После пары часов тренировки в тире Фрэнси вновь почувствовала себя в форме. Нельзя сказать, что в самой лучшей, но в целом она была довольна. Положив в рюкзак два пистолета, она отправилась в лес, за поясом — нож, на случай возможных неприятностей.

Это был заповедник Накка, места ее детства. Она бы и с закрытыми глазами из множества вьющихся здесь тропинок нашла нужную. Сколько раз ходили они здесь с отцом, когда она училась искусству выживания в экстремальных условиях, без оружия, еды, воды, подходящей одежды, компаса и связи.

Здесь она впервые отморозила ноги.

Здесь увидела, как спаривались лось с лосихой, это и напугало, и возбудило.

Здесь она бегала босиком, и ступни позеленели от травы.

Здесь лазала по деревьям, пряталась под их могучими корнями, строила снежные пещеры, бегала кругами, чтобы не замерзнуть, терла одна о другую влажные деревянные палочки, чтобы добыть огонь, голыми руки убила зайца и поджарила на костре. Ела муравьев, заячью капусту, ягоды, коренья и молодую сосновую и еловую хвою. И пила болотную воду. Некоторые коренья, надо сказать, оказались довольно вкусными, не говоря уже о зайце. Она съела его сердце, чтобы получить часть его хитрости и силы. Именно тогда Фрэнси поняла, что зайцы на самом деле гораздо хитрее и сильнее, чем многие думают.

Время она определяла по солнцу. Делая острой палочкой царапины на запястье, отмечала каждый закат и восход. Выйдя к маленькому лесному озеру или ручью, она раздевалась (не зимой, конечно) и залезала в воду, представляя себе, что ее обнимает мама.

Потом сидела на корточках на берегу и рассматривала свое отражение в воде, тонула в самых невероятных фантазиях о том, кем будет, когда вырастет (если не станет альпинисткой, как папа Юсеф).

Пару раз она лазала по горам с теми компаньонами отца, что были помоложе, и получала огромное удовольствие, чувствуя, что работает каждая мышца. А какой умной и упрямой нужно при этом быть!

Или гонщицей. Проехать «Париж — Дакар», а потом остаться там на год и бесплатно помогать местному населению, заниматься решением проблем с экологией, ведь выхлопы от гоночных автомобилей вряд ли полезны для природы. Может, усыновить каких-нибудь местных ребятишек, спасти их от нищеты, об этом так много пишут в газетах. Хотя дети, наверное, скучали бы по родителям, по родине, по…

Тея.

Она вспомнила о Тее.

Но тут же одернула себя. Хорошо. Сделать что-то хорошее — но не скоропалительное — для всех, кого это затрагивало, а именно: для Адриана, Теи, родителей Теи — родных и приемных. И для себя самой. Потому что ей очень хотелось чувствовать, что совесть чиста.

Достав мобильный телефон, она позвонила своему человеку в социальной службе, который занимался этим делом. Было лето, время отпусков, поэтому он ответил откуда-то из деревни, связь была плохая. Фрэнси объяснила, что ей нужно, а поскольку этот человек не хотел, чтобы его избили, а, наоборот, хотел получить взятку, он пообещал пересмотреть дело через неделю, как только вернется на работу.

Фрэнси сунула мобильник обратно в карман.

И почему она раньше не подумала об этом?

Ревновала Адриана из-за того, что ему так нравилась Тея? И все, что он писал в компьютере, правда?

Или просто у нее был сильный стресс, поэтому она не удосужилась подумать и просто хотела как можно скорее избавиться от проблемы?

Но она лишила сына лучшего друга, и вот это стало настоящей проблемой.

Или писательницей. Она бы писала триллеры о привидениях и разных монстрах. О пришельцах. О детях, зачатых от дьявола. Ее называли бы королевой ужасов, европейским двойником бессмертного Стивена Кинга. Кстати, он еще жив?

