: «По сути это мясо и тесто». В Газиантепе тесто, в частности, готовилось с такой утонченностью, которая меня изумила.

Наиболее важным тесто было для баклавы. Греки и турки спорят о том, кто изобрел эту сладость, и те и другие утверждают, что это именно их изделие. Но на самом деле у десерта могут быть очень глубокие связи по всему Шелковому пути. Филиз подозревала, что идея слоеной сладости фактически появилась дальше на востоке, в Центральной Азии, с их традицией слоеного хлеба. (Хотя я видела только грубую версию баклавы в Узбекистане, во время своих исследований я нашла старые рецепты слоеного хлеба.) Фактически слово «баклава» может происходить от монгольского «байла», что означает «связывать». Даже более интересным является рецепт изделия, подобного баклаве. Оно называется гуллак, его можно найти в китайской кулинарной книге, написанной во времена монгольского правления. Другие выдвигают теорию о том, что сладкое изделие появилось в османской кухне.

Но независимо от того, где появился этот десерт, бесспорно, что в Газиантепе больше магазинов, торгующих баклавой, чем в любом городе мира: Филиз сказала, что их больше пятисот. Багажные отделения в автобусах на центральном вокзале заполнялись коробками с баклавой, которую развозили по всей стране. И хотя баклава так же распространена в Газиантепе, как плов в Центральной Азии, она гораздо аппетитнее. В «Gulluoglu» – одном из самых известных в городе заведений, торгующих баклавой, мы устроились поесть квадратики известной сладости, которую здесь делали с фисташками и сахарным сиропом, а не грецкими орехами и медом, как в случае греческой баклавы. Филиз предложила перевернуть десерт и есть его таким образом, чтобы прочувствовать во рту все слои баклавы. Слои вытяжного теста ломались все вместе, когда я вонзала в них зубы, и откусывание напоминало тот приятный звук, который слышится, когда вы наступаете на кучу осенних листьев. Мой язык погрузился в слоистую масляную сладость.

На следующий день Филиз отвела меня в кухню «Gulluoglu». Я была возбуждена как ребенок, которого привели на шоколадную фабрику Вилли Вонка. Мы познакомились с Байрамом, главным кондитером, который готовит десерт. Ему был шестьдесят один год, у него выступал круглый живот, а история его жизни оказалась такой же мифической, как у Вилли Вонка. Он с самого детства работал на производстве. Его отец был садовником предыдущего главного кондитера, и однажды отец привел молодого Байрама в дом своего господина. Кондитер заметил, как ребенок играет, делая куличики, и это напомнило ему о правильном приготовлении теста для выпечки. Главный кондитер тут же приказал Байраму работать у него, а семья Байрама поняла, что такое обучение – это возможность вырваться из нищеты, и с готовностью согласилась. Поскольку сладость является таким важным продуктом в Газиантепе, те, кто занимается ее изготовлением, пользуются определенным уважением, и должность можно передавать из поколения в поколение.

После того как мы надели белые халаты, шапочки и бахилы, Байрам показал нам пошагово, как делается эта сладость. Главным было раскатать вытяжное тесто до состояния абсолютной прозрачности. В старые времена это делалось вручную, и Байрам ради меня продемонстрировал процесс: он катал длинную скалку по тесту, пока у него со лба не начали падать капельки пота и чуть не попали на лист теста. Но в настоящее время на производстве есть машина. Кондитер положил кусок теста на конвейер компании «RONDO Dough-how & More», и из машины вышел длинный лист толщиной менее половины миллиметра. Еще один кондитер держал турецкий флаг за листом; ярко-красный флаг просвечивал насквозь. Машина работает быстро и точно, и благодаря ей производство баклавы удвоилось. Тем не менее Байрам готовит десерт точно так же, как его учил наставник, а когда он передает рецепт новым поварам, он предупреждает их: «Если напутать что-то в любой части рецепта, то наши предки в гробу перевернутся».

Подчиненные Байрама собрали баклаву. Один кондитер аккуратно положил один слой юфки, турецкого вытяжного теста, на большой квадратный поднос, а другой в это время опустил соломенную кисточку в чан очищенного сливочного масла, нагретого до 40˚С, и смазал тесто одинаковым слоем по всей поверхности. Два повара работали вместе, один выкладывал юфку, второй смазывал маслом, через каждые десять слоев они останавливались и добавляли слой молока и припудривали изделие пшеничной мукой грубого помола из твердой пшеницы. Поверх этого шел слой мелко дробленных фисташек, а затем слой более крупно порубленных фисташек. Еще пять слоев юфки положили поверх фисташек, затем еще десять слоев юфки с очищенным маслом. Потом баклаву нарезали одинаковыми ромбами – Байрам взял нож из рук одного подчиненного, чтобы поправить угол, под которым тот резал. Еще один повар отправил поднос в печь, где стояла температура 160˚С. Через пятьдесят минут десерт полили сахарным сиропом, нагретым до 106˚С. У меня голова закружилась от всей этой точности, и я с новым уважением отнеслась к десерту.

Филиз отвезла меня посмотреть на работу еще одного кондитера, который раскатывал листы теста еще тоньше и вручную. Я думала, что подобное невозможно, пока сама не увидела. Он раскатывал тесто для изделия под названием катмер, катая скалку взад и вперед в быстром темпе. Затем, после того как обычная раскатка больше не требовалась, он брал прозрачный лист и начинал быстро наматывать его на скалку и снимать с нее, чтобы лист получился еще тоньше. Эта работа была подобна тому, как я представляла себе работу с тестом неаполитанского повара, готовящего пиццу, но этот лист был таким легким, что когда повар сделал паузу, чтобы перевести дыхание, он спикировал на рабочую поверхность, как медленно опускающийся НЛО. Повар распределил по поверхности теста толченые фисташки, сахар и каймак – снова эти восхитительные густые топленые сливки, – свернул тесто квадратом и выпекал, пока оно не стало хрустящим. Баклава мгновенно вытеснила все остальные сладости, став моей любимой, но этим изделием турки эгоистично не поделились с остальным миром.

Но, несмотря на все мастерство, которое я видела при работе с тестом в Газиантепе, возникал вопрос: а где же лапша?

 

11

 

В Газиантепе мы с Крэйгом сели в автобус, чтобы отправиться на Средиземноморское побережье. По шоссе мы проехали мимо первых заведений, входящих в западные сети фастфуда за тысячи километров пути: вначале «Mакдоналдс», потом «Popeye’s» и «Сбарро». Мы ехали по долинам и изумрудно-зеленым возвышенностям, которые выглядели как местность в Швейцарии, но с мечетями. На побережье мы отдохнули в Анталье, туристическом городе, где полно заведений, в которых подают кофе эспрессо, джелато и можно поесть блюда с безвкусного шведского стола с интернациональной кухней. Несколько дней мы гуляли по Ликийскому пути, старой тропе паломников, которая соединяет прибрежные деревни. На этот раз нам не требовался гид, поскольку тропа была четко отмечена, также нам не требовался повар, поскольку мы проезжали населенные пункты с множеством ресторанов. Самой плохой погодой, с которой мы столкнулись, были тучи и мелкий моросящий дождь. К моему удивлению, я почувствовала ностальгию по тем сложностям, с которыми мы столкнулись во время пешего перехода в Киргизии.

