Задачи партии

Задачи партии как поддерживающей организации, таким образом, являются двойными: формировать поведение граждан по моделям, которые обеспечивают поддержку, а не сопротивление режиму, а также обеспечивать подчинение чиновников правительства высшему руководству. В обоих случаях необходимыми задачами партии являются надзор, убеждение и особый контроль7 .

Работу по воспитанию народных масс и пропагандистскую деятельность коммунистических партий, несущих в массы идеологические наставления, мы подробно описали в главе 4 «Система убеждения и наставнические системы». Она усиливается «пасторской» работой партийных кадров, готовых помогать людям в их семейных и личных проблемах и откликаться на разрешенные гражданам жалобы8 . О масштабе деятельности говорят данные о численности партийных чиновников. Так, в СССР численность партийных работников, трудившихся на условиях полной занятости на различных партийных должностях, по различным оценкам, составляла 100—250 тысяч человек; численность партийных активистов, работавших на добровольных началах, — 1 миллион, а работников, избранных в состав различных партийных органов, — 2 миллиона человек9 .

Задачей партийных работников также является держать под контролем избирательную политику. Престиж демократических форм настолько велик, что коммунистические системы до предела заполнены различными выборами. Граждане выбирают членов советов, крестьяне выбирают председателей сельскохозяйственных коллективов, центральный комитет партии выбирает членов Политбюро, и так далее во всем правительстве. Всеми этими выборами тем или иным способом надо управлять. В Советском Союзе, например, члены колхоза выбирают своего председателя только после его назначения партией10 .

О том, каковы отношения между партийным работником и государственным чиновником, в одном из советских документов говорится следующее: «Все эти государственные и общественные организации могут успешно действовать только под руководством Коммунистической партии, которая разрабатывает правильную политическую линию и определяет направления их практической деятельности... Только партия, выражающая интересы всего народа, воплощающая его коллективный разум, объединяющая в своих рядах лучших представителей народа, может и должна руководить работой всех организаций и органов власти»11 .

Партийные работники прикреплены ко всем подразделениям правительства и к каждому производственному предприятию. Данные по Китаю и Кубе не позволяют нарисовать четкую картину, но в Советском Союзе руководство целенаправленно использует партию как параллельную бюрократическую структуру в правительстве и промышленности, будучи уверенным, что двойная бюрократия, хоть и обусловливает ряд проблем по координированию, обеспечивает поступление свежих сил, информации, политических соображений. Это позволяет вырабатывать более эффективные управленческие решения, чем в традиционных монистических управленческих структурах12 . Общий закон таков: в вопросах, не имеющих отношения к политике, правительственные чиновники могут действовать исходя из собственных полномочий, но по политическим вопросам они обязаны советоваться с партийными чиновниками13 . Руководит партия. Правительство в силу имеющихся у него полномочий издает приказы и распоряжения. Однако иногда это различие сглаживается.

В Советском Союзе партия играет по крайней мере еще две другие важнейшие роли. Во-первых, она распоряжается отбором персонала для работы в правительстве14 . Во-вторых, ее организации и работники среднего звена выполняют функции региональных и местных координаторов для работников правительства. Каждый из них связан вертикальным подчинением со специализированным вышестоящим органом центрального правительства, но на горизонтальном уровне они нуждаются в координации своих действий с другими государственными чиновниками в данном регионе или населенном пункте15 .

В советской и китайской компартиях высшее руководство формально представлено президиумом или политбюро партии. Именно эта крошечная составная часть партии — ее высшее руководство, но не вся партия в целом — и делает политику. И все же для проведения политики в жизнь в каком-либо отдельно взятом регионе или в каких-либо конкретных условиях необходимо, чтобы нижестоящие лидеры имели полномочия принимать решения о том, какую выбрать политику, в русле указаний вышестоящих политических лиц. Кроме того, нижестоящие политики-чиновники в любой организации в определенной степени выходят из-под контроля, который пытаются установить над ними их руководители. В любом случае нижестоящие партийные чиновники приобретают определенную власть и независимость в области разработки или проведения политики, а также получают небольшое влияние на процесс принятия решений своих начальников16 .

Партия и идеология

По мнению некоторых ученых, партия также является инструментом идеологического управления системой. По мнению других, это отношение выглядит с точностью до наоборот: идеология является инструментом партийного управления. Если выразиться более точно, это инструмент управления со стороны высшего партийного руководства. Оно может выбирать: идеология подчиняется партии или партия — идеологии. Сталин, как представляется, управлял организацией при помощи идеологии, а Мао — идеологией при помощи организации17 . Поскольку идеология является чрезвычайно сложной структурой, элементы которой могут быть более или менее существенными, некоторые положения доктрины могут быть с легкостью переписаны высшим руководством. Затем они могут быть использованы как инструмент управления. Руководство не решается оспаривать другие учения и доктрины — из страха дискредитировать себя18 .

Несмотря на неоднократные попытки Мао осуществить идеологическое обновление, влияние идеологии с течением времени имеет тенденцию к снижению, за исключением тех случаев, когда она становится просто набором обоснований и аргументов для поддержки господствующих интересов, как это происходит в полиархических системах. В Советском Союзе идеология стала «двусмысленной и неопределенной»19 . Ядро идеологической доктрины стало «основным требованием относительно убеждений внутри самой партии»20 .

Институционализация инноваций через партийные структуры

Все вышесказанное должно означать, что коммунистическая партия как поддерживающая организация в основном исполняет функцию защиты режима. В действительности, как только она приводит коммунизм к власти (если, как в СССР и Китае, это ее первое великое достижение), она становится инструментом для выполнения множества конструктивных или руководящих функций. Возможно, в этом отношении больше, чем в каком бы то ни было другом, надо отдать должное коммунистам за великое социальное изобретение — специальный институт, созданный для обновления всего общества в целом. Коммунистические лидеры настойчиво стремятся к общественным преобразованиям — по крайней мере, в самые первые годы своего правления. Они понимают трудности использования такой громоздкой и инертной машины, как правительство, при проведении фундаментальных социальных перемен. Превратив партию в инструмент для наказания, понукания, а также управления бюрократической машиной правительства, особенно в отношении наставнического «воспитания», они изобрели специализированный институт, которого нет ни в одном другом типе правительства21 .

Слабость этого великого социального изобретения заключается в том, что коммунистические партии обычно в конце концов теряют свое инновационное рвение. В Советском Союзе за нескончаемой революционной риторикой невозможно скрыть, до какой степени высшее руководство и партийный аппарат боятся дальнейших фундаментальных общественных перемен22 . Их сопротивление проявляется в полемике по поводу экономических реформ, которую мы рассмотрим в одной из следующих глав.

Консерватизм европейского коммунизма

Сохранив некоторые элементы рыночной экономики для циркуляции потребительских товаров и рабочей силы и развив чрезвычайную зависимость от бюрократии и формальной организации, как мы увидим, коммунистические страны Европы — у Китая, по-видимому, есть свои особенности — до сих пор совершили не более чем консервативную революцию, как можно назвать их достижение. Со всеми своими разговорами о новом обществе они остаются пленниками старых, хорошо знакомых форм общественной организации.

Для широких народных масс жизнь в рамках любой европейской коммунистической системы очень похожа на жизнь где бы то ни было еще, ведь коммунисты не раскрыли — пока, по крайней мере — никакого великого нового образа жизни для своих граждан. Поместите обычного человека, не наученного наблюдать и тщательно анализировать окружающую действительность, в коммунистический Киев или в «капиталистическую» Вену. Если не принимать в расчет язык, то обычному человеку трудно будет различить, в коммунистический или некоммунистический город он попал. В обоих городах он увидит очень похожую картину: на улицах много людей, совершающих покупки; мужчины и женщины спешат по делам; люди идут на работу и с работы, в конторы, на заводы и фабрики, в лавки и мастерские. Вскоре он обнаружил бы, что и думают люди в этих двух городах практически об одном и том же: в голове у них повседневные заботы о том, как заработать на жизнь, и мысли о работе, семье и доме. Он обнаружил бы, что в обоих городах неизменно присутствует бюрократия, ведь большинство людей и там, и там работают в какой-либо бюрократической структуре и часто взаимодействуют с другими людьми — например, сборщиками налогов, полицейскими, работниками газовых и электроэнергетических компаний, школ. (Возможно, он не заметил бы, что в Киеве бюрократия имеет более широкую сферу деятельности.) В обоих городах человек увидел бы явные признаки экономического и социального неравенства, наиболее наглядно проявляющегося в одежде и жилье. За неделю своего пребывания в городе он, скорее всего, ни разу не имел бы повода убедиться на практике, без всяких сомнений, в каком именно городе он находится. Коммунизм в Европе, как мы увидим позже, изменил форму руководства коммерческим предприятием как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Но само коммерческое предприятие сохранилось — под новым руководством. Общественное устройство, индивидуальная мотивация, различный образ жизни людей остались удивительно неизменными во многих отношениях, за исключением того, что бюрократия распространилась повсеместно.

Интеллектуальная компетентность

Модель интеллектуально управляемого общества — модель-1 — принимает в качестве условия, что некоторые люди в обществе достаточно мудры и информированы для того, чтобы в высшей степени успешно содействовать решению проблем и направлять процесс социальных перемен в этом обществе. Так, марксистская мысль «принимает как аксиому абсолютную способность человека верно понимать окружающую его действительность в качестве отправной точки для активных действий по формированию этой действительности»2 . Один из советских авторов пишет о развитии на основе использования «глобальных расчетов», которые являются «научно обоснованными»3 . Напротив, согласно модели-2, «каждый знает, что может ошибиться», как заявлял Джон Стюарт Милль в своем эссе «О свободе». Модель-1 предполагает наличие определенного соответствия между интеллектуальными способностями и сложностью устройства социального мира. Модель-2 утверждает, что все это — сплошное несоответствие4 .

Теория

Как следствие, в модели-1 предполагается, что интеллектуальные лидеры общества в состоянии разработать всестороннюю теорию общественных изменений, которая позволит управлять развитием общества и направлять его. Теория марксизма, разработанная Лениным (или Мао) и другими деятелями, является аппроксимацией такой теории. Маоисты периодически заявляли, что в интеллектуальном наследии Мао содержится вся необходимая социальная теория5 . В модели-2 такой синоптической теории не существует. Ученые производят лишь разрозненные частные теории, например, по причинам преступности несовершеннолетних или по моделям голосования. Даже в пределах ограниченной области применения данных теорий они условны, прошли недостаточную проверку и в практическом отношении являются, следовательно, несовершенным источником руководства практическими делами6 .

Правильное против желаемого

В модели-1 некоторые люди знают, как организовать общество, поэтому проверкой общественного института или политики будет демонстрация того, что они верны и правильны. В уставе Коммунистической партии Китая 1969 года заявлено, что партия — «великая, славная и правильная». Отражая официальную идеологию Китая, в одной из передовиц, опубликованных в печати, утверждалось следующее: «Правильность или неправильность идеологии и политической линии решает все»7 . В модели-2 люди недостаточно компетентны, чтобы знать, что правильно, а что нет, поэтому для проверки они полагаются на собственное волеизъявление, как бы неправильно оно ни было понято. Как часто утверждается по этому поводу, что «основной чертой демократии является постоянное реагирование правительства на запросы и предпочтения граждан...»8 . Таким образом, нам следует назвать модель-2 моделью общества, управляемого на основе выражаемых предпочтений или волеизъявлений.

Либеральная демократия иногда рассматривается как поиск истины, и, действительно, демократические ценности по целому ряду аспектов — открытости, свободе исследований, приемлемости критики, саморегулированию — соответствуют ценностям научного сообщества9 . Но если в модели-1 информация, научное исследование, анализ, теория являются убедительными в раскрытии и изучении правильной для общества формы организации, они остаются недостаточными и в рамках модели-2, и в рамках большинства демократических теорий. В каком-то отношении проблемы не поддаются решению научными методами. Тогда проверка правильности общественных институтов заключается в проверке их соответствия тому, что люди считают своими желаниями.

