Почему все существующие полиархии — частнопредпринимательские и рыночно ориентированные?

Все без исключения полиархии являются не только рыночными, но и одновременно частнопредпринимательскими. Чем же объясняется это великое историческое явление — зависимость полиархии от рынка и частного предпринимательства?

Поскольку и рыночные частнопредпринимательские системы, и полиархии являются методами общественного контроля над «государственными» решениями, можно было бы предположить, что общества, в которых общественный контроль очень высоко ценится, использовали бы оба этих метода. Но это не так. Большинство рыночно ориентированных систем не являются полиархиями. Тем не менее можно было бы задаться вопросом: не захочет ли общество, которое столь высоко ценит общественный контроль, что поддерживает полиархию, усилить общественный контроль, используя для этой цели рынок? Очевидный ответ состоит в следующем: такое общество может поверить в то, что полиархия — более эффективное средство обеспечения общественного контроля, чем рынок, и поэтому оно может отказаться от рынка.

Если мы будем рассматривать полиархию и рынок как системы общественного контроля, мы не увидим каких-либо непреодолимых причин их взаимообусловленности. В таком случае, возможно, у них есть какие-то другие общие характерные черты, объясняющие существование полиархии только в связке с рыночной системой. Вот в этом и есть ключ к разгадке — их общее происхождение. Два явления исторически связаны воедино, потому что, судя по тому, в какой форме они возникли, оба они являются проявлениями конституционного либерализма. И поэтому с рынком связана не полиархия как общее явление, а только полиархия под либерально-конституционной эгидой, которая является одной из нескольких возможных вариантов полиархии.

История демократии — это в основном история борьбы за свободу. Логически рассуждая, люди могут располагать значительной свободой даже при недемократическом режиме или быть во многих отношениях несвободными даже в условиях демократии. И в свете истории становится очевидным, что люди понимают различие между свободой и демократией. Однако один из способов, которыми люди пытались обеспечить свои свободы, состоял в установлении более или менее демократических режимов, которые мы называем полиархическими, в которых полиархия является средством, а свобода — целью. Демократия «дает клятву свободе»1 . «Борьба за демократию исторически является борьбой за политическую свободу»2 .

На ранних стадиях развития конституционного либерализма, начиная с Великой хартии вольностей и затем в ходе Пуританской революции* и «Славной революции»** XVII века, либеральное конституционное движение не ассоциировалось с демократией или полиархией. Это было движение за расширение и защиту свобод сначала дворян, а затем торгового среднего класса, включавшее в себя конституционные ограничения на прерогативы государства как средство этой борьбы. По мере того как движение постепенно стало ассоциироваться в конце XVIII века с идеями народного правления, оно сохраняло свое устремление к свободе, для которой народное правление было не более чем средством, и к тому же сомнительным.

Равенство — еще одна цель, средством для достижения которой считали демократию3 . Однако в XIX веке широко распространилось мнение о том, что эгалитарные и либертарианские устремления находятся в конфликте. Поэтому эти два течения разошлись. Маркс и социалисты стали выступать за равенство, а либералы — за свободу. С тех пор эгалитарная традиция демократии оказалась подчиненной либертарианской традиции.

Великие «демократические» революции, американская и французская, выдвинули в качестве своей цели расширение «прав человека». Французская формула «Свобода, Равенство, Братство» не поднимает демократический общественный контроль до статуса цели революции. В действительности новые лидеры Франции во время революции не очень ценили общественный контроль. В послереволюционной Франции он постепенно стал лишь средством достижения свободы и исправления наиболее явного политического неравенства. В Америке революционеры объявили о своей преданности не общественному контролю, а «некоторым неотчуждаемым правам, и среди них жизни, свободе и стремлению к счастью»* . Они хотели, чтобы правители не покушались на их свободу, но расходились во мнениях о том, какая степень народного правления обеспечит достижение этой цели. Отцы-основатели конституции США были пламенными либералами, но очень робкими демократами, а некоторые вообще таковыми не были.

Ни один из выдающихся деятелей политической мысли нового времени не выступает с позиций ценности общественного контроля посредством демократии, кроме тех, для кого демократия является средством достижения свободы или равенства. Все они прежде всего либералы, а уже потом демократы, если они вообще демократы: Локк, Монтескье, Бэрк, Бентам, Гегель, Милль-старший и Милль-младший, Спенсер. Руссо, самая великая фигура из не включенных в этот список, не был ни либералом, ни демократом в общепринятом значении этих слов.

Если по своему историческому происхождению полиархия является институтом для введения общественного контроля в таких объемах и формах, которые служили бы делу свободы, тогда нет ничего удивительного в том, что люди, создающие полиархии, при этом сохраняют и рыночные системы. Дело в том, что в значительной мере та более широкая личная свобода, к которой стремятся люди, — это свобода заниматься торговлей и организовывать предприятия, чтобы получать выгоду от торговли. Это и свобода передвижения, сохранения доходов и активов, а также свобода от беззаконных поборов. По словам Галифакса** , «торговля — это дитя свободы».

Локк, главный источник американской революционной мысли, в своих трудах устанавливает самую тесную связь между рынком и либерализмом. Для Локка собственность была фундаментом либерального конституционного государства. Функцией государства являлась защита собственности, включая право собственности на свое тело, набор прав, посредством которых свобода впоследствии поглощается собственностью. Собственность является одной из основ рыночного обмена, так как люди не могут обменивать активы или деньги на активы или услуги, если не «владеют» активами и деньгами.

В рыночной системе необходимы также определенные минимальные свободы для обычных рабочих. Маркс писал: «Непосредственный производитель, рабочий, лишь тогда получает возможность распоряжаться своей личностью, когда прекращается его прикрепление к земле и его крепостная или феодальная зависимость от другого лица. Далее, чтобы стать свободным продавцом рабочей силы, который несет свой товар туда, где имеется на него спрос, рабочий должен избавиться от господства цехов, от цеховых уставов об учениках и подмастерьях и от прочих стеснительных предписаний относительно труда»4 .

Очевидно, что связь между либеральной конституционной полиархией и рынком не является исторической случайностью. Полиархии были учреждены для того, чтобы завоевать и защитить определенные свободы: частную собственность, свободное предпринимательство, свободу заключения контрактов и выбора профессий. Полиархия служила и более широким устремлениям учредивших ее элит: «Цель — это всегда индивидуальная самопомощь»5 . Рынки нужны как для конкретных свобод, так и для осуществления самопомощи. «Задача либерального государства заключалась в том, чтобы обеспечить условия для капиталистического рыночного общества. Суть и либерального государства, и рыночного общества составляла конкуренция, конкуренция между индивидуумами, которые были свободны выбирать, на что им употребить свою энергию и навыки»6 .

В наше время связь между рынком и конкретными свободами, высоко ценимыми в либеральной традиции, по-прежнему очень тесна. Для того чтобы рядовые граждане имели свободу выбора деятельности, нам нужен рынок рабочей силы, а не авторитарная система ее распределения. Для того чтобы мы могли свободно путешествовать, не спрашивая разрешения у правительственного чиновника, мы должны иметь возможность покупать билеты на рынке. Для того чтобы обладать свободой читать, мы должны иметь возможность покупать книги. Свобода в либеральном представлении — это свобода от разнообразных форм государственного вмешательства. А для такой свободы рынки поистине являются незаменимыми.

Если мы поймем, что полиархия — это компонент высоко развитой формы конституционного либерализма и что конституционный либерализм в свою очередь является комплексом институтов, обеспечивающих свободу граждан заниматься торговлей, чтобы использовать свои жизненные возможности, мы не сможем представить себе полиархии без рынка. Но мы сможем представить себе рынки без полиархии, поскольку, не создав полиархии, некоторые страны, тем не менее, могут образовать некую форму конституционного либерализма, достаточную для того, чтобы гарантировать права элиты или среднего класса на обогащение. Такой комплекс гарантий может быть защищен соглашениями между членами элиты или конституционной традицией, не достигающей уровня полиархии.

Фактически ситуация в большинстве некоммунистических систем мира именно такова. Эти рынки функционируют в условиях хотя и слабых, но официально провозглашенных конституционных ограничений на вмешательство государства, вследствие чего существует, по крайней мере, некоторая свобода индивидуумов по использованию рыночных возможностей. И все это — без полиархического контроля над государством. На примере Мексики можно видеть, в какой степени, даже при отсутствии полиархии, наличие комплекса правил может расширить свободу среднего класса в использовании рыночных возможностей. Но почти все неполиархические некоммунистические системы входят в эту большую группу стран.

Можно вообразить себе полиархические государства любых конфигураций, но все реально существовавшие в истории и существующие в настоящее время полиархические государства демонстрировали и демонстрируют высокую озабоченность традиционными свободами, что проявляется в применении разделения властей и других средств для предотвращения чрезмерного сосредоточения власти у одного человека или организации — хотя бы и под предлогом законных национальных интересов. Полиархии — это системы правил ограничения власти, а не ее сосредоточения. Это результат борьбы за контроль над властью, а не за ее установление или повышение ее эффективности. Поэтому полиархии как политические системы подобны рынкам. Для них характерны децентрализация, диффузия влияния и власти и взаимное приспособление таким образом, чтобы в первую очередь индивидуумы и малые группы, а не национальные общности, могли стремиться к реализации своих желаний. Как мы видели, и существующие полиархии, и рыночные системы способствуют крайним проявлениям плюрализма.

Теперь нам придется ответить на два вопроса. Первый заключается в том, можем ли мы вообразить себе полиархию, обеспечивающую общественный контроль над правительством, усилия которого направлены на осуществление коллективных целей, но которое гораздо меньше внимания уделяет традиционным личным свободам? Да, это нетрудно. Отсюда логически следует, что полиархия и рынок независимы друг от друга. Это важный вывод.

Однако многие либералы верят в то, что нерыночная полиархия невозможна на практике. Например, они высказывают опасения, что люди предпочтут воевать друг с другом, а не стремиться к достижению договоренности о коллективных целях. Либералы считают, что полиархии были способны сохранять внутренний мир в основном только потому, что способствовали разнообразию возможностей реализации личных целей. И тем не менее мы знаем, что полиархии осуществляли коллективные задачи — война, государственное образование и борьба с инфекционными заболеваниями. В любом случае в эпоху таких коллективных проблем, как нехватка энергии, ухудшение состояния окружающей среды, возможность ядерной катастрофы, все больше и больше думающих людей приходят к выводу о том, что жизнеспособной будет только новая форма полиархии. Либо полиархия будет менее либеральной и более коллективистской, либо полиархии не станет вообще. Это вопрос, к которому мы вернемся позже.

Второй вопрос состоит в следующем: почему в рамках полиархии, несмотря на их либеральное и конституционное происхождение, не предпринималось каких-либо серьезных попыток образования централизованно управлявшихся авторитарных систем? Разве нельзя было, например, ожидать, что, по мере того как с ходом времени забывается происхождение системы, граждане хотя бы одной полиархии решились бы на такой эксперимент? В последние двести лет как минимум одна полиархия должна была бы намеренно или случайно предпринять попытку полиархического центрального планирования. Любопытно, что ни в одной из них этого не было сделано — за исключением, может быть, военного времени.

