Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова)

Линдгрен Астрид

КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ, ПРИЛЕТАЕТ ВНОВЬ [6]

Lindgren Astrid. Karlsson på taket flyger igen. Stockholm, Rabén-Sjögren, 1962

 

 

КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ, ПРИЛЕТАЕТ ВНОВЬ

Мир так велик, и на свете так много домов. Есть дома большие и маленькие, красивые и уродливые, старые и новые. А еще есть на свете маленький-премаленький домик Карлссона, который живет на крыше. Сам Карлссон думает, что это самый лучший домик на свете и что он как раз впору самому лучшему на свете Карлссону. Точно так же думает Малыш. Малыш — это тот, который живет с мамой и папой, с Буссе и с Беттан в совершенно обыкновенном доме на совершенно обыкновенной улице в Стокгольме. А наверху, на крыше этого дома, как раз за дымовой трубой, — да-да, именно там примостился совсем маленький домик Карлссона, а на табличке у двери написано:

КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ, -

самый лучший в мире Карлссон.

Может, кому-нибудь покажется удивительным, что кто-то живет на крыше, но только не Малышу.

— А что в этом удивительного?! — говорит он. — Каждый должен жить там, где хочется.

Мама и папа тоже считают, что каждый должен жить там, где хочется. Но прежде, в самом начале, они не верили, что Карлссон вообще есть на свете. Не верили в это и Буссе и Беттан. Они не желали верить, будто там, наверху, живет маленький толстый дяденька, у которого на спине — пропеллер и который умеет летать.

— Врешь ты все, Малыш, — говорили Буссе и Беттан. — Карлссон — это просто твоя выдумка.

Чтобы проверить, правду ли они говорят, Малыш спросил как-то Карлссона — не выдумка ли он, на что Карлссон ответил:

— Сами они — выдумка.

Мама с папой думали, что Карлссон — что-то вроде мифической личности, ну, такой, какую многие дети создают в своем воображении, когда чувствуют себя одинокими.

— Бедный Малыш, — говорила мама. — Ведь Буссе и Беттан намного старше его и играть ему не с кем. Вот он и придумал этого Карлссона.

— Да, подарить бы ему хотя бы собаку, — говорил папа. — Ведь он так давно мечтал о ней. И стоит появиться собаке, как он тут же забудет Карлссона.

Вот так и получилось, что малышу подарили Бимбо. Ему подарили Бимбо, который стал только его собственной и больше ничьей собакой. Это произошло в тот самый день, когда Малышу исполнилось восемь лет.

Как раз в тот самый день мама, папа, Буссе и Беттан увидели наконец-то Карлссона. Да, они и вправду его увидели! А произошло это так.

У Малыша в комнате был пир в честь дня его рождения. И он пригласил в гости Кристера с Гуниллой. Они учились в том же классе, что и он. А когда до папы с мамой и до Буссе с Беттан донеслись смех и болтовня из комнаты Малыша, мама сказала:

— Пошли поглядим на них! Они ведь такие хорошенькие!

— Да, конечно, — согласился папа.

И что же увидели папа и мама, Буссе и Беттан, когда заглянули в комнату Малыша!? Кто сидел там за праздничным столом с измазанной сливками физиономией и ел торт так, что чуть не подавился?! Кто, как не маленький толстенький дяденька, который орал во все горло:

— Хейсан-хоппсан, меня зовут Карлссон, который живет на крыше!.. Вы, понятно, раньше не имели чести знать меня?!

Тут мама чуть не упала в обморок, а папа страшно разнервничался.

— Никому об этом не говорите, — сказал он. — Абсолютно никому!

— Почему же? — спросил Буссе.

И папа объяснил почему:

— Подумайте только, что начнется здесь, в этом доме, если люди узнают про Карлссона!.. Вам-то понятно, что он тут же появится на экране телевизора. На всех лестницах нашего дома мы будем натыкаться на телевизионные установки и фотокамеры, а каждые полчаса здесь начнут появляться по одному фотокорреспонденты, умирающие от желания запечатлеть Карлссона и Малыша. А бедный Малыш превратится в «Мальчика, обнаружившего Карлссона, который живет на крыше»; у нас же никогда не будет больше ни одной свободной минутки.

И мама, и Буссе, и Беттан прекрасно поняли все, что сказал папа, и потому приняли решение никогда никому не рассказывать о Карлссоне.

Случилось так, что Малыш на другой же день должен был уехать к бабушке за город и остаться там на все лето. Он очень этому радовался, но вместе с тем страшно беспокоился за Карлссона.

