По обе стороны от Джейн стояли ее дочери, сын — наискосок за спиной. Она была похожа на огородное пугало в трауре, нос покраснел от бесконечного сморкания. В ушах сверкали бриллиантовые капельки, подаренные ей на сорокалетие Оливером и оплаченные Фрэнси, но об этом она, конечно, не знала. Руки в перчатках судорожно сцеплены, темно-каштановые блестящие волосы развеваются на ветру, лезут в лицо. Она казалась еще более худой, чем обычно, хотя худеть дальше было некуда. Острые скулы торчали, глаза казались запавшими и покраснели от слез.

Фрэнси впервые почувствовала к Джейн искреннюю нежность вместо той зависти, что загорелась в ней в их последнюю встречу. Пастор монотонно читал молитву, с неба капал жиденький дождик, а на развесистых кладбищенских кленах гроздьями сидели вороны и громко каркали. Если бы у Фрэнси с собой была ее снайперская винтовка, она непременно разогнала бы их. Но винтовки не было, было горе, оказавшееся сильнее, чем она ожидала. В памяти всплыло все, что было пережито вместе с Оливером.

Однажды они ходили вдвоем в оперу и оба плакали, слушая арии Кармен.

Как-то раз они сильно напились на корпоративной вечеринке, на которую Оливер ее пригласил, и танцевали вместе на столах, а потом шли ночью по улице и смотрели на звезды. Вместе болели за «Арсенал» в матче против «Тоттенхэма» у нее дома перед гигантским телевизором во всю стену. Когда они смотрели игры английской премьер-лиги, тот, кто болел за проигравшую команду, должен был потом произнести хвалебную речь в честь выигравшей.

Одно время они почти ежедневно обедали вместе в «Лондоне», простом милом кафе, где Фрэнси всегда заказывала медальоны из вырезки, а Оливер — антрекот, густо политый беарнским соусом. Как правило, они рассказывали друг другу о личной жизни. О проблемах в браке, о трудностях и радостях воспитания детей, о требованиях и ожиданиях стареющих родителей, о еще живых и не собиравшихся умирать юношеских мечтах, и у них всегда было чувство, что они все еще молоды, и в то же время им казалось, что жизнь бежит с умопомрачительной скоростью. Он говорил, что его любовь к Джейн только усиливалась и дети сделали их еще ближе. Она рассказывала о своей ослабевавшей любви к Перу и о том, что ее единственный ребенок, Адриан, — причина их отдаления друг от друга, потому что у обоих уже нет ни времени, ни сил на то, что раньше было их «мы».

Он советовал не ждать, что все изменится, и развестись, чтобы не терять еще год жизни. Она сама думала об этом. Уже будучи беременной Бэлль, она даже заготовила слова: «Это не потому, что ты плох, ты — замечательный, просто я чувствую, что мы отдалились друг от друга». Потом все само сошло на нет. Но слова Оливера засели в ее голове, и она помнила о них, даже когда они с Пером занимались любовью.

Она вспомнила, как они с Оливером поцеловались. Это случилось после затянувшейся партии в покер в ее казино. Оба выпили немало коктейлей. И поскольку играть на деньги они оба не хотели, стали играть на рукопожатие, объятие, поглаживание по голове или поцелуй, как раньше играли «в бутылочку» в школе. Такой вариант предложил Оливер, и Фрэнси это польстило. Во время игры они часто встречались взглядами. Фрэнси почувствовала себя привлекательной и желанной. Он выиграл, в основном потому, что она поддавалась. И потребовал у нее поцелуй, как она и предполагала. Сама-то она потребовала дурацкое объятие или что-то в этом роде. Ведь они же были просто друзьями.

И еще долго после того случая она, лежа по вечерам, фантазировала на тему секса с Оливером. Но фантазии так и не сбылись, и теперь она уже никогда не узнает, как бы это могло быть на самом деле. Не забыла она и того, как он развлекал ее фокусами, когда она рожала Бэлль. Естественно, она тогда обзывала его и ругала последними словами, но все равно была очень рада, что он рядом.

Фрэнси вновь посмотрела на Джейн, которая в этот миг подошла и бросила розу на опускавшийся в землю гроб. Ее дочери и сын сделали то же самое. Пастор сказал еще несколько слов, и настала пора идти пить кофе. Фрэнси не могла остаться на поминки, поэтому подошла к Джейн и взяла ее за руку в перчатке.

— Я очень сочувствую твоему горю, — произнесла она.

Джейн кивнула и взглянула на нее темными блестящими глазами. У нее было лицо изможденной девочки, казалось, что кожа вот-вот начнет трескаться, она даже не смогла наложить тушь на длинные невесомые ресницы.

— Я могу что-то сделать для тебя и девочек? — спросила ее Фрэнси.