 

Полиархическое планирование в военное время

Ни в обычной, ни в ядерной войне (например, с массированным обменом ударами водородных бомб) экономическое планирование военного времени не требуется. Для скоротечных войн это планирование, которое не успели осуществить до начала войны, приходится реализовывать после войны, и при этом скорее для восстановления, чем для боевых действий. Однако во время обеих мировых войн понадобилось вводить централизованный контроль над производством7 .

Чтобы быстро привлекать большие массы людей на новые рабочие места, в США, Великобритании и некоторых других странах были введены в действие соответствующие механизмы, наиболее заметным из которых было принудительное направление людей на военную службу путем призыва. Угроза призыва использовалась также для того, чтобы побудить рабочих переходить на жизненно важные производства в тылу. В целях приспособления производственных мощностей к военным потребностям США, как и другие страны, запретили производство определенных видов продукции, например частных автомобилей.

Однако правительство США не просто отдавало приказы предприятиям производить определенные товары. Хотя к концу 1945 года 60 процентов всего производства промышленных товаров направлялось в вооруженные силы, поставки для военных нужд обеспечивались покупкой на основе контрактов, а не реквизицией8 .

Даже если допустить, что в обстановке военного времени различие между покупкой и приказом в определенной степени исчезает, оно по-прежнему сохраняет некоторое значение. Приказ корпорации производить что-либо лишил бы ее возможности выполнить его, если только корпорация или действующая от имени государства структура не получит возможность приказать всем поставщикам, необходимым для этого производства, включая и рабочих, находиться в распоряжении предприятия. И правительство США решило этого не делать. Заключая контракты с прямыми поставщиками, оно обеспечивало их денежными средствами, которые те могли затем использовать для приобретения на рынке ресурсов и рабочей силы. Рынок никоим образом не был полностью вытеснен.

Однако в сфере снабжения промышленности рынок был в значительной мере дополнен приказными методами и подвергнут регулированию. Список наиболее важных ресурсов, подлежащих прямому государственному административному контролю, был весьма обширным. В соответствии с Планом контроля над использованием материалов тщательному административному контролю подлежали три ключевых металла — сталь, медь и алюминий. При этом исходили из того предложения, что достаточный контроль над многими другими ресурсами станет побочным результатом контроля над этими тремя видами сырья9 .

Опыт военного времени никак не свидетельствует о том, что подобная система была бы жизнеспособной в мирное время. Он, однако, показывает, что полиархическое государство, по крайней мере в некоторых обстоятельствах, может проводить гораздо более решительные мероприятия по замещению рынка, чем те, что осуществляются сейчас, и при этом одновременно сохранять высоко организованную экономику, полиархию и значительный объем личных свобод. Очевидно, что такая система в значительной степени смещает усилия нации с «частных» на национальные задачи.

 

Почему в полиархиях не практикуется централизованное планирование?

Но все-таки почему же в полиархиях не пытались прибегать к централизованному планированию в мирное время? В наши дни почти все верят в возможность планирования градостроительства, энергетики, финансов, национальной безопасности, здравоохранения, населения, инвестиций, развития транспорта и жилищного строительства. За планирование выступают социалисты, а также либералы, прогрессисты, консерваторы, тори, лейбористы, республиканцы и демократы. И тем не менее в полиархиях почти никто из них не выступает за централизованное планирование производства и распределения ресурсов, за исключением военных нужд.

Поверхностное объяснение состояло бы в том, что исторические и современные проблемы требуют более конкретных решений, чем централизованное планирование производства. Инфляция и безработица, например, делают необходимым управление деньгами и кредитом. СССР, так же как и рыночно ориентированные системы, вынужден бороться с безработицей и инфляцией; его центральные плановые органы не могут просто отмахнуться от этих проблем. Аналогичным образом для решения проблем низких доходов и недостаточного уровня безопасности необходимо не централизованное планирование, а перераспределение доходов. И проявления конкретного дефицита, например медицинского обслуживания или жилья, требуют выделения субсидий или принятия иных конкретных мер.

Подобные аргументы следует отвергнуть как чересчур удобные. Ибо в те периоды, когда у полиархических режимов имелось достаточно оснований, чтобы усомниться в эффективности регуляторных механизмов и благосклонно отнестись к централизованному планированию производства, они на это не пошли. Даже во времена Великой депрессии 1930-х годов, когда четверть рабочей силы США оказалась выброшена из рыночной экономики и оставлена без работы, — даже тогда у централизованного планирования было очень мало сторонников, причем среди них не было ни одной крупной политической фигуры.

Можем ли мы объяснить отказ полиархий экспериментировать с централизованным планированием производства, высказав предположение, что граждане и руководители полиархии просто знают: какова бы ни была кажущаяся притягательность централизованного планирования, оно не лучше рыночной системы? Они не могут знать, верно это или нет, — этого не знает никто. Это спорный вопрос. Можно предположить, что как минимум одна полиархия могла бы провести этот эксперимент. Но нет ни споров, ни экспериментов. Это крайне загадочное явление.

Нам, однако, известно, что многие представители полиархических обществ ненавидят централизованное планирование производства, потому что никому со времен Маркса не давали возможности забыть: при нем отменяются права частной собственности. Не той частной собственности, которая известна домохозяйствам, а те права частной собственности, которые используются в процессе производства: права на владение предприятиями, права на организацию и продажу производственных активов, права на доход от них. Централизованное планирование производства — это не просто техническое изменение национальной экономической организации. Оно подрывает существующую систему, особенно прерогативы, привилегии и права деловых кругов и собственников.

Может быть, полиархии находятся под их контролем? На этой стадии мы должны рассмотреть возможность того, что существующие полиархии не очень демократичны, что политические дебаты в полиархиях не совсем свободны и что процесс принятия политических решений в них на самом деле находится в руках людей, которые хотят защитить привилегии деловых кругов и собственников.

Только в том случае, если богатые (или люди, связанные с ними) во все времена и во всех полиархических режимах оказывают исключительное, не соответствующее их численности влияние на политику государства, вызов, бросаемый централизованным планированием привилегиям собственности, может объяснить необыкновенное единодушие полиархической враждебности по отношению к централизованному планированию. Если мы не сможем найти других объяснений этой враждебности, это само по себе укажет на то, что, возможно, богатые действительно пользуются таким влиянием. Разумеется, марксистская аргументация по данному вопросу хорошо разработана и существует давно. И тем не менее косвенных свидетельств гораздо больше, чем прямых, а марксистская аргументация остается недостаточно убедительной. Поэтому нам нужно рассмотреть другие виды доказательств. Мы займемся этим в следующих главах.

Одна лишь вероятность того, что деловые круги и собственники господствуют в полиархии, открывает парадоксальную возможность: полиархия привязана к рыночной системе не потому, что это демократический институт, а с точностью до наоборот. Если во всех прежних и нынешних полиархических режимах доминируют деловые круги и собственники, то мы обязаны существованием связей полиархии с рыночной системой доминирующему в ней меньшинству. Иными словами, возможно, что настоящая демократия не была бы зависимой от рыночной системы — это верно только для реально существующих полиархий. И это происходит потому, что, несмотря на свой либертарианский характер, они недемократическим образом контролируются деловыми кругами и владельцами собственности* .

 

Руководитель корпорации — государственный чиновник в рыночной системе

Если бы мы могли представить себе политико-экономическую систему, в которой нет ни денег, ни рынка, то, очевидно, решения о распределении дохода являлись бы политическими или государственными решениями. В отсутствие рынков и заработной платы распределением дохода распоряжалась бы какая-то структура государственной власти — может быть, посредством карточной системы. Также политические или государственные власти должны будут принимать решения о том, что нужно производить в рамках системы. То же касается решений о распределении ресурсов между различными отраслями производства, о распределении рабочей силы по различным профессиям и рабочим местам, о размещении предприятий, об используемых в производстве технологических процессах, о качестве товаров и услуг, о введении новой продукции. Короче говоря, эти решения касаются любого важного аспекта производства и распределения. Все эти решения будут считаться проявлениями государственной политики.

Подобные вопросы приходится решать во всех обществах. Они имеют весьма важные последствия для благосостояния любого общества. Но в рыночной системе частного предпринимательства они в основной своей части решаются не государственными чиновниками, а бизнесменами. Делегирование этих решений бизнесмену не умаляет их значения или, учитывая их последствия, их общественно значимый аспект. В коммунистических и социалистических системах руководители предприятий являются государственными чиновниками; их государственные функции считаются само собой разумеющимися. В частнопредпринимательских системах, полиархических или нет, их функции имеют не меньшие общественные последствия. Более того, руководители компаний не только принимают важные решения. Как мы видели в главе 11, руководство корпораций располагает весьма широкими полномочиями при принятии решений.

Например, целых двенадцать лет американские сталелитейные компании удерживали цены на постоянном уровне, в результате чего колебались уровни производства и занятости, в то время как европейские сталелитейные компании удерживали производство и занятость на стабильном уровне за счет колебания цен. Этот выбор был дискреционным, отразившись на количестве рабочих мест, и имевшим значительные последствия для экономического роста, цен и платежного баланса1 . Но решение принималось не государственными должностными лицами, а руководством сталелитейной промышленности.

Тем не менее вряд ли нам нужны дальнейшие доказательства общественной значимости последствий дискреционных корпоративных решений для рынка. В главе 11 рассказано о тех важных решениях, которые находятся в ведении корпораций. Руководители корпораций во всех частнопредпринимательских системах, полиархических или иных, принимают решения о технологическом оснащении промышленности страны, характере организации труда, размещении производства, структуре рынка, распределении ресурсов и, конечно же, о доходах и статусе руководителей корпораций. Они сами принимают дискреционные решения о том, что должно быть произведено и в каких объемах, или участвуют в принятии таких решений, хотя и находятся под серьезным контролем потребителей.

Короче говоря, в любой частнопредпринимательской системе бизнесменам доверяется принятие значительного числа важных решений. Государство не занимается такими решениями. Таким образом, бизнесмены становятся своего рода государственными чиновниками и фактически осуществляют государственные функции. Значимое логическое следствие этого для полиархии состоит в том, что обширная сфера принятия общественно значимых решений выводится из-под полиархического контроля. В ходе процесса принятия решений в полиархии такие договоренности могут быть ратифицированы или изменены путем государственного регулирования принятия решений по проблемам деловой активности.

Во всех реально функционирующих полиархиях существенная категория решений выведена из сферы действия полиархического контроля.

 

Бизнесмен как общественное должностное лицо в государственном аппарате и в политическом процессе

Однако, упомянув все это, мы лишь приступаем к тому, чтобы охарактеризовать общественную роль бизнесменов во всех рыночно ориентированных частнопредпринимательских обществах. Бизнесмены в условиях рынка выполняют «общественные» обязанности, в результате чего возникает большая область подразумеваемого. Бизнесмены вообще и руководители корпораций в особенности начинают играть в государстве привилегированные роли, с которыми не сравнится положение ни одной руководящей группы, помимо самих государственных чиновников* . Рассмотрим шаг за шагом процесс возникновения такого положения. Каждый этап этого анализа относится к тому или иному аспекту данных систем. Сами по себе они хорошо известны, но большинство из нас не обращало внимания на их последствия.

