Во время беседы Нетта Янсон, классная руководительница Адриана, время от времени поглядывала на Пера страшными глазами. Похоже, этот бьет свою жену смертным боем. Объяснению Фрэнси, появившейся в классе с таким лицом, учительница и не подумала поверить. Упала в ванной. Ну да, конечно. Не могли придумать что-нибудь получше? За кого они ее принимают?
«Не надо было мне ехать с ним», — думала Фрэнси, сидя с толстым слоем штукатурки на незажившем лице. Но ведь она решила больше заниматься Адрианом, а к этому относилась и пятнадцатиминутная беседа с его учительницей.
— Адриан один из лучших в классе по шведскому и рисованию, — сказала Нетта Янсон, раздумывая, не позвонить ли от лица Фрэнси в какую-нибудь службу помощи для женщин. — Еще он очень любит спорт…
— Да, в футбол играет, — с улыбкой сказала Фрэнси. — Уже участвует в соревнованиях.
— Да? Я не знала. По моим наблюдениям, он не очень любит быть в коллективе. И честно говоря, меня это беспокоит. Он как-то очень одинок.
— Его никто не травит?
— Нет, я не думаю.
— Не думаю?! Учитель должен знать, а не думать.
Фрэнси и Нетта недовольно посмотрели друг на друга.
— Я уверен, что нет ничего страшного, — вмешался Пер. — Он по природе такой задумчивый, вот и все. Некоторые дети так и ходят одиночками, это не беда. И я, и жена полностью вам доверяем.
И он улыбнулся Нетте теплой, мягкой улыбкой. Она растаяла. Несмотря на то что этот человек, скорее всего, бил свою жену, она совершенно растаяла. Ничего странного, что женщин притягивают опасные мужчины, ведь иногда они так похожи на плюшевых мишек. Сама она жила сейчас с типом, похожим на бандита (бритый череп, татуировки, накачанные мышцы, бычья шея, одет в кожу с заклепками, всегда останавливают в аэропорту перед посадкой в самолет), но он никогда бы не поднял на нее руку. Внешность обманчива, вот уж точно.
Беседа еще не закончилась, а Фрэнси уже с трудом вникала в разговор — потому что ей не нравилась Нетта; потому что она стала волноваться, что Адриана травят одноклассники; потому что в голове все время вертелось: кто же и почему напал на нее в «ЭнКо»? Ведь не мог же этот тип в красном напасть на нее случайно?
— Наверно, нам нужно поговорить с ним и спросить, почему он почти все время один, — предложил Пер, когда они уже ехали домой.
— М-м… — промычала Фрэнси.
— Или лучше подождать и посмотреть, что будет дальше?
— Да, можно.
— Может, это просто такой период.
— Наверно.
— Ты меня вообще слушаешь?
— Конечно слушаю.
Фрэнси, которая понятия не имела, о чем говорил Пер, повернулась к мужу и погладила по щеке. И тут же почувствовала желание. Ей захотелось секса. Учитывая, что это чувство посещало ее теперь очень редко, она резко свернула на ближайшую парковку.
— Ну, Фрэнси, не здесь же, здесь нельзя… — сопротивлялся Пер.
Но было поздно. Она уже расстегнула и сняла все, что мешало, села на него верхом и начала двигаться.
— О, как хорошо! — хохотала она и впивалась ему ногтями в плечи. — Я люблю тебя, Пер, я тебя люблю!
— Я тоже тебя люблю, — задыхался Пер, который пытался не слишком поддаваться возбуждению, так как боялся, что вот-вот подойдет парковщик и постучит в стекло.
Фрэнси кончила и обмякла на нем. Пер, который еще не успел получить оргазм, продолжал двигаться в ней, уже почти спящей. Она всегда засыпала после оргазма. Лежала и сладко похрапывала. Его личная мягкая игрушка. Пер уже был на грани, когда у жены зазвонил мобильник. Она слезла с него и ответила на звонок. Это был Юханссон.
— Че-е-ерт! — заныл Пер, смотря, как спадает эрекция.
Ему пришлось быстро натянуть трусы и брюки.
— Девку, которая выпрыгнула из окна, звали Светлана, приехала с Украины, — сообщил Юханссон, — двадцать один год, числилась студенткой в университете на английском отделении. Уже полгода в розыске.
— В розыске? — удивилась Фрэнси, изловчившись натянуть трусы.
— Вероятно, жертва секс-трафика.
— Но Элизабет никогда не стала бы…
— Возможно, не она сама…
— Ронни Д.?
— Я не знаю. Но ты все-таки его спроси.
— Ладно.
— Я еще позаботился о том, чтобы ни Джимми Пафф, ни две другие девки не стали трепаться о «Женском рае».
Джимми Паффу отправили в камеру фотографию сына. Но на фото голова трехгодовалого мальчика была отрезана. Аналогичные фотографии своих матерей получили и две проститутки.
— Молодец, — сказала Фрэнси, — на сегодня твой долг погашен.
— Вот спасибо!