Критерий правильности

В идее того, что решения задач могут быть либо верными, либо неверными, заложен важнейший смысл. По законам логики нельзя сказать, что у кого-либо имеются правильное решение задачи, правильная политика или правильный набор общественных институтов, если не существует критерия правильности. Только в модели-1 предполагается, что такой критерий всегда имеется. Это соответствие института или политики истинным физическим, психологическим и социальным потребностям человека, а их можно узнать.

В конце концов, обе концепции в принципе используют нужды и потребности человека как критерии проверки институтов и политики. Но так как в модели-2 многие нужды и потребности невозможно выяснить вообще или с достаточной степенью достоверности, их не всегда можно использовать для проверки институтов и политики. Вместо этого в качестве наилучшего индикатора потребностей и нужд берутся волеизъявления «народа»* .

Открытие, а не выбор

Таким образом, в модели-1 правильная социальная организация не выбирается, но открывается. Правильный метод социальной организации не является предметом мнений и волеизъявлений или согласования предпочтений и интересов. Это вопрос проверки установленного факта. Существует «единственное правильное решение»10 . В модели-2, в рамках которой такое открытие невозможно, социальную организацию необходимо выбирать. Ее выбирают по воле многих людей. Она — следствие их волеизъявления.

Элиты

Поскольку именно знание, а не воля, управляет обществом в модели-1, интеллектуальная элита является одновременно и политической. Отсюда следует, что политическая партия занимает особое место, как отмечено в предыдущей главе. В СССР «партийное руководство претендует на монопольное право толковать и применять единственную научную теорию общественного развития»11 . В Китае понимание общества — в частности, применение марксистской теории и маоистского интеллектуального наследия для диагностики общественных реалий — является прерогативой правильного политического руководства партии12 . В модели-2 такой элиты не существует.

Гармония

Модель-1 постулирует основополагающую гармонию потребностей людей, которые могут быть известны правящей элите, — «предопределенный, гармоничный и совершенный порядок вещей»13 . В одном из изданий Госплана СССР утверждается: «При условии правильной экономической политики в социалистическом обществе нет и не может быть никаких групп рабочих, материальные интересы которых находятся в противоречии объективно необходимому плановому управлению экономикой...»14 Мао писал: «Царство Великой Гармонии означает коммунистическое общество»15 . В модели-2, наоборот, предполагается, что гармония потребностей не только непознаваема, а просто не существует.

Принятие гармонии в модели-1 необходимо как принятие критерия проверки правильности решений. Если критерий, как уже отмечено, — потребности человека, то есть если институт или политическая линия правильны, когда служат потребностям человека, и неправильны, если нет, — то этот критерий применим только в том случае, если институт или политика, которые служат интересам одного человека, не противоречат потребностям других людей, или если существует некое гармоничное решение для согласования внешне противоречивых потребностей.

Эти две концепции — концепция гармонии и концепция конфликта — демонстрируют противоречивые представления об обществе, которые на протяжении вот уже по крайней мере двух тысячелетий разделяют людей на разные лагеря: с одной стороны — идеальное общество Платона, Руссо и Гегеля, связанное воедино на базе всеобщего консенсуса; с другой — общество, лишенное конфликта, как его представляли Аристотель, Гоббс и Кант16 .

Дополнение к демократической теории

Одна появившаяся в эпоху Просвещения великая традиция либерально-демократического мышления определяла либеральную демократию, которая является аппроксимацией модели-2, по признаку управления разумом, а не властью, или «управления посредством свободных дискуссий»17 . Затем более молодая западная традиция определяла коммунизм по признакам применения силы, власти и подавления свободных расследований. В нашей характеристике двух моделей мы всего лишь изменили на противоположное традиционное определение либеральной демократии по признаку разума и коммунизма — по признаку неразумного применения власти.

Какого бы мастерства современные коммунистические общества ни достигли в ограничении гражданских дискуссий, коммунистическая доктрина демонстрирует веру в интеллектуальные способности элиты, что резко противоречит той встревоженной озабоченности по поводу вероятной ошибочности всех и всяческих действий, которая характерна для либерально-демократического общества, описанного Миллем. Вера либерал-демократов в разум в историческом отношении впечатляет только по сравнению с ранним традиционализмом и авторитаризмом в науке, религии и политике. По сравнению с верой марксистов и коммунистов в разум она ничтожно мала. Научный социализм Маркса был задуман как научный; этот термин — не просто лозунг.

В поздней концепции «управления посредством свободных дискуссий» демократия менее тесно отождествляется с моделью-2 и более совместима с моделью-1.

Примерно совпав по времени с эпохой Просвещения XVIII века, идея эгалитарной демократии возникла во Франции, и демократ или эгалитарист обычно был также рационалистом, выступавшим против традиционализма, власти и суеверий. Он, вероятно, верил — вследствие своей новой веры в рациональность и науку — в возможность того, что люди могут открыть вселенную, полную гармонии, что человек может прекратить вражду со своими собратьями и что разум способен находить «правильные» решения18 .

Эта ранняя вера как в интеллектуальные способности человека, так и в гармонию разрушилась по множеству причин, в том числе под влиянием различных теорий и идей, включая открытия Фрейда об абсурдности человеческого мышления. Кроме того, многие мыслящие люди утратили веру в разумность человеческих поступков, став свидетелями потрясших их исторических событий — таких, как великий террор Французской революции, а также выдвинутые позже требования и последующее кровопролитие Парижской коммуны, «центрального события европейской политической мысли»19 .

Таким образом, некогда устойчивое течение мысли, которое не делало особых различий между демократией и социализмом, разделилось. В одном направлении двинулась либерально-демократическая мысль, нашедшая себе союзника в виде классической экономической теории и все более скептически отзывающаяся о способности человека менять мир, в котором он живет. Как следствие, она обратила свое внимание на институты, которые могли бы призвать к ответственности лидеров, способных ошибаться в своей руководящей деятельности, но не давали бы им полномочий для создания «правильного» эгалитарного мира. По другой дороге пошло коммунистическое движение, вооруженное теорией марксизма, подталкиваемое к созданию институтов, которые не требуют ответственности политических лидеров перед подавляемым электоратом, но дают им полномочия создавать по «правильному» проекту эгалитарный мир20 .

Конфликтные взаимодействия

В модели-2 многие взаимодействия предназначены для того, чтобы создавать конфликт (а затем разрешать его): разделение функций власти, создание трехсторонних комиссий, отвод парламентом премьер-министра и прочее в том же духе. При этом конфликт, в отличие от модели-1 и коммунистических обществ, скорее позитивно используется, чем подавляется. «В столкновении доктрин заключается не катастрофа, а шанс»23 . Энергия конфликта привлекается для того, чтобы подвергнуть внимательному рассмотрению потенциально ошибочные институты и политические решения. Конфликт также используется для того, чтобы стимулировать анализ, объем и качество которого всегда недостаточны. Суды, которые должны функционировать как исследовательские институты по разрешению представленных на их рассмотрение дел, для этого не предназначены. Вместо этого происходит стимуляция конфликта через состязательную систему судебного процесса. Изначально предполагается, что конфликт послужит более полному раскрытию фактов. Общественные слушания по наиболее значимым вопросам государственной политики иногда специально предназначены для того, чтобы стимулировать — по тем же причинам и с теми же целями — пропаганду и защиту узкопартийных интересов. И такой конфликт, который приводит не к простому компромиссу сторон, а к пересмотру различий и новой «интеграции», ценится особенно высоко24 .

Процесс и результат

Особый акцент, который в модели-2 делается на взаимодействиях, защищенных процедурах и полезном конфликте, приводит к тому, что в рамках модели высоко ценится непосредственно процесс разрешения проблемы — то есть сам процесс в той же степени, что и его результат. Отсюда тема, почти всегда актуальная в демократической теории: граждане как непосредственные творцы и участники достижений. Мы уже видели этот компонент демократического мышления в доводах Милля: демократия вносит свой вклад в «образование ума и чувств и в развитие практической деятельности и эффективности»25 гражданина. Это отличается от взгляда на демократию как на систему удовлетворения потребностей, в которой человек рассматривается исключительно как благоприобретатель26 . Обе концепции объединены в структуре взаимодействий модели-2.

Адаптация анализа к процессам взаимодействия

В модели-2 взаимодействия никогда полностью не заменяют собой анализ. Но анализ адаптируется к взаимодействиям, направленным на решение задач. При том, что элиты в чистой модели-1 будут пытаться анализировать такой фундаментальный вопрос, как: «Что является наилучшим для общества?» — участник взаимодействия в рамках модели-2 попытается проанализировать различные менее сложные вопросы, ответы на которые ему нужны, чтобы выполнять свои функции во взаимодействии. В простых случаях покупатель анализирует возможные варианты покупки. Если покупателем является коммерческое предприятие, оно может позволить себе перед тем, как сделать покупку, потратить значительные средства на анализ продукции. Или же комитет конгресса, группа интересов или политическая партия могут создать службу по проведению исследований, чтобы содействовать в поиске решения, преследуя при этом конкретные цели в политическом взаимодействии. В одной из последующих глав, посвященной разработке политики и планированию (глава 23), будет изучено различие между этими двумя видами анализа.

Плюрализм и группы интересов

Некоторая небольшая степень общественного контроля появляется в коммунистических системах благодаря группам интересов, которые выполняют роли, соответствующие модели-2. Советское Политбюро подлежит определенному контролю со стороны Центрального комитета партии, верховного командования армии, бюрократического и партийного аппарата4 . В Китае власть Мао периодами то прибывала, то убывала, поскольку другим лидерам, таким, как Лю Шаоци и Линь Бяо, время от времени удавалось организовать оппозиционные группы в руководстве против его фракции5 . Сотрудничество армейского командования и лидеров правительственной бюрократии является важным и существенным фактором, поэтому в системе они становятся неофициально признанными выразителями законных интересов или волеизъявлений6 . Этнические группы могут завладеть инициативой в правительстве или начать на законных основаниях фактически играть свою роль в разработке политики. Эта тенденция особенно ярко проявлялась в СССР. В какой-то степени роль групп интересов в коммунистических системах играют профсоюзы. Главным образом, однако, они являются частью аппарата, осуществляющего контроль над системой со стороны высшего руководства. Наиболее откровенно выражают свои мнения группы, объединяющие студентов, художников, писателей и ученых. Но в СССР они только в последние годы смогли отважиться на открытую критику системы в целом. С 1969 года различные группы интеллигенции шли даже на то, чтобы распространять подпольно откровенные заявления и обращения диссидентов, требующих проведения ряда важнейших реформ в либерально-демократическом духе7 . На Кубе и в Китае эти группы до сих пор хранят молчание — за исключением краткосрочной акции «ста цветов» в Китае в 1956 году* .

Во время китайской «культурной революции» высшие марксистские лидеры зашли настолько далеко, нарушив свою присягу на верность Компартии Китая, что пытались заручиться поддержкой народа в борьбе против своих партийных оппонентов — наиболее ярким примером этого была организованная Мао вербовка «красных охранников» (хунвейбинов), которые грабили, разрушали, устраивали беспорядки, а также вели направленные идеологические атаки на противников Мао8 . Никто из советских лидеров никогда не совершал попыток провести подобную вербовку масс против руководителей страны.

Разнообразие форм влияния на высших правительственных чиновников и разнообразие групп, входящих в состав партии и правительства, привели к тому, что некоторые обозреватели выдвинули гипотезу о росте плюрализма в СССР и Китае до уровня, соответствующего модели-2, а также о формировании групп интересов. Интерпретировать подобные данные следует с большой осторожностью. Принцип плюрализма по-прежнему представляет угрозу для основ системы, так же, как и концепция формирования групп интересов, — ведь доктрина целиком и полностью поддерживает модель-1. Кроме того, в официальных декларациях и заявлениях правительства не признается существование каких-либо групп интересов. Также предполагается, что эти группы, как бы они ни назывались, являются объектами иерархического управления «сверху», а не «снизу», как в полиархических обществах. Высшее руководство считает своим долгом не дать им превратиться в носителей независимой мысли или действия. Лидеры используют эти группы; они не являются их представителями. Данные сообщества больше напоминают кружки личных последователей, чем группы интересов в полиархической политике9 .

