Глава 2
Очевидно, что рыночные системы основаны на отношениях обмена. Однако то обстоятельство, что государственное управление в такой же степени основано на отношениях власти, может быть менее очевидным. Дело в том, что сущность отношений власти так никогда полностью и не была выяснена. В книге «Politics, Economics, and Welfare», написанной мной в соавторстве с Р. Далом, высказывалось мнение, что власть можно идентифицировать с распоряжениями, за невыполнение которых предусмотрены определенные наказания. Как-то одно время мы с несколькими коллегами ездили на работу вместе в одном автомобиле, по очереди выполняя обязанности водителя. Мы назначили ответственного за расписание поездок, но он не мог ни назначить наказание в случае нашего неподчинения, ни привести его в исполнение1 . Итак, что такое власть и насколько государство зависит от нее — оба эти вопроса заслуживают тщательного рассмотрения.
Отношения власти
В 1970 году, в конце войны между Нигерией и отколовшейся от нее Биафрой, полковник Эффионг прибыл в Лагос, чтобы сдаться. «Мы, — заявил он,— признаем власть Федерального военного правительства Нигерии»2 . Этим он фактически разрешил правительству Нигерии отдавать приказы; он обязался повиноваться. В этом и заключается суть тех отношений, которые мы называем «власть». Отношения власти возникают повсеместно там, где один человек, несколько людей или множество прямо или косвенно позволяют кому-то другому принимать решения вместо них по некоему кругу вопросов. Как только я разрешил кому-то другому принимать решения за меня, все, что нужно ему для контроля надо мной, — высказать свои желания 3 .
Люди дают такое разрешение потому, что полагают, что кто-то лучше всех знает, что нужно делать (к примеру, когда именно сеять те или иные сельскохозяйственные культуры), или потому, что хотят переложить на других ответственность за принятие трудного решения (например, отдать распоряжение отключить диализ-аппарат и дать пациенту умереть). В других случаях людям нужно наделить ответственностью кого-либо одного, чтобы он координировал деятельность других, как в вышеприведенном примере совместных поездок, когда группа передает одному из своих членов полномочия по составлению расписания поездок. Власть имеет и неприятные стороны. Полковник Эффионг подчинился власти потому, что в противном случае ему и его помощникам угрожали насилие и смерть. В промежуточных ситуациях между добровольной и вынужденной передачей власти люди также подчиняются: служащие выполняют указания работодателя или непосредственного начальника — потому, что им за это платят.
То, что мы будем назвать властью, является древним механизмом контроля, которым пользовались с незапамятных времен. Около 5000 лет назад правители уже знали, как применять его в крупных масштабах. В древнем Шумере власти распределяли земельные участки, командовали отрядами рабов на строительстве каналов и плотин и координировали распределение работ в сельском хозяйстве4 . Эффективность данного примечательного метода общественного контроля поистине ужасает, так как он, в отличие от убеждения и обмена, зачастую слишком прост в применении. Иногда даже не нужно слов; в отношениях власти подчиненный знает, чего от него ожидают, и выполняет свои обязанности без команды.
Люди, принадлежащие к разным культурам, различаются в своей готовности подчиняться власти. Так, о немцах часто говорят, что они охотнее подчиняются, чем, например, французы. В некоторых исследованиях зафиксированы различия такого рода: фламандцы подчиняются власти с большей готовностью, чем валлоны, или, если сравнивать два африканских племени, то суданские нуэры более свободолюбивы, чем кенийские гусии5 .
Для того чтобы контролировать другого человека, можно использовать столь разнообразные методы, как идеологическая обработка, законные и незаконные угрозы лишений, предложения каких-либо благ и убеждение (включая обман). Эти методы могут применяться прямо или косвенно, побуждая человека к тому, чтобы он признал власть правителя над собой, иными словами, согласился подчиняться. Любая мера контроля может быть использована либо в качестве метода прямого контроля, либо в качестве метода достижения повиновения (власти), которое, будучи однажды достигнутым, само по себе достаточно для осуществления контроля на все то время, пока оно сохраняется* . Действующая власть может распределять властные полномочия, создавая новые органы власти.
Со времен Макса Вебера многие ученые-обществоведы утверждали, что для поддержания властных отношений, как правило, необходима легитимность. А она может существовать только в тех случаях, когда подчиненные убеждены в необходимости подчинения6 . Однако людей можно просто принудить — как это было в нацистской Германии — повиноваться даже в тех случаях, когда они уверены, что распоряжения власти и сама власть являются нелегитимными. Так что подчинение власти в силу стремления соблюсти моральные нормы встречается часто, но не является обязательным основанием власти.
Распространенными являются случаи, когда люди уступают власть не непосредственно, вследствие усилий правителей, а из-за других людей. Отец вмешивается, чтобы поддержать власть отчаявшейся матери над ребенком, а фабричный рабочий повинуется бригадиру, так как фабрика ему за это платит. Законодательное собрание наделяет властью, скажем, налогового чиновника (а граждане волей или неволей подчиняются его власти). Его начальники в налоговом управлении используют власть, чтобы поддержать действия налогового чиновника. Если понадобится, на помощь ему придут суды, а власть судей опирается на судебных приставов и полицию.
Довольно часто политическая власть черпает силы в массовом недовольстве поведением инакомыслящих. В большинстве ситуаций — будь то в малых группах, общественных организациях или в правительстве — любой человек ведет себя послушно при условии, что так же поступают и другие. Подчинение председателю общественной организации имеет смысл для любого ее члена только в том случае, когда другие ведут себя аналогичным образом.
Для осуществления контроля путем обмена кто-то всегда несет издержки с целью побудить другого выполнить некое действие, а контроль путем убеждения требует затрат времени и энергии. Напротив, контроль посредством авторитета часто ничего не стоит, как, например, в тех случаях, когда некоторым людям удобно, что ими руководят и кому-то хочется этим заниматься. Неоспоримо, однако, и то, что организация и поддержание власти часто являются делом дорогостоящим, особенно в делах государственного управления, где нужны и оружие, и полицейские, и военные, и прочие специализированные структуры для поддержания власти, например, суды. Однако власть, укрепившись, часто не требует или почти не требует расходов. Таким образом, предельная стоимость контроля является нулевой или близка к нулю. На деле повторяющееся применение власти часто способствует ее сохранению* .
Осуществление власти в конкретном случае не требует никаких затрат, так как подчинение власти может быть осуществлено задолго до этого случая. Власть может быть стабильной и длительной. Она может включать в себя различные категории действий. В случаях, когда возникает надобность в реагировании, какие-либо награды, наказания, манипулирование или даже попытки убеждения не нужны. Все, что требуется, — это указать, как следует реагировать. Некоторые ученые-обществоведы, идя по ложному пути, пытаются установить в каждом случае, когда один человек осуществляет властный контроль над другим, механизм контроля, присущий именно этому случаю. Они предполагают, что роль такого механизма выполняет коммуникация, направленная на убеждение, или угроза, или какой-то вид платежа. Но обнаружить такой механизм ученые не могут, так как во властных отношениях его нет.
Этим и объясняется то, почему власть становится основным методом социального контроля: применение властных полномочий требует небольших затрат. Дороговизна альтернативы зачастую ошеломляет. Некогда власть родителей в семейной жизни Америки была незыблемой, но сейчас многим родителям, которые не смогли или не пожелали утвердить свой авторитет, теперь приходится прибегать к хитростям, лести, мольбам и подкупу, и все это требует времени и денег. Предельные издержки контроля над детьми стали очень высоки — иногда столь высоки, что родители прекращают всякие попытки контролировать своих детей.
Снижение расходов по контролю иногда является жизненно важным — или считается таковым. Во время Второй мировой войны в Европе генерал Эйзенхауэр санкционировал казнь рядового Словика, чтобы снизить предельные издержки контроля над американскими солдатами, которые все чаще испытывали на прочность терпимость командования к дезертирам7 . Эта казнь оправдывалась как способ «восстановления власти».
В обиходной речи слово «власть»* значит больше, чем общепринятое толкование для обозначения форм общественного контроля. Мы называем Бернарда Беренсона авторитетным специалистом в области искусств, Уотсона и Крика—признанными авторитетами по вопросам структуры молекулы ДНК. Иногда мы говорим, что некто высказывает «авторитетное мнение»— при этом мы имеем в виду не то, что мы подчиняемся ему, но только то, что он кажется уверенным в себе. Оставим эти значения слова в стороне, поскольку они не представляют для нас интереса в обсуждаемом контексте. Нам нужны такие значения, как в следующих высказываниях: «Казначей имеет власть (уполномочен) производить платежи» или «Я уполномочиваю вас (наделяю вас властью) выступать и голосовать от моего имени». В подобных случаях власть на первых порах, казалось бы, не имеет отношения к контролю над кем-либо. Казначей, как представляется, никого не контролирует, а наоборот, ему разрешается делать что-то, не разрешенное другим. Не каждый может распоряжаться средствами, принадлежащими группе. Но когда кому-то разрешено делать то, что не разрешено другим, это разрешение имеет силу только потому, что другие ведут себя обычным образом и реагируют так, как от них ожидается. Чтобы предоставить кому-то полномочия расходовать средства ассоциации, необходимо, чтобы другие члены данной ассоциации принимали чеки, которые он выписывает со счета ассоциации. При этом они ни в коем случае не примут таких чеков, выписанных кем-либо другим, и могут, если дойдет до дела, даже посадить такого человека в тюрьму за подобную попытку. Таким образом, на власть смотрят с двух точек зрения — как на два вида разрешения: разрешение контролировать на постоянной основе и постоянное же разрешение делать то, что не позволено другим, осуществлять действия, которые лишь опосредованно обеспечивают контроль над другими людьми.
Властные отношения в формальных организациях и правительственных структурах
В философии, мифологии, научной фантастике и комиксах мы встречаемся с вымышленными существами, превосходящими людей умом и силой. Люди создают таких же существ в виде формальных организаций, способных совершить то, что людям не под силу сделать в одиночку, — построить пирамиды, управлять империей инков, вести дела инквизиции и высадить человека на Луне.
Как создать гиганта и заставить его двигаться? Моделируют его и вдыхают в него жизнь властные отношения. Власть подчиняет рядовых членов функционерам организации, а их, в свою очередь, друг другу в зависимости от выполняемых ими задач. Многообразные властные отношения, каждый элемент которых связывает как минимум одного члена организации с другими, сплачивают отдельных членов организации в единую, согласованно функционирующую систему. Фактически организацией можно назвать созданную для определенной цели структуру властных отношений. Подобно индивидуумам, формальные организации преследуют свои цели, даже если их, как и индивидуумов, часто раздирают внутренние конфликты. Одни организации ставят целью получение прибылей, другие занимаются образованием, некоторые — лоббированием в государственных структурах; организации могут угонять самолеты или открывать детские сады. Какова бы ни была цель, которую ставит перед собой организация, для ее достижения создается сеть властных отношений* .
Государство как сеть власти
Может сложиться мнение, что сформулировать особый характер государства как организации нетрудно: государства осуществляют власть над другими организациями. Но некоторые неправительственные организации иногда отказываются подчиняться государству; повстанцы на Кубе признали над собой власть Кастро, а не правительства Батисты.
Чтобы описать различие между государством и другими организациями, нам придется использовать следующую формулировку: для любого населения государство существует в той степени, в которой одна из групп, осуществляющих власть над ними, осуществляет власть над всеми другими или претендует на то— и это никем не оспаривается, — что она осуществляет власть общего характера, отдавая распоряжения, имеющие приоритет над распоряжениями любой другой организации. Она, возможно, не сумеет реализовать тот приоритет, на который претендует, в случае конфликта, а в некоторых случаях может даже и не стремиться принудительно осуществить этот приоритет. Но ее отличают всеобъемлющий характер и уникальность притязаний на приоритет* .
Эффективность власти и низкий уровень предельных издержек любого отдельно взятого случая осуществления контроля со стороны официальных властей объясняет ее центральную роль в управлении. Государственный контроль в форме поощрений и наказаний, назначаемых для каждого конкретного случая (ad hoc) — например, если бы с каждым человеком достигалась договоренность по каждому конкретному случаю, — в таком виде является весьма дорогостоящим и отнимает чересчур много времени, чтобы государство было в состоянии осуществлять огромные объемы своих задач. И даже если бы государство могло прибегать к целому набору ad hoc методов принуждения к исполнению своих решений, это было бы возможно только при наличии большого числа людей, готовых заниматься такой деятельностью. Но как же побудить этих людей сотрудничать, если не посредством применения власти? Ленин встал на путь революции, осознав, насколько малочисленны в силу феномена власти военные и полицейские силы, которые удерживали контроль над людскими массами в России. Он понял: то же самое может делать и небольшая группа революционеров.
