И снова Полынцев шел на пляж — признаться, уж во сне его видел. Мошкин отправился на машине проверять лодочные станции, а он, сделав кое-какую работу на участке, еще раз решил обследовать остров. После беседы с культуристом к тому были довольно веские основания.

Сегодня Нина Растатуева на крылечке не стояла, поэтому он прошел мимо окон без задержек. Вагончик спасателей был открыт. Внутри пахло смолой и машинным маслом. На стеллажах, что тянулись вдоль серых стен, лежали гаечные ключи, ржавые запчасти, спасательные круги, плавжилеты. У небольшого деревянного столика возился с гребным винтом молодой человек в спортивных штанах и красной навыпуск футболке.

— Добрый день, — поздоровался Полынцев, заходя в вагончик. — На остров меня сегодня никто не переправит?

— Еще не все трупы выкопали? — ухмыльнулся парень.

— Не знаю, надо проверить.

— Мотор сломан, — демонстративно покрутил он гребным винтом. — Не получится.

— А на веслах нельзя?

— Можно, но это самостоятельно. Здесь гребцов нет.

— Без проблем. С удовольствием.

— Лодка на причале, — кивнул он за окно. — Попутного ветра в спину…

Уже вставляя весла в уключины, Полынцев сообразил, что пожелание спасателя было, как минимум, ироничным. Гребец сидит в лодке задом наперед, а, значит, попутный ветер должен дуть ему в лицо. В спину упирается встречный. Хорошие здесь собрались ребята: один другого веселее…

Что может быть лучше тихой лодочной прогулки. Свежий воздух, плеск волны, мягкое поскрипывание уключин. Рядом ни души. Только ты и природа — мать твоя. В голову лезут философские вопросы: зачем, откуда, почему? Кто ты? Охранник из супермаркета, стерегущий чужое богатство, или защитник слабых и неимущих? Хотелось бы думать, что последнее. Хотя, сегодня подобные мысли, кажется, не в моде. Что ж, всякому фрукту свое время…

Лодка неспешно подплывала к знакомому островку. Сделав пару мощных гребков, Полынцев причалил к топкому берегу.

В воздухе пахло травой и цветами, над головой порхали птички, всюду зеленела молодая листва. Если б не слишком густые заросли, не вязкая почва под ногами, да не разрытые могилы в количестве трех штук, остров мог бы показаться вполне уютным. Углубившись в лес, он взял курс на развалины маяка, точнее, на бетонные блоки, что от него остались. Петляя между деревьями, прошел мимо первой могилы… миновал вторую… перепрыгнул через третью. Свежих раскопок пока видно не было — это, безусловно, радовало.

Впереди показались бетонные коробки: одна большая, с закругленными углами, вторая поменьше, с вытянутыми вверх оконцами. В первом блоке виднелся проем, наполовину утонувший в грунте. Вход в него закрывал обломок узкой бетонной сваи. Андрей попробовал сдвинуть его с места… Не смог. Впрочем, стоило ли надрываться.

Бросив эту затею, он прогулялся вокруг блоков, внимательно осмотрел траву. Ничего примечательного не заметил. Новых могил здесь тоже не было. Посчитав свою миссию выполненной, решил, что на сегодня хватит и отправился назад, к лодке.

Однако обломок сваи пробудил в нем спортивный интерес. Сколько в нем веса — килограммов 200, меньше? На тренировках в спортзале СОБРа, он видел, как один из бойцов занимался с двухсоткилограммовой штангой (выполнял становую тягу), причем, делал это так легко, что, казалось, поднимал игрушечный снаряд. Тогда Андрей сказал себе: «Штанга — это не мое, в работе она все равно не пригодится, а попусту корячиться — нет никакого смысла». Но вот теперь, поди ж ты, пригодилось бы. Будь тот собровец здесь, и проблем бы не возникло. Откинул бы огрызок, как пушинку, и заходи, смотри все, что нужно. А тут… Наберут в милицию дистрофиков — ни с культуристом побороться, ни тяжесть какую поднять. «Что-то достал ты меня, Полынцев, — сказал сам себе Полынцев. — Пора б тебе заняться атлетической подготовкой… причем, немедленно».

Сбив на затылок фуражку, он обхватил сваю двумя руками и потянул ее кверху…

Бесполезно.

Вспомнил, как делал упражнение собровец: спину выгнул, мышцы напряг, задницу отклячил, присел и, поднимаясь, распрямился.

Ну-у… И-и…

Груз потихоньку пошел… Правда, не вверх, а по диагонали… со скрипом. Однако хватило и этого. Свая освободила темный проем…

* * *

Почтальон Тамара Селезнева завидела директорскую «Волгу» еще издали. Жаль, что ехала она не по пути, а навстречу. Весной и осенью ходить по деревенским дорогам тягостно — распутица. Был у Тамары свой личный транспорт — старинный велосипед «Урал». В сухую погоду на нем хорошо, но по грязи шибко не разгонишься, тонет. Таскать за собой — лишний груз, и без того почтовая сумка тяжелая. В общем, мучилась в непогодицу Тамара, можно сказать, страдала.

