Едва Полынцев опустился на теплый песок рядом с очаровательной блондинкой, как раздался громкий стук в двери…
— Это ж надо, черт возьми, на самом интересном месте, — проворчал он, поднимаясь. — Почему ж вы раньше не стучали, когда за мной монстры с бензопилами гонялись? Кому не спится в ночь глухую?
— Это я, водитель с дежурки.
Сон смахнуло, как шляпу ветром.
Адреналин медленно подошел к десантному люку и, проверив крепление парашюта, замер в ожидании сигнала к выброске.
— Что случилось? — распахнул дверь Андрей.
— Собирайся, там твоя агентесса весь отдел на уши подняла. Говорит, на вашем объекте что-то странное происходит. Я в машине жду, поторопись…
Теперь пошел! Адреналин привычно сгруппировавшись, оттолкнулся от бортика и выпрыгнул из люка: 501, 502, 503 — Кольцо! 504, 505 — Купол! Есть парение.
Сердце застучало, как перегретый мотор. Случилось, конечно, случилось что-то страшное. Не зря видел он во сне Берцову, не зря она тревожилась, не зря о Жукове расспрашивала. Помочь хотела. Не уловил, не понял. Со своими проблемами полез. Индюк напыщенный. Нужно было о делах разговаривать, а не о золотых каретах. Бестолочь, тупица, болван фарфоровый.
Застегиваясь на ходу, Андрей в три касания сбежал с третьего этажа, в два — проскочил фойе, в одно — запрыгнул в машину:
— Погнали!
— Слушай, ну и бабулька у тебя на участке живет — не забалуешь, — поделился впечатлениями водитель. — Пришлите, говорит, наряд, квартиру проверить. Там, вроде бы, какая-то возня слышится. Мы спрашиваем — шумят, что ли? Нет, отвечает, уже тихо, но шумели. Зачем же мы тогда поедем, спрашиваем, если уже тихо? Это, мол, связано с убийством этого, как его…
— Берцова.
— Ага, точно, Берцова. Дежурный ей объясняет, что преступление давно раскрыто, что все жулики задержаны, а она опять свое — пришлите. Ну мы, естественно, никуда не поехали. Думаем, бабку шиза посетила, теперь на пару будут шпионов ловить — на каждое-то обострение не наездишься. А через 15 минут, вдруг, Чупачупс звонит, говорит, поднимайте Полынцева, пусть со своей публикой сам разбирается. Ну, вот меня за тобой и послали.
— Понятно. А что в адрес не могли сразу проскочить? Ближе ведь, чем до меня переться.
— Я не знаю — дежурный сказал за тобой, значит, за тобой…
Машина въехала во двор Светланы. В доме светилось единственное окно, сразу под ее квартирой — подруга Ларисы Михайловны, видно, не спала.
Полынцев уже знал подъезд на ощупь: на 6-м этаже было написано неприличное слово, на 7-м не горела лампочка, на 8-м… тоже. Он подошел к двери Светланы и прислушался… Тишина. Позвонил. Без ответа… Еще раз… Ни звука.
— Света, это Полынцев, — сказал он негромко, думая, что она не открывает, потому что боится незнакомых.
Молчание.
Он спустился этажом ниже, тихонько постучал в квартиру наблюдательницы. Замок тут же щелкнул. Здесь его, как видно, ждали.
— Здравствуйте, э… простите, забыл ваше имя отчество.
— Ирина Сергеевна, — подсказала пенсионерка, кутаясь в пуховую шаль
— Что случилось, Ирина Сергеевна?
— Вы знаете, я сегодня поздно спать легла, — заговорила она полушепотом, — около 2-х, наверное. Зачиталась. Не успела глаза прикрыть, слышу, наверху кто-то в квартиру вошел, осторожненько так, на цыпочках. Но там, как ни осторожничай, а половицы все равно продадут — от каждого движения стонут, рассохлись.
— Неужели слышно, когда на цыпочках? — усомнился Полынцев
— Ночью-то? В нашем тонкопанельном доме? Ну что вы, молодой человек. Конечно.
— Извините, перебил.