— До связи.
Фрэнси выключила телефон и рывком тронулась. Секс-трафик. В ее собственном борделе. Вот сволочи! Кто бы это ни сделал, он скоро за это получит.
— Мне нужно уехать по работе, — сообщила она Перу, едва успев затормозить на красный свет, — высажу тебя у дома, хорошо?
Он не ответил. Фрэнси посмотрела на него и увидела, что Пер расстроен.
— Ну, дружок, что с тобой? — спросила она и погладила его по голове.
Он отстранился. Хотел, чтоб его оставили в покое. Разве так занимаются любовью?
Отвечать на звонки во время секса? Какая же она эгоистка!
— Я пешком дойду, — пробормотал он и вышел из машины, хлопнув дверью как раз перед тем, как зажегся зеленый свет.
Фрэнси задумалась, не понимая, что с ним такое. Сзади посигналили, и она тронулась. Да ладно, ничего страшного. Иногда у него бывает плохое настроение. Прогуляется и отойдет. Особенно (если она не ошиблась, посмотрев на тучи) под проливным дождем. Сама она любила гулять под дождем, это очень бодрило тело и проясняло ум.
Она позвонила Крошке Мари.
— Да?
— Собирайся.
— Куда?
— К Элизабет.
— Хорошо.
Уже через десять минут она забрала Крошку Мари в двух кварталах от ее дома.
— Я тут кое-что взяла с собой, — сказала Крошка Мари и поставила в ноги позвякивавшую железом спортивную сумку.
— Отлично, — похвалила Фрэнси. — А что у тебя с бровями?
— Я их выщипала. Хотя, по-моему, перестаралась.
— Сильно перестаралась. Выглядишь как идиотка. Зачем делать это самой? Я же говорила тебе, сходи к моему косметологу!
— Я люблю все делать сама. А если тебе так любопытно, могу рассказать, что мне надо привести себя в порядок перед свиданием вслепую.
— Свидание вслепую?
— Джим с Луизой подогнали мне какого-то парня, вроде как очень милого, симпатичного, отсидевшего… ну, и все такое.
— Когда это будет?
— Двадцать шестого.
— Что ты наденешь?
— Что-нибудь сдержанное, но удобное и элегантное.
— Надеюсь, не юбку?
— Почему нет?
— У тебя ноги, как у штангиста.
— А у тебя живот как у беременной.
Женщины зло посмотрели друг на друга. Обеим было совершенно ясно, что они ведут себя как дети, но именно так они общались друг с другом — иногда по-детски, но очень грубо, обижая друг друга.
— Я не хотела… — извинилась Фрэнси, остановившись на некотором расстоянии от борделя.
— Я тоже, — ответила Крошка Мари.
Обе замолчали, потом взялись за руки. Сестры. Навсегда. До самой смерти.
Как ни в чем не бывало, они вышли из машины, прошли через гараж и поднялись на лифте в «Женский рай», где одетая в корсет брюнетка тут же проводила их в кабинет Элизабет. Девочек и клиентов в соседних комнатах нельзя было беспокоить расспросами. Сейчас у Фрэнси и так будет на руках полный список мужчин (и женщин), которые приходили в «Женский рай» за последний месяц, так что она скоро все узнает.
Крошку Мари, как всегда при посещении этого заведения, начало мутить. Годы работы проституткой оставили в ее душе глубокие шрамы, от которых ей никогда не избавиться.
Боль. Унижение. Незащищенность.
Она несколько раз так глубоко вдохнула, что закружилась голова. Этому приему она научилась у Фрэнси, а той посоветовал его доктор Лундин как средство спасения во время панических атак.
Помогло. По телу Крошки Мари разлился покой, неприятные ощущения исчезли.
Да, она была раньше проституткой. Проституткой-неудачницей. Но есть и удачливые шлюхи, такие как Элизабет с ее девками. Кроме той крошки, что выпрыгнула из окна.
— К тебе пришли, — объявила черноволосая красотка. Элизабет удобно раскинулась на диване в стиле рококо. Маман была занята вышиванием рождественских узоров на трусиках девочек.
Фрэнси, а за ней Крошка Мари зашли в комнату, не ожидая приглашения. Элизабет сразу же вскочила и подошла поздороваться. Сначала поцеловала Фрэнси руку, затем чмокнула ее в обе щеки. Крошке Мари она только кивнула.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласила она. — Что вам предложить?
— Кофе, — сказала Крошка Мари. — Черный и очень крепкий. Никакого печенья. Фрэнси худеет.
— Худеешь? — удивилась Элизабет и быстро просканировала взглядом фигуру Фрэнси. — А зачем? У женщины должно быть немного…
Но тут же закрыла рот. Фрэнси ее слова явно не понравились. Тело. У женщины должно быть тело. Да, но в меру!
— Ты принесешь, что надо, дарлинг? — обратилась Элизабет к красотке брюнетке, тут же отправившейся выполнять заказ.
Элизабет опять уселась на диван и показала им трусики, на которых она вышивала северного оленя с красной мордой.
