— Это не очень сложная операция, и у вас абсолютно нет повода волноваться. Я их сделала сотни, и результаты очень успешные.

Говорила пластический хирург Эмма Фридль. Она была примерно одного возраста с Фрэнси и специализировалась на коррекции наружных половых органов. Ее порекомендовал доктор Валлин, потому что настал момент привести в порядок мочевой пузырь и влагалище. После родов Фрэнси мучилась от недержания мочи и цистита, от того, что внешние половые губы отвисли, да и в целом испытывала дискомфорт от ощущения, что там, внизу, все стало каким-то вялым и дряблым.

И вот уже Фрэнси лежала под наркозом на операционном столе и, ей приводили в порядок то, что испортила Бэлль. Очнувшись, она обнаружила, что уже не лежит в кровати, а сидит, съежившись, на потолке в углу палаты и смотрит вниз на свое тело, которое гладит Пер и радуется при этом, что он не женщина.

«А что, если взять да и свалить отсюда? — думала она, сидя на потолке. — Уйти и бросить свое тело. Похоже, у меня как раз сейчас есть такая возможность. В последнее время столько разных заморочек. Не уверена, что у меня хватит сил на все. К тому же Пер достоин женщины лучшей, чем я, а дети — лучшей матери. Конечно, я буду по ним скучать, но нельзя иметь все сразу. Здесь, наверху, очень хорошо. А лежащее внизу тело так устало! А она — это на самом деле я?»

Но потом галлюцинация от наркоза прошла, и она прямо-таки рухнула обратно в свое тело. Теперь Фрэнси слышала себя — она лежала и ныла, что там, внизу, все болит и что она голодная как волк, и требовала принести ей пиццу, и Пер пообещал немедленно это сделать. Какой он все-таки добрый. Она заплакала. Он, естественно, подумает, что это от боли. Но она плакала, потому что думала, что не заслуживает такого мужа.

Через двое суток три оборванные девчонки, у каждой в руке чек на пять тысяч евро, сидели, тесно прижавшись друг к другу, на диване напротив Фрэнси, которая не знала, куда девать глаза. Воздух в помещении вибрировал от страха. Да, они все еще смертельно напуганы. Никому не верят. Не могут поверить, что они теперь свободны, могут идти, куда хотят, могут поехать домой. Время от времени они бросали на нее робкие взгляды. Безмолвные обвинения? Да, она воспринимала это именно так. Наверно, они думали, что она каким-то образом замешана в том, что с ними случилось, хотя и Фрэнси, и Элизабет уже много раз объяснили им, как обстояло дело. Показали фотографии мертвого Ронни Д., чтобы девочки почувствовали уверенность в том, что, по крайней мере, он ничего плохого им сделать уже не может.

— Here are your tickets back to Kiev, — сказала Фрэнси по-английски и отдала им билеты. — I ensure you, no one will hurt you anymore. I am very sorry.

Эти слова прозвучали пустым эхом, можно сказать, ей даже было стыдно.

— Is there anything I can do for you? — попыталась она еще что-то сказать.

Молчание. Двум девушкам было по девятнадцать, а третьей вообще семнадцать, и, без косметики, в убогих свитерках и брючках, они казались совсем детьми. Она видела их пару раз до этого, когда приезжала к Элизабет за деньгами, но тогда не обратила на них никакого внимания. Их вынудили носить маски довольных жизнью шлюх. Угрожали, что убьют их близких, если они только посмеют не подчиниться, поэтому они молчали.

Фрэнси не могла понять, почему эти девочки не попытались сбежать или хотя бы с кем-то поговорить. Хотя что тут непонятного? Если бы она была на их месте и кто-то угрожал Бэлль, что бы она смогла сделать?

— You can go now, — устало сказала она девушкам.

Они встали и ушли, неуверенным шагом, держась за руки. Крошка Мари пошла с ними, чтобы отвезти в аэропорт.

Фрэнси еще какое-то время оставалась в грязноватом служебном помещении автомастерской, куда она привезла этих девушек. У одного из трех качков был двоюродный брат, который здесь работал. Заведение никак не было связано с Фрэнси, поэтому она и выбрала его для этой цели. Лишняя предосторожность не помешает.

Бордель Элизабет, где они прожили три месяца и могли покидать его только «в сопровождении» кого-то из мерзких приспешников Ронни Д., по приказу Фрэнси уже был очищен от всех следов этого бизнеса. Звукоизоляцию убрали, на обоих этажах опять появилась прелестная, столь характерная для квартир начала прошлого века слышимость. Все светонепроницаемые и пуленепробиваемые оконные стекла заменили на обычные. Убрали лестницу, соединявшую этажи. Лифт, на котором можно было подняться в бордель прямо из гаража, замуровали. Фрэнси связалась со знакомым агентом по недвижимости и поручила ему продать квартиру Элизабет и квартиру «сестер». Цена ее не очень волновала, лишь бы все было сделано побыстрее. Поскольку Элизабет по-прежнему была председателем домоуправления, проблем с формальностями не предвиделось.

Элизабет уже развлекалась в городке на побережье Кипра, куда перебралась на целый год с мыслью осуществить наконец давнюю мечту стать поэтессой.

«Хорошо некоторым», — подумала Фрэнси, устало бредя из автомастерской. Сама они никак не могла взять и все бросить — так дешево ей от проблем не отделаться. Но и позволить Элизабет болтаться в городе она тоже не могла. Бордельный бизнес после этого скандала придется на время прикрыть, и никто не должен знать, где найти маман.

Пройдясь по улице, она почувствовала желание бросить машину и прогуляться хотя бы полпути до дома, а потом взять такси. Хотелось подышать свежим воздухом, а машину кто-нибудь ей пригонит потом. Но Фрэнси почти сразу же передумала. Внутри было какое-то гнетущее чувство, что за ней наблюдают. Что кто-то — один или несколько человек — следует за ней по пятам. Что он или они пока не хотят себя обнаружить, они просто наблюдают. Возможно, ей померещилось, но она быстро вернулась к машине и поехала прямо домой.