— В общем, чувствую, крадется, стервец, по коридору. Подошел к залу, остановился, должно быть, осмотрелся. И вдруг раздался женский крик — видно, проснулась, голубушка, заметила. Потом сразу же два тяжелых прыжка по комнате — наверное, подскочил, мерзавец, рот зажал — и началась возня. Диван заскрипел, заерзал ножками по полу. Что-то упало, разбилось. Что-то сломалось. Одним словом — настоящая борьба. Но, правда, молча, без криков. Нет, думаю, это вам уже не шутки. Набираю телефон подруги, Ларисы Михайловны, то есть. Объясняю: так, мол, и так — непорядок у нас на объекте, битва какая-то идет. Она говорит, не беспокойся, мол, ничего страшного там не случится, преступник сидит в клетке, а остальное, не наше дело. Мало ли с кем молодая вдова отношения выясняет, может, любовник в гости заглянул, может, подружка. Ничего себе подружка, отвечаю, с таким-то норовом. Впрочем, тебе виднее, я доложила, а ты уж сама решай, как быть. Тем временем наверху все успокоилось. Слышу только шаги по комнате, твердые, мужские, не спутаешь. Потоптались, потоптались — и на выход. Дверь лязгнула — у них, когда закрываешь, все время лязгает, я вам говорила — и тишина. Всего-то минут 5 это безобразие длилось, не больше. Я в окно выглянула, думала, может, что увижу. Да где там, под балконами прошмыгнул — видно, опытный, мерзавец.
Последние слова Полынцев слушал, подрагивая от нетерпения.
— Нужно срочно заходить в квартиру! Вдруг, живая, вдруг раненная! Сейчас без пяти три — всего час прошел, можно спасти.
— А как же мы туда зайдем? — развела руками Ирина Сергеевна. — Голубушка-то не открывает, — глаза женщины наполнились влагой. — Ой, Господи, Господи, хоть бы мне все это почудилось, хоть бы померещилось.
— Через балкон, — сообразил Андрей. — Кто над вами живет?
— Молодая семья, но они в отпуске, уехали на прошлой неделе.
— Тогда с вашего… пойдемте скорей, я поднимусь с вашего этажа.
— Ой, не надо, сорветесь.
— Да разве об этом сейчас. У вас есть фонарик?
— Где-то был.
— Несите…
Выйдя на балкон, Полынцев осмотрелся: старые стулья, выцветшая раскладушка, пустые трехлитровые банки… в углу большой деревянный ларь — то, что надо. Взобравшись на ящик и, поставив ногу на решетку, он попробовал ее на прочность, она оказалась хлипкой, проржавевшей — это плохо, значит, наверху была точно такая же…
— Вот фонарик, — подоспела Ирина Сергеевна. — Там кнопочка сбоку.
— Спасибо, разберусь. Ну, я пошел.
— С Богом. Только, пожалуйста, осторожно.
Андрей вытянул руки и уцепился за решетку на балконе Светланы. Немного помедлив (терять опору под ногами было страшновато), завис. Только собрался перехватиться выше, только сделал небольшой рывок, как стойка с хрустом обломилась. Правая ладонь сорвалась и, скользнув по сварочному шву, разверзлась до мяса.
— Ой, кровь! — вскрикнула Ирина Сергеевна. — Сейчас я вас за ноги поддержу.
— Не трогайте! — прохрипел Полынцев. — Еще тяжелее будет.
Он слегка качнулся в сторону и на подъеме зацепился раненной рукой за соседний прут. Снова попытался перехватиться выше. На этот раз все оказалось сложнее: ладонь, во-первых, съезжала по крови, как по маслу, а во-вторых, плохо слушалась.
— Ой, Господи, Господи! Спаси и сохрани, спаси и сохрани, — причитала женщина.
Андрей уперся ногой в стену, подтолкнул корпус вверх… Есть, завел предплечье на плиту… немного подтянувшись, затащил и колено. Готово. Три опорных точки — не одна, можно работать уверенно. Приподнявшись на локтях, он подтянул вторую ногу к животу и, кряхтя, встал. Чуть отдышавшись, перевалился через решетку. Ну вот и все. На месте.
— Ой, слава Богу, слава Богу, — перекрестилась Ирина Сергеевна, ойкнувшая за последние полчаса раз 15, не меньше.
Полынцев заглянул в темные окна зала. Ничего не видно. Достал из кармана фонарик (как только не выронил, кувыркаясь), нажал кнопку. Теперь, самое страшное.
Адреналин почти не пользовался стропами управления. Восходящие потоки сами не давали парашюту опуститься. Вот опять подул свежий ветерок и, кажется, посильней прежнего.