— Осталось всего пара стежков, — гордо сказала она.
Элизабет, женщина лет пятидесяти, была невысокого роста, с разглаженными парикмахерским утюгом темными волосами до плеч и фигурой, напоминавшей Фрэнси о Мэрилин Монро. Обычно она носила красный халат от Хью Хефнера и тапочки с Микки Маусами. Под халатом либо вовсе ничего, либо дорогое кружевное белье «Викториас сикрет», купленное где-нибудь в Лондоне, Париже или Нью-Йорке. На носу у Элизабет сидела пара очков с простыми стеклами в толстой черной оправе, она считала, что это очень красиво и придает ей налет интеллектуальности.
От трех распавшихся замужеств у нее было четверо детей. И она по-прежнему общалась со всеми бывшими мужьями, каждый из которых потихоньку ходил к ней налево. Элизабет обладала ненасытным сексуальным аппетитом и считала себя нимфоманкой, в чем практически призналась Фрэнси. Но большим недостатком для бизнеса это не было, если учесть, что она работала проституткой с подросткового возраста. Она была удачливой шлюхой.
— Какая ты рукодельница! — похвалила ее Фрэнси и села рядом на диван.
— Да ну, это совсем несложно, — сказала Элизабет, — у меня была пятерка по труду.
— Поздравляю, — хмыкнула Крошка Мари и уселась с другой стороны от Элизабет. — А что у тебя с лицом? Подтяжку сделала?
— Может, и сделала, — ответила Элизабет и ехидно улыбнулась Крошке Мари, с которой была в довольно напряженных отношениях. — А ты, вижу, брови выщипала?
Крошка Мари промолчала. И задумалась — где ей теперь взять искусственные брови? Нельзя же идти на свидание с незнакомцем похожей на удивленную Магику де Гипноз.
— Вы, наверно, за деньгами приехали, так? — спросила Элизабет и продемонстрировала трусики с уже готовой вышивкой «Северный олень с красной мордой». — Месяц был удачный. Будешь довольна, Фрэнси.
Она встала и пошла за деньгами, хранившимися в сейфе в дальнем конце комнаты. Уже через минуту на коленях Фрэнси лежал черный портфель. Она его открыла, и Крошка Мари присвистнула.
— Сколько здесь? — спросила Фрэнси, пролистав пачку тысячекроновых купюр.
— Почти триста тысяч, — ответила Элизабет.
— После вычетов?
— Да, и я, и девочки свое получили.
— Ты молодец.
— Мы молодцы, Фрэнси. Мы с тобой.
Фрэнси защелкнула портфель и поставила его на пол.
— Девка, что выпрыгнула из окна номера Джимми Паффа, была жертвой торговли людьми, — сказала Фрэнси, не глядя на Элизабет. — Как так получилось, что в твоей конюшне оказалась такая лошадка?
Наступила тишина. Вопрос повис в воздухе. Как лассо, готовое стянуть горло Элизабет, чье напрягшееся лицо покрылось каплями пота.
— Я… — Она начала говорить, но прервалась, потому что в комнату впорхнула черноволосая лань с тремя чашками черного кофе, которые она поставила перед ними на стол.
— Я бы никогда не стала использовать бедную девочку, которая не хочет добровольно раздвигать ноги, — продолжила Элизабет, когда лань ускакала. — Ты же меня знаешь, Фрэнси! Мне нужны девки такие, как я сама. Которым это нравится, и они за это получают кучу денег.
Вновь повисла пауза. Элизабет была зажата с двух сторон Фрэнси и Крошкой Мари. Не так уж и сильно, но вполне достаточно, чтобы это было неприятно.
— Предположим, ты не врешь, — сказала Фрэнси и взяла свою чашку. — Но как тогда получилось, что ты не заметила, что эта девица не в себе?
— Я и сама не понимаю, — ответила хозяйка борделя.
Теперь Крошка Мари тоже взяла свою чашку кофе.
— Клянусь, я ничего об этом не знала, — запричитала Элизабет.
Но тут ее рот оказался заткнут кулаком Крошки Мари, при этом они с Фрэнси как бы случайно пролили каждая свой кофе Элизабет на халат и пышные бедра под ним. Элизабет попыталась завыть от боли, но у нее не очень-то вышло, а поскольку Крошка Мари второй рукой держала ее за локти за спиной, ей было даже не сдвинуться с места.
— Придется теперь нести халат в химчистку, — заметила Фрэнси, когда Элизабет уже лежала внизу, голова прижата к полу вонючей кроссовкой Крошки Мари.
— Я ничего не знала, — хныкала Элизабет, — это все Ронни Д., наверно.
— Может, и так, — сказала Фрэнси. — А может, и нет. Или вы сговорились.
— Нет!
— Заткнись! — прошипела Крошка Мари.
— Что ты знаешь о Ронни Д.? — спросила Фрэнси.
— Что он вонючий гомик! — прохрипела Элизабет.
