Ариадна. Двумя неделями раньше.

Яростно расчёсывая волосы после душа, Ариадна пыталась собраться с мыслями, не желающими сложиться в какую-то более-менее ясную картину. Память её подводила, и не удивительно: она всё ещё была заблокирована, что касалось большей части её жизни на Земле. Но она всё ещё чувствовала себя чужой на Горре, даже после двух с половиной лет. Нет, не так. Она уже и не на Горре, а на Шаггитерре, и чувствует себя ещё хуже, чем два года назад, когда впервые покинула Землю.

Она пережила нападение дикарей, которые пытались её изнасиловать. Она пережила небольшую влюблённость и большое чувство вины перед мужчиной, который влюбился в неё, и один сладкий поцелуй, и одно страшное сражение, за которым пришлось наблюдать и ждать, что вот-вот увидит гибель людей, которые успели стать для неё друзьями, в числе которых был и тот самый молодой офицер, перед которым она так виновата.

А потом она пережила шок от появления громадного чудовища, которое — да, всех спасло, но как же здорово напугало перед этим. И как всех накрыло телепатическим ударом от одного его появления. До этого она даже близко не понимала, что это такое, хотя теоретически была знакома с понятием из учебников. Воздействие дракона в истинном облике на слаборазвитых телепатов означало почти мгновенную перегрузку нервной системы и в перспективе пары часов — смерть. Конечно, он явился всего минут на пять-десять, но лично ей и того с головой хватило.

Таким же ошеломлённым подругам, конечно, она продемонстрировала полное безразличие: ну, дракон, подумаешь… а потом ещё два часа сидела, закрывшись в своей каюте с трясущимися руками, и убеждала себя, что эта крылатая когтистая животина не заставит её, гордую землянку, просто так склониться перед ним. Подумаешь — жених. Мало ли у неё женихов может быть… вот только их так долго не было.

Теперь казалось трудно поверить, что она так переживала из-за отсутствия пары — подумаешь, не находилось совпадений… Жила бы себе и жила, ещё много лет могла бы спокойно жить, не на Земле же. Когда срок жизни двести, двести пятьдесят лет, а молодой можно оставаться почти до конца — что такое на этом фоне её тридцать два… тридцать три года? «День рождения… у меня, кажется, должен был быть день рождения», — растерянно подумала Ариадна.

Облизнув губы, она со страхом посмотрела в зеркало, отражавшее её бледное похудевшее лицо и почти чёрные из-за влаги, растрёпанные волосы. Астан, её бывший опекун и психолог, десятки раз советовал не паниковать из-за отсутствия памяти, но каждый раз это вызывало липкий, холодный ужас. Ариадна чувствовала себя так, словно сходит с ума, словно она вдруг стала слабоумной и беспомощной.

Глубокий вдох… пауза… выдох… пауза. Закрыть глаза и дышать. Вот так. Ровное длинное дыхание, и чёрный квадрат в мозгу. Никаких мыслей. Никаких страхов. Тишина и покой. Она невеста чёртового дракона, который будет читать каждую мысль, и это придётся терпеть как минимум два месяца — стандартный минимальный срок горианской помолвки, после которого, в случае неудачи, её можно расторгнуть. Кажется, Сезар прекрасно понимал, что им не суждено стать любящей парой, и сам не испытывал к ней ни малейшей симпатии… но зачем тогда обнимал? И что означали его слова: «я никого никогда не целую»?

Ариадна распахнула глаза, снова уставившись на своё отражение, словно оно могло подсказать ответ: он что… никогда не был с женщиной? Внезапно с её губ сорвался нервный смешок, и через секунду Ариадна засмеялась в голос, запрокидывая голову.

Вот это был бы номер. Правитель планеты, шестьдесят лет хранивший целибат, чтобы вступить в брак с такой же чистой, непорочной невестой, должно быть, ненавидит её за то, что была с другими мужчинами на Земле. Не удивительно тогда, что он сослал порочную землянку в летающую крепость. Удивительно другое: зачем вызволил оттуда? Да ещё и извинялся…

Или же речь шла всё-таки только о поцелуях?

