На этот раз она прислонилась к железной ограде, окружавшей школьный двор, посреди которого стояло старое кирпичное здание. Та самая девочка на черных роликах, с длинными светлыми волосами. Она и теперь была на роликах. Похоже, они приклеены к ее ногам, стали продолжением тела. Девочка смотрела прямо на Адриана, и не было никаких сомнений в том, что она его узнала и хочет с ним заговорить.

Он долго стоял и раздумывал. Любопытство подталкивало вперед, но страх останавливал. Мама говорила, что он должен быть очень осторожен и не разговаривать с незнакомцами. Вполне возможно, что эта постоянная осторожность и была причиной его тотального одиночества. и в классе. И на школьном дворе. И в футбольной команде. Везде. Словно его окружало облако, шептавшее: «Стоп!» Он — сын королевы мафии и должен следить за своим языком и поступками. Гости на день рождения приходили к нему один-единственный раз. Это было, когда ему исполнилось пять. И те, кто пришел на праздник, не ходили с ним в одну группу в детском саду. Это были дети других криминальных авторитетов. После этого он еще пару раз пытался пригласить ровесников домой, но получить разрешение матери было так трудно, что со временем желание пропало. В те считаные разы, когда его приглашали в гости к кому-нибудь, ему приходилось выдержать что-то вроде перекрестного допроса. Фрэнси устраивала тщательную проверку тех, к кому он собирался в гости. В итоге его, конечно, отпускали, но он всегда испытывал страшный дискомфорт и никак не мог расслабиться. И только дома в саду и во время одиноких прогулок по кварталу, на которые он отправлялся, выбравшись через лаз, он чувствовал, что может играть, как ему хочется. Но играть приходилось одному.

Он оглядел школьный двор. Одноклассники куда-то разбежались, не было видно и «мерседеса», на котором его забирала Наташа. Она все чаще теперь опаздывала за ним в школу, а когда появлялась, то щеки у нее были необычайно румяные, голос — более звонкий, а жесты мягче и оживленнее. Она влюбилась. И Адриан знал, что ему бы следовало рассказать об этом матери, но он решил пока выждать. Наташе тоже нужно было, чтобы кто-то большой (а не только маленький Адриан) заключал ее в свои объятия. Да, конечно, он утешал ее, когда она начинала сильно скучать по родному Таллину и своей семье.

Адриан медленно пошел к девочке, прикидывая, что она может убежать. Но она не двигалась с места. Одетая с головы до ног в темно-зеленое, она походила на кустик лесной земляники. На голове — шапочка, похожая на колокольчик, из-под нее торчат светлые волосы.

Он подумал, что она очень симпатичная и было бы здорово с ней погулять. Просто пройтись. Рядом. Может быть, поговорить о цветах в траве, птицах на деревьях, о том, откуда взялись люди, растения, земной шар и космос. Он часто думал о таких вещах, сидя у себя в комнате. Искал в Интернете сайты о нашей планете и жизни на ней. Еще его интересовали инопланетяне. А также привидения, духи, ангелы, тролли и прочая нечисть. Мир сказок все еще был для него вполне реальным, и иногда, когда он бродил по саду в сумерках, ему казалось, что он видит этих существ. Их глаза светились в темноте. Они наблюдали за ним, и поэтому ему никогда не было страшно. Они не желали ему зла. Но если он подходил слишком близко, они исчезали, а он опять оставался один.

Он уже почти подошел к забору, за которым стояла девочка, с прищуром смотревшая на него. Глаза у нее были серо-голубые, а ресницы — длинные и бесцветные.

Они некоторое время стояли и смотрели друг на друга, держась руками за забор. У нее черные перчатки, у него — синие.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответил Адриан.

Тишина. Вдруг окружающий мир осветился волшебным светом. Она улыбнулась, и эта улыбка была только для него. Он перескочил через забор и пошел в сторону киоска, куда обычно заглядывал, когда Наташа опаздывала. Девочка поехала за ним, как если бы они уже обо всем договорились. В чем состояла договоренность, Адриан не знал, но было очевидно, что она существовала.

Он купил пакет жевательных конфет, и они съели его пополам.

Она рассказала, что ее зовут Тея и живет она в доме неподалеку от них. Они только что переехали. Возможно, со следующей четверти она пойдет в его школу. Родители еще не решили. Поэтому она и стояла у школьного забора, чтобы посмотреть, понравится ей там или нет.