— А это уже предрассудки. Если он голубой, совсем не обязательно, что он продает девчонок в сексуальное рабство.
— Я думаю, это он…
— Говори, что знаешь!
— Некоторые… несколько девочек, которых он привел, какие-то… слегка напуганные. Не сильно напуганные, но… ну, просто у меня возникло ощущение… Я думала, это из-за того, что они не знают шведского, но ведь они прекрасно говорят по-английски, а этого вполне достаточно в нашем деле. К тому же работали очень хорошо. Все клиенты довольны.
— Сколько ты заплатила Ронни Д.?
— По сорок тысяч за каждую.
— Бог ты мой!
— Но это не так уж много!
— Я хочу сказать, ты что, не могла соединить одно с другим?! Напуганные девочки. По-шведски не понимают. Что у тебя в башке? Опилки?
Элизабет стала похожа на набедокурившую собачку, лежавшую на полу с высунутым языком.
— Согласна, у меня что-то с головой, я такая дура, — хныкала она, — но было так много работы! Очень трудно держать под контролем двадцать баб, которые цапаются между собой, завидуют друг другу во всем, начиная от размера бюста до места за обеденным столом.
И она начала плакать. Крошка Мари раздраженно закатила глаза и втащила Элизабет обратно на диван.
— О’кей! — смягчилась Фрэнси и похлопала Элизабет по спине. — Я тебе верю. Теперь нужно как-то решить эту проблему. Узнаешь, есть ли еще девочки, которые попали сюда по ошибке. Затем соберешь шмотки и свалишь на время. Нельзя, чтобы легавые что-то пронюхали про наш бизнес.
— Но…
— Посидишь годик где-нибудь на курорте. Ты можешь себе это позволить.
— А девочки?
— Будут какое-то время в свободном полете. Выплати им хорошие бонусы, перед тем как уехать, и тогда они вернутся, когда вернешься ты.
— То есть мне не навсегда с этим завязывать?
— Нет, конечно, просто возьми академический отпуск.
— Но мне будет не хватать…
— Конечно, будет, но ты что-нибудь придумаешь. Так, все, нам пора. Спасибо за кофе, и не забудь время от времени присылать мне открытки.
Фрэнси встала, взяла портфель и первой вышла из комнаты.
— Что ты об этом думаешь? — спросила она Крошку Мари, когда обе уже сидели в машине.
— Сомневаюсь, что она о чем-то знала, — ответила Крошка Мари.
— Тогда возьмемся за Ронни Д. Вот черт! Вечно какая-то фигня случается… не одно, так другое!
— Это жизнь.
— Но это когда-нибудь кончится?
— Только если ты выйдешь на пенсию и свалишь с семьей на теплый остров.
— Я тогда умру от тоски и страхов.
— Знаю. Поэтому оставайся здесь, засучи рукава и займись как следует всей этой сволочью.
— Позвоню Джиму с Луизой.
— А мне что делать?
— Ты тогда принимайся за следующую по списку сволочь. Не беспокойся, их еще много.
Далее последовал звонок с мобильного близнецам Лорен, и, таким образом, казнь Ронни Д. была заказана.
Фрэнси открыла ключом заднюю дверь и вошла в грязное служебное помещение ресторана «Вальян», расположенного совсем недалеко от второго ресторана Кристины под названием «Нова». Стоял чад. Нужно сделать на кухне новую вентиляцию, повара уже давно жалуются, а ни Фрэнси, ни Кристина не хотели, чтоб к ним пришла санинспекция. Конечно, любую дамочку из породы «у меня такой чувствительный нос», приходившую с проверкой, можно подкупить или припугнуть, но лучше вовсе избежать любых отметок в протоколе осмотра. Чем больше таких подкупленных и/или припугнутых, тем больше потенциальных доносчиков. Красивыми обещаниями о защите свидетелей полиции порой удается уговорить кое-кого преодолеть и свой страх, и жажду денег. Фрэнси даже фыркнула. За все время в этом бизнесе она не могла припомнить, чтобы легавым удалось реально защитить кого-то из тех, кто владел действительно ценной информацией.
— Привет, сестрица, — сказала Фрэнси, войдя в кабинет Кристины.
Та подняла глаза. Она сидела, склонившись над кипами бумажек, и просматривала свою двойную бухгалтерию. Чеки, повсюду валялись чеки, половина настоящих, половина — фальшивых. Она хорошо владела искусством превращения черных денег в белые, но при этом страшно устала быть винтиком в бизнесе Фрэнси, особенно с учетом того, что получала недостаточно денег за свои труды. Но у нее не было ни сил, ни смелости выйти из игры.
Да, она боялась собственную сестру. Но очень тщательно это скрывала.
— Тебе надо нанять бухгалтера, — предложила Фрэнси, поставив свой портфель на стол прямо в кучу чеков.
— Я никому не доверяю, — ответила Кристина и открыла портфель.
— Неплохо, да?
— Да уж.
— Можешь взять себе двадцать пять процентов. К Рождеству, так сказать.