Или получившей грант молодой драматической актрисой на убогой зарплате, с крошечной квартиркой на Сёдере, которую купили родители (и все еще выплачивают проценты по кредиту), тусующейся на модных вечеринках, много пьющей и курящей, злоупотребляющей таблетками, и, наконец, она — новый Хит Леджер, правда, без посмертного «Оскара». Нет, эта мечта быстро отошла на задний план.

Или главным редактором новой ежедневной стокгольмской газеты, обогнавшей своих двух давным-давно утвердившихся на рынке конкурентов, потому что ее передовицы такие провокационные, что народ либо выпрыгивает из штанов от возмущения, либо поклоняется ей как новому кумиру.

Или организовать новую политическую партию и, естественно, возглавить ее, пройти в риксдаг, стать премьер-министром…

Никакой умеренности. Ничего мелкого. Ничего, что позволило бы забыть ее после первой встречи.

Нет, ей не нужна дешевая популярность, она мечтала, чтобы ею восхищались, чтобы ее уважали, в том числе и те, кто ее ненавидел и боялся. Ведь Фрэнси отлично понимала, что, став как папа, она будет и источником страха, и объектом ненависти, и ей будут желать смерти. Вот поэтому она не ныла и терпела мучительные тренировки в лесу. Она знала, что это для ее же пользы.

Фрэнси никогда не знала заранее, сколько продлится тренировка. День, два, неделю? Это незнание было частью испытания. Но отец всегда за ней приходил. Один и тогда, когда она меньше всего этого ждала. Она никак не могла понять, откуда он узнавал, где она находится, но ни разу не спросила, точно зная, что он не расскажет. И только когда выросла, поняла, что он прикреплял к ней передатчик и знал о каждом ее шаге.

Придя за ней в лес, Юсеф всегда так сильно обнимал ее, что становилось больно. Он все-таки боялся, как бы с ней не случилось беды. Но закалять дочь было необходимо, нужно было сделать из нее бойца. Юсеф не хотел, чтобы кто-то мог победить его дочь. Нет, побеждать будет она. И выживать, несмотря ни на что.

Кроме матери и сестры, только Пер знал об этой части домашнего обучения Фрэнси. Он качал головой и говорил, что это безумие. Но она не обращала внимания. Ведь он не понимал, что нужно научиться терпеть боль, не понимал, что ей нужно было так жестко тренироваться, чтобы суметь все, что потребуется от нее впоследствии. Это как в большом спорте. Таланта недостаточно, нужно много тренироваться, а чтобы достичь вершины, тренироваться через кровь, пот и слезы.

Конечно, в лесу по ночам она плакала от боли, страха и тоски по дому. Но чем старше становилась, тем меньше. А потом и вовсе перестала. Научилась собираться, отключать чувства, превращаться в сплошную броню и давать себе даже большую нагрузку, чем требовалось.

И вот она опять в этих местах, в лесу, где сформировалась ее личность. Она будто слилась воедино с тем, кем она тогда была: ребенком, подростком, молодой женщиной.

Уже темнело, но ей не было страшно. Это совсем не то что душное одеяло депрессии, нет, этот сумрак безопасен и дарит защиту. Глаза уже приспособились к темноте, а ноги сами знали, куда идти. Мысли, напротив, предательски плескались в голове, как в топком болоте.

Она отказывалась верить, но верила.

Не хотела наказывать, но у нее не было выбора.

Неужели нет никакого выхода? Маленькой лазейки, вроде тех, которые всегда находятся в законе, особенно если пообещать денег Бергу и Грёнлунду.

Уже много часов она бродила в самой чаще, там, где не найти дороги и нет гарантии вернуться назад. Но ей было наплевать. Ей уже столько раз случалось заблудиться, и она всегда находила дорогу домой.

Какая головокружительная свобода, когда не страшно!

Если она встретит медведя, то подождет, надеясь, что удастся разойтись миром, а если нет, она его застрелит.