«Волга», заблаговременно сбавив ход, прижалась к бровке дороги и, скрипнув тормозами, остановилась.

— Ну что, почтальон Печкин, никак к нам в поселок ковыляешь?

— К вам, куда ж еще по этой дороге придешь.

— А я в другую сторону.

— Я уж заметила.

— А ты б хотела, чтоб в твою?

— Да уж не отказалась бы.

— А не получится — я в другую.

— Вы, как вроде, издеваетесь надо мной?

— Нет, даже не думал. Просто жалко тебя, бедолагу.

— Жалко, так подвезли бы

— Как же я тя подвезу, если в другую сторону еду.

— Развернулись бы.

— Тут в поле начнешь разворачиваться — по самое брюхо увязнешь.

Тамара надула губы. Что за шутки, в самом деле?! Ну, не хотел подвозить, и нечего было расспрашивать. Она, между прочим, в попутчицы к нему не набивалась. Сам разговор затеял, да еще подтрунивать начал. Ехал бы себе мимо, не оглядываясь. Или надо ему чего? Да уж видно неспроста увязался. Сейчас опять, наверное, будет про кого-нибудь выпытывать. В последнее время все в сыщика играет, Шерлок Холмс деревенский. Одна беда — хитрость его белыми нитками вышита. Далеко ему до Николая Петровича. Тот и спросит о чем, так не поймешь: то ли интересуется, то ли советуется. А иногда сам что-нибудь рассказывает да нарочно привирает. Ты уж по собственной глупости начинаешь его поправлять, а, в конце-концов, все про все и выбалтываешь. Намедни он тоже что-то такое рассказывал: про распутицу, вроде бы, про трактористов, которые у дороги калымят. А она?.. Что же она ему тогда подсказала?.. И не вспомнишь теперь. Заговорил уши женщине, все в мозгах перемешалось. Вот как надо с людьми-то беседовать. Директору, конечно, до него не допрыгнуть. Без маневров спрашивает, как на сельском собрании. Ну, хоть в этом смысле интерес проявляет. Все одинокой женщине внимание.

— Ну, спасибо, что посочувствовали, — отвесила она картинный поклон.

— Да, пожалуйста. Как поживаешь-то?

— Нормально.

— Какие новости слыхала?

— Особо никаких, кроме той, что Колосков запил.

— Это потому что совесть мучает.

Тамара спрятала улыбку. Пинкертон называется. Сам проговорился, что подозревает Колоскова. Надо бы заступиться за мужика, ничего плохого он сделать не мог.

— А люди говорят: пьет, потому что с машины сняли, — возразила Тамара, поправив сумку на плече.

— Не-е. Это все от совести.

— Да у него совесть вроде бы на месте. Добрый мужик, хороший. Когда у вас зверьков украли, все сокрушался, что Мурзика его прихватили.

Директор слегка напрягся. Кажется, почтальонша что-то знала о краже. Нет, определенно, у него были способности к розыску. Вот так остановил женщину, расположил к беседе, задал пару уточняющих вопросов и, пожалуйста, сейчас получит важную для дела информацию. Только бы она не шла вразрез с его собственным расследованием, а то все еще больше запутается.

— Какого Мурзика? — спросил он, по-шпионски щурясь.

— Хонорика с покарябанной мордочкой — любимчика его. Он ему из дома гостинцы приносил.

— Ты откуда знаешь?

— Так не раз меня довозил — сама видела.

— И что он тебе про этого Мурзика рассказывал?

— Веселый, говорит, был. Служить умел, как собачонка.

— Именно его и украли?

— Ну да. Степан расстраивался очень.

Директор ликовал. Информация не только соответствовала его собственным выводам, но и давала в руки беспроигрышные козыри. Вот они факты, изобличающие вора Колоскова. Теперь уже не надо ничего придумывать, все сложилось само по себе. Нет, не само, конечно, а благодаря его исключительным способностям: редкому уму, тонкой интуиции, природной ловкости и смекалке. Да, да — смекалке.

Итак, патрон заряжен, курок взведен, осталось лишь прицелиться и выстрелить. Ну за этим-то дело не станет.

— Понятненько, — заспешил он, прикрывая окошко. — Некогда мне с тобой лясы точить — дела ждут.

Машина рванула с места, осыпав Тамару ошметками грязи.