Кристина кивнула, закрыла портфель и поставила его на пол. Затем вернулась к своей бухгалтерии. Двадцать пять процентов. Неплохо. Все-таки всю грязную работу делала Фрэнси. Но больше всего Кристина мечтала о том, чтобы иметь больше влияния на дела Фирмы. Она ведь тоже не лыком шита, просто Юсеф не дал ей возможности проявить себя, и она никак не могла с этим смириться. Фрэнси всегда была номером один. Или скорее неизбежной альтернативой с тех пор, как Юсеф осознал, что сына у него не будет.
К младшей сестре Фрэнси испытывала смешанные чувства. С одной стороны, грусть утраты, с другой — что-то, граничившее с презрением. В жизни Кристины преобладало одно чувство — зависть. Она была слабой и неизменно ему поддавалась. Конечно, и сама Фрэнси завидовала то одному, то другому, но не с таким размахом, как Кристина.
— Ты уже купила подарки? — поинтересовалась Фрэнси.
— Да. — Кристина ответила, не поднимая глаз.
— А что ты купила? Чтобы я не купила то же самое.
— Папе — диск Фрэнка Синатры, маме — абонемент на массаж, Роберту — спа-уик-энд для двоих, Перу — айпод, всем детям, кроме Бэлль, по компьютерной игре, а ей — плюшевого мишку.
— Отлично.
Фрэнси помешкала минуту, надеясь, что, может, случится чудо. К примеру, сестра ей улыбнется. Возникнет чувство близости. Но нет. Между ними по-прежнему старая знакомая пустота.
— Увидимся в сочельник, — бросила Фрэнси и ушла.
— Это вредно для экологии, — заявил Адриан, увидев кучу оберточной подарочной бумаги, окружавшую Фрэнси.
Было предрождественское утро, она сидела на полу кабинета и открывала пакеты, присланные ей со всех концов города.
Судья Берг прислал традиционную коробку шоколада, судья Грёнлунд — хрустальную люстру (надо повесить ее где-нибудь в казино), Юханссон — подарочный сертификат на посещение шикарного спа, Джим с Луизой расщедрились на весьма аморальную норковую шубу, Элизабет прислала такой же халат, как у нее, Оливер с Джейн — билеты на шоу Джо Лаберо, Бенни — как обычно украденную с аукциона Буковски картину, разные боявшиеся ее мелкие жулики прислали деньги, жулики покрупнее, желавшие сохранить с ней хорошие отношения, прислали побольше денег, а ювелир Ульссон прислал кое-какие побрякушки, которые она немедленно определила в ячейку сейфа под названием «для взяток». Многие тщеславные женщины-юристы отнюдь не гнушались крадеными драгоценностями.
— Зато людям приятно, — ответила Фрэнси, перестав открывать подарки.
— Как это? — удивленно спросил Адриан, который выглядел просто очаровательно в сшитом на заказ костюме, который вовсе не был тесноват, как ему казалось.
— Ну, всем приятно получать подарки!
— Мне нет. Я не хочу никаких подарков на Рождество.
— Ну что ты, конечно хочешь!
— Нет!
— Адриан, что ты…
— Меня тебе не купить.
У Фрэнси отвисла челюсть. Где он это подхватил? В Интернете? Реплика из какого-нибудь фильма, которые он скачивает в свой ноутбук? Он глотал все подряд, начиная от масштабных костюмных драм и кончая фильмами о животных, космосе и экологии. Он смотрел все фильмы, которые шли в кинотеатрах за месяц. Во Всемирной паутине Адриан ориентировался лучше, чем Фрэнси, Пер и Наташа, вместе взятые. А Наташа все-таки была недоучившимся в Таллинском университете программистом.
— Но, мой родной, — Фрэнси открыла Адриану объятия, — садись, давай поговорим.
— Не хочу, — ответил мечтавший об этом Адриан.
— Ну, пожалуйста.
Адриан покачал головой, но стал пробираться к ней через ворох скомканной оберточной бумаги. Они обнялись. Недолго, но обнялись. Потом она угостила сына швейцарскими шоколадными пралине, уж от них он никак не мог отказаться. Фрэнси улыбнулась и погладила Адриана по голове. Его, как и любого другого, можно подкупить.
Грейс с Антоном сидели на скамейке в церкви Святой Клары, она — в толстой лисьей шубе, которую раньше очень любила, а теперь стеснялась носить, он — в пуховике, который был ему на три размера велик. Он выкопал его в контейнере, куда складывали вещи для бездомных. Грейс сцепила одетые в перчатки руки. У Антона руки были сухими и потрескавшимися от холода, но у него теперь тоже появились теплые перчатки — Грейс подарила.
Антон время от времени заходил в эту церковь погреться и попытаться вновь поверить в Бога. Приятно винить в своих бедах нечто неопределенное, равно как и искать у него утешения. Сейчас они молились вместе с Грейс, молились ниспослать им милость и покой накануне Рождества, а также благодарили Бога за Сына, которого Он послал на землю. Сказать, что Иисус сделал Антону много добра, было нельзя, но почему бы и не благодарить время от времени божеств, попадающихся на твоем пути.
