Неизвестный автор

Яньский наследник

{1}

Дань

Дань, престолонаследник царства Янь, жил заложником в Цинь. При встречах с ним Циньский князь не оказывал ему должного почтения. Дань был уязвлен и пожелал вернуться на родину. Князь и слышать об этом не хотел и, глумясь над ним, сказал:

— Побелеет у ворона голова, вырастут рога у лошади, — отпущу тебя.

Дань с тяжким вздохом поднял лицо к небу. И вот побелела голова у ворона, и выросли рога у коня. Циньскому князю пришлось отпустить Даня. Но велел он поставить на мосту ловушку, надеясь, что Дань угодит в нее. Однако ловушка не захлопнулась, и Дань прошел по мосту. Ночью достиг он пограничной заставы. Ворота были еще заперты. Тогда он крикнул петухом, и все петухи окрест разом ответили ему. Ворота открыли, и Дань бежал домой. Так он исполнил свое желание.

Дань был глубоко оскорблен Циньским князем и решил отомстить. Он начал сзывать храбрейших воинов, суля им многие блага и достойное обращение, и не было ни одного, кто бы не пришел к нему.

Тогда же Дань написал письмо своему учителю Цюй У: «Дань не достоин своих предков. Рожден в глухой стороне, вырос в бесплодных землях. Оттого не лицезрел он мужей высокого долга, не внимал их драгоценным советам, оттого не постиг Путь, коему надлежит следовать. Но он желает изъяснить свои мысли в письме и будет счастлив, если учитель прочтет его.

Дань слыхал, что позор для достойного мужа, снеся оскорбление, жить на свете, равно как бесчестие для девицы — повстречав насильника, потерять девство. Потому тот, кто готов перерезать себе горло, не дрогнет; тот, кому уготована смерть в котле-треножнике, не побежит в страхе. Быть может, эти люди находят усладу в смерти и забывают о жизни? Нет, просто в сердце хранят верность своим помыслам. Циньский князь нарушает установление Неба, расправляясь со слабым, как тигр иль волк. Он был непочтителен к Даню, считая себя высшим среди князей. Одно воспоминанье о нем рождает боль, пронзающую до мозга костей.

Если выставить против Цинь весь народ царства Янь, то и тогда Цинь не одолеть. Долгие годы уйдут на войну и все впустую, ибо ясно — сил не хватит. Одна надежда — созвать наиотважнейших мужей Поднебесной, собрать великих героев со всех земель, что средь Четырех морей. Пусть Дань разорит страну, опустошит казну — лишь бы достойно встретить храбрецов. Циньскому князю поднесет он редкие сокровища и сладкие речи, и Цинь, позарившись на подачки, поверит в его искренность. А там уж дело за мечом. Он — замена войску, в котором воинов пусть даже сто раз по десять тысяч. Меч избавит от позора род Даня на десять тысяч поколений. А если, как задумано, не выйдет, то Дань спрячет свой лик от Неба и в неутоленной досаде уйдет к Девяти истокам, ибо любой князек будет смеяться и указывать на Даня пальцем. Но и Вам, достойный учитель, не избегнуть той же участи. Да и что станет с землями Даня к северу от реки Ишуй? С почтением направляю письмо, надеюсь, что наставник со всей зрелостью мысли обдумает его».

Наставник Цюй У в ответ написал: «Ваш подданный слыхал: кто быстр в решениях, несет убыток, кто поддается соблазнам сердца — губит себя. Ныне, когда князь желает смыть позор, что тяготит его, и тем избыть давнюю печаль, долг настоящего подданного лечь костьми за правое дело, а не уклоняться. Ваш слуга мыслит так: мудрый, когда что-то задумал, не полагается на удачу, трезвый умом, желая утешить сердце, не пойдет на поводу у прихоти. Потому и говорят: прежде сделай дело, потом думай о награде. Сначала утвердись в решении, после — действуй. Вот тогда не совершишь промаха, не будешь, как говорится, находясь в пути, сокрушаться, что стоишь на месте. Наследник ценит мужество храбреца и уповает на силу меча. Но дело, от коего ожидает успеха, не продумано до конца. Ваш подданный предлагает войти в союз с царством Чу, объединить силы с Чжао, вовлечь в сговор Хань и Вэй и лишь тогда выступить против Цинь. Так можно разбить Цинь. Добавлю: Хань и Вэй с царством Цинь связаны узами только дальнего родства. Поднимем войско, и Чу придет на помощь, а вслед за Чу присоединятся Хань и Вэй. Сила такого союза очевидна. Последует моему совету наследник — избудет бесчестие, а я освобожусь от тягостных забот».

Дань остался недоволен письмом и призвал наставника Цюй У.

— Подданный полагает, что, если наследник последует совету, Цинь никогда больше не будет угрожать землям к северу от реки Ишуй. А удельные князья-соседи станут домогаться нашей поддержки, — разъяснил Цюй У.

— Но ведь томительно потянутся бесконечные дни. А сердце не может ждать, — сказал наследник.

Цюй У возразил:

— Когда дело идет о Цинь, то здесь лучше помедлить, чем поспешить. Хотя минуют луны и года, пока объедините силы с царствами Чу и Чжао, привлечете к себе Хань и Вэй, но дело в конце концов завершится успехом.

Дань возлег на ложе, дав понять, что не желает более слушать.

— Подданный, как видно, не угодил наследнику, — сказал Цюй У. — Но он знаком с Тянь Гуаном — человеком глубокого ума, полным замыслов. Хотел бы представить его вам.

На что Дань ответил:

— Согласен.

Когда Тянь Гуан пришел к Даню, Дань стоял подле ступеней трона. Он тотчас вышел встретить гостя и приветствовал его двойным поклоном. После того как оба уселись, Дань обратился к нему:

— Наставник не счел царство Янь за земли варваров, а Даня — недостойным своих предков и снизошел до нашего захолустья. А ведь царство Янь затеряно на северных границах, в глуши, так что вполне можно уподобить его краю дикарей. Учитель не почел за унижение приехать, и Дань готов быть ему слугой. Гляжу на ваш нефритовый лик, — добавил он, — и мнится мне: то явился дух-предок, дабы защитить царство Янь. Прошу учителя снизойти до нас и претерпеть нашу скудость.

Тянь Гуан ответил ему таким словом:

— С той поры, как, волосы связав пучком, утвердился в нравственной чистоте, и по сей день я преклоняюсь перед высокими деяниями наследника и славлю его доброе имя. Почту за счастье быть наследнику полезным.

Дань опустился на колени и пополз к Тянь Гуану. Слезы ручьем текли по его лицу. Он сказал:

— Долгое время Дань жил заложником в царстве Цинь, и Циньский князь не оказывал ему должного почтения. День и ночь сердце Даня жжет мысль о мести. Если считать народ, то у Цинь его больше, если мерить силу, то Янь слабее. Хотел бы заручиться поддержкой соседних царств, да сердце, горящее местью, не может ждать. Не замечаю, где вкушаю пищу, не сплю спокойно по ночам. Пусть даже Янь и Цинь погибнут вместе, и тогда я буду счастлив — мой остывший пепел вспыхнет огнем, а белые кости оживут! Желал бы получить у наставника совет.

Тянь Гуан испросил отсрочки:

— Дело это важное, прошу дать мне время подумать.

Дань поселил наставника в верхних покоях. Трижды на дню сам подносил ему еду и беспрестанно справлялся о здоровье.

Прошло три месяца. Наследник был удивлен, что гость хранит молчание. Он решил обратиться к Тянь Гуану. Удалив слуг, он сказал:

— Придя ко мне, учитель явил свое сочувствие и сострадание. Я ожидал, что он предложит мне удачный план. Уже три месяца, как я готов внимать его советам. Неужто наставнику нечего мне предложить?

Тянь Гуан ответил:

— Если бы наследник и не напомнил мне, все равно я намеревался высказаться. Известно, что скакун быстроногий, когда молод, легко покроет тысячу ли, а одряхлев, и малого пути не пройдет. Сейчас, когда наследник прослышал обо мне, я уже стар. Предложи я некий удачный замысел — в одиночку наследнику его не исполнить, пожелай я сам взяться за дело — сил не хватит. Наблюдал я за вашими храбрецами, среди них нет нужного вам человека. Вот Ся Фу — у него кровь храбреца, но в гневе лик его красен. Или Сун И — у него жилы храбреца, но в гневе он ликом темен. Далее, возьмем У Яна — кости храбреца, но в гневе лик его бел. Лишь одного человека знает Тянь Гуан — это Цзин Кэ, про него можно сказать: вот муж, обладающий духом храбреца, ибо в гневе лик его невозмутим. Познанья Цзин Кэ обширны, память тверда, телом он могуч, костью крепок; он не ввязывается в пустяковые дела и жаждет совершить великий подвиг. Еще в бытность свою в царстве Вэй он спас жизнь не одному десятку великих мужей. А ваши молодцы все заурядны, вот и выходит, что в деле, задуманном наследником, без Цзин Кэ не обойтись.

Дань поднялся с циновки, совершил перед наставником двойной поклон и сказал:

— Если удастся, следуя мудрому совету наставника, свести тесное знакомство с Цзин Кэ, то в царстве Янь во веки веков будут совершаться жертвоприношения духам Земли и Неба. И это будет ваша заслуга, наставник.

Тянь Гуан собрался в обратный путь. Наследник самолично провожал его, а при прощании, взяв его руку в свою, сказал так:

— Дело государственное. Прошу не разглашать тайну.

На что Тянь Гуан улыбнулся и ответил:

— Согласен.

Вскоре Тянь Гуан повидал Цзин Кэ. Он сказал ему:

— Тянь Гуан, который не достоин своих предков и сам бессилен что-нибудь сделать, рассказал о вас наследнику царства Янь — мужу редкостной добродетели. Он всем сердцем расположен к вам, и я хотел бы, чтобы вы стали ему другом.

Цзин Кэ ответил:

— Убеждения мои таковы: для того, кто мне по душе и чьи мысли разделяю, — себя не пощажу. Но и волоска не выдерну ради того, с кем мыслю розно. Ныне наставник предложил мне стать другом Даня. Почтительнейше принимаю предложение.

Услыхав о его согласии, Тянь Гуан сказал далее:

— Говорят: истинный муж не вызывает в других сомнений. Прощаясь, наследник сказал Тянь Гуану: «Это дело государственное. Прошу не разглашать тайну». Значит, князь усомнился в нем. Тянь Гуану стыдно жить под подозрением. — И тут, оборотясь к Цзин Кэ лицом, он принял смерть — заглотнул язык и умер.

Когда Цзин Кэ прибыл в Янь, Дань с почетом усадил его в колесницу, которой сам правил. Он предложил ему почетное место слева от себя, и тот, взявшись за веревочные поручни, поднялся в колесницу и сел, не соблюдая чина. Во дворце Цзин Кэ сам занял почетное место, не дожидаясь, пока гости и хозяева рассядутся. Затем он сказал:

— Тянь Гуан превозносил мне человеколюбие и добросердечие наследника, он говорил, что тот наделен редкими добродетелями, что высокие деяния его угодны Небу. Поистине слухом о славе Даня полнится земля. Потому Цзин Кэ покинул столицу Вэй и прибыл в Янь, не убоявшись опасности и дальности пути. Наследник радушно приветствовал Цзин Кэ, как встречают, по обычаю, старого друга, и оказал ему почести, каковые воздают впервые прибывшему гостю. Цзин Кэ принял это как должное, не чинясь, ибо достойный муж, если уж доверяет другому, то как самому себе.

Дань осведомился:

— Здоров ли учитель Тянь Гуан?

Цзин Кэ ответил:

— Прощаясь со мной, учитель сказал, что наследник просил его не разглашать государеву тайну, выказав ему тем свое недоверие, а это позор для достойного мужа. Тянь Гуан в моем присутствии принял смерть.

Наследник был поражен, он посерел в лице, а затем, всхлипывая и глотая слезы, сказал:

— Да разве мог Дань усомниться в учителе? Он ведь только предостерегал! Ныне, когда учитель покончил с собой, Даню остается одно — самому покинуть этот мир.

Наследник долго пребывал в растерянности, был безрадостен и мрачен.

Некоторое время спустя Дань устроил пир, на который пригласил Цзин Кэ. Когда все изрядно охмелели, Дань поднялся, чтобы самолично поднести ему чашу. Но тут храбрейший муж по имени Ся Фу обратился к Цзин Кэ с таким словом:

— Известно, что с тем, кто не обрел доброй славы в родных местах, нечего толковать о высоких деяниях. Равно как нельзя судить о достоинствах коня, не зная, может ли он мчать колесницу. Вот я и спрашиваю: какую службу может исполнять у нашего наследника Цзин Кэ, человек, издалека прибывший к нам? — Так Ся Фу пытался задеть Цзин Кэ.

Но тот ответил:

— Мужа редких достоинств не всегда следует равнять с жителями его родной деревни. Разве следует впрягать в обычную колесницу коня, по всем статьям равного тысячеверстому скакуну?! Так, в древности Люй-ван, покуда резал скот и удил рыбу, был презреннейшим человеком в Поднебесной. Лишь повстречав правителя Вэнь-вана, он стал наставником в царстве Чжоу. Жеребец быстроногий, когда возит соль, — обыкновенная кляча. Но заметь его конюший Болэ, и он окажется тысячеверстым скакуном. Разве храбрецу, чтобы стяжать славу доблестного мужа, надо непременно жить в деревне, а скакуну, чтоб считаться быстроногим конем, возить колесницу?

Тогда Ся Фу спросил гостя, каковы его помыслы. И Цзин Кэ сказал:

— Хочу, чтобы яньский князь Дань пошел по стопам мудрого Шао-гуна, который некогда под сенью дикой яблони вершил справедливые и добрые дела. Заветнейшее мое желание, чтоб к трем мудрейшим царям древности причислили четвертого, чтобы шестого властителя прибавили к прославленным пяти. Как вы находите мои помыслы? — спросил он присутствующих.

Все стали восхвалять Цзин Кэ. С того раза больше никто не осмеливался задевать его. Наследник был счастлив, полагая, что теперь, когда ему служит Цзин Кэ, нечего страшиться Цинь.

Два дня спустя наследник и Цзин Кэ прогуливались по Восточному дворцу. Подойдя к пруду, они залюбовались прекрасным видом. Цзин Кэ подобрал осколок черепицы и бросил в лягушку. Наследник тотчас приказал слуге поднести Цзин Кэ блюдо, полное золота, и Цзин Кэ принялся швырять в лягушек золотые слитки. Когда блюдо опустело, ему поднесли новое. Однако Цзин Кэ оставил развлечение, сказав наследнику:

— Не потому перестал, что подумал, может, вам жаль золота, а просто рука устала.

Затем оба сели в колесницу, запряженную тысячеверстым скакуном, и отправились на прогулку.

Цзин Кэ сказал:

— У такого скакуна, как я слышал, превосходная по вкусу печень!

Дань тотчас велел прирезать коня и поднести его печень Цзин Кэ.

Некоторое время спустя полководец Фань Юйци из царства Цинь был обвинен в проступке, и Циньский князь его повсюду разыскивал. Фань Юйци бежал в царство Янь. Дань принял Фаня и в его честь устроил пир в Хуаянской башне. В разгар веселья Дань велел позвать красавицу, которая славилась игрою на цитре.

Цзин Кэ похвалил ее:

— Какая искусница!

Наследник тотчас предложил красавицу ему в подарок. Тот возразил:

— Но мне нравятся только ее руки.

Тогда Дань приказал отрубить у красавицы руки и, положив их на яшмовое блюдо, почтительнейше поднес Цзин Кэ.

Дань обычно вкушал пищу с Цзин Кэ за одним столом и спал с ним на одном ложе.

Как-то словно бы невзначай Цзин Кэ сказал Даню:

— Вот уж три года, как Цзин Кэ находится подле наследника. Все это время он был к нему милостив: дал золота, чтобы кидать в лягушек, на яшмовом блюде поднес печень тысячеверстого скакуна и искусные руки своей наложницы. Простой человек ценит подобную щедрость, он вырастает в собственных глазах, как говорится, на чи и еще цунь, и он готов преданно служить господину, словно бы конь или пес. Находясь на службе у наследника, Цзин Кэ слыхал о примерной верности павших героев древности. Бывает, что смерть одного — весомей Тайшань, а смерть иного — легче лебяжьего пуха. Спрашивается, ради чего они гибли? Быть может, наследник осчастливит Цзин Кэ разъяснением?

В знак почтительного внимания к Цзин Кэ Дань оправил полу своего платья и доверительно сказал:

— Некогда Дань жил пленником при циньском дворе, и тамошний князь при встречах с ним вел себя недостойно. Даню стыдно жить с ним на одном свете. Вот Цзин Кэ выказал свое уважение Даню: не почел его за недостойного и одарил присутствием малое его владение. Дань хотел было вверить Цзин Кэ защиту алтаря отечества, однако не знает, как это сделать.

Цзин Кэ ответил:

— Сейчас в Поднебесной нет царства сильнее, чем Цинь. Яньский наследник не настолько силен, чтобы внушать страх удельным князьям-соседям, да они и не согласятся служить его делу. Даже если наследник поднимет всех своих подданных — Цинь ему не победить, равно как стаду баранов не одолеть волка, а стае волков не загнать тигра.

Наследник сказал:

— Много лет Дань вынашивает мысль о мести, но по сию пору не знает, как ее осуществить.

Тогда Цзин Кэ предложил:

— Фань Юйци провинился перед Циньским князем, и тот повсюду его разыскивает. Циньский князь с вожделением взирает на земли области Дукан. Если поднесем ему голову Фань Юйци, а к ней — чертеж дуканских земель, план наследника осуществится.

Наследник сказал:

— Если дело закончится успешно, Дань готов подарить Цзин Кэ все царство Янь. Для него это было бы радостью. Но полководец Фань бежал к нему, ища защиты. Выдать его — не по сердцу Даню.

Цзин Кэ промолчал.

Минуло пять лун, и наследник уже стал побаиваться, как бы Цзин Кэ не изменил свое намерение. Однажды он сказал ему:

— Царство Цинь разгромило Чжао, циньские воины подошли к границам Янь; Дань встревожен. Он готов последовать совету Цзин Кэ, но не знает, с чего начать. Быть может, сперва послать к Циньскому князю У Яна?

Цзин Кэ разгневался:

— Зачем зеленого юнца посылать туда, откуда нет возврата? Цзин Кэ бездействует лишь потому, что ждет благоприятного случая.

Вскоре Цзин Кэ тайно пришел к Фань Юйци и сказал ему:

— Слышал, полководец провинился перед Циньским князем, и семью его — отца, мать, жену и детей, — всех сожгли на костре. За поимку полководца обещана награда — город в сотни сотен дворов, да в придачу тысяча цзиней золота. Цзин Кэ скорбит о вашей участи, полководец. Но у меня есть к вам слово. Я вопрошаю: «Готов ли полководец отомстить за свое бесчестие, а заодно смыть позор унижения, нанесенного царству Янь?»