Власть — основополагающее для государственного управления явление — объясняет, каким образом конгресс или парламент может быть сильнее армии, почему Сталин мог преодолевать единодушные возражения своих коллег в руководстве партии и каким образом политический лидер может всем заправлять. И очевидные факты, и загадки политики останутся необъяснимыми, если не привлечь к их анализу властные отношения и ту сложную сеть взаимосвязей, которая присуща каждым конкретным отношениям власти. Великие достижения политического руководства и политической организации основываются на феномене власти. И в нем же кроются корни тех кризисов, которые нарушают политический порядок. Дело в том, что власть может исчезнуть столь же стремительно, как люди могут изменить свое мнение о том, кому они желают подчиняться, о чем свидетельствует длинный список бывших правителей, включающий Хайле Селассие* и Исабель Перрон** .
Властные правила в государственном управлении
Иногда государственные чиновники издают персональные предписания, как, например, судья, объявляющий по завершении дела, что «ответчик должен уплатить истцу 5000 долларов». Но обычно власть действует через закон и другие общие предписывающие правила. Таким же образом подчинение людей государственной власти традиционно принимает форму правил, предписывающих, кто, над кем, в каких обстоятельствах и в каких формах может осуществлять контроль.
«Коммунизм, — пишет один советский автор, — самое организованное общество из всех известных человечеству». Далее он объясняет, что коммунизм организован по правилам и что это обеспечивает «привычное соблюдение этих правил как общепринятых норм поведения»8 . То же самое можно сказать о любом государственном управлении.
Даже в обстановке революционного беспорядка Ленин использовал традиционные правила голосования с принятием решения большинством голосов при обсуждении в Центральном Комитете вопроса о принятии Брестского мирного договора9 . В тех случаях, когда нарушаются официально объявленные правила, например о запрете проводить разведывательные операции ЦРУ на территории США, их место занимают другие правила — неписанные или неофициальные. Люди часто связывают себя правилами. После смерти Сталина и казни Берии советские руководители договорились между собой — несомненно, ради того, чтобы обезопасить себя, — о том, что бывших членов Политбюро по исключении не предают смерти и не отправляют в ссылку10 .
В процессе управления правила, исходящие от официальных властей, используются для контроля над ситуацией точно так же, как в покере или бейсболе. И это опять-таки объясняет всю неустойчивость политики при определенных обстоятельствах. Вдруг — столь же внезапно, как при смене точки зрения, — политические лидеры решают, что больше не хотят выполнять существующие правила. И тогда начинается другая игра.
Скрытое и расширенное применение власти
Скрытая власть
Государственный служащий, который хочет управлять своими подчиненными или гражданами страны, не всегда использует свою власть прямо — издавая предписания или вводя соответствующие правила. У него есть целый ряд скрытых возможностей использования власти. Чтобы побудить людей вставать по утрам на час раньше, госчиновники, вместо того чтобы отдать гражданам приказ просыпаться в определенный час, объявляют о переходе на летнее время. Чтобы увеличить число врачей в стране, практикуется система отсрочки от воинского призыва для студентов-медиков вместо того, чтобы в приказном порядке заставлять юношей поступать в медицинские учебные заведения.
При скрытом использовании власти широко применяются полномочия по организации отношений обмена или изменению условий обмена в рыночных системах. Вместо того чтобы комплектовать армию методом воинской повинности, государство может использовать свою власть для организации наемной армии. Вместо прямого запрета импорта государство может добиться того же результата обходными путями, облагая импортные товары налогом и тем самым повышая цены на них. Общепринятое различие между «прямым» и «косвенным» экономическим управлением является особым проявлением различия между прямым и скрытым использованием власти.
Расширенное использование власти
Цезарь использовал свою ограниченную военную власть, чтобы реорганизовать систему управления Римом. Не существует ни одной сложной организации, в которой власть может быть ограничена пределами, определенными учредителями организации, и поэтому власть всегда становится до некоторой степени неконтролируемой. Стоит поручить официальным властям какую-либо задачу, и они воспользуются этим, чтобы сделать что-то еще, первоначально не запланированное. Власть, реализуемая непосредственно или скрыто, всегда может быть расширена, чтобы увеличить список своих полномочий.
Некоторые члены правительства расширяют свои полномочия с необыкновенным искусством. Пользуясь своей властью Генерального секретаря партии, Сталин назначал местных партийных секретарей, которые оказывали влияние на отбор делегатов на съезды партии, а те, в свою очередь, утверждали новые полномочия, которые хотел получить Сталин11 . Часто начальник расширяет полномочия своего подчиненного, если тот соглашается на расширенное использование власти начальником; таким образом обычно осуществляется совместное расширение властных полномочий по сговору. Примером является незаконное расширение полномочий Никсона и ФБР.
«Махинации», «политиканство», «политические игры» — эти выражения далеко не точно определяют множество оригинальных способов, которыми государственные деятели контролируют друг друга, используя свою власть не прямо, а косвенно — через ее расширение. Муниципальный чиновник, возглавляющий коммунальную службу, уполномочен организовать уборку улиц и вывоз снега. Предлагая работу тем, кто будет оказывать ему услуги, он может расширить свою власть, выходя за пределы первоначально полученных полномочий. Он может потребовать от каждого нанятого им работника вести агитацию за его партию. Он может использовать свои полномочия в отношении контрактов, чтобы заставить бизнесменов платить деньги его партии, ему самому или его союзникам. Объединив эти и другие потенциальные возможности, он может пойти дальше и потребовать, чтобы его сделали членом руководства муниципалитета. Воспринимая его как руководителя высшего звена, другие люди неизбежно будут стремиться снискать его расположение в надежде на благосклонность в будущем; так растет его влияние.
Такой же процесс можно наблюдать на других уровнях государственного управления. Президент Соединенных Штатов не имеет полномочий регулировать цены в промышленности. Но чтобы сдержать рост цен, президент Джонсон использовал свои полномочия в области военных контрактов, расширив свою власть с целью аннулирования контрактов с фирмами, которые подняли цены. Президент Кеннеди расширил свою власть для того, чтобы привлечь ФБР и провести антитрестовские расследования в отношении фирм, поднимавших цены12 . Короче говоря, власть расширяется путем ее использования в сферах, на которые она распространяется, чтобы получить контроль над теми областями, где его не было.
Когда мы наблюдаем распространение сетей власти и влияния в правительстве, мы иногда ошибочно считаем, что эти формы власти отличаются от обычных. Однако случаи протекции и взяток фактически являются обычным следствием использования полномочий по найму и заключению контрактов. Если мы видим, что чиновника принуждают к чему-либо, угрожая увольнением, — это потому, что кто-то имеет полномочия его уволить. Если мы видим, как вокруг некоего влиятельного лица собираются верные сторонники, значит, данное лицо использовало свои полномочия по предоставлению привилегий для того, чтобы сплотить этих людей вокруг себя. Когда в правительстве о себе громко заявляют деньги, значит, кто-то уполномочен их распределять.
Расширенное использование власти для создания новых властных структур
Ост-Индская компания, получив в XVII веке определенные полномочия по ведению деловых операций в Индии, расширяла их до тех пор, пока не стала фактически выполнять функции правительства в некоторых районах страны. Люди, облеченные властью, обычно расширяют ее использование не просто для того, чтобы добиться дополнительного влияния, но чтобы получить новые властные полномочия. Будучи лидером большинства в сенате, Линдон Джонсон искусно расширял свою власть. Он столь эффективно использовал ее для оказания услуг коллегам-сенаторам, что в итоге его власть могла поспорить с властью президента, тем самым сводя сенат к роли «послушного органа, управлявшегося старшим олигархом»13 . Политический аппарат — это структура власти, построенная на расширенном использовании ранее имевшейся власти. Чиновник, в ведении которого находятся общественные работы, использует свою власть в сфере городских контрактов, чтобы в обмен на предоставляемые привилегии добиваться подчинения себе каждого из облагодетельствованных им людей. После этого каждый из них в свою очередь использует эти привилегии, чтобы добиться признания своей власти со стороны нижестоящих лиц.
Власть реальная и мнимая
В последующих главах мы часто будем обращаться к простой концепции расширенного использования власти. Мы можем использовать ее уже на данном этапе анализа для того, чтобы развеять популярную иллюзию, заключающуюся в том, что за фасадом власти правительственных чиновников загадочным и тайным образом распределяют «реальную» власть, что общественная власть — это семейная и классовая структура, соответственно которой должно осуществляться распределение власти в правительстве.
Власть не всегда находится там, где кажется, — это во многом верно. Но если группа властных отношений представляет собой лишь фасад, то за ней располагается другая группа властных отношений, а не другой набор социальных процессов. Вы не узнаете «правды» о политических силах, если в ее поисках не будете обращать внимание на власть; правду можно установить, изучив действующие властные отношения. Если городом правит олигархия «старых семейств», то это потому, что официальные власти уступили свою власть этим семьям. Если конклав партийных лидеров занимает господствующее положение, то это потому, что каждый из них установил ту особенную форму контроля, которая называется властью над последователями по соглашению сторон.
Некоторые люди считают, что в основе власти лежит богатство или собственность. Но собственность сама по себе является формой власти, созданной государством. Собственность — это набор правил контроля над активами: собственник может отказывать другим в их использовании, израсходовать их полностью или оставить в неприкосновенности. Поэтому права собственности являются передачей власти индивидуумам и организациям (государственным и частным), признанной другими индивидуумами и организациями14 . Богатые — это те, кому передано власти больше, чем другим. Так же, как в средневековой Европе церковные власти устанавливали ограничения на светскую власть, предпринимательская власть сегодня, существующая в форме прав собственности, ограничивает власть государства, но лишь потому, что государства санкционируют подобные договоренности.
Иногда демократическая политика представляется далекой от организационной деятельности, осуществляемой через власть, и больше походит на обмен. Президент предлагает более высокую минимальную цену на молоко в обмен на финансовые взносы от ассоциации производителей молочных продуктов, а губернатор обязуется поддержать кандидата в президенты в надежде на получение поста вице-президента. Однако президент может «продавать» покровительство молочникам только потому, что обладает властью над выработкой политики, а кандидат может предложить кому-либо пост вице-президента только потому, что, согласно неписанным партийным правилам, кандидат в президенты имеет право выбирать своего партнера по избирательному списку* .
Тем не менее власть всегда смешивают с другими формами контроля. Сеть власти порождает параллельную сеть убеждения. Подчиненные моментально перестают слушаться вышестоящих лиц, если не убедить их в необходимости подчинения. Комментируя это явление, президент Трумэн сказал о своем преемнике: «Он сядет здесь и будет твердить: Сделайте то! Сделайте это! И ничего не произойдет. Бедняга Айк** — ведь здесь не армия»15 . Власть, как мы видели, столь же часто принимает форму полномочий покупать или продавать: президент Джефферсон предпочел купить штат Луизиана, а не завоевывать его.
Неудивительно, что Гоббс, Руссо и другие пытались обосновать происхождение власти государства от общественного договора — ведь властные отношения могут, как мы видели, быть установлены контрактом, иногда в детально разработанной форме, как, например, в Мэйфлауэрском соглашении* . При отсутствии детально разработанного контракта имеет смысл считать граждан добровольно отказывающимися от власти; в обмен на это правитель обязуется защищать их и делать для них то, что они не могут делать сами. В случае если граждане принимают власть правителя потому, что он держит их в страхе, мы по-прежнему можем говорить о вынужденном контракте. Правитель предлагает, со своей стороны, освободить граждан от насилия, а запуганные граждане предлагают, со своей стороны, повиноваться.
Иерархия и бюрократия
В самой известной — но не самой распространенной — модели власти, как в частных, так и в государственных организациях должностное лицо осуществляет власть над своими непосредственными подчиненными, каждый из которых, в свою очередь, осуществляет власть над своими подчиненными, и так далее до самой нижней ступеньки иерархической лестницы. Целью создания иерархической, или пирамидальной, структуры является эффективная координация разделения труда и функциональной специализации.
Пирамидальная власть, или иерархия, часто имеет характерные черты, совокупность которых называется бюрократией. И в государственных, и в частных организациях бюрократия является мощным многоцелевым инструментом. Она превращает разрешение проблем в чрезвычайно рутинный процесс и освобождает от необходимости привлекать к нему работников с нестандартными навыками. Для каждой категории проблем бюрократия готова обеспечить соответствующую категорию решений при помощи определенного набора стандартных навыков. Характерные черты бюрократии заключаются в следующем:
1. Бюрократия в большой степени практикует специализацию задач исходя из предположения, что специализация ведет к эффективности (и с риском того, что специализация порождает узколобых функционеров, утративших представление об организации).
2. Каждое конкретное распоряжение наделенного властью лица, отданное конкретному члену организации или ее структурному подразделению, формулируется (в бюрократической организации в большей степени, чем почти во всех прочих видах официальных организаций) таким путем, что выполнение его не зависит от исполнителя. В условиях идеальной бюрократии незаменимых нет.
3. Все задачи, процедуры и решения классифицированы. Возьмем для примера систему рационирования пищевых продуктов: если я подам заявление об увеличении моего пайка, меня попросят доказать, что я принадлежу к соответствующей категории (инвалиды, пожилые люди или кормящие матери).
4. Главной задачей руководства считается координация стандартизированных поручений (а не стимулирование способностей и инициативности каждого сотрудника организации).
5. Относительно стабильная структура заданий и власти полагается необходимой для организационной готовности (к любым задачам, которые могут возникнуть).