И наконец последний автобус дальнего следования, в который мы сели, отвез нас в Бодрум – город на побережье Эгейского моря. Гавань там была заполнена деревянными яхтами под названием гулеты. На главной улице женщины разных национальностей с непокрытыми головами выгуливали пушистых собак. По вечерам центр города пульсировал от музыки, которая звучала в ночных клубах, где отдыхали богатые турки и приехавшие в отпуск европейцы. Все здания от «Макдоналдса» до мечетей и дорогих гостиниц, которые стояли вдоль берега, были выкрашены в белый цвет. Мы пересели с автобуса в частную машину и поехали на окраину города. Мы въехали на крутой подъем, где на вершине горы находился курорт с панорамным видом на Эгейское море. Несколько маленьких греческих островов блестели вдали.

Крэйг оставался со мной на курорте несколько дней, перед тем как отправиться в Америку, чтобы сделать пару репортажей для своей книги. Мы отложили обсуждение будущего до нашей следующей встречи; нам обоим нужно было о многом подумать. Хотя мы не были уверены, где эта встреча произойдет. Я знала, что он не испытывает возбуждения при мысли об Италии и обязательных четырехразовых приемах пищи в день, но Крэйг сказал, что планирует встретиться со мной самое позднее в Риме. Я с сожалением смотрела на уезжающего Крэйга.

Мне было еще более грустно от того, что Бодрум, как и Стамбул, был местом, где я могла представить нас проводящими время в безделье, может, даже устраивающимися на постоянное место жительства. Подруга Селин по имени Асли, женщина с каштановыми волосами до плеч и печальными глазами, пригласила меня остановиться в отеле «Yarbasan». Она была там управляющей, и ей также принадлежал ресторан «Erenler Sofrasi», который находился на территории отеля. Мы заключили с ней сделку. За уроки турецкой кухни, бесплатное проживание и питание я должна была готовить китайские блюда и учить этому ее гостей. У меня в распоряжении была красивая вилла, бассейн и пляж, и я не могла не думать, что я от этой сделки выиграла.

Дни начинались с восхитительного хлеба и соусов, которые продолжали разбивать мою глобальную теорию о завтраке как обратном показателе отличной кухни. Вместе с симитами, которые выглядели как бэйгелы, Асли подавала томатную или оливковую сальсу с тмином и чесноком и бейяз пейнир (белый сыр типа сыра фета), взбитый с укропом, оливковым маслом и сливочным каймаком. Свиная салями, которую она привозила с греческих островов, иногда также украшала стол. Из яиц готовили яичницу-глазунью, и она была самой восхитительной из всех, которые я когда-либо ела, – белки отличались приятной мясистостью и на вкус почти напоминали омаров. Это было связано с тем, что моя новая подруга-ресторатор готовила глазунью в большом количестве сливочного масла.

Холодное средиземноморское мезе, которое исчезло в турецких областях, расположенных в глубине страны, вернулось на обеденный стол. Асли пассеровала зеленые травы типа швейцарского мангольда, портулака и крапивы, перед тем как опускать их в оливковое масло и лимонный сок. Она очень умеренно использовала подсолнечное масло. Многим блюдам аромат придавали одновременно используемые петрушка, укроп и мята. В качестве основного блюда часто подавалась молодая баранина, а не обычная, или говядина, или рыба. Бывали и вегетарианские трапезы, во всех других местах, где я побывала, это было неслыханно.

– Земля очень плодородная, а климат умеренный, – сказала Асли. – Свежие овощи можно есть круглый год.

Здесь в большей мере, чем где-либо еще в Турции, еда казалась греческой, отражая общее наследие двух стран. Однажды Асли научила меня делать долмы, которые я всегда считала греческим блюдом, хотя встречала их и далеко на Востоке, в Центральной Азии. Она пассеровала рис с черной смородиной и кедровыми орехами, перед тем как добавить множественные приправы: лук-перо, петрушку, укроп, корицу, гвоздику и ямайский перец. «Специи – это наследие Османов», – говорила она. Мы заворачивали рис в виноградные листья и готовили эти рулетики на пару в большой кастрюле, между кусочками репчатого лука и лимона.

Дедушка и бабушка Асли родились в Греции и были переправлены в Турцию во время греко-турецкого обмена населением. Хотя греческое и турецкое правительство постоянно из-за чего-то ссорились, я познакомилась с большим количеством турок, которые, как и Асли, чувствовали связь с Грецией. «Они нам как братья», – сказала Асли. Но это не означало, что было много контактов: хотя для западных граждан легко перебраться из Турции в Грецию, туркам приходится проходить утомительную процедуру получения виз для въезда на территорию Европейского союза, и они часто получают отказ.

Между трапезами мы часто ходили за покупками на соседний рынок, где торгуют фермеры. В отличие от аналогичных американских рынков, сельскохозяйственная продукция была достаточно дешевой для местных со средним достатком. Асли ходила туда два раза в неделю, не доверяя это своему персоналу. Она была разборчивой. Из-за того что было еще слишком холодно выращивать баклажаны вне теплиц, она выбирала сушеные, которые созрели естественным образом предыдущим летом. Баклажаны вместе с другими сушеными овощами типа красных болгарских перцев висели гирляндами над прилавками, подобно украшениям на Рождество. Асли показала на женщину, торговавшую яйцами, и объяснила, что мне так понравилась глазунья, потому что продавщица позволяет своим курам свободно клевать дикую траву. На других прилавках горами лежали шпинат с листьями и ярко-розовыми корнями, а также зеленые болгарские перцы, которые были такими хрустящими, что издавали звук ломающейся ветки, когда Асли откусывала кусочек. Маленькие темные ягодки клубники наполняли воздух ароматом.

Ресторатор отметила, что большинство фермеров не используют пестициды, частично из-за дороговизны, но в основном из-за того, что здесь в них нет необходимости.

– Здоровое питание экономично, – сказала она. – Оливковое масло на рынках отдают почти задаром, потому что все выращивают свои собственные оливки.