Фань Юйци ответил:

— Давно помышляю о мести. День и ночь проливаю слезы, ибо не знаю, на что решиться. Если господин Цзин Кэ осчастливит меня наставлением, почтительно его выслушаю.

Тогда Цзин Кэ сказал:

— Нужна ваша голова, чтобы вместе с чертежом дуканских земель поднести ее Циньскому князю. Он будет рад такому подарку, а обрадовавшись, пожелает увидеть Цзин Кэ. Тогда Цзин Кэ левой рукою ухватится за княжеский рукав, чтобы правой поразить в грудь кинжалом. Но прежде чем убить князя, Цзин Кэ перечислит ему его преступления и скажет, что мстит за царство Янь. И развеется гнев, переполняющий ваше сердце.

Фань Юйци поднялся. Он решительно выхватил меч и сказал Цзин Кэ:

— Вот о чем мечтал я и днем и ночью.

В тот же миг Фань Юйци перерезал себе горло. Голова его повисла, глаза не успели закрыться.

Дань, узнав об этом, вскочил в колесницу и, сам правя лошадьми, примчался к месту смерти. Он упал на труп полководца и заплакал навзрыд. Печаль его была неутолима.

Некоторое время спустя, приняв в рассуждение, что ничего уже изменить невозможно, Дань велел положить голову Фань Юйци в ларец и поднести ее Циньскому князю вместе с чертежом дуканских земель.

Цзин Кэ поехал в Цинь в сопровождении У Яна.

Он отправился в путь, не дожидаясь счастливого дня. Наследник и близкие его друзья в скромных холщовых одеждах и простых шапках проводили его до реки Ишуй. Здесь Цзин Кэ остановился, чтобы поднять чашу за долголетие Даня, а потом запел:

Гао Цзяньли подыграл ему на тринадцатиструнной цитре, а Сун И вторил цитре в лад. Когда звуки цитры были мужественны, то волосы у храбрецов вставали от гнева, вздымая шапки. Когда цитра печалилась, достойные мужи плакали.

Вот двое поднялись на колесницу и уж более ни разу не оглянулись назад. Когда они проезжали мимо провожавших, Ся Фу перерезал себе горло, напутствуя тем самым храбрецов.

Цзин Кэ и У Ян проезжали через селенье Янди. Цзин Кэ решил купить мяса. Он заспорил с мясником, сколько весу в куске. Мясник оскорбил Цзин Кэ. Тогда У Ян замахнулся на мясника, но Цзин Кэ остановил его руку.

Они явились в Цинь с запада и прибыли в столицу Сяньян. Когда вошли во дворец, придворный по имени Мэн доложил о них Циньскому князю:

— Яньский наследник Дань, убоявшись могущества великого князя, подносит ему голову Фань Юйци и чертеж земель области Дукан и обещает стать нашим вассалом на северных границах.

Циньский князь обрадовался. В сопровождении множества сановников и нескольких сотен стражников, вооруженных рогатыми копьями, он вышел к яньским послам. Цзин Кэ почтительно держал в руках голову Фань Юйци, У Ян — чертеж. Когда согласно зазвучали барабаны и колокола, а толпа сановников провозгласила: «Десять тысяч лет великому князю!» — У Яна одолел страх: ноги словно приросли к земле, а лицо стало пепельно-серым, как у покойника. Циньский князь удивился. Тогда Цзин Кэ бросил на У Яна пристальный взор, выступил вперед и извинился:

— Мы, подлые люди, выходцы из северных и южных племен, никогда прежде не видели Сына Неба. Уповаю, что проявите снисхождение к нашей оплошности и дозволите завершить церемонию.

Циньский князь приказал Цзин Кэ:

— Возьми чертеж и подойди ближе.

Князь стал разворачивать чертеж и вдруг увидел острие короткого меча. Цзин Кэ левой рукою ухватил князя за рукав платья, а правой изготовился ударить мечом в грудь. Но прежде чем убить князя, он стал перечислять его вины:

— Много дней прошло с тех пор, как ты провинился перед яньским наследником, теперь ты жаждешь подчинить все земли, какие ни есть среди Четырех морей, и не ведаешь ты в жажде власти ни удержу, ни меры. Фань Юйци не совершил проступка, но ты истребил весь его род. Ныне Цзин Кэ намерен покарать тебя, дабы отомстить за всю Поднебесную. У яньского наследника больна мать, и это заставляет Цзин Кэ торопиться. Если удастся, он захватит тебя живым, если нет — убьет!

Циньский князь ответил:

— Вижу, что надлежит мне подчиниться вашей воле. Молю лишь об одном: дайте мне послушать цитру, и я умру.

Позвали наложницу государя. Та прикоснулась к струнам, и цитра запела:

Цзин Кэ не понял песни. Князь же внял цитре и выхватил меч из ножен. Затем с силой вырвал свой рукав, перепрыгнул через ширму и побежал. Цзин Кэ метнул в князя кинжал. Но кинжал угодил в бронзовую колонну, лишь задев князю ухо. Из колонны во все стороны посыпались искры. Тут князь внезапно обернулся и единым взмахом меча отсек Цзин Кэ обе руки. Цзин Кэ прислонился к колонне и засмеялся. Затем он сполз на землю, став похожим на совок для мусора. В сердцах выругался и сказал:

— Не рассчитал, дал мальчишке себя провести. И за яньского наследника не отомстил, и дела великого не свершил.

 

Лин Сюань

Неофициальное жизнеописание Чжао — Летящей ласточки

Государыня Чжао, прозванная Фэйянь — Летящей ласточкой, была дочерью Фэн Ваньцзиня. Дед ее Дали изготовлял и отлаживал музыкальные инструменты, исправляя должность настройщика при дворе князя в Цзянду. Сын его Ваньцзинь не пожелал наследовать семейное занятие и занялся музыкой, он сочинял скорбные плачи по усопшим. Своим песнопениям он дал название «Мелодии из мира смертных». Всякого, кто их слышал, они трогали до глубины сердца.

В свое время внучка старого князя в Цзянду, владетельная госпожа земель Гусу, была выдана за Чжао Маня, чжунвэя из Цзянсу. Этот Чжао Мань до того возлюбил Фэн Ваньцзиня, что, если не ел с ним из одной посуды, не насыщался. У него рано объявился тайный недуг, почему он к жене своей не приближался. Фэн Ваньцзинь вступил в связь с госпожой Чжао, и та забеременела.

Чжао Мань был ревнив и вспыльчив. В страхе перед ним госпожа Чжао сослалась на недомогание и переехала во дворец старого князя. Здесь она разрешилась от бремени двойней. Девочку, которая появилась на свет первой, назвали Ичжу, вторую нарекли Хэдэ. Их отослали к Фэн Ваньцзиню, а дабы скрыть обстоятельства рождения, дали им фамилию Чжао.

Уже в детском возрасте Ичжу отличалась умом и сообразительностью. В семье Фэн Ваньцзиня хранилось сочинение старца Пэн-цзу «Различение пульсов», и по этой книге она овладела искусством управлять дыханием. Повзрослев, стала она осанкою изящна, в поступи легка, поднимет ножку — будто вспорхнет, за что и прозвали ее Ласточкой.

Хэдэ телом была гладка, словно бы умащена притираниями, когда выходила из купальни, всегда казалась сухой. Была она искусна в пении, голос ее, приятный для слуха, лился медленно и нежно. Сестры были несравненными красавицами.

После смерти Фэн Ваньцзиня семья его разорилась. Фэйянь с младшей сестрой вынуждены были перебраться в Чанъань, где в то время их знали еще как побочных дочерей Чжао Маня. Они поселились в переулке рядом с неким Чжао Линем, начальником стражи во дворце правителя Янъэ. Надеясь на его покровительство, сестры не однажды подносили ему в дар узорные вышивки. Он всякий раз смущался, но подношения принимал. Вскоре девушки переехали к нему, и их стали считать за дочерей Чжао Линя. Некогда родная дочь Чжао Линя служила во дворце, но заболела и умерла. Фэйянь назвалась ее именем и вместе с Хэдэ стала служить во внутренних покоях дворца. С замиранием сердца, забывая о еде, они могли целыми днями слушать песни. Еще в бытность свою служанками сестры начали постигать искусство пения и танцев, украдкой подражая танцовщицам и певицам. К тому времени они узнали крайнюю нужду и в деньгах и в платьях, так как почти все сбережения растратили на пустяки, покупая без всякой оглядки на цену притирания, благовония для омовений и пудру. В доме не было ни одной служанки, которая бы не сказала, что девицы с придурью, ибо на двоих у них было одно-единственное одеяло.

Между тем Фэйянь свела знакомство с соседом, императорским ловчим. Как-то снежной ночью она ждала этого ловчего подле дома. Чтобы не замерзнуть, она стала реже дышать. Ловчий удивился, что Фэйянь не только не дрожит от холода, но еще и теплая. Он пришел в изумление и почел ее за небожительницу. В скором времени благодаря влиянию своей госпожи Фэйянь попала в императорский дворец, и император тотчас призвал ее. Ее тетка Фаньи, дама-распорядительница высочайшей опочивальни, знала, что у Фэйянь что-то было с императорским ловчим, вот почему при этом известии у нее похолодело сердце.

Когда государь прибыл почтить Фэйянь благосклонностью, Фэйянь обуял страх, и она не вышла навстречу государю. Она зажмурила глаза, прикрыла руками лицо и плакала так, что слезы стекали у нее даже с подбородка. Три ночи продержал он ее в своих объятиях, но так и не смог с нею сблизиться. Однако у него и в мыслях не было корить ее. Когда однажды дворцовые дамы, ранее бывшие в милости у государя, как бы ненароком спросили о ней, тот ответствовал:

— Она столь роскошна, будто в ней всего в избытке, до того мягка, словно бы без костей. Она и медлительна и робка, то как бы отдаляется от тебя, то приближается вновь. К тому же Фэйянь — человек долга и благопристойности. Да что там, разве идет она в сравнение с вами, которые водят дружбу со слугами и лебезят перед ними?

В конце концов государь разделил с Фэйянь ложе, и киноварь увлажнила циновки. После этого Фаньи завела как-то с Фэйянь беседу с глазу на глаз:

— Выходит, ловчий и не приближался к тебе?

Фэйянь ответила:

— Три дня я практиковала способ сосредоточения на своем естестве, отчего плоть моя налилась и набухла. Будучи телом грузен и могуч, государь нанес мне глубокую рану.

С того дня государь особо выделял Фэйянь своей благосклонностью, а ее соперницы стали именовать Фэйянь не иначе как государыней Чжао.

Однажды государь, пребывая в личных покоях, что подле залы Уточек-неразлучниц, изволил просматривать списки наложниц. Фаньи обронила слово о том, что у Фэйянь есть еще и младшая сестра по имени Хэдэ, равно прекрасная лицом и телом, к тому же по натуре своей благонравная.

— Поверьте, — добавила Фаньи, — она ни в чем не уступит государыне Чжао.

Государь незамедлительно приказал придворному по имени Люй Яньфу взять его личную коляску, изукрашенную нефритом — и драгоценными каменьями, и, положив в нее матрасик из перьев феникса, ехать за Хэдэ. Однако же Хэде предложение отклонила, сказав придворному:

— Без приглашения моей драгоценной сестры не смею следовать за вами. Уж лучше отрубите мне голову и отнесите ее во дворец.

Люй Яньфу воротился и в точности доложил обо всем государю. Тогда Фаньи, якобы для государевых нужд, взяла принадлежавший Фэйянь платок с собственноручной ее разноцветной вышивкой и отправила Хэдэ как подтверждение воли государыни. Хэдэ дважды омылась, надушилась ароматным настоем алоэ из Цзюцюя и убрала себя так: закрутила волосы в узел «на новый лад», тонко подвела черною тушью брови в стиле «очертания дальних гор» и завершила свой убор небрежным прикосновением, добавив к лицу красную мушку. Не имея достойных одежд, она надела простое платье с короткими рукавами и юбку с вышивкою и дополнила наряд носками с узором в виде слив.

Государь повелел навесить спальный полог в зале Облачного блеска и повелел Фаньи ввести Хэдэ в залу. Однако Хэдэ сказала:

— Моя драгоценная сестрица злонравна и ревнива, всякое благодеяние государя ей нетрудно обратить в беду. Готова снести позор казни, ибо не жаль мне жизни, но без наставления сестрицы не пойду.

Опустив глаза, Хэдэ переступала с ножки на ножку, не в силах следовать за Фаньи. Речь ее звучала твердо. И все, кто был подле нее, изъявили свое одобрение. Государь отослал Хэдэ домой.

В то время при дворе находилась Нао Фан-чэн, которая еще при государе Сюань-ди исправляла должность управительницы дворца Ароматов. Ныне, уже поседевшая, она служила наставницей при государевых наложницах. Как-то однажды, стоя позади государя, Нао Фан-чэн плюнула и сказала:

— Как вода гасит огонь, так эти девки доведут нас до беды.

По подсказке Фаньи государь отдалил Фэйянь, приказав выстроить для нее особые Дальние покои. Он пожаловал ее богатой утварью, пологом, расшитым пурпурными и зелеными облаками, узорным нефритовым столиком и червонного золота курильницей в виде священной горы Бошань с девятью пиками.

В свою очередь, Фаньи обратилась к государыне со словами порицания:

— У нашего государя нет наследников, а вы, пребывая во дворце, не заботитесь о продолжении государева рода. Не пора ли просить государя, чтобы он приблизил к себе наложницу, которая родила бы ему сына?

Фэйянь благосклонно согласилась, и той же ночью Хэдэ отведена была к государю.

Император преисполнился восторга. Он прильнул к Хэдэ, и ни в одной линии тела ее не нашел каких-либо несовершенств. Он дал ей прозвание Вэньжоусян, что значит «Приют тепла и неги». По прошествии некоторого времени он признался Фаньи:

— Я стар годами и в этой обители хотел бы умереть. Ибо отныне мне не нужно, подобно государю У-ди, искать страну Белых облаков.

Фаньи воскликнула:

— Пусть государь живет десять тысяч лет! — И добавила: — Воистину, Ваше Величество, вы обрели бессмертную фею.

Государь тотчас пожаловал Фаньи двадцать четыре штуки парчи, сотканной русалками.

Хэдэ сполна завладела сердцем императора. Вскоре ей была дарована степень Первой дамы.

Хэдэ обычно прислуживала сестре-императрице, воздавая ей почести, какие полагались старшему в роде. Однажды, когда сестры сидели рядом, государыня, сплюнув, случайно попала на накидку Хэдэ.

— Поглядите, сестрица, как вы изукрасили мой фиолетовый рукав, — молвила Хэдэ. — Получилось, словно бы узоры на камне. Да отдай я приказ в дворцовые мастерские, там вряд ли исполнили бы подобный рисунок. К нему вполне подойдет название «Платье с узором на камне и при широких рукавах».

Государыня, будучи удалена в Дальние покои, свела короткое знакомство со многими офицерами из личной своей охраны и даже с рабами. Правда, сходилась она только с теми, у кого было много сыновей. Хэдэ жалела ее и старалась всячески оправдать перед государем. Она часто ему говорила:

— Моя сестра от природы нелегкого нрава. Боюсь, как бы люди не оговорили ее и не навлекли беды. У государыни нет потомства, скорбь терзает ее, и она часто плачет.

Вот почему государь предавал казни всех, кто говорил, что государыня развратничает. А тем временем начальники над стражею и рабы творили постыдные дела, находя приют в покоях государыни, щеголяли в штанах диковинных расцветок, платья их благоухали ароматами. И никто не смел даже заикнуться об этом. Однако детей у государыни по-прежнему не было.

Обычно государыня омывалась водой, в которую добавляли семь благовоний, воздействующих на пять функций жизни. Она сидела на корточках в душистой ванне и пропитывалась ароматом алоэ, а омывалась водой, собранной с лилий — цветка, дарованного божествами. Ее сестра Хэдэ предпочитала купаться в воде, настоянной только на кардамоне, и пудриться цветочной пыльцой, приготовленной из ста росистых бутонов.

Однажды государь признался Фаньи:

— Хотя императрица и умащивается редкостными притираниями, однако аромат их не сравнится с запахом тела Хэдэ.

При дворце жила прежняя наложница цзяндуского князя И, некая Ли Янхуа. Она приходилась племянницею жене деда государыни. Состарившись, она возвратилась в семью Фэнов. Государыня и ее младшая сестра почитали ее словно мать. Ли Янхуа была отменным знатоком по части туалета и украшений. К примеру, советовала государыне омываться настоем листьев алоэ с горы Цзюхуэйшань и для поддержания молодости испробовать снадобье, содержащее густой отвар из кабарговой струи. Хэдэ также его принимала. А нужно заметить, что если часто пользоваться этим снадобьем, то месячные очищения женщины с каждым разом скудеют. Государыня сказала об этом дворцовому лекарю Шангуань У, и тот, пощупав ее грудь, ответил:

— Коль скоро снадобье оказывает подобное действие, то как же вы сможете родить сына?

И по его совету Фэйянь стала отваривать цветы красавки и омываться этой водой, но и это средство не помогало — у государыни по-прежнему не было детей.

Как-то однажды племена чжэньшу поднесли в дар государю раковину возрастом едва ли не в десять тысяч лет, а также жемчужину, светящую в ночи, — сияние ее поспорило бы с лунным светом. В лучах жемчужины все женщины, будь они безобразны или хороши собой, казались невиданными красавицами. Государь подарил раковину государыне Фэйянь, а жемчужиной пожаловал Хэдэ. Государыня положила раковину у своего изголовья под пятислойным парчовым пологом, рисунок на котором походил на лучи заходящего солнца. У изголовья все заблистало, словно бы взошла полная луна.

Через некоторое время государь сказал Хэдэ:

— При свете дня государыня вовсе не так прекрасна, как ночью. Каждое утро приносит мне разочарование.

Тогда Хэдэ решила в день рождения государыни подарить ей свою жемчужину, светящую в ночи, однако до времени таилась и от нее и от государя. В день же, когда государыню пожаловали новым высоким титулом, Хэдэ составила поздравление, в котором писала: «В сей знаменательный день, когда небо и земля являют меж собою дивное согласие, драгоценная старшая сестра достигла наивысшего счастья — в сиятельном блеске она восседает на яшмовом троне. Отныне предки наши ублаготворены, что переполняет меня радостью и благоговением. В знак поздравления почтительнейше подношу нижепоименованные двадцать шесть предметов:

Циновка, изукрашенная бахромой и золотыми блестками.

Чаша алойного дерева, в виде лотосового сердечка.

Пятицветный шнур, завязанный узлом, — знак полного единения.

Штука золототканой в тысячу нитей парчи с узором в виде уточек-неразлучниц.

Ширма, отделанная горным хрусталем.

Жемчужина, светящая в ночи.

Покрывало из шерсти черной лисицы, отдушенное благовониями.

Статуэтка сандалового дерева и к ней пропитанная благовониями тигровая шкура.