Неспешно одеваясь, она ещё какое-то время размышляла об этом: что, если ему просто не хочется секса в чуждом теле? Возможно, драконы удовлетворяют эту потребность в родном обличье? Восстановив в памяти огромного чёрного монстра, которого видела во время битвы, и, нарисовав его в воображении, покрывающим такую же здоровенную крылатую драконицу, Ариадна почему-то покраснела и ощутила лёгкое возбуждение.

И тут же вздрогнула, чертыхнулась, облизала пересохшие губы и замерла в отчаянии: нельзя, нельзя было о таком думать. Он же всё прочитает в её голове. Зажав рот рукой, не застегнув линоса до конца, она опустилась на кровать и снова попыталась глубоко дышать, но вместо ровного выдоха из её горла вырвалось рыдание. Чувство полной беспомощности захватило её полностью.

Нет, это просто невозможно. Она не может выйти к нему после таких мыслей и держать лицо, делая вид, что ничего не происходит, пока он втайне будет посмеиваться над ней… и презирать. Он ведь явно считает её низшим существом, вроде ручной обезьянки. Понятно, что какой-никакой мозг есть, но ведь крошечный, примитивный. И вроде похожа на человека, но такая нелепая…

Она даже не помнит даты своего дня рождения. Она ничего толком не знает о своём женихе. И даже о себе ничего не знает. А он о ней — всё. Кто бы ни сканировал её и не закрывал ей память — ясно, что ему уже обо всём доложили. Все её прегрешения, все её недостатки — всё, о чем она не помнит. Всё, что не соответствует чертовой горианской морали. И, разумеется, центарианской, которая наверняка ещё строже.

Кто она для него после этого? Нечто среднее между полоумной и слабоумной? В прошлый раз она всего лишь сказала ему «нет» — и на следующий день оказалась преступницей. А теперь… если ему что-то придётся не по душе на этот раз — чем закончится эта помолвка?

Ариадна не заметила, как рыдания начали душить её, и тут общее состояние в целом резко ухудшилось. Помимо душевной боли, она ощутила сильную физическую: голова стала раскалываться, а тело словно онемело. Сообразив, что не может пошевелиться, она ощутила панику и хотела позвать на помощь, но и губы не слушались. «Помогите», — прошептала она вместо крика, даже не зная, к кому обращается. Но она никого не знала на этом корабле, кроме Сезара, и невольно подумала о нём.

* * *

Странное, но сладкое пробуждение — словно весь мир мягко покачивался в приятном ритме, и всё тело в тепле, а ноздри щекочет экзотический пряный аромат, и её щека прижимается к чему-то горячему… к чьей-то руке. Вздрогнув всем телом, она резко подняла голову и шумно втянула в себя воздух от испуга: его лицо оказалось совсем рядом. Он держал её в объятиях… сидя на её постели, а она лежала на его коленях, прижимаясь щекой к плечу.

Резко отстранившись, Ариадна кубарем скатилась с кровати и отступила на шаг.

— Я полечил немного. Что-нибудь помнишь? — негромко спросил он, никак не реагируя на её поведение. Ариадна сглотнула, честно попытавшись восстановить в памяти хоть что-то. Как он оказался в её комнате, как сканировал — но она не помнила ничего. На глаза навернулись слёзы. Последнее, что сохранилось в её памяти — чувство унижения и головная боль. Почувствовав, что вот-вот зарыдает на его глазах, она молча покачала головой и закрыла рот рукой.

— Иди сюда.

— Не пойду, — вырвалось у неё, когда Сезар уверенно подал ей руку. Слишком уверенно. С какой стати она должна обниматься с ним, едва знакомым человеком? Они оба знают, что эта помолвка — фарс, и он её презирает. Так пусть знает хотя бы, что она не какая-то там послушная горианка.

— Тебя наказать?

Ариадна невольно округлила глаза, ошеломлённо уставившись на него. Вопрос прозвучал настолько буднично, настолько безэмоционально, что она моментально поверила: вот так же буднично он сейчас её и выпорет.

— Не надо, — умоляюще произнесла она, тут же пересмотрев своё желание что-то доказывать этому человеку.

— Иди сюда, — повторил он, в точности с такими же лишёнными окраски интонациями, что и до этого, точнее, скорее вообще без каких-либо интонаций. В его голосе отражался космический, вселенский покой, словно он принял какой-то наркотик с самым мощным седативным эффектом в Галактике. Только вот Ариадна готова была поклясться: он ничего не принимал.