Если провалится в глубокую яму или попадет в капкан, она не будет паниковать, а попытается найти решение проблемы.

Если ее настигнет непогода, она построит шалаш и переждет бурю.

Если встретит насильника, то просто разорвет его на куски.

А если появится Зак? Нет, она и тогда не испугается. Просто задумается, как справиться с ним на этот раз.

Можно сесть и выкурить трубку мира. Или изметелить друг друга до полусмерти. Или попытаться договориться и стать равноправными боссами объединенной Фирмы. Или бросить монетку, кому валить из Стокгольма и начинать бизнес в другом месте. Или же поговорить о том, кто стал его шпионом и предал ее. Или потрахаться всласть, ведь ничто не снимает стресс так хорошо, как секс, а они оба измотаны этой войной.

Больше она ничего не придумала и просто продолжала идти, сунув руки в карманы куртки, а рюкзак становился все тяжелее.

Наконец она решила сделать привал. Собрав немного веток и пару сучьев потолще, сложила костер, достала одеяло и термос, в котором еще не остыл горячий шоколад; она выпила его с двумя черствыми булочками.

Свернувшись калачиком у костра и подложив рюкзак под голову, она стала думать о Кристине.

Между ними лежал такой густой туман, что ни одна из них не осмеливалась двинуться навстречу другой.

Или это не туман, а минное поле?

Они обе упрямились, как дети, не желая сделать первый шаг.

«А если все-таки попытаться, — думала Фрэнси, — написать ей письмо, короткое и простое: „Я тебя люблю“ — и еще пару строк. Или только эти три слова».

Стала думать о Пере.

Она была даже благодарна ему за измену. Она получила свободу, избежав роли злодея в этой драме. Пер снова переехал в свою спартанскую квартиру. Пожалуй, слишком спартанскую. Надо будет купить ему что-нибудь получше, когда она вернется. Позвонить знакомым агентам по недвижимости и найти что-нибудь достойное для отца ее детей. С террасой. Да, ему нужна терраса, чтобы разводить цветы. Он так их любит. Он редко готовил, когда жил с ними, но, стоя у плиты, он выглядел таким гордым и довольным… Так что нужна и хорошая кухня.

Уже пришли документы на развод. Пер позвонил в тот же день, он тоже получил пакет. Он хотел, чтобы они пошли на психологическую терапию для супружеских пар, говорил, что нужно еще подождать с окончательным решением, хотел начать все с начала.

Разве она забыла, как все было раньше?

Она помнит. Даже слишком хорошо.

Все эти мысли ее утомили. Поэтому проблему «Пер» она отложила до лучших времен в отдельную ячейку мозга. Закрыла глаза и заснула. Ей приснился сон, будто бежит она сквозь море отрубленных частей тела, все они движутся и тянутся к ней: глазницы пялятся, головы открывают рот, облизываясь, плача, воя, дрыгающиеся мужские бедра, эрегированные члены, иногда превращающиеся в ножи, мечи и даже бормашины, а откуда-то сверху доносится смех или похотливое ржание. И вот она споткнулась, и вся эта дрянь ее настигла.

Она проснулась. Огонь погас, но было тепло, сквозь ветви деревьев пробивалось солнце, и Фрэнси расплакалась от облегчения, что это всего лишь сон.

«Милосердный Боже, только бы Ты был!» — думала она, глядя на небо.

Сварив кофе на примусе, Фрэнси собралась и пошла дальше, без колебаний выбрав направление.

Антон сидел, прислонившись к стене во дворе у входа в казино. Он был в полудреме и, похоже, совершенно замерз. Фрэнси явилась сюда прямо из заповедника. Хотела проверить, как идут дела и просмотреть бумаги в офисе. Она подошла к нему и потрогала за плечо. Антон медленно поднял глаза и в упор посмотрел на нее.

От Фрэнси исходил аромат леса и свободы.