Два куска серой амбры, оттиснутой в виде рыб.

Драгоценный лотос, качающий головкой.

Зеркало в виде цветка водяного ореха о семи лепестках.

Четыре перстня чистого золота.

Темно-красное платье без подкладки из прозрачного шелка.

Три надушенных платка из узорного крепа.

Коробочка с маслом для волос, от коего они блещут семью оттенками.

Три курильницы червонного золота, предназначенные для сжигания ароматов подле постели.

Палочки для еды из носорожьего рога, отвращающие яд.

Коробочка из яшмы для притираний.

Всего двадцать шесть предметов, кои подношу Вам через служанку мою Го Юйцюн».

В ответ государыня Фэйянь подарила Хэдэ пятицветный полог из парчи с разводами в виде облаков и нефритовый чайничек с душистым соком алоэ. Хэдэ залилась слезами, пожаловалась государю:

— Не будь это подарок государыни, ни за что не приняла бы.

Государь благосклонно внял ее словам, и для Хэдэ был оплачен казною заказ на парчовый полог в семь слоев с рисунком в виде алойного дерева. Вскоре последовал указ о том, что государь на три года отбывает в Инчжоу.

Хэдэ встретила императора на озере Тайи, где к тому времени построили огромный корабль, способный вместить всю дворцовую челядь числом в тысячу человек. Корабль стал именоваться Дворцом слияния. Посреди озера, словно бы гора высотою в сорок чи, вздымался павильон Страна блаженства Инчжоу.

Как-то раз государь и Фэйянь любовались из павильона видом на озеро. На государе была из тонкого шелка рубашка, без единого шва, с узором в виде набегающих волн. Государыня была в наряде, присланном в дар из Южного Юэ: в изукрашенной слюдой пурпурной юбке, из коей складки были уложены наподобие струй, и поверх ее платье из тонкого полотна, цветом напоминавшее драгоценную красную яшму.

Фэйянь танцевала и пела песню «Издалека несется встречный ветер». В лад ее пению государь ударял по нефритовой чаше заколкою для волос из резного носорожьего рога, меж тем как Фэн Уфан, любимец государыни, по его повелению подыгрывал Фэйянь на шэне. Неожиданно посреди хмельного веселья и песен поднялся ветер. Словно бы вторя ветру, государыня запела громче. Фэн Уфан, в свой черед, заиграл еще затейливей, и звуки шэна полились легко и нежно. Музыка и голос отвечали друг другу согласием. Вдруг ветер приподнял юбку государыни, бедра ее обнажились, она закричала:

— Смотрите на меня! Смотрите! — И, взмахнув развевающимися по ветру рукавами, взмолилась: — О небесная фея! Отврати мою старость, даруй мне юность! Не оставь своею заботой!

Государь, опасаясь, что ветер вот-вот снесет ее, попросил Фэн Уфана:

— Подержи государыню.

Отбросив шэн, Уфан успел поймать государыню за ножку.

Ветер стих, Фэйянь залилась слезами:

— Государь был милостив и не дал мне уйти в обитель фей.

Она принялась насвистывать грустную мелодию, потом снова зарыдала, и слезы заструились у нее по щекам.

Государь устыдился и пожалел Фэйянь. Он одарил Фэн Уфана слитками серебра, по весу и доброте равными тысяче монет, притом дозволил ему входить в покои государыни. Через несколько дней дворцовые красавицы обрядились в юбки, на коих складки были уложены наподобие струй, и назвали этот наряд «юбка, за которую удержали фею».

Хэдэ пользовалась все большею благосклонностью государя. Ей был пожалован титул Сияющая благонравием. Поскольку она захотела находиться вблизи сестры, государь выстроил павильон Младшей наложницы и несколько парадных зал: залу Росистых цветов, залу, Таящую ветер, залу Вечного благоденствия и залу Обретенного спокойствия. За ними располагались купальни: комната с теплой водой, комната с чаном для льда и водоем с орхидеями. Изнутри помещение было вызолочено и изукрашено белыми круглыми пластинами из яшмы. Стены дивно переливались на тысячу ладов. Строения эти соединялись с Дальними покоями государыни через ворота «Вход к небожительницам».

Хотя Фэйянь пользовалась благосклонностью государя, она распутничала и рассылала повсюду людей на поиски знахарей в надежде получить от них снадобья, отвращающие старость.

Как раз в то время от юго-западных племен бэйпо привезли дань. Посол бэйпо был искусен в приготовлении некоего яства, отведав коего человек бодрствовал целый день и ночь. Начальник иноземного приказа доложил государю о необычной наружности посла, присовокупив, что от того исходит удивительное сияние. Государыня, прослышав о нем, спросила, что он за кудесник и каким искусством владеет.

Чужеземец ответил:

— Мое искусство заключается в том, что я могу покорить небо и землю, изъяснить законы жизни и смерти, уравновесить бытие и небытие. Мне подвластны все десять тысяч превращений.

Государыня тотчас позвала помощницу Фаньи по имени Бучжоу и передала ей для посла тысячу золотых.

— Тот, кто стремится постичь мое искусство, не должен предаваться блуду и сквернословию, — предупредил посол.

Государыня не вняла словам чужеземца. По прошествии нескольких дней Фаньи прислуживала при купании государыни. Государыня поведала Фаньи, о чем говорила с послом. Та, хлопнув в ладоши, сказала:

— Помню, в бытность мою на службе в Цзянду тетушка Ли Янхуа держала на озере уток. Но, к несчастью, выдра повадилась их таскать. Однажды старуха Нэй из Чжули поймала выдру, поднесла ее Ли Янхуа и сказала: «Говорят, что выдра ничего не ест, кроме уток, выходит, ее надо кормить утятиной». Услышав это, тетушка Ли Янхуа разгневалась и повесила выдру. Этот иноземец напомнил мне тот случай.

Государыня громко рассмеялась и сказала:

— Ах, вонючий дикарь! Да разве под силу ему очернить меня перед государем и добиться, чтобы меня повесили?

Ко времени, о котором ведется речь, государыня соблаговолила полюбить некоего раба из рода Янь по прозванию Чифэн — Красный феникс. Он обладал отменною силой и проворством, легко перелезал через стены и незаметно проникал в опочивальни. Хэдэ, как и Фэйянь, принимала его на своем ложе. Однажды, когда государыня вышла из своих покоев, чтобы зазвать его к себе, она увидела, что раб выходит из павильона Младшей наложницы.

Как велит старый обычай, каждый год на пятый день десятой луны всем двором отправлялись в храм Упокоения души. Весь день окрест храма звучали окарины, били барабаны. Все танцевали, взявшись за руки и притопывая ногами. Когда раб вступил в круг, государыня спросила сестру:

— Ради кого он пришел?

Хэдэ ответила:

— Он пришел ради моей драгоценный сестрицы. Разве может он прийти ради кого-нибудь еще?

Государыня страшно разгневалась, швырнула в Хэдэ чашку с вином, залила ей юбку. Сказала при этом:

— Разве может мышь укусить человека?

На это Хэдэ ответила так:

— Коль в платье прореха, то исподнее видно. Только и всего. Никого я не хочу укусить!

Хэдэ с давних пор держалась с сестрою, как и полагается простой наложнице с государыней, и та никак не ожидала, что Хэдэ начнет препираться. Вот почему, услышав резкий ответ, государыня оторопела. Тогда Фаньи сбросила головной убор, грохнулась оземь и принялась биться головой так, что хлынула кровь. Затем взяла Хэдэ за локти и заставила поклониться государыне. Хэдэ поклонилась и заплакала:

— Вы ныне вознеслись высоко и знатностью превосходите других. Никто не смеет поднять на вас руку. Разве вы, сестрица, забыли, как прежде в долгие ночи мы укрывались одним одеялом и не могли уснуть от холода? Как терпели нужду? Как вы просили вашу сестру Хэдэ прижаться к спине вашей и согреть ее? Так неужели мы будем ссориться друг с другом попусту?

Государыня тоже зарыдала. Она взяла Хэдэ за руку, потом вынула из волос заколку из фиолетовой яшмы с изображением девяти птенцов феникса и воткнула ее в прическу сестры. Так все и закончилось.

Государь кое-что прослышал об этой истории и пожелал узнать подробно, в чем дело. Но, страшась гнева государыни, никто не проронил ни слова; Тогда он спросил Хэдэ. Она ответила ему так:

— Государыня возревновала меня к вам. Знаки Ханьской династии ведь огонь и добродетель потому вы, государь, и есть Красный дракон или Красный феникс.

Государь поверил этому объяснению и остался чрезвычайно польщен.

Однажды, отправившись спозаранку на охоту, государь попал в снегопад и занемог. С тех пор он ослабел потайным местом и более не был могуч, как прежде. Обычно, лаская Хэдэ, он держал ее ножку. Но с некоторых пор государь был уже не в силах вызвать в себе страсть. Когда же внезапно он распалялся желанием, Хэдэ обыкновенно поворачивалась к нему спиной, лишая его возможности ласкать ее.

Фаньи сказала как-то Хэдэ:

— Государь испробовал всякие снадобья, чтобы побороть бессилие, но даже знаменитый эликсир даосов ему не помог. Только держа вашу ножку, он может одолеть недуг. Небо даровало вам большое счастье. Почему же вы поворачиваетесь к государю спиною?

Хэдэ ответила:

— Лишь поворачиваясь к государю спиной и не давая ему ублаготворения, я поддерживаю в нем влечение. Если я буду поступать, как моя сестра, — ибо это она научила государя держать ее ножку, — я быстро ему наскучу. Разве можно одним и тем же средством дважды добиться успеха?

Государыня была надменна и заносчива, чуть захворав, отказывалась от питья и еды, и государю самому приходилось кормить ее — держать палочки и ложку. Когда же лекарство было горьким, она принимала его не иначе, как из собственных уст государя.

Хэдэ имела обыкновение вечером омываться в бассейне орхидей. В блеске ее тела меркло пламя свечей. Государь ходил в купальню смотреть на нее. Однажды, заметив его за занавескою, слуги доложили Хэдэ. Тогда Хэдэ прикрылась полотенцем и велела унести свечи. На другой раз государь посулил слугам золото, если они промолчат. Но ближняя служанка Хэдэ не пожелала войти в этот сговор. Она стала за занавеску, ожидая появления государя. Не успел он войти, как она тотчас сказала о том Хэдэ. Хэдэ поспешила скрыться. С тех пор, отправляясь за занавеску в купальню с плавающими орхидеями, государь прятал в рукаве побольше золота, чтобы подкупать слуг и служанок. Он останавливал их, хватал за одежду и одаривал при этом каждого. Жадные до государева золота, слуги сновали перед ним непрестанно. Только одному ночному караулу государь раздал сто с лишним слитков.

Вскоре государь заболел и вконец ослабел. Главный лекарь прибег ко всем возможным средствам, но облегчения не было. Бросились на поиски чудодейственного зелья и добыли «камедь, придающую силу», Пользование зельем требовало осторожности. Лекарство передали Хэдэ. Во время свиданий с государем Хэдэ давала ему как раз столько, чтобы единожды утолить страсть. Но как-то ночью, сильно захмелев, она поднесла ему разом семь пилюль. После чего государь всю ночь пребывал в объятиях Хэдэ за ее девятислойным пологом; он смеялся и хихикал без перерыву. На рассвете государь поднялся, чтобы облачиться в одежды, но тут же упал. Хэдэ бросилась к нему. Жизненная влага истекала из потайного места, увлажняя и пачкая одеяло. Недолго спустя государь опочил.

Когда придворные доложили о случившемся государыне, она приказала выяснить все обстоятельства высочайшей кончины у Хэдэ. Узнав об этом, Хэдэ сказала:

— Я смотрела за государем, как за малым ребенком, а он отвечал мне любовью, которая способна повергать царства. Возможно ли, чтоб я смиренно предстала перед главным управителем внутренних покоев и препиралась с ним о делах, что происходили за спальным пологом. — Затем непрестанно ударяя себя в грудь, она горестно воскликнула: — Куда ушли вы, мой государь? — Кровь хлынула у нее горлом, и она скончалась.

 

Чжао Е

Жизнеописание девицы из У по прозванию Пурпурная яшма

Младшая дочь Фуча, правителя царства У, прозывалась Цзыюй, что значит «Пурпурная яшма». В свои восемнадцать лет она равно блистала талантами и красотой. Жил в тех местах юноша по имени Хань Чжун. Он был почти одного возраста с Цзыюй и обучался даосским искусствам. Юноша ей приглянулся, и они стали тайно обмениваться посланиями, где поведали друг другу о своих чувствах, и в конце концов решили пожениться. Хань Чжун проходил науки где-то в дальних краях, не то в Ци, не то в Лу. Прежде чем отправиться в путь, он пришел к правителю с просьбой отдать ему Цзыюй в жены. Правитель впал в неистовый гнев и отказал юноше. От горя Цзыюй прервала в себе дыхание жизни и умерла. Гроб с ее телом похоронили за городскими воротами.

Минуло три года, и Хань Чжун возвратился. Тотчас стал он расспрашивать своих родителей о девушке. Те рассказали ему:

— Когда правитель разгневался, Цзыюй умерла. Она давно погребена.

Хань Чжун плакал и стонал от скорби, потом пошел к могиле Цзыюй. Он принес жертвенное мясо, бумажные деньги и долго оплакивал покойную. Тогда Цзыюй поднялась из могилы. При виде Хань Чжуна она залилась слезами и поведала:

— Едва вы уехали, отец с матерью посватали меня за княжеского советника. Они хотели, чтобы я превозмогла свое великое желание соединиться с вами, и понуждали выйти замуж за советника. Не думала я, что меня постигнет такая судьба. Увы! Что оставалось мне делать? — Затем, повернув голову влево, она запела:

Закончила Цзыюй песню и вновь залилась слезами. Затем стала просить, чтобы Хань Чжун проводил ее в могилу. На просьбу ее Хань Чжун ответил так:

— Пути живых и мертвых не схожи. Боюсь совершить проступок и потому не осмеливаюсь выполнить ваше повеление.

Тогда Цзыюй снова попросила его:

— Мне ведомо различие путей живых и мертвых, но нынче мы расстаемся навеки. Вы, господин, как видно, боитесь что бесплотный дух навлечет на вас несчастье? Поверьте, единственное, чего хочу я, это искренне услужить господину.

Хань Чжун был тронут ее словами. Он проводил Цзыюй в могилу и пробыл у нее три дня и три ночи. Они пригубили вина и сполна свершили все обряды, как то положено между мужем и женой, а когда Хань Чжуну пришло время уходить, Цзыюй преподнесла ему ясную жемчужину с цунь в поперечнике и сказала на прощанье:

— Имя мое поругано, желание — не свершилось. Участь моя — вечная печаль. Случится вам быть в родительском доме, передайте от меня поклон отцу моему — великому князю Фуча.

Хань Чжун поспешил к отцу Цзыюй и рассказал ему обо всем происшедшем. Но правитель разгневался:

— Моя дочь умерла. Ты же плетешь небылицы, хочешь опозорить усопшую. Не иначе, как сам раскопал могилу и похитил сокровище, а прикидываешься, что получил его от духа. — И тотчас повелел слугам схватить его. Хань Чжун еле ноги унес. Он пошел к могиле Цзыюй и пожаловался на князя.

— Не печальтесь, — сказала Цзыюй. — Я сама пойду к отцу.

В тот самый миг, когда Цзыюй явилась князю Фуча, он наряжался и убирал волосы. Увидев дочь, изумился и испугался. Лицо его выражало то горе, то радость. Он спросил ее:

— Отчего, скажи, ты вновь стала живой?

Цзыюй опустилась пред ним на колени:

— Некогда юноша по имени Хань Чжун просил князя отдать Цзыюй ему в жены. Но князь не согласился. Ныне имя Цзыюй поругано, долг перед родителями не исполнен, Хань Чжун, возвратясь из дальних краев, узнал, что Цзыюй умерла. Он пришел к могиле, совершил обряд поминовения, сжег жертвенные деньги и в скорбном плаче выразил свое горе. Тронутая бесконечной его добротой, я явилась к нему, так как хотела с ним свидеться. На память оставила эту жемчужину. Поверьте, Хань Чжун не раскапывал могилы. Надеюсь, теперь князь не станет обвинять его в воровстве.

Услыхав голос дочери, из своих покоев вышла супруга князя, чтобы обнять ее. Однако Цзыюй исчезла, будто дым.

 

Ван Яо

Ван Яо, по прозванию Боляо, происходил из области Поян. Был женат, но не имел детей. Прекрасно умел врачевать недуги. Не было такой болезни, которую бы он не излечил. И он не приносил жертв, не возносил молений, не пользовался талисманом, водой, иглой или снадобьем. Врачевал недуги всего-навсего с помощью холщового головного платка длиной в восемь чи. Расстилал его на земле, а на платок усаживал больного. В мгновение ока болезнь проходила без пилюль и отвара. Исцеленный вставал и удалялся.

В тех же случаях, когда вред причинял коварный оборотень, Ван Яо рисовал на земле темницу, а затем призывал его туда. Как только оборотень попадал в темницу, всем становился виден его истинный бесовский облик. Тех же, кто принадлежал к лисьему, барсучьему, крокодильему или змеиному племени, он, обезглавив, сжигал огнем — и хворь проходила.

Ван Яо имел плетенный из бамбука короб длиной в несколько цуней. И был у него ученик по фамилии Цянь. Несколько десятков лет следовал он за Ван Яо, но не приходилось ему видеть, чтобы тот открывал короб.

Однажды безлунной ночью, в сильный ливень, в кромешной тьме Ван Яо приказал Цяню нести этот короб на бамбуковой палке из девяти колен. Вышел вместе с ним. Шли под дождем, но ни у Ван Яо, ни у его ученика платье даже не отсырело. По этой дороге им еще не приходилось ходить, но впереди маячили два огонька, которые вели их за собой.

Так прошли примерно тридцать ли с небольшим. Поднялись на невысокую гору, вошли в некий каменный дом. Там сидели два человека. Ван Яо, приблизившись к ним, взял короб, который нес ученик, и открыл его. Внутри оказались три бамбуковые дудочки с пятью язычками и клапанами каждая. Ван Яо сел на землю и заиграл на одной, а две другие дал тем двоим, что находились в доме. Они вместе сидели, играли, и так продолжалось довольно долго.

Когда Ван попрощался, собираясь уходить, он собрал дудочки и, положив в короб, велел Цяню нести. Те двое из каменного дома вышли их проводить. Сказали Вану:

— Приходите, почтенный, поскорее. Стоит ли долго задерживаться в миру?

— Скоро я приду навсегда! — ответил Ван Яо.

На сотый день после того, как он возвратился домой, снова разразился ливень. Среди ночи Ван Яо вдруг затеял большие сборы. У него когда-то было дерюжное платье без подкладки и такой же грубой дерюги головной платок. Уже пятьдесят с лишним лет, как он их ни разу не надевал. А в эту ночь надел и то и другое.