На этот раз я исключила свинину из меню своего китайского ужина, зная, что мясо сложно раздобыть за пределами Стамбула, также я не была уверена, что гости станут ее есть. Но я нашла большую часть овощей и видов мяса, которые мне требовались, на рынке, и даже несколько неожиданных, как, например, китайский шнитт-лук. Я купила длинные и тонкие азиатские баклажаны, сушеные грибы, лук-перо, свежий имбирь и чеснок. Я привезла и кое-какие ингредиенты из Китая, а у Асли был кислый тофу. На рынке я также нашла следы Востока в виде замороженного хлеба и кусков сухого йогурта, которые, казалось, говорили про кочевническое прошлое турок.

Однако почему-то дело с приготовлением трапезы в Бодруме шло не так гладко, как когда я готовила китайский ужин в Стамбуле. Я винила в этом идиллическое окружение. Когда я рубила свои ингредиенты, официант, темноволосый мужчина по имени Метин, спросил, не хочу ли я турецкого кофе.

– Конечно, хочу, – ответила я.

– Сколько класть сахара? – спросил он, показывая на сахарницу.

– Один, два кусочка? – задумчиво произнесла я. Ни то ни другое, как оказалось, не было правильным ответом.

– Три будет хорошо, – сказал он, опуская их в чашку того размера, в котором обычно подают кофе эспрессо.

Когда я маленькими глотками пила этот сладкий напиток, я сделала небольшую паузу в работе, чтобы насладиться роскошным видом. Я подумала, что, может, и мы с Крэйгом могли бы так жить, а потом, вернувшись к неторопливому приготовлению пищи, я мечтала о том, как мы откроем небольшую гостиницу на морском берегу, предлагая гостям ночлег и завтрак.

Когда время уже подходило к семи часам, я поняла, что не успеваю. И на этот раз у меня не было в помощницах целой команды властных турецких женщин. Когда прибыли первые гости, включая владельца курорта, я нервно помахала из-за плиты и еще задела кастрюлю с куриным бульоном, который у меня медленно кипел всю вторую половину дня, и она перевернулась.

– О боже, о боже! – воскликнул Метин, хватая кухонные полотенца. Это была одна из немногих английских фраз, которые он знал, и он так часто ее повторял, что это действовало на нервы, причем повторял он ее на протяжении всего вечера в ответ на все, что я делала, будь то хорошо или плохо: – О боже! О боже!

Чтобы немного утолить голод гостей, пока я спешила закончить свои приготовления, Асли принесла хлеб с сыром, хорошее начало для турецкой трапезы, но совершенно точно не китайское. После того как я отправила на стол растительное масло с перцем чили и тарелки с жаренными на сковороде пельменями, мне сообщили: «Они говорят, что слишком остро. Слишком остро». Я заменила соус для острого тофу на кисло-сладкий и отправила на стол вместе с несколькими другими блюдами, включая баклажаны с ароматом рыбы.

– Они хотят йогурт с баклажаном, – сообщила Анна, еще одна официантка, объясняя, что блюда из баклажанов в Турции всегда подаются с йогуртом.

Примерно в середине ужина я пошла проверить, как там гости, и с облегчением обнаружила, что вся еда съедена, но мое облегчение быстро уступило место панике: я приготовила недостаточно?

– Они не жалуются, а это самое главное, – сказала Анна.

К тому времени, как на стол было отправлено последнее блюдо, я так устала, что едва держалась на ногах. Я почувствовала себя лучше после того, как услышала отзывы о десерте – китайском императорском блюде из засахаренных яблок.

– Они дали ему пять звезд! – одобрительно сказала Асли.

* * *

Если не считать су борек – турецкую лазанью, которую Селин показывала мне на стамбульском базаре, свежая лапша оказалась неуловимой в Турции, хотя я слышала, что сухая является обычным делом.

Мне говорили, что некоторые деревни рядом с Черным морем и в Каппадокии специализируются на приготовлении пасты вручную, но, проехав по многочисленным маленьким городкам и побывав в двух кулинарных центрах – Стамбуле и Газиантепе, – мне еще предстояло отыскать изготовителя лапши, за действиями которого я могла бы понаблюдать. У работающих женщин больше не было времени на такую работу, как сказали мне Селин и ее подруги. В ресторанах, в которых я побывала в Стамбуле, предлагалось очень мало блюд с лапшой, а в османском ресторане «Asitane» в меню не значилось ни одного блюда с лапшой. Батур говорил, что в осеннем меню обычно есть треугольники под названием пирухи (кузен восточноевропейских и центральноевропейских пирогов); это блюдо редко, но появлялось в императорских архивах, и считалось, что оно пришло с Кавказа, его привезли женщины, которые оказались в гаремах Османской империи.

И в Стамбуле, и в Газиантепе я нашла поваров, которые поразительно умели работать с тестом. Пожилая посудомойка в «Asitane» раскатывала листы юфки так тонко, что ее в этом превосходил только Байрам и его кондитеры, специализирующиеся по баклаве, а также изготовитель поразительного, почти прозрачного катмера в Газиантепе. Но, несмотря на свою искусную работу с вытяжным тестом, они не делали лапшу. Я почувствовала, что приближаюсь к цели, когда пришла к подруге Филиз, которая предлагала к супу маленькие треугольнички печеного теста. Она сказала, что даже планировала сделать домашнюю вермишель, но у нее и так длинный список блюд, которые нужно приготовить. Во время пребывания в Турции я пару раз ела кусочки пшеничной вермишели, включенные в рисовый пилав, я слышала, что подобное также часто встречается в Иране. Но блюдо, в котором паста играет вторую скрипку после риса, едва ли можно назвать лапшой. Никто не подавал мне даже сухую пасту, которая называется эристе и которую я видела в супермаркетах от области в Китае, где проживают уйгуры, до Турции. Мне говорили, что эта еда существует только для утоления голода и подается как гарнир с кусочком сливочного масла, подобно жареной картошке. Как и в Иране, в Турции ее считали не подходящей для приема гостей. Поэтому, хотя лапша и присутствовала, во время моего пребывания в Иране и Турции стало ясно, что ни в той, ни в другой стране она не занимает приоритетного положения.

Тем не менее некоторые историки, занимающиеся вопросами кулинарии, и писатели, которые пишут на эти темы, утверждают, что Турция могла быть одним из первых мест в мире, где стали делать лапшу, потому что некоторые самые ранние доказательства существования пшеницы были найдены в Юго-Западной Турции, в странах Плодородного полумесяца и в дельте Нила. В любом случае я знала, что есть одно блюдо с пастой, которую турки делают вручную, и я была намерена узнать, как именно. Это блюдо – манти, маленькие пельмени с мясом. Все о них знали и говорили мне, что это часто встречающееся блюдо, но, что странно, я, как и в случае с лапшой, редко видела их в меню. Может быть, это что-то типа турецких макарон с сыром и им еще предстоит возрождение в ресторанах? Было трудно найти человека, который хотел бы научить меня приготовлению этого блюда. «Мне не хватает терпения заворачивать эти маленькие штучки», – говорила Селин, сжимая пальцы, чтобы ими показать, что требуется. Она призналась, что, когда гости просят ее показать, как делают манти, она обычно перенаправляет их на урок к кому-то другому.