— Как твои дела? — спросила Грейс после окончания молитвы.
— Да ну, ломка, сама знаешь, — ответил Антон и показал свои исколотые вены.
Уже прошло пять лет с того момента, как он совершил первую большую ошибку, согласившись уколоться, когда ему предложил это ныне уже мертвый приятель. Очень уж заманчиво звучало обещание, что на какое-то время он сможет забыть обо всех скорбях. И первый приход действительно был просто волшебным. Антон по-прежнему его вспоминал. Когда героин распространился по телу, все вокруг вдруг стало невероятно прекрасным. Цена за это, правда, оказалась слишком велика. Даже сейчас, сидя рядом с ниспосланным ему неизвестно откуда ангелом, он не чувствовал покоя. Внутри все кричало от боли. Каждая мышца ныла. Мозг был готов взорваться.
— Как бы ты отнесся к тому, если бы я попыталась устроить тебя в какой-нибудь реабилитационный центр? — спросила Грейс.
— Разве это возможно? — удивился он.
— У меня есть связи.
— Понятно.
— Точнее, у моей дочери.
— Ты такая хорошая. Почему ты так добра именно ко мне?
— Ты тоже хороший, Антон.
— Нет, я отвратительный. Полное ничтожество. Меня трахает, кто попало… с детства… а теперь я еще и наркоман. Папаша был алкашом, его дружки тоже меня имели, и я стану таким же, как он. А заодно и педофилом.
— Ты никогда не тронешь ребенка.
— Да, не трону, я же просто торчок.
Он наклонился вперед и сложил руки на затылке, словно пытаясь защититься.
— Черт, — простонал он, — чертов торчок, Грейс… И это жизнь, моя жизнь? И все? Черт!
— Тише, — успокаивала его Грейс, гладя парня по спине. — Мы же в церкви!
— Прости! Прости меня, Грейс! Господи, прости меня. Прости, прости…
И он начал раскачиваться все быстрее, потому что ему было необходимо срочно всадить в вену толстую иглу.
— Мне надо идти, — встав с места, сказал он. — С Рождеством тебя!
И пошел по церковному проходу к выходу. Грейс — за ним. Она пыталась заглянуть ему глаза. Они как-то странно, даже неприятно блестели.
— Антон, а ты не можешь… — попыталась сказать Грейс, — не можем ли мы еще поговорить? Я хочу попробовать тебе помочь, уже сегодня. Мы бы могли куда-нибудь поехать и положить тебя…
Ничего не ответив, Антон ускорил шаг, потому что хотел поскорее избавиться от Грейс, избавиться от всех этих душеспасительных разговоров про лечение. Доза. Ему нужна доза. Кайф стоил всех ломок на свете. Он чувствовал голод и жажду и хотел, чтобы его окружило волшебство и он бы парил и парил в другом мире.
Грейс остановилась, смотря ему вслед. Его словно подменили. В одну секунду он превратился из Антона, который ей так нравился, во что-то жуткое, в человека, который пройдет по трупам, чтобы получить то, что ему нужно.
Вот во что превращает людей «товар» Фрэнси.
Вот почему Антон вынужден продавать кому попало свое тело, лишь бы получить деньги.
Она засунула руку в карман шубы и достала конверт, который собиралась отдать Антону. Пятьсот крон. Не так уж много, но на эти деньги он мог бы купить еды и, может быть, новый свитер. И Грейс положила конверт обратно в карман, подумав: хорошо, что она не успела ему его отдать, он бы все равно купил на эти деньги наркотики.
Рождественский ужин у Грейс и Юсефа прошел как обычно. Еды на столе хватило бы на целый полк, играл диск с рождественской музыкой, чтобы порадовать детей. Юсеф посвятил Грейс тост и сам так расчувствовался, что заплакал. Все, кроме Пера, наворачивали зельц, дрожавший в желе, Адриан объявил, что он вегетарианец, Юсеф чокался чаще обычного, Грейс пыталась объяснить детям настоящее значение Рождества, Фрэнси с Кристиной то и дело просили передать друг другу соль, при этом не разговаривая, а Пер и муж Кристины, Роберт, поспорили о том, кому попадется миндаль в порции рождественского пудинга, а потом долго сидели и хихикали, уперевшись друг в друга головами.
Затем по телевизору показали мультики про утенка Дональда, но никто из детей особого интереса к нему не проявил. Нынешние дети и так каждый день смотрели столько мультфильмов, что еще один погоды не делал. Фрэнси, сидя на диване с Бэлль на руках, вдруг почувствовала приступ ностальгии. Они с Кристиной когда-то давно сидели в метре от телевизора и, затаив дыхание, следили за приключениями утенка и компании. И набивали рот конфетами, потому что в то время конфеты им давали только на Пасху и на их дни рождения. Обе дочки Кристины… и Адриан тоже, конечно, без устали хватали то шоколад из коробок, то карамель из вазочек, однако они не приходили в восторг от каждого нового вкуса, ведь сладости им доставались почти ежедневно.