Дома никого не оказалось. Наташа уехала забрать Адриана из школы и оставила записку, в которой предупредила, что взяла Бэлль с собой, а также что «было бы хорошо, если бы ты могла покормить ее, когда мы вернемся». Пер был на работе.

Фрэнси скомкала листок и бросила его в корзину для мусора. Она уже устала кормить грудью, устала от необходимости постоянно быть рядом, с грудью наготове, или помнить о том, что нужно сцедиться в бутылочки. Может завести кормилицу? Но где их берут? Нельзя же поместить такое объявление! Или можно?

«Плохая мать… — думала Фрэнси, поднимаясь по лестнице на третий этаж. — Плохая ли я мать только потому, что не люблю некоторые из материнских обязанностей?»

«Плохой босс, — продолжала думать она, набрав код входа в секретную комнату. — Потому что даже не знаю, что за девки работают у меня в борделе, откуда они взялись и как там оказались».

«Плохая жена… — с этой мыслью она зашла в комнату и заперла дверь изнутри, — у которой не хватает ума ценить своего мужа, прекрасного во многих отношениях».

Свернувшись калачиком на полу, Фрэнси пыталась успокоиться. Но получалось не очень. Сердце ныло от тоски, она плакала из-за всех семейных неурядиц и боли, которую причиняла окружающим, плакала о поруганных душах трех девочек… и той, что выпрыгнула из окна.

Рэпер Пафф целые сутки просидел у полицейского дознавателя, но его отпустили, поскольку никаких обвинений ему предъявить было нельзя. Он сказал, что думал, что все три девушки, оказавшиеся в его номере, — фанатки. Две оставшиеся проститутки соврали, как им велели, что они именно фанатки, что они не были знакомы с той, что выпрыгнула из окна, но были уверены, что она тоже фанатка. Полиция их отпустила, но Фрэнси позаботилась о том, чтобы обе девицы на некоторое время исчезли.

Она так и заснула на полу в секретной комнате. Сон был глубоким и тяжелым, а не поверхностным и беспокойным, как обычно. Подсознание было в покое, здесь ей ничего не угрожало.

Много часов спустя она проснулась от стука в дверь и мигания желтой лампочки. Кто-то просился войти. Она посмотрела на монитор камеры наблюдения.

Это был Пер. Фрэнси ему открыла.

— Я тебя искал, — пожаловался он.

— Я тут случайно заснула, — объяснила она. — Ты только приехал?

— Недавно.

Они сели в разные кресла и стали друг друга разглядывать. На Пере был серый деловой костюм, в котором он становился одним из толпы анонимных офисных зануд. Его пепельно-светлые волосы стали седеть на висках, а прическа была все та же — самая обычная, ничего не говорящая о человеке. Так он стригся с тех пор, как они познакомились. Синие глаза такие добрые, но улыбаться стали все реже. За последние два года он сильно постарел. Кожа бледная, морщинки стали глубже.

Ему так хотелось простой, нормальной жизни, семьи, которую бы он любил, о которой бы заботился и рос вместе с ней.

Он хотел бы, чтоб Фрэнси завязала со своим бизнесом, закрыла Фирму и стала работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать.

Пер уверял ее, что она на самом деле не такая, как ее отец, Юсеф, она — яблочко, которое далеко упало от яблоньки. Она делала то, что делала, против воли и была создана отнюдь не для этого.

Но что же ей тогда делать?

Что она умеет?

— Я думал сегодня пораньше отпустить Наташу, чтобы провести вечер семьей, только мы четверо, — сказал Пер.

У Фрэнси была запланирована встреча с Крошкой Мари, Джимом и Луизой, она собиралась показать им новое оружие, которое она купила. Она уже хотела сказать об этом Перу, но он положил ей руку на затылок. Фрэнси закрыла глаза и поплыла, — она так любила это ласковое прикосновение, — и она сдалась, хотя прекрасно знала этот его прием.

— Да, замечательно, — согласилась она. — Я могу приготовить ужин.

Обычно она не готовила. Это делала Наташа или в редких случаях Пер, а сама она обычно ела не дома.

Приготовила Фрэнси спагетти с мясным соусом — единственное, что хорошо умела. Потом они провели чудесный вечер в домашнем кинозале, где она, Адриан и Пер лежали каждый на отдельном диване и сюсюкали с Бэлль, передавая ее с рук на руки. Они посмотрели «Тупого и еще тупее» с Джимом Керри в главной роли, хохотали до колик, были одной семьей. Но когда Адриану пришло время ложиться спать, он стал хныкать, что ему нужна Наташа, которая обычно пела ему особую колыбельную.

Фрэнси оставила Адриана с Пером и ушла к себе в офис с Бэлль на руках. Села на офисный стул и дала дочери высосать из груди молоко, которое наверняка стало горьким от расстройства. Она так много делала для Адриана. Так много работала, чтобы он жил очень хорошо и имел все, что ни пожелает. А он ее наказывал, неблагодарный ребенок! Наказывал тем, что льнул к Наташе. Тем, что стал жертвой травли в классе. Тем, что смотрел на нее обвиняющим взглядом. Да, уж она видела этот взгляд. Совершенно осознанный. С намерением обидеть. Потому что он считал, что она его обижает. И ей всегда хотелось дать ему пощечину, когда она видела этот взгляд. Довести его до слез, чтобы он попросил прощения и…

Она сразу же раскаивалась в таких мыслях. Однако не могла сдержать их натиск. Они кипели в ней, как пары серной кислоты. Тут Бэлль заплакала, и уже ни грудь, ни пустышка, ни ласковые слова не могли ее успокоить. Наконец Фрэнси сдалась и позвонила Наташе.

После этого она уже не могла уснуть. Около двух часов ночи она села в кровати и составила план мероприятий на раннее утро, потом пошла в свой тир и несколько часов пристреливала новое оружие.

Как она любила запах пороха! Обожала секунды сильнейшей концентрации перед выстрелом. Ей нравилось то ощущение власти и контроля, которое возникало при соприкосновении с оружием.

Она смогла бы убить кого угодно.

Загрузив все оружие в спортивную сумку, она села в машину и уехала. В животе бурлило. Она чувствовала себя не очень хорошо из-за таблеток для сжигания жира.