Наконец в Бодруме я нашла Асли, которая, к счастью, знала, как готовить манти, и была готова меня научить. Мы принялись за работу на следующее утро после китайского ужина. Мы использовали тесто, оставшееся от китайских пельменей, которые я делала в предыдущий день. Тесто было как раз нужной консистенции. Как и у других квалифицированных изготовителей пасты, которых я встречала, у Асли имелась скалка длиной примерно 90 сантиметров. Она поиграла и с более короткой скалкой, которую я привезла из Китая, и, восхитившись тем, насколько легче ею пользоваться, начала раскатывать лист теста моей скалкой. Она раскатала его примерно до той же толщины, которую я сама использовала бы для оберток при приготовлении пельменей, потом нарезала их квадратиками со сторонами чуть меньше 2,5 сантиметра. В центр каждого квадратика она положила по капельке мясной начинки, которая состояла из молотой молодой баранины, мелко нарубленного репчатого лука, соли и перца, затем свернула квадратик с начинкой треугольником и защипнула два противоположных уголка.

Пока мы работали, она сказала мне, что я, возможно, не видела манти во время моего путешествия по причине того, что их по большей части готовят в деревнях. Манти – это способ общения для женщин; обычно приготовление занимает весь день, а когда манти подают, то подают в больших количествах. Иногда их варят в кипящем бульоне, в других случаях подают с соусом, как собиралась сделать Асли в этот день. После того как мы слепили несколько сот крошечных пельменей, каждый из которых был не больше ногтя у меня на мизинце, Асли быстро сварила их в кипящей воде, потом слила воду. Она залила готовые изделия соусом, приготовленным из йогурта, толченого чеснока, мяты и молотого перца чили, подавала она их в неглубоких мисках, как для итальянской пасты.

Из всех пельменей во время моего путешествия именно манти больше всего напомнили мне чучуру – уйгурские пельмени, которые я научилась готовить в доме религиозной женщины Хаяль в Кашгаре, – которые, в свою очередь, напомнили мне китайские вонтоны. А название манти по звучанию больше всего напоминало манта – более крупные пельмени, которые готовят на пару и которые я тоже научилась готовить в Кашгаре, в свою очередь, то название напомнило мне о китайском слове «маньтоу», обозначающем паровые сдобные булочки. Мне еще предстояло добраться до Италии, но казалось, что манти также напоминают тортеллини.

Манти (или манты) мигрировали вместе с путешественниками по Шелковому пути от самого Китая? Так думают некоторые историки, занимающиеся историей еды и кулинарии. Алан Дэвидсон пишет в «Оксфордском компаньоне для еды»: «Паста с начинкой оказалась менее уязвимой при захвате территории пилавом, чем обычная лапша». Возможно, манти получили широкое распространение по Шелковому пути потому, что «сочетание мяса или подобной начинки и мучного конвертика удобны для культур кочевников и в целом для людей с очень простыми кухонными принадлежностями. Подойдет один котел, а начинку можно варьировать в зависимости от того, что имеется в наличии». Я также была склонна думать, что монгольские завоеватели, которые прошлись по Шелковому пути, имели какое-то отношение к передаче пельменей, поскольку они являются неотъемлемой частью кухни на всем пути до Центральной Европы, западной границы империи Чингисхана. Подобные пельмени даже дошли до восточных границ империи в форме манду, пельменей с говядиной в Корее, и манджу, хлеба, который готовят на пару, в Японии. Тем не менее корни названия – маньтоу – остаются неясными. В мандаринском наречии китайского языка это слово означает что-то типа «хлеб варваров». Может ли это быть ссылка на монголов?

В любом случае там, на побережье Эгейского моря, в тысячах километров от места начала моего путешествия, восхитительные маленькие пельмени определенно напомнили мне о блюдах, которые охватывают всю территорию, которую я преодолела, вплоть до Китая. И одно замечание Асли также прозвучало как эхо: «Традиция гласит, что в ложке должно помещаться сорок штук. Свекрови таким образом оценивают своих невесток».

Асли определенно не соответствовала представлению о покорной невестке. Она выросла в семье, которая верила в реформы Ататюрка и уважала женщин в той же степени, что и мужчин. Ее свекровь не играла большой роли в ее жизни; они с мужем по имени Галук оставили его семью в Стамбуле и построили ресторан в Бодруме.

Несмотря на то что это поддерживало мою зарождающуюся фантазию о совместной работе с Крэйгом, я учитывала, как такое положение дел сработало в случае Асли. Хотя их семейная пара владела рестораном совместно, она была руководителем, а муж играл поддерживающую роль. Также Асли выполняла основную часть работы. Если не считать приготовления еды, она занималась бухгалтерией и маркетингом, отвечала на письма по электронной почте и запросы по телефону. Когда их сын возвращался из школы, она занималась им. Когда Галук не уходил рисовать и не читал, он часто сидел в баре с бокалом вина и жевал огурчики размером в палец. Я спросила у Асли, хочет ли она, чтобы он больше времени проводил в кухне, как я хотела видеть Крэйга в кухне рядом с собой.

– Нет, никогда! – ответила она. – До него я была замужем за другим человеком, который любил готовить, и это не сработало. Одного повара в доме достаточно.

Может, я в этом ошибалась – может, Асли была права. Не свидетельствует ли это о том, что бóльшая автономия женщины в отношениях неизменно означает, что она тянет на себе более тяжелую ношу?

Однажды ранним вечером, когда мы с Асли готовили, две женщины зашли выпить вина. Они обе были из Стамбула и часть времени проводили на виллах, которые принадлежали им на этом курорте. Они стали наблюдать за тем, как мы с Асли готовили пилав с булгуром. Из стереоколонок неслась песня Пэтси Кляйн «Я всегда думаю о тебе», за ней последовал альбом песен Фрэнка Синатры. Асли давала мне указания, когда я пассеровала булгур в подсолнечном, а не оливковом масле, оказывая почтение происхождению блюда, перед тем как добавить мелко рубленные зеленые перцы, репчатый лук и помидоры. Она добавила воды и очищенные от кожицы, порезанные помидоры, а потом поставила смесь тушиться на медленном огне, перед тем как закрыть кастрюлю крышкой и дать булгуру дойти.

– Если хочешь, добавь тмин, но это необязательно, – сказала она мне.

– Я добавляю тмин, – сказала одна из женщин, куря сигарету. Она говорила с британским акцентом, у нее были большие голубые глаза, которые она получила в наследство от своих русско-кавказских предков.