Джейн медленно покачала головой. Она была где-то не здесь, словно в полусне.

— Может, ты не в курсе, — начала Фрэнси, — но у нас с Оливером были кое-какие общие дела, и часть его гонораров еще не выплачена, поэтому…

Взгляд Джейн оставался пустым.

— В общем, возможно, тебе в ближайшие дни придет чек на крупную сумму, — продолжила Фрэнси. — И если тебе еще что-то понадобится, просто дай знать.

— Думаешь, меня волнуют деньги? — надтреснутым голосом спросила Джейн.

— Нет, просто… — побормотала Фрэнси.

— Думаешь, меня волнует хоть что-то, кроме того, что он мертв?! — заорала Джейн.

Фрэнси отступила назад, но Джейн тут же подступила к ней вплотную, схватила ее и стала трясти, крича и брызгая слюной ей в лицо.

— Фрэнси, кто?! — вопила она. — Кто это сделал?! Ты же должна знать… с твоими темными делишками! Думаешь, я слепая и глухая, да?!

— Мама, не надо!

Одна из дочерей стала тянуть Джейн назад. Джейн разразилась дикими рыданиями, и дочь быстро увела ее в церковь, но та, оглядываясь, продолжала бросать в сторону Фрэнси яростные взгляды.

Тяжело ступая, Фрэнси ушла с кладбища. Тяжесть была от горя и возмущения. Что Джейн могла подозревать?

Следует ли разузнать, что ей на самом деле известно? Позаботиться о том, чтобы она держала рот на замке? Хотя, учитывая то, что случилось с Оливером, Джейн с детьми, пожалуй, будут вести себя осторожно. Фрэнси решила пока никаких серьезных решений не принимать.

Уже выйдя с кладбища и подходя к стоянке, она заметила двух мальчишек, которые провожали ее взглядом. На вид им было лет по десять. Симпатичные. Но почему они так на нее таращатся? Хотя нет, они смотрели куда-то мимо, и вдруг сорвались и побежали наперегонки. Фрэнси села в машину и уехала оттуда. Стала думать об Адриане и вспоминать слова Нетты о том, что он на переменках ни с кем не общается. Да он и дома не очень-то общается. Никогда не был в гостях ни у одного одноклассника, никогда не просил разрешения привести кого-то домой. Вроде бы ему нравилось играть в футбол, но он никогда не рассказывал о товарищах по команде, ни с кем из них не подружился.

Она как-то не задумывалась об этом до сих пор. А надо было. Но все время было столько дел по работе, а теперь еще эти похороны.

Проголодавшись, она заехала в «Макдоналдс» и быстро съела салат «Цезарь» без соуса. Сыр она тоже из него вынула, затем запила кофе таблетки для сжигания жира, купленные в Интернете, потому что решила — нужно хотя бы попробовать. Она принимала их уже неделю, и пока единственным результатом был сильный запор, но это ее не очень пугало, потому что она страдала ими еще во время беременности.

В любом случае, Перу она про таблетки ничего не скажет. Потому что он наверняка начнет ныть, что они попадут в грудное молоко и Бэлль отравится. У него вечно была эта паранойя. Детям ничего не будет, если они съедят немного какой-нибудь дряни, все равно им придется к этому привыкать.

Поев, она села в машину, включила радио, по второй программе передавали отрывки из «Реквиема» Моцарта. Стресс начал отпускать, мысли и тело стали спокойнее. Она прощает Джейн. Оставит ее в покое. Пошлет ей солидный чек в надежде, что, оттолкнув одной рукой, она примет его другой.

Что касается Адриана, то нужно как можно скорее сесть и спокойно с ним поговорить. Объяснить, что если никто не предлагает ему дружить, то нужно выйти на улицу и самому познакомиться с ребятами. Сидеть дома и плакать — дорога в никуда.

Фрэнси выключила музыку и решила ехать. За покупками. Сегодня это ей казалась весьма привлекательным занятием.

Ким Иеркерс был приятным сорокапятилетним трансвеститом, большую половину жизни занимавшимся торговлей оружием. И хотя многие в гангстерских кругах смотрели на него свысока из-за того, что он разгуливал в розовых гетрах и балетных пачках, но все его уважали за профессионализм и знание дела, потому что он мог достать все что угодно в приемлемые сроки. Фрэнси заказывала у него все, от вертолетных пулеметов и базук до отравленных стрел и восьмиметрового питона. Змею она запустила в каюту шикарного круизного лайнера, в которой спокойно спал Сеппе, бывший бармен ее казино, пребывавший в уверенности, что удачно сбежал с месячной выручкой, намереваясь потратить ее где-нибудь на вест-индских островах.