Обозреватели всерьез утверждают, что плюрализм и группы интересов приобретают все большее влияние в коммунистических системах, хотя все-таки в этой полемике менее всего имеется в виду то, что коммунизм содержит элементы полиархических систем, а скорее то, что возникают силы, чуждые для коммунистической модели и модели-110 . Некоторые ученые рассматривают СССР как «бюрократию участия» или же — относительно таких институтов, как бюрократический аппарат, партия и вооруженные силы, — как «институциональный плюрализм»11 . Зарождающиеся плюралистические силы еще слабы. Ранние ленинские устремления и установки на развитие общественного контроля давно не актуальны. Все же участие масс в политической жизни в СССР начиная со Второй мировой войны значительно возрастает12 . Это не то же самое участие, что в полиархических системах. Оно всегда строго регулируется партийным руководством. Оно ни в коем случае не позволит Рэйчел Карсон* написать «Безмолвную весну», а Ральфу Нейдеру — организовать движение «Общественный гражданин»** . Тем не менее рост гражданского участия может быть индикатором, по меньшей мере, достаточно продолжительного давления, вектор которого направлен на развитие плюралистической полиархической системы.

В Восточной Европе, в отличие от СССР, все еще созревает более значительный потенциал для развития полиархических систем. В 1968 году, в ходе событий, которые были описаны рядом их апологетов как выход Чехословакии на путь становления первого в мире демократического социалистического государства, Чехословакия быстро ослабила цензуру, демократизировала партию, позволила множеству разнообразных групп действовать свободно и независимо и взяла под жесткий контроль всемогущие секретные службы13 . В Польше не прекращавшиеся в течение многих лет демонстрации, забастовки, бунты рабочих ясно продемонстрировали, что в стране имеются более сильные, чем в СССР, элементы демократического плюрализма14 .

Как представляется, если коммунистические системы должны называться гуманистическими потому, что в них проявляются демократические или полиархические элементы, это происходит в той мере, в какой у них не получается приблизиться к модели-1, и вместо этого они обращаются по крайней мере к зачаткам элементов модели-2.

Коллективное потребление

Если мы сопоставим Китай и Кубу с другими развивающимися странами третьего мира — что кажется разумным сравнением, — эти две страны будут заметно отличаться своей эгалитарностью по сравнению с другими странами, а также по сравнению со своей собственной историей развития в дореволюционный период. В Китае нормированно распределяют среди населения хлопчатобумажную ткань, пищевые масла, уголь и продовольственное зерно по очень низким ценам. На Кубе под нормированное распределение попадает еще большее число потребительских товаров и услуг по низким ценам, но, вероятно, не столько из эгалитарных принципов, сколько из соображений целесообразности в период дефицита. Оба государства в огромных масштабах субсидируют строительство жилья. На Кубе расходы на городское жилье составляют всего 10 или менее процентов от личного дохода граждан, в Китае, возможно, меньше 5 процентов26 . Обе страны обеспечивают большую часть населения широко развитой системой медицинского обслуживания, часть услуг которой абсолютно бесплатна, а часть финансируется за счет значительных субсидий из бюджета и поэтому доступна за небольшую цену. Обе страны серьезно развили систему обучения медицинского персонала. Даже если сейчас знаменитые босые доктора из Китая — это не врачи, а социальные работники и медицинские сестры, услуги которых в любом случае недоступны всему населению, все равно эти и другие инновации в сфере соцобеспечения в Китае и на Кубе устанавливают новый стандарт для менее развитых стран27 . Китайское распределение основных ресурсов не с целью максимизации роста экономики, а с целью уравнивания в определенной степени возможностей различных регионов также свидетельствует о таком неизменном стремлении к равенству, которому нет аналога в любой из более ранних коммунистических систем28 .

Если мы сопоставим Китай и Кубу с промышленно развитыми полиархическими странами, обе, возможно, вновь окажутся намного более эгалитарными. В промышленно развитых полиархических странах эгалитарные возможности лишь осторожно реализуются через финансируемые госбюджетом программы социальных пособий. Со скоростью черепахи эти страны продолжают свое движение ко все большему равенству, находясь под воздействием постоянных устойчивых сил: избирательных кампаний профсоюзов в политике, межпартийной борьбы, а также эгалитаристского компонента демократической идеологии. В таких условиях они значительно отстают от кубинских и китайских достижений. Скорее они идут вровень с советским коммунизмом, хотя даже советская система государственного соцобеспечения и политика, связанная с выплатой заработной платы, получили новый толчок к эгалитарному развитию при Брежневе29 .

Сравним между собой только промышленно развитые страны (так как уровень развития сам по себе является детерминантой, определяющей характерные особенности системы). Полиархические страны с рыночной экономикой, подобно промышленно развитым коммунистическим странам, обеспечивают своих граждан разнообразными общественными благами, включающими охрану детства, образование, здравоохранение, жилье, транспорт, развлекательные и культурные мероприятия. По одной из оценок, общественные блага составляют 20-30 процентов объема национального потребления в европейских коммунистических странах, но лишь 5-15 процентов — в странах Западной Европы30 . Однако более тщательное исследование, проведенное Прайором, в котором сделана попытка внести коррективы по различиям в душевом доходе и другим переменным, показало, что расходы правительства на здравоохранение и другие статьи соцобеспечения относительно объема валового национального продукта приблизительно одинаковы у европейских стран с рыночной экономикой и у коммунистических стран. Коммунистические страны, однако, тратят относительно больше государственных средств на образование31 .

В таблице 20.1 — опять же на основе приблизительных и, возможно, неточных оценок — показаны расходы на соцобеспечение в 1966 году в процентах от валового национального продукта; лидерами здесь являются маленькие полиархические государства32 . СССР находится значительно ниже их в этом списке (Соединенные Штаты, правда, расположились еще ниже)* .

При интерпретации данных как по социальному обеспечению, так и по общественному потреблению можно угодить в ловушку, которая заключается в следующем: и в странах с рыночной экономикой, и в коммунистических странах многие социальные блага поступают в пользование групп со средними и высокими доходами. Эти данные говорят о готовности правительства начать подводить какую-то базу под доход, но очень мало говорят о том, насколько эффективно это делается для бедняков.

Богатство

В экономических системах, основанных на частном предпринимательстве, богатство распределяется крайне неравномерно в отличие от коммунистических стран, в которых — за исключением личных вещей граждан — все богатство в большей мере находится в собственности правительства. Богатство является основным источником неравенства как в доходах, которые оно производит, так и в той власти над основными имеющимися у страны фондами и активами, которую оно дает в руки владельца собственности. По некоторым оценкам, в Великобритании и Соединенных Штатах 1 процент самых богатых людей владеет примерно 25 процентами богатства всей страны33 .

Таблица 20.1. Расходы на социальное обеспечение в процентном отношении к валовому национальному продукту, 1966 г.

Поскольку в полиархических странах с рыночной экономикой приблизительно четверть национального дохода обращается в собственность, на доход весьма существенно влияет неравенство в размерах средств, находящихся в частной собственности. Только по этому пункту экономическое равенство в коммунистических системах значительно больше, чем в полиархических системах с рыночной экономикой.

Заработок

Статистика поступлений от выплат зарплаты и жалований в высшей степени ненадежна. Многие статистические данные базируются на данных налоговых деклараций, а последние повсеместно изобилуют фальсифицированными данными.

Кроме того, в различных странах доход определяется различными способами. Для большой группы стран — менее развитых, в том числе промышленно, — лучшей единичной, хотя и частичной, статистической оценкой доходов, получаемых от зарплаты и прочих подобных выплат, служит индикатор Лайделла (он не принимает в расчет крайне неравные доходы от капитала).

Таблица 20.2. Неравенство доходов, выраженное в процентом отношении к усредненному доходу

Приняв по каждой стране равным 100-медианный душевой доход, получаемый за счет зарплаты, жалования и прочих подобных выплат (до уплаты налогов) работником-мужчиной, не занятым в сельском хозяйстве, Лайделл нашел соответствующие значения для 95-процентной, 90-процентной и 25-процентной точек кривой распределения доходов. Данные в колонках по Чехословакии, например, показывают, что в расчете на душу населения доход по 95-процентной точке кривой распределения доходов был на 65 процентов больше величины медианного дохода; доход по 90-процентной точке был на 45 процентов больше, а доход по 25-й процентили составил лишь 85 процентов от вычисленного медианного дохода. Все представленные страны, таким образом, были ранжированы по признаку увеличения неравенства в распределении доходов. Рост неравенства, как можно видеть, велик34 .

Как видно из таблицы 20.2, наибольшее неравенство характерно для самых неразвитых стран с рыночной экономикой* . Среди промышленно развитых стран в СССР доходы от заработной платы на момент проведения исследования были неравными в большей степени, чем в Соединенных Штатах или Великобритании, но в меньшей степени, чем в Японии и во Франции. Китай не вошел в число стран, по которым проводилось исследование, но по фрагментарным свидетельствам о структуре заработной платы в этой стране его следовало бы поместить где-то между Данией и Советским Союзом. Опять же, в рамках одной категории страны различаются больше, чем различаются между собой, сами категории, и уровень развития является важной детерминантой распределения. После того как были сделаны эти вычисления, структура заработной платы в Советском Союзе при Брежневе значительно изменилась в сторону большей «уравниловки» и, возможно, в настоящее время достигла большего равенства, чем в Соединенных Штатах35 .

Таблица 20.3. Неравенство доходов, нормированное по численности населения и среднедушевому доходу

Поскольку, как только что было отмечено, капитал в коммунистических странах находится в собственности правительства, в то время как в странах с рыночной экономикой он является дополнительным источником неравенства доходов, данные Лайделла преувеличивают степень равенства в странах с рыночной экономикой. С другой стороны, если бы доходы от работы в сельском хозяйстве, которые являются низкими, были включены в данные по СССР, эта страна оказалась бы намного более неэгалитарной, чем выглядит в таблице36 .

Прайор попытался откорректировать оценки Лайделла, чтобы провести сравнение между странами, равными по размеру и находящимися на одинаковых стадиях развития. Стандартизированные по численности населения и по душевому доходу результаты представлены в таблице 20.337 . Таким образом, даже без эгалитаристского влияния коллективной собственности, коммунистические страны являются более эгалитарными, чем их «собратья» с рыночной экономикой* .

Для получения дополнительной информации о структуре заработной платы в Китае нам придется обратиться к свидетельствам тех, кто побывал в стране, и к другим разрозненным данным. Свидетельства тех, кто посетил Китай, очень разные, отчасти потому, что категории заработной платы точно не определены. Некоторые наблюдатели предполагают, что в промышленности верхний уровень зарплат превышает ставки самой низкой заработной платы в пять раз — это немногим отличается от ситуации в США. Практически все наблюдатели согласны с тем, что различия в заработной плате намного больше, чем можно было ожидать, если верить эгалитарным заявлениям китайских ораторов. Если сравнить доходы жителей сельской местности с доходами жителей городов, неравенство становится еще более выраженным38 . И все-таки, если оставить в стороне неравенство между сельскохозяйственным и промышленным секторами, китайская структура заработной платы, вероятно, является отчасти более эгалитарной, чем и американская, и советская.

Поскольку ряд предметов первой необходимости подлежит нормированному распределению и высокие доходы можно потратить исключительно на дополнительные товары и услуги, доступные только по ценам, которые искусственно поддерживаются на очень высоком уровне, высокая заработная плата не подразумевает пропорционально высокого реального дохода, как это было бы в странах с рыночной экономикой. Более того, официальная политика Китая в области заработной платы состоит в том, чтобы удерживать зарплату в промышленности на как можно более низком уровне с целью уменьшения неравенства между городом и деревней и сокращения различий в заработной плате. Обе политики являются эгалитарными39 . Структура заработной платы на Кубе характеризуется значительным неравенством в ставках и нормативах заработной платы в сочетании, опять же, с чрезвычайно ограниченными возможностями использования высоких денежных доходов40 . В обеих странах условные различия в заработной плате скрывают, вероятно, большую степень равенства, чем в полиархических или в европейских коммунистических странах* .