– Я никогда не добавляю тмин, – добавила вторая.

К тому времени я уже привыкла к упрямству и своеволию турецких женщин, а в Бодруме эти свойства характера проявлялись в еще большей степени, чем где-либо. Бодрум известен как «женский рай» и имеет репутацию места, которое предлагает женщинам сбежать от ограничений, накладываемых исламом. Эти две женщины, как и многие другие, перебрались в приморский городок после развода. Асли все еще была замужем, и это являлось аномалией.

– Вскоре после того, как я сюда перебралась, я случайно столкнулась с подругой, и она сказала: «Добро пожаловать! Ты тоже развелась?» – вспоминала Асли.

– Количество разводов свидетельствует о том, что женщины больше не хотят мириться с тем, что делают мужчины, – сказала женщина, которая говорила с британским акцентом. – Турецкие женщины ушли вперед на десять лет по сравнению с мужчинами. Мы отличаемся более широким кругозором и непредубежденностью. Мужчины же консервативны.

Ее подруга согласилась с ней и добавила, что в обществе произошел серьезный сдвиг.

– В прошлом мы обычно чтили наших мужчин и чуть ли не поклонялись им, – сказала она.

– Я так далеко никогда не заходила! – воскликнула Асли.

– Я стригла ногти на ногах своему бывшему мужу, – добавила подруга. – Я косточки из винограда для него вынимала!

Я упомянула, что, проехав по всей Турции, видела очень большой диапазон женской автономии в стране, от женщин на побережье, которые имеют свой бизнес и не согласны со многим мириться, до женщин на востоке, которым не разрешается свободно общаться в ресторанах и даже в их собственных домах. Асли с посетительницами сказали, что все дело в том, из какой социальной группы происходит женщина, и в ее образовании.

– Если вы не получили образования, то положение гораздо хуже. Турецкие мужчины уважают образованных женщин, или, по крайней мере, ими нельзя легко управлять, – сказала Асли.

Тут зазвонил ее мобильный телефон. Это был Галук, который хотел знать, во сколько она вернется домой и что будет на ужин. Асли ответила ему, что если он хочет есть, то лучше прийти в ресторан, потому что мы все еще продолжаем готовить.

– Видите ли, турецкие мужчины хотят, чтобы жены сидели дома, – сказала Асли. – Но он знает, что со мной это никак не получится. Мне повезло с мужем.

Когда булгур был готов, женщины ушли и появился Галук в поисках ужина. Он наблюдал, а Асли показывала мне, как готовить сак кавурму – кусочки говядины, которые нужно жарить, постоянно помешивая, с красным болгарским перцем и репчатым луком. Сак означает котел, который напоминает вок, и Асли подозревала, что само блюдо имеет китайское происхождение. Его до сих пор обычно подают во время остановок на шоссе.

– В любом случае это очень древний способ приготовления мяса, – сказала она.

– У него вкус еды кочевников, – добавил Галук. – А китайцы-кочевники… это тюрки!

Асли засмеялась. Несмотря на ее грубоватость и некоторую угрюмость и замкнутость, которые отличали и ее, и Галука, у них были неплохие отношения, в особенности в стране, где так много разводов. Да, казалось, что Асли несет на себе большую часть ноши, но организация дел в их случае срабатывала. Я часто замечала, как один из них тянется к руке другого или они обмениваются нежным взглядом.

Когда мы ели, я спросила у Галука его мнение о Турции.

– После Второй мировой войны Турция стала превращаться в страну западного мира, – сказал он. – Но нас никогда по-настоящему не уважали на Западе. Вместо этого мы – государство, которым манипулируют, мы находимся посредине, даже несмотря на наши сильные исторические связи с миром. Турцию часто называют мостом. Но мы больше, чем мост. Мы – страна.

– Мы никогда не вступим в ЕС, – сказала Асли. – Это христианский клуб! Они нас не примут.

– Если они пустили чехов, румын и болгар, то должны и нас принять, – спорил Галук.

Этот разговор частично утратил смысл несколько месяцев спустя, после того как в Европейском союзе возник хаос, а у Греции и Италии начались серьезные финансовые проблемы. Возможно, для Турции лучше, что они не входят в ЕС. По крайней мере, так стали считать турки.

Но тогда Асли перешла от размышлений о политике к подаче десерта – кусочки жареной засахаренной тыквы с капельками жирного каймака.

– Тебе нравится моя тыква? – спросила она у Галука. – Это важнее всего.

* * *

С курорта были видны три мерцающих на солнце греческих острова в Эгейском море, которые манили, как сирены в «Одиссее». Мой путь в Италию пролегал через острова. Я могла бы сесть на самолет за двести долларов и через два часа оказаться в Италии. Но полет на самолете казался неправильным после моего путешествия по суше. Я хотела путешествовать так, как это делали в старые времена до появления самолетов. Поэтому я выбрала более дорогой вариант, который включал быстроходный катер, ночной паром и поездку на автобусе по материковой части Греции и снова ночной паром. Моей целью было прибыть в Италию к Пасхе, до которой оставалось три дня с даты моего очередного отправления в путь. Рано утром я села на быстроходный катер в гавани Бодрума. До Греции было примерно 20 километров, и путешествие заняло меньше времени, чем долгие формальности на границе с каждой стороны. Паспорта очень внимательно изучали, перед тем как позволить пассажирам пройти сквозь официальные ворота в Европу.

Я ступила на крошечный греческий остров Кос и побродила по городу, пока ждала ночного парома в Афины. Бело-голубой полосатый греческий флаг сменил красно-белый турецкий. Вместо римского появился греческий алфавит. На острове стояли две мечети, но церквей было гораздо больше, их шпили украшал греческий православный крест.

Признаки греческого экономического краха, который случился год назад, были везде – практически каждый второй магазин был или закрыт, или стоял пустым.

Я спросила, где найти ресторан, где подают местную еду, и в конце концов оказалась в «Mummy’s Cooking», таверне на тихой улочке, которой заправляет одна семья. Мать семейства, полная дама, скорее бабушка, показала мне кухню, открыла крышки различных кастрюль, где готовилось жаркое из овощей, которое в период Великого поста готовится в гораздо больших объемах, чем обычно. Но я изголодалась по свинине, и мой аппетит еще усилился, когда я лицезрела палки салями и куски ветчины, свисавшие с крюков в гастрономе. Они наполняли воздух сладким ароматом копченостей. Также по пути я видела многочисленные вывески – предлагались свиные сувлаки, свиные гиро и сэндвичи с беконом.

Сын хозяйки усадил меня за столик и тут же принес тарелку с большой свиной котлетой, которую потушили, предварительно обжарив. Она была покрыта сыром, помидорами и репчатым луком. Я спросила его, как называется это блюдо.