— Она не пришла вчера, — сказал он.

— Кто? — удивилась Фрэнси.

— Крошка Мари. Она обычно приезжает и пускает меня переночевать.

— Ты спишь тут?

— Да. Она разрешила… Этого нельзя делать?

С одной стороны, конечно, нельзя, потому что Крошка Мари не спросила у Фрэнси разрешения, можно ли впустить в святая святых совсем нового человека. С другой стороны, можно, ведь ему же надо где-то спать. Но почему Крошка Мари не придумала для него что-то другое? Есть, как минимум, дюжина владельцев недвижимости, которым слегка пригрози — и они как миленькие пустят его к себе.

— Я ее ни о чем не просил, — оправдывался Антон, лежа на кожаном диване в казино и уплетая бутерброды, которые сделала Фрэнси, — она, наверное, думала, что я сам побоялся бы спросить.

— Возможно, — сказала Фрэнси, все же недовольная своей подругой.

Вскоре Антон уже спал. Время от времени его сотрясало от озноба — началась ломка. Он пытался избавиться от героиновой зависимости, и это было мучительно, но у него теперь была мотивация: любовь-ненависть к наркотику сменилась чистой ненавистью. И он боролся. Избегал появляться в тех кварталах, где был завсегдатаем, перестал видеться с друзьями и клиентами. Вместо этого он выполнял небольшие поручения Крошки Мари, надеясь, что Фрэнси примет его в Фирму. Не потому что мечтал о гангстерской жизни, просто это было лучше, чем жизнь наркомана, бездомность и проституция. Кроме того, ему хотелось быть поближе к Фрэнси.

Он полюбил ее, как только увидел. В ней сочетались сила и хрупкость, делавшие ее такой красивой. И она тоже выживет в любых обстоятельствах. Как и он.

Проснувшись, он увидел, что она спит в кресле напротив, сползла куда-то вниз, голова склонилась так, что шея затечет и будет болеть. Он подошел к ней и взял на руки. Отнес на диван и уложил, укутав своим запахом и еще оставшимся с постели теплом.

Фрэнси проснулась от звонка мобильного телефона. Это был секретарь из социальной службы, пообещавший решить вопрос с Теей.

— Мне очень жаль, — начал он с дрожью в голосе, — но Тея не хочет возвращаться. Похоже, ей очень нравится в новой семье, у нее появилось много друзей, с которыми она будет учиться в одном классе.

Фрэнси ничего не сказала. А вдруг он лжет? Хотя зачем ему это? Он бы побоялся. Так что, видимо, это правда. Тея не хочет обратно. Адриан для нее не так важен. Она оборвала разговор, не попрощавшись, и расплакалась. Вот черт, как обидно! Ее сыном пренебрегли. Проклятая Тея! Надо было не помогать этой девчонке, а оставить с родителями-алкоголиками.

Попереживав немного и похлюпав носом, Фрэнси пожалела о своих злых мыслях. Ведь Тея понятия не имела, что с ней произошло.

Утерев слезы рукавом, она оглянулась по сторонам. Интересно, куда делся Антон? Как ей теперь сказать Адриану, что Тея так и не вернется? Если сказать правду, он будет просто уничтожен. Если соврать, что это невозможно по другим причинам, он решит, что это вина Фрэнси, и возненавидит ее.

«Ну почему жизнь все время полна таких сложностей?» — подумала она и пошла к бару, что сварить себе кофе. Опять зазвонил телефон. Это был Джим. Он уже обсудил с Крошкой Мари вопрос о предателе. Когда, по мнению Фрэнси, они должны решить судьбу этого человека?

— Завтра, — ответила она. — Мне нужно собраться с мыслями. И тебе тоже, как я понимаю?

Джим кивнул, стоя на другом конце города и судорожно сжимая в руке мобильный телефон. Ему было страшно, но пути назад не было. Чтобы выжить самому, придется довести дело до конца.