Общественные функции в рыночной системе находятся в руках бизнесменов. Из этого следует, что в их руках также находятся рабочие места, цены, производство, экономический рост, уровень жизни и экономическая безопасность каждого человека. Поэтому государственные должностные лица не могут оставаться равнодушными к тому, насколько хорошо бизнес осуществляет свои функции. Депрессия, инфляция или другие экономические бедствия могут привести к свержению правительства. Поэтому весьма важная функция государства — следить за тем, чтобы бизнесмены хорошо делали свое дело.

Каждый день мы видим вокруг себя множество доказательств озабоченности государства работой деловых кругов. На выборах в полиархиях обычным вопросом является ответственность государства за борьбу с инфляцией и безработицей. Во всех рыночно ориентированных системах важным аспектом налоговой и монетарной политики является их воздействие на деловую активность. Субсидии и другие формы помощи водному, железнодорожному, автомобильному и воздушному транспорту, патентная защита, регулирование взаимовыгодной торговли, тарифная политика, содействие развитию внешней торговли, осуществляемое через министерство иностранных дел; субсидирование НИОКР (яркие примеры недавнего времени — самолет Concorde, созданный совместно Великобританией и Францией, а также аэрокосмическая промышленность США) — все это примеры того, как государство в этих системах признает необходимость оказания бизнесменам содействия в их деятельности.

Однако обратите особое внимание на еще одну известную черту этих систем. Конституционные нормы — особенно законодательство о частной собственности — указывают, что, хотя государства могут запретить определенные виды деятельности, они не могут приказывать деловым кругам работать. Они должны побуждать, а не приказывать* . Поэтому они должны предлагать бизнесменам вознаграждения, чтобы стимулировать их работу в нужном направлении. Во всех вышеперечисленных случаях приводились примеры предлагавшихся вознаграждений, а не команд.

Одним из наиболее разительных ошибочных положений обычной экономической теории является тезис о том, что бизнесменов побуждают к выполнению их общественных функций путем закупок их товаров и услуг, как будто гигантские задачи производства, выполняемые в рыночно ориентированных системах, можно стимулировать лишь отношениями обмена между покупателями и продавцами. Мощную производственную систему невозможно создать на столь непрочном фундаменте. Его требуется дополнить комплексом предоставленных государством стимулов в форме рынка и политических выгод. А так как требования рынка не возникают сами по себе, они также формируются государством. Государства в рыночно ориентированных системах всегда уделяли большое внимание этим необходимым направлениям работы. Например, в XVIII веке в Англии была учреждена почти тысяча органов власти, занимавшихся улучшением дорог. С изобретением железных дорог специальным законодательством (более 600 актов парламента, принятых в 1844-1847 годах) железнодорожным компаниям были предоставлены очень благоприятные условия. В конце XVIII — начале XIX веков английский парламент принял почти 4000 законов об огораживании общинных земель. Так создавалось товарное сельскохозяйственное производство, заменившее натуральное сельское хозяйство и согнавшее рабочую силу с земли для работы в промышленности.

В США «Доклад о мануфактурах» Александра Гамильтона** придал государству функцию содействия деловой активности. Этому также способствовали федеральная политика в отношении банков, каналов и дорог; расточительность государства, потакавшего железнодорожным компаниям на западе страны; судебное толкование антимонопольного законодательства, накладывавшее ограничения на деятельность профсоюзов, а не коммерческих предприятий; отправка американской морской пехоты для защиты американских предприятий в Латинской Америке; использование регулирования предприятий коммунальных услуг для защиты доходов бизнеса; использование антимонопольного законодательства, при его внешне общественной направленности, для защиты монополистических привилегий2 .

В США, как и во всех других рыночных системах, современные корпорации могли развиваться, только опираясь на новое корпоративное законодательство, появившееся в середине XIX века. Оно ограничило ответственность акционеров и наделило новыми полномочиями организаторов больших предприятий. В США суды превратили 14-ю поправку к конституции США, направленную на охрану прав бывших рабов, в инструмент защиты корпораций, наделенных новой ролью юридического лица.

Государства континентальной Европы даже в большей степени, чем Англия и Америка, совершенно открыто приняли на себя ответственность за развитие частного предпринимательства. Наиболее активной в этом отношении была Германия. Япония, вероятно, извлекла уроки из опыта Европы и пошла еще дальше, прибегая к выдаче займов и субсидий коммерческим предприятиям и наделяя их правовым иммунитетом.

Итак, каков же список необходимых стимулов? Среди них все, что нужно бизнесменам в качестве условия осуществления их задач в рамках рыночной системы: доход и богатство, почтительное отношение, престиж, влияние, могущество и власть. Это лишь некоторые стимулы. Каждое государство в данных системах принимает на себя ответственность за то, чтобы делать все необходимое для обеспечения уровня прибылей, достаточно высокого для сохранения, как минимум, стабильного уровня занятости и экономического роста. Если бизнесмены заявляют (как они обычно и делают), что для развития инвестиций им необходимы налоговые компенсации, правительства во всех этих системах серьезно рассматривают эти запросы, признавая, что налоговые уступки могут действительно оказаться необходимыми. В данных системах такие льготы действительно предоставляются. Если корпоративные руководители заявляют, что химической отрасли нужна помощь в НИОКР, государства также признают вероятность того, что она им действительно нужна. И обычно такая помощь предоставляется. Если руководители корпораций захотят провести совещание с государственными должностными лицами вплоть до президента или премьер-министра, им пойдут навстречу. Учитывая ответственность, которая лежит на бизнесменах в этих обществах, президент был бы глупцом, если бы отказал им в приеме. Если корпоративные руководители требуют права «вето» в отношении назначений на посты в государственных регуляторных структурах, вновь будет признано, что такие уступки необходимы с целью стимулирования работы деловых кругов. Все это известно. И ниже будет показано, что государства иногда предлагают руководителям корпораций разделить с ними формальные властные полномочия, что является вознаграждением, стимулирующим бизнесменов к работе.

Поэтому в глазах государственных должностных лиц бизнесмены являются не просто выразителями особых интересов, подобно представителям групп интересов. Они представляются им должностными лицами, выполняющими такие функции, которые государственные чиновники рассматривают как незаменимые. Когда государственный чиновник спрашивает себя, действительно ли деловые круги нуждаются в снижении налогов, он знает, что этот вопрос имеет отношение к благосостоянию всего общества, а не только для одного сегмента населения. (А если он обдумывает вопрос о том, как ему реагировать на обращение группы интересов, то речь идет именно об этом).

Поэтому любой государственный чиновник, который понимает требования, которым он должен соответствовать согласно занимаемой должности, а также ответственность, лежащую на бизнесменах в условиях рыночно ориентированных систем, предоставит им привилегированное положение. Для этого не нужно давать ему взятки, обманывать или оказывать на него давление. Просто он понимает (и это очевидно), что ведение общественных дел в рыночно ориентированных системах находится в руках двух групп лидеров — государства и бизнеса, которые должны сотрудничать друг с другом. Он понимает, что, для того чтобы система работала, руководство государства должно сплошь и рядом уступать руководству деловых кругов. В таких системах в центре политики находятся сотрудничество и почтительное отношение этих двух групп лидеров друг к другу. Бизнесменов нельзя оставлять за дверями политических систем.

Руководитель ассоциации бизнесменов ФРГ замечает о мире политики: «Этот мир не чужд предпринимателю; это его собственный мир. Ставка для него — руководство государством»3 . Опираясь на свой опыт в компании Du Pont, один американец пишет: «Сила позиции бизнеса и слабость позиции государства заключаются в том, что государству нужна сильная экономика так же, как бизнесу. В ней так же, если не больше, нуждается народ»4 . Двойственность руководства напоминает средневековый дуализм церкви и государства, и отношения между бизнесом и государством не менее сложны, чем в средневековом дуализме.

Таким образом, политика в рыночно ориентированных системах совершает весьма необычный поворот, но в рамках политической науки его обычно игнорируют. Для понимания своеобразного характера политики в рыночно ориентированных системах не нужны ни политическая теория заговоров, ни теория общности социального происхождения, объединяющего руководителей государства и бизнеса, ни утверждения о властной элите, которую организовали подпольные силы. Бизнесу просто нужны стимулы, чем и объясняется его привилегированное положение в государстве и политике. Оно нужно для того, чтобы бизнес выполнял свою работу.

 

Другие привилегированные позиции?

Как можно было бы оспорить тезис о том, что бизнесмены занимают привилегированное положение, что это вторая группа основных руководителей государства и политической жизни? Невозможно отрицать, что эффективное функционирование бизнеса необходимо для рыночно ориентированных систем. Также нельзя отрицать и то, что его следует добиваться при помощи стимулов, а не приказов. Никто не сможет спорить и с тем, что государственные должностные лица должны стремиться к тому, чтобы находить и предлагать подходящие стимулы. Тем не менее, может быть, и другие группы пользуются такими же привилегиями по тем же причинам? Кажется вполне обоснованным отметить, что лидеры профсоюзов, которых можно было бы считать наиболее вероятными претендентами на такое же привилегированное положение, его не занимают. Мы уже обратили внимание на то, что ни они, ни их профсоюзы не предоставляют жизненно важных услуг. Вместо этого их функции заключаются в отстаивании групповых интересов рабочих. На это можно было бы ответить, что рабочие сами предоставляют жизненно важные услуги. Если они не работают, вся производственная система встает.

Простой факт, однако, состоит в том, что рабочие работают и так, без каких-либо специальных стимулов от правительства. Они зарабатывают средства к существованию. Их положение радикально отличается от положения бизнесмена, перед которым есть возможность выбора. Он не станет рисковать капиталом, репутацией или платежеспособностью предприятия ради какого-нибудь дела, если условия не благоприятны. Различия очевидны. Во всем мире люди заняты выполнением обычных рабочих обязанностей, потому что у них нет иного выбора. Но во многих регионах мира все еще не появились условия для проявления предпринимательской энергии и напора, в силу чего их и не проявляют. Ту особую роль, которую бизнесмены призваны играть в рыночно ориентированных системах, они играют хорошо только тогда, когда им создают достаточно благоприятную обстановку.

Однако можно было бы считать, что достаточный уровень организованности и амбициозности может, хотя бы при некоторых обстоятельствах, обеспечить рабочим и лидерам профсоюзов привилегированное положение в правительстве. Это могло бы произойти, если бы профсоюзы были в состоянии остановить производство не просто в одной фирме или отрасли, но в большем масштабе — например, объявив всеобщую забастовку. Однако обычно всеобщая забастовка невозможна — если это не демонстративные действия в течение нескольких дней. Она провоцирует государство, даже в условиях полиархии, к ее подавлению, как это было с прерванной всеобщей забастовкой в Англии в 1926 году. То есть правила рыночно ориентированных систем, ставя деловые круги в привилегированное положение, как представляется, до настоящего времени запрещали такие организационные меры, которые позволили бы профсоюзам добиться такого же положения. Поэтому лидеры профсоюзов и сами профсоюзы могут приблизиться к привилегированному положению только в исключительных обстоятельствах. Заслуживает внимания использование угрозы забастовки муниципальными служащими в Нью-Йорке. Их привилегированное положение в отношении городских властей Нью-Йорка представляется неоспоримым.