Налоги и субсидии

Иногда утверждается, что налоги делают распределение денег в полиархических странах намного более равномерным, чем указывалось до сих пор, следовательно, более похожим на Китай или Кубу. Но налоги платит каждый. Следовательно, налоги осуществляют лишь умеренное перераспределение дохода в промышленно развитых полиархических странах. По одной из оценок, налоги уменьшают приблизительно на 20 процентов долю дохода, идущего верхним 10 процентам получателей наивысших доходов в Австралии и Великобритании — странах, относящихся к числу наиболее эгалитарных среди полиархических государств. Для ФРГ и США размер сокращения в данном случае составляет только около 7 процентов41 . Если мы учтем и налоги, и расходы по социальным платежам, например, по социальному обеспечению, результаты лишь немного изменятся: небольшой процент переместится от получателей высоких денежных доходов к тем, у кого доходы низкие, причем широкий средний класс ничего не получает и не теряет42 . Содержание системы социального обеспечения и коллективные затраты оплачиваются в значительной степени теми, кто ими пользуется.

Некоторые общественно-государственные расходы увеличивают, а не уменьшают неравенство доходов. В Соединенных Штатах, например, система государственных университетов предоставляет дотации для обучения представителей ряда меньшинств; как выясняется, такие дотации получают в том числе и студенты, при поступлении оказавшиеся «непропорционально малым представительством» самых богатых семейств страны. Подсчеты по программам поддержки фермерских хозяйств в 1969 году показали, что 53 миллиона долларов были выделены 264 крупнейшим фермерским хозяйствам и примерно такой же объем финансирования был распределен между 540 000 самых малых ферм43 .

В полиархических странах распространено убеждение, что системе свойственна тенденция к уравниванию доходов. Если так, то такая тенденция обусловливает медленное движение общества в указанном направлении — настолько медленное, что в настоящее время обсуждается вопрос: а не угасло ли тихо это движение за последние несколько десятилетий, в то время как СССР, наоборот, значительно продвинулся по направлению к большему равенству44 ? Во всех полиархических государствах препятствием к существенному уравниванию доходов, если такая цель в принципе намечалась, является неравенство в распределении богатства. После какого-то момента богатство придется коллективизировать или перераспределять, если потребуется большее равенство доходов45 . Возможность дальнейшего перераспределения доходов или перераспределения богатства в таком случае определяется не техническими особенностями системы, а принципами полиархической политики, особенно ограничениями общественного контроля, которые мы обсуждали в предыдущих главах. В экономике, основанной на частном предпринимательстве, движение по направлению к равенству представляет угрозу для большой и непропорционально влиятельной части общества. Что касается препятствий политического характера к уравниванию, они зачастую весьма невелики в некоторых авторитарных системах.

Новая привилегированная элита

Если неравенство в денежных доходах и богатстве является основным препятствием к экономическому равенству, отсюда не следует, что коллективная собственность на богатство устраняет это препятствие. Богачи пользуются властью над национальными фондами и активами, а также получают особый доход вследствие имеющихся у них прав собственности на эти активы. Национализация подобных активов не отменяет необходимости осуществлять контроль и управление ими. Передача управления от владеющей собственностью элиты к правительственной элите, не контролируемой обществом, совсем не обязательно окажется благом. Если новые управляющие государственными активами используют свое положение в правительстве для получения новых дополнительных благ и привилегий, доли доходов, то совсем необязательно, что в степени равенства доходов хоть что-нибудь изменится.

Элиты всегда обогащаются и набивают себе карманы; и коммунистические элиты в какой-то степени поступают так же. В СССР мы отметили некоторое ограничение в области получения высшего образования для детей элиты. Кроме того, в СССР элите предоставляются автомобили, большие квартиры, загородные дома, прислуга, общение в высших кругах, медицинское обслуживание и привилегированный доступ к снабжению продовольствием, напитками, возможности зарубежных поездок46 . Становится совершенно очевидным, что потворство своим желаниям — это в какой-то мере характерная черта кубинской элиты, хотя истинную величину этого явления трудно оценить47 . В Китае, как сообщается, общественное влияние помогает заполучить «дефицитные товары, более высокую оплату труда, назначение на легкую и хорошо оплачиваемую работу»48 . Не ясно, как сравнивать эти льготы со льготами, имеющимися у богачей в странах с рыночной экономикой, помимо собственно констатации их сходства.

Подведение баланса

Разумное заключение по такому предмету, как доход и богатство в коммунистических и полиархических системах, должно быть примерно таким: несколько промышленно развитых полиархических государств, исключая США, возможно, добились большего равенства, чем любая из европейских коммунистических стран. Однако если сравнивать по группам, страны, относящиеся к группе полиархических государств, почти наверняка являются значительно менее эгалитарными, чем страны, принадлежащие к группе коммунистических государств. Распределение частного богатства является в высшей степени неравным во всех странах с рыночной экономикой, основанной на частном предпринимательстве. Власть над богатством, однако, неравномерно распределена в системах обоих типов — она находится в руках богатых в странах одного типа и в руках правительственной элиты — в странах другого типа.

Коммунизм в менее развитых странах, таких, как Китай и Куба, добивается гораздо большего равенства, чем системы рыночной экономики достигают в сопоставимых по развитию странах — Индии, Мексике или любой из стран Латинской Америки. По сравнению с промышленно развитыми странами Китай и Куба стоят особняком. В обеих странах руководство в тот или иной момент заявляло о своей приверженности эгалитаристским целям в такой степени, в какой они выходят за рамки любых эгалитарных устремлений, когда-либо предпринимавшихся европейскими коммунистическими странами или каким бы то ни было полиархическим государством. «Однажды, — сказал Кастро, — мы все должны будем получать одинаково»49 . И обе страны почти наверняка достигли большего уровня равенства, чем любая другая коммунистическая страна или страна с рыночной экономикой, за исключением некоторых самых небольших и самых эгалитарных полиархических стран — таких, как Норвегия. Нельзя, однако, предсказать, сохранится ли в будущем равенство на достигнутом уровне или же увеличится. На Кубе правительство уже отступило от своей исключительной приверженности идее равенства — и мы убедимся в этом в следующей главе. Эгалитаризм Мао подвергся нападкам немедленно после смерти китайского вождя.

Одним из эгалитарных достижений коммунистических стран, которые мы уже упоминали в главе 6, является масштабное сокращение безработицы. Поскольку коммунистические системы не признают, что безработица является проблемой, они не публикуют никакой статистики по этому параметру. Но наблюдатели соглашаются с тем, что безработица здесь не является такой проблемой, как в странах с рыночной экономикой. Работники остаются в штате на окладе в таких ситуациях, в каких в рыночной экономике штат бы распустили. Результатом, конечно, является в определенной степени расточительное, непроизводительное использование рабочей силы и некоторая неполная занятость — возможно, весьма значительные в Китае. Но почти каждый здоровый взрослый мужчина и большая доля женщин имеют гарантированную работу. Если их приходится увольнять вследствие того, что в них больше не нуждаются, их переход на новую работу совершается относительно быстро. Коммунистическая политика в данном отношении является альтернативой политике выплат пособий по безработице, которые не входят в систему социального обеспечения в коммунистических странах. Права на получение пособия истекают, в то время как коммунистическое право на работу — нет. Большинство мыслящих людей, возможно, посчитают, что тут есть разница: с одной стороны, рабочего сохраняют в статусе активного члена сообщества, а с другой стороны, ему помогают денежным пособием в те периоды, когда он изгнан из этого сообщества.

Наставнический компонент в Китае

В настоящее время, хотя и не так явно, как несколько лет назад, Китай занимается созданием абсолютно новой формы организации общества при помощи беспрецедентно активного применения всех многочисленных форм убеждения и индоктринации — того, что в «наставнической» модели мы обозначили как «воспитание»1 . «Большой скачок» 1958-1960 годов был массовой и, справедливости ради надо сказать, героической попыткой путем высвобождения потока «воспитанной» энергии добиться большего прогресса, чем можно было бы достичь посредством традиционного координированного планирования. Процесс сопровождался децентрализацией бюрократического контроля и управления производственными структурами, развитием коммун в сельском хозяйстве и интенсивной идеологической кампанией.

«Культурная революция» 1965-1969 годов была потрясением другого типа. Это была массированная кампания идеологической чистки, являвшая собой доказательство веры Мао в силу убеждения и его необычайной решимости преобразовать общество с помощью убеждения. Убеждение было использовано не с целью увеличения производства, а с целью «воспитания» людей, реформирования учреждений и организаций, которые, по мнению Мао, препятствовали продолжению революции в китайском обществе. Соответственно, это была вызывающая глубокий раскол и разногласия борьба за руководство революцией. Мао оказался во главе усиливающейся борьбы против бюрократического партийного аппарата, а потому все более нуждался в организованной поддержке со стороны какого-либо альтернативного источника; и такую поддержку он нашел в виде спешно мобилизуемых групп молодежи — «красных охранников». Их, в свою очередь, поддерживала Народно-освободительная армия Китая, для которой они были всего лишь одним из видов войск. Народно-освободительная армия в конце концов не только поглотила их, но и в значительной степени на какое-то время заменила собой партию, взяв на себя осуществление ее функций. «Воспитание» в принципе было центральной концепцией «культурной революции». Но в действительности оно сопровождалось запугиванием, принуждением, прямым насилием и военными действиями, граничащими с гражданской войной2 .

Средством получения коммунистического «нового человека» должно было стать «воспитательное» наставничество. Новый человек должен был быть человеком «без эгоистических интересов, с сердцем и душой, отданными людям». Многие из тех, кто побывал в Китае, утверждают, что встречали этих новых людей, как бы невероятно это ни звучало. Китайская готовность служить идее создания «нового человека» была намного сильнее, чем все аналогичные попытки советского руководства. Советский Союз никогда не предпринимал такой поистине массовой кампании идеологического воспитания, которую можно проиллюстрировать изданием — в свое время распространявшимся массовыми тиражами по всей территории страны и обязательно имевшимся у каждого гражданина Китая — маленькой красной книжки «Цитаты из работ председателя Мао». Ее изучали самостоятельно и на курсах лекций по изучению интеллектуального наследия Мао, на бесчисленных заседаниях взрослых и детей в армии и школах, на фабриках и заводах, в мастерских, на игровых площадках, в коммунах, в поле.

Очевидны различия в отношениях Мао и Ленина к проявлениям «спонтанности» масс. Ленин, как и Мао, считал, что спонтанно выражаемое недовольство рабочих и крестьян является зачастую недостаточным условием для революции. Эта спонтанность предполагает осторожную «профсоюзную сознательность», которая легко рассеивается в ходе приобретения тривиальных целей и выгод. Таким образом, она фактически является силой, препятствующей революционным переменам. Для Мао сама возможность этого указывала на необходимость «воспитания», чтобы можно было направить недовольство масс в другом направлении, вместо того чтобы, по Ленину, подчинять выражающие недовольство группы власти коммунистической партии3 .

Кроме того, в Советском Союзе классовая борьба рассматривается как структурное явление, то есть как конфликт двух классов. Мао видит в ней непрерывную внутреннюю борьбу каждой личности, борьбу между старым, испорченным и новым человеком. А значит, для уничтожения пережитков старого класса «воспитание» важнее, чем новые формы власти4 .

В наставнической системе, как мы видели ранее, особое значение имеет правильное отношение к тем или иным явлениям. Профессиональная компетентность не настолько важна. В то время как в Советском Союзе акцент в области управления промышленностью относительно быстро сместился в пользу «профессионала» вместо «красного», китайская политика по проблеме «красный-или-профессионал» дошла до крайностей, ставя наличие идеологически правильных убеждений и отношений выше профессиональной компетентности и в период «большого скачка», и затем вновь во время «культурной революции». С 1971 года Китай, однако, опять вернулся к профессионализму в качестве приоритета5 .

Соответствующей особенностью системы наставничества является враждебное отношение к профессиональной специализации. На китайских предприятиях, в отличие от их аналогов в СССР, руководители, технический персонал, другие специалисты и квалифицированные рабочие — все должны выполнять разнообразные работы. При этом — по крайней мере одну и ту же работу, что и рабочие на заводе6 . Энергичность, гибкость, изобретательность, проявление разнообразной инициативы ценятся больше, чем четко отлаженная координация и согласованность руководства.

