Время тянулось медленно. Казалось, прошло полжизни, а стрелки едва подползали к половине второго.

На душе Полынцева скребли кошки. Правильно ли он поступил, дав втянуть себя в неизвестную игру? Не сглупил ли? Возможно, следовало проявить жесткость, настойчивость, заставить деда открыть карты и доложить обо всем начальству. Помогло бы это делу? Нет. Вот тем и терзался, поглядывая на освещенный двор Петровича, находившийся метрах в пятидесяти от места засады.

Неожиданно в коридоре заскрипела дверь.

— Кто там? — негромко спросил Полынцев.

— Лейтенант, ты здесь? — послышался из сеней вкрадчивый шепот.

— Вы кто?

— Это я, директор, — вздрогнули половицы под грузным шагом зверовода.

— Вы зачем пришли?

— На подмогу.

— Старик об этом знает?

— Нет. Я побоялся к нему заходить, чтоб конспирацию не нарушить.

— Вам-то чего бояться — вы местный.

— Он бы мне не разрешил, — честно признался директор.

— А почему думаете, что я разрешу?

— Ну, как. Я же вам, вроде бы, помог…

— Помогли, спасибо. А теперь идите домой.

— Не могу. Я туда уж ходил. Не сидится. Думаю, как там мужики без меня. Мало ль чего случится, а я дома, у печки.

— У вас своя работа, у нас своя.

— Я думаю, мужики-то воюют, а я дома, как баба, — не слушая возражений, упорно продолжал директор. — А я ведь тоже служил. Сегодня увидел, как ты бежишь, аж сердце защемило, армию вспомнил: марш-броски, кроссы. Ты армеец?

— Конечно.

— Во-от. Думаю, как же я армейца со стариком брошу. Потом ведь совесть замучает.

— Тут не война. Все должно быть спокойно.

— Как знать, как знать. И потом, лишние руки никогда не помешают. Верно?

— Да по-разному бывает, — без особого энтузиазма ответил Полынцев.

— Вот и я говорю, по-разному бывает. Думаешь, что мирно и спокойно, а оно, как грянет — война натуральная.

— Ладно, оставайтесь. Только, чтоб тихо здесь, и нос из дома не высовывать. Сами разберемся.

— Не — не. Я тихо здесь, в уголочке, — сказал директор… и тут же запнулся о стул. — А, черт! Не видно ни зги! — зашуршал он одеждой, вероятно, куда-то усаживаясь.

После этого наступило кратковременное затишье. А потом, вдруг… как треснуло, как грохнуло, как лязгнуло!

— Твою мать! — вскрикнул зверовод, заваливаясь на пол. — Что за стулья?! Рухлядь! Чистый хлам!

Полынцев уже пожалел, что оставил помощника. Судя по громкому началу, особой ловкостью тот не отличался.

Однако директор оказался совсем не глупым малым.

— Ты следи за двором, а я за воротами, — сказал он, пробираясь к окну, выходившему на улицу. — Сколько там на часах?

— Без пяти два.

— Должны быть где-то рядом. Бандиты точность любят. Это не наши колхозники: час туда, час оттуда. У этих на минуту опоздал — счетчик включат. О, я ж говорю — уже едут.

Полынцев подбежал к окну. Редкие лампочки на деревенской улице не позволяли рассмотреть номер машины, но четко выхватили контуры джипа «Мерседес».

— Следите за ним, — вполголоса сказал он, возвращаясь на свое место.

— Остановился, — послушно доложил директор.

В этот момент из дома выбежал Петрович (очевидно, наблюдавший за дорогой через окно) и быстро отворил ворота.

Во двор вошел плотный с седой бородкой аксакал в темной каракулевой папахе. Сухо кивнув друг другу, старики поднялись на крыльцо.

— Что там снаружи? — уточнил Полынцев.

— Вокруг джипа ходит шофер, осматривается.

— Значит, гость приехал не один.

— Мне кажется, в машине еще кто-то сидит.

— Вот и посыпался план Петровича. Чего я и опасался.

— Точно. Из машины вылезает еще один.

— Что делает?

— Пошли к кустам вместе с первым.

— Отлить?