Фонарик вспыхнул ярким светом. Луч, проткнув стекла, ворвался в комнату… Полынцев отшатнулся от окна…
* * *
— Что, устал рюмкой махать, в сон уже клонит? — подтрунил Калашников над другом, видя, что тот украдкой зевает.
— Даже не мечтай, — встряхнулся Кандиков. — Спать все равно не лягу, с тобой буду сидеть до утра.
— Дома-то сейчас уже 3, организм-то, брат, не обманешь.
— А помнишь, как мы двое суток перед Совмином сидели, помнишь? Как ночью духов крошили, как патроны кончились, помнишь?
— Еще бы — 15 атак за ночь, не разгибаясь, загасили.
— Вот. А тогда можно было организм обмануть?
— Сравнил тоже условия.
— Что правда, то правда. Вы здесь, как на курорте живете. Здание, хоть и мятое, но со стенами, с комнатками, опять же, садик во дворе, цветочки. А помнишь молзавод, когда зимой на бетонном полу, когда пальцы от холода не гнулись?
— Помню, Саня, все помню: и как минами нас обкладывали, и, как раненных с площади вытаскивали, и как танки пошли, а мы не знали в какую сторону 'Муха' стреляет.
— А? — поднял голову лежавший на кровати Мухин. Он уже давно притомился слушать воспоминания ветеранов и решил немного подремать.
— Отдыхай, — махнул рукой Колдун. — Детское время кончилось. Видишь, дяденьки о своем, о взрослом, толкуют.
— Кстати, о птичках, — спохватился Кандиков. — Поговорил я с твоим Гелани, по-взрослому поговорил, без дураков. Все ему объяснил, все обставил и…
— И что?
— И, признаюсь честно — расстроился. Я грешным делом думал, что он фигура в тех кругах, а он оказался простым мужиком. Даже обидно, что через всю страну летел и все зазря. Почти.
— Почти? — заерзал Калашников.
— Почти…
— Ну, что ты, Саня, специально что ли мое терпение испытываешь?
— А кто меня в трамвайном парке бросил? — прищурил глаз оперативник.
— А кто меня у Сунжи?
— Ладно, наливай.
Налили… Закусили жареной картошечкой и яишенкой. То и другое по здешним меркам — деликатес.
— В общем, боевик-то из него вшивенький, — продолжил Кандиков, отложив ложку (с вилками была напряженка). — Его на серьезные операции даже не брали, так, на подхвате держали, на прикрытии. В основном в лагере болтался: где по хозяйству, где с пленными возился. Но вот проблема. Он и про них ничего рассказать не может. Спрашиваю — фамилии, звания, из каких частей? Шиш — не знает.
— Я тоже интересовался — ноль: Петя, Вася, Сережа.
— И я сначала расстроился, а потом думаю — ну, ладно, Бог с ними, с фамилиями. Но ведь в лицо-то он их видел, правильно?
— Правильно, — кивнул Колдун.
— А если, скажем, ему фотку показать?
— Скорее всего, опознает.
— Именно! — расцвел Кандиков. — Вопрос только в чем — где фотку взять, верно?
— Так в этом-то все дело. Где ж ты ее возьмешь-то?
— А как ты считаешь, почему генерал со мной фээсбэшника отправил?
— Потому что террористы — это их компетенция.
— Не-а, — сыто улыбаясь, откинулся на спинку стула Кандиков.
— Ну говори же, не тяни.
— А затем, чтобы старый вояка Кандиков сейчас водку пил, а 'старший брат' вместо него пахал, как негроамериканец.
— Саня, блин, — не выдержал Калашников. — Укачал ты меня своими недомолвками, удовольствие, что ли растягиваешь?
— А кто меня в травмпарке бросил?
— А кто меня у Сунжи?
— Наливай.
Налили… Закусили шашлыком из баранины. Деликатес был приготовлен исключительно для друга. Колдуна от курдючных животных уже подташнивало — свининки бы. Но не было.
— В общем, ковыряется сейчас фэбс в своей базе данных, делает выборку пленных по месту и времени, фотки собирает.
— На Ханкале их фотки хранятся?
— На Ханкале — компьютеры с выходом, куда хочешь, и целая куча помощников. Я когда уезжал, они уже штук 10 снимков скачали. Правда, чеченец пока ни одной не опознал.
— Его разве не отправили в Чернокозово?
— Нет. Теперь, пока всю базу не покажут, здесь будут держать.