* * *

Полынцев заглянул в темный проем. Внутри каркас был не пустым, как это показалось снаружи. Посредине стояла небольшая стенка, за которой начиналась узкая лесенка, уходящая в проем в бетонном полу. Сверху его прикрывала чугунная колодезная крышка. После упражнений с тяжестями, для Полынцева это был не вес — скинул, как соломенную шляпку.

В люке, разумеется, было черным-черно. Он вытащил зажигалку, потихоньку начал спускаться по ступенькам. Повеяло сыростью и земельным холодком. Когда углубился до уровня груди, чиркнул кремнем, заглянув вовнутрь. И ужас! Тотчас отшатнулся в испуге.

Там, внизу, на деревянном настиле лежал связанный молодой кавказец. Шея его была опутана проволокой, свободный конец которой уходил к монтажной скобе, торчавшей неподалеку из пола.

Полынцев вновь чиркнул зажигалкой, намереваясь пробраться к кавказцу. Очередной труп? Или живой? Хорошо бы, живой. Тогда бы кое-что, наконец, прояснилось. Но тут…

Жестокий удар сзади обрушился на его фуражку, словно та самая колодезная крышка. Сознание, будто засыпая, уплыло в темную бездну.

* * *

Главбух бежал за директором по территории зверохозяйства, стараясь огибать многочисленные лужицы. Впечатление при этом складывалось такое, что подобострастный подчиненный буквально пританцовывал перед горячо обожаемым начальником.

— Мурзик, понимаешь, у него был! — громыхал директор, шлепая по лужам. — Котика, понимаешь, завел! Теперь-то ты все понимаешь?

— Честно сказать, не очень.

— Ты такой же тупой, как и Колосков.

— Вы думаете?

— Я всегда думаю, в отличие от некоторых.

— Вы на кого-то сейчас намекаете?

— Само собой, естественно.

— На меня?

— С тобой и так все ясно.

— Тогда на кого?

— На Колоскова, мать его свинарка. Украл своего любимчика, а заодно и других, чтобы не так подозрительно было.

— Это Тамарка сказала?

— Нет, Тамарка про Мурзика сказала. Остальное сам додумал. Да тут и думать нечего — так все понятно. Значит, слушай сюда: денежный начет произвести, и как только отработает — пинка под зад.

— Дальновидно.

— Меня другое интересует.

— Сомневаетесь?

— Нет. Просто думаю: не будет же он шапку из своего Мурзика делать?

— Не знаю.

— Ты никогда не знаешь. А я вот знаю: если он на шапку его не пустил, то, значит, тот дома живет?

— У кого?

— У меня, твою мать! Ты что, вообще за мыслью не следишь?

— Я за ней не успеваю. Со мной нельзя на ходу разговаривать — голова трясется, мозги прыгают.

Директор остановился, взглянув на подчиненного, как профессор на олигофрена.

— Ну? Приземлились?

— Не совсем, — перевел дыхание главбух. — Сейчас, минуточку.

— Они у тебя что, на парашютах спускаются?

— Нет, нет. Уже на месте. Так что вы говорите. Мурзик?

— Я говорю, если он своего Мурзика на шапку не пустил — значит, он живет дома?

— Ох, и проницательный вы человек, — подобострастно погрозил пальчиком бухгалтер. — Куда там Петровичу до вас.

— Что есть, то есть, — приосанился директор. — Умишком Бог не обидел.

— Это ж сразу видно. Что будем делать?

— Я думаю, надо заехать к старику и сказать, что мы сами все знаем. Пусть раскрывает карты.

— Это дальновидно. И попросим, чтоб у Колоскова обыск произвел. Нас-то он вряд ли запустит, а Петровичу, думаю, не откажет.

— Молодец, в верную сторону соображаешь.

— Так я ж говорю — голова перестала трястись, и мысли заискрились.

— Смотри, пожар не устрой. Пошли в мастерскую.

* * *

Группа работала в развалинах, осматривая место происшествия. Полынцев с перевязанной головой сидел под старым разлапистым кленом. Рядом собирала аптечку медсестра Нина Растатуева. Над ней, заложив руки за спину, стоял невеселый Мошкин.

— Жить будет? — спросил он девушку.

— Будет, — кивнула она. — Но нужно в больницу. Сильное сотрясение.

— У меня не бывает сотрясений, у меня мозгов нет, — плоско пошутил Полынцев.

— Молчите, — предупредила она строго. — Вам нельзя разговаривать. Покой, покой и еще раз покой.

— Спасибо, что приехали.

— Это моя работа, — ответила она голливудским штампом.

— А это — его! — кивнул на забинтованную голову Мошкин. — Ну что, вы закончили? Можно с ним разговаривать?

— Да, да, — поднялась она, закрывая аптечку. — Но недолго, ему покой нужен.

— Покой у меня уже был, — кисло улыбнулся Полынцев. — Минут десять, примерно.