Ведь за это время Карлссону могло что угодно взбрести в голову. А если он улетит и исчезнет навсегда?

— Милый, добрый Карлссон, ты ведь по-прежнему будешь жить здесь на крыше, когда я вернусь домой от бабушки?! — сказал Малыш.

— Кто его знает, — ответил Карлссон. — Я тоже поеду к своей бабушке. Вот у меня бабушка так бабушка, куда настоящее, чем твоя, а послушать ее, так я — лучший в мире внук. Так что, кто ее знает… надо быть вовсе чокнутой, чтобы отпустить от себя самого лучшего в мире внука, или как по-твоему?

— А где живет твоя бабушка? — спросил Малыш.

— Понятно, в доме, — ответил Карлссон. — А ты думал, будто она бегает по улице все ночи напролет?

Больше Малышу ничего не удалось узнать. А на другой день он уехал к бабушке. Бимбо он взял с собой. До чего же весело было за городом! Малыш целыми днями играл и не так уж часто думал о Карлссоне. Но когда летние каникулы кончились и Малыш вернулся обратно в Стокгольм, он, не успев переступить порог, спросил:

— Мама, а ты случайно не видела Карлссона? Мама покачала головой:

— Нет, не видела. Наверное, он куда-нибудь переехал.

— Не говори так, — попросил Малыш. — Хочу, чтобы он по-прежнему жил на крыше, он обязательно должен вернуться.

— Но ведь у тебя есть Бимбо, — попыталась утешить сына мама.

Она-то думала: как прекрасно было бы навсегда отделаться от Карлссона. Малыш погладил Бимбо:

— Да, конечно. И он такой славный! Но у него нет пропеллера, и он не может летать, да и с Карлссоном играть гораздо лучше.

Малыш побежал в свою комнату и открыл окно.

— Карлссон, ты там, наверху? — как можно громче закричал он.

Но ответа так и не получил. А назавтра Малыш снова пошел в школу. Теперь он ходил уже во второй класс. Потом, каждый день после обеда, он, сидя у себя в комнате, готовил уроки. Окно держал открытым, чтобы услышать, не раздастся ли жужжание какого-нибудь моторчика, вроде жужжания пропеллера Карлссона. Но единственный шум, который он слышал, был шум автомобилей внизу на улице, а иногда — гудение какого-нибудь аэроплана, пролетавшего над крышей дома. Но ни разу не раздалось жужжание пропеллера Карлссона.

— Да, видно, он переехал, — печально сказал самому себе Малыш. — И, наверное, никогда не вернется назад.

Ложась по вечерам спать, он думал о Карлссоне, а порой тихонько плакал под одеялом, оттого что Карлссон улетел. Так проходили дни: школа, уроки, и никакого Карлссона.

Однажды после обеда Малыш сидел у себя в комнате и возился с почтовыми марками. Их у него в альбоме для марок — кляссере — была уже целая коллекция. Но несколько марок ждали своей очереди, чтобы попасть туда. Малыш приклеивал марки, и дело уже близилось к концу. У него оставалась всего одна марка, самая хорошая, которую он приберег напоследок. Марка была немецкая, и изображены были на ней Красная Шапочка и Серый Волк. «Какая красивая марка», — подумал Малыш, положив ее перед собой на стол. В тот же миг он услышал за окном жужжание. Жужжание, напоминавшее… да, в самом деле, напоминавшее жужжание пропеллера Карлссона! Но это и был сам Карлссон. Вломившись с шумом прямо в окно, он закричал:

— Хейсан-хоппсан, Малыш!

— Хейсан-хоппсан, Карлссон! — закричал в ответ Малыш.

Вскочив из-за стола, невероятно счастливый, Малыш смотрел, как Карлссон несколько раз облетел лампу на потолке, прежде чем с негромким «бац» приземлился возле Малыша. Как только Карлссон выключил моторчик — он делал это, нажимая маленькую кнопку у себя на животе, — да, как только он это сделал, Малыш хотел кинуться к нему и обнять его. Но Карлссон оттолкнул его своей маленькой пухлой ручонкой и сказал:

— Без паники! Только без паники! Найдется у тебя какая-нибудь еда? Мясные фрикадельки или что-нибудь в этом роде? А может, кусочек торта со взбитыми сливками?

— Не-а, мама не готовила сегодня мясные фрикадельки. А торт со взбитыми сливками бывает у нас только в день рождения.