Не бросить ли ей вообще их принимать и не вернуться ли к простому и проверенному, хотя и скучному, способу поддерживать форму — диета и спорт? Черт, почему медицина так и не продвинулась в этой области? Все люди любят пожрать. Так почему не изобрести таблетку, которая снимала бы нежелательные последствия приема пищи? Это точно всех осчастливит. Ешь сколько влезет, но не толстеешь! Люди перестанут превращаться в вечно недовольных ворчунов из-за того, что им приходится сидеть на диете. А сколько возникнет новых рабочих мест в индустрии общепита! Хотя ясно, что сразу разорятся все фирмы-мошенники, обманывающие отчаявшихся похудеть, продавая им свои липовые диетические программы.

И тут Фрэнси пожалела о том, что не сделала еще и липосакцию, когда была у пластического хирурга. Но ведь это должно быть так неприятно, когда у тебя под кожей ковыряют толстой трубкой, которая с хлюпаньем отсасывает жир. К тому же она слышала, что у некоторых пациенток потом весь живот становился каким-то бугристым, ну, и плюс, конечно, боялась боли. Нет, надо все-таки взять себя в руки и начать заниматься спортом.

В пять утра она позвонила в заднюю дверь дома Крошки Мари, у которой рассчитывала попить кофе и получить моральную поддержку для грядущих дел.

Открыл какой-то тип. В одних трусах. Да, в одних трусах, весьма приличных, темно-синих, фирмы «Gant», но все равно. Фрэнси уставилась на него в изумлении. Она его отлично знала. Его называли Машиной смерти. Нельзя сказать, что его подвиги ее сильно впечатлили. Ребята из «Бандидос», которых он положил, были кучкой тупых неуклюжих обезьян, которых мог ликвидировать любой новичок.

Но что эта чертова Машина смерти делает дома у Крошки Мари?

— Ты, как я понимаю, Фрэнси? — с улыбкой сказал Эрьян. — Заходи. Мари будет рада.

— А что ты здесь делаешь? — без улыбки спросила Фрэнси, не сделав ни малейшей попытки переступить порог.

— Сплю и трахаюсь.

— Здорово! А где Мари?

— Привет, Фрэнси! — поздоровалась Крошка Мари, неохотно вылезшая из постели, где провела последние сутки. — Ты прямо с петухами. Не спится?

Крошка Мари протиснулась между Эрьяном и дверным косяком, и Фрэнси увидела, что та вся светится, хотя и не улыбнулась в ответ.

— Дайте мне кофе, — сказала она.

Вскоре все трое в тишине пили крепкий «Суэгас». Фрэнси разглядывала то Крошку Мари, то Эрьяна. Когда они успели? Почему Крошка Мари не поставила ее в известность? А вдруг Эрьян шпион, подосланный Заком? Неужели она об этом не подумала? Как это на нее непохоже!

— Я собираюсь купить специальную лампу для свето-терапии, — объявил Эрьян, чтобы разрядить тишину. — А то от этой темени сплошная депрессия.

Он посмотрел в окно. Кромешная тьма. У него по-прежнему бегали мурашки по телу, когда ему приходилось ходить в темноте. Он только к двадцати годам перестал спать с включенным светом.

— Он свой, — успокоила ее Крошка Мари. — Нас свели Джим с Луизой. Ты же знаешь, они тщательно проверяют людей.

После первого свидания Крошка Мари интенсивно встречалась с Эрьяном. Ходили в кино, подолгу гуляли, пару раз ужинали в ресторане, бродили по музею, долго трепались по телефону и, наконец, позвали друг друга в гости. Эрьян жил в трехкомнатной квартире около Слюссена. В доме восемнадцатого века потолки были такие низкие, что в некоторых местах ему приходилось нагибаться, чтобы не стукнуться головой. По стенам квартиры висели картины из разных уголков света, на полу афганские ковры, на потолке либо восточные лампы, либо дизайнерские светильники самого высокого качества. Кроме того, в квартире было безупречно чисто, все стояло на своих местах. На Крошку Мари это произвело приятное впечатление, особенно когда она открыла здоровый деревянный шкаф, который оказался забит такими же сувенирами, что и в ее собственном «музее». Глаза. Зубы. Скальпы. Забальзамированная ступня. Чья-то голова. Множество натянутых кусков кожи с татуировками. Старые банки из-под печенья, доверху забитые ювелирными украшениями, часами, иностранными монетами и фотографиями его жертв. Там были и многочисленные тетради, в которых он записывал все, что знал о тех, кого убил. Для него это было чем-то вроде покаяния. Чтобы не забыть их. Это был его способ воздать должное тому, что они все-таки были людьми (хотя большинство были натуральными свиньями).

Так Крошка Мари нашла родственную душу. Может быть, она как-нибудь покажет ему и собственный «музей». Переспали они в первый раз после того, как он показал ей свое собрание. Как ни странно, она совсем не нервничала, несмотря на то что у нее уже давно не было секса и негативный опыт в ее жизни был связан в основном именно с мужчинами и сексом. Можно сказать, что нормальной любви с мужчиной у нее никогда и не было.

Все получилось очень неплохо, и теперь они встречались на полную катушку.

— Ты знаешь правила, — сказала Фрэнси Крошке Мари.

Та кивнула.

Партнер либо ничего не должен знать о Фирме, либо — все, тем самым присоединяясь к ней. Он или она клялись молчать, а также получали информацию о наказаниях за болтовню или измену. Случалось, что кто-то изъявлял желание стать сотрудником.

— Он хочет работать с нами, — заявила Крошка Мари. — Работать на тебя.

Эрьян кивнул.

— Тогда придется доказать, что ты того стоишь, — пояснила Фрэнси, буравя его взглядом.

Она слышала о нем много хорошего, и, насколько ей было известно, он не входил ни в какую группировку, был сам себе режиссером. Но теперь ему придется завязать со свободными художествами и перейти под начало к единственному боссу. Если он пройдет проверку.

— Ты слышал про процесс над Ван дер Бильтом? — спросила его Фрэнси.

Эрьян кивнул.