– Это мамина свинина! У блюда нет названия! – ответил он, целуя кончики пальцев, а потом широко их разводя многозначительным жестом.

Свинину подавали с пилавом из риса и вермишели и фаршированными виноградными листьями, которые напомнили мне о Турции. А после обеда, пока я гуляла по городу, я видела самые разнообразные знакомые вещи. В одном кафе маленькие чашечки нефильтрованного крепкого кофе называли греческим кофе. В кондитерских желе, посыпанное сахарной пудрой, называлось «Greek Delights». Треугольники из вытяжного теста, фаршированные шпинатом, называли не борек, а спанакопита. В барах мужчины пили стаканчики анисовой водки узо, и от этих стаканчиков пахло подозрительно похоже на ракию. Турецкая сладость халва была переименована в хайлоглу. Мясо, которое жарилось на вертикальных вертелах, называлось сувлаки и гиро, а не кебабы. Я также увидела в меню много йогуртов, а после того, как я заказала йогурт в одном кафе, я проглотила огромный десерт – стакан жирного молочного продукта с медом и взбитыми сливками сверху. На самом деле йогурт был таким хорошим на протяжении всего Шелкового пути, что мне потом было сложно наслаждаться им в других местах, в особенности в Америке, где «греческие» йогурты по непомерно высокой цене начали наводнять супермаркеты.

В ожидании парома я разговорилась с одной дружелюбной гречанкой. Она сказала, что греки и турки по сути одинаковые. Она определенно была такой же дружелюбной и гостеприимной, как турки, постоянно предлагала мне взять купленную ею коробку шоколадного печенья, после того как узнала, какое далекое путешествие мне предстоит.

– Когда я приехала в Турцию, у меня совсем не возникало ощущения, что я нахожусь за границей, – призналась она мне. – Все было таким знакомым.

– А как насчет религии? – спросила я.

– Да, этим мы отличаемся. Но я не понимаю, почему люди разных вероисповеданий не могут жить вместе?

Она рассказала мне про своего деда – историю, подобную многим, которые я слышала в Турции, только тут все было наоборот. Ее дед родился в Турции, но был вынужден переехать в Грецию, потому что был христианином.

Паром был восьмипалубным огромным судном с ресторанами, казино и каютами, которые были полностью заполнены пассажирами, стремящимися вернуться домой на праздники. Создавалось впечатление, что паром особенно популярен у греческих водителей грузовиков, которые загнали на борт свои машины, а также владельцев домашних животных, которые везли собак и кошек в переносках. Мне повезло, что удалось купить билет. Я быстро заснула, меня укачало легкое покачивание морских волн, но после полуночи я проснулась, так как начинался шторм. Я прогулялась по судну, качаясь, словно пьяная, хватаясь за поручни, чтобы удержать равновесие. Пассажиры и обслуживающий персонал спали на своих местах, словно весь корабль попал под действие каких-то чар. Я ругала себя за решение отправиться на пароме, но вернулась в каюту и в конце концов тоже заснула.

Паром причалил у Афин на рассвете, поднимающееся над горизонтом солнце окрасило промышленную окраину древнего города медово-оранжевым цветом. У меня было свободное утро, я села на поезд в город и направилась в Акрополь. Но в то утро он был закрыт, потому что была Страстная пятница, и я отправилась бесцельно бродить и обнаружила большой рынок поблизости. Он был полон посетителей, которые дали мне ясно понять, что баранина так же важна для греков в Пасху, как для мусульман в Ид ад-дха. Меня несколько раз задели по лицу бараньей конечностью – торговцы с бочкообразными грудными клетками носили туши на спине. Бойко шла торговля на прилавках, где торговали посудой, они продавали большие вертела и грили. Помимо мяса на рынке продавали красивые маслины и оливки, которые по цвету варьировались от темно-фиолетовых до бледно-зеленых. Также предлагались большие куски сыра и банки с медом. Я купила всего понемногу, взяла такси до автобусного вокзала и едва успела. Автобус тронулся в путь, как только я в него села, и когда я опустилась на свое место, у меня очень сильно заболела голова. Помогло мое умение спать в некомфортабельных видах транспорта.

Когда я садилась на второй ночной паром, мигрень продолжала меня мучить. Везде вокруг я слышала голоса американцев. Я встречала очень мало американцев на Шелковом пути, но после приезда в Грецию они были везде – студенты, которые учатся по обмену, отдыхали во время весенних каникул, встречались семьи с плачущими детьми, пожилые пары с круизных судов гуляли по городу в дневное время. Я слышала разговоры о Болгарии и «Mакдоналдсе», а также ворах-карманниках в Калифорнии. Слыша, как американцы болтают вокруг меня, мне внезапно стало одиноко. Я почувствовала, что оторвана от других людей. Но я не завидовала пешим туристам, которые бесконечно перебираются с места на место и жалуются на дорогу. Я почувствовала некоторое превосходство от того, что у моего путешествия есть цель, а у них ее нет. Но на самом деле есть ли она? Какую именно цель я преследую? Я все еще пытаюсь выяснить, откуда пошла лапша, или я утверждаюсь в своей независимости? И как я – мы – буду жить, после того как мое путешествие закончится?

Мне не пришлось долго раздумывать над этими вопросами бытия. После того как паром причалил в Апулии, американцы помчались с него со всех ног осматривать обычные достопримечательности в Риме, Флоренции и Венеции, а каблук итальянского сапожка оказался целиком в моем распоряжении.

 

Су борек (турецкая лазанья)

6–9 порций

Для теста:

4 стакана обычной муки

1 чайная ложка соли

4 очень крупных яйца

12 листов вытяжного теста

Для начинки:

½ стакана измельченного сыра фета

1 стакан мелко натертого сыра кашар (или другой мягкий и нежный белый сыр типа моцареллы или проволоне)

1 яйцо

½ стакана мелко нарубленной петрушки

8 столовых ложек (1 пачка) сливочного масла, растопить

Приготовление теста

Смешайте муку с солью и, используя яйца, приготовьте тесто, как описано в рецепте «Лапша ручной раскатки от шефа Джана/паста Андреа» (с. 112). Разделите тесто пополам и, работая на большой, присыпанной мукой поверхности, раскатайте каждую половину так, чтобы получилась длинная полоса. Разделите каждую полосу на 6 частей. Скатайте каждую часть в шар, а потом рукой сделайте из шара плоский диск.

Время от времени посыпайте рабочую поверхность и поверхность теста небольшим количеством муки, чтобы тесто не прилипало. Раскатайте каждый диск таким образом, чтобы получился круг, немного превышающий форму для выпечки диаметром 23 см, толщиной 2 мм. Точно подгоните под диаметр формы для выпечки. Проделайте то же самое с вытяжным тестом.