Жена спросила его:

— Хочешь бросить меня и уйти?

Ван Яо ответил.

— Я ненадолго.

— Возьмешь ли с собой Цяня? — спросила жена.

— Пойду один, — отвечал Ван Яо.

Тут жена залилась слезами, говоря:

— Почему же опять ты побыл так мало?!

Ван Яо ответил:

— Я скоро вернусь!

И, взвалив короб себе на плечи, ушел. Больше он не возвращался. По прошествии тридцати с лишним лет его ученик видел своего учителя на горе Конского копыта — Мадишань. Ликом своим тот оставался совсем юным. Ясно, что это был бессмертный, оставшийся на земле.

 

Лю Пин

Лю Пин был уроженцем удела Пэй. За воинские заслуги был пожалован титулом Цзиньсянского князя. Учился Дао у Цзы Цюцзы. Постоянно употреблял в пищу цветы каменной корицы, самородную серу со Срединного пика — Чжунъюэ. В возрасте трехсот лет с лишним все еще имел юный вид. Особенно он был искусен в задержке дыхания.

Случилось как-то ему прибыть в Чанъань. Торговцы, прослышав, что Лю Пин постиг Дао, отправились к нему на поклон. Умоляли взять к себе в свиту прислужниками, домогались узреть его духа-хранителя. Лю Пин ответил:

— Пожалуй.

И вот более ста человек отправились вслед за Лю Пином. С ними было разного скарба почти на десять тысяч золотых.

В горах повстречались им разбойники — несколько сот человек. Выхватили мечи, натянули луки, со всех четырех сторон окружили их.

Лю Пин, обратившись к разбойникам, сказал:

— Ведь вы же люди, должны помнить о милосердии и добре. Раз уж не довелось блеснуть своими талантами и проявить добродетели, занять чиновничьи должности и получать содержание, должны изнурять свое тело тяжким трудом. А вы?! Бесстыжие ваши рожи и глаза, сердца волков и шакалов! Друг друга учите разбою, нагоняете страх на людей, и все ради своей корысти! Ведь это же верный путь к тому, чтобы на городской площади мясом своим кормить ворон и стервятников! Так ли вам следует употреблять свои луки и стрелы?!

При этих словах разбойники выстрелили в стражников, однако стрелы, повернув вспять, впились в их собственные тела. В мгновение ока мощный вихрь сокрушил деревья, взметнул песок, поднял пыль.

Громким голосом вскричал Лю Пин:

— Так вы посмели стрелять, ничтожества?! Разите же их, небесные воины, зачинщиков — в первую голову.

Едва лишь оборвалась его речь, как все разбойники разом стукнулись лбами о землю, руки их заломились за спину, они не в силах были двинуться с места. Разинули рты, задышали часто, страшась смерти. А у трех главарей из носа пошла кровь, головы треснули, и они тут же испустили дух. Кто мог говорить, возопил:

— Умоляем, отпустите нас, мы отринем зло и обратимся к добру!

Некоторые из стражников бросились было рубить убийц, но Лю Пин их остановил. Сказал, отчитывая разбойников:

— Я было вознамерился истребить вас всех до последнего, но, право, рука не поднимается. Ныне прощаю вас — осмелитесь ли по-прежнему разбойничать?

Те, в страхе за свои жизни, отвечали:

— Отныне будем вести себя иначе, не посмеем взяться за старое!

Тогда Лю Пин прочитал небесным воинам отпускающее заклятие, и лишь после этого разбойники смогли спастись бегством.

Некогда жена одного человека много лет страдала от лукавого беса-оборотня. И Лю Пин заговорил его. Возле самого дома той женщины был родник. Вода в нем вдруг иссякла, а внутри оказался мертвый, иссохший дракон.

Еще был древний храм. Во дворе храма росло дерево. На вершине его часто виднелось сияние, и многие из тех, кто останавливался под ним, встречали лютую смерть. Птицы не осмеливались гнездиться на его ветвях. Но Лю Пин заговорил и его. Тотчас пышное дерево засохло, и огромный змей, длиной в семь-восемь чжанов, бездыханным повис в его ветвях… После этого там не случалось беды.

У Пина были внучатые племянники, которые вели с кем-то тяжбу из-за земли. Обе стороны явились к губернатору. У племянников было совсем немного свидетелей, а родичи и пособники их врагов явились во множестве. Сорок, а то и пятьдесят человек свидетельствовало в их пользу. Довольно долго колебался Лю Пин, прежде чем употребить свою силу. Внезапно он вскричал в великом гневе:

— Да как вы посмели?!

Эхом загрохотал гром, багровое сияние озарило залу. Тут враги и их пособники разом ударились лбами оземь, ничего не в силах понять. Сам губернатор, в великом страхе пав перед Лю Пином на колени, стал каяться:

— Умерьте немного свой гнев, господин князь! Обязательно разберусь во всем как подобает, отныне ошибки я не допущу!

Но подняться на ноги все они смогли лишь после того, как солнце прошло по небу несколько чжанов.

Этот случай дошел до слуха ханьского императора Сяо-у-ди. Он повелел призвать Лю Пина и, испытуя его, сказал:

— Во дворце что-то нечисто. То и дело вдруг являются какие-то люди — несколько десятков. Темно-красные одежды, распущенные волосы, в руках светильники, едут друг за другом верхом… Можешь ли их заклясть?!

Лю Пин отвечал:

— То мелкие бесы всего лишь!

Когда настала ночь, император, лукавя, приказал своим людям устроить такое шествие. Лю Пин был во дворце и метнул в них талисман. Все стали лбами биться о землю, загорелись огнем, дыхание их прервалось. Император в великой тревоге закричал:

— То не бесы! Мы взяли их для вашего испытания — и только!

Лишь после этого Лю Пин снял с них заклятие. Позже он удалился в горы Великой белизны — Тайбайшань. Через несколько десятков лет возвратился в родное село, но выглядел еще моложе…

 

Бессмертный старец Су

Бессмертный старец Су был родом из Гуйяна. Дао он обрел во времена ханьского императора Вэнь-ди. Су рано лишился отца — своей опоры. В родных местах прославился человеколюбием и сыновней почтительностью. Жилище его было на северо-восточной окраине областного города, но на месте ему не сиделось, бродил там и сям. Не прятался ни от жары, ни от сырости. Что же до пищи, то был в ней непривередлив. Семья его жила в бедности, и частенько ему самому приходилось пасти коров. Пас он их, меняясь с другими деревенскими мальчишками — каждый в свой день. Когда стадо пас Су, коровы бродили поблизости, сами возвращались — не надо было и загонять. А когда их пасли другие мальчики, коровы разбредались во все стороны, влезали на холмы, перебирались через лощины… Мальчишки спрашивали его:

— В чем твой секрет?!

Но Су отвечал:

— Вам этого не понять.

Он постоянно ездил верхом на олене.

Су обычно ел вместе с матерью. Как-то раз мать сказала:

— Жаль, не хватает морской крапивы к еде — надо бы как-нибудь сходить на рынок купить.

Су тут же воткнул палочки в рис, взял деньги и вышел. Не успела мать оглянуться — а он уже вернулся с приправой. Закончив есть, мать поинтересовалась:

— Где же ты ее купил?

— На уездном рынке в Бянь, — был ответ.

Мать сказала:

— От нас до уезда Бянь сто двадцать ли, на пути пропасти и преграды, а ты обернулся в один момент, — обманываешь меня!

И уже собиралась бить его палкой. Мальчик же, упав на колени, воскликнул:

— Когда я покупал на рынке морскую крапиву, встретил дядюшку, он говорил, что завтра приедет к нам. Прошу вас — подождите дядюшкиного прихода, — тогда увидите, сказал ли я правду или солгал!

Мать его отпустила. А на следующий день на рассвете действительно явился его дядя. Подтвердил, что видел, как Су покупал морскую крапиву на рынке в Бянь. Мать так и отпрянула в изумлении. Только теперь она поняла, какой ее сын удивительный волшебник!

Су имел обыкновение опираться на бамбуковый посох.

— Наверняка это дракон, — стали поговаривать люди.

По прошествии нескольких лет Су принялся вдруг поливать и подметать двор, убирать и украшать стены и карнизы.

— Ты кого-то ждешь в гости? — поинтересовался один из его друзей.

— Жду бессмертных, — отвечал тот.

Внезапно на северо-западном краю небосклона показалось фиолетовое облако — сгусток животворящего космического эфира. Десятки белых журавлей парили в нем. Потом замахали крыльями, опустились у дома Су и превратились в юношей лет семнадцати — восемнадцати, прекрасных сложением и наружностью. Блаженно улыбаясь, шли, словно парили в воздухе. Су, приняв достойный вид, вышел их приветствовать. Затем преклонил колени перед старой матерью и сказал:

— Мне было предначертано стать небожителем — теперь срок настал, меня зовут к себе. Вот и свита явилась. Должен оставить свои заботы о вас!

С этими словами он стал почтительно прощаться. Мать и сын заплакали навзрыд.

— Как же я буду жить, когда ты уйдешь?! — спросила мать.

Сын ответил:

— В будущем году Поднебесную охватит моровое поветрие. Вода из колодца, что во дворе, мандариновое дерево, чьи ветви касаются крыши, помогут вам прокормиться. А одного шэна воды и одного мандаринового листочка хватит, чтобы исцелить от болезни. Еще оставляю вам запечатанный сундучок. Если будет в чем-то нехватка, постучите по сундучку и скажите — тотчас явится все, что нужно. Остерегайтесь только открывать сундучок.

Закончив речь, он вышел за ворота. Помешкав немного, оглянулся назад и взмыл в фиолетовое облако, которое приняло на себя его стопы. Воспарила вверх и стая журавлей. Вместе с ним она достигла Облачной реки и исчезла.

На следующий год действительно разразилось моровое поветрие. Дальние и близкие — все домогались у матери исцеления. И не было среди них такого, кого бы не излечили вода и мандариновые листья. Когда чего-то не хватало, мать стучала по сундучку, и требуемое тотчас же появлялось. Через три года мать одолело любопытство, взяла и открыла сундучок. Видит — вылетели два белых журавля. С тех пор, сколько ни стучала, не получала ничего.

Когда матери было больше ста лет, в одно утро она внезапно, без всякой болезни, скончалась. Крестьяне сообща похоронили ее по обычаям того времени. После похорон видят вдруг — гора Нюпишань — Коровья селезенка, что на северо-востоке области, окуталась фиолетовым облаком, послышались плач и причитания. Все поняли, что там дух святого Су. Правитель области и крестьяне приблизились к горе, дабы выразить соболезнование, но образа святого Су так и не узрели, только слышали звуки рыданий. Правитель области и селяне слезно умоляли его явить свой лик.

— Много дней уже, как я ушел из суетного мира, — раздалось в ответ из пустоты. — Формы мои и облик далеки от обычных. Ежели явлю их вашему взору, то искренне боюсь, удивят они и испугают.

Но упорно, неотступно просили, и тогда он показал половину лица, затем руку. Все было покрыто легким пухом, не так, как у людей. Обращаясь к правителю области и селянам, он произнес:

— Вы потрудились прийти издалека, чтобы выразить соболезнование, в пути преодолели пропасти и преграды… Можете возвращаться теперь обратно прямым путем, но не вздумайте оборачиваться назад!

Едва лишь закончил он речь, как видят: у горного кряжа явился мост, протянулся прямо до областного города. Когда проходили, какой-то чиновник из свиты правителя области внезапно оглянулся и тут же, не удержавшись на мосту, свалился на песчаную отмель у реки. И заметил он тогда под опорой красного дракона, который уплывал, извиваясь…

На горе, где плакал учитель, выросли два дерева: корица и бамбук, ветви которых даже в безветрие мели там землю, и место то неизменно хранило чистоту. Через три года плач прекратился. После этого на горной вершине то и дело видели белую лошадь — и стали называть гору Коровьей селезенки утесом Белой лошади.

Потом однажды на башню к северо-востоку от областного города прилетел белый журавль. Кое-кто пытался стрелять в него из самострела. Журавль же когтями начертал на досках башни письмена, будто выписанные, черным лаком, которые гласили:

— Город хорош, но люди плохи. Вернусь через триста лет в день «цзяцзы». Я — владыка Су, зачем было стрелять в меня?!

И доныне люди, совершенствующиеся в Дао, с наступлением дня «цзяцзы» совершают на месте жилища бессмертного старца обряд возжигания курений.

 

Бань Мэн

Что это за существо Бань Мэн — никому неведомо. Некоторые утверждают, что женщина. Летая, могла проходить сквозь солнце. Сидя в одиночестве, беседовала с кем-то, словно кто-то сидел с ней рядом. Могла и уходить под землю.

Сначала погружались ноги, потом тело по грудь. Постепенно уходила все глубже, один лишь головной убор еще виднелся. Через продолжительное время и он пропадал, вся исчезала из виду.

Пальцем протыкала землю — и делался колодец, из которого можно было пить. Она сдувала черепицу, покрывавшую людские жилища, — и та летела в людей. Дунув как-то раз, Мэн оборвала шелковичные ягоды со многих тысяч деревьев, превратив их в одну-единственную, которая возвышалась как гора… А через десять с чем-то дней подула опять, и все возвратилось на свои прежние места.

А еще она могла набрать полный рот туши, расстелить перед собой бумагу и, пожевав тушь, извергнуть ее на лист. Тушь сразу же превращалась в письмена-иероглифы, заполнявшие всю бумагу без остатка. И каждый иероглиф был со смыслом!

Она принимала киноварь в вине. Четырехсот лет от роду, все еще будучи юной, Бань Мэн удалилась в горы Тайчжи.

 

Бессмертный старец Чэн

При жизни имя святого старца Чэна было Удин. Родом происходил из области Гуйян, уезда Линъу, из деревни Ули — Вороньего села. Во времена династии Поздняя Хань, когда ему исполнилось тринадцать лет и роста сделался он семи чи, стал посыльным при уездной управе. Внешность имел необычную. Мало говорил, тщательно все взвешивая, с другими компании не водил. Люди считали его чудаком. В юности изучил классические книги, но не с помощью учителя, а лишь благодаря своим природным способностям. Случилось как-то, что его послали с поручением в столицу. На обратном пути он проходил через Чанша — край Длинных отмелей. Хотел остановиться на ночлег в какой-нибудь сторожке, но не нашел и заночевал в поле под деревом. Внезапно услышал с дерева голос:

— Ступай на торжище в Чанша за эликсиром бессмертия. Смотри там внимательно все утро — не пропусти двух белых журавлей!

Чэн подивился этому, но отправился на торжище. Видит — двое под белыми зонтиками. Пошел за ними вслед. Потом окликнул их, поставил угощение. Закончив есть, они ушли, даже не подумав поблагодарить. Но Чэн шел за ними еще несколько ли. Те двое оглянулись, заметили его. Спросили:

— Какая у тебя нужда, что ты идешь за нами беспрестанно?

Он же отвечал:

— Ваш покорный слуга молод, происхождения низкого и ничтожного, однако слыхал, что вы, господа, обладаете искусством продлевать жизнь. Вот потому-то и хотел бы служить вам.

Те двое посмотрели друг на друга и рассмеялись. Потом достали драгоценный футляр, вынули оттуда книгу белого шелка, глянули на нее. Оказалось, Удин там значится. Тогда дали ему две пилюли эликсира бессмертия, приказав проглотить.

— Тебе предстоит стать бессмертным на земле, — сказали они Чэну.

Затем велели вернуться домой, дабы наблюдать и постигать все сущее. Язык животных и птиц он стал теперь понимать в совершенстве.

Когда Чэн возвратился домой, уездные чиновники давали прощальный пир посетившему уезд правителю области. А у того было волшебное зеркало, которое помогало ему распознавать людей. Посветил он зеркалом вокруг — и увидел Чэна.

— Как твоя фамилия и имя? — воскликнул правитель.

Тот отвечал:

— Фамилия моя Чэн, имя — Удин, я рассыльный в уездном управлении.

Правитель области был удивлен его низким положением и оставил Чэна при своей особе.

Прошло долгое время. Будучи уже главным регистратором литературных творений при областном управлении, сидел Чэн как-то раз вместе со всеми чиновниками. Услыхал чириканье стайки воробьев и рассмеялся. Присутствующие стали спрашивать его о причине смеха.

— Да вот на восточной окраине рынка опрокинулась телега, рис рассыпался, — ответил он. — Воробьи созывают друг друга на пир.

Послали проверить — действительно так!

В то время все влиятельные семьи и чиновники области дивились и негодовали на несправедливое возвышение этого человека — бедного и ничтожного, — нарушившее иерархию чинов. Но правитель сказал:

— Вам этого не понять!

А спустя десять дней поселил Чэна в своих палатах.

Наступил день празднования Нового года. Собралось более трехсот человек. Чэну приказали обносить их вином. Но едва вино успело обойти один круг, как Чэн вдруг взял чару вина и плеснул из нее, обернувшись на юго-восток. Ошарашенные гости дивились этому. Но правитель сказал:

— Конечно же, у него есть свой резон! — и спросил Чэна о причине поступка.

— В уезде Линъу пожар, и я его потушил, — промолвил тот.

Гости осыпали его насмешками. На следующий же день блюститель Ритуала возбудил против Удина дело, обвинив его в неподобающем поведении. Тотчас отрядили чиновника в уезд Линъу для расследования. Один из жителей уезда, по имени Чжан Цзи, сообщил: «В день Нового года собравшиеся здесь на праздник пили вино. К вечеру вдруг вспыхнул пожар — занялись строения присутственного места. Пожар начался с северо-западной стороны. В то время небо и воздух были прозрачны и чисты, южный ветер дул яростно. Вдруг видим — клубы туч показались на северо-западе, вздымаясь все выше и выше. Дойдя до уездного города, остановились — хлынул ливень, пожар тут же потух. Но пока шел дождь, беспрестанно пахло вином…»

Все и сомневались и поражались, однако поняли, что Чэн не простой смертный.

Впоследствии правитель области повелел Чэну выехать из областного города и поселиться в западном предместье. При Чэне остались только мать, двое его малых детей и маленький братишка. По прошествии двух лет Чэн сказался больным, а через четыре ночи скончался. Правитель лично присутствовал, когда клали тело в гроб. А через два дня, когда домашние еще не успели приготовить траурные одежды, из уезда Линъу явился друг Чэна. На Учанском холме повстречался ему Чэн, который направлялся на запад верхом на белом муле. Друг спросил:

— Солнце, того и гляди, зайдет, куда вы, учитель?

— Некоторое время я странствовал путями заблуждения, — отвечал тот, — но ныне мне предстоит вернуться… Да, когда я уходил из дому, забыл свой меч у калитки и туфли в курятнике. Не сходишь ли ты сказать моим домашним, чтобы прибрали их?

Придя в его дом, друг услыхал рыдания. Чрезвычайно изумленный, он произнес:

— Я только что повстречал учителя на Учанском холме и говорил с ним. Он сказал, что странствовал путями заблуждения, теперь же ему предстоит вернуться… Велел пойти передать вам, чтобы прибрали меч и туфли, — где они?!