Время от времени и другие группы добиваются частично привилегированного положения. Врачи в США имеют привилегии при принятии решений по вопросам здравоохранения. Государственные должностные лица опасаются, что отсутствие этих привилегий скажется на работе врачей. Во многих развивающихся странах привилегированное положение занимают силы внутренней безопасности. Руководители данных государств знают, что эти силы могут выступить против своих номинальных руководителей. Еще один пример — фермеры. Многие из них являются бизнесменами и в этом качестве пользуются привилегированным положением. Но многие мелкие фермеры имеют не больше выбора относительно своей работы, чем рядовые рабочие.

 

Смена привилегий

Уровень и характер привилегий, которых требуют бизнесмены в качестве условия удовлетворительного исполнения ими своих обязанностей, изменяются в зависимости от времени и места. Повсюду мы видим свидетельства отмены части прежних привилегий вплоть до национализации некоторых фирм и отраслей производства. Во многих рыночно ориентированных системах коммерческие предприятия подвергаются более высокому налогообложению, чем раньше. На них все в большей степени распространяют регулирование в некоторых сферах — например, трудовых отношений, монополий и загрязнения окружающей среды. Ясно, что бизнесмены обычно требовали от государства больше льгот, чем действительно необходимо для мотивации их эффективной работы. После отмены некоторых льгот качество их работы не снизилось5 .

С другой стороны, отмена некоторых привилегий потребовала введения новых привилегий в порядке компенсации — например, налоговых скидок. Согласно оценкам, 40 процентов чистых инвестиций в производственное оборудование в США в 1963 году было осуществлено в связи с введенными в 1962 году инвестиционными налоговыми льготами6 . В рыночно ориентированных системах государство берет на себя значительную часть стоимости НИОКР, ведущихся в интересах бизнеса. Оно также обеспечивает безопасность предприятий, вводя разнообразные меры по защите монополии, например законодательство о честной торговле* . В некоторых отраслях экономики государство берет на себя — полностью или частично — риск создания новых производственных мощностей, сдавая их в аренду фирмам, которые не хотят строить собственные производственные помещения. Государство предоставляет военным заводам в США половину используемых ими производственных мощностей. Оно также прощает предприятиям задержки с возвратом долгов. В ходе планирования капиталовложений в Западной Европе за последнее время бизнесмены очень тесно консультируются с государственными должностными лицами.

Многие новые привилегии, вводимые в виде компенсации за отмененные, не выглядят привилегиями в глазах широкой публики. Программы борьбы против упадка крупных городов, например, помогают розничным торговцам, банкам, театрам, коммунальным предприятиям, брокерам и строителям. Строительство шоссейных дорог — это помощь целому ряду отраслей, включая производство цемента, автомобилестроение, строительную индустрию, нефтяную отрасль, строительное оборудование и грузоперевозки7 . Но официально поддержка бизнеса не является целью программ строительства шоссейных дорог и борьбы против упадка крупных городов.

 

Конфликты между бизнесменами

В отношении некоторых требований, например, относящихся к автономии предприятий, частной собственности, ограничениям налогообложения бизнеса и налоговому стимулированию, желания деловых кругов относительно единообразны. В том, что касается других требований, пожелания бизнесменов расходятся. Обычно это не создает препятствий к получению ими привилегированного положения. Ведь предоставление каких-либо льгот одному предприятию не означает, что другие предприятия этих льгот лишат. Конечно, в некоторых областях получается так, что привилегии, предоставленные одному сегменту делового сообщества, представляют собой отмену привилегий для другого сегмента. Например, крупные мясоперерабатывающие предприятия могут настаивать на принятии законов о контроле, которые увеличивают издержки малых предприятий и тем самым дают крупным заводам конкурентные преимущества. Но государственные должностные лица могут изыскать возможность ввести компенсационные льготы для малых предприятий, если чиновники сочтут такие меры необходимыми.

 

Взаимное приспособление двух групп

До сих пор мы уделяли основное внимание контролю правительства бизнесменами. Но, разумеется, контроль осуществляется в обоих направлениях. В самом кратком изложении взаимный контроль выглядит следующим образом:

• Государство имеет широкие полномочия по контролю деловой активности. Но осуществление этих полномочий ограничивается и формируется опасениями со стороны чиновников в отношении его возможного негативного воздействия на деловую активность, так как это воздействие может привести к безработице и другим нежелательным последствиям.

• В других сферах государственной политики компетенция государства также ограничивается и формируется озабоченностью возможными отрицательными последствиями для деловой активности.

• Поэтому даже не выраженная словами возможность неблагоприятных последствий для бизнеса оказывает тотальное сдерживающее воздействие на государственных чиновников.

• Осознавая, что государство заботится о том, чтобы уровень деловой активности был высоким, бизнесмены, особенно руководители корпораций, занимают активную позицию, формулируя свои требования и вступая в переговоры с государственными структурами, сопровождая их скрытыми угрозами плохой работы в случае отказа в удовлетворении их требований.

• По всем этим причинам должностные лица корпораций занимают привилегированное положение, что проявляется не только во внимании государства к удовлетворению потребностей деловых кругов в целом, но и в их привилегированной роли участников процесса обсуждения в самих государственных структурах.

• Государство, хотя бы гипотетически, всегда имеет возможность, если оно не удовлетворено работой деловых кругов, отказать им в дальнейшем пользовании привилегиями и просто прекратить частное предпринимательство в пределах фирмы, отрасли экономики или всей системы.

Действуя таким образом, рынок и частное предпринимательство добиваются высочайшей степени взаимного приспособления и политического плюрализма даже в отсутствие полиархии. Взаимное приспособление не обязательно должно проявляться в форме заседаний и собственно переговоров. Обычно государство не проводит публичного обмена мнениями с представителями деловых кругов. Взаимное приспособление часто принимает обезличенные формы и осуществляется без личных встреч. Оно реализуется через не выраженное в словах уважение потребностей деловых кругов со стороны правительств, законодательных органов и судов. Оно опирается на множество негласных договоренностей между двумя группами лидеров (руководителей бизнеса и государства) в отношении условий, при которых предприятия могут или не могут получать прибыль.

Кроме того, должностных лиц из мира бизнеса принимают в круг участников прямых переговоров, поиска договоренностей и взаимного убеждения. Обычные граждане из этого круга исключены. Сюда допускаются и другие лидеры — профсоюзов, фермерских организаций — и прочие представители групп интересов.

Однако на этих консультациях руководители корпораций занимают привилегированное положение, так как они, а не лидеры групп интересов, находятся здесь главным образом в качестве «государственных» должностных лиц.

Из этого следует, что имеющиеся многочисленные свидетельства о конфликтах между бизнесом и государством, а также о поражениях бизнеса в ходе этих конфликтов не доказывают отсутствия привилегий. Бизнесмены требуют очень многого, зная, что обязательно должны быть наделены определенными привилегиями и что государственные чиновники полностью осознают этот простой факт. Кроме того, они в рутинном порядке опротестовывают любое предложение о сокращении каких-либо своих привилегий. У них нет сильной мотивации к пониманию, что им нужно, поскольку это могло бы ослабить их позиции на переговорах с представителями государства. Поэтому при введении новых правил они предсказывают самые тяжелые последствия, однако затем очень быстро приноравливаются к этим правилам.

Споры между представителями государства и бизнеса столь остры из-за того (а не вопреки тому), что и те, и другие играют важные роли лидеров в политико-экономической системе. Взаимная враждебность двух отдельных, но сотрудничающих групп лидеров неизбежна. Они также прилагают определенные усилия к тому, чтобы перехитрить друг друга и занять позицию превосходства. Однако конфликт между ними всегда будет ограничиваться взаимным же пониманием того, что вместе они образуют необходимое руководство системой. Они не хотят уничтожить или серьезно подорвать позиции друг друга.

Поэтому они не оспаривают основы своего симбиоза — например, частное предпринимательство, частную собственность на производственные активы и значительную автономию предприятий. Они спорят из-за постоянно меняющейся группы второстепенных вопросов — таких, как ставки налогообложения, детали регламентирующих правил и оказание содействия деловой активности. Вообразите непрерывное пространство возможных комбинаций мер контроля бизнеса и государства над политико-экономической жизнью. На крайнем левом фланге такие меры могут предусматривать широчайшую автономию коммерческого предприятия — некую чрезвычайную форму laissez-faire, а на крайнем правом фланге автономное предприятие исчезает и все производство оказывается в руках государственных структур. Крайние позиции не являются предметом спора между государством и бизнесменами. Однако немногочисленная группа промежуточных позиций остается темой постоянных дискуссий.

Кроме того, медленно, в течение десятилетий, происходит постепенный сдвиг в направлении сокращения привилегий для бизнеса и возрастания роли государства. Однако, если даже допустить, что деловые круги постепенно научатся функционировать в менее привилегированных условиях, всегда существует тот минимум привилегий, без которого стимулы не смогут мотивировать работу бизнесменов. Иллюстрацией этого является требование о предоставлении привилегий, которые гигантские ТНК предъявляют малым странам. Либо эти требования выполняются, либо корпорация уходит в другую страну.

 

Масштабы привилегированного положения

Все, что мы к настоящему моменту рассмотрели в вопросе о привилегированном положении бизнеса и о двойственности руководства во всех системах частного предпринимательства, основывается на известных и поддающихся наблюдению аспектах этих систем. Проиллюстрируем это явление еще несколькими краткими замечаниями.

Мы видели, что государственные должностные лица в рутинном порядке открыто признают необходимость приспособления государственной политики к потребностям бизнеса каждый раз, когда, например, речь идет об использовании налоговой или монетарной политики для стимулирования бизнеса. Однако зачастую они проявляют еще большую откровенность и полностью проясняют масштабы привилегированного положения деловых кругов. Например, в ходе судебных заседаний по рассмотрению иска против фармацевтической компании Richardson-Merrell, производившей препарат MER/29, применение которого вызвало целый ряд болезненных симптомов, в том числе образование катаракты, судье были представлены доказательства того, что в течение десятилетних испытаний препарата компания неоднократно скрывала информацию о его опасности, направляя в Управление по контролю пищевой и лекарственной продукции фальсифицированные отчеты. И тем не менее судья отказался вынести решение об уплате компенсаций и штрафных убытков, выразив опасения, что в таком случае «достаточно грубая ошибка в отношении одного продукта может прекратить деловую активность концерна, сделавшего много хорошего в прошлом»8 .

Это простой пример признания необходимости приспосабливать государственную политику к потребностям бизнеса, если мы хотим, чтобы бизнес выполнял свои функции.