В этих нововведениях Мао выступал как против очень узких специалистов, подобно специалистам по производству булавок, упоминаемых в трудах Адама Смита, так и против очень широких специалистов, подобно высокопрофессионалам-стахановцам Советского Союза. В этом отношении наставническое «воспитание» созвучно тем положениям мировой мысли, в которых приоритетом становится мотивация, отодвигая координацию на второй план. Этот новый поток отличается необычайной разнородностью. Он объединяет молодежные движения в Соединенных Штатах; некоторые рабочие движения в Западной Европе, направленные на развитие демократии участия; новые формы организации промышленных производств, при которых сборочные линии и конвейеры отменяются, а им на смену вводятся менее узкоспециализированные рабочие задания; и новые достижения экономической теории. О возникновении нового интереса среди экономистов-теоретиков, далеко ушедших от маоистской теории, к применению энергичной изобретательности на предприятии свидетельствует конструктивная статья Лейбенстайна по Х-эффективности* 7 . Данный аспект наставнической системы — изобретательность вместо отлаженной скоординированности — предполагает близость системы не к модели-1, а к модели-2. Этим во многом объясняется привлекательность Китая в глазах многих представителей западного мира.

Мао — «Великий кормчий» китайского коммунизма — полагал, что «воспитание» может способствовать решению человеком широкого спектра проблем — от производства велосипедов, которые «быстрее, лучше и дешевле», и до устранения бедности или освобождения человеческого разума8 . И все-таки акцент на «воспитании» в китайской доктрине не может надолго пережить Мао9 . Китай уже отступил в известной степени от характерной ранее децентрализации власти, предвещая возможный перенос акцента на обычную, традиционную форму власти вместо наставнической10 .

В любом случае большая часть китайского «воспитания» — лишь притворство, обманный предлог наставнической системы. В действительности эта система является механизмом надзора, запугивания, вмешательства в личную жизнь, «промывания мозгов» и осуществления всех прочих ужасов авторитарного режима, претендующего на всестороннюю осведомленность. Власть, а не убеждение, остается главным инструментом управления элит в Китае. Когда, например, государству нужно, чтобы промышленные рабочие выехали в сельскую местность, они едут «добровольно» под угрозой репрессий11 . По свидетельству самих же китайских лидеров, «довольно много партийных организаций и кадров оказались не в состоянии учитывать мнение масс до того, как принимать решения и издавать распоряжения. Более того, в процессе выполнения этих решений и распоряжений они не пытались убедить и просветить массы, а просто прибегли к изданию приказов о выполнении намеченного»12 .

Другими словами, «воспитание» превратилось в воздействие иного характера, как в «неуловимом преобразовании изучения цитатника трудов Мао из акта творческого изучения в новый ритуал политического управления», от изучения — до хорового скандирования и механического разучивания в группах в виде речевок13 .

И все-таки комментарии тех, кто побывал в Китае, ученых, людей, опрашивавших беженцев, часто свидетельствуют о том, что, возможно, является отличительной чертой нового китайского общества (но этих свидетельств совершенно недостаточно): «Беженцы — и интеллигенция, и представители рабочих специальностей — четко формулируют и выражают свои мысли; и <...> они имеют привычку анализировать все. Даже крестьяне, грязные и одетые в тряпье, будут рассказывать о своей жизни с ораторским красноречием... Китайские коммунисты имеют обычай анализировать все, что происходит в повседневной жизни»14 .

Наставнический компонент на Кубе

В середине 1960-х годов перед лицом очевидных экономических трудностей, обусловленных неадекватными политическими решениями, Куба отказалась от институтов и политических стратегий, в создании которых брала пример с Советского Союза. Коротко говоря, в 1966-1970 годах кубинское руководство вместо этого посвятило свою деятельность задаче формирования нового кубинского человека посредством «воспитания». «Общество в целом, — заявлял Че Гевара, — должно стать огромной школой»15 . В стиле китайских массовых кампаний энергию масс привлекали к масштабным коллективным проектам для выполнения разнообразных конкретных задач — например, сбора урожая сахарного тростника или обучения неграмотного населения навыкам чтения.

Как и в Китае, на Кубе элементы наставничества зачастую являлись маской для обычных репрессивных механизмов авторитаризма — или, по крайней мере, применялись одновременно с ними. Комитеты защиты революции провозгласили своими целями следующие: «Он [каждый комитет] будет сотрудничать в добровольном порядке во всех видах деятельности и необходимых этапах производственного процесса.

Он организует дискуссионные группы... для повышения политической и гражданской активности всех своих членов.

...Он обеспечивает ликвидацию безграмотности в пределах его зоны действия.

Он организует общественную аудиторию при выступлениях лидеров революции перед народом».

Но первоначальные заявления Кастро о создании комитетов делались в другом тоне, и этот тон был зловещим: «Мы собираемся создать систему коллективной бдительности... Каждый будет знать всех и каждого в своем квартале или районе: и что они делают, и какие отношения связывали их с режимом тирании, и во что они верят, и с какими людьми встречаются, и в какой деятельности они участвуют»16 .

Как мы уже говорили, Куба, как и Китай, в тот период полагалась в выполнении того, что «воспитание» часто оказывалось не в состоянии обеспечить, на вооруженные силы. Как отмечали в то время некоторые из наблюдателей, «образ армии стал образом общества»17 .

Свидетельства того, что на Кубе действует власть, основанная на принуждении, а не на системе наставнического «воспитания», становились все более многочисленными начиная приблизительно с 1970 года. В это время Кастро стал постепенно обращаться к более ортодоксальной советской модели коммунизма. С одной стороны, были начаты различные институциональные реформы, направленные на разделение армии, партии и государственного управления. В ходе подобных же реформ делалась попытка создать множество четко определенных ролей и обязанностей для всех общественных институтов и учреждений. Реформы принимали такие различные формы, как интеграция процедур планирования, с одной стороны, и введение заново субординации и офицерских званий в армии — с другой. Кубинское правительство стало менее персонифицированным и более бюрократизированным. В то же время фермеры, рабочие и молодежь оказались под более пристальным контролем со стороны органов власти. Идеологическая выдержанность стала обязательным требованием в образовании и проведении культурных мероприятий, и это требование было подкреплено новым ужесточенным уголовным законодательством18 . То, что некогда начиналось как вдохновенная попытка наставнического «воспитания», подошло к концу; и все-таки оно не исчезло бесследно, оставив после себя в наследство доктрину, которая может возродить это движение к жизни снова — для блага или во вред — при более благоприятных экономических условиях.

Организация сельского хозяйства

19

В первые бурные годы советского коммунизма была предпринята — в малых масштабах — попытка общинной организации сельского хозяйства. После 1931 года такую организацию упразднили. Затем последовали принудительная коллективизация и объемные обязательные поставки продукции государству, которые тяжким бременем легли на сельскохозяйственные предприятия; это бремя стало легче только после смерти Сталина20 .

Китайский эксперимент с коммунами был намного шире. Во время «большого скачка» в конце 1950-х годов Китай организовывал коммуны по несколько тысяч семейств каждая; коммуны использовались как новый метод (в числе прочих методов) кооперативного производства и потребления, который, как предполагалось, сможет помочь найти те моральные стимулы, которыми можно заменить стимулы рыночные. Капитал, оборудование, план производства и произведенная продукция должны были распределяться между членами коммуны. Еду раздавали бесплатно в общественных столовых. Члены коммуны гарантированно получали бесплатно — или должны были получать — комплект самой необходимой одежды, медицинское обслуживание, жилье, топливо, а также различные услуги: от погребальных до парикмахерских. Стоимость получаемых бесплатно благ могла составлять — в течение краткого периода в некоторых коммунах — до половины дохода крестьянина-единоличника.

Это смелое китайское начинание потерпело неудачу из-за проблем одновременно и с руководством, и со стимулированием; причины ряда этих проблем и трудностей кроются в многовековых традициях семьи и силе клановых связей в китайском обществе. Коммуны быстро утратили большинство своих экономических функций, и тогда производство было организовано в меньших коллективах — обычно производственных отрядах в составе 10-25 семей. Обеспечение бесплатными благами, как и общие обеды, в них отменили. Коммуна теперь стала всего лишь структурой местного органа власти с обычными характерными для таких организаций функциями, осуществлявшей планирование местной промышленности и сельскохозяйственного производства, а также обеспечивавшей работу местной промышленности* .

Возможно, никто никогда и не рассматривал коммуны как нечто большее, чем структуры промежуточного характера. В отличие от нее традиционная коммунистическая цель в долгосрочной перспективе здесь представлена совершенно другой формой организации. Коммунисты считают, что социалистическая собственность идеологически стоит выше частной или совместной (кооперативной) собственности. По этой и по ряду других причин традиционные амбиции коммунистов в долгосрочной перспективе состоят в том, чтобы в бюрократическом отношении организовать огромный сельскохозяйственный сектор так же, как промышленность, в частности — создать крупномасштабные, принадлежащие государству фермы, управление которыми осуществляется так же, как управление фабриками и заводами.

Но поскольку эти амбициозные планы коммунистических стран нарушались и сопротивлением крестьян, представлявшим политическую угрозу, и неэффективностью — по крайней мере, до недавнего времени — государственных фермерских хозяйств, ни одна из этих стран так и не стала пока формировать сельское хозяйство по данному шаблону. Итак, с падением коммун коммунисты сегодня организуют сельское хозяйство в основном посредством сочетания авторитарного и рыночного управления, осуществляемого через частное, кооперативное и государственное предприятие* .

Сегодня во всех коммунистических системах государственные и коллективные хозяйства организованы во многом так же, как предприятия или отрасли промышленности. Нормативы затрат на производство государственным и коллективным хозяйствам в основном определяются органами власти точно так же, как затраты производственных ресурсов промышленных предприятий. Но директорам хозяйств выделяются дополнительно некоторые контролируемые фонды для закупки материалов и ресурсов для производства по их усмотрению. Они также участвуют в бартерных и других сделках, которыми им позволяют заниматься, хотя те в большинстве своем и незаконны, чтобы хозяйства могли обеспечить выпуск продукции в соответствии с намеченными планами и в заданных объемах.

Что касается сельскохозяйственной продукции, то государственные хозяйства производят продукцию в соответствии с административно установленными для них квотами и нормативами так же, как и промышленные предприятия. Коллективные и частные хозяйства испытывают давление, которое оказывают на них разнообразными способами: их принуждают, подталкивают и побуждают производить продукцию; различные способы и методы воздействия часто комбинируются и применяются комплексно в отдельно взятой стране в конкретный период времени. Они могут включать: простые обязательные поставки государству; уплату налогов в натуральной форме, то есть произведенной продукцией, что приблизительно соответствует обязательным поставкам государству; применение поощрительных закупочных цен на продукцию, сдаваемую государству; и продажу части произведенной продукции по свободным ценам21 . В европейских коммунистических странах до недавнего времени тенденция казалась ясной: переход от принуждения к рыночному регулированию выпуска продукции. Но, реагируя на противоречия во внутренней политике, Китай в различные моменты времени движется то в одном, то в другом направлении.

Частные земельные наделы

Зависимость коммунизма от рыночных, а не моральных стимулов в сельскохозяйственном производстве еще более заметна на примере частных земельных наделов. В большинстве коммунистических стран они распределяются колхозом для частного использования каждой конкретной семьей. Семьи выращивают продукцию (а иногда домашний скот) для собственного использования. Семьям обычно также разрешено продавать выращенную ими продукцию на организованных крестьянских рынках, хотя Китай время от времени делал попытки ликвидировать торговлю продукцией с частных участков и, возможно, попытается сделать это снова22 .

Производительность на частных земельных наделах всегда была намного выше, чем в государственных или коллективных хозяйствах, и не только потому, что на частных подворьях выращивают преимущественно овощи и другую высокоурожайную продукцию. Стимулы к производству продукции на частном участке у крестьян высоки, и это непрерывно подрывает стимулы к труду в коллективном хозяйстве. По различным оценкам, в Советском Союзе от одной пятой до одной трети валовой стоимости сельскохозяйственной продукции в целом поступает с частных земельных участков, которые занимают только около 3 процентов посевных земель23 . В Китае на частных участках, занимающих, возможно, до 5 процентов посевных земель, по имеющимся оценкам, производится не менее одной трети сельскохозяйственной продукции страны24 .