— Меч и туфли мы положили в гроб, не могут они быть в ином месте! — отвечали домочадцы Чэна.

Когда доложили об этом деле правителю области, правитель тут же распорядился вскрыть гроб и проверить. Но трупа там не оказалось — в гробу лежал лишь зеленый бамбуковый посох длиною в семь чи с лишком. Тогда только все поняли, что Чэн, освободившись от тела, стал бессмертным. С тех пор люди стали называть Учанский холм холмом Мула — поскольку мул бессмертного прошел именно там. От областного города этот холм в десяти ли.

 

Черный дракон

Чжан Жань был родом из уезда Цзюйчжан, что в Куйдзи. Он отбывал в столице повинность и долгое время не был дома, где у него оставалась молодая бездетная жена и раб, который смотрел за хозяйством. Раб спознался с женой хозяина. В столице у Чжан Жаня был пес по кличке Улун — Черный дракон, резвый необыкновенно. Улун всюду следовал за своим хозяином. Как пришло время Чжан Жаню возвращаться домой, жена сговорилась с рабом его убить. Вот приехал Чжан Жань домой, принялась жена ему еду готовить. Только сели вместе есть, она и говорит:

— Великая разлука ждет нас, вы ешьте, ешьте.

Сказала так и засмеялась.

Не успел Чжан Жань взяться за палочки, как в дверях появился раб с луком и стрелой, уже вынутой из колчана. Изготовился и стал ждать, пока Чжан Жань поест. Чжан Жань заплакал и есть не стал. Бросил собаке мясо и сказал с мольбой:

— Не один год кормил тебя. Сейчас я умру. Можешь меня спасти?

Пес понюхал мясо, но есть не стал, а облизываясь, недвижно уставился на раба. Чжан Жань понял своего пса. Когда раб, торопя Чжан Жаня, на мгновение отвернулся, Чжан Жань хлопнул себя по колену и громко приказал:

— Улун! Взять его!

Повинуясь приказу, пес вцепился в раба и прокусил рабу потайное место. Тот выронил лук и упал. Чжан Жань выхватил нож и убил раба, а жену отправил в уездную управу, где ее казнили.

 

Старый рыжий пес

Когда Ван из Тайшу женился во второй раз, он взял в жены девицу из рода Юй. Она была молода и пригожа собой, а Вану шел шестой десяток. Он не любил ночевать дома, и это глубоко печалило его жену. Как-то ночью Ван неожиданно вернулся и начал с женой любезничать. А наступило утро, сел с ней завтракать. Тут как раз с улицы вошел раб, увидал их вместе, перепугался и пошел доложить настоящему Вану. Ван поспешил домой. Самозваный муж как раз собрался уходить. Оба Вана встретились в средней зале. Оба были в белых платьях и схожи собой — не отличишь. Настоящий Ван первым схватился за посох и стал бить самозванца. Тот в свой черед тоже начал колотить Вана. Оба кликнули сыновей и приказали пустить в ход кулаки. Сын Вана выскочил вперед и что было силы ударил самозванца. Глядит — а то рыжий пес. Тут же забили пса насмерть. В то время Ван служил помощником правителя округа Куйцзи. Стражники рассказали ему потом:

— Мы часто видели этого пса, он прибегал с востока.

Жена Вана от непомерного стыда занемогла и умерла.

 

Дева в холщовом платье

Однажды некий Ду, человек из Цяньтана, плыл на лодке. День сменился сумерками, пошел сильный снег. Вдруг на берегу Ду увидал девицу в холщовом платье. Ду сказал ей:

— Почему бы не сесть тебе в мою лодку?

Тут же начал с ней блудить. Долго пребывала девица на лодке Ду, потом вдруг обернулась белой цаплей и улетела. Ду преисполнился отвращения, занемог и вскорости умер.

 

Псы с Линьлюйшаньского подворья

Некогда под горой Линьлюйшань стояло подворье. Всякий путник, что проходил в тех местах и останавливался на ночлег, непременно заболевал и умирал. Рассказывали, будто по временам на подворье появлялись мужчины и женщины в белом, числом не менее десяти, играли в кости и веселились. Вот как-то Чжи Бои остановился там на ночлег. Засветил свечу, сел и принялся читать нараспев священный канон. Ровно в полночь вдруг появились эти десять в белом, уселись подле и стали играть в кости. Чжи Бои украдкой осветил их — то была стая псов. Он встал и ненароком поджег свечой чье-то платье. Запахло паленым. Чжи Бои выхватил нож и пырнул наугад. Кто-то завопил человечьим голосом, но тут оборотился псом и издох. Остальные удрали.

 

Лис из старой могилы

Гу Чжань, что был родом из области У, как-то отправился на охоту. Дошел до холма и услыхал чей-то голос:

— Эх! Эх! До чего же я одряхлел!

Стал Гу Чжань с охотниками осматривать холм. На самой вершине разыскали они яму, где в стародавние времена, видно, была могила, и увидали в яме старого лиса — оборотня. Лис сидел на задних лапах, перед собой держал книгу, одну из тех, в которые обычно записывают счета, и, водя лапой по строчкам, что-то исчислял. Охотники спустили собак, и собаки затравили лиса. Когда взяли книгу и поглядели, оказалось, что это список женских имен. Против тех, с коими лис блудил, киноварью была поставлена метка. В списке было записано сто и еще несколько десятков женщин. Была среди них и дочь Гу Чжаня.

 

Отпусти Боцю!

Во времена дома Сун всякий правитель, что заступал на должность в округе Цзюцюань, вскорости умирал. Случилось эту должность получить Чэнь Пэю из Бохая. Он был испуган, и новый чин его не радовал. Чэнь Пэй пошел к гадателю узнать, что ждет его — беда или удача. Гадатель сказал:

— Отдалите чжухоу, отпустите боцю — сумеете избежать беды. Сделайте так и не печальтесь.

Чэнь Пэй не уразумел смысла предсказания.

— Приедете к месту службы и все поймете, — сказал ему на прощанье гадатель.

Прибыл Чэнь Пэй к месту службы и узнал, что имя окружного лекаря Чжан Хоу, лекаря присутствия — Ван Хоу, а из охранников одного зовут Ши Хоу, а имя другого — Дун Хоу. Тут понял он, наконец, что «чжухоу» означало в предсказании «всех Хоу». Чэнь Пэй немедленно удалил этих людей.

Настала ночь, лег Чэнь Пэй на ложе и принялся размышлять над смыслом слов «отпусти боцю», ибо не знал он, что это. В самую полночь явилась к нему какая-то тварь и легла рядом. Чэнь Пэй набросил на нее одеяло, схватил. Тварь стала вырываться и оглушительно визжать. Люди, коим случилось быть подле, услыхали шум и с факелами бросились к правителю на помощь. Собрались уже убить, но тварь взмолилась:

— Поистине не было у меня дурных намерений, хотел лишь испытать нового правителя. Помилуйте меня, и за снисхождение отплачу вам глубокой благодарностью.

Чэнь Пэй тогда спросил:

— Что ты за существо? Почему бесцеремонно нарушаешь покой правителя?

Тварь ответила:

— Я по природе своей лис, мне уж за тысячу лет. Ныне принял облик черта, желая проявить свое волшебство, да пришлось узнать гнев и силу правителя, вот и попался. Прозвание мое Боцю. Случится у господина какая неприятность, кликните меня, в любой беде помогу.

Чэнь Пэй возрадовался:

— Так вот что означало в предсказании «отпусти боцю».

Немедля решил он выпустить Боцю. Только чуть приоткрыл одеяло, как что-то схожее с молнией и сияющее красным светом метнулось к двери и выскочило.

На другую ночь кто-то постучал в ворота. Чэнь Пэй спросил:

— Кто там?

Ответили:

— Боцю.

Спросил опять:

— Зачем пришел?

Ответили:

— Доложить о деле.

Опять спросил:

— О каком деле?

Услыхал ответ:

— На севере объявились злоумышленники.

Чэнь Пэй тут же послал на север своего человека и потом в соответствии с его докладом принял меры против разбойников. О всяком происшествии Боцю говорил Чэнь Пэю заранее. Вскоре в пределах его области были искоренены даже самые мелкие преступления, и люди стали именовать Чэнь Пэя «совершенномудрым». Прошло около месяца, и некий чжубо по имени Ли Инь спознался со служанкой правителя. Боясь, что Боцю выдаст его, Ли Инь замыслил убить Чэнь Пэя. Выждав, когда подле правителя никого не было, Ли Инь и все Хоу — Чжан, Ван, Ши и Дун — с палками ворвались к правителю, намереваясь его прикончить. Чэнь Пэй сильно испугался и завопил:

— Боцю! Спаси меня!

В тот же миг с устрашающим рычанием появилось неведомое существо. Оно крутилось, словно рулон красного шелка. Ли Инь и с ним все Хоу попадали на землю и лишились памяти. Их тут же связали. Учинили допрос. Все Хоу сознались в преступлении:

— Правитель Чэнь Пэй еще не прибыл, а Ли Инь уже опасался, что лишится чина. Он и подговорил нас убить правителя. Но тот нас изгнал, и дело не вышло.

Чэнь Пэй казнил Ли Иня и остальных. Боцю явился к Чэнь Пэю с извинением:

— Хотел сам прийти, доложить о развратных делах Ли Иня, да не успел. Пришлось правителю звать меня. Раскаяние и стыд снедают меня, хотя кое-чем я и помог господину.

Еще через месяц он пришел проститься:

— Ныне надлежит мне вознестись на небеса. Не смогу больше служить господину.

Тут же ушел, и с той поры его не видели.

 

Девушку выдают замуж за змея

В годы «Великого начала» правления дома Цзинь жил один ученый муж. Обещал он свою дочь в супружество некоему человеку из соседней деревни. Пришел срок невесте идти в дом жениха. Приготовили родители свадебный выезд и велели кормилице проводить девушку. Пришли они и увидали множество построек и ворот, словно то был княжеский черток. На галерее встретил их румяный отрок с факелом. Он строго охранял женские покои, где были дивной красоты пологи и занавески. Как наступила ночь, обняла девушка кормилицу, слова вымолвить не может, только из глаз льются слезы. Кормилица потихоньку запустила руку за полог, а там змей, что столб в несколько обхватов. С ног до головы обвил змей девушку. Кормилица перепугалась и бежать. Пригляделась к отроку, что охранял покои, — змееныш. Глянула на факел, а то — змеиное око.

 

Черепаха, выпущенная на свободу

В годы «Всеобщего благополучия» правления дома Цзинь Мао Бао исправлял должность правителя в округе Юйчжоу и держал оборону Чжучэна. Однажды его воин увидал на учанском базаре черепаху не более пяти цуней и совершенно белую. Он сжалился над ней, купил у торговца, принес домой и посадил в глиняный чан. Семь дней кормил ее, черепаха росла, росла и достигла едва ли не целого чи. Будучи милосердлив, воин принес ее на берег реки и бросил в воду. Поглядел ей вслед, пока не уплыла. Когда к Чжучэну подошли войска Ши Цзилуна и город сдался, Мао Бао бежал из Юйчжоу. Путь ему преградила река. Всякий, кто пытался через нее переправиться, погибал. Мао Бао и его воин в латах и при мечах вошли в воду. Как погрузились в поток, почудилось им, будто ступили на каменную плиту, ибо вода доходила им только до пояса. Глянули вниз — под ногами белая черепаха. Та самая, которую некогда отпустил воин. Перевезла она воинов на противоположный берег. Потом высунула голову из воды, поглядела на них и быстро ушла на середину реки. Еще раз обернулась, опять поглядела и только тогда скрылась под водой.

 

Одноногий леший

В годы под девизом «Истоки процветания» правления дома Сун человек из Фуяна, некто Ван, поставил в стоячей воде бамбуковую вершу на крабов. На другой день пришел поглядеть, но увидал в верше только суковатую лесину в два чи от комля до сучка. В ловушке не осталось ни одного краба, все ушли через прореху. Ван починил вершу, а лесину выкинул. Назавтра опять пришел поглядеть, опять лесина в верше, опять верша разодрана. Ван еще раз починил вершу и снова выбросил корягу. На следующее утро все повторилось. Ван подумал, может, то нечисть, оборотившаяся в лесину. Крепко обвязал он лесину под самый сук и положил в плетенку для крабов. Сказал при этом:

— Приду домой, изрублю и сожгу.

Не дошел он двух-трех ли до дому, как услышал в корзине шум, словно была в ней не одна коряга, а все сто. Пригляделся, а это некая тварь — лицо человечье, тело обезьяны и при одной ноге. Тварь заговорила с Ваном:

— Натура моя такова, что люблю я крабов. День за днем я портил твою снасть, влезал в вершу и съедал крабов. Виноват я перед тобой. Надеюсь, что простишь, откроешь плетенку и выпустишь на волю. Я ведь горный дух. Стану тебе помогать, отныне будут в твоей верше самые крупные крабы.

Ван сказал:

— Такие, как ты, если даже и сотворят единожды добро, все равно приносят зла больше — такова уж ваша природа.

Дух опять попросил выпустить его. Ван шел и не отвечал. Дух спросил:

— Как имя господина и какого он роду? Хотелось бы узнать.

Не переставая, спрашивал горный дух Вана, а Ван же шел и не отвечал. У самого дома дух сказал:

— Раз не отпускаешь меня и не называешь имя и род, то мне остается только умереть.

Ван пришел домой, развел в очаге огонь и сжег духа. Сразу стало тихо, ни звука. Местные люди называли ту тварь «одноногим лешим». Говорили, что, узнав имя и род человека, леший наслал бы на него порчу. Вот почему он так приставал к Вану с расспросами, ибо хотел погубить его и удрать.

 

В Пинъяне с неба падает кусок мяса

На первом году правления самозваного государя Лю Цуна под девизом «Установление династии» в первую же луну случилось в Пинъяне землетрясение. Даосский монастырь Чунмингуань ушел под землю, и на том месте образовался пруд с водой, алой, будто кровь. Его красные испарения достигли небес, и тогда из пруда прямо в небо взмыл красный дракон, формой напоминавший угря, потом сияние озарило землю, и от созвездия Волопаса оторвалась летучая звезда и вошла в созвездие Цзывэй. Звезда упала в десяти ли от Пинъяна. Подошли к тому месту, а это не звезда, а кусок мяса в длину шагов тридцать, а в ширину — двадцать семь, от него вонью разило до самого Пинъяна. Не умолкая ни днем, ни ночью, в тех местах слышались плач и стенания. Через несколько дней государыня Цун-хоу, урожденная Лю, родила змееныша и неведомую зверюшку. Твари покусали людей и исчезли. Сколько их ни искали, не нашли. Однажды они появились около вонючего мяса, и в тот же миг умерла государыня Лю. Плач и рыдания, что были слышны в округе, тотчас прекратились.

 

Ловчий сокол

Перевод И. Лисевича

Чуский царь Вэнь-ван в юности питал пристрастие к охоте. И вот кто-то преподнес ему сокола. Вэнь-ван взглянул на того: когти и шпоры божественно великолепны, стати редкой, ничего общего с заурядною птицей.

На озере Облачных грез — Юньмэн для охоты расставили сети, дым подожженной травы заволок небо из края в край, стаи ловчих птиц наперебой хватали добычу. А тот сокол лишь шею вытянул, уставился глазом в небо и даже не думал бросаться на дичь.

Царь сказал:

— Мои-то соколы добыли уже более сотни птиц, а твой даже крыльев расправить не хочет. Уж не обманул ли ты меня?

Даритель же отвечал:

— Если б он годен был только на зайцев да на фазанов, разве ваш слуга посмел бы вам его поднести?!

Вдруг у кромки туч показалось некое существо — ослепительно белое, странных очертаний. Тут на соколе перья поднялись дыбом, и он взлетел — молнией вонзился в небо. Мгновение — и, словно снег, посыпались перья, кровь полилась вниз дождем, огромная птица пала на землю. Измерили ей крылья — несколько десятков ли в ширину. Никто из толпы не знал, что это за чудо.

Был в те времена благородный муж обширных познаний, он сказал:

— Это птенец птицы Пэн — гигантского феникса.

Тут царь Вэнь-ван со щедростью наградил того, кто преподнес ему сокола.

 

Встреча с карликом

Перевод К. Голыгиной

Однажды ханьский государь У-ди пировал с приближенными в Ночном дворце. Только отведали мясного отвара с просом, как до государева слуха донеслось: «Престарелый чиновник рискует жизнью, дабы высказать обиду». Государь поднял голову, однако в зале, кроме приближенных, никого не было. Долго искали слуги, наконец, на стропилах узрели старичка. Росту в нем не более девяти пуней, глаза красные, лицо в морщинах, волосы и борода совершенно белые. Старец был дряхл, едва держался на ногах и опирался на посох. Государь спросил:

— Как ваше имя и чьего вы роду, почтенный? Где ваше жилище? Что за невзгоды вы претерпели? На что пришли жаловаться?

Карлик с трудом спустился по колонне, отбросил посох, совершил поклон, но ни слова не сказал. Затем выпрямился, обвел взглядом залу, указал перстом на государевы стопы и неожиданно стал невидим.

Государь был изумлен и напуган. Не зная, что и подумать, решил про себя: «Дунфан Шо непременно знает старца». Тотчас повелел призвать Дунфан Шо, дабы тот все ему разъяснил. Дунфан Шо сказал:

— Имя старца Цзао Цзянь. Он дух стихий дерева и воды, летом обитает в укромных кущах, зимой — в реке. Ныне вы приказали соорудить дворец в тех местах, где его жилье. Видно, не хочет, чтоб возводили новый дворец.

Государь подивился, остановил топоры, а вскоре соблаговолил уменьшить повинности, взимаемые на сооружение дворцов и опочивален государыни.

Однажды У-ди прибыл на берег реки Хуцзыхэ. Из речной глубины до его слуха донеслись нежные песни и редкой красоты мелодии, они рождали в его душе умиротворение и покой. Вдруг пред государем возник тот самый старичок, которого нашли на стропилах, и с ним несколько юношей, тоже карликов. Все в одеждах цвета вишни и при кушаках из некрашеного шелка, а кисти на шапках и подвески на редкость изящны. Заклокотала река, и пред государем появился еще один человечек ростом побольше, чем остальные. Как ни странно, но его платье было сухо; под мышкой он нес какой-то музыкальный инструмент. Государь как раз ел, он прервал трапезу, велел посадить гостей пред своим столиком и вопросил:

— Не в мою ли честь эта музыка?

Старец молвил:

— Да, государь. Когда ваш престарелый поданный, презрев опасность, осмелился высказать обиду, он удостоился вашей милости, что простерлась меж высью небесной и твердью земной. Вы остановили топоры и тем сохранили в целости мое жилище. Вот почему решил я усладить вас музыкой!

Государь поинтересовался:

— А можно ли исполнить что-нибудь еще?

Старец ответил:

— Музыканты явились, отчего бы не исполнить?