Карлссон фыркнул:

— И это называется «семья»? «Только в день рождения…» Ну, а если является дорогой старый друг, которого много месяцев не видели? Одного этого, как ни верти, вполне достаточно, чтобы подстегнуть твою маму.

— Да, но мы не знали… — начал было Малыш.

— Не знали! — возмутился Карлссон. — Вы могли бы надеяться! Вы могли бы надеяться, что я прилечу сегодня, и этого было бы достаточно для того, чтобы твоя мама тут же начала одной рукой лепить мясные фрикадельки, а другой — сбивать сливки.

— На обед мы сегодня ели фалунскую колбасу, — пристыженно сказал Малыш. — Может, ты хочешь…

— Фалунская колбаса, когда является дорогой старый друг, которого не видели несколько месяцев!

Карлссон снова фыркнул:

— Ну ладно, раз уж приходится бывать в этом доме, придется привыкать к чему угодно… Тащи сюда фалунскую колбасу!

Малыш со всех ног кинулся на кухню. Мамы дома не было, она пошла к врачу, так что спросить у нее разрешения он не мог. Но он был уверен, что ему разрешили бы угостить Карлссона фалунской колбасой. На тарелке лежало пять оставшихся ломтиков, и он захватил их для Карлссона, который ястребом кинулся на них. Он набил рот колбасой, и вид у него был вполне довольный.

— Ну вот, — сказал он. — Для колбасы вкус у нее совсем недурной. Ясное дело, не такой, как у мясных фрикаделек, но что можно требовать от некоторых…

Малыш понял, что под словом «некоторых» подразумевается он сам, и поспешил перевести разговор на другую тему.

— Весело было у бабушки? — спросил Малыш.

— Да, так весело, что не стоит даже говорить, — ответил Карлссон. — Поэтому я вообще не собираюсь говорить об этом.

И он с голодным видом вонзил зубы в колбасу.

— Мне тоже было очень весело, — сказал Малыш.

И он начал рассказывать Карлссону обо всем, делал у бабушки.

— Она такая добрая, моя бабушка, такая добрая, — вспоминал Малыш. — И ты даже представить себе не можешь, как она мне обрадовалась. Она обняла меня изо всех сил.

— А зачем? — спросил Карлссон.

— Потому что она меня любит, понятно тебе? — спросил Малыш.

Карлссон перестал жевать.

— А тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что моя бабушка любит меня еще больше, а? Тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что она как кинется на меня и давай обнимать, пока у меня лицо не посинело. А все потому, что она меня так любит. Тебе это и в голову не приходит, да? Но могу подтвердить, что у моей бабушки самые железные в мире кулачки, и люби она меня хоть на сто грамм больше, я не сидел бы здесь с тобой — она бы меня просто-напросто придушила.

— Вот это да! Здорово же твоя бабушка обнимается! — восхитился Малыш.

И хотя бабушка Малыша никогда не обнимала его так крепко, все же она наверняка любила его и всегда была добра к нему. И Малыш постарался внушить это Карлссону.

— Хотя она может быть и самой надоедливой на свете, — немного подумав, добавил Малыш. — Вечно ворчит, что надо переменить носки, что нельзя драться с Лассе Янссоном, и все такое в том же роде.

Карлссон отшвырнул в сторону теперь уже пустую тарелку.

— А тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что моя бабушка еще надоедливее твоей, а? Тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что она заводит будильник и вскакивает от его звонка в пять часов каждое утро только для того, чтобы успеть как следует наворчаться? А главное, чтоб я сменил носки и не дрался с Лассе Янссоном?

— Ты знаешь Лассе Янссона? — изумленно спросил Малыш.

— Нет, к счастью, не знаю, — ответил Карлссон.

— Так почему же тогда твоя бабушка говорит, что… — продолжал удивляться Малыш.

— Потому что она самая приставучая бабушка на свете, — объяснил Карлссон. — Дошло до тебя наконец?! Ты знаешь Лассе Янссона, так как же ты смеешь говорить, что твоя бабушка самая надоедливая на свете? Ну уж нет, уж я-то, к счастью, знаю свою бабушку: она может нудить целый день, чтоб я не дрался с Лассе Янссоном… Хотя я никогда не видел этого парня и от всей души надеюсь, что мне никогда не придется его увидеть.

Малыш раздумывал. Чудно все это. Не очень-то ему нравилось, когда бабушка надоедала ему, а теперь вдруг оказалось, что ему словно бы надо подстегнуть Карлссона, убеждая, что его, Малыша, бабушка еще нуднее, чем она есть на самом деле.