Поразившись тому, как он принудил её подчиниться четырьмя словами, только два из которых пришлось повторить, она села рядом, и её снова обняли тёмные сильные руки — обнажённые и крепкие, хоть и не такие вызывающе мускулистые, как у офицеров на «Чёрной звезде». Невольно вспомнив о Рикэне, Ариадна сжалась, ожидая, что её жених вот-вот прочитает эту мысль и скажет что-нибудь резкое, или ещё хуже — накажет.

Её предупреждали, что горианцы плохо переносят измену, и в этом смысле не понимают прошедшего времени — изменой для горианского жениха могли стать любые отношения его невесты с мужчинами в прошлом, и за это в начале помолвки можно запросто схлопотать. В идеале на Горре предполагалось, что девушка должна быть полностью невинной. Землянкам, конечно, в этом смысле делались скидки, но наверняка не такие, чтобы можно было вспоминать о прошлых любовниках, обнимаясь с женихом-телепатом запредельного уровня типа: «читаю твои мысли как свои».

Но Эльтесеин, не обратив никакого внимания на её испуг, просто привлёк к себе и запустил руку в волосы сзади, собирая их на затылке, а потом легонько оттягивая и массируя ей голову. Ариадна не могла понять, зачем он это делает, пока до неё не дошло через пару минут — это просто ласка. Расслабляющий массаж. «Интересно, сколько это будет продолжаться?» — мелькнуло в её голове.

— Не напрягайся, — тихо сказал он, наконец, поскольку она никак не могла перестать ерзать. — Я не оставлю тебя в покое, пока ты не расслабишься. Это будет продолжаться хоть целый вечер.

— Уже вечер? — встрепенулась Ариадна, встретив его невозмутимый взгляд.

— Да, с тобой пришлось повозиться несколько часов, — подтвердил её жених. — Закрой глаза и попытайся расслабиться. Иначе останешься без ужина.

Ариадна хихикнула и закрыла глаза. Как ни странно, эта простенькая шутка помогла ей немного отпустить зажатое от смущения тело, и через пару минут он оставил в покое её голову, высвободил из своих объятий и уложил на подушки. Правда, его горячие ладони не оставили её в покое: одна из них тут же легла на её лоб, а другая на грудь. Но в этом не чувствовалось ничего интимного и эротического, и она смогла лежать спокойно и, кажется, даже отпустить немного напряжения в спокойное вытягивающее тепло его ладоней.

— Хорошо, — наконец, негромко сказал он и поднялся: Теперь тебе надо немного поесть.

— Так и будешь говорить, что мне делать? — не выдержала Ариадна, открыв глаза. Она готова была поклясться, что его черные глаза стали ещё немного чернее в ответ на эту фразу. В её сердце что-то ёкнуло: хотя он не ответил ни слова, но посмотрел таким долгим взглядом, что сразу стало ясно — таких дерзостей их величество слышать не привыкло. Он смотрел без отрыва, пауза затягивалась, и стало немного не по себе, хотя Ариадна и ненавидела себя за этот мимолетный страх.

— Слушай, а драконы едят людей? — выпалила она в отчаянии, чувствуя, как вот-вот струсит и проиграет эту игру в гляделки, если так и будет смотреть молча. Ариадна сама не знала, откуда взялся в её голове этот нелепый провокационный вопрос. Но уже задав его, с интересом ожидала реакции: насколько сильное раздражение он может испытать из-за её глупости на этот раз?

Но лицо Эльтесеина осталось невозмутимым. И он ответил, почти не думая, с лёгким сожалением:

— Разумеется, маленькая. Люди — это самое вкусное, как иначе?

Его немного скучающий тон, в котором, тем не менее, отражалось раскаяние, заставил Ариадну побледнеть, ужаснуться и измениться в лице — пока она не услышала его телепатический смех.

— Ты… ты…

Эльтесеин открыл ей эмоции — он искренне веселился, стоя в расслабленной позе возле выхода, с лёгким интересом изучая её взглядом. Ариадна невольно скользнула взглядом по его фигуре, всё ещё плохо знакомой: в первый раз слишком стеснялась, чтобы разглядывать его, да и во второй была изрядно напряжена. Высоченный, как все горианцы, он возвышался над ней на две головы, или даже чуть больше — чудовищная разница в росте по земным меркам, но горианки к такому привыкли, и Ариадна через два с половиной года жизни на Горре тоже больше не находила в этом странности.