В тот же миг человечек, что был повыше других, коснулся струн и запел песню. Чистые звуки, то высокие, то низкие, кружили среди стропил; они не отличались от тех, что можно услышать в мире людей. Тут еще два человечка задули в свои свирельки, сопровождая первого, и в лад полилась песня. Государь был восхищен, он поднял чашу с вином и произнес:

— Когда сам не добродетелен, разве удостоишься столь изысканного подарка, как эта музыка!

Тут старец и другие человечки поднялись и совершили положенные обрядом поклоны. Каждый из них выпил по несколько шэнов вина, однако никто не опьянел. Государю поднесли пурпурную раковину; раскрыв створки, он обнаружил вещество, напоминающее говяжий жир. Государь молвил:

— Никогда не слыхал про такое.

Ему сказали:

— Дунфан Шо знает.

Государь попросил:

— А нельзя ли взглянуть и на жемчужину?

Старец тотчас повелел принести жемчужину под названием «Драгоценность из пещеры». По его приказу один из человечков погрузился на дно реки, вмиг вернулся и подал государю крупную жемчужину в несколько цуней в поперечнике. Сияние ее достигало самых дальних уголков Поднебесной. Государю она понравилась несказанно, и он залюбовался ею.

Тут старец и прочие человечки исчезли. Государь вопросил Дунфан Шо:

— Что же внутри этой раковины?

Дунфан ответил:

— Драконий мозг. Намажешь лицо — станешь краше. Женщинам еще и роды облегчает.

Как раз у одной дворцовой наложницы были трудные роды. Испытали средство — поистине чудодейственное. Государь взял немного жира, намазал лицо и пришел в восторг. Затем спросил:

— А почему жемчужина называется «Драгоценность из пещеры»?

Дунфан Шо сказал:

— На дне реки есть пещера, уходящая в глубину на несколько сот чжанов, в пещере обитает красная устрица, что родила эту жемчужину. Отсюда и название.

Государь был в глубоком восхищении от всех происшествий и покорен удивительными познаниями своего сановника.

 

Обитель бессмертных дев

Перевод И. Лисевича

В правление государя ханьской династии Мин-ди, в пятый год под девизом «Вечное спокойствие» жители Яньского уезда Лю Чэнь и Юань Чжао отправились за корой бумажного дерева в горы, именуемые Тяньтай — Небесные террасы. Заблудились и не могли отыскать дороги назад. Прошло тринадцать дней, их припасы иссякли, от голода они изнемогали, над ними нависла смерть. Вдруг вдалеке на горе заметили персиковое дерево со множеством плодов. Путь к нему преграждали отвесные скалы и глубокий горный поток. Цепляясь за лианы и сплетения ползучих трав, кое-как вскарабкались они наверх. Каждый съел по нескольку персиков, и голод утих, силы восстановились. Потом, захватив чашки, они спустились с горы за водой, желая омыть руки и прополоскать рот, Смотрят на воду и видят: листок репы выплыл откуда-то из самой утробы гор, совсем свежий, только что сорванный. Стали лить на руки воду из чашки, а в ней — вареное кунжутное семечко.

— Оказывается, люди где-то совсем близко! — воскликнули они в один голос.

Тотчас же вошли в воду, двинулись против течения. Через два-три ли обогнули гору. Показался широкий ручей.

На берегу стояли две девы прелести необычайной. Увидали, как вышли те двое со своими чашками в руках, засмеялись и говорят:

— Молодые господа Лю и Юань поймали в чашку то, что мы сейчас потеряли!

Лю Чэнь и Юань Чжао никак не могли их признать. Но раз уж девы назвали их по фамилии, похоже — были когда-то знакомы. Обрадованные, приблизились к девам. А те говорят:

— Что же вы так поздно?

И, не мешкая, повели их к себе. Жилище дев вместо черепицы было крыто рублеными стволами бамбука. Под южной и восточной стеной стояло по широкому ложу. Над каждым висел темно-красный прозрачный полог. По углам полога свисали колокольчики, золотая и серебряная бахрома. Возле каждого ложа стояло по десять прислужниц. Девы распорядились:

— Поскорее готовьте еду! Господа Лю и Юань прошли через горные кручи, наверное, устали и голодны, хоть и отведали драгоценных плодов.

Угощались кунжутной кашей, вяленым мясом горного козла, говядиной — все было прекрасно, отменно вкусно. Когда угощение закончилось, стали пить вино. Появилась стайка девушек с персиками в руках.

— Поздравляю с прибытием жениха! — с улыбкой говорила каждая.

В хмельном угаре затеяли музыку, песни, но в душе у Лю и Юаня веселье то и дело сменялось страхом…

На закате велено было каждому идти отдыхать под свой полог. Девы пришли к молодым людям, слились, нежные девичьи голоса и учтивые речи отогнали печаль…

Через десять дней Лю Чэнь и Юань Чжао выразили желание вернуться домой.

— То, что вы попали сюда, — это счастливая доля уготованная вам в прежней жизни, — отвечали им девы. — К чему возвращаться назад?

Молодые люди задержались еще на полгода. Но вот воздух, деревья и травы возвестили приход весны, сотни птиц запели, защебетали, на душе Лю и Юаня стало тягостно, с отчаянием они запросились домой.

Девы ответили:

— Грешное влечет вас к себе — что тут поделаешь?!

Затем кликнули уже являвшихся прежде девиц. Было их около сорока. Собрались все вместе, пели, играли, устроили проводы Лю и Юаня, указали обратный путь.

Когда Лю и Юань спустились с гор, их родные и приятели давно уже скончались, строения в городке стали другими, выглядели непривычно. Никто не знал пришельцев, и они никого не знали. Расспросили людей — разыскали потомков в седьмом колене. Тем доводилось слышать, что дальние их предки отправились в горы, сбились с пути и не вернулись.

А в восьмом году под девизом «Великое начало», в правлении династии Цзинь, Лю Чэнь и Юань Чжао внезапно ушли — неизвестно куда…

 

Благоприятное место для могилы

Перевод И. Лисевича

В ханьское время у некоего Юань Аня скончался отец. Мать велела Юаню взять курицу, вино и сходить к гадальщику, посоветоваться, где устроить могилу. По дороге повстречались ему три книжника, спросили Юаня, куда он идет. Тот им все рассказал. И сказали ему книжники:

— Мы знаем, где для могилы благоприятное место.

Стал Юань потчевать их вином, курятиной. Откушав, те дали Юань Аню совет:

— Хоронить надо здесь — тогда будут у вас вельможи из рода в род.

На этом и распрощались. Пройдя несколько шагов, Юань глянул назад — никого уж не видно. Тут только догадался, что то были духи. Отца он похоронил на том самом месте, где посоветовали книжники, и вскоре возвысился до звания первого министра, дети и внуки его благоденствовали, процветали. Говорят, пять князей было в его роду.

 

Бес-мошенник

Перевод И. Лисевича

У Чэнь Цинсуня из Иньчуани за домом росло священное дерево. Многие обращались к нему с мольбами о счастье. Потом поставили храм и нарекли его «храмом Небесного духа». У Чэня был черный вол. И вот как-то раз услышал Чэнь голос с высоты:

— Мне, небесному духу, полюбился твой вол. Если не отдашь его мне — в двадцатый день грядущей луны придется убить твоего сына!

Чэнь отвечал:

— Жизнь человеческая предопределена, а предопределенное от тебя не зависит!

Настал двадцатый день, и сын Чэня умер.

Вскоре опять услыхал он голос:

— Если не дашь мне вола, в пятой луне убью твою жену!

И опять Чэнь Цинсунь не отдал вола. В назначенное время его жена умерла.

В третий раз до него донеслись слова:

— Не отдашь вола — осенью убью тебя самого!

И опять он не отдал вола.

Настала осень, а он все не умирал. Неожиданно дух явился с повинной.

— Вы, господин, человек несгибаемый, — говорит, — во всем обретете великое счастье. Но прошу вас — молчите о том, что случилось. Если на земле и на небе узнают об этом, не избежать мне кары. Я — мелкий бес, которому довелось служить повелителю Судеб, сопровождая отлетевшие души. Я подсмотрел срок кончины вашей, господин, супруги и сына. Воспользовался этим, думая обмануть вас и выманить кое-что себе на пропитанье. И только! Надеюсь на ваше глубокое снисхождение. В книге жизни лет ваших — восемь десятков и три, в доме все будет согласно вашим желаниям. Бесы и духи — помощники вам и защита. Я тоже готов вам служить как раб и слуга. — И слышно стало, как дух отбивает земные поклоны…

 

Мать и дочь — оборотни

Перевод И. Лисевича

Люй Цю с Восточной равнины, человек богатый и красивый собой, отправился как-то в лодке на Кривое озеро — Цюйэху. Вдруг поднялся ветер, плыть стало нельзя, он укрылся в зарослях болотной цицании. Видит — какая-то юная дева плавает в челноке, собирает водяные орехи, а платье на ней из листьев лотоса. Он спросил:

— Если ты, девушка, не бес, скажи, где раздобыла такую одежду?

Девица несколько смутившись, ответила:

— Разве господин не слыхал стихов:

Все еще сохраняя смущенный вид, она развернула челнок, поправила весло и, немного помешкав, поплыла прочь. Люй Цю пустил стрелу из лука ей вслед, видит: подбил выдру. Челнок же, на котором она плыла, весь оказался сплетенным из листочков ряски водорослей…

Глядь — у высокого берега мать-старушка стоит, словно бы ждет кого-то. Заметив плывущую мимо лодку, спросила:

— Не видали ли вы, господин, девицу, что собирает водяные орехи?

Люй Цю отвечал:

— А вот она у меня за спиной! — И выстрелил снова. На этот раз убил старую выдру.

Живущие у озер или бывавшие там в один голос твердят: на озерах частенько встречаются девы, что собирают водяные орехи. Красоты, обаянья они неземного. Бывает — являются к мужчинам в дом, и многие вступают с ними в любовную связь.

 

Похотливая выдра

Перевод И. Лисевича

Чан Чоуну из Восточного поречья, поселившись в уезде Чжанъань, зарабатывал на жизнь заготовкой камыша. Рвал камыш на берегу озера вместе с каким-то пареньком, а когда начинало смеркаться, оставался ночевать в шалаше на заброшенном поле. Как-то раз, когда солнце клонилось к закату, увидел некую деву. Лицом и сложением — редкая красавица, плывет себе в маленьком челноке по дорожке между водяными мальвами.

Забралась к Чану в шалаш и не собирается уходить. Чан стал с ней шутить. Загасили огонь, улеглись вместе. Чувствует: какой-то смрадный запах, да и пальцы слишком короткие. В ужасе догадался, что это оборотень. А женщина уже узнала, о чем человек подумал, заметалась, выскочила за дверь и там обернулась выдрой.

 

Как мертвая родила

Перевод И. Лисевича

Ху Фучжи, живший в области Цяо, взял жену из рода Ли. Десять лет с лишним они не имели детей, и вот жена умерла. Убитый горем, плача, он произнес:

— Не оставить после себя живой плоти, которая бы о тебе скорбела, — что может быть хуже такого несчастья?!

Внезапно жена поднялась и села на смертном одре.

— Я так растрогана вашими, господин, страданьями и печалью, — промолвила она, — что тела моего до сих пор не коснулось тленье. Можете приблизиться ко мне, не зажигая фонаря или свечи, и, как поступали всю жизнь, соединить мужское и женское. Тогда я рожу для вас сына.

Закончив речь, она снова легла.

Фучжи, как ему было сказано, зажмурившись, впотьмах приблизился к умершей и совокупился с нею. Потом же со вздохом сказал:

— У мертвых все не так, как у живых. Сделаю-ка я ей отдельное жилище, и пусть лежит. Подожду сполна десять лун. А после предам земле.

Постепенно стал замечать, что тело жены теплеет. Словно бы и не умирала совсем. А по прошествии десяти лун действительно родился мальчик. Мальчика назвали Линчань — «Чудесно рожденный».

 

Душа отца благодарит за сына

Перевод И. Лисевича

Тяо Ню из уезда Сян было десять лет с лишним, когда его отца убил местный житель. Одну за другой Тяо Ню стал продавать носильные вещи, купил на базаре нож и копье с трезубцем, строя планы, как отомстить за отца. Однажды встретил перед самой уездной управой убийцу, лезвием ножа настиг в толпе. Стражники схватили Тяо Ню. Уездный начальник, глубоко тронутый его чистыми сыновними побуждениями, пытался затянуть дело, подвести под помилование, дабы мальчик избежал наказанья. Ходатайствовал за него также в области, в округе. В конце концов добился, что дело прекратили совсем.

Впоследствии уездный начальник отправился на охоту. Преследуя оленя, углубился в заросли. А там было много старых, глубоких волчьих ям. И конь устремился к ним. Вдруг показался какой-то старик. Поднял палку, ударил коня. Конь в страхе отпрянул, олень умчался. Начальник рассвирепел, натянул лук, собираясь застрелить наглеца.

Старик же промолвил:

— Здесь волчьи ямы. Я побоялся, как бы вы, господин, не разбились.

— Кто ты такой? — вскричал начальник.

Старец, преклонив колени, ответил:

— Селянин, отец Тяо Ню! Был растроган тем, что вы, господин, оставили сына в живых, и явился поблагодарить вас за милость! — сказал и исчез.

Начальник всю жизнь помнил этот таинственный случай. Оставаясь на службе несколько лет, много сделал доброго для простого народа.

 

Две истории о Конфуции и его учениках

Янь Юань и Цзылу, ученики Конфуция, сидели у ворот. Вдруг перед ними появился призрак и пожелал увидеть Конфуция. Его глаза сияли, будто два солнца, облик был исполнен величия. У Цзылу сознание помутилось, уста словно сковало. Янь Юань же надел туфли, выхватил меч и бросился на призрака, крепко ухватив его поперек живота. Призрак тут не оборотился змеей, и тогда Янь Юань разрубил ее. Конфуций вышел поглядеть и сказал со вздохом:

— Храбрый не знает страха, мудрый не ведает сомнений, тот, кто человеколюбив, непременно бесстрашен, но храбрый не всегда гуманен.

Как-то Конфуций бродил по горам. Цзылу, которого он послал за водой, у источника столкнулся с тигром и вступил с ним в борьбу. Он ухватил тигра за хвост, оторвал его и спрятал за пазуху.

Набрав воды, Цзылу вернулся к Конфуцию и спросил его:

— Как убивает тигра муж наивысшей храбрости?

Учитель ответил:

— Муж наивысшей храбрости хватает тигра за голову.

— Как убивает тигра муж средней храбрости?

— Муж средней храбрости хватает тигра за ухо.

— А как убивает тигра муж наименьшей храбрости? — спросил тогда Цзылу.

— Муж наименьшей храбрости хватает тигра за хвост.

Цзылу вынул из-за пазухи хвост, швырнул наземь и в гневе сказал Конфуцию:

— Учитель ведь знал, что к источнику ходят тигры, и все же послал меня туда, значит, он хотел моей смерти!

Затаив злобу на учителя, Цзылу сунул за пазуху камень. Потом он спросил учителя:

— Как убивает человека муж наивысшей храбрости?

— Муж наивысшей храбрости убивает человека кончиком кисти.

Цзылу опять спросил:

— Как убивает человека муж средней храбрости?

— Муж средней храбрости убивает человека языком.

Цзылу вновь спросил:

— Как убивает человека муж наименьшей храбрости?

— Муж наименьшей храбрости убивает его камнем, который держит за пазухой, — ответил мудрец.

Тогда Цзылу выбросил камень и с той поры всем сердцем стал почитать учителя.

 

Могила царевича Цяо

Царевич Цяо был погребен близ столицы на кургане Маолин. Во время смуты какой-то вор разрыл могилу, но ничего там не нашел. Один лишь меч висел прямо в воздухе. Вор только протянул к нему руку, как меч завыл, словно дракон, и зарычал, будто тигр. Вор не посмел дотронуться до него, и меч взмыл в небеса. В «Книге небожителей» сказано: «Когда бессмертный покидает этот мир, то чаще всего меч заменяет его на земле. Пройдет пятьсот лет, и с мечом начнут происходить всякие чудеса. Так и случилось.

 

Три истории о Цинь Шихуане

Император Цинь Шихуан мечтал увидеть то место за морем, откуда восходит солнце, и повелел он построить через море каменный мост… Говорят, правда, что не люди его строили, будто бы опоры моста поставил сам Повелитель моря. Цинь Шихуан, преисполненный благодарности к Повелителю, стал почтительно молить его о свидании. Дух ответил:

— Облик мой невзрачен. Если обещаете не рисовать меня, встречусь с вами.

Император поехал по каменному мосту и через тридцать ли встретился с духом. Один ловкач из государевой свиты украдкой начал рисовать ногой Повелителя моря. Тот в гневе закричал:

— Сейчас же убирайтесь!

Тотчас повернули коней. Передние копыта их еще ступали по мосту, а под задними он уже рушился. Но все же смогли добраться до берега.

Во времена правления Цинь Шихуана появилась такая песенка:

Когда Цинь Шихуан сжег конфуцианские книги и живьем закопал в землю ученых-конфуцианцев, он открыл могилу Конфуция, желая изъять из нее классические книги и комментарии к ним. Вскрыв могилу, увидели, что на стене склепа выцарапаны слова этой песенки. Государь был в великом гневе.

Однажды Цинь Шихуан отправился путешествовать на восток. Он поехал кружным путем, чтобы оставить в стороне местность Шацю — Песчаный холм. Видит — целая орава мальчишек сгребает песок в горку. Спросил, во что они играют, и те ответили:

— Делаем шацю — песчаный холм.

Вскоре после того Цинь Шихуан занемог, а немного спустя умер.

А еще рассказывают, будто Конфуций написал перед смертью: «Не ведаю, что за мужлан явится в мир, знаю только, что назовет он себя Первым Циньским государем — Шихуаном, ворвется в мой дом, захватит мое ложе, разбросает платья, но найдет свою гибель подле Песчаного холма».

 

Правитель без головы

Во времена династии Хань при государе У-ди некий Цзя Юн из Цаньу стал правителем округа Юйчжан. И знал он волшебные искусства. Как-то он пошел войной на соседние племена. Варвары убили его и обезглавили. Однако Цзя Юн тут же вскочил на коня и вернулся в лагерь. Все бросились к нему. Вдруг откуда-то из его нутра раздался голос:

— Не повезло мне в сражении — я ранен. Поглядите на меня и скажите: при голове я был пригож или красивее без головы?

Подчиненные залились слезами и молвили:

— При голове вы были пригожи.

Цзя Юн возразил:

— Нет. И без головы я хорош собой.

Сказал, — и тут же испустил дух.

 

Обида

Однажды ханьский император У-ди ехал на коне во дворец Сладкого источника. По дороге попались ему какие-то красные букашки: голова, глаза, челюсти — все, как полагается, а не понять, что за твари. Государь велел Дунфан Шо поглядеть. Тот поглядел и доложил:

— Тварей называют «обида». Во времена Цинь людей хватали и бросали в тюрьмы без счету. Они горестно стонали, глядя на небо, и все время повторяли слово «обида». Небо услышало их стенания и в гневе породило то, чему название «обида». Должно быть, в этом месте при Цинях стояла темница.