Этот Ван дер Бильт входил в банду в Амстердаме, которая снабжала Фрэнси героином. Он был женат на шведке и большую часть времени проводил в своем доме в Гётеборге. Несмотря на большие взятки таможне, наркополицейские его все-таки взяли, и теперь он сидел по обвинению в контрабанде и подкупе. За последние недели в прессе много писали о подкупленных таможенниках. Прокуратуре удалось найти человека, ставшего главным свидетелем. Он видел, как один из высоких чинов получал деньги в обмен на то, что не заметит, как героин пойдет через границу. Фрэнси не была напрямую связана с Ван дер Бильтом; дела с ним вел Джим, но она вообще не хотела рисковать.

— Сделай так, чтобы этот свидетель вообще не заговорил, — сказала она.

Эрьян кивнул. Не самое простое задание, если учесть, что свидетеля хорошо охраняла полиция, однако вполне выполнимое.

— Всю необходимую информацию получишь у Джима, — добавила Фрэнси. — Спасибо за кофе. Оставляю вас, голубков, спокойно завтракать.

Крошка Мари не могла не уловить в голосе и взгляде Фрэнси ревнивых ноток.

Фрэнси не была стопроцентно счастлива с Пером. Нельзя сказать, что несчастлива, но их любовь больше напоминала дружбу. Страсть давным-давно выветрилась. И Крошка Мари видела, как это произошло. Видела, как они перестали друг к другу прикасаться. Перестали смотреть друг на друга с интересом и вожделением, остались только нечто вроде смирения и усталость.

— Черт, она какая-то подавленная, — заметил Эрьян, когда Фрэнси ушла.

— Просто перетрудилась в последнее время, — ответила Крошка Мари. — Много всего навалилось и по работе, и дома тоже. Сам понимаешь, глава мафии и молодая мама…

— Она в конце концов сорвется.

— Да нет, выдержит. Она невероятно крутая, скажу тебе. Не справишься с этим свидетелем — сделает из тебя котлету.

Фрэнси решила заехать в «Вальян», чтобы позавтракать и в тишине почитать газету перед тем, как заняться делами с Кристиной. Она открыла своим ключом служебную дверь со двора и оправилась прямо на кухню. Сварила кофе и взяла свой любимый багет с грецкими орехами, салат и порцию свежих креветок. Сев за столик у окна, она стала листать утренние газеты, кипой лежавшие на полу у входа.

В ресторане она была совершенно одна. Вокруг ни души. Повара, как правило, приходили не раньше девяти, а официанты и того позднее. Кристина обычно появлялась в середине дня, потому что любила поспать. А Фрэнси как раз нравилось, что еще никого не было. Именно за тем она сюда и приехала.

В газете опять писали про суд на Ван дер Бильтом, еще было много статей про войну и все сильнее ощущавшийся экономический спад. Биржи по всему миру обваливались, снижались цены на жилье, бизнес грозил увольнениями, инфляция росла, а банки предъявляли все более жесткие требования к желающим взять кредит. Кислая физиономия директора госбанка то и дело маячила в телевизоре, но для многих он давно был каким-то призраком. Фрэнси встречалась с ним как-то на одном из тех благотворительных балов, которые устраивала Грейс, заседавшая в разных фондах и собиравшая деньги на гуманитарные нужды по всему миру. Он, как ни странно, оказался вовсе не занудным сухарем, а его умение танцевать просто поражало. Тот вечер походил на новый выпуск «Танцев со звездами». На что только не пойдешь, чтобы понравиться населению!

— Доброе утро!

Фрэнси оглянулась и увидела, как к ней из недр ресторана идет Кристина, одетая в мешковатые джинсы и черную футболку с длинными рукавами.

— Привет, — поздоровалась Фрэнси.

— Вкусно? — поинтересовалась Кристина, сев напротив.

— Очень. Не знала, что ты здесь, а то бы я…

— Я вчера поздно закончила работу и спала здесь, в офисе. Иногда я так делаю. Как ты рано!

Еще не было семи.

— Сплю плохо, — объяснила Фрэнси.

— Сочувствую, — сказала Кристина таким тоном, что можно было поверить, будто ей действительно не все равно. — Да, у меня самой бывает, я… — И замолчала. С грустью посмотрела на Фрэнси. Сестра. Чужая. Было тяжело смотреть, быть рядом. Где-то поблизости от них эта сестринская любовь еще теплилась, но еле-еле и незаметно для окружающих, так что обеим было лень за нее хвататься.

— Как бизнес? — спросила Фрэнси, чтобы не молчать.

— Не так бойко, как обычно, — ответила Кристина. — Заметно, что народ менее охотно расстается с деньгами. Но пока не жалуюсь.

— Ты всегда можешь попросить у меня…

— Спасибо, я прекрасно справляюсь!

— Ну, извини!

Опять молчание. Кристина встала и пошла налить себе кофе.

— Пора отмывать, да? — спросила Кристина.

— Да, — подтвердила Фрэнси.

— Сколько?

— Больше двухсот тысяч.

Кристина кивнула. Конечно, она могла сделать так, что двести тысяч крон черными станут белыми. У них была тщательно отработанная система ухода от внимания налоговых властей. Деньги, которые Фрэнси получала от различных видов бизнеса, превращались во взятки, различные виды выплат и черных зарплат своим подельникам и себе самой, но немалая их часть отмывалась посредством огромного количества чеков за несуществующие ужины, которые клепались в кассах обоих ресторанов Кристины. Чтобы в налоговой никто не мог ничего заподозрить, Кристина закупала говяжье филе и алкоголь огромными партиями, и все это, как она утверждала, шло на эти якобы заказанные гостями блюда. На самом деле она и говядину, и алкоголь продавала другим рестораторам, но уже без всяких чеков. Из отмытых денег сама Кристина получала двадцать процентов, остальные делили между собой Юсеф (двадцать процентов от общей суммы) и Фрэнси (шестьдесят). Юсеф по-прежнему был акционером, владеющим двадцатью процентами акций и членом правления компании, а Фрэнси на бумаге числилась заместителем исполнительного директора и владелицей целых шестидесяти процентов их ресторанного бизнеса. Поэтому кто же мог усомниться в том, что ей полагалась жирная зарплата. Зарплата, с которой и платились ее налоги и все такое, ежемесячные пара тысяч в счет пенсионных накоплений, а также в акционерные фонды Адриана и Бэлль.