Вот другой пример. Питер Питерсон, будучи председателем Совета Президента США по международной экономической политике, заявил: «Государство должно планомерно и целенаправленно заботиться» о тех предприятиях (он говорил об американских предприятиях за границей), которые являются наиболее перспективными9 . А вот высказывание министра торговли США Джона Коннелли по поводу займа в 250 миллионов долларов, выданного для спасения корпорации Lockheed: «Мы считаем, что воздействие, которое оказал бы крах этой компании, имело бы такие масштабы, что его нельзя допустить исходя из интересов экономического возрождения страны»10 . Итальянский чиновник утверждает: «Бюрократ, пытаясь возражать ассоциации Confindustria, оказывается в очень уязвимой позиции, особенно если ее представители говорят: вы обязаны сделать то-то и то-то в отношении этого сектора промышленности, в противном случае начнутся кризис, банкротство и безработица»11 .

Бизнесмены иногда и словом, и делом признают свое привилегированное положение. Например, в Великобритании Федерация британских промышленников (в настоящее время преобразованная в Конфедерацию британской промышленности) поддерживала официальные и неофициальные контакты с министерствами финансов, торговли, внутренних дел, по вопросам жилья, образования, местного самоуправления, энергетики, транспорта и авиации, не говоря уже о постоянных контактах с другими министерствами и ведомствами. Постоянно демонстрируя свое широкое влияние, федерация «вела себя так, как будто была промышленным партнером государственного аппарата, и по мере возможности избегала действий, которые придали бы ей сходство с группой давления». «Она выглядела и действовала, как правительственное ведомство»12 .

В японской политике теснота связей между бизнесменами, государственными чиновниками и парламентариями превосходит все, что делается в США или западноевропейских полиархиях. Эти связи отличаются от тех, которые государственные чиновники устанавливают с профсоюзами или иными группами. Они осуществляются в таких формах, как семейные связи или связи между однокашниками, или путем перехода персонала с государственной службы в бизнес. «Бизнес становится главной заботой государства», бизнес и бюрократия достигают состояния «симбиоза». Премьер-министр называет сообщество крупного бизнеса «компасом» государственного корабля13 .

Бывший сотрудник по связям с общественностью американской корпорации дает бизнесменам следующий совет: «Пусть всем станет известно, что условия для предпринимательской деятельности — это очень важный фактор при выборе штатов и местностей, в которых будут размещаться новые заводы. Этот фактор заставляет перейти к обороне тех, кто нападает на бизнес, обременяет его слишком высокими налогами и создает ему всевозможные проблемы»14 . Он говорит о самом банальном явлении: выбивании привилегий у местных властей и властей штатов. Многие другие реакции на требования бизнеса также реализуются без каких-либо споров, в рутинном порядке.

Удовлетворение государством требований бизнеса часто является рутинным процессом. Но иногда оно принимает такой оборот, который вновь напоминает нам о силе руководства корпораций и их привилегированном положении. Вот пример: «Если английское правительство не согласится предоставить значительную помощь испытывающей трудности дочерней компании Chrysler в Англии, — сказал Рикардо [председатель Chrysler], — компания будет вынуждена закрыть свои пять основных заводов в Англии и уволить 25 000 своих рабочих и служащих... Вильсон* осудил ультиматум Рикардо, заявив гневный протест против действий компании, которая, по его словам, «приставила пистолет к голове» правительства. Однако на прошлой неделе, в своей обычной манере резко сменив позицию на противоположную, премьер-министр все-таки согласился оказать помощь Chrysler»15 .

Государственная чуткость к требованиям бизнеса проявляется и другими неожиданными способами. Например, необычное положение американского законодательства позволяет корпорациям, должностные лица которых были осуждены за то или иное преступление, продолжать пользоваться их услугами, пока они отбывают срок условного освобождения на поруках или после истечения срока приговора. В то же время должностным лицам профсоюзов запрещено возвращаться на свои должности в течение пяти лет после отбытия срока16 . Другой пример: один из подкомитетов комитета сената по вооруженным силам обнаружил, что накопление запасов определенных материалов, официально необходимое для национальной обороны, было на самом деле организовано вне всякой связи с потребностями национальной обороны. «Основная цель» состояла в субсидировании горнодобывающих компаний17 . Французский бизнесмен говорит о планировании во Франции: «Я не согласился бы, что главная цель плана — «поставить экономическую мощь под политический контроль». Скорее она состоит в том, чтобы помочь бизнесмену расширить свою экономическую деятельность»18 .

В исследовании французского планирования читаем: «...Нет сомнения, что деятельность по планированию в том виде, как она осуществляется во Франции, усилила систематическое влияние большого бизнеса на экономическую политику. Иногда это влияние открыто и очевидно. Например, в 1963 году политика инвестиций в производство стали в Четвертом плане была модифицирована, принимая во внимание пожелание сталелитейной промышленности, несмотря на почти открытые возражения некоторых должностных лиц правительства. Впоследствии, когда правительство предложило отрасли достаточное финансовое стимулирование в форме сокращения тарифов на импортный американский коксующийся уголь и компенсации выплат по социальному страхованию, сталелитейщики согласились на включение в Пятый план увеличения производственных мощностей для выработки стали»19 .

Таким образом, французское планирование отчасти представляет собой открытый обмен любезностями: промышленность обеспечивает высокую эффективность — расширение, перемещение производственных мощностей, технологические нововведения и тому подобное. В обмен на это правительство предоставляет промышленности снижение налоговых ставок, субсидий или льгот по кредитам. Таким же образом в Национальном совете экономического развития в Великобритании «каждая сторона предлагает что-либо в зависимости от определенных действий других сторон»20 .

В Германии меры по децентрализации корпораций вызвали у деловых кругов нежелание участвовать в решении огромных задач послевоенного восстановления. От этих мер пришлось отказаться. Выдвижение требований со стороны деловых кругов привело к такой же эрозии мер по контролю размеров корпораций в послевоенной Японии21 . В Италии Институт промышленной реконструкции стал площадкой для выдвижения требований бизнеса и получения ответов правительства, необходимых для стимулирования деловых кругов и мобилизации больших объемов капитала, необходимого для современной промышленности22 .

Ясно, что ни в одной системе деловые круги не получают все, о чем просят. Задачей государства является выработка такой реакции на требования бизнесменов, которая была бы достаточной для мотивации их к эффективному выполнению делегированных функций, но без того, чтобы просто целиком передать им принятие решений. Для того чтобы выполнить эту задачу и при этом сохранить экономическую стабильность и рост, требуется изрядное умение. За последние годы искусство французского планирования в предоставлении льгот бизнесу получило высокую оценку. В то же время застой в американской экономике объясняли отсутствием такого умения.

Иногда государства не реагируют на требования деловых кругов, хотя наказания за это в виде замедления экономического роста и безработицы очень суровы. В менее развитых частях света росту рынков и развитию предпринимательства постоянно препятствует то, что государства не обеспечивают необходимой инфраструктурной и другой поддержки. В Индии принципиальное неприятие частного предпринимательства более десяти лет вынуждало индийское правительство не оказывать бизнесу нужной ему поддержки. В результате развитие промышленности и торговли замедлилось. Возможность такого сценария возникает и в развитых странах. После Второй мировой войны французский бизнес подвергался сильнейшим нападкам за коллаборационистские тенденции в военные годы. Поэтому французские деловые круги не были склонны к инвестированию. Часть бизнесменов готовилась эмигрировать — настолько сильна была ненависть к ним. Французскому правительству понадобилось искать новые стимулы для того, чтобы побудить деловые крути вернуться к своим обязанностям23 * .

И все-таки по мере возникновения новых условий или проблем (например, требований общественности о введении ограничений на загрязнение воздуха) бизнесмены сохраняют уверенность, что государственные должностные лица отнесутся с пониманием к их пожеланиям — в данном случае, к нежеланию или неготовности нести издержки прекращения промышленных выбросов в атмосферу, не получая никакой помощи. Представители деловых кругов увидят заинтересованность чиновников во взаимодействии, их готовность признать компетентность бизнесменов в конкретных вопросах и начать переговоры, их обеспокоенность возможными отрицательными последствиями дорогостоящих мер против загрязнения окружающей среды для цен и производства. Так, в связи с ростом озабоченности экологическими проблемами президент Никсон в 1970 году учредил Национальный совет по контролю за промышленными загрязнениями окружающей среды, создавший возможности коммуникации бизнесменов с президентом, чтобы «содействовать выработке курса наших совместных мероприятий». Таким же образом, опасаясь, что широко распространившиеся новые отделы по проблемам потребителей в различных федеральных учреждениях могли бы повредить бизнесу, Никсон в 1971 году учредил Национальный совет деловых кругов по делам потребителей. В задачу данного органа также входило обеспечение регулярных контактов бизнесменов с президентом24 .

Бизнесмены редко угрожают какими-либо коллективными акциями вроде согласованных ограничений деятельности. Обычно им бывает достаточно лишь указать на издержки ведения деловых операций, состояние экономики, зависимость стабильности экономики и экономического роста от их прибылей и перспектив сбыта — и просто предсказать, никоим образом не угрожая, какие отрицательные последствия возникнут в случае отказа удовлетворить их требования.

Официально бизнесмены всего лишь убеждают, не более. Они только знакомят государственных чиновников с фактами. Однако некоторые предсказания имеют тенденцию сбываться. Если представители деловых кругов предсказывают, что без налоговых льгот не будет новых инвестиций, то отсюда один лишь шаг до принятия корпоративных решений о прекращении инвестирования средств до тех пор, пока не будут предоставлены налоговые льготы.

 

Власть деловых кругов в государстве

Наиболее явное проявление привилегированного положения бизнеса — это передача реальной государственной власти бизнесменам. В США несколько десятилетий назад частным корпорациям коммунальных услуг было предоставлено право на принудительное отчуждение частной собственности, и впредь они могли в обязательном порядке приобретать земельные участки для своих операций. Этим и другими способами государство отвечает на требования бизнесменов, официально или неофициально предоставляя им власть, и тем самым еще более укрепляя их привилегированное положение в правительстве.

Группы бизнесменов, утвердившиеся в качестве клиентов конкретных ведомств американского правительства, часто получают неофициальную власть. Пример — гражданские строительные подрядные фирмы, сотрудничающие с Инженерным корпусом армии США, Управлением электрификации сельских районов и Управлением по поддержке малого предпринимательства. Их сотрудничество было названо «совместным управлением через государственные и частные структуры»25 .

Некоторые из этих актов предоставления власти являются относительно открытыми. Президент США предоставляет главам регулируемых отраслей экономики право накладывать «вето» на назначения функционеров регулирующих правительственных учреждений26 . Другие акты имеют формальный характер. С 1933 года президент, члены кабинета* и другие высшие должностные лица администрации встречаются с членами Совета по бизнесу, состоящего из руководителей ведущих корпораций27 . Федеральное правительство также учредило от одной до двух тысяч советов деловых кругов с целью проведения консультаций с правительственными учреждениями по выработке общего курса. Помимо этого, только министерство сельского хозяйства США организовало около 4 000 подобных советов28 . Кроме того, федеральное правительство приглашает должностных лиц, состоящих на службе в корпорациях и получающих там заработную плату, работать в качестве государственных служащих без оплаты.

В 1953 году данная практика была переведена на более постоянную основу. Было учреждено Управление по координации бизнеса и оборонных ведомств, призванное функционировать в мирное время. В документах одного из комитетов конгресса о нем говорилось следующее: «В ходе работы управления проведенные им организационные мероприятия привели к фактическому отказу государственных высших должностных лиц из министерства торговли брать на себя ответственность за принятие решений, поскольку во многих случаях их действия были не чем иным, как автоматическим одобрением решений, уже принятых деловыми и промышленными кругами вне государственных структур»29 .

В том, что касается менее официальных актов передачи власти, между повиновением власти, ее признанием и уступками перед лицом угроз или предложений обмена проходит очень тонкая грань. Вот что говорится об этом в докладе о консультациях относительно финансов города Нью-Йорка и штата Нью-Йорк: «Вчера было снято препятствие на пути к абсорбции трехмиллиардного краткосрочного долга города Нью-Йорка... Одно из достигнутых соглашений... касалось требования инвестиционного сообщества о превращении городского налога с оборота в налог штата с оборота»30 .

Во Франции комитеты бизнесменов также совершенно обычное явление31 . Отрасль и соответствующее министерство, как правило, организуют разграничение полномочий в процессе разработки и осуществления политики в отношении отрасли. Целью является передача власти промышленникам, и она осуществляется еще более решительно вследствие того, что значительная часть обязанностей министерства передается бизнесменам, штат сотрудников которых существенно превышает численность министерских чиновников. В результате решения промышленников обычно утверждаются министерством32 . Во французском планировании, официально представляющем из себя сотрудничество между правительственными должностными лицами, деловыми кругами и представителями профсоюзов, власти отказывают профсоюзам в том, что предоставляется бизнесу: комиссии33 могут возглавляться бизнесменами, а профсоюзные лидеры их возглавлять не могут.

В Великобритании власть руководителям корпораций предоставляется в сотнях совещательных комитетов по связям с деловыми кругами. Помимо них действуют специальные комитеты при министерствах, а также королевские комиссии, в работе которых деятельность бизнесменов и других участников, начинаясь с консультирования, «превращается в активное участие в управлении, как будто чиновники более не в силах в одиночку нести тяжесть административной власти и должны передать ее в руки частных лиц»34 .

В Западной Германии представители общенациональных организаций промышленников обсуждают с государственными служащими новое законодательство, но членам парламента эти же чиновники отказали в праве участвовать в таком обсуждении35 . И правительство соглашается с участием представителей деловых кругов в специальном комитете по картельному законодательству, «хотя это решение привело к довольно нестандартному результату, поскольку Федерация германской промышленности (BDI) оказалась равной правительству в том, что касается формулирования политики»36 . В Японии представительства генкёку, каждое из которых отвечает за определенную отрасль, действуют параллельно с отраслевыми ассоциациями бизнесменов. В рамках каждой отрасли обе организации ведут переговоры и осуществляют сотрудничество в отношении политики37 .

* * *

В этих обстоятельствах легко понять слова президента General Motors: «Многие годы я полагал, что то, что хорошо для нашей страны, хорошо и для General Motors, и наоборот». Какими бы пристрастными и несамокритичными ни были бизнесмены относительно совпадения собственных интересов с более широкими общественными интересами, они действительно осознают, что несут ответственность перед обществом за выполнение необходимых общественных функций в отличие от любых других неправительственных лидеров. С одной стороны, деловые круги могут злоупотреблять этой ответственностью, но, с другой стороны, они осознают, хотя бы и смутно, свою особую роль одной из двух групп, составляющих двойственное руководство в рыночно ориентированных системах.

Вудро Вильсон в свое время высказал мнение, которое можно представить в качестве краткого комментария к вышеизложенному: «Правительство Соединенных Штатов в настоящее время является приемным ребенком особых интересов. Ему не позволяют иметь собственного мнения. Что бы оно ни предпринимало, ему говорят: «Это вредно отразится на народном благосостоянии, не делайте этого»38 .

Слова Вильсона преисполнены гнева. Он считает такое положение абсолютно неприемлемым. Есть различные точки зрения на этот счет. Я лишь пытался объяснить действие ключевого механизма, посредством которого деловые круги осуществляют контроль над государством в столь большой степени, с которой не может сравниться контроль ни одной другой группы граждан. Я также стремился показать, почему это неизбежное условие жизнеспособности всех частнопредпринимательских систем* .

Повторю еще раз: бизнесмены не получают всего, чего им хочется. Но они получают очень много. А когда полученного им становится недостаточно, в промышленности происходит спад или наступает застой.

Мы не полностью конкретизировали политику корпораций, цели, которые ставит перед собой корпоративное руководство, используя для их реализации свое привилегированное положение. Мы указали лишь некоторые из многих целей: это автономия предприятий, налоговые льготы и субсидии, ограничение деятельности профсоюзов и огромное разнообразие монополистических привилегий (тарифы, патенты, поддерживание розничных цен, слабое исполнение антитрестовского законодательства, содействие слияниям, ограничение конкуренции с использованием положений о честной торговле, профессиональное лицензирование, рекомендательное регулирование предприятий сферы коммунального обслуживания). Все эти цели касаются областей, в которых бизнес доминирует, хотя иногда его доминирование не безгранично и он терпит жестокие поражения. Мы также видели, что вся структура промышленного производства в основном сложилась как результат решений бизнеса, которые в целом санкционировались, а иногда и реализовывались ответственными государственными чиновниками. Эти решения устанавливают размеры заводов и фирм, размещение промышленности, организацию рынков и транспорта. Результатом являются, с одной стороны, определенная конфигурация городов и, с другой стороны, бюрократизация рабочих мест.

Поэтому можно утверждать, что некоторые из наиболее фундаментальных и всеохватных характеристик индустриального общества сложились в их нынешнем виде вследствие привилегированного положения, занимаемого бизнесом в государстве и политике. Следует допустить и возможность того, что необыкновенная историческая стабильность распределения богатства и доходов (невзирая на все мероприятия государства всеобщего благосостояния, даже в эгалитарной Скандинавии), как и сохранение самой системы частного предпринимательства, во многом объясняется привилегированным положением бизнеса. В последующих главах мы рассмотрим все эти положения. Начнем с изучения особых взаимосвязей между привилегиями бизнеса и полиархией.

 

Конкурирующие виды контроля

По всем тем причинам, которые были изложены в предыдущей главе, контроль со стороны привилегированных деловых кругов большей частью независим от осуществляемого посредством выборов контроля полиархии. Конечно, избиратели в полиархии хотят, чтобы уровень занятости был высоким, а другие показатели деятельности деловых кругов — удовлетворительными. Пассивность избирателей зачастую может свидетельствовать об одобрении многих из тех привилегий, к которым так стремится деловой мир. Все это так, пока дела у бизнеса идут нормально. Однако конкретные требования, которые деловые круги предъявляют государству, передаются государственным должностным лицам помимо избирательного процесса. Они по большей части независимы от пожеланий избирателей и часто противоречат им. Многие требования деловых кругов являются условиями их деятельности независимо от того, знают ли об этом избиратели, проявляют ли они к этому интерес, одобряют ли они это или нет. В ходе голосования граждане могут тщательно рассматривать требования деловых кругов, а могут и не рассматривать — полиархический процесс не требует этого от них.

В последние годы деловые круги в США успешно опротестовывали многие новые предложения о правительственном регулировании, выдвигавшиеся государством и его полиархическими представителями. Федеральное правительство, например, часто шло навстречу просьбам со стороны промышленных корпораций отложить или смягчить законодательство по охране окружающей среды. В ФРГ государственные служащие предоставляют бизнесменам права на консультацию, в которых отказывают членам парламента. В Италии полиархический контроль просит расширить производство такими путями, которые увеличивали бы занятость. Вместо этого бизнесмены обращаются с просьбами о таком расширении производственной деятельности, которая повышала бы уровень производства2 . 0 французском планировании в 1960-е годы писали, что оно опирается на «тесные контакты, установившиеся между множеством единомышленников в государственном аппарате и в большом бизнесе... в большинстве случаев министров находящегося в этот момент у власти правительства просто игнорируют». Точно так же вопросы городского планирования выходят из-под парламентского или полиархического контроля в Великобритании3 .

Есть огромное число и других примеров соперничества между контролем деловых кругов и полиархическим контролем. Например, подобно многим государственным чиновникам, желавшим ограничивать полиархические дискуссии, президенты Джексон и Никсон не давали хода докладам собственных антимонопольных комитетов. Они не желали, чтобы сфера, являющаяся предметом интереса деловых кругов, подпала под полиархический контроль. Приведем другой пример: в 1976 году правительство США попросило фармацевтические компании срочно заняться производством вакцины от свиного гриппа. Тогда компании потребовали в качестве условия сотрудничества, чтобы правительство приняло новое законодательство, в соответствии с которым в случае появления каких-либо исков, связанных с этими вакцинациями, ответчиком становилось бы правительство США, а не компании.

Еще одно свидетельство появляется в настоящее время относительно истории американских реформ. Группа историков, предпринявшая новые исследования, считает, что они выявили свидетельство повторяющегося образа действий. Политика изменялась в соответствии с пожеланиями деловых кругов, а изменения выдавались за демократические реформы. Законодательство о контроле над качеством мяса, когда-то считавшееся результатом массового возмущения условиями, описанными в романе Синклера «Джунгли»* , теперь считают в основном следствием желания американской мясоконсервной промышленности ввести общие стандарты, чтобы повысить репутацию качества американского мясного экспорта. Введения законодательства о продовольствии и лекарствах добивались фармацевтические компании, стремясь ограничить эксцессы, допускавшиеся некоторыми производителями, товары которых и связанные с ними судебные разбирательства наносили ущерб фармацевтической отрасли в целом. Сохранения лесов добивались лесопереработчики, которые желали участия правительства США в расходах по восстановлению лесов. Муниципальную реформу проталкивали бизнесмены, которые нуждались в улучшении коммунальных услуг. На принятии закона Клейтона** и закона о Федеральной комиссии по торговле*** перед конгрессом настаивали крупные предприятия, желавшие регулировать деятельность своих более мелких конкурентов. Страхование банковских вкладов — реформа времени депрессии 1930-х годов — было осуществлено для того, чтобы привлечь средства в банки, что увеличивало объем денежных средств, доступных деловым кругам. Ни в одной из этих реформ народные требования не сыграли важной роли4 .

Каковы бы ни были причины проведения вышеперечисленных реформ, в США имеется впечатляющая история реформ, направление которых было прямо противоположно их внешне полиархически избранным целям. Действие 14-й поправки к конституции США, предназначенной для защиты освобожденных рабов, при помощи юридических интерпретаций было фактически заблокировано на многие годы. Одновременно с этим ее превратили в обоснование корпоративной автономии, базируясь на доктрине корпорации как «фиктивного лица», имеющего тем самым право на защиту, указанную в поправке. Закон Шермана* , декларированной целью принятия которого было регулирование промышленных монополий, был использован для ограничения деятельности не столько предприятий, сколько профсоюзов. Его использование в этих целях продолжалось даже после того, как закон Клейтона специально освободил профсоюзы от применения к ним положений закона Шермана. Регуляторные мероприятия обычно расходятся с их официально заявленными целями, чтобы удовлетворить многочисленные требования, которые деловые круги могут предъявить правительству5 .