Сверились с чертежами циньских земель — и верно, в том месте как раз была темница. Спросил государь:

— Есть ли способ избавиться от этих тварей?

Дунфан Шо ответил:

— Всякая обида исчезает от вина. Окропите их винной влагой.

Послали людей собрать насекомых, а потом кинули их в вино — и те в один миг растаяли.

Или еще рассказывают по-другому.

Однажды император У-ди увидел в земле нечто походившее на печень вола. Оно торчало из земли и не шевелилось. Государь стал расспрашивать Дунфан Шо. Тот ответил:

— Здесь сгустился дух вашей печали. Лишь вином можно избыть печаль. Окропите место винной влагой, и все исчезнет.

 

Дунфан Шо объясняет

Как-то, гуляя по лесу, император У-ди увидел могучее дерево и спросил у Дунфан Шо, как оно называется. Тот ответил:

— Имя ему — цветение.

Государь тайно велел срубить дерево, а через несколько лет снова спросил Дунфан Шо о дереве. Тот ответил:

— Имя ему — увядание.

Государь сказал:

— Как долго ты будешь лукавить? По-разному называешь одно и то же дерево.

Дунфан Шо ответил:

— Взрослый конь — конь, а малый — жеребенок, взрослый петух — петух, а молодой — цыпленок, большой вол — вол, а малый — теленок. Человек рождается малым ребенком, взрослеет, а потом становится стариком. Что прежде было цветением, ныне обратилось в дряхлость. Старое погибает — молодое рождается. Вся бездна вещей погибает и рождается вновь. Как можно тут говорить о вечном постоянстве?

 

Тайное странствование государя

Однажды государь У-ди тайно отправился странствовать и зашел в один дом. У хозяина дома была редкой красоты служанка. Она приглянулась государю, он решил остаться там и ночью возлег с ней на ложе. Случилось одному студенту-книжнику заночевать в том же доме. Он был изрядно сведущ в небесных знаках. Увидел, что звезда какого-то пришельца вот-вот закроет звезду государева трона. Книжник не мог сдержать крика — так велик был его страх. И в этот миг увидел: какой-то мужчина с мечом в руке пробирается во внутренние покои. Услышав крик, незнакомец поспешил заверить студента, что он здесь по своим делам, и скрылся. Звезда пришельца тотчас же отдалилась от звезды государя, потом снова приблизилась. Так повторилось несколько раз. Государь проснулся от шума и спросил удивленно, что случилось. Книжник все рассказал ему. Тогда снизошло на государя У-ди великое прозрение:

— Тот человек, наверно, был муж служанки и намеревался меня убить.

Тут же позвал государь начальника личной охраны, а хозяину сказал:

— Я — Сын Неба.

Незнакомца тут же схватили, он сознался и был казнен. У-ди в восхищении сказал:

— Само Небо открыло студенту истину, поручив ему заботу о моей жизни.

И признательный государь щедро одарил юношу.

 

Две истории о мудром Жуань Дэжу

Каждый раз, когда Жуань Дэжу порывался уйти в отшельники, домашние протягивали бечевку поперек ворот, чтобы удержать его. Жуань Дэжу натыкался на нее и возвращался. Люди считали знаменитого ученого чудаком.

Однажды Жуань Дэжу увидел в отхожем месте беса. Огромного роста — более чжана, тело черное, глазищи навыкате, одет в белое тонкое платье, на голове — повязка. Хотя бес был рядом, Жуань Дэжу оставался спокоен и тверд духом. Снисходительно улыбнувшись, он сказал бесу:

— Правду говорят, что бесы омерзительны. Так оно и есть.

Бес устыдился и пропал из виду.

 

Странный зверек

Вэйский Гуань Ло однажды ночью увидел какого-то зверька. В лапках держит уголек, поднесет его ко рту и раздувает — того и гляди, дом подожжет. Гуань Ло велел своим ученикам взять ножи и, ничего не страшась, уничтожить тварь. Разрубили зверька пополам, глядь — а это лисица. С той поры в деревне не случалось пожаров.

 

Хозяин горы Лушань

Когда Гу Шао был назначен правителем области Юйчжан, он запретил жертвоприношения духам, как недостойные, и приказал разрушить храмы. Дошла очередь и до храма горы Лушань. Тогда всей округой принялись увещевать Гу Шао, но он не хотел и слушать. Той же ночью у дома правителя появился какой-то человек, открыл боковую дверь и вошел внутрь. Обликом он походил на мага. Незнакомец назвался хозяином горы Лушань. Гу Шао пригласил гостя войти, усадил и пустился с ним в рассуждения о «Веснах и Осенях» Конфуция. Когда огонь в лампе потух, подожгли «Комментарий Цзо» и продолжали беседу. Потом дух решил напугать Гу Шао, но тот оставался невозмутим. Тогда дух прикинулся смиренным и стал умолять Гу Шао восстановить храм. Тот улыбнулся, но ничего не ответил. Дух разгневался и сказал Гу Шао:

— Через три года станешь немощным, и тогда я отомщу тебе.

В предсказанный срок Гу Шао и впрямь занемог. Опять все принялись уговаривать его восстановить храм, но Гу Шао сказал:

— Разве под силу нечисти победить истинный дух?

Он не внял совету ближних и вскоре скончался.

 

Учитель и ученик

Как-то среди ночи Кун Вэньцзюй внезапно занемог. Велел ученику высечь огонь. Ночь была непроглядно темна, и ученик заворчал:

— Вот задали нелегкую задачу, на дворе темень, что черный лак. Нет чтобы посветить мне и помочь найти огниво и трут, а потом уж требовать огня.

В ответ Кун Вэньцзюй сказал:

— Ну что ж, раз уж затруднил другого — придется приноравливаться к его требованиям.

 

Мудрый совет

Одному человеку из царства Лу надо было пройти через городские ворота. А в руках у него был длинный бамбуковый шест. Попробовал держать шест вертикально — не проходит, поперек — тоже не пролезает. Сколько ни ломал голову, не мог ничего придумать. Тут подошел к нему старик и говорит:

— Я хотя и не мудрец, однако немало повидал на своем веку. Переломи шест пополам — и пройдешь.

Прохожий внял его совету — и вошел в город.

 

Отведал баранины

Один человек питался только овощами. Но однажды он поел баранины. Во сне ему явился дух внутренностей и сказал:

— Баран-то истоптал весь твой огород.

 

Скупец

Во времена Хань жил один человек. Он был уже в преклонных годах, но не имел детей. При своем богатстве он отличался скупостью: ходил в отрепьях, кормился одними кореньями. Чуть забрезжит — он уже на ногах, ложится — когда ночь опустится. Все, что наживал, копил, не зная меры, и ничего не тратил. Однажды сосед попросил у него денег в долг. Старик вошел в дом, взял десять медяков, но пока шел к воротам, припрятывал одну монетку за другой. Зажмурив глаза, он дал просителю всего пять монет и сказал со злостью:

— Я разорил свой дом, чтобы помочь тебе. Смотри не говори никому, а то еще кто-нибудь следом за тобой придет!

Внезапно старик умер. Поля и строения отошли в казну, а все добро досталось родне жены.

 

Позавидовал скупому

В царстве У жил некто Чэнь Хэн. Был у него младший брат по имени Цзюнь, по прозванию Шушань, человек известный, но от природы жадный, скупой. Когда сановник Чжан Вэнь был назначен послом в Шу, он зашел к Чэнь Цзюню проститься. Чэнь Цзюнь прошел во внутренние покои и долго не возвращался. Потом вышел и сказал Чжан Вэню:

— Хотел вам подарить на прощание кусок ткани, да не нашел грубой.

Чжан Вэнь восхитился его скупостью и даже пожалел, что не обладает таким качеством.

 

Попросил соли

Яо Бяо и Чжан Вэнь отправились вместе по реке в Учан. В Цзянду они повстречали Чэнь Хэна из Усина. Его лодка стояла там в ожидании попутного ветра. У Чэнь Хэна вышла вся соль, и он послал к Яо Бяо слугу с письмом, прося одолжить сто мер. Яо Бяо от природы был резок и груб. Когда принесли письмо, он как раз беседовал с Чжан Вэнем и не ответил на просьбу. Прошло много времени. Наконец, Яо Бяо приказал слугам высыпать сто мер соли в реку и сказал при этом Чжан Вэню:

— Не жалко соли, жаль отдать ее другому.

 

Ответ судье

Двое подрались, и один откусил другому нос. Пострадавший потащил обидчика в суд. Обидчик стал уверять, что тот сам себе откусил нос. Судья возразил:

— Ведь нос расположен выше рта, как же можно самому откусить его?

— Так ведь он встал на скамейку и откусил, — ответил обидчик.

 

Страхи Чжао Богу

Чжао Богу был тучен и толст. Как-то летом лежал он на земле пьяный, и дети играли у него на животе. Один озорник стал совать ему в пуп сливы и вогнал штук восемь. Чжао проснулся, но ничего не заметил. Через несколько дней почувствовал боль: сливы сгнили, потек сок. Увидев, как течет из пупка, Чжао испугался и подумал, что умирает. Он велел жене и детям поделить между собой имущество и, рыдая, сказал домашним:

— Кишки мои сгнили, скоро помру.

На другой день из пупка вышли сливовые косточки. Тогда всем стало ясно, что это ребячьи проказы.

 

Толстая жена

Младшая сестра Чжао Богу была еще толще. Ее выдали замуж за некоего господина Вана, но тому ее полнота не пришлась по вкусу. Сославшись на то, что у нее нет женского естества, он отправил ее обратно к родителям. Потом она вышла замуж за Ли и тотчас понесла. И тогда людям стало ясно, что первый муж ее оклеветал.

 

Посолил бульон

Один человек варил бульон. Зачерпнул половником, попробовал — не соленый. Добавил соли. Попробовал из того же половника — опять не соленый. Так он добавлял соль несколько раз и высыпал в бульон шэн с лишком. Но солил-то он в котле, а пробовал из половника. Потому бульон и казался ему несоленым.

 

Фазан-феникс

Человек из царства Чу нес на коромысле клетку с фазаном. Прохожий полюбопытствовал:

— Что это за птица?

Чусец решил над ним подшутить и ответил:

— Феникс.

Прохожий обрадовался:

— Давно слыхал про фениксов, и вот, наконец, довелось увидеть. Не продашь ли?

— Можно, — ответил тот.

Прохожий выложил тысячу лянов серебра, но чусец не отдал. В конце концов он уступил птицу за двойную цену. Купивший собирался поднести птицу чускому князю, но она к утру сдохла. Бедняге не так было жаль потраченного серебра, как взяла досада, что не смог сделать подарок князю. Слух об этом прошел по всему царству. Все думали, что феникс был настоящий и притом необычайно дорогой. О благом намерении чусца прослышал и сам князь. Он был польщен тем, что именно ему хотели поднести редчайшую птицу. Князь призвал к себе того человека и щедро одарил — дав в десять раз больше, чем стоил фазан.

 

Лекарь

В Пинъюани жил человек, который искусно врачевал горбатых. Он сам говаривал:

— Только одного из ста не могу вылечить.

Пришел к нему раз человек. Горб у него вбок — восемь чи, вверх — шесть чи. Принес лекарю щедрые дары и стал молить об исцелении. Тот приказал:

— Ложись!

Вскочил ему на спину и давай топтать горб. Горбун завопил:

— Ты меня убьешь!

— Важно вправить горб, а останешься ли жив — не моя забота.

 

Обманули

Некто из царства Хань попал на юг в царство У. Тамошние жители угостили его вкусным блюдом из ростков бамбука. Ханец спросил:

— Что это?

Ему ответили:

— Бамбук.

Человек вернулся домой и принялся варить бамбуковую циновку, на которой спал. А та не разваривается.

— Проходимцы они, эти мусцы, так обмануть меня, — пожаловался он жене.

 

Могильный холм

Ху Юн из царства У был охоч до женской ласки. Взял в жены урожденную Чжан, лелеял ее и никогда с ней не разлучался. Вскоре, однако, она умерла. Вслед за ней почил и Ху Юн. Гробы с их телами домашние поставили в саду позади усадьбы, а через три года захоронили. И могильный холм очертаниями стал напоминать двух влюбленных. Людям казалось, будто это обнимающиеся на ложе супруги, и, глядя на холм, все улыбались.

 

Ученик музыканта

Один человек из царства Ци отправился в царство Чжао, чтобы выучиться играть на гуслях сэ. Он усердно подражал учителю, но научился только передвигать колки, с тем и вернулся домой. За три года не сочинил ни одной мелодии. Земляки дивились. А пришелец из Чжао, узнав об этом, догадался, что тот просто туп.

 

Неосторожный гость

Некий человек из царства У приехал в столицу. В его честь приготовили угощенье. Подали на стол сыр. Усец не знал, что это такое, и не стал есть, но его уговорили попробовать. Вернулся домой — начало рвать, почувствовал себя совсем разбитым и наказал сыновьям:

— Пусть уж я умру, как последний дурак, нечего досадовать, но вы, смотрите, будьте осторожнее, не ешьте что попало.

 

Пожар

В доме одного тайюаньца ночью случился пожар. Начали вытаскивать вещи. Хозяин хотел вынести бронзовый котел-треножник, да по ошибке схватил утюг. Страшно изумился и закричал сыну:

— Чудеса! Огонь еще не лизнул котел, а ножки уже сгорели.

 

Дар скорбящему

Юноша носил траур по отцу. Один добрый человек решил выразить ему соболезнование и спросил у людей:

— Что можно принести?

Люди ответили:

— Деньги, холст, зерно, шелк — что у вас есть.

Добряк принес меру бобов и поставил перед юношей.

— Другого нет ничего, — сказал он. — Хоть мерой бобов помогу вам.

Юноша зарыдал:

— Что мне делать?

Тот человек, решив, что речь о бобах, ответил:

— Можно сварить кашу.

Почтительный сын зарыдал еще сильнее. Тогда добряк сказал:

— Раз уж вы так бедны, принесу еще одну меру.

 

Южанин в столице

Один южанин отправился в столицу. А перед тем ему наказывали:

— Увидишь что — не спрашивай, как называется, а сразу ешь.

Пригласили его в один дом, только вошел в ворота, увидал во дворе конский навоз, поднес ко рту — отвратительная вонь. Не захотел идти в дом. Потом увидел на дороге выброшенные старые соломенные сандалии, решил попробовать — не лезут в рот. Обернулся к слуге и говорит:

— Хватит! Не всему, видно, верь, что люди говорят.

Вскоре он оказался в гостях у знатного чиновника, и в его честь подали пирожки на пару. Южанин взглянул на них и сказал:

— Не хотел бы обидеть вас, но я не ем то, что вижу впервые.

 

Чусец и богомол

Один бедняк из земель Чу принялся как-то читать сочинения Хуайнаньского князя. Прочитал «Богомол, подстерегая цикаду, прикрывается листком и делается невидимым». Тотчас же бросился к дереву и, задрав голову, стал высматривать листок с богомолом. И увидел-таки богомола, который, прикрывшись листком, подстерегал свою жертву. Чусец сорвал тот листок, но уронил его. На земле под деревом лежали опавшие листья, и он не знал, какой из них держал богомол. Человек сгреб листья в кучу и, захватив целую охапку, вернулся домой. Затем стал брать лист за листом и, прикрыв лицо, спрашивал жену:

— Ты меня видишь?

Жена сперва отвечала:

— Вижу.

Но через несколько дней ей это надоело, и она притворилась:

— Не вижу!

Муж возликовал. Пошел с листом на базар и, прикрывшись им, на глазах у всех стал хватать чужое добро. Стражники связали его и доставили в уездную управу. Начальник принялся разбирать жалобу. Чусец рассказал все по порядку. Чиновник расхохотался и не стал его наказывать.

 

Визит к уездному начальнику

Некто, собираясь нанести визит уездному начальнику, осведомился у его подчиненных:

— Что более всего любит читать ваш начальник? Кто-то сказал:

— «Комментарий Гунъяна» к летописи «Весны и Осени».

— Какие книги вы читаете? — поинтересовался начальник уезда, когда он явился к нему.

— Я изучаю «Комментарий Гунъяна», — ответил гость.

Тогда чиновник спросил его, кто убил Чэнь То. Посетитель долго молчал, а потом ответил:

— Честное слово, я не убивал Чэнь То.

Потешаясь над его невежеством, начальник спросил:

— Ну, а если не господин убил Чэнь То, то, позвольте узнать, кто же?

Посетитель страшно перепугался и, теряя туфли, бросился вон. Люди спросили, что случилось.

— Угодил я к господину начальнику на допрос — спрашивал меня по делу об убийстве. А я испугался, не знал, что и отвечать, еле вымолил прощение и удрал.

 

Хитрый вор

Один человек понес на рынок кусок мяса. По дороге зашел в отхожее место, а мясо повесил у входа. Вор схватил мясо, да убежать не успел. Торговец вышел и стал искать пропажу. Хитрый вор взял кусок в зубы и сказал:

— Что тут удивляться, коли ты повесил его на дверях? Вот если бы подвесил ко рту, как я, и держал зубами, так не пропало бы твое мясо.

 

Траурный обряд

Несколько односельчан взялись совершить траурный обряд, хотя и не знали ритуала. Один из них, что был побойчее, сказал своим землякам:

— Что я буду делать, то и вы делайте.

Пришли они на похороны. Первый простерся ниц на циновке, остальные за его спиной сделали то же самое. Тогда он пнул ногой того, что был ближе всех к нему, и сказал ему:

— Дурак!

Все остальные, решив, что так положено по обряду, пнули друг друга ногой и повторили:

— Дурак!

Самый последний оказался рядом с сыном покойного, он пнул его и тоже сказал:

— Дурак!

 

Глупец и горлица

Жил глупый человек. У него умер тесть, и жена послала его в родительский дом выразить соболезнование. Дошел он до речушки и собрался ее вброд перейти. Снял один носок с ноги да загляделся на горлицу на дереве. Она кричит: «Богу! Богу!», и он стал повторять за ней. А про траурный обряд и позабыл. Пришел в дом тестя. Стоит, босую ногу под себя поджимает и бубнит: «Богу! Богу!» Смешно стало сыновьям покойного, а он им:

— Нечего смеяться! А ежели кто носок подобрал — пусть назад вернет.

 

Находчивый Лю Лин

Проспавшись как-то раз и желая опохмелиться, Лю Лин спросил у жены вина. А та выплеснула вино на землю, разбила посудину и, залившись слезами, принялась попрекать мужа:

— Пьете, не зная удержу, только жизнь свою губите! Пора бы и перестать!

— Ну что ж, отлично! — сказал Лю Лин. — Да только самому-то мне трудно будет отвыкнуть: надо бы прежде помолиться богам и духам и дать перед ними обет воздержания. Но для этого нужны вино и мясо.