— Ладно, я тогда поеду, — сказала Фрэнси, которой почему-то захотелось еще посидеть и выпить чашку кофе.

Кристина на это ничего не сказала, и аура вокруг нее почему-то не очень располагала к продолжению беседы за кофе.

— Вот деньги, — сказала Фрэнси, сразу оценив ситуацию, и передала Кристине толстый конверт.

Под столом, естественно, поскольку они сидели у окна. Затем она встала и взглянула в последний раз на сестру, наблюдавшую утренний час пик за окном. Фрэнси ушла, не попрощавшись. Выходя из ресторана, она столкнулась с подростком, темноглазой девочкой, появившейся словно ниоткуда. Пробормотав извинения, Фрэнси пошла было дальше, но промахнулась мимо бордюра и чуть не подвернула лодыжку.

«Так себе день начался», — думала она, открывая дверь машины.

Едва она села за руль, как у нее жутко заболел желудок. За прошедшие пять лет у нее иногда случались приступы гастрита, но в последнее время они стали более длительными. Поэтому Фрэнси прямиком направилась в круглосуточную аптеку Шеле, где довольно долго изучала лекарства на полке с антацидными средствами. Подходя к кассе, она заметила, что кто-то внимательно на нее смотрит. Молодой человек. Вполне ничего, но в довольно обтрепанной одежде. Кроме того, похоже, он давно не мылся. Бездомный? Глядел он не враждебно, а с любопытством. Фрэнси забрала покупки на кассе и по пути к выходу прошла в нескольких шагах от него.

Он проследил за ней взглядом. Это был Антон. Он узнал ее по фотографии, найденной в портмоне Грейс, в которое однажды заглянул, когда та пошла в туалет в кафе, оставив пальто на стуле. Той фотографии было уже несколько лет, но женщина мало изменилась, это была дочь Грейс, о которой та сказала: «Чудесная девочка, только слишком много работает».

В Фрэнси было что-то, что показалось Антону близким и понятным.

Что-то, что заставило его встать и выйти из аптеки за дочерью Грейс, несмотря на то что он ждал положенную ему упаковку сильного транквилизатора. Что-то такое, из-за чего ему ужасно захотелось остановить ее, садившуюся в машину, и сказать: «Давай присядем и поболтаем немного о всякой ерунде!»

Он вернулся в аптеку, где строгая дама-провизор протянула ему банку с сотней таблеток по одному грамму каждая. Его «конфетки». Он радостно поблагодарил и сразу же сунул в рот две штуки. Они стоили еженедельного траханья с похотливым докторишкой (его порекомендовала Антону одна шлюха-наркоманка).

Эффект от таблеток не заставил себя долго ждать. Такой приятный покой. Чувство, что тебе ничего не страшно и ничего не грозит. Антон закрыл глаза, прислонившись к стене. Он наслаждался, прекрасно зная, что через пару часов придется принять еще две, чтобы этот покой не улетучился, а также то, что с каждым разом дозу придется увеличивать, чтобы добиться того же эффекта, то есть скоро нужно будет принимать уже по три «конфетки». Но сейчас у него не было сил об этом думать. К тому же все философы советуют жить сегодняшним днем, а не завтрашним. Так что наплевать, что будет потом. Он думал о Фрэнси. Хотя понятия не имел, что ее так зовут. Просто знал, что она чудная девушка, которая слишком много работает, и что она чем-то похожа на него самого.

Так он ненадолго заснул стоя, а потом собрался идти домой и лечь. Но поскольку дома у него не было, он никуда не пошел. Значит, опять обычное, утомительное шатание по городу, час за часом, с единственной целью — выжить сегодня. Ближе к вечеру ему надо будет достать где-то дозу, чтобы уколоться. Транквилизатор — это хорошо, но с героином не сравнится.

Героин ввозится контрабандой из Амстердама, по морю, поездом, потом на автомобиле, каждый раз с новыми номерами, ведет автомобиль некий Джим, распределяющий товар между своими людьми, которые в свою очередь продают его дилерам, и уже они продают дозы таким, как Антон.

Так что на самом деле у них было много общего, у Антона с Фрэнси.

Приехав домой, Фрэнси была вынуждена оставить машину на улице рядом с домом. Насыпало столько снега, что ворота не открывались больше чем сантиметров на двадцать.

Она вылезла из машины и по полуметровым сугробам пробралась к входной двери, на которой все еще висел рождественский венок, хотя праздники остались далеко позади.

Фрэнси сняла венок и вошла в дом.

Тишина была такой зловещей, что ее пробрала дрожь.

Предзнаменование?

Прошлась по дому в поисках людей и звуков. Нашла спящую Бэлль и разгадывавшую кроссворд Наташу. Пер — на работе, Адриан — в школе. Чтобы не будить Бэлль, Фрэнси сцедила молоко из обеих грудей и поставила бутылочки в холодильник, затем закрылась у себя в кабинете, уселась в кресло, крутанулась на нем туда-сюда, положила ноги на стол. И стала ждать.

Что что-нибудь случится.

Нападение, взрыв, взлом, да все что угодно, подтверждающее, что идет война.

Но день прошел, и ничего не случилось. То же и на следующий день, и в тот, что был за ним. Фрэнси все крутилась на своем стуле. Изгрызла множество карандашей. Сделала множество звонков и провела не одну бессмысленную встречу со своими «солдатами», которые тоже оставались целы и невредимы.

Она постоянно оглядывалась через плечо. Все время была начеку. Чувствовала, что за ней наблюдают, но, оглянувшись, никого не замечала.

Все чаще стала прятаться у себя в тайной комнате.

Все чаще ездила в тир поупражняться в стрельбе.

Стала снова заниматься карате и три раза в неделю тренироваться в домашнем спортивном зале.

Все охранные системы в доме были обновлены, а также в казино и в новой квартире на Сконегатан, где продавали наркоту.

Во все ночные клубы в городе, где невидимый противник все чаще стал снабжать ее клиентов наркотиками, Фрэнси послала шпионов. Но никто из них так ничего и не заметил.