Мошкин проводил Нину вожделенным взглядом. Вид ее белого мини-халатика напомнил ему кадры из недавно просмотренного порнофильма. Впрочем, только мельком. Работа стояла на первом месте. Хотя, некоторые лженаучные теории утверждали обратное.

— Ну, рассказывай, что видел, — крякнул он, усаживаясь под деревом.

— Связанного кавказца в подземелье.

— Думаешь, тот самый, что был на пляже?

— Уверен. Его, собственно, и искал.

— Живой?

— Не успел понять. Только решил подобраться — удар. Очнулся — гипс.

— Сколько их было?

— Не видел.

— Вообще никого?

— Не-а. В себя пришел — вокруг ни души, в подземелье пусто.

— Гробокопатель?

— Вряд ли. Стиль не его.

— Тогда кто? Конкурирующая фирма, похитители трупов?

— При условии, что там был труп, а не живой человек.

— Тогда еще интересней. На хрена его здесь держали? Почему забрали?

— Может, нашего появления испугались? Решили перепрятать?

— Что-то поздновато хватились. Мы уж три трупа расковыряли, а они только заметили. Нет, с нашим появлением это не связано. Идет какая-то игра, которую мы только со стороны наблюдаем.

Это было ясно и до встречи с кавказцем. Правда, раньше казалось, что партия уже закончена, а следствие копается в завалах. Теперь же, очевидно, что история активно развивается, и когда наступит ее кульминация — остается только гадать.

— И самое главное — не понимаем правил, — вздохнул Полынцев, поправляя бинты на голове.

— Вот это-то хуже всего. Кто его забрал? Куда увез?

— Новые фигуранты.

— Без них было мало.

— Но, с другой стороны, появилась некоторая ясность.

— Это у тебя от удара. Не обольщайся, вылечишься — пройдет.

— Да я не о том. Теперь мы, по крайней мере, можем доверять показаниям спасателя. Другими словами, есть, откуда плясать.

— Ну, давай, спляшем.

— Давай. Смотри: на пляже было пять человек, так?

— Или 6, как он сказал.

— Мы насчитали пятерых, от них и будем плясать.

— Я уж пробовал — не получается. Лежачие мешают.

— Почему? Мы же их знаем. Вон они, в могилах, точнее, в морге.

— Ну, допустим. А третий труп? А похожесть его с первым? Это к пляжу какой стороной?

— Значит, что-то произошло до пляжа.

— Естественно. Не случайно же они там встретились. Была причина.

— Ну, подожди, не лезь в дебри. Давай — с тем, что узнали последним. Следи за мыслью…

— Чтоб я мог следить за твоей мыслью, меня тоже надо ударить по голове.

— Мошкин, острить тоже надо уметь. Над твоими шутками даже воробьи не смеются.

— Зато над твоими покатываются — с деревьев падают.

— Слушай, мне не до смеха — слышал, что сестра сказала?

— Так ты сиди, молчи. Я тебя говорить не заставляю. Сейчас эксперты закончат, поедем в больницу.

— Да в какую больницу?! Первый раз, что ли, по голове получаю. Однажды так врезали, что с лестницы свалился… и ничего.

Это случилось прошлой осенью. Тогда Полынцев работал в опергруппе по раскрытию дерзкого убийства. Он загнал преступника на чердак высотного дома и, когда полез следом, получил дубиной по макушке (от чего свалился, ударившись об пол). Спасибо зимней шапке — защитила глупую голову. От фуражки в этом смысле толку мало — неудобный головной убор, бестолковый.

— Я бы так самоуверенно не заявлял — усомнился в заверениях друга Мошкин. — У тебя кукушки иногда кукуют — слышно.

— Так вот, о птичках, — продолжил тему Полынцев. — Наши схлестнулись с кавказцами. С обеих сторон потери. Убитых закопали на острове. Так?

— Нет, не так. Почему они тогда своего подельника зарыли как собаку?

— Потому что отморозки.

— Этот ответ многое объясняет. Но тогда почему они не убили второго кавказца? Отморозки же — должны всех в лапшу крошить.

— Ну, не до такой степени.

— Короче говоря, мой контуженый друг, мы вернулись туда, откуда начали.

— Не соглашусь с тобой — кое-что все же прояснилось. Два мужика на пляже и второй кавказец.

— У тебя цветоощущенье нарушено — все еще больше затуманилось. Мужики неизвестно каким боком относятся к убитому старику. Такие похороны говорят о том, что он был им абсолютно безразличен.

— Но они убили из-за него кавказца? Из-за кого попало на мокрое не пошли бы.

— Правильно мыслишь — и где ж тут ясность? Я уж молчу о новых фигурантах, которые тебе сегодня мозги с места сдвинули.

Полынцев почесал забинтованную голову. Почему-то ему казалось, что многое уже прояснилось. Только разложить по полкам пока не получалось.