«Было ли раньше лучше? — задумалась Фрэнси, посмотрев на Бэлль. — Как ты считаешь, сокровище мое?»
И почувствовала на себе и дочери взгляд Адриана. Тот же взгляд, который Кристина бросала периодически на Фрэнси и Юсефа. Тот же взгляд, которым Фрэнси смотрела в воображении на своего, не родившегося брата, но в том-то и дело, что он не родился.
Когда Фрэнси было пять лет, Грейс ходила с большим животом. Но потом живот исчез, а никакого малыша в доме не появилось. А Грейс еще целую вечность, как тогда казалось, лежала в больнице, и после такого тяжелого выкидыша ее матка уже не могла выносить ребенка. Юсеф впал в отчаяние, ходил по дому как привидение, не смотрел ни на Фрэнси, ни на Кристину, плакал по ночам. И с тех самых пор Фрэнси стала делать все, чтобы показать отцу, что она такая же достойная наследница, как и ее не родившийся брат.
— А когда Санта-Клаус придет? — загалдели дочки Кристины, как только закончился мультфильм про утенка Дональда.
— Хо-хо, а тут есть послушные детки? — послышался характерный бас дедушки Юсефа.
— Есть, есть! — завопили девочки.
Адриан закатил глаза, дав понять, что считает их дурами. Может, они еще поверят байке бабушки Грейс, когда она скажет, что дедушка вышел погулять. Затем последовала оргия материализма, и больше всего подарков досталось Адриану.
Легкий на подкуп, он спешно вскрывал упаковки, издавая при этом восторженные возгласы. Легкий на подкуп, но не хотевший быть купленным, он заработал приступ боли в животе, потому что его начала мучить совесть. Он был совсем ребенком, но он решил преодолеть свое эго. Адриан принял решение. Он не будет, как мать, копить земные сокровища, мотивируя это тем, что хорошо их иметь, и чем больше, тем лучше.
Когда последняя коробка была вскрыта и Адриан, увидев, что кузины повесили нос из-за того, что больше ничего нет, вдруг потерял к подаркам всякий интерес. И ушел оттуда. Залез под гигантскую елку высотой почти три с половиной метра. Погладил игольчатые ветки. Ему захотелось стать лесным жителем, кормиться дарами природы. Как много он видел фильмов о людях, которые сколько угодно могут жить в дикой природе. И это производило на него гораздо большее впечатление, чем все кредитные карты Фрэнси, ее влиятельные друзья, горы тысячных купюр и бриллиантов в сейфе, дом, набитый дорогими картинами, статуэтками и прочими глупостями.
Адриан, выглядывая из-под еловых веток, встретился глазами с бабушкой Грейс.
Они были очень близки, бабушка и внук. Думали одинаково. Смотрели на мир одинаково. У обоих вызывало душевную аллергию то окружение, в котором они жили. Но она сдалась, потому что очень любила дедушку Юсефа. А Адриан не собирался становиться как она. Нет, при первой же возможности он вырвется на свободу. Уйдет в леса. Построит бревенчатую избу. Будет ловить рыбу, охотиться с луком и копьем. Его будет греть солнце, поливать дождь и бить град. Но он не замерзнет, когда пойдет снег, потому что будет согрет внутренним пламенем свободы.
После встречи Рождества у родителей Фрэнси, отправив Пера с детьми домой, поехала на такси к Крошке Мари. Это была их незыблемая традиция — сидеть на диване в цветочек в гостиной Крошки Мари, пить безалкогольный глинтвейн и обмениваться подарками, прослезившись от звуков Рождественской оратории Баха.
Как обычно, Крошка Мари получила в подарок новый пистолет, на этот раз «смит-энд-вессон», а Фрэнси, как обычно, был подарен ужин на двоих из девяти блюд в ресторане Оперного театра. Не очень хорошая идея, особенно если учесть, что она пыталась худеть, но праздничное настроение нарушать не хотелось, поэтому она радостно поблагодарила свою подругу.
— Кстати, о еде, вчера я наткнулась на Бенни на Сенном рынке, — поведала Крошка Мари, — у него вся подкладка пальто была увешана колбасой из мяса северного оленя. И я купила палочку.
— Как там у него дела? — поинтересовалась Фрэнси.
— Да так, ничего вроде. Но его чуть не взяли на воровстве сервизов из «ЭнКо», так что он сейчас сидит тихо.
— Мне бы, кстати, не помешал новый сервиз.
— Так у тебя же есть несколько.
— Это для Наташиных родителей. Она говорила, что им нужен сервиз.
— Нет проблем. Я скажу Бенни.
— Отлично.
— Хочешь еще глинтвейна?
— Да, давай.
— Сейчас принесу.
Крошка Мари отправилась на кухню. Тут зазвонил телефон Фрэнси. Это был Пер.