У нее все чаще стали случаться приступы ярости, от которых страдали в первую очередь Пер с Адрианом. Ее мозг взрывался от регулярных перепадов настроения, и ее беспокойная душа все чаще давала нагрузку дивану доктора Лундина. Панические атаки случались теперь и тогда, когда она сидела в секретной комнате, где раньше всегда ощущала себя в полной безопасности. Количество таблеток (антидепрессантов, снотворного, антацидов и так далее) зашкаливало. Поэтому она бросила кормить Бэлль, которой не нравилось ее молоко, разбавленное лекарствами. Размер груди сжался с третьего номера до крошечного первого. Остальные части тела тоже стали сжиматься, поскольку из-за стресса у нее пропал аппетит, но и стройная фигура ее не радовала. Денежные потоки тоже стали истощаться. Наркоторговля шла ни шатко ни валко, бордель закрыт, а из-за низкой конъюнктуры все меньше народу приходило в казино, кроме того, уменьшились доходы тех ресторанов и кафе, что платили Фрэнси за то, что она их крышевала. На глазах заметно упала стоимость акций и недвижимости, в которые были вложены ее деньги. Конечно, часть средств лежала на надежных накопительных счетах и в шведских, и в иностранных банках, однако, каждый раз проверяя свои запасы, Фрэнси испытывала заметное беспокойство. Единственное, что, казалось, не падало в цене, — это произведения искусства, но их-то у нее как раз было не очень много, и вот теперь она всерьез задумалась о том, как бы провести рекогносцировку собственных инвестиций.

А Зака было не видно и не слышно.

Фрэнси казалось, что он нарочно затаился. Как будто знал, какая она нетерпеливая и беспокойная. Как будто знал всю ее подноготную.

Возможно, надеялся, что она сорвется, начнет принимать неверные решения и будет вынуждена выбросить белый флаг, сдаться. Но Фрэнси никогда не сдавалась без боя и никогда не продавалась, какой бы ни была цена.

Снег растаял, деревьям вернулись их угловатые очертания, народ раньше времени стал легко одеваться, в витринах кондитерских уже замелькали шоколадные пасхальные яйца, а масленичные булочки со сливочным кремом, появившиеся на прилавках еще в сентябре, наконец-то пропали, повылезали крокусы и мать-и-мачеха, лыжники в последний раз посоревновались на искусственном снеге, а на улицах в люки с журчанием стекала талая вода.

Адриану купили новый велосипед, серебристый метеор с двадцатью пятью передачами, на котором он счастливо нарезал круги по кварталу, потому что мать строго-настрого запретила ему уезжать далеко от дома. Бэлль росла бешеными темпами и уже начала демонстрировать признаки недюжинной индивидуальности. Она оказалась наблюдательной юной леди, на вид очень спокойной, но внутри у нее все как будто бурлило и вибрировало, но, слава богу, еще не очень сильно прорывалось наружу, сметая все на своем пути.

Фрэнси не сомневалась, что ее дочь невероятно умна, а потому более терпелива, чем мать. И конечно, она — такая красавица! Красивее всех других детей. Да, и красивее Адриана, но об этом Фрэнси даже боялась думать.

— А может, он куда-нибудь свалил, — предположила Крошка Мари в разговоре с Фрэнси, когда они обсуждали, куда делся Зак.

— Не думаю, — возразила Фрэнси. — Я не знаю больше никого, кто осмелился бы мешать мне вести мой бизнес.

— Чего же он тогда ждет? — удивилась Крошка Мари.

— Черт его знает. Меня уже это все так достало.

— Зато Эрьян успокоил этого твоего свидетеля.

— Ты о деле Ван дер Бильта?

— Ага. Так что последние судебные слушания пойдут туго.

— Хоть какая-то радость.

— Ну, ты его берешь к нам?

— Надо подумать, куда его приспособить.

— О'кей! До связи. Пока.

Закончив разговор, Фрэнси налила себе рюмку водки из стоявшей перед ней бутылки. В последнее время она чересчур много пила. Сначала на радостях, что не надо кормить грудью, но потом это превратилось в привычку. Во вредную привычку наливать себе чего-нибудь, чтобы снизить обороты. Учитывая количество принимаемых ею таблеток, этого делать не стоило. Но она собиралась вновь заняться собственным здоровьем, как только разберется с проблемой «Зак» и всеми остальными сложностями. Начнет приходить в форму всеми возможными способами. Она и сейчас была сильно накачана благодаря карате и силовым тренировкам, но, поскольку она теперь частенько забывала поесть, результат выглядел не очень привлекательно. Она походила теперь на какого-то суслика с рельефной мускулатурой.

В дверь постучали, на мониторе она увидела, что это Пер. Спрятав бутылку и рюмку в корзину для мусора, Фрэнси его впустила.

— Тебе уже пора привести себя в порядок, иначе мы опоздаем, — напомнил Пер.

Фрэнси понятия не имела, о чем он говорит. Опоздаем куда?

— А… — произнесла она, надеясь, что получить какую-то подсказку.

— Разве ты забыла? — удивился Пер.

— Нет, конечно.

Силилась вспомнить. Но глухо.

— Я просто сидела и думала тут о всяком, когда ты пришел, — с улыбкой сказала она. — Я быстренько.

Она поспешила в гардеробную, понятия не имея, какую одежду ей следует искать. Вечернее платье, костюм или просто элегантные брюки с красивой блузкой или рубашкой?

Какое сегодня число? Посмотрела на часы. Седьмое марта. Где-то внутри что-то пикнуло, но она не смогла распознать сигнал. Поэтому выбрала золотую середину и надела костюм.

Спустившись в прихожую, она увидела Пера, одетого в его лучший фрак. Только тогда она вспомнила, что у них сегодня десять лет свадьбы.

— Прости, — обратилась она к мужу. По его растерянному лицу она ясно видела: он понял, что она забыла. — Я в последнее время так замоталась. Сейчас мигом переоденусь.