Производительность частных земельных участков, конечно, является обратной стороной медали, а именно: низкой производительности хозяйств, работающих на основе нормативных квот и планов и являющихся объектом коммунистической кампании «воспитания». Советское организованное сельское хозяйство переживало застой при Сталине и затем вновь — после 1968 года. Через тридцать пять лет после революции сам Хрущев признал, что производство зерна и поголовье скота находится ниже аналогичных показателей 1916 года25 . Ни одна коммунистическая страна не достигла больших успехов в сельском хозяйстве, даже по собственному признанию лидеров этих стран, без возвращения в очень значительной степени к стимулам производства, характерным для рыночной экономики. Сельское хозяйство стало не светлым будущим, а большой неудачей коммунистической власти.

Введение моральных стимулов

Эксперимент с моральными стимулами не является простой отменой только что описанных средств управления посредством рынка труда. Вместо этого он проводится в двух умеренных, дополняющих его, формах. Первая — сокращение различий в заработной плате, премиальных вознаграждениях, сдельной оплате труда, оплате сверхурочных и других различий в денежном вознаграждении; а вторая — внедрение механизмов «воспитания» с целью заставить рабочего откликнуться на обращения правительства трудом с максимальной отдачей на своем рабочем месте, не думая о денежном вознаграждении. Для эффективного воздействия пущена в ход вся армада методов наставнического воздействия.

По сравнению с европейскими коммунистическими странами, Китай весьма расчетливо и экономно использует выплату премий, сдельную оплату труда, сверхурочные и другие особые денежные вознаграждения; кроме этого, как мы видели в предыдущей главе, сокращены различия в уровнях заработной платы41 . В период наиболее активного движения к созданию системы морального стимулирования Куба обогнала Китай. Даже если в настоящее время кубинцы многому смогли научиться у китайцев в отношении отмены денежных стимулов, ранее приобретенный Кубой опыт сохранил свое непревзойденное значение.

Существует мнение, что ключевым моральным стимулом является призыв, содержащийся в маоистском лозунге «Служить людям!» и, как выразился Кастро, в осознании «чувства солидарности и братства между людьми». Удовольствие от самой работы — еще одна основная тема, хотя ее используют как вспомогательную. Кастро сказал: «И если мы хотим, чтобы все люди однажды работали с таким воодушевлением, одного чувства долга будет мало. [Этого вида] морального побуждения будет недостаточно. Необходимо, чтобы чудесная, удивительная природа самой работы, управляемой интеллектом человека, стала одним из основных побудительных стимулов [труда]»42 .

И на Кубе, и в Китае моральные стимулы своей результативностью во многом обязаны стремлению к равенству, которое призывает к сокращению рыночных стимулов. Эффективность такой мотивации обусловлена в первую очередь принятым принципом простоты и аскетизма, в соответствии с которым предпочтение отдается стимулам, стоимость которых меньше величины реального дохода. Многим в своем успешном развитии она также обязана марксистской антирыночной идеологии. Наконец, во многом ее определило стремление руководства привить чувство ответственности национальному сообществу.

И все же на практике на Кубе и в Китае — и в меньшей степени в европейских коммунистических странах — общей формой морального стимулирования было соревнование: за почетный знак, за знамя, за титул или звание — например, за советское звание «Герой труда», за кубинское «Знамя Первомая» или кубинскую же награду «Герой-партизан», за китайскую награду «Трудовой герой». Рабочие также соревнуются друг с другом за получение поездок за рубеж, дорогостоящих товаров народного потребления, приглашения на престижные встречи и даже за возможность взять интервью у Фиделя или Председателя Мао43 . Заметим, что не всегда «моральные» стимулы действительно имеют нематериальную природу44 .

Награды обычно присуждаются победителям «социалистического соревнования» — конкуренции в некоторой институционализированной форме. На Кубе рабочим и группам рабочих присуждались баллы в зависимости от показателей выполнения плана, а также за качество, взаимопомощь, точность и профессиональное совершенствование. В этом отношении система моральных стимулов заменяла песо нематериальными очками-баллами и действовала как своего рода ценовая система, в которой баллы и очки, а не размер денежного вознаграждения, варьировались так, чтобы добиться определенных показателей труда45 . В последние годы социалистическое соревнование было связано с выплатой премий и распределением товаров народного потребления.

Впервые широкое распространение социалистическое соревнование получило в Советском Союзе. С 1935 года велась активная массовая кампания, в рамках которой стимулировалась конкуренция между рабочими, а чаще между группами рабочих с целью повторить и, по возможности, превзойти трудовой рекорд шахтера Алексея Стаханова, который за смену добыл 102 тонны угля46 . Однако начало кампаний по проведению трудовых соревнований относится по крайней мере к 1930 году47 .

Социалистическое соревнование как институт весьма похоже на центр «социальной реабилитации» при переходе от рыночной конкуренции к мотивации служить обществу. После того как стремление создать «нового человека» завладело Кастро, применение соревнования пошло на убыль, уступая место менее соревновательным формам мотивации, а затем получило новый импульс, хотя уже с большими материальными и меньшими моральными вознаграждениями48 . В Китае соревнования вызывают множество споров и дискуссии, но все еще проводятся49 .

Другим моральным стимулом является участие в управлении. На Кубе и в Китае рабочих привлекают к различного вида собраниям и встречам с должностными лицами, директорами предприятий или другими рабочими с целью обсудить возможные способы улучшения производства, обдумать политику предприятия, оценить результаты труда друг друга. Один из экономистов после поездки в Китай сообщает о примере, который, по его мнению, хорошо отражает ситуацию в промышленности, которую он наблюдал: «Вторая велосипедная фабрика в Тяньцзине получала много жалоб от покупателей на то, что ее велосипеды слишком медленные и тяжелые. Фабрика решила усовершенствовать старую конструкцию цепи передачи с помощью подшипников так, чтобы на велосипеде было легче ездить, но оказалось, что это увеличит его стоимость... Можно ли в необходимой степени улучшить качество без увеличения стоимости?.. Обдумав проблему, руководство фабрики поставило цель выполнить «генеральную линию», суть которой выражалась лозунгом: «Больше, быстрее, лучше и дешевле».

..Весь персонал фабрики стал посещать различные собрания и участвовать в деятельности многочисленных команд, сформированных для выработки решений и включавших руководителей, технических работников и рабочих. Работники фабрики подали более 300 новаторских предложений по осуществлению экономии...»50

Трудно понять, как следует интерпретировать такие случаи. Действительно ли это широко распространенная практика? На многих из тех, кто побывал в Китае, безусловно, инновационный дух народа произвел большое впечатление51 .

Совещания на рабочих местах не обеспечивают передачу управления предприятиями в руки работников. Их задача — создать у работников ощущение сопричастности и в действительности содействовать их участию в выполнении планов, разработанных в «верхах». Производственные совещания в Советском Союзе выполняют некоторые из этих функций, но в большей степени тщательное совершенствование рабочего через привлечение его к участию в разнообразных малых группах и массовых собраниях заметно на Кубе и в Китае. Но даже в Советском Союзе производственные советы вкупе с другими формами взаимообмена и инструментами массовой пропаганды смогли успешно создать, как на Кубе и в Китае, идеологию производства. Производство становится такой очевидной и ясно очерченной коллективной целью, какой, возможно, никогда не является в странах с рыночной экономикой52 .

Моральные стимулы, как и наставническое «воспитание» в целом, и в Китае, и на Кубе часто являлись прикрытием для осуществления прямых полномочий власти и часто — принуждающих действий власти. На Кубе, например, рабочих, которые не откликаются должным образом на моральное поощрение, переводят на другую работу, иногда помещают в исправительные трудовые лагеря, публично высмеивают в стенгазетах; иногда им сокращают зарплату53 .

Достижения

«Деньги, — сказал Кастро — это отвратительный посредник», и его нужно устранить как можно быстрее54 . Так что интерес Кастро к моральным стимулам, возможно, имеет более практический характер, а не просто является принципиальной установкой. Кастро стал сторонником морального стимулирования под влиянием Че Гевары, который ставил применение моральных стимулов очень высоко и старался всемерно развивать — особенно после того, как обнаружил, что Куба не в состоянии добиться достаточного прогресса одновременно на двух фронтах: в потреблении и в увеличении инвестиций в рост производства. Именно тогда он пришел к решению использовать для мотивации населения на Кубе не повышение зарплат, на которые люди захотели бы покупать больше товаров народного потребления — ведь последних не было, — а моральные стимулы55 .

Применение морального стимулирования на Кубе происходило с середины 1960-х годов и приблизительно до 1970 года. С 1970 года Кастро вновь ввел систему норм выработки и шкалы зарплат, оценки производительности работ, ограничений бесплатного распределения товаров, распределения товаров народного потребления длительного пользования через рабочие центры, где они могли использоваться для поощрения в качестве материальных стимулов56 . Он также явственно пересмотрел свой ранний энтузиазм относительно создания «нового человека», признав, что для развития у людей необходимого нового самосознания потребуется больше времени, чем он предполагал ранее57 . В этот период Китай также колебался между различными вариантами сочетания рыночных и моральных стимулов.

Кубинское руководство считало моральное стимулирование не очень удачным методом. Кубе досаждали такие проблемы, как низкая производительность, слабая рабочая дисциплина, необыкновенно высокое число прогулов — само кубинское руководство признавало все эти проблемы угрожающими. Производительность труда в сельском хозяйстве и промышленности не соответствовала требованиям, промышленность выпускала товары низкого качества. Производство валового национального продукта за несколько лет уменьшилось, а не возросло, и, весьма вероятно, в 1970 году кубинский ВНП был меньше, чем в 1959 году58 .

Производительность неоплачиваемой рабочей силы на Кубе была низка не только из-за отсутствия стимулов, но и также потому, что директора использовали ее весьма расточительно — ведь им не надо было за нее платить. Откровенное признание Кастро этой проблемы указывает на ее значимость и распространенность. «Руководители, — сказал Кастро, — ...пытаются решить все свои проблемы с помощью неоплачиваемой рабочей силы... Часто такую рабочую силу используют для того, чтобы заменить смену сельскохозяйственных рабочих, которые работают всего три-четыре часа в день... [Каждый] ищет самых легких решений вместо того, чтобы смотреть в корень проблемы и искать ее принципиальное решение»59 .

Другие любопытные примеры подобных сбоев свидетельствуют о наличии если не постоянных, то, по крайней мере, переходных проблем при отказе от принципа денежной заинтересованности; например, щедро раздаваемые по необычайно низким ценам сахарные пайки скармливались курам и поросятам60 .

Кубинские кампании соцсоревнований получили оценку — однако, остается достаточно места для высказывания различных суждений — как «негибкие, сложные, формальные и бюрократические»; они «не вызвали поддержки со стороны народных масс». По-разному оценивались проводимые на рабочих местах собрания и совещания по обсуждению планов предприятия. Ряд обозревателей с удовлетворением отмечали, что в проведении этих собраний рабочие задействованы не очень сильно; другие обозреватели полагают, что степень задействования достаточна61 .

Куба не раз оказывалась отброшенной назад вследствие интенсивного использования моральных стимулов в сельском хозяйстве из-за того, что эта практика приводила к торможению производства сельскохозяйственной продукции; стране приходилось бороться с массовым забоем крестьянами домашнего скота, когда их лишали достаточных рыночных стимулов для его содержания.

У Китая не было такой серьезной проблемы неэффективности морального стимулирования в промышленном производстве, с которой пришлось иметь дело Кубе; на протяжении двадцати лет Китаю удавалось удерживать низкий уровень заработной платы с целью стимулировать рост производства в процессе достижения постоянного роста производительности труда. Это замечательное достижение стало возможным благодаря либо применению моральных стимулов, либо непосредственному авторитарному управлению рабочей силой62 . То, что применение моральных стимулов продолжалось, также может свидетельствовать о более прагматичном и предусмотрительном подходе к экспериментированию с ними, а, кроме того, отражает реставрацию денежного стимулирования труда в сельском хозяйстве, происходившую несколько раз в особо критические моменты.