Часто цитируемое заявление бывшего министра юстиции США демонстрирует, как может осуществляться контроль бизнеса даже в тех случаях, когда требования о реформах носят массовый характер. Высказываясь о только что созданной Комиссии по торговле между штатами, он заявил, весьма красноречиво охарактеризовав свое понимание действия политической системы: «Ее создание отвечает требованиям общественности о правительственном наблюдении за железными дорогами. В то же время это наблюдение является почти полностью номинальным. Чем дольше эта комиссия работает, тем больше она будет склоняться к точке зрения деловых кругов и железнодорожных компаний. Таким образом, она превращается в некий барьер между железнодорожными корпорациями и общественностью и определенную защиту от поспешного и непродуманного законодательства, враждебного интересам этих корпораций... Однако разумным будет не уничтожать комиссию, а использовать ее»6 .

Как мы признали в предыдущей главе, бизнесмены не добиваются всего, чего требуют. Суть этой проблемы в том, что контроль со стороны деловых кругов и полиархический контроль большей частью друг от друга независимы и находятся в конфликте один с другим. Вследствие этого сфера действия полиархии ограничивается.

 

Координация конкурирующих видов контроля

Последствия этой конкуренции для полиархии идут еще дальше. Конфликт между электоральным контролем и контролем со стороны привилегированных бизнесменов кажется гораздо менее очевидным, чем в том случае, если бы эти два вида контроля были полностью независимы друг от друга. Почему электорат не требует более активно, например, реформировать корпорации, ограничить монополии, перераспределить доходы или даже ввести централизованное планирование? Ответ заключается в том, что два вида контроля не являются в действительности независимыми друг от друга. Между ними существует значительная степень координации.

Я предполагаю, что координация осуществляется в основном путем мер контроля, которые принуждают полиархию идти навстречу контролю со стороны деловых кругов. Мероприятия по контролю осуществляются через деятельность бизнесменов в группах интересов, партиях и на выборах, о которой мы до сих пор не упоминали. Теперь же мы указываем на эту деятельность не как на главные инструменты влияния бизнеса на государство, а как на процессы приспособления полиархического контроля к контролю привилегированных деловых кругов. Такое предположение проливает новый свет на группы интересов деловых кругов и электоральную активность.

С одним из проявлений широко распространенной невосприимчивости современной социальной науки мы сталкиваемся в научных работах о группах интересов. В силу привычки во многих этих работах все группы интересов рассматриваются совершенно однопланово. В частности, данные исследования подходят к профсоюзам, деловым кругам и фермерским организациям так, как будто все они действуют между собой на условиях равенства. Деятельность групп интересов бизнеса, так же, как и их электоральная деятельность, всего лишь дополняет их привилегированное положение. И она, как мы в этом убедимся, значительно более эффективна, чем деятельность всех номинальных конкурентов бизнеса. Это совершенно особый случай. Я не хочу, однако, сказать этим, что бизнесмены всегда побеждают или что они всегда едины в электоральной деятельности и деятельности групп интересов.

Трудно выдвигать подобные предположения и не показаться при этом сторонником теории заговора или саботажа. Я не являюсь ни тем, ни другим. Наличие привилегированного контроля в руках деловых кругов и дополнительный контроль, который бизнесмены осуществляют путем энергичного участия в полиархической политике, являются устоявшимися, стабильными и основополагающими составными частями государства и политики систем, называемых рыночно ориентированными полиархиями. Хотя эти виды контроля бросают вызов общественному контролю и ограничивают его эффективность, их нельзя считать второстепенными. Этот контроль является подрывным только с точки зрения демократических устремлений. Но эти системы никогда не были высокодемократичными, и их полиархические процессы, которые приближаются к демократии, составляют лишь часть этих систем.

 

Участие деловых кругов в полиархии

Нет необходимости подробно описывать активность деловых кругов в электоральной политике: частоту и тесный характер консультаций деловых кругов с государственными должностными лицами — от премьер-министра или президента и до менее важных чиновников; организацию групп интересов бизнеса, финансирование бизнесом политических партий, работу бизнеса по связям с общественностью и пропаганде. Все это знакомо и многократно описано7 . Вместо этого обратим внимание на определенные ключевые явления.

Ту деятельность, которую бизнесмены ведут с целью подчинения себе полиархической политики, не всегда возможно отличить от деятельности, осуществляемой ими в силу своего привилегированного положения, которое не зависит от полиархических каналов. Тем не менее аналитическое различие вполне возможно. Зачастую несложно провести и эмпирически наблюдаемое различие. Очевидно, что корпоративное финансирование политических партий является частью деятельности бизнесменов в рамках полиархических процессов. Таково, например, участие групп интересов бизнеса в законодательных слушаниях.

Никакая другая группа граждан не может даже отдаленно сравниться с бизнесменами по эффективности деятельности в полиархическом процессе. Почему это так? Потому, что в отличие от любой другой группы граждан для финансирования своей деятельности в полиархической политике они могут привлечь ресурсы, которыми распоряжаются в качестве общественных «должностных лиц».

До некоторой степени каждый государственный чиновник неизбежно использует свое должностное положение для достижения своих частных или групповых целей в политике. И тем не менее закон проводит различие между государственным должностным лицом в его официальном качестве и тем же самым человеком, выступающим в качестве кандидата на выборах, активного члена группы интересов или гражданина. От президента США ожидается, что он будет пополнять фонд своей предвыборной кампании за счет частных взносов, а не из государственной казны. Ни он, ни другие государственные деятели не пользуются государственными средствами и персоналом для личных целей, хотя они зачастую находят способы обходить ограничения.

С руководством корпораций дело обстоит по-другому. Средства, которые проходят через их руки, когда они действуют в официальном качестве, — доходы от корпоративных продаж — могут быть почти без каких бы то ни было ограничений брошены на деятельность в партии, в группе интересов и на выборах для достижения любых целей, поставленных перед собой руководителями корпораций. Легкость, с которой руководство корпорации может привлечь корпоративные активы к поддержке этой деятельности, является удивительной особенностью политики в рыночно ориентированных полиархиях. Она не имеет никакого разумного обоснования в теории демократии.

Возможность идеологической обработки граждан со стороны деловых кругов, при которой граждане начинают хотеть того же, что и бизнесмены, мы рассмотрим в следующей главе. Здесь мы лишь рассматриваем возможность того, что при наличии конфликтных волеизъявлений деловые круги одерживают непропорционально большое количество побед в политической конкурентной борьбе в условиях полиархии. Все группы граждан состязаются в политике, используя собственные доходы и энергию своих членов. Все, кроме бизнесменов. Последние пользуются тройным преимуществом: экстраординарные источники средств, постоянно готовая к действиям организация, особый доступ к государственным возможностям. Рассмотрим эти преимущества по очереди.

 

Средства для бизнесменов в полиархической политике

Средства корпораций идут на политические кампании, на партии, на лоббирование и другие формы корпоративной коммуникации с государственными должностными лицами, на развлечения и другие формы обработки чиновников, на политическую и институциональную рекламу в средствах массовой информации, на учебные материалы для государственных школ и на судебные споры, имеющие целью оказать воздействие на государственную политику или ее осуществление8 .

У нас нет достаточно полной информации о том, какую часть своих средств корпорации выделяют на эту политическую деятельность; в целом они превосходят все средства обычных граждан. Но в США имеется миллион корпораций, из них в 40 000 работают от 100 человек и больше. Доходы каждой крупнейшей корпорации превышают доходы большинства стран мира. Мы знаем также, что американские деловые круги выделяют примерно 60 миллиардов долларов в год на стимулирование сбыта. Значительную часть данной деятельности составляет рекламирование достоинств корпораций, имеющее также и политическое содержание. Вот, например, реклама корпорации Exxon: «Энергия для сильной Америки». Сверх того имеются еще и дополнительные средства, выделяемые специально на политические цели. Таким образом, размеры корпоративных расходов выглядят гигантскими по сравнению с расходами на политические цели всех других групп. Это несоответствие отчасти подтверждается тем фактом, что в 1972 году, когда проводились выборы президента, общий уровень всех расходов на избирательную кампанию составил всего лишь полмиллиарда долларов9 .

В ходе президентских выборов в 1972 году профсоюзы потратили 8,5 миллиона долларов на деятельность, о которой организации по закону обязаны сообщать. Кроме того, они истратили 4-5 миллионов долларов на непартийную деятельность по повышению активности избирателей. Итого около 13 миллионов долларов. Группы бизнесменов сообщили о расходовании всего около 6 миллионов. Но поскольку корпоративные взносы в большинстве случаев были незаконными, взносы бизнеса делались в форме законных и незаконных расходов, часто оформлявшихся лично корпоративными руководителями. Об их общем уровне можно только догадываться. Но мы должны объяснить общий уровень расходов на выборную кампанию того года в сумме около 500 миллионов, из которых взносы профсоюзов составили только 13,5 миллиона. У нас есть и другие ключи. Несколько членов Президентского совета по связям с деловыми кругами, как известно, внесли — все вместе — более 1 миллиона долларов, должностные лица и директора пяти нефтяных компаний — 1,5 миллиона, должностные лица и директора 25 крупнейших военных подрядных фирм — более 2 миллионов и подрядчики NASA — более 1 миллиона долларов10 . У нас нет сведений о сотнях других крупных доноров денежных средств от деловых кругов.

В 1964 году профсоюзные комитеты сделали взносов на общую сумму менее 4 миллионов долларов, в то время как частные взносы не более 10 000 человек, в основном из деловых кругов, составили 13,5 миллиона долларов. В 1956 году, в отношении которого возможны прямые сравнения между профсоюзами и бизнесом, взносы всего лишь 742 бизнесменов были равны сумме взносов профсоюзов, представлявших 17 миллионов наемных работников11 . Эти цифры лишь отчасти раскрывают суть проблемы. Но их уже достаточно, чтобы указать на огромное несоответствие между политическими расходами деловых кругов и любой другой группы, включая профсоюзы.

Несколько лет назад комитет палаты представителей дал оценку расходов различных групп интересов с целью оказания влияния на законодательство. Они провели опрос среди представительной группы, состоящей из 173 корпораций, основных общенациональных фермерских организаций, Американской федерации труда — Конгресса производственных профсоюзов (АФТ-КПП) и основных независимых общенациональных профсоюзов (но не аффилированных с АФТ-КПП). Данные о расходах этих организаций за трехлетний период показывают огромную диспропорцию12 :

	Миллионов долларов
173 корпорации	32,1
Фермерские организации	0,9
Профсоюзы	0,55

Данные по выборной кампании 1964 года в Великобритании показывают, что расходы на прессу и плакаты шли из следующих основных источников. И вновь мы наблюдаем чрезвычайную диспропорцию13 :

	Тысяч фунтов стерлингов
Консервативная партия (самофинансирование, в основном путем корпоративных взносов)	950
Aims of industry (организация промышленных корпораций)	270
Steel Federation (организация промышленных корпораций)	621
Корпорация Stewards and Lloyds	306
Лейбористская партия	167

Обратите внимание: корпоративные расходы являются источником средств, превосходящим все остальные. Заметьте также, что расходы всего лишь одной корпорации больше, чем расходы лейбористской партии14 .