Разговаривала она почти шепотом, как будто боялась, что их услышат. Под ногтями у девочки была грязь, а губы потрескались. Кожа почти прозрачная, руки и ноги очень худые. Но Адриан не обратил на это внимания, он был переполнен новыми ощущениями от того, что можно назвать дружбой.

Появился «мерседес». Наташа опоздала почти на двадцать минут.

— Я должен идти, — сказал Адриан.

Тея кивнула. Выжидательно.

— Хочешь, вместе поиграем? — спросил Адриан.

Она снова кивнула.

— Можем встретиться там, где в прошлый раз, — предложил он.

Они назначили время, и Тея быстро укатила. Адриан побежал к «мерседесу», в котором сидела Наташа и разглядывала себя в зеркало заднего вида, выдувая из жвачки розовые пузыри.

— Привет, дружище, — поздоровалась она и чмокнула его в щеку. — Как прошел день?

Адриан кивнул. У него был отличный день. Лучший за долгое время.

По дороге домой он думал о Тее. О ее роликах, волосах, грязной руке, рывшейся в пакетике с конфетами. О ее глазах, тихом голосе и сказанных ею словах.

После обеда он продолжал думать о ней и ждать назначенного часа. Фрэнси с Пером сидели на разных концах стола, который с каждым днем, казалось, рос в длину и ширину. Фрэнси ковыряла вилкой свиную корейку с картофельной запеканкой, а Пер перечитывал газету. Уже третий раз за день. Бэлль в соседней маленькой столовой измазывала едой себя и Наташу. Фрэнси не выносила грязи и беспорядка, и Бэлль еще несколько лет предстояло обедать отдельно. Адриану было все равно, а Пер страдал. Ему так хотелось, чтобы маленькая бусинка была рядом. Хотелось слышать, как она пускает слюни и смеется, рыгает и пукает, колотит маленькими пухлыми кулачками по столу и пачкает с головы до ног себя и все, что ее окружает. Тогда он мог бы видеть перед собой единственное счастливое создание в этом доме.

У Фрэнси так сильно болел желудок, что она почти не могла есть. Придется опять принимать лозек. И какой-нибудь транквилизатор сегодня вечером. Впрочем, вчера вечером она тоже его принимала. И позавчера. Она втягивалась в зависимость от этих таблеток, и прекрасно это осознавала, но сейчас не было ни времени, ни сил об этом думать. Главное — оставаться на плаву. Пережить происходящее.

Она поднесла ко рту стакан с водой и поставила обратно на стол. Не хотелось ни есть, ни пить. Она чувствовала только постоянную тревогу и усталость, доводившие ее до бессонницы и вызывавшие удушье.

Пер перевернул страницу газеты и соскреб с тарелки остатки уже второй порции жаркого. Из-за царившего теперь за столом неловкого молчания он стал переедать. На талии у него начал скапливаться жирок, но Фрэнси об этом ничего не знала. Она уже давно не обнимала его.

С того незабвенного секса в сарае садовника они не только больше не спали друг с другом, но даже и не целовались. Время от времени чмокали друг друга в щеку, пытаясь по-прежнему разыгрывать спектакль под названием «муж и жена».

— У Адриана на следующий неделе праздник в честь окончания учебного года, — сообщил Пер, не поднимая глаз от газеты.

— Уже? — удивилась Фрэнси, глядя в окно.

— Ты пойдешь?

— Постараюсь.

Беседа иссякла.

В столовой царил ледяной холод, несмотря на то что термометр показывал целых двадцать два градуса.

Адриан не хотел становиться взрослым.

— Можно выйти из-за стола? — спросил он.

— Конечно, — разрешила мать. — У тебя все хорошо, родной?

Он кивнул, чмокнул ее в щеку и пошел прочь из родительского ледника к Наташе и Бэлль, где атмосфера была очень даже жаркая. Сев на единственный стул, не вымазанный пюре из брокколи, он стал смотреть на сестру. Ее темные волосенки торчали во все стороны, все в ней было такое мягкое, нежное и аппетитное.

— Будешь ее купать? — спросила Наташа, когда Бэлль наелась.

Сама она тоже сегодня светилась, широкая улыбка сияла на слегка угловатом лице, обрамленном распущенными темными волосами. Хотя обычно она носила хвостик или косу.

Он кивнул, взял Бэлль на руки и понес в ванную. Налил в детскую ванночку теплой воды и стал купать сестру.