Приготовление начинки

Смешайте сыр фета, кашар (или другой сыр), яйцо и петрушку.

Предварительно нагрейте духовку до 180 °C. Поставьте кипятиться 2 л воды в большой кастрюле с толстым дном. Когда вода закипит, опустите в нее лист теста. Кипятите 1–2 минуты, извлеките лист теста и опустите его в большую кастрюлю с холодной водой. Затем аккуратно слейте воду с теста с помощью дуршлага – так, чтобы его не порвать. Повторяйте процедуру, пока не прокипятите и не сольете воду со всех листов теста.

Смажьте форму для выпечки небольшим количеством растопленного сливочного масла и выложите в нее 6 листов вытяжного теста, смазывая каждый 2-й или 3-й лист сливочным маслом. Поместите лист прокипяченного теста на вытяжное тесто и смажьте небольшим количеством сливочного масла; повторите процедуру с еще двумя слоями прокипяченного теста. Разложите треть начинки борека по третьему слою прокипяченного теста. Повторите последовательность выкладывания слоями с остальным тестом и начинкой. После того как последние листы прокипяченного теста будут выложены поверх последней трети начинки, положите 6 листов вытяжного теста поверх прокипяченного теста, снова смазывая сливочным маслом каждый 2-й или 3-й слой. Смажьте верхний слой сливочным маслом.

Выпекайте около 30 минут или до тех пор, пока корочка не станет золотистой. Охладите в течение 30 минут и нарежьте на 9 кусков, как поле для игры в крестики и нолики (а не клиньями), перед подачей.

 

Карниярик (фаршированный баклажан)

4 порции

½ стакана подсолнечного масла

4 длинных японских баклажана, очистить от черешка и снять кожицу чередующимися полосками

1 средняя луковица, натереть на терке

250 г говяжьего фарша (30-процентной жирности)

2 столовые ложки томатной пасты, разведенной в ½ стакана холодной воды

2 столовые ложки неострой пасты с турецким красным перцем (можно купить в средневосточной бакалейной лавке)

½ стакана порубленной петрушки

1 чайная ложка молотой паприки

½ чайной ложки сахара

½ чайной ложки соли

½ чайной ложки свежесмолотого черного перца

4 головки чеснока, мелко порубленного

4 куска помидора

2 маленьких зеленых болгарских перца, разрезанных пополам и очищенных от зернышек

1 столовая ложка оливкового масла

½ стакана холодной воды

Предварительно разогрейте духовку до температуры 180°C.

Нагрейте половину подсолнечного масла в большой сковороде на сильном огне в течение 2 минут, потом добавьте баклажаны. Позвольте им повариться, переворачивая время от времени, примерно 8–10 минут, пока они не станут золотисто-коричневыми по всей длине. Снимите с огня, слегка охладите и надрежьте каждый баклажан по всей длине, но будьте осторожны, чтобы не разрезать насквозь, также не делайте надрез до самых концов. Выложите баклажаны в один слой, надрезанной стороной вверх, в форму для выпечки.

Вымойте сковороду и налейте в нее остатки подсолнечного масла. Поставьте на умеренно сильный огонь, добавьте лук и пассеруйте примерно 6–8 минут, пока лук не станет золотистым. Добавьте фарш и пассеруйте еще 10 минут, затем закройте крышкой и готовьте на слабом огне в течение 5 минут. Добавьте половину разведенной томатной пасты и половину пасты с турецким красным перцем. Затем добавьте петрушку, паприку, сахар, половину соли и черного перца. Размешивайте в течение 1 минуты, а потом снимите с огня.

Нафаршируйте баклажаны мясной смесью и посыпьте чесноком. Положите по кусочку помидора и половинке зеленого болгарского перца поверх каждого баклажана. В маленькой миске взбейте остатки томатной пасты, остатки пасты с турецким красным перцем, оливковое масло, остатки соли и черного перца и горячую воду. Вылейте в готовящееся блюдо.

Запекайте в предварительно нагретой духовке 15–20 минут. Сразу же подавайте.

 

Розовый борек (вытяжное тесто, фаршированное луком-пореем, сыром и медом)

8 бореков

½ стакана мелко нарезанного лука-порея, только белые части, разделить на колечки

2 столовые ложки подсолнечного масла или масла канолы

170 г сыра фета, раскрошить (или рикотты, или творога)

1 яйцо

½ чайной ложки соли или меньше, если сыр фета соленый

8 листов вытяжного теста

1 яичный белок

2 столовые ложки жареного кунжута или семян калинджи

При жарке

Подсолнечное масло или масло канолы

При запекании

1 яичный желток, взбить

4 столовые ложки (половина пачки) сливочного масла

½ стакана меда

Поставьте маленькую сковороду на средний огонь, добавьте лук-порей и подсолнечное масло или масло канолы и пассеруйте 8–10 минут, пока лук-порей не станет мягким. Снимите с огня и переложите в миску среднего размера. Добавьте сыр фета или другой сыр, яйцо и соль и хорошо перемешайте.

Положите лист вытяжного теста на плоскую сухую поверхность. Используя примерно ⅛ часть начинки из лука-порея и сыра фета, выложите начинку в линию примерно на расстоянии 2,5 см от ближайшего края вытяжного теста. Заверните начинку в тесто, раскатайте фаршированное вытяжное тесто в длинную тонкую трубочку, смажьте небольшим количеством яичного белка внутренний край вытяжного теста, чтобы оно склеилось. Начиная с одного конца трубочки, скатайте ее в тугую спираль. Повторяйте заворачивать начинку и скатывать трубочки из остального вытяжного теста. Посыпьте жареным кунжутом или семенами калинджи.

При жарке

Возьмите глубокую сковороду, казан или любую другую широкую и тяжелую емкость для жарки и вылейте в нее подсолнечное масло или масло канолы, чтобы получился слой в 4 см, потом поставьте на сильный огонь на 5–6 минут. Добавьте изделия, располагая их так, чтобы они не прикасались друг к другу; при необходимости жарьте их партиями. Жарьте 3–4 минуты, пока не появится хрустящая корочка и они не станут золотистого цвета, затем переверните и жарьте еще 3–4 минуты. Снимите с огня и обмакните бумажными полотенцами.

При запекании

Предварительно разогрейте духовку до температуры 180 °C. Смажьте верх изделий взбитым яичным желтком и положите на них маленькие кусочки сливочного масла. Выпекайте 18–20 минут, пока не станут золотистого цвета.

Подавайте сразу же, с медом.