Необычного, тем не менее, во внешности Сезара хватало, даже по местным меркам. Тёмно-коричневая, почти с бронзовым отливом, кожа, как у мулата, но совершенно иные черты лица. Огромные раскосые чёрные глаза, немного суженные, длинный прямой нос, жёсткая линия рта, высокие скулы. Всё вместе такое холодное, что красивым лицо её жениха никак нельзя было назвать, но что-то притягательное в нём было. Скользнув по линии его губ второй раз, Ариадна вдруг подумала, что хотела бы поцеловать их.

И стоило ей об этом подумать, как он поймал её взгляд.

— Я…

Ариадна смутилась до слёз, тут же заливаясь краской до ушей. Он шагнул к ней, и она шарахнулась, ожидая снова услышать смех, но Эльтесеин молча поймал её, прижал к стене, поднял за бёдра и крепко сжал в объятиях, а Ариадна подумала, что начинает привыкать к этому.

Раньше она только наблюдала, как мужчины так держат своих жён и невест — самое обычное дело на Горре: взять на руки женщину, обнять, успокоить. Никто не стеснялся таких объятий, даже на улице. Женщины, словно дети, обнимали своих мужей и женихов руками и ногами, и это не считалось чем-то интимным. А вот целоваться в людных местах на улице уже было нельзя — за это и полиция оштрафовать могла.

— Всё хорошо… чшшшш, — прошептал он неожиданно ей на ухо, без смеха и издёвки. Его эмоции отражали ровное тепло. Сердце Ариадны бешено колотилось, она чувствовала, что вот-вот расплачется… да что с ней такое? Почему так стыдно и почему она так боится, что её высмеют? Ведь она ничего дурного не сделала…

— Ты травмирована и не долечена, — негромко сказал на ухо её жених, всё ещё крепко держа в объятиях, поглаживая одной рукой по спине, — твои эмоции обострены. Расслабься. Ну же.

— Ты не будешь смеяться? — тихо спросила она, уткнувшись носом в плотную ткань его светлой рубашки, прерывисто дыша, но уже потихоньку расслабляясь.

— Над чем, малыш?

— Я не малыш! — резко сказала она, поднимая голову, и на этот раз услышала его смех — разумеется, только телепатический. Его лицо осталось неподвижным — он лишь слегка наклонил голову, откровенно изучая взглядом её рот. Ариадну бросило в жар. Но в следующую секунду её ноги уже коснулись пола — он отпустил её.

— Идём ужинать, — уже более требовательным тоном распорядился жених, и ей ничего не оставалось, как послушаться.

Тхорн.

— Ты уверен, что всё правильно понял? — осторожно спросил изумлённый и расстроенный Дейке, ощущая его эмоции сквозь блоки. Тхорн даже не старался их скрывать и блокировался скорее для приличия, не желая обрушивать на друга всю запредельную концентрацию своей горечи и гнева. На Шаггитерре занималось утро, все офицеры час назад вернулись на корабль и легли спать, а два командира сидели в каюте за бутылкой сяши и обсуждали ситуацию снова и снова, рассматривая её со всех ракурсов.

Дейке оставался сейчас единственным человеком на всей этой враждебной планете, которому не стыдно было показывать свою беспомощность. Единственный, кому Тхорн безусловно доверял теперь, после того, как Сезар так предательски повёл себя.

— Он звонил сам, он уже всё знал, — глухо повторил Тхорн, сделав глоток сяши. — Он ничего не объяснил, как будто я… не знаю, мальчик какой-то… секретарь его или курсант.

— Не заводись, — негромко вставил Дейке. — С курсантом он не стал бы вообще разговаривать.

— О да, велика честь, — процедил злой Тхорн, сжимая в руке стакан. — Он сказал, что она в каком-то посёлке, и всё. И что за ней понаблюдают.

— Давай спокойно подумаем, что бы это значило, — предложил капитан, подливая ещё сяши в бокал командира и свой. — Ты ведь согласен, что для Сезара такое поведение необычно?

— Ещё бы, — фыркнул Тхорн. — Я бы даже сказал, что он… ладно, промолчу, — махнул он рукой и опрокинул стакан.

Дейке молча наполнил его снова и одобрительно кивнул:

— Правильно. Не лепи сгоряча — потом меньше извиняться надо будет после сканирования.

— Да плевал я на извинения, — прорычал Тхорн. — Он обращается со мной, как с каким-то просителем, а я извиняться должен?

— А почему, Тхорн? Почему он так с тобой обращается, как думаешь? — быстро спросил Дейке, сузив глаза. Командир раздул ноздри. Его кипящие мозги всё ещё не могли нормально работать от злости. И от страха, который охватывал его всякий раз, стоило подумать о беспомощной, маленькой, нежной Асхелеке, окружённой дикарями. Он убил бы голыми руками каждого, кто осмелился бы коснуться её, — и плевать на любые травмы. Если бы только оказаться рядом.

— Не понимаю. Правда, не понимаю, что происходит. И это бесит больше всего, — признался он. — Зачем наблюдать за ней? На кого они там устроили ловушку?

— Думаешь, её используют как наживку? — удивился Дейке.

— Да нет… не знаю, — Тхорн провёл ладонями по своей гладко выбритой голове, невольно вспомнил ночь их слияния, и как она брила его. Касание нежных ручек, и её боязнь его поцарапать. Ему приходилось скрывать улыбку и сдерживаться от смеха, и в то же время он так боялся напугать её и обидеть, что леденели ноги и руки. А всё вышло как нельзя лучше. Она доверилась ему и осталась с ним.

Со стоном Тхорн сжал кулаки, сдерживая почти непреодолимое желание вскочить и крушить всё вокруг. Но Дейке был прав: полезнее сосредоточиться и пораскинуть мозгами.

— Ключевая версия всего происходящего здесь — инопланетяне, верно? Какие-нибудь октианцы? — задал он риторический вопрос.

Дейке кивнул. На планету Октиания, развитие которой находилось где-то между Землей и Горрой, падало основное подозрение в организации нападений. Октианцы, недоразвитые телепатически, но далеко продвинувшиеся в научной области, имели достаточно инструментов в своём распоряжении, чтобы управлять шаггитеррианцами и внушить им воинственные настроения. Но до сих пор горианцам не удалось обнаружить и доказать факт их пребывания на Шаггитерре — который, кстати, нарушал бы межпланетное соглашение.

— Если октианцы похитили Асхелеку — то зачем? — осведомился капитан после долгой паузы.

— Может, они хотят поставить на ней какой-то эксперимент? Она же шаггитеррианка, и одновременно горианка, — осторожно предположил Тхорн, холодея от собственных мыслей.

— Но кто именно похитил её, кто исполнитель? Как могли дежурные не заметить инопланетянина? И как, ради всего звёздного неба, бескрылые октианцы могли утащить её на огромное расстояние за считанные часы? — рассуждал Дейке, думая о чём-то своем. Лоб его нахмурился, словно он обдумывал какую-то догадку.

— Если у них здесь есть бесшумные флаеры — запросто могли. У них прекрасный транспорт — компактный, маневренный, почти невидимый, — пожал плечами Тхорн. — Но я точно знаю, что в радиусе нескольких мер от города никого чужого не было.

— От Сезара, — констатировал Дейке, кивнув головой. После того, как разъярённый, отчаявшийся Тхорн открыл ему, что Величайший на Шаггитерре, капитану многое сразу стало ясно: и секрет блестящей победы над шаггитеррианцами, и отсутствие не только убитых, но даже серьёзно травмированных среди офицеров. Но кое-чего он до сих пор не понимал.

— А как тогда Асхелека оказалась за шесть мер от корабля? Ушла сама? Зачем? — спросил Дейке, наклонившись вперед и вцепившись взглядом в друга.

— Она могла пойти искать маму, — пожевав губы, заметил Тхорн, но тут же сам помотал головой, сочтя собственную версию чересчур нелепой.

— Ей шестнадцать, а не пять, Тхорн, — качнул головой Дейке. — К тому же она умнее многих наших тридцатилетних офицеров. Твоя жена рациональна и рассудительна как профессор эс-Эммар, и сообразительна как… как ты. Она не из тех, кто делает глупости по наивности или безрассудству.

Вспомнив, как Асхелека ответила на его предложение поискать маму: «я не маленькая», Тхорн склонен был согласиться. Но все же во многом она действовала как ребёнок, и её выход с корабля в его отсутствие — лучшее тому подтверждение.

— Думаешь, кто-то свой? Они завели шпиона?

Его бровь невольно поднялась. Эта версия казалась ещё более невероятной, чем предыдущая. Выходит, октианцы завербовали кого-то из жителей города? И кого же? Женщину? Ребёнка? Одного из тех пугливых учёных, что жались к нему и выпрашивали место на корабле во время атаки шаггитеррианцев?

Тхорн фыркнул, но его мысль уже ушла дальше. Если не горожане, то офицеры. Охрана города часто меняется, а вся старая смена уже улетела на Горру. Остаётся экипаж «Чёрной звезды» и это совсем уж абсурдно, если только…

— Эс-Шетте! — хором произнесли они с Дейке, одновременно придя к этому, казалось бы, очевидному выводу. И Тхорн вскочил:

— Я его убью. Клянусь, я прикончу его, — прошипел он, в одно мгновение оказавшись у двери.

— Стой!

Дейке вылетел за ним в коридор, но догнал только у выхода.

— Может, это и не он! — крикнул он вслед, хотя сам особенно в это не верил. Уволенный с «Чёрной звезды» за пьянство и оскорбление командира, да ещё порядочно избитый напоследок и униженный офицер выглядел идеальным кандидатом в предатели.

— Вот и узнаем. Утренний шаттл улетает прямо сейчас, — заорал Тхорн, взлетая по лестнице, чтобы выйти наружу. И капитан бросился за ним, не обращая внимания на изумлённые, немного сонные взгляды дежурных.

* * *

Они успели буквально в последнюю минуту. Утренний ежедневный шаттл на Горру из тех, что теперь каждый день совершал рейсы, уже задраивал люки, и если бы не статусное положение Тхорна в военной иерархии — никто бы не согласился их открыть. Но слову командира эс-Зарки, переданному через аварийные коммуникаторы с импровизированного городского терминала, капитан шаттла подчинился беспрекословно.

Корабль заглушил двигатель и открыл один люк для Тхорна. Войдя в отделение для пассажиров, он сразу заметил эс-Шетте: тот вскочил на ноги и сверкал враждебным взглядом:

— Ты не вправе меня сканировать. Ты не вправе меня касаться! У меня гражданский статус… у меня гра…

В полной тишине Тхорн пересёк помещение и, поймав затравленный взгляд Скертиса, стремительным рывком увёл его. А потом схватил безвольное тело под мышки и выволок с шаттла, не обращая никакого внимания на переглядывающихся людей. Дейке, догнавший его у дверей шаттла, помог стащить эс-Шетте с корабля на землю, после чего капитану велели взлетать, не дожидаясь пассажира.

— Ну что? Ну что? — нетерпеливо осведомлялся Дейке каждую секунду, пока Тхорн сканировал эс-Шетте.

— Не мешай. Я делаю из него фарш для дьямы. Останется только добавить сахара. Чудесный десерт на любой вкус.

— Тхорн, — побледнел капитан, дотрагиваясь до рукава друга, придерживая руками эс-Шетте, который на глазах бледнел и потел — это говорило о том, что в уводе с ним ничего приятного не происходило. — Тхорн. Это пытки в уводе. Ты больше не его командир, а он в гражданском. Тебя накажут.

— Он похитил мою жену.

— Тхорн, остановись прямо сейчас, — резко сказал Дейке, чуть повысив голос. — Отпусти его из увода! Живо!

— С удовольствием, — прорычал Тхорн, и глаза Скертиса в тот же миг стали осмысленными, а из груди вырвался отчаянный вопль.

Дейке эс-Хэште всегда считал себя человеком с быстрой реакцией — ведь на войне это вопрос жизни и смерти, а он всё-таки капитан, и не за красивые глаза им стал. Но всё же он не смог обогнать кулак Тхорна, врезавшийся в челюсть Скертиса теперь уже в реальности, и с такой силой, что сбил его с ног. Тяжело рухнув на землю, бывший военный в гражданской одежде ударился головой и потерял сознание. Впрочем, весьма вероятно, что он расстался с реальностью ещё в тот момент, когда получил удар.

Тяжело вздохнув, капитан бросил крайне неодобрительный взгляд на своего командира, но в ответ Тхорн лишь снял эмоциональный блок, демонстрируя зашкаливающую степень удовлетворения и самодовольства, наряду с отсутствием каких-либо признаков раскаяния. И Дейке воздержался от слов, лишь покачав головой.

Через полчаса, когда на улице окончательно рассвело, эс-Шетте уже находился в госпитале под наблюдением врачей с диагнозами: перелом челюсти, сотрясение мозга, а также средней тяжести психотравма — в последней, в отличие от первых двух, был виноват не Тхорн.

— Он вышел от меня здоровым тогда, я специально диагностировал напоследок. Я вышвыривал его с корабля изрядно избитым, но не травмированным психически, — было первое, что сказал Тхорн, когда врач поставил диагноз. Эс-Шетте, пристёгнутый к кровати наручниками, подвывал и пытался что-то промычать врачу, но сломанная челюсть его не слушалась, и его глаза, сосредоточенные лишь на своём личном враге, наполнились ужасом и ненавистью.

Дейке кивнул, отворачиваясь, чтобы не смотреть на этого жалкого человека:

— Я знаю. Ты бы так не поступил.

Проинструктировав врача на предмет того, что Скертис находится под арестом за серьёзное преступление и потому отпускать его не следует, они покинули палату и, не спеша, побрели к «Чёрной звезде». Торопиться было определенно некуда. Сканирование восстановило почти все события, но только вытащить Асхелеку всё равно они сейчас не могли.

— Ты настоящий друг. Только настоящий друг может сказать «ты бы так не поступил» после того, как на его глазах совершено опасное преступление, — без какого-либо выражения в голосе констатировал Тхорн, пока они шли.

Капитан поднял голову, с тревогой реагируя на эти слова. Настроение Тхорна было настолько скверным, что эта попытка шутить больше напугала его и ни капли не рассмешила. У него зарождалось серьёзное подозрение, что командир вот-вот совершит на его глазах нечто ещё более безумное, чем незаконное избиение гражданского, пусть и преступника. Хотя безумнее уже вроде и некуда.

— Может, ты расскажешь мне, что было на скане Скертиса? — негромко напомнил Дейке. Но Тхорн, казалось, даже не услышал его.

— Какого ж рожна у него крыша-то съехала, — задумчиво пробурчал он себе под нос, потирая свой кулак.

Асхелека.

Самое главное она поняла к вечеру, хотя это должно было быть очевидным с самого начала. Но её сознание оказалось таким зашоренным, что даже предположить такое оно отказывалось.

Но вечером, когда сели ужинать, шаггитеррианка прямо посмотрела на неё — ей, видимо, просто надоела эта игра. И тогда в неё проникли эмоции женщины — нетерпение, любопытство и ещё что-то непонятное, смешанное в клубок.

— Как ты на Горре оказалась? — спросила шаггитеррианка, настолько четко и ясно выговаривая все слова, что Асхелека, во-первых, поняла смысл всего предложения с первого раза, а в следующую секунду поняла то, главное. В этой хижине она была не единственной умственно полноценной шаггитеррианкой. Их было трое. Умный, пронзительный взгляд старшей шаггитеррианки не оставлял в том ни малейших сомнений. Как и любопытные, цепкие глаза младшей, уже не притворяющейся дурочкой, как целый день до этого.

Весь день они не разговаривались с ней, ограничиваясь невнятными фразами, дерганьем за рукав и кивками головы. Лишь когда они переглядывались между собой, закрадывалось сомнение. Но она всё не могла поверить. И вот они сами раскрылись, стоило Асхелеке дать понять, что их речь ей знакома.

— Мой отец горианец, — ответила она прямо, опуская глаза от неловкости. Неудобство ей внушал тот факт, что она целый день относилась к ним, как к полоумным, активно жестикулируя и произнося слова по слогам, чтобы поняли. Например, когда просила воды и еды и пыталась выяснить, что произошло утром. Но пожилая шаггитеррианка исправно делала вид, что это нормально и что она не понимает вопросов об утренних событиях. Асхелека почти отчаялась, полагая, что её шаггитеррианский неразборчив. Но это было не так. С первой же фразы она поняла, что почти всё может понимать и говорить — хоть и с трудом, запинаясь, подбирая слова, но может.