— Не знаю, отсюда не видно.

— Двери в машине открыты?

— Нет, закрыты… О, кажется, первый назад вернулся.

— Послушайте, у вас случайно нет телефона Петровича?

— Есть. В записной книжке, — отпрянув от окна, директор зашарил руками по карманам. — А вот книжки-то с собой и нету. В другом костюме осталась. Я ж сегодня по-боевому оделся, не на прогулку.

В темноте одежда зверовода, разумеется, была не видна, но, судя по силуэту капюшона, она полностью соответствовала боевому стилю в представлении хозяина.

— Как же он его там задержит? — расстроено прошептал Полынцев. — Видно, придется подключаться.

— Я готов, — отважно заявил директор.

— Вы остаетесь на подстраховке. Я их сам возьму. Сколько их?

— Двое, но сейчас вижу только одного. Второй или в кустах остался, или уже в машину шмыгнул.

— В общем, слушайте внимательно. Когда Петрович закроет бандита в сарае, мы с вами выскочим на улицу. Вы с этой стороны блокируете машину. Я пробегу огородами и выйду с другой. Ваша задача: стоять пограничным столбом, обозначать блокаду. Задерживать буду я.

— Понял, командир, — кивнул зверовод. — Но, если что, я могу и шмальнуть, — он потряс двустволкой.

— Шмалять ни в кого не надо. Я их с пистолетом возьму.

— Но если перестрелка, я тебя огоньком прикрою.

Тем временем, в доме Петровича открылась дверь. На крыльцо вышли оба старика. Тот, что был в каракулевой папахе, воровато осмотревшись, быстро зашагал к воротам.

— Почему он его выпустил? — ничего не понимая, произнес Полынцев.

— Как выпустил? — удивился директор.

— Просто. Выпустил.

— Вот так номер! А как же?!

— Значит, так. Задерживаем сами. Действуем, как договорились. Вы справа, я слева. Погнали!

Две тени стремительно метнулись к выходу

В это время старик в папахе подошел к машине, резко открыл дверцу и, что-то сказав не по-русски, неуклюже забрался в салон. Джип, взвизгнув стартером, оборотисто взял с места…

Директор выскочил из-за дома в тот момент, когда машина уже подъезжала к окнам.

— Стой! — сипло крикнул он, нечаянно (видимо, от нервного возбуждения) нажав на спусковой крючок.

Выстрел громыхнул, как взрыв.

Крупная дробь горстью вошла в колесо джипа.

Прокатившись еще метров 40–50, тот потерял спесь и, накренившись на бок, захромал по дороге.

Из кабины выскочил человек с пистолетом в руке, прыгнул в кусты и, клацнув затвором, не целясь, выстрелил.

Директор тут же залег под яблоньку, начал отползать к забору.

Полынцев после первого же выстрела развернулся и бросился на помощь звероводу. Что там случилось? Ведь сказано было — просто стоять.

Обегая дом, он услышал ответную стрельбу. «Кажется, ТТ, — быстро пронеслось в голове. Серьезная штука, мощная — любимое оружие у бандитов».

Директор лежал за забором, меняя патроны в стволах.

— Врешь, гад, не уйдешь! — хрипел он, взводя курки.

Отступать без боя зверовод, как видно, не собирался.

— Похоже, они прикрытие оставили! — крикнул Полынцев, подбежав к нему сзади. — Уползайте отсюда! Я сам.

Пуля тотчас расщепила штакетину над его макушкой.

Ружейный выстрел в ответ остриг кусты над головой противника.

— Врешь, гад, не возьмешь! — не реагируя на команды, перезаряжался директор и снова разил цель.

Грудь его крест-накрест перетягивали два патронташа, голову закрывал капюшон штормовки. Ему бы алую ленту — и вылитый красный партизан.

Судя по эмоциональному накалу и скорости, с которой зверовод производил залпы, можно было предположить, что по улице наступает взвод вражеских автоматчиков.

Правда, выстрелы из ТТ звучали не менее часто. Вероятно, с патронами у бандита все было в порядке.

— Я обойду его с фланга! — крикнул Полынцев, видя, что партизана не остановить.