— Спешу исполнить повеление, — ответила жена и, расставив на алтаре, перед богами, вино и мясо, попросила мужа хорошенько помолиться и дать крепкий обет.

И Лю Лин, преклонив колени, стал молиться:

— О Небо, ты меня породило, ты же меня через вино прославило: в один присест могу выпить целую меру да сверх того еще полмеры — чтобы опохмелиться. А на речи жены — не обращай внимания!

После чего выпил вино, закусил мясом — и свалился мертвецки пьяный.

 

Жуань Сянь соблюдает обычай

Жуань Сянь и дядя его Жуань Цзи проживали в южной части округи, а другие Жуани — в северной. Северные Жуани были богачами, а южные жили в бедности.

В седьмой день седьмой луны богатые Жуани вынесли на солнце, для просушки, целые вороха одежды — из тонких и узорных тканей, из парчи и кисеи. А Жуань Сянь вывесил во дворе, на шесте, свои холщовые штаны. Когда же вздумали его стыдить, отвечал так:

— Пускай хоть штаны повисят: не могу ж я нарушить обычай!

 

Чжан Хань

За безудержные чудачества современники прозвали Чжан Ханя вторым Жуань Цзи. Кто-то однажды сказал ему:

— Не век же тебе дурить — подумал бы лучше, как бы оставить после себя добрую славу.

— Чем прельщать посмертной славой, — отвечал Чжан Хань, — поднес бы лучше чарку вина — теперь!

 

Верный слуга

Когда Су Цзюнь учинил свой мятеж, министр Юй Лян и трое его братьев бежали все вместе на юг. А пятому брату, Юй Бину, который губернаторствовал в У, пришлось спасаться в одиночку. Народ и чиновники оставили его, и только слуга не покинул Юй Бина: усадил его в лодку, укрыл циновками и вывез из города. Тем временем Су Цзюнь объявил за поимку Юй Бина вознаграждение — и того уже всюду усердно разыскивали.

Как-то раз слуга оставил лодку у островка неподалеку от города. А после, вернувшись под хмельком, ткнул в ее сторону веслом и сказал:

— Ищете губернатора, а он — тут.

Юй Бин так и обмер от страха. Но чиновник, ведавший розыском, видя, что лодка мала и плотно загружена, решил, что слуга просто врет спьяну, и даже проверять не стал. Так они проплыли по Чжицзяну и, добравшись до Шаньиня, остановились в доме семьи Вэй, где обрели приют.

Когда мятеж был усмирен, Юй Бин стал предлагать слуге любую награду, какую тот только пожелает.

— Я человек маленький, — сказал слуга, — не надо мне ни чинов, ни отличий. С малых лет всякий мною помыкал, а я даже ни разу не мог себе позволить как следует напиться с горя. Прикажите, чтоб до конца моих дней было б у меня вдоволь вина, — и ничего мне больше не надо. Вот все мое пожелание.

И губернатор велел построить для слуги просторный дом, накупил ему слуг и служанок и наказал, чтобы в доме — покуда жив хозяин — всегда держали сто мер вина. И все порешили, что слуга этот не просто расторопен и находчив, но и мудр.

 

Ван Цзыю и бамбук

Ван Цзыю, поселившись однажды в чьем-то на время оставленном доме, тут же велел посадить бамбук. Кто-то сказал ему:

— Ведь вы поселились здесь временно — так стоит ли утруждать себя подобными хлопотами?

Вместо ответа Ван долго насвистывал что-то и напевал. А потом указал на бамбук и промолвил:

— Разве можно хоть день прожить без друга!

 

Ван Цзыю и снег

Как-то ночью, в ту пору, когда Ван Цзыю жил в Шаньине, случился сильный снегопад. Ван Цзыю пробудился от сна, отворил двери и велел подать вина. Вокруг все побелело. Он вышел побродить, читая нараспев стихи Цзо Сы о радостях отшельнической жизни. И, вспомнив о Дай Аньдао, что жил у Шаньского ручья, тут же, немедля, отправился к другу на лодке. Добрался лишь под утро, дошел до ворот — и повернул обратно. Когда же спросили его, зачем он так сделал, ответил:

— Я был в настроении — оттого и отправился в путь. Настроение прошло — и я возвращаюсь обратно. Зачем же мне теперь встречаться с Даем?

 

Чжун Хуэй и Цзи Кан

Чжун Хуэй, человек большого ума и таланта, не был знаком с Цзи Каном. И вот однажды несколько тогдашних знаменитостей, собравшись навестить Цзи Кана, пригласили с собой и Чжун Хуэя.

Расположившись под могучим деревом, Цзи Кан ковал железо, а Сян Цзыци раздувал ему мехи. Хозяин усердно работал молотом, не обращая на гостей ни малейшего внимания, и за все время не перемолвился с ними ни словечком. Чжун Хуэй встал, чтобы уйти.

— Что ж ты такого слыхал про меня, если пришел? — спросил его Цзи Кан. — И что же такого увидел, если уходишь?

— Что слыхал, то слыхал, — ответил Чжун Хуэй, — оттого и пришел. А что видел, то видел, — оттого и ухожу.

 

Как Ван Цзыю служил у Хуань Чуна

Ван Цзыю служил у полководца Хуань Чуна в кавалерийском управлении.

— В каком ведомстве служишь? — спросил его однажды Хуань Чун.

— Не знаю, — отвечал Ван Цзыю. — Вижу иногда, как прогуливают лошадей, — похоже, что в лошадином.

Хуань полюбопытствовал, сколько лошадей находится в ведении Вана.

— Лошадьми не интересуюсь, — ответил Ван, — откуда же мне знать — сколько?

Хуань спросил, много ли коней дохнет.

— Про живых-то не знаю, — ответил ему Ван, — где уж мне знать про дохлых?

 

Се Ань и Хэ Лун

Се Ань мечтал когда-то укрыться от мира в Восточных горах, но судьба не благоприятствовала желаниям: строгие повеления двора приходили одно за другим, — и пришлось ему, оставив помышления об отшельничестве, пойти на службу начальником приказа при полководце Хуань Вэне.

Однажды кто-то преподнес в дар Хуань Вэню целебные травы. Среди них оказалась и травка, именуемая «высокими помыслами». Хуань Вэнь показал ее Се Аню и заметил:

— Это зелье прозвали еще «мелкой травкой». К чему бы это у одной травы — сразу два названия?

Се Ань затруднился ответить. Зато Хэ Лун, находившийся рядом, откликнулся тут же.

— Это так просто, — сказал он. — Покуда ты в горах — у тебя и «помыслы высокие», а как покинешь горы — вот тут-то и станешь «мелкой травкой»!

Се Ань побагровел от стыда. А Хуань Вэнь, взглянув на него, рассмеялся:

— Хэ Лун, конечно же, не метил лично в вас. Но шуточка его весьма остра!

 

Хуань Вэнь и Юань Ху

Хуань Вэнь, взяв Лоян, перешел через реки Сы и Хуай, дошел до северных окраин и поднялся со свитой на Пинчэнскую башню. И, обозрев Срединную равнину — Чжунъюань, промолвил с горечью:

— В том, что священный этот край захвачен был врагом и вот уже сотню лет лежит в руинах, повинны Ван Ифу и иже с ним!

На что Юань Ху опрометчиво возразил:

— Судьба сама созидает и рушит — и разве люди в том виною?

Хуань Вэнь нахмурился и, оглядев сидевших вкруг него, сказал так:

— Слыхали вы о Лю Цзиншэне? Имел он здоровенную корову, в тысячу цзиней весом. Бобов и сена скотина эта сжирала вдесятеро больше, чем простая; когда же нужно было кладь отвезти куда-нибудь подальше — была слабее тощей коровенки. И когда вэйский У-ди, взяв Цзинчжоу, велел сварить эту корову и накормить солдат, все были только рады.

Он намекал на Юань Ху. Всем сделалось не по себе. А Юань Ху переменился в лице.

 

Уловка Вэнь Цзяо

У Вэнь Цзяо умерла жена. А двоюродная его тетка из дома Лю во время смуты растеряла всю семью — осталась только дочь, весьма собою недурная и смышленая. Тетка просила Вэнь Цзяо приискать дочери жениха. Вэнь, сам втайне помышляя о женитьбе, ответил ей так:

— Хорошего зятя сыскать непросто; вот разве только такого — вроде меня. Что бы вы на это сказали?

— После всех этих смут и смертей, — ответила тетка, — хоть как-то прожить — и то уже было бы мне утешением на старости лет. А о том, что удастся найти такого, как ты, я и думать не смею.

Прошло немного дней, и Вэнь доложил тетке:

— Подыскал жениха: семья довольно родовитая, а сам жених в чинах ничуть не уступает мне.

И вручил ей подарок для невесты — нефритовое зеркальце с подставкой. Тетка была в восторге.

Совершили брачный обряд, обменялись подарками — и тут молодая, отбросив свой веер, хлопнула в ладоши и сказала с улыбкой:

— Я была уверена, что сватаетесь вы. Так оно и оказалось.

А зеркальце это Вэнь Цзяо раздобыл в походе на северных кочевников, когда состоял старшим чиновником при Лю Куне.

 

Чи Цзянь и Чи Чао

Чи Цзянь накопил кучу денег — десятки миллионов монет. Сын же его Чи Чао в устремлениях своих был совсем не похож на отца.

Как-то утром явился он к родителю справиться о здоровье. В семействе Чи было заведено: младшие не смели сидеть в присутствии старших, и Чао говорил стоя. А затем перешел к денежным делам.

— Только это тебе от меня и нужно, — сказал Чи Цзянь. И, отворив двери сокровищницы, разрешил сыну брать оттуда в течение дня сколько захочет — полагая, что потеряет на этом какой-нибудь миллион-другой. А Чи Чао в один день ухитрился раздать родным, знакомым и друзьям почти все без остатка.

Когда Чи Цзянь узнал об этом, изумлению его и ужасу не было предела!

 

Соперники

Ши Чун с Ван Каем, соперничая в роскоши, не знали меры в пышности одежд и колесниц, доходя в изощренности до пределов возможного. А цзиньский государь У-ди, доводившийся Ван Каю племянником, постоянно в этом ему содействовал.

Как-то раз пожаловал он Вану коралловый куст в два с лишком чи высотою и с ветвями такой густоты, какую в мире редко и увидишь. Ван Кай показал подарок Ши Чуну. А тот, полюбовавшись, ударил по кораллу железной палочкой и разбил его вдребезги. Ван Кай был крайне раздосадован. Он решил, что Ши Чун сделал это из зависти, — и лицо его стало суровым, а голос резким.

— Не стоит огорчаться, — сказал Ши Чун, — я незамедлительно возмещу вам убыток.

И приказал слугам принести все кораллы, что были в доме. Средь них оказалось штук шесть или семь высотою в три и в четыре чи, с невиданными в мире стволами и побегами таких расцветок и оттенков, что разбегались глаза. Ну, а кустов, подобных только что разбитому, нашлось превеликое множество.

И Ван Кай принужден был с досадой признать свое поражение.

 

Вспыльчивый Ван Ланьтянь

Ван Ланьтянь был по природе вспыльчив. Собравшись как-то съесть яйцо, он не смог разбить палочкой скорлупу. Ланьтянь вспылил и швырнул яйцо на пол. А оно завертелось, как юла. Ланьтянь вскочил и стал топтать его ногами — но раздавить не смог. Тогда, совсем уж выйдя из себя, схватил яйцо, засунул в рот, раздавил и выплюнул.

Ван Сичжи, прослышав об этом, долго смеялся и сказал так:

— У отца его Аньци нрав такой, что ничем его не вразумишь. А что же тогда сказать про Ланьтяня!

 

Хань Шоу

Хань Шоу был очень хорош собой. Он состоял на службе у Цзя Чуна, и всякий раз, когда Цзя собирал в своем доме чиновников, дочка его, укрывшись за решетчатым окном, засматривалась на красавца. Он полюбился ей — и чувства ее и желания сами собою излились в стихах, которые она целыми днями читала нараспев. В конце концов ее служанка отправилась к Хань Шоу на дом и рассказала ему все как есть, добавив к этому, что девушка на редкость хороша. При этой вести сердце Ханя учащенно забилось, и он немедля попросил служанку снести девице тайное послание. А сам, дождавшись той поры, когда все отошли ко сну, с неслыханною ловкостью перелез через стену и пробрался в дом Цзя Чуна. Никто ничего не заметил.

И только Цзя стал вскоре примечать, что дочь его как-то необычно расцвела и повеселела. А собрав однажды чиновников, вдруг обратил внимание, что от одежд Хань Шоу исходит дивный аромат чудесных благовоний, присланных в дань государю из чужеземных стран. Стоило раз надушиться — и запах не выдыхался месяцами. Цзя Чун припомнил, что государь одарил этими благовониями лишь его да Чэнь Цяня, военного министра, — и никого больше. И заподозрил, что Хань Шоу сошелся с его дочерью. Но стены в доме были крепкие, ворота и двери — под строгим призором: как же он смог к ней проникнуть?

И Цзя, сославшись на то, что в городе орудуют грабители, велел починить наружную стену. А слуги, осмотревши ее, вернулись с докладом:

— Везде — все в порядке. Вот только в северо-восточном углу — вроде бы человечьи следы. Да только стена такая высокая, что человеку ее не одолеть.

Тогда Цзя Чун допросил служанок дочери, а те и выложили все как было. И Цзя, повелев держать случившееся в тайне, отдал дочь за Хань Шоу.

 

Ответ шута

Ючжань, шут императора Цинь Шихуана, был мудрый острослов. Когда Цинь Шихуан надумал разбить преогромный парк, чтобы на востоке он простирался до заставы Ханьгу, а на западе — до уезда Чэньцан, Ючжань воскликнул:

— Прекрасно! Сколько там будет птиц и зверей! А коли явятся разбойники, прикажите оленям и лосям забодать их, и все дела!

Выслушал его государь и отказался от своей затеи.

Когда на престол взошел сын Цинь Шихуана, Эр-шихуан, он вознамерился покрыть лаком стену, ограждавшую страну.

— Прекрасно! — воскликнул Ючжань. — Пусть народ еще больше страдает от поборов, зато какая красивая будет стена, такая гладкая, что ни одному разбойнику не взобраться. Только вот задача: как построить над ней навес, чтобы лак от солнца не потрескался?

Эр-шихуан рассмеялся и отказался от своей затеи.

 

Нижняя челюсть

Некий житель уезда Хусянь взял деньги и отправился на базар. Какой-то мошенник, увидев его, смекнул, что хусянец глуповат. Заметив, что у него выдается подбородок, он схватил простака за руку и закричал:

— Ты зачем украл луку от моего седла? Вот она, вижу — приспособил заместо нижней челюсти?

И сделал вид, будто хочет потащить его в управу. Простак испугался и отдал ему деньги, лишь бы тот его отпустил. Вернулся домой с пустыми руками. Жена кинулась с расспросами, и он рассказал все как было. Жена удивилась:

— Что это за штука такая у седла, что годится заместо челюсти? В управе, верно уж, разобрались бы да и отпустили бы тебя. Зачем зазря деньги отдал?

— Дура! — возмутился муж. — А если бы чиновник захотел поглядеть на челюсть и потребовал отломать ее? Неужто тебе деньги дороже моей челюсти?!

 

Посол Чэньского двора

Чэньский двор отправил посла со свадебными дарами к суйскому правителю. Тот ничего не знал о красноречии посла и велел мудрому Хоу Бо встретить его в старой одежде, прикинувшись человеком низкого звания. Посол принял Хоу Бо за бедняка и отнесся к нему крайне неуважительно: говорил с ним лежа, повернувшись спиной и испуская дурной дух. Хоу Бо вознегодовал в душе. Посол спросил:

— А что, дороги ли у вас кони?

Хоу Бо, желая ему отомстить, ответил:

— Кони бывают разные, и цены на них не одинаковы. К примеру, резвый, статный скакун с сильными ногами может стоить тридцать связок монет, а то и больше. Если конь на вид неказист, но годится для верховой езды, за него дают связок двадцать. Ежели тяжел, тучен, неуклюж, но годен возить поклажу, стоит четыре-пять связок. А уж если хвост дугой, копыта корявые и резвости никакой — лежит себе на боку да еще скверный дух испускает, — за такого и медной монеты не дадут.

Посол изумился до чрезвычайности и спросил у оборванца, как его зовут. Узнав, что перед ним сам Хоу Бо, он устыдился и попросил прощения.

 

Деревня глупцов

В уезде Хусянь, в деревне Дунцзышанцунь, жили сплошь дураки. Один тамошний старик послал своего сына купить раба на базаре в Чанъани, сказав ему при этом:

— Слыхал я, в Чанъани торговцы прячут раба, если хотят продать его, чтобы он заранее не догадался. Ты там поищи раба получше, да поторгуйся.

Сын пришел на базар и стал прохаживаться по зеркальному ряду. Глянул в зеркало — а там мужчина, хотя и невысокий, но крепкого сложения. И решил парень, что торговец прячет там раба. Ткнул пальцем в зеркало и говорит:

— Сколько за этого хочешь?

Смекнул торговец, что перед ним дурак, и решил поживиться.

— Плати десять связок по тысяче монет.

Заплатил парень деньги, сунул зеркало за пазуху и пошел домой. Встречает его у ворот отец и спрашивает:

— А где раб?

Отвечает:

— За пазухой.

— Покажи, хорош ли.

Взял отец зеркало, глянул — брови и усы белые, у глаз морщины. Рассердился:

— Неужто старик стоит десять тысяч монет?

Замахнулся он посохом, хотел побить сына. Тот испугался и закричал. Прибежала мать с дочкой на руках, говорит:

— Дай-ка взглянуть.

Посмотрела и давай бранить мужа:

— Старый дурак! Всего за десять связок сын тебе двух служанок купил — мать и дочь, а ты еще недоволен, кричишь — дорого!

Старик обрадовался, не стал бить сына. А рабов все не видать. Решили старик с женой узнать, чего рабам надобно, почему они выходить из зеркала не хотят.

А по соседству с ними жила шаманка-прорицательница. В деревне все ходили к ней за советами. Пошел и старик.

— Ни ты, ни жена твоя не делаете подношений чертям и духам, богатства за всю жизнь не скопили, вот раб и не хочет к вам выходить. Надо выбрать счастливый день и приготовить побольше еды, тогда и просить раба выйти, — сказала шаманка.

Старик устроил богатое угощение с вином и позвал шаманку. Та пришла. Повесили зеркало на воротах и принялись петь и танцевать. Вся деревня собралась. Каждый украдкой заглядывал в зеркало и говорил: «Вот повезло, какого хорошего раба купили». В конце концов зеркало упало и раскололось пополам. Шаманка подняла осколки и в каждой половинке увидела свое отражение. В великой радости она воскликнула:

— Духи услышали молитвы и ниспослали удачу, смотрите, вместо одного раба — две служанки. И она запела: