Ни автоматчиков, ни менее грозных помощников, Мошкин, разумеется, не нашел — времени было слишком мало. Подобрав Полынцева на дороге, он выжимал из жигуленка последние соки. Тот, надо сказать, мчался резво, правда, не всегда безопасно.

— Вот, уроды! — кричал оперативник всем, кого встречал на дороге. — Ну, куда ты прешь, куда ты прешь, баран?!

— Не нервничай, — успокаивал его Полынцев, топая по полу в поисках педали тормоза.

— Ну, гад! Ты смотри: справа меня обогнал. Вот, мурло!

— Ты ж левый ряд занял — как тебя еще обгонять?

— Никак! Я, что, по-твоему, медленно еду?

Для хорошей машины скорость 120 километров в час — детская. Для тарантаса Мошкина (где руль имел люфт вполоборота, а тормоза схватывали только с третьего качка) — экстремальная. И надо отдать должное хозяину — он умудрялся с этим справляться.

Черный жигуленок летел по центральному проспекту, как пушечное ядро — дымящее, шипящее, свистящее, реально угрожающее жизни и здоровью окружающих. Умные водители быстро уклонялись от сближения с опасностью. Глупые — делали то же самое, но лишь после того, как видели мятый болид в интимной близости от багажников своих раскрасавиц. На светофорах шоферы ежились от страха, замечая в зеркало заднего вида приближающийся дымный заряд — прыгающий, виляющий, начиненный поражающими веществами (разболтанными узлами и деталями, а также громко матерящимися пассажирами).

На подъезде к перекрестку друзья обогнали желтенький «Пежо», за рулем которого сидела гламурная шатенка с пухлыми силиконовыми губками. Она смерила жигуленок презрительным взглядом, брезгливо вздернув носик, словно увидела на дороге кучку вонючего дерьма. Только девушка слегка поторопилась. Ощущения подоспели чуть позже…

На светофоре вышло так, что багажник «Жигулей» оказался рядом с передней дверцей «Пежо». Мошкин на стоянках, как правило, подгазовывал, чтобы ласточка, не дай Бог, не заглохла, и потом не пришлось заводить ее с толкача. Так поступил он и на этот раз. Обычно облако сизого дыма окутывало сам болид. Если, конечно, не было ветра. Но сегодня он дул во все горло. И, более того, в удачном направлении…

Ровно секунда потребовалась угарному газу, чтоб заполнить чистенький салон «Пежо». Сморщив носик и звонко чихнув, шатенка подняла стекло в передней дверце. Доступ отравляющих веществ, разумеется, прекратился… правда, вместе со свежим воздухом. Учитывая, что залетевший газ никуда не испарился, в машине установился космический микроклимат (без кислорода). Закашлявшись, словно чахоточный больной, девушка судорожно опустила окошко. И тотчас получила новую порцию дыма… Опять подняла стекло… Ситуация повторилась… Снова опустила. Мошкин газанул…

Вот теперь было самое время морщиться и кривить пухлые губки.

Впрочем, друзья этого уже не видели. Дождавшись желтого сигнала светофора, они заложили левый вираж (в отличие от колпака, который, слетев с обода, покатился прямо) и помчались к железнодорожному вокзалу.

— Все, выпрыгивай! — крикнул Мошкин, прижимаясь к обочине. — Я — в аэропорт.

— Созвонимся, — хлопнул дверцей Полынцев.

Перейдя площадь, он взбежал на крыльцо вокзала.

В огромном фойе, увешанном световыми табло, справочными щитами и рекламными плакатами, было многолюдно. В нос ударил чемоданно-буфетный запах. На круглых часах, висевших под самым потолком, нервно прыгнула большая стрелка — без пятнадцати пять. Время поджимало.

На экране у выхода на перрон, появилась надпись: «Прибытие… в 16–50. Отправление… в 17–00». Не обманула Нина Растатуева — хотя бы в этом.

Сняв фуражку, чтоб не сверкать кокардой, Полынцев встал в закутке у облупленной стены. Взгляд его профессионально забегал по лицам окружающих: рост, телосложение, черты лица, возраст. Возможно, атлет-спасатель уже здесь, ждет приглашения на посадку. Выходить ему на перрон пока нерезонно. Если поезд остановится на втором пути, придется возвращаться на вокзал с тем, чтобы спуститься в подземный переход. Мысль эта нашла свое подтверждение немедленно.

В джинсах и синей футболке объект подходил к световому табло, держа в руках спортивную сумку. Полынцев, не мудрствуя лукаво, сразу устремился к цели. Провести скрытное задержание в форме все равно не удастся — так зачем, спрашивается, растягивать удовольствие.

Спасатель, увидев милицейские погоны, резво помчался к выходу. Полынцев за ним.

Началась погоня.

Если люди, которых расталкивал атлет, робко сносили потрясения и молчали, то те, кого задевал милиционер, возмущенно шипели вслед, осыпая невежу различного сорта ругательствами.

Тактика задержания в людных местах предполагает либо изоляцию объекта (быструю и жесткую), либо вывод его в безопасное место — там уже без риска для граждан можно проводить полноценный захват. Спасатель был физически крепок, поэтому брать его в толпе Полынцев опасался — началась бы вязкая толчея, шум, суматоха. Решил вывести на оперативный простор.

У каждого спортсмена есть коронка. У боксеров — это удар, у борцов — прием, у легкоатлетов — дистанция. Что до последних (к которым перворазрядник Полынцев имел самое непосредственное отношение), то у них перед силовиками было лишь одно преимущество — скорость. И глупо это не использовать.

Спасатель, выскочив на перрон, припустил к виадуку. Погоня продолжилась.

* * *

Ворота в доме Петровича были не заперты. Директор, повернув ручку засова, осторожно вошел во двор. За ним прошмыгнул и бухгалтер.

— Слава тебе господи, нет гробов, — с облегчением вздохнул он, оглядевшись вокруг.

— Видно, уже просушил, — кивнул директор. — И где ты, Петрович?

Из огорода послышался голос старика.

— Кто тама?

Главбух, сложив ладони рупором, жиденько крикнул.

— Это мы, твои земляки.

— Щас подойду.

Директор со вздохом присел на крыльцо.

— Василий давеча рассказал, что дед на Вовку страшно обиделся.

— За что? — удивился бухгалтер.

— Тот, постреленок, через закрытые ворота во двор к нему залез.

— Зачем?

— Петровича искал.

— А он где был?

— Так же в огороде копался.

— И что дальше?

— Выдал Вовке по первое число, и весь сказ. Говорит, раз ты, как вор, сюда залез, не желаю с тобой больше знаться.

— Это дальновидно. Людей с малолетства надо к порядку приучать, а то потом вырастает жулье и наше добро ворует.

— Согласен, у Петровича на этот счет не забалуешь.

Бухгалтеру понравилось задавать шефу уточняющие вопросы. Тот послушно отвечал, будто бы отчитываясь. В кои-то веки представилась возможность, почувствовать себя начальником над начальником. Этот момент нужно было, по возможности, растянуть.

— Что еще вам Вовка рассказал?

— Да не мне — Василию. А тот уж — мне.

— Так что там Василий?

— А он говорит, мне мол, забот меньше стало. А то Вовка всех петухов в деревне распинал, все банки в доме перебил. А в последний раз вообще учудил. Говорит, мол, вы неправильно грядки поливаете. Надо делать, как дед Петрович.

— А как он их поливает?

— Черт ее знает — через шланги какие-то. У стариков своя наука, мне такое неинтересно.

— А про дело-то ничего больше не говорил?

— Ну, как же, — спохватился директор. — Почему я и решил сюда заехать. Вовка ему, когда сказал: мол, думал, что мы с тобой сегодня опять по дворам пойдем. Дед ему ответил: была, мол, необходимость — ходил. А теперь, вроде как, отпала — дома сижу. Чуешь, чем пахнет?

— Как-то, честно говоря, не очень.

— Что ж ты такой тупой-то? Раз необходимость по дворам ходить отпала, то, что это значит?

— Да Бог его знает — отпала и отпала. Какая нам забота? Его дело разбираться. Правильно он Вовку за любопытство шугнул. Еще не хватало, чтоб всякая шелупонь во взрослые дела нос совала.

— Это ясно, что правильно. По дворам-то он как ходил?

— Пешком, думаю, как еще.

— Слушай, ты где-то такой умный, что спасу нет. А тут буквально, как пень дубовый.

— От вас благодарности не дождешься. Работаешь, работаешь, не покладая рук, а у вас все претензии. У меня отчет на носу. В голове одни цифры. Не до задачек.

— Он же по нашему списку ходил, который ты же сам и составил. Соображаешь?

— Да это я понимаю — не дурак какой.

— Ну и слава Богу, а то уж думаю, совсем тебе поплохело.

— Имеете в виду, что дело сделано, что ли?

— Само собой, естественно! А иначе, почему бы он остановился.

— Тогда почему он нам ничего не сказал, если вор уже найден?

— Может, не успел, может, сейчас скажет. Подождем.

Директор и сам не понимал, почему старик до сих пор хранил молчание. По всем приметам выходило, что имя вора ему давно известно. Нормальный человек уже раструбил бы о своих успехах на всю округу и потребовал за достойный труд соответственную награду. Раскрыл, мол, ваше преступление в кратчайшие сроки, готовьте, мол, земляки, щедрые подарки. Но дед почему-то молчал. Это было немного странно. Какая тому причина? Хотел как следует все проверить: мол, семь раз отмерь — один отрежь, или что-то другое? Похоже, мудрит, старый хрыч, чего-то выкручивает. Ни цену ли себе набивает? Вот, мол, какое сложное было дело, не знаю, как и рассчитываться со мной станете. Хотя, нет, Петрович не такой, он за бесплатно работает лучше, чем за деньги. Прежней формации мужик, такого и захочешь, не исправишь.

— Думаете, сейчас все тайное станет явным? — радостно, словно ребенок, которому пообещали фокус, поинтересовался бухгалтер.

— Ты телевизор поменьше смотри, — осадил его директор, — а то начинаешь, как там, разговаривать.

Это была абсолютная правда. Многие сельчане, сами того не замечая, с удовольствием повторяли фразы из рекламных роликов (впрочем, горожане поступали точно так же). Человек — существо социальное. Для того чтобы заставить простых граждан подражать преступникам, достаточно запустить в эфир сериалы о бандитской жизни — проверено.

Петрович вышел из калитки, держа в руках пустые ведра.

— Здрасьте, вам. Неужто соскучились?

— Есть немного, — осклабился директор. — А что, не рад нас видеть?

— Рад, рад. Милости просим. Сейчас в огороде закончу, чаем вас напою.

— А, может, есть повод, чего-нибудь покрепче выпить?

Старик остановился, пожав плечами.

— Да вроде бы нет такого повода.

— Как нет? — проглотил улыбку директор.

— А что, должен быть?

— По моему разумению — должен.

— Поделись, а то я никак не соображу.

— Ты по нашему списку работать перестал?

— А вы что за мной шпионили?

— Да нет, так предположили просто.

— Подумали, что я вора нашел, и потому перестал?

Директор взглянул на главбуха: вот, мол, человек, сразу все понял, не то, что некоторые тугодумы. Но вслух сказал совсем другое.

— Не то, чтобы подумали, но так… мало ли.

— Немного рановато.

— Так, значит, не нашел еще?

— Еще нет…

* * *

Полынцев бежал за спасателем след в след, стараясь не выпускать его из виду. В прятки ему играть не хотелось, в догонялки — пожалуйста.

Телефон в кармане зазвонил не в самый подходящий момент. Конечно, можно было бы не брать трубку — причина более чем уважительная — но, с другой стороны, почему бы и не взять? Дыханье, вроде бы, позволяет.

— Слушаю тебя внимательно, кто бы ты ни был! — бодро гаркнул он, резко выдохнув.

Спасатель обернулся, думая, что слова относились к нему. Убедившись, что это не так, попытался, пользуясь моментом, прибавить скорость. Полынцев, без видимых усилий, сделал то же самое.

— Андрюха, у меня здесь глухо, — быстро доложил Мошкин. — Как там у тебя?

— Все в цвет.

— Да ну?

— Ну да.

— И что ты делаешь?

— Физзарядку.

— На фига?

— Чтобы цвет догнать.

— Ты бегун, и без зарядки догонишь, если понадобится.

— Уже понабилось.

— Бежишь, что ли?

— Пока плетусь: говорю же — разминаюсь.

— За ним, что ли?

— Нет, блин, — от него!

— Не врешь?

— А смысл?

— Понял, лечу к тебе. Где вас искать?

— Не знаю, пока бежим на противоположную сторону от ж/д путей.

— Все, вылетаю!

— Смотри, по дороге куда-нибудь не залети. Бандит твоей жизни не стоит.

— Тронут заботой, буду скор и осторожен. Держись, друг — я мигом!

— До встречи, сокол.

— До встречи, страус.

Убрав трубку, Полынцев сделал пару выдохов, восстановив чуть сбившееся в разговоре дыхание. Тренированный организм тут же заработал в прежнем режиме.

Когда-то на марш-броске ему пришлось тащить на плечах ящик с боеприпасами и оружие ослабшего товарища. Вот тогда он дох и блевал на ходу. После этого любую пробежку без груза считал прогулкой в удовольствие. Как, например, сейчас. Прохладная погодка, ровный асфальт, легкие ботинки — песня, а не погоня.

Спасатель взбежал по ступенькам на виадук и тяжелой поступью загромыхал по железному настилу. Прохожие шарахнулись к перилам, уступив ему дорогу. Полынцев прошмыгнул следом уже по расчищенному коридору.

На противоположной стороне путей показались чумазые ремонтные мастерские, над ними возвышались большие паровозные ангары. Для игры в прятки — полнейшее раздолье. Спасатель направлялся именно туда.

Однако за время напряженной погони культурист, как и следовало ожидать, изрядно утомился: движенья его стали слабы и медлительны. Полынцев решил, что пора переходить к завершающей фазе операции. До ангаров оставалось совсем немного, а играть в прятки ему, по-прежнему, не хотелось.

Резко прибавив скорость, он пружинисто прыгнул вперед и впечатал каблук в широкую спину беглеца. Тот, получив удар, немедленно ускорился, от чего споткнулся и, взмахнув руками, с разгона обнял землю. Сумка еще какое-то время летела автономно, но, потеряв поддержку хозяина, тоже финишировала неподалеку. Полынцев выхватил из-за пояса наручники, рассчитывая, пока суд да дело, пристроить их по назначению. Правда, не успел. Культурист, на удивление, быстро восстановился и, вскочив на ноги, принял боксерскую стойку.

— Кегли опустил и засунул в наручники! — громко приказал Полынцев.

— С какой стати! — просипел атлет, тяжело дыша.

— Ты задержан, быстро опустил кувалды!

— За что?

— За убийство.

— Тьфу… Я так и думал.

— Потом будешь думать — грабли сунул в кандалы быстро.

— В каком убийстве?

— Викторина вопросов закончена. Ты руки опускать будешь, нет?

— Нет. Докажете свои доказательства.

— Следствие докажет.

Бороться с силачом Полынцеву не хотелось. Хоть и усталый, хоть и ватный после кросса, а в захват попадешь — изломает. Сделав резкий подскок, он зарядил левым прямым в подбородок, а правым хуком — в скулу атлета. Пропустив оба удара между рук, тот, будто удивившись, замахал ими, словно веслами.

Полынцев отскочил в сторону, но тут же вернулся назад с ударом ногой в живот.

Попал, будто в доску — никакого эффекта. Зато на отходе получил дюжими кулачищами в грудь.

Это были не самые приятные ощущения. Испытывать их повторно не было ни малейшего желания. Пока тяжелые руки культуриста возвращалась на место, Андрей снова прыгнул вперед и зарядил ботинком в пах, а правым прямым — в челюсть атлета. Какой-то из двух ударов, очевидно, прошел. Спасатель, замычав, согнулся…

* * *

Директор и главбух уезжали от Петровича в растрепанных чувствах. Имя преступника тот не назвал и ничего утешительного не сообщил.

— По-моему, старик испекся, — сказал директор, переключая скорость. — Посмотрел, что не тянет, как раньше, и опустил руки.

— Ему бы уж пора испечься — давно за семьдесят перевалило.

— А зачем тогда брался? Взялся за гуж — не говори, что не дюж.

— Он и не хотел браться, вы разве не помните? Мы его целый вечер уговаривали.

— Но ведь согласился же. Значит, должен выполнять обещание.

— А он ничего и не обещал.

— Ты спорить со мной, что ли, будешь?

— Не имею такой вредной привычки. Просто напоминаю, как все было.

— Хочешь сказать, что рассчитывать нам больше не на что?

— Скорее всего.

— А, может, он хитрит?

— А какой смысл?

— Да мало ли. К примеру, уехать собрался, отношения напоследок не хочет портить. Ему здесь не жить, так что без разницы, кто жулик.

— Я об этом как-то не подумал.

— Тут есть, кому думать. Мы тоже, знаешь ли, не лаптем шиты.

Директор вновь перепутал поговорки. Хотел сказать: «не лаптем щи хлебаем», а на языке вертелось: «не лыком шиты» — вышло наложение.

Происходило это оттого что фольклор из деревенского языка активно вытеснялся сериальными штампами. Одиннадцать телеканалов, которые сельчане могли смотреть днем и ночью, усердно пичкали наивных зрителей фразами типа: «разборка», «респект», «уважуха», «догадайся с трех раз», «по полной программе», «даже не думай» и т. д. Самобытный деревенский язык подменялся вездесущим словесным хламом. Директору подобная интервенция откровенно не нравилась, и он упорно ей противился. Правда, иногда путал поговорки. Напоминать их было некому.

Нажав на тормоз, он остановил машину посреди поля. Сидевшие на пашне вороны кинулись врассыпную. Ничего хорошего в своей жизни они от людей не видели. И вряд ли сегодня могло быть как-то иначе.

— Приспичило? — поинтересовался главбух.

— У тебя копия списка с собой? — вышел из кабины шеф и, подняв с дороги камень, ловко метнул его в птичью стаю.

Вороны каркнули, убедившись в собственной прозорливости.

— Того, что Петровичу отдали?

— Само собой, естественно.

— Да здесь, в портфеле. Достать?

— Вынимай. Старик свою работу сделал, теперь мы и без него разберемся.

— Это дальновидно, — согласился главбух, щелкнув замызганной пряжкой.