Ни трудности Кубы, ни осторожность и предусмотрительность Китая в использовании моральных стимулов не являются исчерпывающим доказательством того, что моральное стимулирование нельзя сделать эффективным. В обеих системах моральные стимулы вводились как сопутствующий элемент при попытке создать «нового человека» — а не после такой попытки. Если современный человек на Кубе не откликнется должным образом на попытку применить к нему моральные стимулы, все-таки остается еще вероятность, что «новый человек» откликнется. Кроме того, под давлением экономических трудностей и проблем практически не оставалось времени для должной апробации стимулов; постоянная же гонка по перевыполнению прошлогоднего плана и улучшению прошлогодних показателей совершенно лишали терпения руководство. Свою твердую приверженность применению моральных стимулов в производстве Кастро сохранял всего лишь пять лет. Кроме того, в обеих странах потенциальная эффективность применения моральных стимулов ослаблялась значительной дезорганизацией в управлении и планировании сроков работ, неудивительной в переходный революционный период, особенно принимая во внимание то, что для неопытных директоров менеджерские обязанности были в новинку. Наконец, в обеих странах эффект от применения моральных стимулов был ослаблен также явным и очевидным для простых рабочих и крестьян предоставлением преимуществ и льгот директорам, работникам бюрократических организаций, партийным должностным лицам — несовместимым с эгалитаристскими призывами ко всеобщему материальному равенству, которые лежат в основе применения самих моральных стимулов63 .

При практически полном отказе от призыва к альтруизму национального масштаба на Кубе и, возможно, в Китае обе страны продолжают полагаться на альтруизм членов малых групп взаимодействующих участников. Так, на смену коммуне в сельском хозяйстве Китая приходит бригада (которая является иногда кланом или семьей в расширенном составе). Каждая бригада получает оплату общего труда как единая структура, а распределение заработанных средств между ее членами остается на усмотрение бригады.

* * *

«Деньги, — писал молодой Маркс, — ...это универсальный беспорядок и перемещение всех вещей, перевернутый мир, смешение и перемещение всех естественных и человеческих качеств»64 . Именно эта тема, подхваченная на Кубе и в Китае, а также первое время в СССР, стимулировала самый революционный аспект коммунизма — попытку заменить денежно-материальные стимулы моральными. Кроме того, как мы видели, эта идея всегда была не более чем в высшей степени ограниченной попыткой. И всегда попытки применения моральных стимулов сталкивались на практике с проявлениями отказа от денежно-материальных стимулов в пользу старой авторитарной власти, причем часто в самых насильственных формах.

Показатели роста

Несмотря на характерные трудности авторитарного управления промышленностью, коммунистические темпы роста сравнительно устойчивы. Темпы роста на душу населения в очень долговременной перспективе можно сравнить с «вековыми» темпами роста других систем, как это сделано в таблице 22.1.

Советские темпы роста, конечно же, стали намного выше после революции 1917 года. Они соответствуют темпам роста Швеции и Японии, но намного выше темпов роста Соединенных Штатов, Великобритании и Франции. Но обратите внимание на очень высокие темпы роста СССР в период с 1928-го по 1958 год.

Таблица 22.1. Темпы роста новых развитых стран3

Вычисления темпов промышленного роста для сравнения коммунистических стран Восточной Европы в период 1960-1968 годов с тринадцатью странами с рыночной экономикой и США показали средний рост совокупного годового объема промышленного производства в размере 7,6 процента для первой и 5,7 процента для второй группы стран4 .

Впечатляют темпы роста Китая по сравнению как с коммунистическими странами, так и со странами с рыночной экономикой. По оценкам Всемирного банка, темпы ежегодного роста на душу населения в Китае за тринадцать лет с 1960-го по 1973 год составили 3,8 процента — по сравнению с 3,6 процента в СССР и 3,1 процента в США5 . По другим приблизительным оценкам, Китай в 1957-1974 годах имел совокупные годовые темпы роста валового национального продукта на уровне 5,2 процента6 . В приводимой ниже таблице 22.2 совокупный рост китайской экономики оценивается на уровне 5,6 процента — по сравнению с 5,3 процента для СССР и 4,3 процента для США.

Таблица 22.2 представляет приблизительную оценку данных о темпах роста за последние 13 лет. Данные показывают, что коммунистические страны не могут сравняться по темпам роста с такими лидерами «забега», как Япония и Бразилия. Но это сравнение менее благоприятно для коммунистических стран, чем сравнение промышленного роста по периоду 1960-1968 годов: оно частично отражает снижение темпов роста европейских коммунистических стран, ставшее очевидным в 60-х годах. С 1958 года показатели промышленного роста Советского Союза уже не поражали в сравнении с другими странами, имеющими сходный доход на душу населения.

Таблица 22.2. Темпы роста совокупного продукта в 1960-1973 годах у 25 стран с наибольшими показателями ВНП в 1974 году7

Оценки темпов роста Кубы носят чрезвычайно приближенный характер. В течение двух лет непосредственно после революции валовой национальный продукт увеличивался, вероятно, на 10 процентов ежегодно. В последующие несколько лет картина неясна, но валовой национальный продукт упал, вероятно, на 30 процентов с 1965-го по 1970 год — в период усиленного применения моральных стимулов. С тех пор, по заявлениям Кастро, годовой рост составляет от 5 до 13 процентов8 .

Сопротивление

Реформа вызывала сопротивление в большом и в малом, по недоразумению или по обоснованным соображениям, с оппортунистических позиций и в официозной заботе о будущем общества.

Одним весомым мотивом для оказания сопротивления было то, что реформа подрывала самые широкие основы общественного устройства. Когда экономическую реформу стали связывать с требованиями демократии и свободы — например, в широко распространяемых нелегально выдержках о гражданских свободах из Всеобщей декларации ООН по правам человека, — она стала угрозой для системы в целом30 .

В свете характерных для модели-1 претензий элиты на компетентность самое простое выражение критики основ становится в абсолютном значении угрозой, даже помимо формальной незаконности такой критики. А критиковать коммунистическое государство означает выражать мнение, отличающееся от мнения государства. Это опасно для системы еще и тем, что позволяет предположить законность, правомерность плюрализма интересов. Ударом по «олимпийскому» положению государства были и аргументы о том, что плановые задания и индикаторы эффективности нужны не только для директоров промышленных предприятий, но и для партийных кадров и правительственных работников31 .

Вызывал беспокойство также ряд фактически проведенных экспериментов по работе директоров предприятий в условиях рыночных отношений. Наиболее значительное нововведение было сделано в сельском хозяйстве: директора колхозов получили более широкие полномочия и могли действовать с целью получения коммерческой прибыли. Вследствие этого появились два обстоятельства, показывающих, насколько подрывное значение может иметь для системы управление предприятием по рыночным законам. Возникло мнение, что сельскохозяйственному предприятию — колхозу — теперь якобы нужны «права», гарантирующие, что он может действовать на рынке. А крестьяне, по некоторым признакам, начали выражать требования с позиций группы интересов32 . Модель-2 грозила заменить собой модель-1.

Реформа ценообразования

Все же может показаться, что более ограниченные «технологические» реформы в области ценообразования и рынка — далекие от принятия принципов рыночной системы в целом — были, очевидно, возможны и без угрожающих последствий. Почему, должны мы спросить, сорвалось умеренное стремление к проведению технологической реформы и реформы ценообразования?

Часто говорится, что цены, используемые коммунистическими предприятиями, — особенно цены советских предприятий — устанавливаются произвольно, то есть не являются аппроксимациями эффективных цен или цен, определяемых редкостью ресурсов, которые являются следствием процессов свободной покупки и продажи, осуществляемых предприятиями в рамках рыночной экономики. Но если цены ни в малейшей степени не являются эффективными, а совершенно произвольны, для специалиста-плановика или руководителя они абсолютно бесполезны — ими никак нельзя воспользоваться ни для планирования, ни для руководства. Кроме того, этот специалист еще должен вести свой учет в тоннах или в каких-либо еще физических единицах и натуральных величинах, в которых измеряется выпуск продукции.

На самом деле цены, применяемые коммунистическими предприятиями, являются в первом приближении эффективными ценами. Хотя они и не связаны органически с нехваткой товаров или сырья в рыночных системах и, соответственно, чрезвычайно деформированы, они не являются абсолютно случайными или произвольными. Определенным специфическим образом они в слабой степени связаны с нехваткой соответствующих товаров* .

Свидетельством этого является то, что эти цены имеют хорошо заметное родственное сходство с ценами, превалирующими в рыночной экономике. Коммунистические цены унаследованы от рыночных цен, преобладавших до коммунизма. Более того, на ценообразование при коммунизме продолжает оказывать влияние ценообразование в странах с рыночной экономикой, хотя трудно сказать, насколько именно тесно и органично связаны цены различных систем. Сталин одобрительно упоминал, например, одно из высказанных членами ЦК мнений по поводу того, что «хлопок в общем и целом намного дороже зерна, как показывают цены на хлопок и зерно на мировом рынке»33 . Кроме того, на цены огромное влияние оказывают, исходя из марксистской «трудовой» теории стоимости, соответствующие затраты труда. При прочих равных товар, произведенный с высокими затратами труда, имеет более высокую цену, чем товар, произведенный с меньшими затратами труда или с затратами низкоквалифицированного труда. Труд является основным дефицитным ресурсом в любой системе производства, поэтому затраты труда также являются важной детерминантой при эффективном ценообразовании. Цены, в основном исключенные из сферы эффективного ценообразования, — это цены на землю и капитал, поскольку марксистская доктрина запрещает ренту и процентные ставки за пользование капиталом. Но, по крайней мере, в Советском Союзе и Восточной Европе найдены не вызывающие идеологических возражений «заменители» для включения в состав цены различных издержек, замещающих — но не полностью и неадекватно — ренту и проценты за пользование капиталом.

Хотя коммунистические цены являются эффективными ценами только в первом приближении, необходимо подчеркнуть, насколько это грубые аппроксимации. В отношении Советского Союза цены охарактеризованы как «чудовищный абсурд». Китайские и кубинские цены являются такими же неполноценными34 .

Поставим вопрос четко. Коммунистические системы используют цены — и используют их потому, что те являются хотя бы в самом грубом приближении эффективными ценами. Почему же потерпело неудачу весьма умеренное движение за совершенствование ценообразования?

Одной из причин является то, что большинство советских инженеров и плановиков не разбирается в ценообразовании. Экономисты настаивали на реформах ценообразования, основанных на усовершенствовании процесса оценки, замене более дефицитных ресурсов менее дефицитными, адаптации плановых показателей выпуска продукции к издержкам их достижения. Инженеров же восхищала технологическая изощренность сама по себе как искусство ради искусства, невзирая на издержки. Поэтому они ценили самый технологически совершенный метод производства выше, чем метод, наиболее разумный с точки зрения затрат. Этот конфликт был таким же, как тот, что в США в течение многих лет разделял военное руководство и экономистов, нанятых для работы в качестве советников этого руководства. Первые хотели получить вооружение на базе самых передовых технологий. Вторые же хотели вовсе не супердорогое вооружение, разработанное по последнему слову техники и технологий, а скорее «побольше грохота на каждый вложенный доллар».

Кроме того, реформа цен — большая и трудная работа. В Советском Союзе существует, вероятно, около 20 миллионов цен — по количеству наименований производимой продукции. И потом, реформа имеет разрушительное воздействие на экономику. Переход на новые цены представлял бы огромную проблему. Возможно, целый ряд отраслей промышленности был бы надолго обречен терпеть убытки. Когда сравнили предполагаемые проблемы с предполагаемыми выгодами в отношении роста производительности, первые показались слишком большими многим государственным деятелям, которые в любом случае не разбирались в эффективных ценах настолько хорошо, чтобы твердо верить в их важность и необходимость. Объяснения во многом те же, какими можно было бы объяснить продолжительное нежелание американского правительства пересмотреть произвольные цены, определяемые тарифами на многие импортные товары. В Соединенных Штатах доводы реформаторов сталкиваются с таким же безразличием государственных деятелей, которые либо не разбираются, либо не видят никакого проку в эффективных ценах; и предполагаемые убытки для ряда отраслей промышленности достаточно велики, чтобы охладить реформистский пыл.