— Давай, командир, — я его из кустов не выпущу. — Жаль, что патрончиков маловато. Но ничего, продержимся.

— Из-за укрытия не высовывайтесь, позицию меняйте.

Скинув фуражку, Полынцев бросился в огороды.

Петляя меж яблонь, он быстро миновал первый дом, перепрыгивая через кусты, обежал второй и, растоптав морковные грядки, очутился в саду третьего. Стрельба из ТТ слышалась где-то поблизости.

Забежав во двор, он прильнул к щели в воротах. Видимость была не ахти какая, но огневую вспышку в кустах все же заметил. Открывать двери нельзя — слишком броско. Карабкаться наверх — долго и неудобно. Взглянув под ноги и заметив вставленную под воротами доску (заслонявшую выход для кур), он отбросил ее в сторону и упал на живот.

Улица просматривалась полностью, правда без верхней части домов. Но этого и не требовалось.

В следующий миг бандит, сделал выстрел, обозначив себя.

Полынцев выдохнул и дважды нажал на спусковой крючок.

Наступила тишина…

Он немного подождал: не мелькнет ли движение, не раздастся ли залп.

Но нет, видимо, попал в цвет.

Вскочив на ноги, снова бросился в огороды, нагонять уехавших бандитов…

Джип медленно хромал, приближаясь к выезду из села.

Полынцев, преодолев забор крайнего дома, выскочил на обочину дороги и встал полубоком, укрывшись за телеграфным столбом.

Позиция не самая удачная, но, все же, лучше, чем открытое место. Для короткого боя сойдет.

— Стоять! — крикнул он, сделав предупредительный выстрел вверх.

Машина продолжала двигаться.

Он опустил ствол и, наспех прицелившись, всадил две пули в мощный мерседесовский двигатель.

Тот замер, будто подавился.

Секунду-другую ничего не происходило.

Потом щелкнули центральные замки, двери осторожно приоткрылись и в проемах показались поднятые руки старика и водителя.

Собаки зашлись яростным брешем. В домах загорелись окна…

Директор лежал на углу забора, уткнувшись лицом в землю. На капюшоне его темнело огромное кроваво-влажное пятно.

Петрович перевернул тело на спину, нащупал пульс.

— Нет, «скорая» ему не нужна, — сказал он со вздохом.

Стоявший рядом длинноволосый парень захлопнул крышку мобильного телефона.

— Тот тоже готов, — кивнул он на кусты, где укрывался бандит…

Полынцев вел по улице старика и водителя, скованных наручниками. Они хмуро озирались по сторонам, бросая отрывистые гортанные фразы на незнакомом языке.

— Организуй охрану места происшествия, — сказал Петрович юноше, поднимаясь с колен. — Я пойду этих определять.

1941 г.

Как мама и обещала, в скором времени они уехали из родного города.

Впервые в жизни Коля попал в чужие края. Сизые горы, мохнатые леса, каменистые ущелья, звонкие речушки, фрукты, орехи, виноград — вот чем встретил гостей удивительный край, который назывался Кавказом.

Здесь говорили на непонятном языке, мужчины ходили с кинжалами, а женщины прикрывали лица платочками. Маму перевели сюда работать в детский санаторий. Дали большую комнату в доме для сотрудников, прикрепили к местной столовой. Коле понравилось, как здесь кормили: по четыре раза в день и всегда вкусно. Буквально за неделю он облазал все окрестные леса, перекупался во всех речках, дважды забирался в горы. Дружбу водил с детьми из санатория. Несмотря на то, что многие из них были нездоровы, играть не отказывался никто. Все было хорошо, пока не наступило 22 июня. А потом все стало плохо.

Известие о начале войны резко изменило жизнь санатория, сделало ее строгой, суровой, безрадостной. Мужчин-врачей сразу забрали на фронт, остались только женщины да старый кочегар, который рассказывал Коле о том, как храбрые джигиты дружно встанут на пути фашиста и ни за что не пустят его на родную землю. Однако вышло не так.

В скором времени в небе стали кружить немецкие самолеты, в лесах появились вражеские диверсанты.

Однажды мама поехала за медикаментами в город… и больше не вернулась. Машина подорвалась на мине.

Коля остался один.