 

Долма (фаршированные виноградные листья)

12–15 долм

1 стакан круглозерного риса

½ стакана оливкового масла

2 средние луковицы

2 столовые ложки черной смородины или изюма

2 столовые ложки кедровых орехов

3–4 лука-пера, только белые части, порубить

1 столовая ложка мелко порубленной свежей петрушки

1 столовая ложка мелко порубленного свежего укропа

1 чайная ложка молотой корицы

1 чайная ложка мелко порубленного чеснока

1 чайная ложка мелко порубленной гвоздики

1 столовая ложка томатной пасты

½ чайной ложки соли

½ чайной ложки свежесмолотого черного перца

½ чайной ложки сахара

12–15 молодых виноградных листьев, свежих или консервированных (или заменить листьями свежей капусты или листьями швейцарского мангольда)

1–2 лимона, нарезанных тонкими кусочками

Поместите рис и оливковое масло в большую сковороду и пассеруйте на среднем огне 3–4 минуты. Мелко порубите половину луковицы и добавьте ее в сковороду; пассеруйте еще 3–4 минуты, пока лук не станет мягким. Добавьте смородину или изюм, кедровые орехи, лук-перо, петрушку и укроп и готовьте еще 3–4 минуты. Добавьте корицу, рубленый чеснок и гвоздику и помешивайте еще минуту или две, затем добавьте томатную пасту; если смесь кажется сухой, добавьте пару столовых ложек воды. Добавьте соль, черный перец и сахар, помешивайте еще минуту или две, потом снимите с огня. (Рис все еще должен быть достаточно жестким.)

Бланшируйте виноградные листья 2–3 минуты в кастрюле с кипящей водой. (Если вы используете заранее приготовленные виноградные листья, то пропустите этот шаг.) Снимите с огня и слейте воду полностью.

Работайте с одним листом за один раз. Положите ложку начинки с горкой на одном конце листа, заверните начинку боковыми частями и сверните пакетом, по форме напоминающим полено, таким образом, чтобы начинка была закрыта со всех сторон. Повторите процедуру с каждым листом.

Нарежьте толстыми кусками оставшиеся 1½ луковицы и выложите их в ряд в большой кастрюле с толстым дном. Добавьте слой долм, а сверху слой нарезанных кусочков лимона. Продолжайте выкладывать слоями лук, долмы и лимон, пока все долмы не окажутся в кастрюле. Закройте долмы тяжелым жаростойким блюдом, которое точно помещается в кастрюлю. Добавьте воды, чтобы прикрыть долмы, затем закройте кастрюлю крышкой. Доведите до кипения и готовьте на среднем огне, пока вся вода не впитается, а начинка не станет нежной. Снимите с огня и дайте остыть. Долмы обычно подают охлажденными, и их можно готовить на день или два вперед.

 

Кадинбуду кофте (кофте «женское бедро»)

4 порции

½ стакана круглозерного риса

2 столовые ложки подсолнечного масла

1 средняя луковица, мелко порубленная

450 г говяжьего фарша (30-процентной жирности)

3 яйца

½ чайной ложки соли

½ чайной ложки свежесмолотого черного перца

¼ стакана мелко нарубленной петрушки

2 столовые ложки мелко нарубленной свежей мяты

½ стакана муки

Растительное масло для жарки

Поставьте кипятить 1 л воды в кастрюле среднего размера. Добавьте рис и варите 8–10 минут, пока не достигнет состояния аль денте. Снимите кастрюлю с огня и слейте воду. Переложите рис в большую миску.

Налейте подсолнечное масло в большую сковороду, поставьте на сильный огонь и добавьте лук. Пассеруйте 4–5 минут, пока не станет коричневым. Добавьте половину говядины и пассеруйте еще 4–5 минут до полной готовности, разделив говядину на кусочки с помощью лопаточки. Снимите с огня и добавьте к рису. Добавьте к смеси мяса и риса неприготовленную говядину и 1 яйцо вместе с солью, черным перцем, петрушкой и мятой. Смешайте руками (как месите тесто), мешайте 2–3 минуты.

В миске среднего размера взбейте 2 оставшихся яйца. Муку насыпьте в другую миску.

Поставьте большую сковороду на сильный огонь и налейте растительное масло, чтобы получился слой толщиной 2,5 см. Нагревайте 6–8 минут или до тех пор, пока брошенное на сковородку рисовое зернышко не начнет сразу шипеть.

Пока нагревается масло, сделайте из смеси риса и говядины овальные пирожки размером с ладонь. Опустите пирожки по одному зараз во взбитые яйца, потом обваляйте в муке. Жарьте пирожки партиями, чтобы их не было на сковороде слишком много одновременно, жарить по 4–5 минут с каждой стороны, пока не появится хрустящая корочка коричневого цвета. Подсушите бумажными полотенцами и сразу же подавайте.

 

Манти (турецкие пельмени)

4–6 порций

Для теста:

4 стакана обычной муки

2 стакана воды

Для начинки:

450 г фарша мяса молодого барашка или говядины

½ стакана мелко порубленного лука

1 чайная ложка соли

1 чайная ложка свежесмолотого черного перца

Для соуса:

1 стакан йогурта

3–4 зубчика чеснока, мелко порубленного

1 столовая ложка мелко порубленной свежей мяты

1 чайная ложка молотого сушеного перца чили

Для приготовления пельменей:

1 пучок лука-пера, только белые части, тонко нарезать кольцами

8 столовых ложек (1 пачка) сливочного масла

¼ чайной ложки соли

1 столовая ложка паприки

¼ стакана измельченных грецких орехов

Приготовление теста

Используйте муку и воду, следуя указаниям по замешиванию и раскатыванию теста из рецепта «Лапша ручной раскатки от шефа Джана/паста Андреа» (с. 112).

Приготовление начинки

Возьмите миску среднего размера и смешайте молотое мясо молодого барашка или говядину с луком, солью и черным перцем.

Приготовление соуса

Смешайте йогурт, чеснок, мяту и молотый перец чили; держите в холодильнике до времени подачи.

Приготовление пельменей

Раскатайте каждую порцию теста в один длинный лист и нарежьте квадратиками, каждая сторона которых составляет 2,5 см. Положите понемногу начинки в центр. Соедините противоположные уголки квадратика вместе и защипните края, сформировав треугольник.

Соедините противоположные края треугольника и защипните их так, чтобы получился круг. Повторите процедуру для всех пельменей.

Вскипятите 2 л воды в большой кастрюле с толстым дном. Добавьте половину колечек лука-пера. Варите пельмени в кипящей воде партиями, примерно по четверти за один раз, по 4–5 минут. Слейте и повторяйте процедуру, пока все манти не будут готовы.

Пока манти кипят, растопите половину сливочного масла в большой сковороде и добавьте половину соли, половину паприки и половину грецких орехов. Добавьте половину пельменей, встряхните и разделите по нескольким тарелкам для пасты. Повторите процедуру с оставшимися пельменями.

Сразу же подавайте, приправив каждую тарелку оставшимся луком-пером и йогуртовым соусом.