6. Таким образом, организация в некоторой степени замыкается на себя. Сотрудники бюрократической организации часто становятся более лояльными по отношению к организации, чем к каким-то ее общим целям. Вместо того чтобы самораспуститься после окончательной победы над полиомиелитом, фонд March of Dimes* начал борьбу с другими болезнями. Будучи более свободной в поиске новых функций, нежели государственная бюрократия, корпоративная бюрократия будет принимать на себя решение все более разнообразных задач, потому что чиновники высоко ценят организацию. Это столь ценный инструмент, что для него должны быть найдены подходящие функции.
7. И тем не менее каждая бюрократия имеет тенденцию создавать собственный стиль, и впоследствии его можно будет изменить в незначительной степени, лишь частично адаптировав к новым обязанностям. Поэтому, несмотря на наличие якобы подходящих старых бюрократий, люди, принимающие решения на высоком уровне, зачастую вынуждены создавать новую бюрократию для решения новой задачи.
8. Следовательно, для многих департаментов и ветвей власти не существует идеальной структуры; административная реформа бесконечна16 .
Иерархия и бюрократия имеют очень древнее происхождение, но именно в современном мире бюрократическая организация развита как никогда раньше. В начале XIX века четверо из пяти американцев работали не по найму; сейчас к этой категории принадлежит лишь каждый десятый. Если предположить, что все компании, кроме самых маленьких, организованы на бюрократических началах, более половины всех работающих по найму заняты в бюрократических структурах. Еще 13 миллионов американцев работают в многочисленных бюрократических организациях, составляющих федеральное правительство, пятьдесят правительств штатов и 78 000 структур местного самоуправления. Миллионы людей также являются членами организованных на бюрократических началах профсоюзов, групп работодателей, тайных обществ, ассоциаций военных ветеранов, организаций фермеров; их детей приобщают к основам бюрократии в организациях, подобных скаутским и «Малой лиге»* . Некоторые из этих бюрократических структур огромны. По количеству занятых сотрудников самой крупной в США бюрократической организацией является министерство обороны, где работают более 1 миллиона гражданских служащих (и еще 2 миллиона служат в вооруженных силах). За Пентагоном идут корпорации American Telephone and Telegraph и General Motors, в каждой из которых работают около 800 000 человек17 .
Те люди, которые, не задаваясь вопросами политического характера, изъяли большую часть рабочей силы из мелкого фермерского сельского хозяйства и мелкого предпринимательства и вовлекли ее во властные отношения современного бюрократического предприятия, совершили незапланированную революцию. Эта революция в индустриальных системах коренным образом изменила рабочие отношения и другие формы человеческой взаимозависимости для большинства лиц, работающих по найму. И хотя эта революция боролась не за равенство, демократию и прочие гуманитарные ценности, а за прибыль и власть, и одержала победу по причине эффективности — не самой возвышенной причине, это все-таки революция. Она изменила политико-экономическую организацию сильнее, чем французская, большевистская или маоистская революции, и повлияла на установление нового порядка в СССР и Китае не меньше, чем на Западе18 .
Мы увидим, что и в коммунистических системах, и на Западе революция к настоящему времени породила контрреволюцию, в которой объединились, как ни странно, югославские практики рабочего самоуправления, маоисты, возбуждающие массы, западные сторонники демократии участия и новая волна профессиональных психологов, специализирующихся на психологии труда. И корпорации, и профсоюзы экспериментируют с альтернативами конвейерной организации производства. Несмотря на то, что бюрократия известна человечеству по крайней мере 3 000 лет — от Хаммурапи и до современного национального государства, некоторые люди желают, чтобы бюрократии пришел конец и ей на смену пришли такие формы сотрудничества, при которых «люди будут различаться между собой не по вертикали, в соответствии со служебным положением и ролью, но гибко и функционально...»19 .
Взаимное приспособление властей
Мышление привычно ассоциирует власть с иерархией, но с этой привычкой надо покончить, так как власть чаще реализуется не иерархическими, а другими способами.
Конечно, пирамидальный способ организации власти часто несовершенен. Например, у пирамиды может не быть вершины. Верх занят несколькими — или многими — структурами власти, взаимодействующими при помощи управляющего совета. Иногда каждая из них обладает властью над особой группой подчиненных. Для правительства как единого целого наличие вершины нехарактерно. Мао Цзэдун был в состоянии функционировать как вершина власти, но только в течение короткого времени. В демократических правительствах власть разделена между множеством должностных лиц — главой исполнительной власти, представителями законодательной, а иногда и судебной власти.
Некоторые должностные лица находятся за пределами линий пирамидальной или иерархической власти. Специфические полномочия чиновников, занимающихся бюджетом, кадрами или безопасностью, идут вразрез с иерархическими линиями власти, составляющими пирамиду. Шпеер пишет, что Гитлер, неоднократно пытавшийся выхлопотать себе более высокую пенсию, всякий раз получал отказ от бюрократов из пенсионного управления. Даже в очевидно демократической системе полиция иногда прибегает к запугиванию, шантажу и убийствам, чтобы добиться власти над вышестоящими звеньями иерархии.
Взаимозависимость — а иногда и открытый конфликт — властей на любом уровне часто требует их взаимного приспособления друг к другу. Оно реализуется через сотни межучрежденческих и межминистерских координационных комитетов, созданных в американском и британском правительствах. Взаимное приспособление иногда приводит к дезорганизации, порождает конфликты, вместо того чтобы разрешать их. И тем не менее на него приходится большая часть работы по координации в любом государстве. Весь XIX век ведущие мировые державы жили в относительном мире, потому что выработали эффективные механизмы взаимного приспособления для разрешения конфликтов. В метрополисах сложные конгломераты правительственных учреждений координируют свою деятельность путем взаимного приспособления. Например, в Большом Нью-Йорке правительства двух штатов, Нью-Йорка и Нью-Джерси, власти городов, входящих в метрополис, а также специализированные структуры, подобные Управлению Нью-Йоркского порта, — все они разрешают свои конфликты и налаживают сотрудничество при отсутствии какой-то официальной руководящей инстанции путем взаимного приспособления друг к другу.
Иногда одна власть приспосабливается к другой, идя на уступки. Например, один чиновник может полностью подчиниться другому, дойдя до объявления ему своей преданности или лояльности, или, не впадая в эту крайность, станет активно заниматься только такой деятельностью, которая не мешает работе другого чиновника. Гораздо чаще должностные лица активно осуществляют власть и другие виды контроля друг над другом — например, принуждают другую структуру к сотрудничеству, угрожая отказом в сотрудничестве по ее проектам. И по многим причинам низшие инстанции добиваются влияния, контроля или своего рода власти над более высокими. Начальники нуждаются в консультациях своих подчиненных или их добровольном сотрудничестве. Получить его они могут, только уступив по некоторым вопросам. Или же чиновник добивается контроля над своим начальником путем расширенного использования своих полномочий.
В процессе взаимного приспособления чиновники используют все виды контроля, включая обмен и убеждение. Особо следует отметить использование угроз и других приемов манипулирования, разработанных для получения контроля над конкретными должностными лицами. Мы можем назвать эти приемы контроля специальными, чтобы отличить их от более стандартных видов контроля — таких, как отдача распоряжений приказного характера. Чиновники не в состоянии изобретать специальные виды контроля для каждого отдельного гражданина, но могут разрабатывать их для более важных целей — друг для друга. Например, между министерством финансов США и Советом управляющих Федеральной резервной системы США часто вспыхивали конфликты из-за определения краткосрочной процентной ставки. Одно время для срыва попыток Совета управляющих поднять ставку министерство финансов прибегало к тактике упреждающих объявлений ставки, по которой оно собиралось производить новые заимствования. Совету управляющих не оставалось ничего другого, как присоединяться к решениям министерства финансов, потому что в противном случае он подвергся бы массированной критике за отказ поддержать рынок американских облигаций на условиях министерства финансов20 . Взаимный контроль чиновников, таким образом, еще более сложен, нежели контроль чиновников над населением.
Взаимные обязательства между властями
Должностное лицо, находящееся у власти, постоянно вовлечено в сеть обязательств, которые требуют от него использования властных полномочий для оказания любезностей другим чиновникам, применяющим свои властные полномочия, чтобы сделать любезность ему. И наоборот, он по своей инициативе оказывает услуги другим чиновникам, чтобы те были ему обязанными. Когда чиновник инициирует эту форму взаимного приспособления, он не предлагает некие заранее условленные, отмеренные блага, чтобы вызвать ответный шаг, как это делается при обычном обмене любезностями. Он не ведет переговоров или торга относительно конкретных условий обмена. Вместо этого он пользуется своей властью для оказания услуги, зная, что тем самым он создает для партнера обязательство оказать ему ответную любезность в будущем, причем точный ее характер остается неопределенным* .
Оказывать услуги — все равно что класть деньги в банк. В 1969 г. сенатор Клинтон Андерсон поддержал президента Никсона в ходе обсуждения вопроса о противоракетах. «Опытные исследователи деятельности Андерсона предполагали, что таким образом администрация Никсона оказалась у него в долгу, и это обязательство будет оплачено, когда ему понадобится осуществить какую-то конкретную программу для своего избирательного округа»21 . Можно собрать немалый запас таких обязательств. Некоторые из них погашаются неожиданной или нежелательной ответной любезностью. Но иногда обязательства дают возможность чиновнику просить о конкретной услуге тех, кто задолжал ему ответную любезность. На этих взаимных обязательствах также создаются союзы.
Взаимные обязательства — это основа чрезвычайно мощного контроля, что подтверждается тем, как сильно подвержены коррупции государственные должностные лица. Опираясь на собственный опыт в сенате США, сенатор Пол Дуглас рассказал о взаимных обязательствах государственного чиновника и частного лица, которые при этом осуществляют взаимный контроль. Что касается этого последнего, то он заметил: «Он стремится, ...оказав несколько услуг, заставить государственного чиновника чувствовать себя обязанным лично ему настолько, что чиновник постепенно утрачивает чувство долга перед общественностью и начинает считать, что прежде всего он должен быть лоялен к своим благодетелям и покровителям из частного сектора. Происходит постепенное перемещение лояльности чиновника от общественности к тем, кто делал ему одолжения»22 .
Подводя промежуточные итоги, мы можем высказать гипотезу: масштабная политико-экономическая организация функционирует либо путем односторонней координации в иерархии-бюрократии, либо путем взаимного приспособления властей, осуществляющих расширенное использование своей власти с целью контроля друг над другом. Одной из наиболее распространенных форм взаимного приспособления совершенно иного вида является обмен. Обмен в рыночных системах, как мы сейчас увидим, является другой системой контроля, представляющей по сравнению с государством крайнюю форму взаимного приспособления, в которую вовлечено большинство населения.
Глава 3
Адам Смит в свое время крайне негативно высказывался по поводу иерархии и бюрократии (сегодня сходное мнение озвучивает Мао Цзэдун). Он неодобрительно отзывался о великом министре Людовика XIV Кольбере: «Промышленность и торговлю великой страны он пытался регулировать по тому же образцу, как и деятельность отделов в министерстве»1 . Книга Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов» выдвигает классический аргумент о том, что подобные ошибочные действия приводят страны к бедности.
Альтернативой огосударствлению национальной политико-экономической системы является рынок. И как иерархические, бюрократические и государственные системы вырастают из отношений власти, так и рыночные системы вырастают из отношений простого обмена.
Простой и сложный обмен
Отношения обмена, на которых строятся рынки, основаны на целенаправленном контроле. Это отношения между двумя (иногда больше) людьми, каждый из которых предлагает некоторую выгоду, чтобы вызвать ответную реакцию. Это предложение, таким образом, обусловлено получением ответной реакции* . Выгода — это нечто, что получатель считает желаемым независимо от того, действительно ли это ему выгодно** . Самый простой случай обмена — когда двое людей случайно узнают, что каждый из них имеет или может сделать то, что нужно другому. Или один человек обнаруживает, что другой имеет или может сделать нечто, что он хочет, и начинает искать, какую выгоду он может предложить другому, чтобы побудить того сделать так, как первому хочется. Но обмен — это не только лишь средство перехода вещей от одних владельцев к другим, он также является методом контроля поведения людей и организации сотрудничества между ними. На американском фронтире в XVIII и XIX веках при помощи обмена услугами организовывали расчистку земель и строительство амбаров. Посредством обмена были сосредоточены силы, с помощью которых был прорыт Суэцкий канал, произведена высадка людей на Луне, практически уничтожена холера на Земле, возделаны самые плодородные земли на планете.
Если не считать нескольких малореальных сценариев, у людей нет возможности предоставлять выгоды (или отказывать в них), если им этого не позволяют правила, существующие в форме законов о личной свободе и собственности. Такие правила предусматривают, что люди наделены полномочиями контролировать собственный труд и могут претендовать на определенные активы как на свою собственность, которую можно предоставлять в пользование другим людям или отказывать им в этом. Обмен возможен только в таком обществе, в котором моральный кодекс и власть поддерживают социальный мир.
Деньги и цены
Обмен, однако, вряд ли может стать значимым методом социальной организации, если акты обмена происходят лишь изредка и имеют случайный характер. Еженедельные собрания, на которых проводится бартерный обмен, или публикация частных объявлений лишь в малой степени увеличивают частоту обменов. Только с появлением денег и цен обмен может стать инструментом большой, а не случайной и маломасштабной социальной организации. Цены — это механизм для объявления в стандартизированной форме условий, на которых предлагается или осуществляется обмен. С появлением цен человеку больше не требуется сообщать каждому из потенциальных партнеров, на какие услуги и товары и в каком количестве каждого наименования этих услуг и товаров он готов обменять то, что у него есть. Теперь он просто объявляет цену.
Если нет денег и цен, обмен ограничен необходимостью двойного совпадения: А должен найти Б, у которого есть то, что нужно А (или возможность сделать это), при этом Б должен нуждаться в том, что может предложить А. Деньги — то, что мы ими называем, — легко хранить, перевозить и обменивать. Принять или предложить деньги в обмен может почти каждый, поэтому необходимость в совпадении исчезает и возможности совершения обмена неизмеримо возрастают.
Я готов посторожить дом своего соседа несколько дней, пока тот будет в отъезде, в обмен на то, что когда-нибудь он сделает то же самое для меня, но вряд ли я стану работать сторожем. И тем не менее множество разнообразных выгод, обмениваемых на деньги, почти неограниченно. Такая нематериальная категория, как «коммерческий престиж», продается и покупается. Лояльность, подчинение, общественное признание, голоса, судебные решения, партийные назначения — все это периодически продается, законно или нет. Рыночный обмен проникает во все сферы жизни, и последствия этого до сих пор не раскрыты полностью.
Профессиональные торговцы
Еще одно усовершенствование обмена — участие профессиональных торговцев — с помощью денег позволяет удлинять цепочки отношений обмена. Торговец может получать солидные доходы и даже скопить целое состояние, сделав обмен своей работой, а не просто занимаясь им от случая к случаю. Американцы хотят получать кофе у колумбийских производителей, а те, в свою очередь, желают приобретать различные промышленные товары. Даже имея деньги, невозможно осуществить прямой обмен. Вместо этого колумбийские производители кофе продают свою продукцию торговцу, который готов ее купить, потому что знает, что может продать этот товар американскому переработчику. Переработчик купит кофе потому, что знает: у него продукцию приобретет оптовый торговец — и так далее по всей цепочке вплоть до американского потребителя.
Профессиональные торговцы зарабатывают себе на жизнь тем, что находят «партнеров» по обмену для тех, кому они нужны; в число этих профессионалов входят оптовые торговцы, поставщики, маклеры — даже торговцы подержанными машинами и старьевщики. Но некоторые торговцы — великие организаторы. Во втором тысячелетии до н.э. вавилонские купцы, ведя внутреннюю и внешнюю торговлю, заложили в Месопотамии основы городской цивилизации. С тех пор появление новых цепочек рыночных связей всегда приводило к коренным социальным изменениям. В XIV—XVI веках вследствие того, что купцы создали в нескольких десятках городов Европы, особенно в Северной Италии, именно такие длинные цепочки связей, в Западной Европе впервые сформировалась интегрированная экономика, достигнув такого уровня внутриевропейской координации, к которому с тех пор даже не смогли приблизиться правительства2 .
Коммерческое предприятие
Одна особенная категория профессиональных торговцев преобразует систему обмена еще более радикальным образом. Они не только предоставляют более широкий выбор существующих товаров и услуг. В отличие от купца, который продает то, что купил, такой торговец покупает или арендует средства производства, организует производственный процесс, а затем, в свою очередь, продает произведенную продукцию и услуги. Он осуществляет найм рабочих, обеспечивает наличие необходимых ресурсов, ставит задачи и организует людей для выполнения этих задач. Поэтому он становится лидером, начальником или надзирателем над другими людьми (иногда даже деспотом). Если его предприятие велико, то он, предприниматель, фактически становится своего рода общественным деятелем, хотя и не государственным чиновником или партийным руководителем.
Предприниматель реализует свою власть в рамках рыночной системы. В случае ограничений он может организовать рабочую силу, не требуя у рабочих признать его власть, поскольку, подобно организаторам производства в Англии XVIII века, он может просто платить рабочим за произведенную ими продукцию. Он также может свести до минимума свою власть над ними, разместив их на своих рабочих площадях, но производя оплату исключительно по факту выполненной работы, оставляя тем самым на усмотрение каждого отдельного рабочего, с какой скоростью и как ему работать. Однако в подавляющем большинстве случаев предприниматель обнаруживает, что эффективный способ организации производства — платить рабочим не за готовую продукцию или за выполнение заранее оговоренных заданий, а за то, что они признают его власть на протяжении рабочего дня, недели или месяца.
Именно этот специалист по рыночной системе — предприниматель — в большей степени, нежели торговец или купец, приводит формальные организации на рынок. Иногда эти организации весьма велики. В XVII-XIX веках европейские предприниматели широко использовали два ресурса, ранее не задействованных в производстве в таком масштабе: разнообразные машины, появление которых стало возможным благодаря ускоренному развитию науки и техники, и уголь как источник энергии для работы машин. И как для устройства шахт потребовались организованные коммерческие предприятия, так и для использования производственного потенциала машин понадобилась координация работы людей и машин.
Более того, в поисках сырья и покупателей для своей продукции эти предприятия образовали рыночные связи по всему миру. В XVIII и XIX веках впервые в человеческой истории мир стал интегрированным целым не на основе общего языка, правительства или культуры, но на основе координации работы и использования мировых ресурсов. Повсюду миллионы людей предоставляли свои услуги другим людям и получали от них выгоды. Впервые в истории человечества в начале XX века в странах Западной Европы и Северной Америки была одержана победа над неграмотностью, чумой и голодом. Что бы ни говорилось о колониализме, империализме и страданиях миллионов людей, не охваченных новым порядком, эта первая глобальная интеграция представляла собой новый этап развития и новый уровень сложности социальной организации* .
Система трех рынков
Появление предпринимателей и предпринимательской организации преобразует некогда единый обмен в три различные формы. Люди больше не занимаются прямым обменом своего труда или других активов на еду, одежду или иные предметы. Вместо этого они выходят на рынки одного типа (рабочей силы и других факторов производства), чтобы продать свою энергию и активы за деньги, и на рынки другого типа (потребительские), чтобы обменять полученные деньги на нужные им товары и услуги. А так как на обоих видах рынков они имеют дело с коммерческими предприятиями, то предприятия главенствуют во всей рыночной системе, что является важнейшим усовершенствованием социальной организации, последствия которого по сию пору еще не полностью проявлены.
На рынках третьего вида коммерческие предприятия торгуют между собой. На этих промежуточных рынках, к которым не допускаются ни индивидуальные потребители, ни индивидуальные поставщики, объем обмена обычно больше, чем на двух других рынках, вместе взятых. Розничные торговцы вступают в отношения обмена с оптовыми торговцами, которые в свою очередь совершают обмен с производителями. Производственные предприятия покупают у предприятий-поставщиков комплектующие, сырье, электроэнергию и бизнес-услуги, в том числе ведение бухгалтерии, обслуживание оборудования, рекламу. Кстати, именно этот третий вид рынков, а не два других, обычно исчезает в «плановых» системах советского типа.
Так же, как государственные чиновники отличаются от обычных граждан, управляющие коммерческими предприятиями отличаются от обычных потребителей и служащих. В рыночной системе лидеры или «официальные лица» еще более обособляются от обычных участников рынка, когда на рынок выходят помимо предприятий другие формальные организации. Во многих отраслях с рыночной системой ведущая роль на переговорах о заработной плате и условиях труда отводится лидерам профсоюзов. А правительственные должностные лица, представляющие военное ведомство, ведомства общественных работ и другие правительственные структуры, становятся основными покупателями в рыночных системах.
Сопутствующие формы контроля
В этой главе мы в основном говорим о рыночном обмене, однако обмен широко распространен за пределами рынка. Он, как мы уже видели, является обычным делом в политике. Например, член законодательного органа предлагает поддержать законопроект своего коллеги, если тот, в свою очередь, поддержит его законопроект. С обменом часто смешивают другую, похожую на него форму контроля — не сопровождаемое никакими условиями предоставление какой-то выгоды, имеющее целью получение некоторой ответной реакции, но не определенной ответной услуги в порядке обмена. Например, сокращение налогов, безусловно, выгодно предприятиям — они получают от этого прибыль, и эта мера может вызвать ответный шаг. Но сокращение налогов предоставляется не только тем, кто обещает ответные шаги. Рассматривая в следующих главах сложное функционирование предоставления выгод без условий, мы обнаружим метод контроля, который в некоторых системах на равных конкурирует с обменом, властью и убеждением. Он не уступает им в своей фундаментальной значимости для политико-экономической организации.
В перспективе
Определенная двусмысленность формулировок в книге Гэлбрейта «Новое индустриальное общество» породила следующее толкование его слов: в США обмен замещен властью корпораций — главным координатором экономической жизни* . Либо это неверное прочтение текста, либо невнятность авторских формулировок. Ясно, что правительство не координирует деятельность крупных корпораций посредством планирования и не осуществляет общее руководство ими в какой-либо иной форме. Это достигается путем рыночного обмена. Компании сбывают большую часть своей продукции путем продажи. Основную долю того, что им нужно для производственных процессов, они получают путем покупки. Если производственный план фирмы требует определенного сочетания потребляемых в производстве ресурсов — рабочей силы разных типов, электроэнергии, сырья, полуфабрикатов и запасных частей, они привлекаются на предприятие не какой-либо координирующей властью, частной или государственной, а путем покупки на взаимосвязанной системе рынков. И если, скажем, общий спрос американских предприятий на рабочую силу примерно соответствует общему предложению, то это соответствие достигается путем продажи и покупки услуг рабочей силы, а не посредством ее планового распределения. (Если соответствие не столь безупречное, как того хотелось бы, — в случае, если возникает безработица, — то это потому, что рыночный обмен далек от идеальной эффективности.) Действительно, корпорации используют власть для своих «внутренних» дел — каждая их них является системой власти по своему внутреннему устройству, — но свои «внешние дела» они ведут путем покупки и продажи на рынке.
Координирующие функции рыночных систем зачастую незаметны — настолько они естественны для нас. Примером является частая смена профессии. В США за 7 лет количество стюардесс удвоилось; число стенографисток, машинисток и социальных работников увеличилось на 50 процентов. В то же время число паровозных кочегаров снизилось наполовину, наборщиков-линотипистов и столяров-краснодеревщиков — на одну треть. Колебания уровня занятости в обе стороны для сотен других профессий доходили до 20 процентов3 . В Великобритании за десятилетний период количество рабочих на угольных шахтах и предприятиях, перерабатывающих хлопок, упало более чем на четверть, в то время как занятость в других видах деятельности, в том числе в спорте и сфере развлечений, удвоилась; для ряда других профессий она увеличилась втрое4 . В бесконечной перетасовке рабочей силы происходит согласование потребительских и профессиональных предпочтений.
Описывая, как миллионы покупателей и продавцов, стремясь совершить обмен, создают при этом огромную систему взаимной координации, Адам Смит пришел к выводу о том, что индивидуума «невидимая миру рука направляет к цели, о которой тот и не помышлял». С тех пор стало общепринятым говорить о рыночных силах как о действующих автоматически, а иногда бессознательно. В мировоззрении Смита нет ничего таинственного. Во всех видах социального контроля есть элементы автоматического, непреднамеренного и бессознательного. Большинство родителей «автоматически» учат своих отпрысков говорить, независимо от того, намереваются ли они это делать, осознают они свои действия или нет. В рыночной жизни люди ведут себя осторожно, обдумывают свои поступки; но их деятельность может привести к тому, на что они не рассчитывали и что не входило в их намерения.
Однако координация имеет свою цену. Существование в условиях гипотетической рыночной системы в чистом виде, без каких-либо модификаций, было бы невыносимым — потому что она отняла бы у индивидуума все возможности обращаться к другим членам общества, кроме одной. Он не смог бы просить их о помощи в беде, как в традиционных дорыночных системах, где признанный член племени или клана имеет право на сочувствие окружающих. В чисто рыночной системе требования человека к другим будут признаны тогда и только тогда, когда он сможет что-то предложить в обмен. Маркс понял это раньше и лучше, чем большинство из нас. В «Манифесте Коммунистической партии» он заметил, что «буржуазия не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость»* .
В Англии начала XIX века и в разное время в других странах проявлялись характерные черты как раз такой «дьявольской мельницы»5 . Однако во всем мире рыночные системы в разной степени переплетены с другими методами организации, смягчающими жесткость рыночной системы как таковой. Даже в Англии начала XIX века, в эпоху расцвета принципа неограниченной свободы предпринимательства, как законы о бедных, так и частные благотворительные организации признавали необходимость удовлетворения минимума требований, не являющихся рыночными.
Эффективное ценообразование
При определенных условиях акты рыночного обмена становятся оптимальными или эффективными потому, что люди вступают в отношения обмена только тогда, когда они от этого выигрывают. Однако неадекватные цены блокируют эффективный обмен. Поэтому для понимания рыночных систем (так же, соответственно, как и коммунистических систем, в которых проблемы ценообразования стоят очень остро) абсолютно необходимо усвоить идею эффективного ценообразования, знакомую каждому экономисту.
Предположим, что мне нужна пища, а вам нужна сила моих мускулов. Вы вырастили столько-то картофеля, а у меня есть столько-то свободного времени. Мы договариваемся о цене: если я в течение часа буду помогать вам, вы дадите мне десять фунтов картофеля. Мы совершаем обмен, и в результате мы оба выигрываем. Предположим, однако, что появился правительственный декрет, согласно которому никто не может предлагать час своей работы по цене меньшей, чем двадцать фунтов картофеля. Вы предпочтете оставить у себя картофель, чем отдать двадцать фунтов мне за час работы. Итак, вы решаете обойтись без моей помощи, и я остаюсь без пищи. Мы оба проигрываем по сравнению с тем, что могло бы быть.
На языке экономистов-теоретиков цена, соответствующая нашим предпочтениям, называется эффективной ценой, а цена, которая удерживает нас от обмена, называется произвольной. Эффективная цена оптимальна для нас обоих. Она также называется ценой, определяемой редкостью ресурса; она соответствует вашей и моей оценке относительной нехватки ресурсов, в которых мы нуждаемся. Для меня картофель является более редким ресурсом, чем рабочее время; для вас редким ресурсом является рабочее время. Согласованная цена диктуется не массой, плотностью или иными физическими свойствами картофеля, а нашими предпочтениями относительно использования наших редких ресурсов.
Рассмотрим наш несостоявшийся обмен. Одно из последствий произвольной цены состоит в том, что я готов предложить вам свой труд, но вы не желаете им воспользоваться. Эта цена не может установить рыночное равновесие—привести в соответствие спрос и предложение. Поэтому одним из требований к эффективной цене, или цене, определяемой редкостью ресурса, является ее способность установить рыночное равновесие.
Однако, строго говоря, эффективную цену, или цену, определяемую редкостью ресурса, нельзя установить, если один-единственный или немногие покупатели встречаются с одним-единственным или несколькими продавцами, поскольку они могут совершить сделку друг с другом по любой из целого ряда цен. Цена, которая блокирует обмен между желающими его совершить, очевидно, не является эффективной ценой, но какая именно из различных цен, не блокирующих обмен, является таковой? Удовлетворительный ответ заключается в следующем: эффективной является та цена, которая будет установлена, если продавцов и покупателей станет так много, что ни один покупатель или продавец сам по себе не сможет манипулировать ценой.
Одним из последствий произвольной цены является то, что вас информируют: вы можете воспользоваться чьим-то трудом в течение часа по цене в двадцать фунтов картофеля (хотя на деле как минимум один человек готов предложить свой труд за половину этой цены). Произвольная цена ошибочно представляет вам цену (или альтернативу, от которой приходится отказаться), по которой, если бы не насильственно установленная цена, вы бы смогли получить желаемое. Отсюда следующим критерием эффективной цены, или цены, определяемой редкостью ресурса, является то, что каждая цена должна правильно информировать продавцов и покупателей о цене (или неиспользованных возможностях), по которой могут быть фактически предоставлены товары и услуги, при условии, что люди могут делать такие предложения, какие хотят.
Что представляет собой цена, определяемая редкостью ресурса, или эффективная цена продукции, изготовленной и проданной коммерческим предприятием? Это такая цена, которая устанавливает равновесие на рынке и не контролируется монополиями. Это цена не настолько низкая, чтобы появилось множество потенциальных покупателей, на которых не хватило бы запаса товаров, и не настолько высокая, чтобы финансировалось производство продукции, покупать которую никто не желает. Эта цена не настолько высока, чтобы преувеличивать, и не настолько низка, чтобы недооценивать издержки или условия, при которых товар или услуга становятся доступными, если люди могут свободно делать те предложения, которые хотят. Таким образом, эта цена не должна быть меньше или больше суммы различных издержек производства* . Но как измерить каждую из этих издержек? Ответ состоит в том, что при калькуляции общего уровня издержек каждый ресурс должен учитываться в соответствии с его ценой, определяемой редкостью данного ресурса.
Назначая цены, не являющиеся эффективными, предприятие фактически предлагает покупателям продукт или услугу по цене ниже или выше предельных издержек. Если цена ниже предельных издержек, то предприятие предлагает товар или услугу даже несмотря на то, что стоимость ресурсов на пределе производственных возможностей (о чем свидетельствует их использование в альтернативных видах производства) больше, чем цена продукции. Если цена выше предельных издержек, то покупателям фактически заявляют, что производство использует больше реальных ресурсов, чем на самом деле. И в том, и в другом случае неверная информация приводит к необоснованным решениям.
Приблизиться к эффективным ценам позволяют игра спроса и предложения на конкурентных рынках либо наличие руководящего органа, устанавливающего цены. Важно не то, кто устанавливает цены, и не метод определения их эффективности, важно то, удовлетворяют ли данные цены трем критериям.
Взгляните на логическое обоснование цен, определяемых редкостью ресурса, или эффективных цен с точки зрения гипотетических центральных плановых органов. Плановики знают, что стране нужны, скажем, сталь, продовольствие и транспортные услуги. Но до тех пор, пока не будут известны пропорции взаимозаменяемости, они не в силах даже начать обдумывать, сколько всего этого должно быть произведено, так как производство по каждой позиции может быть расширено за счет ограничения производства другой продукции. Например, плановики должны знать, на какую сумму нужно сократить производство стали, чтобы увеличить объем транспортных услуг на заданную величину.
Взаимозаменяемость может быть выражена в ценах. Утверждение «Тонна стали стоит 400 долларов» означает, что для получения тонны стали нужно пожертвовать производством другой продукции стоимостью 400 долларов. Цены, которые правильно представляют фактические возможности взаимозаменяемости, являются эффективными ценами, или ценами, определяемыми редкостью ресурсов; все другие цены называются произвольными ценами.
Может ли такой плановик для измерения взаимозависимости просто присвоить число (цену) каждой единице товара в соответствии с ее весом, длиной или — в случае личных услуг — ростом людей, предоставляющих эти услуги, в дюймах? Мы сказали бы, что подобные цены нелепы. Но почему? Потому что вес или размеры ресурсов не соотносятся со стоимостью: тонна стали стоит меньше, чем три унции сложного электронного оборудования. Почему? Потому что при производстве электронного оборудования затрачивается гораздо больше труда. Пусть тогда плановик назначит числа или цены, соответствующие объему труда, вложенного в производство.
Если он это сделает, то назначит одну и ту же цену за два товара, на которые было затрачено одинаковое количество труда, хотя для производства одного необходимо значительно больше оборудования, чем для другого. Это столь же неудовлетворительно, как ценообразование по весу без учета затрат трудовых ресурсов. В таком случае ему, очевидно, понадобятся данные, совмещающие учет сырья, труда, механического оборудования и любых других ресурсов, использованных на производстве, и общий для всех них знаменатель.
В чем состоит эффективный способ приведения различных ресурсов к общему знаменателю или цене? Должен ли час работы стоить больше или меньше фунта стали? Больше пяти фунтов стали? Ста фунтов? Правильное число — эффективная цена — зависит не от каких-либо физических свойств, а от относительной ценности ресурсов. Но что это значит?
Это значит, что в той мере, в какой ресурс может быть использован для производства желаемой продукции где-либо в другом месте, данный ресурс представляет ценность и должен быть в этой же мере включен в общий знаменатель. Крайний случай — если ресурс не может использоваться для производства иной желаемой продукции. Тогда он является не экономически ценным ресурсом, а бесплатным благом, и не должен включаться в общий знаменатель. Привлекательность другой продукции для потребителей будет зависеть от их предпочтений, определяющих редкость ресурса, включая предпочтения досуга. Поэтому эффективные цены будут отражать соотношение между предпочтениями и редкостью. В той степени, в которой рыночные системы в реальных условиях приближаются к эффективным ценам, цены будут отражать это соотношение.
Неравенство
На этой стадии необходимо предварительно охарактеризовать элементарные связи между рыночной системой и общими социальными ценностями. Нет более распространенного мнения о рыночных системах, чем то, что они превращают в богачей единицы ценой нищеты многих. Только на этом основании многие новые страны, как мы увидим, очень мало полагаются на рынки как на средство стимулирования экономического роста. Отойдя от рыночной системы, Куба и Китай двинулись по направлению к равенству доходов и богатства. Существует ли некая внутренняя логика, которая мешает рыночным системам добиваться аналогичного результата?
Ясно, что гипотетическая чистая форма рыночной системы была бы весьма неэгалитарной по доходу, получаемому в виде заработной платы, ренты, процентов и прибыли, потому что доход каждого человека зависел бы исключительно от того, что он мог бы предложить в обмен, а люди в этом аспекте различаются. Реально существующие рыночные системы, модифицированные налогами и другими механизмами перераспределения, демонстрируют другую картину. Ни логика, ни эмпирические доказательства не свидетельствуют о невозможности — или даже невероятности — примирения реально существующей рыночной системы с гораздо более эгалитарным распределением богатства и дохода6 .
Иногда априори утверждалось: если сгладить различия в получаемых доходах, мы утратим мотивацию к участию в производительной деятельности. Априори этот результат не более вероятен, чем противоположный ему: когда получать дополнительный доход становится труднее, человек может начать больше работать, чтобы все же получать его7 . То, как поступит в итоге индивидуум, зависит от его выбора между работой и отдыхом; а это, в свою очередь, зависит от личности, культуры и многих конкретных аспектов социальной и рабочей организации, имеющих отношение к стимулам8 .
Эмпирические данные не подтверждают наличие каких-либо очевидных связей между степенью неравенства в доходах и различием в рабочих привычках или прилежании. Например, в более эгалитарных рыночных системах скандинавских стран не возникает потерь производительности труда при сравнении с относительно менее эгалитарными Соединенными Штатами. После десятилетий постоянно ужесточавшегося налогообложения доходов мы не обнаруживаем и свидетельств снижения стимулов к работе у менеджеров. Подобно другим английским, немецким и американским исследователям, ученые, которые опросили около тысячи американцев, занимающих высокооплачиваемые должности, пришли к следующему выводу: «Семь восьмых респондентов, получающих высокие доходы, четко заявили, что не снизили своих усилий на работе из-за подоходного налога. Многие из отрицательных налоговых стимулов, о которых сообщили остальные респонденты, кажутся неправдоподобными в свете другой информации»9 . Это свидетельство подтверждает гипотезу о том, что на мотивацию высокооплачиваемых сотрудников большее влияние оказывает размер их дохода до вычета налогов, а не после10 . Такое предположение открывает путь к революционной возможности: рыночно ориентированная система может сохранить стимулы к работе через «демонстрационные заработки», несмотря на то, что налогообложение полностью сравняло доходы.
Если даже будет установлено, что сокращение неравенства в доходах действительно снижает стимулы к труду, это не докажет невозможность примирения рыночной системы с уравниванием доходов, а лишь продемонстрирует, что при подобном примирении рыночное производство сократится. А это не является ни очевидно плохим, ни очевидно хорошим результатом. В последующих главах будет показано, что сокращение производительности в большей степени объясняется неудовлетворительными отношениями с руководством на рабочем месте и изменениями в культуре — например, ухудшением рабочей этики, — нежели уравниванием доходов.
Все общества, рыночные или иные, сохраняли экономическое неравенство на протяжении истории. Барьер на пути к более высоким доходам и равенству достатка в реальных рыночно ориентированных системах обусловлен не внутренней логикой этих систем. Как мы увидим, он представляет собой исторически унаследованное и поддерживаемое политическими средствами неравенство личных активов, способностей зарабатывать и долей доходов. Например, в Англии подъем рыночной системы сопровождался и поддерживался огораживанием земель. При этом крестьян сгоняли с земли; в числе будущих участников рыночной системы оставались зажиточное мелкопоместное дворянство и обнищавший рабочий класс. В принципе, правительства могут перераспределять доходы и богатства и повторять это перераспределение так часто, как им будет угодно. Их отказ от подобных действий требует политического объяснения, а не ссылки на рыночные силы.
Свобода
Классические либеральные защитники рыночных систем провозглашают: свобода через рынок; без рынка нет свободы11 . Так ли это? Ни один человек не поймет сути рыночных систем, пока не узнает, сколь много имеется удовлетворительных, хотя и противоречащих друг другу, ответов на этот простой вопрос. Никто и никогда не способен избежать контроля общества, начиная с контроля родителей в детстве. Выражения «свобода от чего-либо» и «свобода чего-либо» обозначают ситуации, в которых контроль не отсутствует, но в некотором смысле является приемлемым* . Вопрос о том, обеспечивает ли рынок свободу, — это вопрос о характерных для рынка формах контроля.
Согласно либеральной** аргументации в духе традиций Локка, Смита, Милля-старшего и Милля-младшего*** , Спенсера**** и Дайси***** , в рыночной системе люди реагируют — например, берутся за конкретную работу, — только если предлагаемое вознаграждение является привлекательным, то есть только тогда, когда они добровольно принимают решение. В авторитарной системе от человека требуется работать там, куда его направят, и выполнять любые команды, независимо от выгоды. По мнению некоторых, никаких иных доказательств тому, что люди более свободны на рынках, чем в авторитарных системах, не требуется* .
На эту аргументацию сразу же можно возразить, что она просто игнорирует воздействие сделки на людей, не участвующих в ней, — тех, кто должен страдать от атмосферных выбросов нового завода по соседству с жилым районом, грохота мотоциклов, нарушающих тишину в квартале, или подвергаться риску аварии на атомной электростанции. В рыночной системе эти люди лишены свободы выбора; данные последствия им навязаны.
Помимо доводов о третьих сторонах или внешних воздействиях, вышеприведенная аргументация неубедительна даже для участвующих в сделке сторон, которые, как считается, добровольно вступают в отношения обмена друг с другом. Давайте рассмотрим, почему.
Собственность
То, чего я смогу добиться и насколько эффективно смогу защитить себя путем обмена, зависит в значительной степени от того, чем я владею и что могу предложить. Традиционная аргументация подразумевает, что частная собственность, на которой основан обмен, сама по себе не является препятствием на пути к свободе и, кроме того, создана и поддерживается ненасильственными методами. Если представить себе небольшое общество, в котором все ресурсы находятся в совместном пользовании и которое затем преобразуется путем передачи каждого из ресурсов только одному индивидууму в общество, практикующее обмен между владельцами частной собственности (при этом распределение ресурсов между индивидуумами является чрезвычайно неравномерным), то совершенно не очевидно, что свободный обмен делает менее зажиточных членов этого общества свободными. И если переход от коллективной собственности к частной принудительно навязывают более сильные люди, которые забирают себе львиную долю ресурсов, то, несомненно, в будущем акты обмена между ними, какими бы свободными они ни были, не сделают свободными тех, у кого мало собственности. Да и в том случае, если мы живем в мире, где права собственности уже определены (как это и есть на самом деле), это не означает, что обмен поддерживает нашу свободу, если только мы не являемся крупными собственниками.
Данные возражения против аргументации либералов не связаны с тем, каким образом возникла частная собственность в ходе истории, как она поддерживается и была ли она хорошим институтом. Возражения основываются на логике. Традиционная либеральная аргументация является неполной, если не защищает совместимость самой по себе частной собственности со свободой — о каковом аспекте умалчивается12 . Либералы глухи к истинному значению слов Прудона о соотношении частной собственности и свободы («Собственность есть кража!»* ), равно как и к сути менее радикальных истолкований того, какими путями создается и сохраняется собственность** .
Об этом можно сказать и иначе. По мысли либералов, мир обмена бесконфликтен. Каждый делает то, что хочет. Когда вся социальная координация осуществляется через добровольный обмен, никто никому не навязывает свою волю. Но как, спросим мы, может быть возможным такое счастливое состояние? Оно возможно только потому, что конфликты из-за того, кто чем владеет, уже урегулированы путем распределения в обществе прав собственности. А было ли это распределение бесконфликтным? Было ли оно осуществлено без применения насилия? Очевидно, нет. Например, распределение богатств в современной Англии является результатом вековых конфликтов, в том числе набегов викингов, нормандского завоевания Англии, правления королей и дворянства в средние века, двух волн изгнаний крестьян с земли и закона о наследовании.
Власть в условиях обмена
В развитых рыночных системах большинство работающих по найму людей на деле проводят свое рабочее время в системе власти — обычно организованной как коммерческое предприятие. Вытекающая из этого угроза для свободы весьма очевидна в крупных корпорациях: в организации, где, согласно стандартам бюрократии, единицы командуют тысячами, нет места свободе. Либертарианцы отвечают на это, что служащие, подчиняясь руководству, по-прежнему свободны, потому что эту власть они приняли добровольно и свободны от нее избавиться. Тогда спросим: власть разрешает людям быть свободными потому, что они выбрали подчинение? Положительный ответ на этот вопрос опровергает утверждения либералов о том, что в условиях обмена люди свободны, а в авторитарных системах не свободны; все зависит от конкретных обстоятельств.
Можно утверждать, что власть государства в отличие от власти работодателя неизменно навязывается путем угроз, а не принимается в добровольном порядке. Некоторые граждане воспринимают государственную власть в этом ключе, но мы убедились, что так думают не все. Эта вторая категория граждан добровольно уполномочивает должностных лиц отдавать распоряжения и добровольно же подчиняется власти (даже если иногда и выражает желание освободиться от власти, установленной ранее).
Безличное принуждение
В классической либеральной аргументации не учитывается еще одно положение из истории мысли. Классические экономисты считали одним из великих достоинств рынка то, что он заставил людей работать. Людей, склонных к лени, необходимо заставлять работать либо силой закона, либо посредством рыночной системы, «молчаливым, неумолимым давлением» голода13 .
Те, кто отождествляет рынок со свободой, проводят различие по этому пункту: свобода ущемляется только тогда, когда один человек может заставить другого исполнять приказания. В рыночной системе никто специально не принуждает людей работать — к этому вынуждают лишь безличные требования системы. Собственно говоря, большинство, вероятно, скажет: любая социальная система должна требовать, чтобы все здоровые люди работали. Вряд ли в том, что этого требуют и рыночные системы, есть что-то особенное.
Средства к существованию
И тем не менее, когда стоит вопрос о средствах к существованию (возникающий на протяжении истории во всех рыночных системах), к безличному принуждению прибавляется принуждение, осуществляемое людьми. Если рабочих мест не хватает, любой, кто распоряжается их распределением, может прибегнуть к принуждению в отношении тех, кто нуждается в работе. Он может потребовать взятку в виде денег или личных услуг, взноса на политическую партию или отношений принудительного характера на работе — таковы лишь некоторые из возможных форм принуждения. Если принуждение цветет пышным цветом на рынках рабочей силы в условиях острой безработицы, то даже в годы «полной» занятости количество хороших рабочих мест не настолько велико, чтобы уничтожить некоторые формы принуждения. Возможности принуждения в процессах обмена исчезнут только в такой рыночной системе, в рамках которой всем людям обеспечены достаточные базовые средства к существованию в виде денежного дохода, независимо от того, работают люди или нет.
Принуждение путем разрыва отношений
В классической либеральной аргументации постулируется наличие населения, еще не вовлеченного в экономическое сотрудничество, и ставится вопрос о том, каким образом можно было бы организовать это сотрудничество — путем вовлечения во взаимовыгодный добровольный обмен. Ограничивает ли свободу такой метод организации? Никоим образом, поскольку каждый вступает в обмен ради своей выгоды, то есть добровольно. Общества, однако, на деле уже организованы через рынки. Каким же образом в таком случае людей переводят от прежних назначений и задач к новым (поскольку потребности с течением времени меняются)? Каким образом экономическая организация постоянно адаптируется к изменяющейся среде? Двумя путями. Во-первых, путем создания новых взаимовыгодных возможностей обмена, в условиях которых люди перемещаются добровольно. Во-вторых, посредством разрыва существующих отношений одной из сторон (например, сокращение корпорацией рабочих мест).
Второй метод относится к принудительным. Люди вынуждены переезжать, покидать свои дома, менять работу — и эти серьезные перемены обусловлены не их собственным выбором. Кроме того, простая угроза увольнения может в той же степени ограничивать, принуждать и вызывать опасения, как и официальное распоряжение государства. Для человека, образ жизни и благосостояние семьи которого на протяжении многих лет строятся на основе конкретного рабочего места, профессии или места жительства, приказание, подкрепленное угрозой увольнения, с точки зрения последствий для свободы является столь же определяющим, что и распоряжение, подкрепленной действиями полиции или судебных органов.
В большинстве обществ закон не позволяет индивидуумам причинять вред другим: запрещаются, например, насилие, кража, клевета, заговор с целью причинения вреда. Даже угрозы незаконны. Но закон делает одно важное исключение для причинения вреда путем разрыва отношений обмена. Несложно заметить: закон должен допускать подобное исключение, чтобы рыночная система продолжала существовать. Но это исключение классическая либеральная теория свободы не учитывает.
Несоразмерность привлекательности альтернативных вариантов
Основные возможности принудительных действий в отношениях обмена можно обобщить следующим образом. Предположим, что А предлагает Б нечто, имеющее для того необыкновенную ценность, например пожизненный доход, в обмен на который Б должен сделать что-то глубоко ему отвратительное. По-настоящему ли Б свободен отказаться? Предположим, А предлагает нечто, крайне необходимое Б (скажем, воду в пустыне), но по чрезвычайно завышенной цене. Разве Б не подвергается принуждению? Ясно, что свобода зависит от характера альтернативных вариантов. Следовательно, обобщение формулируется так: обмен наилучшим образом поддерживает свободу тогда, когда каждая сторона может сделать выбор из предложений, которые по ценности не намного отличаются друг от друга или от полного отсутствия обмена.
Это требование может быть удовлетворено при двух обстоятельствах. Во-первых, стоимость обмениваемого должна быть невысока (и поэтому в обмен не вовлекаются средства к существованию). Во-вторых, независимо от стоимости предметов обмена ни для одной из сторон акт обмена не должен быть значительно более выгодным, чем другие возможности обмена. Оба условия исключают принуждение, поскольку каждый может с легкостью отказаться от любого предложения, не неся при этом больших потерь.
Конкуренция и свобода
Второе обстоятельство — ни одна из возможностей обмена не может быть значительно выгоднее любой другой — делает свободу зависимой от конкуренции. В этом отношении аргументация либералов верна: свобода в рыночных системах существует только в том случае, когда каждый в состоянии избежать принуждения со стороны любого покупателя или продавца, обратившись к другому покупателю или продавцу. Если такое утверждение дает надежду на расширение свобод человека, из него также следует, что неразвитые рынки рабочей силы являются врагами свободы во всем мире. Безземельные сельскохозяйственные работники в большинстве стран остаются зависимыми в добывании средств к существованию от работодателей-землевладельцев, которых слишком мало, чтобы они конкурировали друг с другом. Этим объясняется, например, тот факт, что в течение двадцати пяти лет существования демократического национального правительства Индии миллионы сельскохозяйственных работников часто уступали землевладельцам контроль над местным самоуправлением, терпели от них избиения и другие унижения и соглашались на грабительские условия найма.
Ограниченные возможности предложения
Почему же неразвитые рынки рабочей силы столь сильно ограничивают свободу? По двум взаимосвязанным причинам. Во-первых, в рыночных системах на карту поставлены средства к существованию. Во-вторых, сотни миллионов людей в поисках средств к существованию не могут предложить ничего другого, кроме своего труда; эта очевидная истина долгое время замалчивалась. Безземельным неимущим работникам для защиты своих свобод на рынке остается полагаться только на свой труд. В таком же положении находятся миллионы промышленных рабочих. В такой богатой стране, как США, в начале 1960-х годов лишь около 3 процентов семей имели активы в 50 000 долларов, а активы 75 процентов семей составляли менее 5 000 долларов14 .
Маркс понимал ошеломляющее значение этого простого факта; представителей классической либеральной мысли этот факт смущал. Приносящая доход собственность является оплотом свободы только для тех, у кого она есть!* Те, у кого собственности нет, уязвимы для принуждения в условиях дефицита рабочих мест и нестабильности рынка труда. С этой точки зрения пособия по безработице и другие программы социального обеспечения необходимы для поддержания свободы в рыночных обществах.
Высокая стоимость контроля
Любая попытка контроля над кем-либо в системе обмена стоит дорого, потому что желаемую реакцию вызывает лишь предложение чего-либо ценного. Осуществление контроля требует усилий на любом посту, в отличие от авторитарных систем, где предельные издержки осуществления контроля зачастую являются нулевыми. В некоторых авторитарных системах власть можно сохранить, лишь постоянно ее реализуя, в противном случае издержки слишком высоки.
Власть как крайность
Еще одним взглядом на свободу в рыночных системах является гипотеза о стране без денег и рынков. Подумайте о том, например, как решить некоторые характерные проблемы при распределении жилья среди населения в рамках такой системы. Как решать, кому что давать? Наделять ли каждого индивидуума, независимо от возраста, комнатой или неким стандартным метражом? Или распределение должно зависеть от возраста и семейного состояния? Выделять ли человеку жилье рядом с местом его работы или по соседству с его друзьями и родственниками, внутри смешанной или внутри стратифицированной социально-экономической группы? Или, предположим, кто-то хочет совершить поездку. Кто должен иметь право на проезд? На каких основаниях? Как часто? На самолете или на автобусе? Представьте, что кто-то хочет напечатать книгу или брошюру. Кому следует давать разрешение на пользование услугами редакторов, наборщиков, агентов по распространению и транспортных служб? Кому можно позволить стать артистом, музыкантом, священником, профсоюзным организатором или партийным функционером?
Все эти решения, которые рынок оставляет на усмотрение индивидуумов, теперь должны приниматься правительством. Любая деятельность с привлечением дорогостоящего оборудования, других ресурсов или помощи других людей, помимо любезности членов семьи и друзей, требует разрешения правительственного чиновника. Называйте нас свободными или нет, но отсутствие денег и рынков изменяет наш образ жизни. Сейчас мы привыкли добиваться результата ежедневно принимаемых решений путем обмена, а в иных условиях мы вынуждены будем просить официального разрешения бюрократов на каждый свой шаг.
* * *
Это весьма схематичное изложение темы обмена и рынков и их функционирования в обществе представляет собой начальный раздел анализа рыночно ориентированных обществ.
Глава 4
Убеждение как система контроля
Символом власти является слово, а не винтовка. Государственным деятелям часто приходится много читать, писать, слушать и выступать. Людям, находящимся у власти, поступает огромное количество корреспонденции, призванной их в чем-либо убедить. В письмах могут быть факты, аналитические материалы, мольбы, увещевания, ложь — и ответы на такие письма соответствуют их содержанию. Иногда власть предержащие остро нуждаются в информации. Например, чиновник, который получает должность в сфере кредитно-денежной политики, попадает в зависимость от людей, которые могут объяснить ему сложности, возникающие при кредитовании и распределении денежных потоков. Когда между различными органами власти идут длительные переговоры, взаимное приспособление становится возможным благодаря убеждению. Факты, анализ, идеи и неправильная информация оказывают свое воздействие даже тогда, когда такой эффект является ненамеренным, просто потому, что все мы постоянно реагируем на изменения в окружающем мире.
Человек — «животное понимающее», а культура — это система накопленных знаний, и поэтому убеждение касается не только властных систем, но и каждого аспекта поведения человека. Одни ученые описывали политическую систему как кибернетическую систему коммуникации и обратной связи1 , другие пытались охарактеризовать все человеческое взаимодействие как коммуникацию или убеждение в широком смысле этого слова2 . И тем не менее в качестве метода социального контроля убеждение не играет столь же определяющей роли в какой-либо сложной системе, какую обмен играет в рыночной системе или власть — в государственном управлении.
Ниже мы обсудим роль убеждения в деятельности демократического правительства. Некоторые исследователи демократии (среди них лорд Брайс) определяли демократию как «управление путем дискуссии». Позже мы также рассмотрим вопрос о важной роли убеждения в форме коммерческой рекламы в рыночных системах.
Однако реклама — лишь первая из двух всеобъемлющих программ убеждения, не существовавших до XX века. Обе они функционируют непрерывно, имеют широкий круг целей, характеризуются привлечением огромных ресурсов. Второй такой программой является массированная, управляемая из единого центра, всепроникающая политическая индоктринация — идеологическая обработка. Убеждение второго вида — это главный инструмент тоталитаризма, или — чтобы избежать противоречий, возникших вокруг этого термина, — назовем их системами, для которых характерны чрезвычайные меры, предпринимаемые элитами для утверждения власти столь широкой, глубокой и неограниченной, что для этого подавляется влияние церкви, профсоюзов, общественных объединений, школы и даже семьи3 . В подобном виде убеждение становится определяющим элементом всей системы.
Почти 150 лет назад Токвиль предсказал появление такой системы. Это была не случайная догадка, а результат изучения социальных механизмов, действовавших тогда в демократическом обществе. Факт такого прогноза заставляет предположить, что нацизм в Германии и фашизм в Италии — это вовсе не единичные случаи, которые вряд ли повторятся, а варианты предсказуемого развития событий, еще одним из которых является коммунизм. Наряду с коммунистическими государствами фашистские системы могут оказаться предвестниками монолитных авторитарных систем, которые распространятся по всему земному шару. «Огромная охранительная власть простирает длань надо всем обществом». Она «подавляет, обессиливает, гасит, оглупляет народ»4 .
Нацизм в Германии и фашизм в Италии использовали все насильственные формы власти вплоть до террора против различных этнических и политических меньшинств. Но их контроль над широкими массами лучше охарактеризовать словами Токвиля как «дотошный, регулярный, отеческий и мягкий». В рамках данного типа контроля индоктринация применялась для овладения умами людей, чтобы они «добровольно» делали то, к чему их в противном случае пришлось бы принуждать более жесткими методами контроля. Нацизм стремился подавить все альтернативные источники убеждения, а затем через радиопередачи и массовые помпезные зрелища занялся формированием умов своих подданных. Руководство Германии, вероятно, добилось более широкого охвата населения политическими радиопередачами, чем любая другая страна в тот период. В первый год своего пребывания на посту рейхсканцлера Гитлер лично выступил по радио пятьдесят раз5 . Все эти мелкие факты, возможно, явились началом новой эры.
Фашизм — это форма авторитарного контроля, приспособленная к эпохе демократии. Там, где граждане образованны, информированы и достаточно честолюбивы, чтобы требовать демократии, — как обстояло дело в Германии и Италии, — авторитарному правительству необходимо убедить их в том, что они не хотят демократии6 . Прежний метод — отказ в удовлетворении политических требований — потерял действенность. Фашизм — не просто альтернатива демократии, он дитя демократии. Если бы не появились демократические требования и возможности, фашизм никогда бы не родился. Основная мысль направленной против демократии фашистской идеологической обработки проста: подчинение единоличной власти и особенно подчинение одной воле — фюрера7 . Девиз итальянского фашистского государства гласил: «Все для государства, ничего против государства, никого вне государства».
Мы увидим, что программы идеологического воздействия, осуществляемые в коммунистических государствах, также препятствуют исполнению желаний народов, сохраняя единоличную власть путем контроля над умами, без чего она оказалась бы неустойчивой. И все же убеждение, осуществляемое коммунистами, отличается от фашистского. Оно не занимается неприкрытым возвеличиванием единоличной власти. Вместо этого оно обещает демократическое будущее. Оно не возвеличивает элитизм. Вместо этого на практике активно проводится сокращение неравенства в некоторых сферах и даются обещания осуществить то же самое и в других областях. И это, как мы убедимся, гораздо сильнее воздействует на человека, чем фашистское убеждение. Его не наставляют словами, приписываемыми Гитлеру: «Думай своей кровью!» Ни Ленин, ни Мао, ни Кастро, ни ранний Сталин — никто из них не был Гитлером. Все они высказывались в духе эгалитарных, а иногда и демократических устремлений, чего никогда не делал Гитлер; и у нас нет никаких оснований считать их речи более лицемерными, чем высказывания деятелей вроде Черчилля, де Голля или Рузвельта.
Поэтому нам нужно рассмотреть возможность того, что определенный вид коммунистического убеждения, или индоктринации, действительно отличается от фашистского и является признаком в корне иного взгляда на человека. Поскольку маоисты избрали убеждение основной формой социального контроля, нам необходимо тщательно рассмотреть и для упрощения дальнейших его упоминаний дать ему название, каковое в настоящее время отсутствует. Мы назовем его наставнической системой* .
Наставническая система
Наставническая система в идеализированной форме представляет собой, коротко говоря, массированный односторонний процесс убеждения, в ходе которого немногочисленная просвещенная правящая элита инструктирует массы точно таким же образом, как Руссо советовал учителю заниматься образованием ребенка и воображал, как «высший ум» преобразовывает каждого индивидуума8 .
В мире не существует вполне развитой наставнической системы. Это всего лишь не до конца реализованный элемент коммунистических систем. Это, скорее, устремление, чем достижение, чаще маскировка принуждения, даже террора, чем независимая система контроля. Она, однако, является наиболее характерным и центральным идеологическим элементом китайского коммунизма при Мао, оказавшим влияние на многих людей, которые отвергли европейский коммунизм как бюрократический и репрессивный. И тем не менее в моделях нового социального строя, созданных коммунистами, наставнические и обычные системы власти всегда смешаны. В Китае возник конфликт двух моделей. Если «культурная революция» была попыткой Мао утвердить первую модель за счет второй, представляется, что по окончании «культурной революции» Китай начал возвращение к обычной модели власти.
Чтобы проиллюстрировать возможности метода организации, основанного в чрезвычайной степени на одностороннем процессе убеждения, нам понадобится создать ее упрощенную картину или модель. Она должна быть как можно более краткой и вызывать как можно меньше вопросов. Мы будем исходить из постулата, что элита является просвещенной в том смысле, что она информирована не меньше, чем руководство демократических стран, и с не меньшим уважением относится к фактам и обоснованным выводам. Мы предположим также, что элита не проводит умышленную и широкомасштабную эксплуатацию масс, хотя она может давать рационалистическое объяснение эксплуатации или изредка скатываться к ней. Мы не станем исходить ни из предположения о ее полной компетентности в том, что лучше для масс, ни об отсутствии конфликта между элитой и массами.
Наставническая модель оказывается несколько более сложной, чем можно было бы предположить. Простой замены власти на убеждение в рамках обычной модели иерархической системы недостаточно. Как только производится такая замена, происходят и другие изменения.
Описывая их, мы будем в непропорционально большой степени опираться на примеры, заимствованные из опыта Китая, где наиболее ярко выражен наставнический элемент. Однако мы не намерены в этой главе описывать китайскую или иную политико-экономическую систему. Мы лишь предполагаем конкретизировать концепцию наставнической системы. Подобно авторитарной и рыночной системам, это абстракция; модель отбирает группу жестко связанных элементов из существующих в реальном мире смешанных систем.
Воспитание, новый человек и волюнтаризм
Наставническая система — это система социального контроля, осуществляемого путем одностороннего государственного убеждения, направленного не только на элиту или одну лишь бюрократию, а на все население. Это также система продвижения к предписанным из центра устремлениям, а не всеобщего участия в выборе целей общества.
«Убеждение», формально верное слово, вряд ли в достаточной степени отражает все разнообразие способствующих убеждению коммуникаций, применяемых в наставнической системе. Убеждение, информирование, идеологическая обработка, инструктирование, пропаганда, советы, консультации, увещевание, образование и контроль над мыслями — вот набор методов, рассчитанных на то, чтобы вызвать желаемую реакцию. Слово «воспитание» ближе любого другого слова к провозглашенным намерениям коммунистов, но нам придется писать его в кавычках, чтобы помнить: оно используется в целях маскировки.
Убеждение, или «воспитание», направлено прежде всего — но, возможно, лишь временно — на изменение личности, на создание «нового человека», как его часто называют в коммунистической литературе. Мао говорит о необходимости «переделать людей вплоть до их душ». «Мы должны бороться с «я»9 . «Фундаментальной задачей, — провозглашает Кастро, — является формирование нового человека, человека с глубоким сознанием своей роли в обществе, своих обязанностей и социальной ответственности...»10 .
И для СССР, и для Кубы, и для Китая в одинаковой мере источниками шаблонов для нового человека послужили социалистическая мысль, роман Джорджа Оруэлла «1984» и викторианская Англия. Самоотверженность, сотрудничество, эгалитаризм, служба обществу сопряжены с долгом, прилежной работой, самодисциплиной, патриотизмом и консерватизмом в одежде, искусстве и сексуальном поведении11 . Две черты новой личности являются незаменимыми. При помощи «воспитания» пытаются создать людей, которые «самостоятельно» будут служить коллективным интересам, то есть по собственной инициативе делать то, для чего в других общественных системах требуется приказ или стимулирование. «Воспитание» также должно сформировать людей, которые добровольно будут выполнять особые задачи, поставленные перед ними государством или партией.
Деятельность, направленная на то, чтобы объяснить, оправдать, добиться согласия по всем задачам, отнимает слишком много времени; подобные усилия по убеждению следует посвятить стимулированию изменения личности и мотивированию к исполнению важнейших задач. Поэтому граждан необходимо просто убедить подчиниться власти лидеров, которые отныне будут ставить перед ними задачи12 . Чем же тогда такая система отличается от обычной авторитарной системы? Новому человеку, как правило, не нужна обычная авторитарная система. В противном случае власть как «конечный» инструмент применяется только в тех случаях, когда на убеждение пришлось бы потратить слишком много времени и сил. Кроме того, такая власть базируется на том, что была установлена на силе одного лишь убеждения. Если подобные требования кажутся трудно выполнимыми, то это объясняет, почему наставническая система остается скорее устремлением, чем реальностью. В сегодняшних коммунистических системах убеждение в рамках конкретных задач, например кампания, организованная с целью побудить жителей китайских городов добровольно ехать в деревню, часто маскирует скрытый приказ, подкрепленный принуждающей мощью государства и партии13 .
Враждебность в отношении бюрократии
Наставнической системе обязательно требуется наличие иерархическо-бюрократической системы для организации наставников, то есть кадров, как сказал о них Ленин, «учителей, наставников и руководителей», занятых «воспитанием» граждан14 . Можно было бы предположить, что в этом аспекте обычная система власти и наставническая система различаются только тем, что в первой бюрократия авторитарно отдает команды населению, а в последней такая же бюрократия «воспитывает» население. Разница, однако, более значительна. В рамках наставнической системы чиновники в составе государственной и партийной бюрократии сами подвергаются «воспитанию», вместо того чтобы получать авторитарные команды от высшей власти* . Стремясь снизить влияние бюрократии путем тщательного «воспитания» кадров, наставническая система проявляет идеологическую враждебность бюрократии, каковая нашла яркое выражение, например, в воззрениях Мао Цзэдуна15 .