— Правда, правда, стоит мне хоть чуть-чуть промочить ноги, как она начинает уже приставать, чтоб я сменил носки, — горячо уверял Малыш.

Карлссон кивнул:

— А тебе, ясное дело, не приходит в голову, что это моя бабушка хочет, чтоб я без конца переодевал носки, а?! Тебе, ясное дело, не приходит в голову, что стоит мне выйти из дому и влезть в лужу, как она уже несется, как спринтер, через весь поселок и нудно бубнит: «Смени носки, милый Карлссон, смени носки…». Такое тебе не приходит в голову, а?!

Малыш помедлил с ответом:

— Да, такое, пожалуй, может случиться…

Карлссон прижал Малыша к спинке стула, а сам, подбоченясь, встал перед ним.

— Не-ет, ты этого даже представить себе не можешь. А теперь послушай, я расскажу тебе, как все было. Я вышел из дому и влез в лужу… Дошло до тебя, а? И веселился вовсю. И вдруг, в самый разгар веселья, ко мне, как спринтер, несется бабушка и орет на весь поселок: «Смени носки, милый Карлссон, смени носки!»

— А что ответил ты? — спросил Малыш.

— А вот что: «Никогда я этого не сделаю, никогда, потому что я самый непослушный внук на свете». И поэтому я удрал от бабушки и залез на самую верхушку дерева, чтобы меня оставили в покое.

— Наверно, она растерялась, — сказал Малыш.

— Сразу видно, что ты не знаешь моей бабушки, — сказал Карлссон. — Бабушка помчалась следом за мной.

— И залезла на самую верхушку дерева? — удивленно спросил Малыш.

Карлссон кивнул:

— Тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что моя бабушка умеет лазать по деревьям, а?! Да, представь себе, если ей приспичит, чтоб я сменил носки, она куда хочешь влезет, на любую вершину. «Смени носки, милый Карлссон, смени носки», — нудила она, залезая на ветку, на которой сидел я.

— Ну, а ты что? — спросил Малыш.

— Я? А что я мог поделать! — вздохнул Карлссон. — Пришлось переодеть носки. Иначе бы от нее не отделаться. Я сидел высоко, на самой верхушке дерева, на маленькой жалкой ветке и с опасностью для жизни переодевал носки.

— Ха-ха, все-то ты врешь! — сказал Малыш. — Откуда у тебя на дереве взялись носки?

— А ты вовсе не так глуп, как кажешься, — заметил Карлссон. — Так, по-твоему, у меня не было носков, чтоб их переодеть?

Задрав штанины, он выставил свои толстые ножки-колбаски в полосатых носках.

— А это что? — возмущенно спросил он. — Может, это не носки? Два носка, если зрение мне не изменяет. А разве я не сидел на ветке и не менял до одури носки, да так, что напялил левый на правую ногу, а правый на левую? Может, этого не было? Чего только не сделаешь, чтобы угодить моей старенькой бабушке!

— Да, но от этого твои ноги, наверное, суше не стали, — сказал Малыш.

— А разве я это говорил? — спросил Карлссон. — Говорил?

— Да, н-но т-тогда… — начал заикаться Малыш, — т-тогда в-выходит, т-ты м-менял н-носки з-зря!

Карлссон кивнул:

— Теперь-то ты понимаешь, кто самая приставучая бабушка на свете? Твоя бабушка пристает к тебе потому, что это просто необходимо, если внук такой отпетый злодей, как ты. Моя же бабушка — самая приставучая, потому что пристает ко мне совершенно зря. Можешь ты наконец вбить это в свою несчастную черепушку, а?

Но не прошло и минуты, как Карлссон, хохоча во все горло, слегка пихнул Малыша.

— Хейсан-хоппсан, Малыш! — сказал он. — Чихать нам на наших бабушек, давай как следует позабавимся! Я так думаю!

— Хейсан-хоппсан, Карлссон! Я тоже так думаю! — согласился Малыш.

— А тебе не подарили новую паровую машину? — деловито поинтересовался Карлссон. — Помнишь, как нам было весело, когда мы взрывали ту, первую? Тебе не подарили новую, чтоб ее взорвать?

Но машину еще не подарили, и Карлссон, похоже, был очень этим недоволен. К счастью, его взгляд упал на пылесос, который позабыла в комнате Малыша мама, когда недавно убирала комнату. Негромко вскрикнув от радости, Карлссон подбежал к пылесосу и включил его.

— Отгадай, кто самый лучший на свете пылесосчик?

И он начал пылесосить изо всех сил.