Сравнивать политические взносы из личных доходов обычных граждан и выделение денег из доходов бизнеса — все равно, что сравнивать мышь и гору. Может быть, профсоюзное движение действительно является наиболее эффективным организатором сбора личных средств. И тем не менее мы видели, что профсоюзные расходы всех видов ничтожно малы по сравнению с политическими расходами бизнеса. Другим индикатором являются активы. За вычетом фондов социального обеспечения и пенсионных фондов, которыми обычно управляют работодатели, общая стоимость активов профсоюзов в США составляет около 3 миллиардов долларов. Стоимость корпоративных активов составляет около 3 триллионов долларов15 .

 

Организации деловых кругов для полиархической политики

В политике очень важно наличие организации. Действия отдельных граждан-одиночек (за некоторыми исключениями, как, например, Ральф Нейдер* — но и он уже давно действует через организацию) неэффективны, поскольку они не могут влиять на избранных или назначенных должностных лиц. Граждане могут организоваться сами, если готовы на затраты времени, энергии и денег. Но корпорация — это уже готовая организация, пусть и созданная для других целей; руководство может в самых различных формах использовать ее для политической деятельности — от дискуссий с чиновниками до финансовой поддержки политических партий. Корпорация располагает большим штатом. Политическая деятельность не требует от организаторов заниматься скучными рутинными делами или проявлять бешеную энергию. В роли политических активистов в корпорации выступают не добровольцы, в надежности которых можно усомниться, а получающие зарплату служащие.

Подумайте о примерно 40 тысячах американских корпораций со штатом в 100 человек и выше. Каждая из них озабочена вопросами политической жизни и выступает в отношении государства как малая или большая группа интересов. В политике им нет аналогов, ни одна другая категория организаций не проявляет такой активности в стремлении влиять на местные власти, власти штата и страны. В дополнение к самим корпорациям существуют еще их ассоциации. В «Энциклопедии организаций США» перечень общенациональных ассоциаций организаций бизнеса занимает 256 страниц. Сравните с 17 страницами, которых хватило для перечисления профсоюзов, 60 — для различных общественных организаций и 71 — для научных, инженерных и технических организаций. Вот классификация примерно 4000 общенациональных ассоциаций, действующих в США16 :

Деловые круги	1800
Лица свободных профессий	500
Профсоюзы	200
Женщины	100
Ветераны и военные	60
Товарные биржи	60
Фермеры	55
Черные	50
Государственные служащие	50
Студенческие братства	25
Спорт и отдых	100
Другие	1000

Численность организаций, однако, не имеет почти никакого значения. Ведь каждое отдельное коммерческое предприятие является организацией, располагающей собственными средствами. Она может выступать в качестве группы интересов — и обычно так и делает. А отдельному гражданину или наемному работнику это недоступно. Практика использования бизнесменами в целях оказания политического влияния собственных предприятий вместо ассоциаций отмечается в многочисленных исследованиях деятельности групп интересов бизнесменов в полиархиях17 .

 

Информация, открытые двери и доброжелательное отношение

Третьим значительным преимуществом бизнесменов, которым они пользуются в своей деятельности в рамках полиархии, является легкость доступа к государственным чиновникам. Из-за своего привилегированного положения в государстве и в политике они уже известны государственным должностным лицам, их уже внимательно выслушивали, с ними уже проводили переговоры. И когда они появляются вновь, на этот раз в роли обычных граждан, участвующих в полиархической политике, ни они сами, ни государственные чиновники, как правило, не замечают какой-либо разницы. Они пользуются всеми преимуществами своей привилегированной позиции, недоступными их конкурентам в деятельности групп интересов — прочим гражданам.

Чрезвычайным случаем доступности правительства для деловых кругов является Япония. Мы уже отметили, и довольно подробно, насколько тесные отношения сложились в сфере планирования во Франции. Еще одним показателем является то, насколько активно комитеты Национального собрания и рядовые члены парламента используют административные услуги, документацию и аналитические исследования, предоставляемые компаниями и ассоциациями деловых кругов. То же самое характерно для отношений между компаниями и законодательными органами США18 . Во многих полиархиях обычной практикой, формирующей благоприятные отношения между компаниями и государством, было перемещение государственных служащих на посты руководителей корпораций19 .

 

Отставание профсоюзов

В качестве повторения еще раз отметим, что профсоюзы не пользуются в государственных учреждениях и политике таким привилегированным положением, как компании, от которых государство зависит в области производства, экономического роста и рабочих мест. Было также отмечено, что профсоюзы располагают в ходе полиархической конкуренции гораздо меньшими ресурсами, чем компании. И это не единственный неблагоприятный аспект позиции профсоюзов — есть и иные, не очевидные на первый взгляд, проблемы. В том, что касается сравнительной силы компаний и профсоюзов в западногерманской политике, исследователь из ФРГ находит элементы, общие для полиархий: «Ассоциации работодателей, бизнесменов и ремесленников занимают в обществе совсем иное положение, нежели профсоюзы. Прежде всего, они редко вынуждены действовать открыто, но могут функционировать за кулисами. Таким образом, люди гораздо менее осведомлены об их существовании, чем о профсоюзах. Но даже если бы о них знали более широкие круги, они все равно были бы популярнее профсоюзов, потому что они кажутся более респектабельными, а члены этих ассоциаций имеют более высокий социальный статус. Ценности, которых они придерживаются, — частная собственность, власть и так далее — это ценности большинства. Они могут быть уверены, что их слова встретят с пониманием, особенно тогда, когда речь идет о защите средних классов. В спокойные времена дела обстоят лучше для защитников установившегося порядка, чем для тех, кто желает перемен. Но даже если все это было бы не так, престиж организованных деловых кругов в глазах общественного мнения усиливался бы благодаря надежным связям с прессой, обеспеченным размещением рекламы и непосредственным владением средствами информации»20 .

Сотрудничество профсоюзов с менеджментом компаний причиняло вред тем потенциальным инициативам профсоюзов, которые могли бы бросить вызов компаниям и корпоративному влиянию. Это сотрудничество было направлено на то, чтобы избегать конфликтов и вместо этого повышать заработную плату и улучшать условия труда за счет потребителей и тех, кто не состоял в профсоюзах. Аналогичным образом работа профсоюзов ограничивалась сотрудничеством профсоюзов и руководства компаний в деятельности, которую вели группы интересов от имени предприятия или отрасли.

Влияние профсоюзов на электоральную политику и на деятельность групп интересов, по мнению большинства обозревателей, в Великобритании выше, чем в большинстве полиархических режимов. Это влияние настолько велико, что некоторые обозреватели считают: именно требования профсоюзов в ходе переговоров с предприятиями о заключении коллективных договоров, подкрепленные политическим влиянием профсоюзов и дополняемые требованиями о расширении социального обеспечения, также выдвигаемыми в ходе избирательных кампаний, являются основной причиной «английской болезни» — упадка производства в Великобритании и наступившего там экономического застоя.

Верно ли это объяснение, нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Но даже если оно верно, вряд ли возможно отрицать несоразмерно огромное влияние бизнесменов на электоральную политику и группы интересов.

Если данное объяснение верно, то можно предположить, что даже лишь частично успешные требования профсоюзов (а в случае, если бы их влияние было сильнее, они могли бы добиться несравнимо большего) могут снизить предпринимательскую активность, от которой зависят рыночно ориентированные системы. Иными словами, для успеха рыночно ориентированной системы требуется столь несоразмерно большое влияние компаний, что даже скромные попытки уменьшить его подрывают экономическую стабильность и рост. Компании оказывают свое влияние, имея привилегированное положение и проявляя несоразмерную активность в электоральной деятельности и в группах интересов. Силы профсоюзов может оказаться «слишком много» для выживания частного предпринимательства — и это задолго до того, как профсоюзы еще более укрепятся и сравняются по силе с компаниями. Точно так же требования государства всеобщего благосостояния могут оказаться «слишком велики» задолго до того, как станут признаком политического равенства в электоральной политике и деятельности групп интересов.

Можно считать обоснованной оценку требований британских профсоюзов как все еще скромных, несмотря на их успех по сравнению с некоторыми другими странами. При всей своей активности члены профсоюзов не добились каких-либо серьезных изменений в распределении доходов и богатства. Не добились они и участия в управлении, и равных возможностей получения образования их детьми. Трудно примирить эти поражения с гипотезой о том, что у профсоюзов несоразмерно большое политическое влияние, или с более скромной гипотезой о том, что у них такое же влияние, как у бизнесменов.

В отсутствие объективных критериев равенства в полиархической политике никто не может с уверенностью оценивать утверждения о несоразмерности. И нашему пониманию явлений мешают давние идеологические препятствия, затрудняющие восприятие. Большинство следуют привычке принимать многие черты статус-кво за подходящие стандарты или вехи. Таким образом, мы принимаем обычные привилегии и влияние бизнесменов за приемлемый стандарт равенства, а это мешает нам распознать привилегии и несоразмерность, когда мы видим их перед собой.

* * *

В крайне упрощенном изложении, полиархическая политика и государство в рыночно ориентированных системах образуют весьма четко опознаваемые структуры. Существует базовый государственный механизм, который по наследству переходит от одного поколения граждан к другому. В любой момент времени этот механизм предоставляет систему контроля власти. Система является комбинацией рынка, контроля привилегированных деловых кругов в государстве и полиархической политики.

Кто основные лидеры на рынке? Бизнесмены. Кто основные лидеры в осуществлении контроля со стороны привилегированного бизнеса? Естественно, бизнесмены. Кто основные лидеры в полиархической политике? Бизнесмены в чрезвычайно несоразмерной степени.

Таким образом, в этих системах борьба за власть состоит из:

1. Базовой борьбы за власть, присущей всем системам (описана в главе 9).

2. Полиархической политики, меняющей формы и проявления базовой борьбы (описана в главе 10).

3. Соперничества между контролем привилегированного бизнеса и полиархическим контролем (описано выше, в первой части этой главы).

4. Борьбы бизнесменов за доминирование в полиархической политике, в ходе которой они добиваются чрезвычайно несоразмерного влияния (описано выше, в последней части этой главы).

Таковы четыре фундаментальных аспекта борьбы за власть в рыночно ориентированных полиархиях. Это наш главный вывод. Иными словами, то, что мы называем полиархиями, — это сложные системы, в которых полиархия в действительности является одной частью, за которую идет борьба.

Можно также добавить, что из четырех компонентов этих систем отмеченная ранее последовательность полиархической политики объясняется действием третьего и четвертого компонентов: она никогда не принимает форму централизованного планирования производства и всегда связана с рыночными системами.