— Долго ждать придется.
— Быстрей, чем ты думаешь. Во второй кампании пленных было не так уж много. К тому же выборку нужно делать только за короткий период. Минус те, которых убитыми нашли, которые инвалидами стали…
— Не забудь еще гражданских специалистов и всяких сопровождающих гуманитарных грузов.
— Таких вообще мало. Не проблема.
В этот момент на улице раздался взрыв.
— Кажется, подствольник. — спокойно прокомментировал Кандиков.
Следом затрещали автоматы.
— И так каждую ночь, — устало выдохнул Калашников. — К бою, мужики, занять оборону по секторам.
Антонов и Мухин, привычно накинув разгрузки, схватили оружие и вылетели из комнаты…
* * *
— Ну, что там? Что? — взволнованно спросила Ирина Сергеевна, глядя на верхний балкон. — Господи, Господи! Хоть бы живая была, хоть бы живая.
Полынцев ошарашено смотрел в окно. Посреди комнаты в коротенькой сорочке, склонив набок голову, стояла Светлана. Волосы ее были растрепаны, плечи опущены, тело неестественно вытянуто в струнку… Нет, о, Боже! Она не стояла. Она висела! Висела на длинной веревке, едва касаясь ногами пола. Сердце съежилось… Вот она беда, вот оно горе, которого ждал! Ведь знал, знал, что так будет, но не хотел верить, не хотел мириться! Наказала судьба. За что наказала?! Он с силой ударил локтем в стекло…
— Ой, мамочки! — испуганно вскрикнула Ирина Сергеевна. Что там, миленький, что!?
Он уже ничего не слышал, крошил стекла, как скорлупу, продираясь внутрь. Осколки резали руки, вонзались в лицо, падали за шиворот, но он не чувствовал боли — гвоздил и швырял, ломал и выворачивал. Быстрей, быстрей! Вдруг — еще живая, вдруг — можно спасти. Голова понимала, что нельзя, но душа, но сердце… Быстрей! Еще быстрей!..
Заскочив в комнату, он подбежал к Светлане и, обняв ее за талию, крепко прижался… Какая же худенькая, какая хрупкая… Попробовал ослабить узел на шее, — не получилось. Бросился на кухню, нашел в столе нож, вернулся и одним махом срезал веревку. Безжизненное тело мягко опустилось на руки. Легкая, Боже, какая легкая… и холодная…
Фокин взбежал на восьмой этаж, будто и не было предыдущих семи. Как убили?! За что?! Кто убил?! Преступник ведь пойман. Откуда взялась эта сволочь?
Дверь в квартире была нараспашку. Олег сразу прошел на кухню, где сидели Чупачупс, Тимохин (на днях вернувшийся из командировки) и эксперт-криминалист.
— Привет. А где Полынцев?
— Там, курит, — неопределенно указал Тимохин за окно.
Фокин прошел через комнату. Здесь колдовал над трупом судмедэксперт, рядом на стуле писал протокол следователь прокуратуры.
— Привет, а где участковый?
— На балконе, — ответил тщедушный медик, разглядывая Светлану.
Она лежала на диване в голубой шелковой сорочке, и если б не чрезвычайно бледное лицо, не темная бороздка на шее и не свежая царапина на щеке, то можно было бы подумать, что она просто спит.
Олег вышел на балкон. Полынцев стоял, облокотившись на решетку и тупо глядя вниз.
— Что, брат, невесело?
Андрей молчал.
— И мне невесело. Прошляпили дивчину. Проспали. Места себе не нахожу. Откуда, откуда появился этот гад? Вроде бы, всех вычислили, всех упаковали. И тут на тебе — получи… До слез обидно. Такую девку не уберегли. Хоть бы Жукову какую или проститутку эту из 'Лотоса' — не так жалко было бы. А то ведь вон, красавицу… душой, и телом… Моя вина, не надо было разрешать ей возвращаться, не надо. Только кто же знал, что так все обернется. Переживаешь?.. Я тоже. Но обратно уже не воротишь. Теперь нужно гада этого выловить, чтоб так же на люстре вздернуть и посмотреть, как дрыгаться будет, паскуда, — Олег обнял напарника за плечо. — Не грусти, найдем сволочь, отыграемся. Э, брат, да ты весь в крови… Где это тебя так? Чего молчишь? — он заглянул в лицо друга.
Полынцев плакал.