— Если я не наведу вокруг чистоту, я просто сам не свой, — объявил он. — А всю эту грязь просто необходимо убрать. Какое счастье, что вам достался лучший на свете пылесосчик.

Малыш знал, что мама тщательнейшим образом пропылесосила всю комнату, и сказал об этом Карлссону, но тот лишь презрительно расхохотался.

— Женщины не умеют обращаться с такими машинами, это, пожалуй, всякий знает. Нет, вот как надо! — вскричал Карлссон, принимаясь пылесосить одну из тонких белых занавесок, да так, что она тут же с легким шелестом наполовину въехала в пылесос.

— Ой, прекрати сейчас же! — закричал Малыш. — Занавеска слишком тонкая! Не видишь разве, она всасывается в пылесос… Прекрати сейчас же!

Карлссон пожал плечами.

— Пожалуйста, если тебе хочется жить в грязи и беспорядке! Мне-то что, — сказал он.

Не выключив пылесоса, он начал тянуть и вырывать из него занавеску. Но тот не желал выпускать свою добычу.

— Попробуй только не отдать! — пригрозил пылесосу Карлссон. — Ведь ты имеешь дело с Карлссоном, который живет на крыше, — лучшим перетягивальщиком каната.

Рванув занавеску изо всех сил, он вытащил ее из пылесоса. Но она была уже совсем черная и к тому же немножко рваная.

— О, погляди, на что похожа занавеска, — с несчастным видом сказал Малыш. — Посмотри, она совсем черная!

— Вот-вот, и, по-твоему, такую занавеску не надо пылесосить! Ах ты, маленький грязнуля! — возмутился Карлссон.

Он погладил Малыша по голове.

— Не расстраивайся, из тебя все-таки может выйти отличный парень, хотя ты такой грязнущий. Вообще-то, возьму-ка я да и пропылесосю тебя немного… А может, твоя мама уже сделала это?

— Нет, она, правда-правда, этого не делала, — ответил Малыш.

Тут Карлссон подошел к нему, готовый кинуться на Малыша с пылесосом.

— Да, ох уж эти женщины, — вздохнул он. — Пропылесосить всю комнату и забыть самую грязную вещь на свете! Давай-ка начнем с ушей!

Малыша никогда раньше не пылесосили, но теперь он понял, что это такое: ему было так щекотно, что он хохотал во все горло. Карлссон пылесосил его исключительно аккуратно — и уши, и волосы, и вокруг шеи, и под мышками, и на спине, и на животе, пропылесосил он и ноги, вплоть до самых ступней.

— Вот это и называется «генеральная уборка», — заявил Карлссон.

— Если бы ты знал, как мне щекотно! — сказал Малыш.

— Да, за это тебе нужно бы заплатить мне особо, — потребовал Карлссон.

Потом Малышу захотелось устроить «генеральную уборку» Карлссона.

— Чур, теперь мой черед! Иди сюда, я буду пылесосить твои уши!

— Незачем, — осадил его Карлссон. — Ведь я мыл их в сентябре прошлого года. Здесь найдется кое-что погрязнее.

Оглядевшись по сторонам, он обнаружил на столе почтовую марку Малыша.

— Всякие бумажки валяются у тебя повсюду и засоряют комнату! — сказал он.

Не успел Малыш помешать, как он всосал Красную Шапочку в пылесос.

Малыш пришел в страшное отчаяние.

— Моя марка! — завопил он. — Пылесос засосал Красную Шапочку, этого я тебе никогда не прощу!

Карлссон выключил пылесос и сложил руки на груди.

— Прости! — попросил он. — Прости этого маленького человечка за то, что он добрый, услужливый и чистоплотный, за то, что он хочет сделать все, что в его силах. Прости его за это!

Казалось, он вот-вот заплачет!

— Ничего не поделаешь, — дрожащим голосом сказал он. — Все равно никогда никакой благодарности не услышишь… Кругом только ругань да ругань!

— О! — воскликнул Малыш. — О, не огорчайся! Но понимаешь, Красная Шапочка…

— Это что еще за дряхлая красная шапочка, про которую ты тявкаешь? — спросил Карлссон.

Он уже не плакал.

— Ну та, что нарисована на марке. А это моя самая лучшая почтовая марка.

Карлссон молча стоял, погруженный в раздумья. Но вдруг глаза его заблестели, и он лукаво улыбнулся.