Другим доводом против усовершенствований в области ценообразования является следующее: несмотря на то, что цель при введении эффективных цен — добиться того, чтобы наибольшее влияние при принятии решений о производстве, инвестициях, технологиях, географическом размещении отраслей и прочем приобрели категории ценности и редкости, — в реальности во всех этих решениях свой большой интерес имеют различные группы. Многие местные партийные руководители, например, предпочли сохранить систему, в которой, скажем, месторасположение предприятия определяется не в результате экономической экспертизы, а по политическим соображениям, важным для сохранения их места работы. Они немногим отличаются от американских сенаторов и конгрессменов, которые пренебрегают экономикой, когда занимаются дележом «казенного пирога»35 . Военные отнеслись враждебно к реформе ценообразования потому, что опасались переориентации экономики на нужды потребителя, пренебрежения интересами тяжелой промышленности36 .

Более того, в отношениях со странами Восточной Европы Советский Союз выражал желание защитить законный интерес всей советской системы в целом. В Восточной Европе рыночная реформа воспринималась как необходимая для обеспечения успеха стран Восточной Европы в торговле с Западной Европой. По этой же самой причине реформа ценообразования ставила под угрозу господство Советов над этими странами, а также торговые отношения каждой из них с Советским Союзом. Советское руководство понимало, что реформы в чистом виде в определенной степени разорвут зависимость этих стран от Советского Союза по мере роста их торгового оборота с Западной Европой. Советское руководство также знало, что некоторые из восточноевропейских правительств стремились развивать торговлю со своими западными соседями по одной только этой причине37 .

В тенденции к эффективному ценообразованию подразумевается потенциальная возможность крупной реорганизации политико-экономической структуры и ролей в обществе. Коммунисты понимают это лучше, чем мы в нашем обществе, в котором всесторонние ценовые преобразования никогда не были острой проблемой. Еще в 1938 году, например, Молотов предупреждал, что «цены относятся к политике, а не экономике»38 .

Следующим доводом против реформ ценообразования было то, что новые цены отражали бы потребительские предпочтения, а не приоритеты руководства. Здесь мы имеем дело с серьезным заблуждением, одинаково свойственным как советским руководителям, так и иностранным обозревателям39 . Ценовые реформы не обязательно разрабатываются для того, чтобы отражать предпочтения потребителей. Мы ранее видели: можно заставить их отражать приоритеты руководства, как в модели суверенитета планирования в рыночной экономике* .

И все же остается одна проблема. Все существующие в мире рыночные системы построены вокруг стержня — покупок, совершаемых потребителями. В каждой из систем цены по большей части отражают предпочтения потребителей. Ни одно общество пока еще не разработало набора цен, отражающих предпочтения руководства. Понятно, таким образом, что ни у советского руководства, ни у кого-либо еще, включая западных экономистов, нет полной ясности по поводу того, как именно все-таки это должно делаться на практике.

Недостаточно того, что в Советском Союзе и странах Восточной Европы есть экономисты, которые усвоили концепцию суверенитета планирования в рыночной экономике, как и в Соединенных Штатах, оказалось недостаточно, чтобы экономисты вслед за Кейнсом поняли: теперь появилась возможность применять новые методы стабилизации экономики. Потребовалось 20-30 лет для того, чтобы кейнсианское понимание сути предотвращения экономической депрессии и регулирования инфляции — открытий, требовавших лишь весьма умеренных изменений в области государственной политики, — прошло путь от публикаций в специализированных экономических журналах до широкого признания и принятия конгрессом США.

Идея суверенитета планирования в рыночной экономике достаточно сложна для понимания. Она заключается в том, что путем замещения некоторого набора рынков, связанных с конечной продукций, плановыми заданиями, центральный орган власти может направлять всю экономику, не прибегая к использованию традиционных средств и методов административного управления. Осознать эту идею было тем более сложно, что коммунистические страны все вовлечены, в частности, в конфликт между контролем над предприятием со стороны властей и второстепенной системой управления, осуществляемого через финансовые механизмы. В Советском Союзе слабая проработанность действующего набора цен создает постоянное искушение для предприятий — в погоне за низкими ценами на исходные ресурсы производства и высокими ценами на конечную продукцию — принимать решения вопреки директивам и предписаниям вышестоящей администрации. Результат — все большее ужесточение средств управления со стороны вышестоящих органов власти с целью прикрыть все лазейки40 . Неудивительно, что верховные власти начинают видеть в управлении посредством цен препятствие и помеху своей воле, а не потенциальный инструмент осуществления этой воли.

Еще один, последний довод против реформы ценообразования (для тех немногих, кто его понял), заключался в том, что единственный известный способ ввести эффективное ценообразование в соответствии либо с потребительскими предпочтениями, либо с плановыми предпочтениями — это создать реально действующие рынки* . Практическое значение реформы ценообразования в том, что реформаторы должны переварить не просто новый набор цен, но и целиком всю рыночную экономику. Они должны создавать полный набор рынков, соединяя окончательный спрос со стороны правительства — через промежуточные отрасли промышленности — с рынками труда и рынками полезных ископаемых и других природных богатств. Реформа ценообразования — это не мелкое изменение в организации экономики. Она затрагивает самую суть в распределении ролей, которые должны играть правительство и рынок.

Автономия предприятия

Если то, что нужно было пропустить как всего лишь «техническую» реформу ценообразования, на самом деле означало создание рыночной системы, еще менее удивительным становится то, что предложенные изменения в сфере управления — предоставление большей свободы и автономии предприятию, — оказывается, имели неприятное политическое значение.

Почему реформы не продвинулись хотя бы настолько, чтобы увеличить автономность предприятия и получить возможность воспользоваться всеми преимуществами децентрализации? Среди нескольких причин есть и та, что многие директора предприятий на самом деле опасались новых обязанностей, которые были бы на них возложены. Они сомневались в том, что у них есть те выдающиеся новые профессиональные навыки, которые могли бы для этого понадобиться41 . И партийные функционеры, чья трудовая деятельность заключалась в «опеке» над предприятиями, боялись за свои карьеры42 . В то время как децентрализация руководства увеличивала полномочия региональных или районных чиновников за счет руководителей центральных органов власти, прямая децентрализация предприятий этого бы не сделала43 .

Еще важнее оказывается то, что по мере того, как Советы приступили к децентрализации — а именно, начали предоставлять предприятиям некоторую свободу решать, как и с использованием каких ресурсов им добиваться выполнения своих плановых заданий, — обнаружилось: реформированные предприятия могли принимать эффективные решения об использовании ресурсов производства, только если имели дело не с произвольно установленными ценами. Если цены устанавливались произвольно, предприятия недостаточно использовали ресурсы, цены на которые были высокими, и требовали избыточных поставок ресурсов с низкой ценой, независимо от наличия реального недостатка в ресурсах и от производительности этих ресурсов. Такие децентралистские реформы, осуществленные советскими и восточноевропейскими коммунистами на практике, зачастую показывали очень плохой результат потому, что старый механизм ценообразования препятствовал эффективному принятию решений на предприятиях. Реформы, направленные на повышение автономности предприятий, не могли устоять на ногах без опоры. Они требовали реформы ценообразования.

Двоевластие

Помимо вышеуказанного возражения против автономии предприятий, существует и другое: возражения коммунистов против такой характерной особенности стран с рыночной экономикой, как двоевластие, а также против привилегированного положения директоров предприятий в таких странах. Одной из крайностей были их опасения по поводу появления «промышленных царей»; и для таких опасений имелись достаточные причины44 .

Для того чтобы создать рыночную экономику в коммунистическом обществе, необходимо, чтобы директора предприятий могли отказаться производить то, что требует высшее руководство, если руководство не намерено полностью оплачивать производство этих товаров по их реальной цене. Реальное двоевластие, следовательно, так же необходимо в коммунистической рыночной системе, как и в любой другой. Более того, необходима система правил, препятствующих высшему руководству распоряжаться тем, за что оно не платит. Чтобы осуществлять руководство на высшем уровне, правительственные чиновники должны согласиться с тем, что на более низком уровне их руки будут связаны. В такой договоренности, может, и нет вышеупомянутого «духа капитализма», но слабый запах конституционного либерализма в отношении к элите руководства предприятий имеется. Даже если предположить, что коммунистическая власть не смотрела скептически на наглых торговцев, новый режим был бы режимом взаимного контроля, а не одностороннего командного управления.

Для советской власти это была бы самая большая уступка новому руководству в том, что мы назвали делегированными решениями. Рыночные системы, как мы отмечали в главе 11, дают потребителям или специалистам по планированию относительно непосредственный контроль над производством конечного продукта, но не над принятием делегированных решений — в том числе по таким вопросам, как размещение завода, выбор технологий производства, организация рабочей силы, назначение управляющего персонала. Управление делегированными решениями осуществляется покупательской активностью потребителей или плановиков только постольку, поскольку конкуренция или какая-либо эквивалентная жесткая сила, направленная на снижение издержек, принуждает директоров производства искать решения, обеспечивающие наименьшие издержки. Мы перечислили причины, дающие основания сомневаться в том, что какая-либо из таких жестких сил будет эффективной. И если руководители в правительстве захотят, скажем, размещать заводы таким образом, чтобы уравнять развитие регионов или достичь какой-либо еще особой цели, рыночная система со своей стороны не обеспечит никаких подкрепляющих импульсов или команд директорам предприятий предпринять соответствующие действия для выполнения этих целей.

Как механизм осуществления контроля высшего руководства над экономикой система суверенитета планирования в рыночной экономике коренным образом отличается от административных средств управления. Как отмечено в главе 11, первая управляет посредством определения конечного результата, а система административного управления — посредством определения процедур и образа действий. В системе суверенитета планирования в рыночной экономике, чтобы обеспечить более эффективное управление откликом предприятия на плановые задания по производству продукции, высшее руководство должно отказаться от многих средств управления, которое оно бы в других условиях могло использовать для регулирования процесса производства в целом. Проблемой является возникновение аналога привилегированному положению бизнеса в системах частного предпринимательства. Совсем не очевидно, что даже информированное и рациональное высшее руководство согласится с таким положением дел45 .

Более того, следует ожидать, что введение двоевластия в важнейших вопросах государственной политики привнесет дополнительные сложности и путаницу в эту сферу. Одно — это требование большей автономности и независимости профсоюзов. Рыночная система обязывает директоров предприятий стремиться к определенной скрытой эффективности в распределении ресурсов производства, не обращая внимания на другие цели и задачи, которые могут быть поставлены перед национальной экономикой и касаться, скажем, географического размещения заводов или выбора технологических решений. В результате рыночных реформ директор предприятия становится, таким образом, общепризнанным главным специалистом или лидером группы сторонников по типу модели-2 — тем, кто не «теоретически», а практически преследует один-единственный коллективный национальный интерес, которому в данное время в соответствии с коммунистической идеологией служит все коммунистическое руководство. Могут высказываться мнения о том, что необходимым противовесом директору могут быть профсоюзы. Даже если новые директора-лидеры остаются вне «политики» в том смысле, в каком обычно воспринимается политика, они составляют сами по себе и с учетом уравновешивающих их групп одно из значительных плюралистических нововведений в рамках данной системы.

* * *

Многое разъясняет не столько решение конфликта 60-х годов по вопросу проведения рыночной реформы, сколько сам конфликт. Будучи не в состоянии жить в соответствии со стремлениями и целями модели-1, в 60-х годах руководство СССР и специалисты оказались более восприимчивыми, чем в течение многих десятилетий, к возможным преимуществам смешанного использования модели-2. В конечном счете они отказались от нового курса. Соображения, которые заставили их двигаться вперед, выявляют базовые проблемы политико-экономической организации, основанной на использовании власти. Соображения, которые заставили их отступить, раскрывают мощное влияние рыночной экономики на политическую сферу. Мы наблюдали это влияние при анализе полиархических систем. Теперь мы увидели его на примере коммунистических систем.