— Неужели? — с каким-то холодным, неприятным оттенком в голосе осведомилась младшая шаггитеррианка, но под суровым взглядом матери осеклась. В груди Асхелеки разлилось внезапное тепло. Эта женщина уже не в первый раз за день защищала её, и это вызывало инстинктивную симпатию. Она осторожно прощупывала их эмоции. Младшая — так и есть — не питала к ней дружелюбия. Старшая же, наоборот, всеми силами демонстрировала расположение.

— Вы мать и дочь? — уточнила она после паузы.

— Да, конечно, — кивнула её пожилая собеседница, правда, немного поспешно. А затем быстро представилась:

— Атиссан. А ее имя — Шексан.

— Мы на севере, — вырвалось у Асхелеки, вспомнившей то немногое, что знала о шаггитеррианцах — в частности, об их именах. К северу многие имена заканчивались на «ан», к югу — на «лем». Запад центрального материка Шаггитерры, где они находились, практически не заселён из-за плохого климата. На Востоке обитали в основном кочевые племена — там её матери точно нет. Юг или Север. Если бы она только знала своё настоящее имя… но отец переименовал её по прилете на Горру, и она забыла. Если бы только вспомнить… ей казалось, что это вот-вот произойдёт, но имя ускользало. А мамино было ей так же неизвестно — мама всегда была просто «мама». «Моумо» по-шаггитерриански.

В ответ на её реплику в глазах обеих собеседниц мелькнуло замешательство. Наступила ещё более длинная пауза, но потом Атиссан неохотно кивнула:

— Да.

— Вы не хотите, чтобы я знала, где я? — выпрямившись, осведомилась Асхелека. Её лицо окаменело, а ноздри расширились. Так вот оно что. Эти двое участвовали в её похищении.

— Слушай, ты много ещё не понимаешь, — тоже подобравшись, изрекла шаггитеррианка таким тоном, словно нащупывала тропу через болото, пытливо и неотступно изучая её взглядом. Её морщинистая рука с немного корявыми, испорченными тяжёлой работой пальцами поднялась и двигалась в воздухе вверх-вниз, словно успокаивая, но Асхелека впилась в неё взглядом. Ей хотелось увести, просканировать, но кто знает, как на такое отреагируют обе женщины?

Лёгкое сканирование без увода… Тхорн учил её, они много практиковались… она, без сомнения, сможет. Асхелека напрягла все силы и проникла в сознание своей собеседницы, пока та изучала её взглядом.

И сразу ощутила тяжёлый смешанный клубок. Отвращение, неприязнь, любопытство, злость, скрытая зависть, гнев… угроза. Крошечные невидимые волоски на шее Асхелеки встали дыбом. Она никогда бы не поняла этого без сканирования — шаггитеррианка была мастером притворства, даже перед самой собой. Причина тому — десятки психотравм, одна на другой. Искалеченная психика и тонны агрессии. Она вовсе не симпатизировала ей — она желала ей зла, как и её дочь. Но в отличие от Шексан умела это ловко скрывать. Вот только от телепата такое скрыть нельзя — и, слава Космосу, что гроза шаггитеррианского посёлка по имени Атиссан понятия не имела о способностях девушки.

Прерывисто вздохнув, заставив себя улыбнуться, Асхелека подогнула ноги под подол уже засаленного, грязного платья:

— Вы правы, — дружелюбно заметила она. — По правде, я ничего не понимаю… и плохо помню, что случилось, — сымпровизировала она, излучая глазами только растерянность.

— Чего ты не помнишь? — недоверчиво уточнила Шексан, вдруг вмешавшись в разговор.

— Многого. Я даже не могу вспомнить своего имени, — пожаловалась Асхелека в ответ на подозрительный взгляд шаггитеррианки, моргая немного чаще, чем обычно.

— Сейчас мы тебе всё объясним, — улыбаясь так же дружелюбно, пообещала шаггитеррианка, но теперь в её улыбке, слегка кривоватой на одну сторону, ей почудилась угроза.