Спотыкаясь, опять взбежала по лестнице и в спешке натянула прямое оливково-зеленое платье с роскошной отделкой. Но оно болталось на ней как на вешалке. Она попыталась соорудить на голове прическу, что-то более приличное, чем просто распущенные волосы, завязала их в узел, но он сразу же распустился. Фрэнси плюнула, спустилась к смертельно обиженному Перу и пробормотала, что теперь можно ехать.

Для разнообразия за руль сел он. Включил радиостанцию, передающую рок. Когда у него было плохое настроение, он всегда возвращался к своим старым героям — хард-рокерам. Фрэнси, ненавидевшая рок-музыку, мучилась, но терпела. Вечер и так безнадежно испорчен. Рождественский подарок Крошки Мари оказался выброшенным на ветер.

В ресторане Оперного театра поначалу ни у того, ни у другого особого аппетита не было, но после пары бокалов вина обстановка начала разряжаться, и они подняли тост за десять лет их супружеского счастья. Поженились они в замке Свартше, на свадьбе было двести пятьдесят гостей. Как она была счастлива тогда! Но каждый раз, глядя на Пера, все же не могла не задумываться о том, действительно ли он тот мужчина, рядом с которым ей суждено состариться.

И это сомнение так и не исчезло, напротив, оно все чаще стало ее посещать. И это пугало. Теперь уже она не могла себе позволить тратить время на ошибки. Их уже больше нельзя исправлять с такой же легкостью, как прежде. Двадцатилетней девушкой она могла болтаться с неподходящими типами, не рискуя при этом жизнью, и принимать неправильные решения в отношении собственного будущего без серьезных последствий. Потому что на исправление ошибок оставалась масса времени.

— Ты была чертовски сексуальной с молоком в груди, — проговорил Пер, недовольно глядя на ее скромное декольте.

Он был пьян. Причем напился так быстро, что Фрэнси и не заметила. Теперь он редко пил, поэтому ему надо было меньше, чем раньше, чтобы опьянеть.

— Вот это очень вкусно, — пробормотала Фрэнси, чтобы не молчать, вглядываясь в разрезанное на кусочки фуа-гра, до которого едва дотронулась.

— Так ешь! — сказал Пер. — Тебе не мешает поправиться.

— Да я ем. Ты бы тоже поел, вместо того чтобы столько пить.

— Пью, сколько хочу. Не тебе меня учить насчет выпивки, ты сама скоро сопьешься.

— Ты о чем?

— Я же не слепой.

— Пер, милый, сейчас не время…

Ответом Пера было вино, остатки которого он вылил себе в бокал, заказал еще. Принялся есть фуа-гра руками, и посетители за соседними столиками стали на них поглядывать и шушукаться. Но Перу было наплевать. Он был женат на женщине, которая забыла о годовщине их свадьбы и предпочитала ездить на стрельбище, вместо того чтобы проводить время дома с семьей.

— Я думаю перейти на полный рабочий день, — произнес Пер, взяв грязными пальцами уже заляпанный бокал. — Сколько уже можно быть домохозяином на полставки! Ты понимаешь, какая у меня будет дерьмовая пенсия, если так пойдет и дальше? Теперь твоя очередь заниматься детьми.

— Мы это и раньше обсуждали, — ответила Фрэнси. — О твоей пенсии я позабочусь, можешь по этому поводу совершенно не волноваться.

— А что, если я сам хочу ее заработать? Сам себя содержать? А не зависеть во всем от тебя?

— Меня это совершенно не напрягает, и я очень благодарна тебе за все, что ты делаешь для меня и для детей.

— Ты что, не понимаешь? Я устал от работы по дому! Устал быть убогим подкаблучником!

Пер уже был не просто пьян, он был пьян как свинья. Фрэнси впервые было за него так стыдно. Теперь на них уже пялился весь ресторан.

Она поднялась с места.

— Пойдем, — сказала она Перу и крепко взяла его за руку.

— Не трогай меня! — заорал он и оттолкнул ее. — Я еще не поел. От этих крошечных порций только становишься голоднее. — Ткнул пальцем в сторону официанта. — Эй, ты, принеси мне гамбургер или что-то в этом роде! — вопил он. — С картошкой фри. Нормальную еду для простого мужика, как я. Надо было жениться на нормальной бабе, а не на этой…

После этих слов Фрэнси железной хваткой выдернула его со стула и молниеносно протащила через весь зал в фойе, где ударила локтем под дых, чтобы он уже точно заткнулся, при этом успела сунуть официанту, устремившемуся за ними, пятьсот крон на чай, ведь ужин был оплачен заранее.

И вот они уже ехали домой в такси. За машиной Фрэнси собиралась приехать наутро. Пер что-то ныл, требовал вернуться, чтобы доесть ужин, ведь они дошли только до четвертой перемены блюд, но вскоре он опять как-то развеселился, стал хватать Фрэнси за грудь и спрашивал, не хочет ли она вставить силикон в качестве подарка на следующий день рождения. Пока ехали, она терпела, но как только они вошли в дом — дала ему оплеуху.

— Не смей никогда больше меня так позорить, — заорала она, сдирая с себя пальто и сапоги, после чего устремилась в кабинет, где собиралась просидеть до конца этого идиотского вечера.

Пер порысил за ней, продолжая попытки ее облапать и неся пьяную чушь. После второй пощечины он только расхохотался и дал ей сдачи, причем ударил несколько раз.

Фрэнси вынесла и это. Фрэнси старалась сдержаться. Пыталась не прийти в ярость. Чтобы не стать опасной. Но Пер не прекращал ни лапать, ни драться, поэтому она дала ему сдачи, хук правой мгновенно уложил его на лопатки.

Она сразу об этом пожалела, но было уже поздно. Лежа неподвижно на полу, он плакал от боли и шока. И похоже, сразу протрезвел.

— Пер, я не хотела… — проговорила Фрэнси.

Он встал на ноги и ушел, не взглянув на нее. Ни слова не сказав. Через входную дверь, которая оставалась настежь открытой, он вышел в сад и пошел в сторону ворот.

— Куда папа пошел?

На лестнице на второй этаж стоял Адриан и смотрел на мать. Что он успел увидеть?

— Он просто пошел прогуляться, — ответила Фрэнси. — Иди в кровать.