Ким уже давно жил в небольшом доме в Сольне, и Фрэнси никогда не слышала, чтобы у него был близкий друг или он с кем-то встречался. Пару раз она встречала его в городе. И он всегда был один. Они кивали друг другу, но не останавливались, чтобы поговорить. Ким всегда казался незащищенным, несмотря на его почти наглую манеру общаться и вызывающий стиль одежды. Причиной его незащищенности было одиночество. Все оружие мира не смогло бы ему помочь от него защититься, только люди, но как раз их-то он и не притягивал, за исключением тех, кто вел с ним бизнес. Фрэнси хотела пригласить его как-нибудь к себе на ужин, но потом осознала, что отнюдь не была доброй самаритянкой.

— Дарлинг, ты такая же красотка, как всегда! — воскликнул Ким и поспешил чмокнуть ее в щеку. — Черное платьице тебе очень к лицу. Хочешь чего-нибудь выпить?

Парик, на этот раз черный, был завязан узлом высоко на затылке, и в него была воткнута шпилька. Одет Ким был в нечто, напоминавшее кимоно. Видимо, у него был сейчас период гейши. До этого он увлекался образом балерины, а еще раньше носил строгие деловые костюмы, как у адвокатесс.

— Я с похорон, — сказала Фрэнси. — Нет, пить не буду, я кормлю.

— Ах да, у тебя же родилась малышка. Грудь выглядит огромной. Это «D»?

— Прошу прощения?

— Размер чашки теперь у тебя «D»? Хотя нет… все-таки, наверно, «С»?

— Понятия не имею.

— Ты не меняешься! Полная неинформированность обо всем, что не касается бизнеса! А хочешь посмотреть кое-какие новинки, я прав?

— Не обязательно новое, главное — эффективное.

— Понимаю.

Они спустились в благоустроенный подвал, в котором Ким устроил спальню. Рядом с односпальной кроватью стояли аквариум и прислоненная к стене рамка с фотографией его покойной овчарки Соломона. Ким отодвинул платяной шкаф и открыл находившуюся за ним дверь.

Они вошли в оружейный склад.

— Позавчера мне пришла поставка от Ясмин, — пояснил Ким. — Классные штуки. Взгляни на автоматы. Несколько человек могут положить ими целую армию.

Ясмин была бывшей военнослужащей израильской армии. Теперь она занималась подкупом высоких военных чинов, которые сливали ей кое-что из новейшего ассортимента и помогали вывозить это из страны. Ким познакомился с ней, когда работал сборщиком апельсинов в одном кибуце, тогда ему было двадцать пять, и он решил годик отдохнуть от торговли оружием. После знакомства с Ясмин мысли о том, чтобы сменить профессию, быстро улетучились. Они прекрасно спелись и делали теперь огромные деньги на совместном бизнесе. И если Ким не сменил свой дом на более фешенебельный, то только потому, что соседи уже давно перестали косо на него смотреть и думать, что он педофил, охотящийся на их детей.

— Отличные штуки, — согласилась Фрэнси, осмотрев автоматы. — Беру четыре. Еще мне надо несколько хороших пистолетов. «Магнум» мне надоел. Слишком неуклюжий. Красивый, но неуклюжий.

— Разнообразие красит бытие, — выдвигая ящик, изрек Ким.

Там лежали новенькие пистолеты, прямо с оружейных заводов.

Фрэнси доставала их один за другим. Поглаживала приклады, пробовала курки, осматривала у каждого ствол и дуло. «Курок — чувствительный, как член», — подумала она и пошла сделать несколько пробных выстрелов по манекенам в специально устроенном помещении.

Манекенов было четыре, все обтянуты тканью, на которой были напечатаны фотопортреты. Первый — с фотографией пастора Ульфа Экмана, проповедовавшего, что транссексуалы — ужасные грешники. Второй — с Джорджем Бушем, которого Ким считал конченым кретином. Третий — с Брэдом Питтом, поскольку, с точки зрения Кима, быть таким красавцем просто неприлично. Четвертый манекен был с портретом его мамочки — по причинам, о которых он предпочитал не думать.

— Мне нравится этот, — сказала Фрэнси.

В руках у нее был пистолет «глок», на удивление легкий, несмотря на то что в магазине помещалось семнадцать патронов.

— Мне тоже, — согласился Ким. — Отдача почти незаметная, и не дает осечек, как многие другие.

— У тебя есть пистолеты-автоматы?

— Нет, но могу достать.

— Достань. Мне надо десять штук. А этих мне нужно два. Нет, давай три.

Один для себя, второй для Крошки Мари, третий для Пера, которому придется-таки научиться стрелять на случай, если нужно будет защищаться.

— Мне еще нужны штуки, которыми можно взрывать, — заявила Фрэнси. — И что-то для прослушки.

— Да-да, нет проблем, — ответил Ким и начал доставать товар.