Мобилизация и революция
Контроль над коммуникациями, призванный обеспечить пассивное послушание населения, — старый политический метод. «Воспитание» в наставнической системе заходит гораздо дальше. Оно добивается активной реакции каждого—такой, как более напряженный труд на рабочем месте, доставка сельскохозяйственной продукции в города, работа на ирригационных проектах, уборка улиц, слежка за соседями по месту жительства, участие в малых группах взаимной критики, обучение неграмотных чтению.
«Воспитание», заявляют его приверженцы, не может быть результативным при сопротивлении людей, утвердившихся в капиталистическом окружении в привычках стремиться к личной выгоде и находиться в антагонистических отношениях с соотечественниками. Более того, чтобы сделать людей восприимчивыми к «воспитанию» со стороны государства, нужно снизить их восприимчивость к влиянию родственников, членов профсоюза, церковников, работодателя, домовладельца и всех прочих, с кем люди вступают в те или иные отношения. Если человек по-прежнему прислушивается к мнению старейшин своей деревни, он не станет слушать своего наставника. Поэтому, если целью «воспитания» не была революция, оно является возможным методом социальной организации только в таком обществе, где уничтожены плюралистические ассоциации и привязанности, то есть в обществе, прошедшем революционное преобразование* .
Интенсивное и всепроникающее воспитание
Социальную трансформацию можно осуществить только путем интенсивного и всепроникающего воспитания. Должны использоваться все обычные методы коммуникации: пресса, радио, публичные заявления официальных лиц, стенгазеты, открытые собрания, классы, общественные празднования и церемонии. Кроме того, кадровые партийные работники проводят непрерывные собрания малых групп на рабочих местах и по месту жительства и наносят личные визиты гражданам для изучения идеологии, руководства самокритикой и разъяснения их общественных обязанностей. Договор жителей одного квартала в Пекине показывает, насколько далеко заходит «воспитание» — или заходило на пике наставнической работы в Китае. Жители, как ни неправдоподобно это могло бы показаться, договорились о следующем: «Усилить единство и взаимовыручку, помогать соседям, которые заняты или больны, критиковать других за недостатки и соглашаться с ответной критикой; предотвращать пожары, препятствовать подстрекательствам к скандалам, сообщать о прибытии и отъезде гостей; убирать улицы, канавы и туалеты, уничтожать мух и комаров; заботиться о личном здоровье и гигиене, принимать душ, менять одежду, мыть руки перед едой, мыть все продукты, одевать детей в соответствии с погодой; вести домашнее хозяйство «прилежно и экономно», контролировать расходы на еду, одежду, уголь, воду и электроэнергию; участвовать в занятиях по ликвидации неграмотности и регулярно читать газеты; следовать политике и декретам правительства, отвечать на все призывы правительства, участвовать во всех видах деятельности и передавать информацию тем, кто не может ходить на собрания»16 .
Наиболее интенсивной обработке в первую очередь подвергаются, по крайней мере, в Китае, члены партии и государственные чиновники: «Каждый, кто хочет стать членом партии, должен пройти через процесс реформирования мышления. Во-первых, партия собирает как можно более полное досье (танган) о нем и его прошлом. Затем на собраниях небольших групп партийцев он должен рассказать, день за днем, все подробности своей жизни, как общественной, так и личной. По ходу рассказа группа начинает интенсивную критику. Все это время человека заставляют анализировать себя с идеологических позиций с использованием соответствующей лексики. Таким же способом высказывают критические замечания со стороны группы. К тому моменту, как выступление заканчивается, все, что раньше было частным, становится общеизвестным до последней детали. Более того, человек находится перед враждебно настроенной группой, которая критикует каждую его ошибку. Когда сталкиваются противоположные мнения, противоречия становятся наиболее острыми. В этот момент отношение группы меняется и ее члены начинают «помогать» человеку прийти к правильной точке зрения»17 .
Но и обычных граждан время от времени подвергают чрезвычайно интенсивной обработке: «...Каждого крестьянина необходимо было поднять до такого уровня сознательности, чтобы он лично взял слово и осудил своего помещика... Для этого исключительно важно было заставить помещика выразить свои истинные мысли и наделить крестьян сознательностью, чтобы они полностью «выразили свою горечь». Когда крестьянин, обвиняя, указывает на помещика, это значит, что он, наконец, победил свой традиционный благоговейный трепет перед воплощением власти старого правящего класса»18 .
Рационализм
В то время как идеологическая обработка воздействует на бессознательные, иррациональные побуждения, наставническая система влияет на сознательное и рациональное; это различие столь фундаментально, что само по себе оправдывает концептуализацию «воспитания» как идеологического воздействия, отличного от того вида индоктринации, которая когда-то практиковалась в Германии и Италии19 .
В наставнической системе рациональность основывается на идеологии, которая, будучи один раз преподанной индивидууму, дает ему и «правильное» понимание социального мира, и руководящие указания для принятия собственных решений. Наставническая система полагается на простые моральные и эмоциональные призывы, дополняющие рациональное, но стержневым элементом в создании нового человека является его идеологическое воспитание, искренняя попытка поднять уровень его сознательного, обдуманного, взвешенного понимания20 . От членов партии требуется еще более высокий уровень сознательности. Они должны выступать с трибуны и в прессе21 . Все это возможно постольку, поскольку «воспитание» обычно предназначено для того, чтобы помочь людям открыть многие их истинные или объективные интересы, а, как правило, не для того, чтобы обманывать или эксплуатировать их.
Мао Цзэдун писал: «Можно запретить высказывать неверные идеи, но сами идеи не исчезнут... только используя метод дискуссии, критики и рассуждений, мы способны реально поддерживать правильные идеи и преодолевать неправильные». При необходимости Мао прибегал к принуждению; и тем не менее его рационалистические устремления кажутся настоящими, как это видно из проявленной им склонности к изменению мнения, а не к уничтожению его носителей22 .
Новая формула эффективности и творческих способностей
Внимание, уделяемое «воспитанию», и интенсивность «воспитания» кадров вместе с неприятием бюрократии поддерживают одну из центральных особенностей наставнической системы, ее, возможно, наиболее существенную цель. Она состоит в том, чтобы полагаться на энергию и находчивость индивидуума, а не на социальную координацию — гораздо в большей степени, чем в обычных авторитарных или рыночных системах.
В социальной организации очень многого можно добиться одним из двух путей: во-первых, через тщательно отлаженную координацию индивидуальных усилий — достижение, высоко оцениваемое как в рыночной, так и в административной теории; во-вторых, можно каким-либо образом стимулировать каждого из участников, в очень слабой степени координирующих свои действия с другими, превысить обычный уровень личных достижений или инновации. Все социальные системы используют оба механизма, но в наставнической системе доминирует второй. Исходное положение состоит в том, что все прочие системы чрезмерно расточительны, поскольку не используют энергию и находчивость индивидуума. Чтобы «пустить в ход огромный резервуар энтузиазма, энергии творческих способностей», «воспитание» предоставляет массам «знания, позволяющие направлять их энергию более продуктивно»23 . При этом требуется решить такую серьезную проблему, как инертность людей и организаций.
Вследствие этого в наставнической системе обычные заботы бюрократов о координации выполнения заданий уступают место более свободным формулировкам задач. Подобные задания оставляют каждому участнику альтернативу для определения собственной ответственности и соответствующих обязательств подойти к своей работе со всей своей энергией, находчивостью и изобретательностью. Это изменение подхода относится как к кадрам, так и к обычным гражданам, как на рабочем месте, так и при исполнении общественных обязанностей. Более мягкая координация также означает значительную децентрализацию процесса принятия решений в сравнении с обычной бюрократией, а кроме того, высокий уровень взаимного приспособления — но не между высшими руководителями, а среди обычных граждан и кадровых работников.
Наставническая система идет еще дальше. Техническая компетентность уступает место правильной (в результате «воспитания») позиции. Находчивость и инновационная энергия превосходят эффективность технической квалификации. Конкуренция между двумя путями к эффективности проявляется в сохраняющихся в китайской администрации противоречиях между партийными бонзами и экспертами24 .
Сдвиг приоритетов от технической компетенции к правильному поведению означает, что управляющий-наставник или кадровый работник в большей степени «универсал», а не узкий специалист. Он меньше развивает в себе качества обычного, «специализированного» бюрократа, лучше видит общую картину, частью которой он сам является. Благодаря широте подхода он становится в целом более изобретательным. В любом случае предполагается, что подход специалиста порождает неравенство и подрывает социальное согласие25 . Дюркгейм может быть и прав, заявляя, что органическая солидарность, порожденная взаимозависимостью специалистов, превосходит механическую солидарность, основанную на схожести индивидуумов, однако считается, что специализация функций становится чрезмерной, изолируя людей друг от друга рангами, манерой проявления уважения, взаимным недоверием, бездушием и бесчисленными проявлениями непонимания26 .
Упор наставнической модели на децентрализацию, инициативу, находчивость и компетентность широкого профиля имеет аналог в рыночно ориентированных системах. Он проявился в ходе недавних экспериментов по организации труда, когда управляющие останавливают конвейер, бригады рабочих сами ставят задания, и время от времени рабочие осуществляют смену деятельности, вместо того чтобы делать постоянно одно и то же. Инновации подобного рода могут широко распространиться только при наличии прошедших перевоспитание рабочих и граждан. А такое предположение лежит в основе понятия «воспитание» в наставнической системе.
Велико расстояние, отделяющее веру Адама Смита в эффективность разделения труда от веры наставнической системы в производительность прошедших «воспитание» новых людей. И тем не менее ни Смит, ни его последователи в рыночной идеологии никогда не забывали полностью об индивидуальных стимулах. Действительно, большей частью обычная аргументация рыночной системы зависит от постоянно действующих, конкретных и сильных индивидуальных стимулов в денежной форме. За последнее время как движение за «человеческие отношения в промышленности», так и возродившийся интерес среди профессиональных экономистов к источникам экономической эффективности и инновации вновь усилили внимание личной изобретательности и творческим способностям27 . Известное и в остальном мире представление наставнической системы об энергии и находчивости как результате «воспитания» не может быть отвергнуто как нечто нереальное. Оно ставит своей задачей революционное преобразование человеческой энергии путем эффективного использования того, что в других системах во многом не учитывается.
Гуманная система?
Время от времени реально существующие системы, в рамках которых находится место для наставнического видения, также прибегают к жесточайшему насилию. Например, в середине 70-х годов новые коммунистические правители Камбоджи осуществляли насильственные массовые перемещения населения, применяли принудительный труд, совершали политические убийства, уничтожали поголовно целые деревни. СССР и Китай уже оставили позади самые худшие акции подобного рода — но, может быть, и нет. В любом случае все они продолжают практиковать поголовное устрашение населения. Обладая монополией на коммуникации и повсеместно охватив население своими посланиями, наставническая система имеет такой потенциал тирании, который до сих пор не был в полной мере использован ни Сталиным, ни Гитлером, ни Мао Цзэдуном.
Можно быть циничным в отношении самих наставнических устремлений — ведь во всем мире те, кто жаждет власти, ищут новые способы замаскировать это желание. В комментарии о тенденциях к «демократии участия» на западных торгово-промышленных предприятиях звучит восхищение революционными последствиями такой демократии: «Получившая широкое развитие... инициатива по проблемам производства со стороны рабочих и профсоюзных деятелей равнозначна настоящей революции в вопросах организации. Она требует, чтобы менеджер думал и действовал в терминах лидерства, а не власти и контроля». Но из заключения становится очевидным обман: «Это не означает, что он [менеджер] сейчас в меньшей степени контролирует организацию, чем раньше»28 . Если уж власть на либеральном конституционном Западе укрывается за риторикой об «участии» и инициативе, стоит ли удивляться тому, что она замаскирована в наставнической идеологии.
И тем не менее следует отдать должное некоторым очевидно гуманным элементам наставнического видения социальной организации. Несмотря на массовые казни в начале пребывания у власти, Мао Цзэдун в своей позднейшей практике перевоспитывал, а не казнил снятых лидеров; маоистская мысль делает упор на спонтанность и сознательность, а не на технологию29 . Трудно считать простой риторикой высказывание Мао Цзэдуна: «Самое ценное на свете — человек»30 . В некоторых отношениях столь же гуманное, как любое другое великое видение человека в истории человеческих устремлений, видение «воспитанных» граждан привлекательно во многих отношениях — в некоторых аспектах более привлекательно, нежели человек рыночной системы, даже если в Китае эта тенденция уже идет на спад.
Если воспринимать наставническую систему как набор устремлений, ее надо сравнивать с либеральными демократическими устремлениями к правлению путем убеждения, так как либеральные демократы считают свое туманное видение ненасильственного правления особо ценным для саморазвития индивидуума. Мы увидим, что они тоже постулируют появление «нового человека», который формируется не исключительно государством, но рождается из соревнования идей.