Нежно прикасаясь к крохотному тельцу, он намылил ее нежным мылом. Время от времени он позволял ей поиграть его пальцем или схватить себя за волосы. Гладил ее по животику или по темечку. Вдыхал ее запах. Старался согреть. Бэлль почти всегда смеялась. Она редко кричала или плакала и была весьма гармоничным ребенком, несмотря на такую дисгармоничную мать. Адриан вынул малышку из ванночки и завернул в махровое полотенце, затем тщательно вытер, опять обнял. Она дышала ему в грудь и копошилась. Он одел сестру в мягкий полосатый комбинезончик, на ножки натянул носочки и понес в хозяйственную комнату к Наташе, которая гладила белье, напевая песню своей далекой родины. Адриан положил Бэлль на одеяло, расстеленное на полу, и стал наблюдать за тем, как она пыталась сесть и ползти.

Он будет учить ее ходить. Будет учить ее разговаривать. Покажет ей мир и защитит от любого зла.

Да, и от Фрэнси тоже, чтобы мать не превратила дочь в подобие себя.

— Ба-ба, — пролепетала Бэлль и посмотрела на него.

— Нет, братик, — сказал он.

— Ба-ба.

— Братик.

— Ба?

Он лег рядом с ней на одеяло, помог залезть на себя, закрыл глаза. Слушал Наташин голос, от которого все тело омывало теплой волной, все вокруг было таким прекрасным. Совсем скоро он встретится со своей новой подругой.

Выскользнуть из дома не представляло на этот раз никакого труда. Наташа сидела на розовом пуфике в детской Бэлль и лихорадочно строчила что-то в дневнике. Фрэнси заперлась у себя в кабинете и, видимо, пробудет там до раннего утра, уставившись в компьютер, в обнимку с телефонной трубкой или со своими пистолетами. Пер уселся в первом ряду домашнего кинотеатра и поставил первый из трех фильмов, которые он собирался посмотреть за вечер. Фильмы были подобраны как попало: от глупых романтических комедий до жестких боевиков. Лишь бы не думать о собственной жизни, остальное — неважно.

Адриан — считалось, что он прилежно сидит за уроками, — пригнувшись, пробежал через оранжерею, вышел в гараж, открыл маленькую заднюю дверь, запер ее снаружи и выскользнул в сумрак сада. Затем прополз по подземному ходу на соседний участок, перелез через забор и пошел к условленному месту, где в первый раз увидел Тею. Там он стал ждать. Прошло минут пять, и она появилась, на этот раз не на роликах, а в черных кроссовках.

Они шли через чужие сады, вдыхали запахи земли и цветов, залезали на деревья, перебирались через заборы, бегали наперегонки по улицам, подглядывали за продавцом из киоска с шаурмой и за компанией подростков, прошлись, балансируя, по парапету и послушали, как журчит талая вода в канализационном люке.

Тея всегда казалась серьезной, даже когда улыбалась или смеялась. Адриану очень хотелось разогнать эту серьезность, как облако, но он не знал, как это сделать, как об этом сказать. Слов для этого он не знал. Тея спросила, где он живет. Он сказал, что сначала должен спросить у мамы, можно ли ему об этом рассказать. Тея спросила, почему он должен спрашивать на это разрешение, но он только пожал плечами, и вопрос повис в воздухе. Он тоже спросил у нее, где она живет, но и Тея не захотела говорить. Сказала, что ее родители небогатые, их дом очень обшарпанный, поэтому она не хочет, чтобы он его видел. Он решил, что это и было причиной ее постоянной грусти. Из-за этого «небогатого и обшарпанного». Он уверил ее, что для него это совершенно неважно и не мешает им дружить. Она кивнула, сказала, что ей пора домой ужинать, и убежала.

Фрэнси все еще работала, когда Адриан вернулся домой. Бэлль спала. Наташина дверь была закрыта, дверь в комнату отца — тоже. В доме царила мертвая тишина, и Адриан слышал каждый свой шаг.

Он не мог понять, нравится ему такая тишина или нет. Не мог понять, спокойно ему от этого или тревожно.

Как бы там ни было, он взял последний том Гарри Поттера и устроился на полу рядом с кроваткой Бэлль. Одеяла, подушки, мягкие игрушки, карманный фонарик и полпачки печенья, найденного в буфете, — остаток вечера должен был пройти очень хорошо.