Фрэнси подошла и встала напротив «Джорджа Буша», который уже выглядел довольно потрепанным. В него было выпущено немало пуль. Он, конечно, больше не президент, но Фрэнси задумалась над тем, каково это — обладать такой неслыханной властью. Та власть, что была у нее, не шла ни в какое сравнение с той, которой когда-то обладал этот человек. Что бы она ответила на предложение сменить свою работу на работу американского президента? Она не могла сказать точно. Например, когда Джордж Буш начал войну в Ираке, он не мог не понимать, что будет много жертв среди гражданских. Чтобы принять такое решение, требовалось больше мужества или безрассудства, чем для того, чтобы объявить войну конкурирующей мафиозной организации. Ведь в такой войне гибнут в основном отморозки, которые, кто в большей, кто в меньшей степени, и так этого заслуживают.

— А как у тебя вообще дела? — спросила Фрэнси.

Ким, державший в каждой руке по гранате, удивленно взглянул на нее.

— Ты о чем? — спросил он.

— Как твои дела? — повторила Фрэнки.

Ким не сразу ответил, потом повернулся к ней спиной:

— Все нормально, спасибо. А гранатомет тебя интересует?

— Нет.

— Только обычные гранаты?

— Да, пожалуйста.

— Сколько штук?

— Я что-то не так сказала?

— Сколько… Нет, все о’кей!

— Если я все-таки сказала что-то не так, извини меня, пожалуйста…

Молчание.

— Я беру всю партию, — сказала Фрэнси.

— А что ты собираешься взорвать? — поинтересовался Ким.

— Пока не знаю. Ты не слышал про такого Закариаса Кона?

Ким как-то засуетился и взглянул на Фрэнси довольно испуганно.

— Я надеюсь, ты с ним не ссорилась? — произнес он.

— Так ты знаешь, кто это? — спросила Фрэнси.

— Я его видел как-то раз, когда ездил в Сараево забирать товар. В самом начале войны на Балканах. Ехать туда было вообще идиотской идеей, но я тогда не понимал, насколько все серьезно. Одним из продавцов был Закариас Кон. Это была банда военных, которые воровали оружие из армии либо у противника. Совершенно сумасшедшие, полные отморозки, хвастались тем, как насиловали стариков и детей, вспарывали животы беременным женщинам и тому подобное. Мне повезло, что я сумел убраться оттуда целым. Слава богу, я догадался не ходить там в юбках и при макияже. Хорошо, что они меня не изнасиловали, когда я завязал волосы в хвост. В любом случае, я услышал о нем вновь пару лет назад. Видимо, он поселился где-то здесь, в Стокгольме.

— А ты знаешь, где именно в Стокгольме?

— Нет.

— А как ты узнал о том, что сейчас рассказал?

— Ренман как-то проболтался, когда был здесь у меня.

— А… ясно…

— Он должен был на прошлой неделе кое за чем заехать, но так и не появился. Ты не в курсе, что случилось?

— Нет. Заболел, наверное. Сейчас у многих грипп.

— Да, понятно. Но мог бы и позвонить.

— Безусловно, должна быть какая-то причина. К сожалению, мне надо ехать. Ну, давай рассчитаемся?

— Конечно.

Фрэнси открыла портфель и передала Киму деньги, пачки тысячных купюр. Потом упаковала покупки в свой «додж», который оставила на заднем дворе, окруженном живой изгородью и (на всякий случай) красным дощатым забором. Для таких случаев ее джип был специально оборудован встроенными ящиками под сиденьями и в спинках.

В свободное время они с Пером ездили на этой машине по карьерам с песком и гравием. Это были самые счастливые моменты их жизни. Но теперь они отправлялись в такие путешествия лишь пару раз в году. Ей их не хватало. Не хватало Пера.

— Береги себя, — сказал на прощание Ким, когда Фрэнси уже села в машину.

— Ты тоже, — ответила Фрэнси и быстро дотронулась до его плеча.

Когда Ким открыл для нее ворота, выезжая, Фрэнси смотрела на него в зеркало заднего вида. Неужели можно быть счастливым, если ты так одинок? Или это апофеоз самообмана? Сама она обожала посидеть несколько часов в одиночестве и поработать в офисе, но она прекрасно знала — это потому, что в любой момент, если захочется, можно оказаться среди близких людей.

Приехав домой, она сразу же заперла все оружие в сейфе, переоделась в купальник и пошла в крытый бассейн. Проплыв двенадцать раз по двадцать пять метров (она всегда считала дистанцию), она увидела, что пришел Пер в плавках и с голенькой Бэлль на руках.

Фрэнси подплыла к бортику и приняла у него малышку. Теплый мягкий комочек дрыгал ножками, и Фрэнси мгновенно превратилась в одно большое любящее сердце.

Пер влез в воду и обнял их обеих. Фрэнси закрыла глаза, и ее наполнили свет, пульсирующая радость и бесконечная любовь.