— Здесь голова! — орал он в трубку. — Отрезанная голова, твою мать!
Оказалось, что это голова Оливера, отрубленная одним ударом, в каждую ноздрю было засунуто по крупному бриллианту, а рот набит золотыми цепочками.
На листочке, приклеенном к голове Оливера, написали: С Рождеством! От Зака.
«Кто такой Зак?» — думала Фрэнси, сидя на полу прихожей с коробкой на коленях, из которой на нее неподвижно смотрели глаза Оливера. Она не плакала — не получалось. Только тяжело дышала, пытаясь вернуть способность мыслить стратегически. Но способность не возвращалась. Ее выбил из колеи кто-то неизвестный, желавший ей зла, к тому же пронюхавший, где она живет, и сумевший преодолеть все ее охранные барьеры. Посылку положили перед входной дверью, и ее успело припорошить искрящимся снегом.
«Это связано с Ренманом», — размышляла Фрэнси. Должно быть, Ренман снюхался с этим таинственным Заком. Возможно, именно этот Зак и сбил ее с ног в туалете универмага «ЭнКо». Или кто-то из его дружков. Если таковые имеются, хотя она почти не сомневалась, что он действует не один.
Отнюдь не один.
— Я могу что-то сделать? — спросила приехавшая с ней вместе Крошка Мари.
— Забери это, — попросила Фрэнси и протянула ей жуткую посылку.
— Что мне с этим делать?
— Понятия не имею.
— Может, Джейн отвезти…
— Не знаю!
— О’кей. Прости. Я поехала. Созвонимся.
И Крошка Мари ушла. Фрэнси осталась одна сидеть на полу в прихожей, так и не сняв верхнюю одежду и обувь. Где-то в доме Пер, Адриан и Наташа сидели вместе и пытались помочь друг другу пережить полученный шок. Бэлль спала в кроватке в счастливом неведении о жутком подарке.
Фрэнси бродила по заснеженному саду. Небо было в дымке и какого-то неприятного серого цвета. У нее замерзли ноги, несмотря на белые дутые сапоги. Пуховик на ней тоже был белого цвета. И белая шапочка. Казалось, она хотела превратиться в ангела в надежде, что все черти испугаются и разбегутся при виде ее… или на худой конец обратятся в правильную веру.
Ей было страшно. Страшно до жути. Ей казалось, что голова Оливера, словно пушечное ядро, пробивает в ней дыры то там, то тут.
В следующий раз они нападут на кого-нибудь из ее близких. Возможно, на Пера или на детей.
Фрэнси справилась с рвотным рефлексом, но ей пришлось сесть на корточки и опереться руками о землю. Мысли о смерти страшно ее пугали. Пустота. Ничто. Ее, Фрэнси, больше нет. Ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний… ничего. Разумом этого было не объять. Самое страшное, что можно себе представить. И никто, ни одна живая душа не смогла бы ее успокоить или убедить, что нечего бояться. Мама говорила, что хотела бы умереть и посмотреть, что будет потом. Но Грейс верила в Царствие Небесное. Она верила всем библейским сказкам про зеленые луга, пастырей и агнцев. В ее мире все было так просто. Бог добр и справедлив. Душа бессмертна. Убийства — зло. Богатые — эгоисты. Бедных жалко. Алкашей и наркоманов — жалко. Безработным просто не повезло. Никто из живущих на пособие не обманывает государство. Шлюхи несчастны: их подвергали сексуальной эксплуатации еще в детстве. И все в таком роде.
Фрэнси очень любила мать, но ее тошнило от ее двойной морали. Если она всерьез думает так, как говорит, то давно уже должна были съехать с шикарной квартиры на площади Карлаплан и поселиться среди городских бездомных.
— О господи… — тяжело задышала Фрэнси, когда почувствовала новый приступ смертельного страха.
Как будто у нее внутри проворачивали толстый болт.
Ужас!
Она открыла глаза. Воздуха не хватало. Вцепилась руками в снег. Искала спасения.
Послышались шаги.
Юсеф прошел через охраняемую калитку и направлялся к ней. Фрэнси встала и стала ждать. Когда он наконец-то подошел, она обхватила отца руками и прижалась головой к его груди. Больше не было сильной и могущественной Фрэнси. Осталась девчушка, по-прежнему зависящая от отца. И она этого не стеснялась. А здесь и сейчас отбросила весь свой стыд и позволила, чтобы отец о ней позаботился, а он был только рад вмешаться.
Юсеф скучал по тем временам, когда дочки были маленькими и нуждались в нем.
Теперь обе были самостоятельными деловыми женщинами, которые все реже ему звонили и просили совета. Но нынче Фрэнси нуждалась в его помощи, и она ее получит.
— Что мне делать? — спросила она, слегка успокоившись.
Отец ответил не сразу.
— Собирай свое войско, — ответил он, — усиль защиту семьи. Не подавай виду, что боишься, не выдавай своих чувств, не знай пощады к тем, кто окажется твоим врагом. Медовый месяц прошел. Началась война.