— Вы поругались?

— Нет, что ты. Не волнуйся. Давай иди спать.

Адриан послушался и неохотно пошел восвояси. Голоса мамы с папой на этот раз звучали как-то не так. Они его разбудили, он услышал странный удар. Он пошел было к себе в комнату, но сначала заглянул в детскую к Бэлль, спавшей в своей кроватке. Наташа спала в соседней комнате и просыпалась при первом писке девочки, потому что у нее всегда была с собой радионяня. Бэлль спала крепко, ее не беспокоили суета и волнения этого мира. Адриан подошел к сестре на цыпочках и погладил ее покрытый пушком затылок.

Да, конечно, он ей завидовал, потому что знал, что Фрэнси любит ее больше, чем его, но сам от этого любил сестру не меньше.

Мальчик присел. Смотрел какое-то время на Бэлль. Но ему захотелось спать, и тогда он лег на пол и заснул под звуки дыхания сестренки.

Пер в это время быстро шел по блестевшим от талой воды улицам. С каждым шагом мысли его прояснялись. Раньше он был уверен, что она никогда не поднимет руку на него. А теперь она это сделала. Что дальше? Начнет бить детей?

Фрэнси сидела в прихожей под вешалкой с куртками и ждала, что услышит, как муж поднимается по ступенькам, ведущим к входной двери. Но никаких шагов не было слышно.

Так прошла ночь. Пер не появился. Прошло утро, прошло полдня. Пера не было. Не отвечал он и на звонки на мобильный.

Наступил вечер, а он так и не появился.

Наступил новый день, потом еще один, его не было.

И только к вечеру четвертого дня он вернулся, под глазом — здоровый синяк, по-прежнему страшно обиженный на Фрэнси, так что ни разу не посмотрел на нее и не сказал ни слова. Она не спросила, где он был все это время, потому что не сомневалась, что ответа не получит.

А он провел эти дни в номере гостиницы «Скандик» рядом со Слюссеном. Валялся на огромной кровати, переключал телеканалы и жрал еду, заказанную в номер. На работу он позвонил и сказал, что берет больничный. Он также лежал в ванне и вслух разговаривал сам с собой. Нашел радиоканал с тяжелым роком и танцевал по комнате в одних трусах. И плакал, размышляя о жизни, которой у него никогда не было.

Он очень скучал по Фрэнси и детям, чувствовал себя потерянным.

Вернувшись домой, он первым делом заперся с Адрианом в его комнате и долго о чем-то разговаривал с ним, но так, чтобы Фрэнси не могла их услышать.

А она стояла, прижавшись ухом к двери. И муж об этом знал, поэтому говорил с сыном шепотом.

Только через неделю после инцидента, на ужине из девяти блюд, он сказал ей «Доброе утро» за завтраком.

— Кстати, вот что мне дал Адриан. — Пер протянул жене какой-то листок.

Это оказалось письмо от классной руководительницы Нетты Янссон, которая вызывала их в школу, чтобы побеседовать о том, что она видела: три одноклассницы толкнули Адриана и гонялись потом за ним по всему двору, и было очевидно, что он их боится.

— Чертовы соплячки, — прошипела Фрэнси, которая в душе уже драла этих девчонок за волосы и запихивала выдранные клоки им в рот.

— Насилием конфликты не решаются, — возразил Пер, который прекрасно понял ход мыслей жены.

— Еще как решаются, и чаще, чем ты думаешь. Но конечно, не конфликты между нами, это была ошибка.

— Я был пьян как свинья и вел себя так же, но все равно это тебя не оправдывает.

— Знаю, прости. Больше это не повторится.

— Еще раз, и я ухожу и забираю детей.

Фрэнси открыла было рот, чтобы возразить, ведь поведение мужа тоже было непростительным, но решила промолчать. Кивнула головой. Подлила ему кофе и дала первому почитать раздел новостей в газете.

— Я бегал трусцой и поскользнулся на льду, — пояснил Пер, когда они с Фрэнси сидели напротив Нетты Янссон в классе Адриана.

— Да, сейчас на улице надо быть осторожнее, — сказала Нетта, не поверившая ни одному его слову.

В душе она улыбнулась и с одобрением взглянула на Фрэнси. Какая та молодец, отплатила мужу его же монетой. Еще одна победа феминизма.

— Хотела поговорить об Адриане, — начала Нетта.

— Просто назовите мне имена всех троих. Я поговорю с их родителями, и мы все решим, — потребовала Фрэнси.

— Но…

— Никакого конфликта не будет. Просто разговор между взрослыми людьми. Все решится, я обещаю.

Нетта благодарно кивнула, удивленная, насколько убедительной и внушающей доверие оказалась эта женщина. И дала Фрэнси адреса и телефоны всех трех девочек, после чего еще раз выразила сожаление по поводу случившегося и пообещала, что в свою очередь она и все работники школы сделают все, что в их силах, чтобы подобное не повторялось.

— Спасибо вам, — поблагодарила Фрэнси, пожав ей руку. — Мы вместе решим эту проблему, вы и я.

— И я, конечно, тоже, — сказал Пер и протянул учительнице руку.

Он опять почувствовал себя обойденным, опять ощутил себя подкаблучником.

— Фрэнси, давай поедем домой и спокойно все обсудим, — предложил Пер, когда они уже сидели в машине.

Фрэнси не ответила, завела машину и рванула с места. Сейчас она поедет к этим отнюдь не милым девицам и их родителям и сделает так, что травля Адриана прекратится раз и навсегда.

— Фрэнси, не делай ничего такого, о чем потом будешь жалеть, — просил Пер. — А вдруг ты случайно кого-нибудь из них ударишь? Вмешается полиция.

— Я просто с ними поговорю, — заверила Фрэнси.

— А не лучше будет, если Нетта просто соберет нас всех на беседу? Ведь это задача школы.

— Да? И что школа сделала? Ни хрена. Нашего сына гнобят, причем уже черт знает сколько времени. А вдруг это с первого класса, а? И никто этого не видел! Нельзя это так оставлять.

И в этот момент откуда-то сбоку выплыл большой черный «хаммер» и стал выдавливать Фрэнси с дороги.