— Отгадай, кто самый лучший на свете выдумывальщик игр? И отгадай, в какую игру мы станем играть? В Красную Шапочку и Серого Волка! Мы вообразим, будто пылесос — это Серый Волк, а я охотник, который приходит и вспарывает ему брюхо, и раз — бах, оттуда вылезает Красная Шапочка.

Он стал усердно озираться по сторонам.

— Нет ли у тебя где-нибудь топора? Такие вот пылесосы — твердые, как железо!

Топора у Малыша не было, и он очень этому обрадовался.

— Можно ведь открыть пылесос и сделать вид, будто вспарываешь брюхо Серому Волку.

— Если хочешь схалтурить, тогда да, — важно рассуждал Карлссон, — но это не в моих правилах так поступать, когда я вспарываю брюхо волкам. И поскольку в этом жалком доме нет самого необходимого, придется нам, верно, только сделать вид…

Он кинулся животом на пылесос и стал кусать ручку.

— Дурак! — кричал он. — Зачем ты проглотил Красную Шапочку?

Малыш подумал, что Карлссон еще не вышел из детского возраста, если играет в такие детские игры, но все равно смотреть на это было забавно.

— Без паники, малютка Красная Шапочка! — орал Карлссон. — Надевай свою шапку и галоши, потому что сейчас ты у меня выйдешь на волю!

И в ту же минуту Карлссон открыл пылесос, а все содержимое его вывалил на ковер. Получилась огромная серая куча отвратительной пыли.

— Ой, тебе надо было вывалить это все в бумажный мешок, — расстроился Малыш.

— В бумажный мешок… так написано в сказке, да? — спросил Карлссон. — Там написано, что охотник вспорол брюхо Волку и вывалил Красную Шапочку в бумажный мешок? Разве так там написано?

— Не-а, — ответил Малыш, — ясное дело, нет…

— Ну и молчи тогда! — распорядился Карлссон. — Попробуй только выдумать что-нибудь, чего нет в сказке! Я тогда с тобой не играю!

Больше ему ничего не удалось произнести, потому что от окна потянуло сквозняком и метнувшаяся с пола куча пыли ударила ему в нос.

Он чихнул. Чихнул прямо в кучу пыли. Крохотный кусочек бумаги взлетел и опустился у ног Малыша.

— Погляди, это Красная Шапочка! — закричал Малыш, поспешно поднимая маленькую запыленную марку.

— Вот как я работаю всегда, — с довольным видом сказал Карлссон. — Стоит мне только чихнуть, — и все уже в порядке! Может, хватит скандалить из-за Красной Шапочки!

Малыш, ужасно радуясь, смахнул пыль со своей любимой марки. Тут Карлссон снова чихнул — и целая туча пыли вновь взметнулась с пола.

— Отгадай, кто самый лучший чихальщик на свете? — спросил Карлссон. — Стоит мне чихнуть, и вся пыль снова уляжется на пол. Подожди, сейчас увидишь!

Но Малыш уже ничего не слышал. Теперь ему хотелось только одного: наклеить в альбом свою марку.

А посреди тучи пыли стоял Карлссон и самозабвенно чихал. Он чихал и чихал, а когда начихался вволю, почти вся куча пыли была сметена с пола.

— Видишь, и никакого бумажного мешка не надо, — сказал Карлссон. — Теперь вся пыль лежит на своих обычных местах. Главное для меня — порядок во всем. Если я не наведу вокруг чистоту, я просто сам не свой!

Но Малыш смотрел только на свою почтовую марку. Наконец-то он ее наклеил! Какая она красивая!

— Может, пропылесосить тебе уши еще раз? — заботливо спросил Карлссон. — Ты ведь ни фига не слышишь!

— Что ты сказал? — спросил Малыш.

— Ну, я сказал: уж не думаешь ли ты, что только я один должен изнурять себя работой, пока не натру на руках мозоли. Я ведь без конца убирал твою комнату. Так, может, тебя не очень затруднит слетать со мной на крышу и прибрать мою?

Малыш отшвырнул альбом с марками в сторону. Слетать наверх на крышу… Ни о чем в мире он больше не мечтал! Всего один-единственный раз он был там наверху, у Карлссона, в его маленьком домике на крыше. В тот раз мама устроила ему веселенькую жизнь и вызвала целый пожарный корпус, чтобы снять его оттуда.

Правда, это было давно, и теперь он гораздо старше; он — уже большой мальчик и может вскарабкаться на какую угодно крышу. Хорошо бы знать, понимает ли это мама? Однако спросить у нее разрешения он не мог, так как ее не было дома. А может, лучше и не спрашивать?

— Ну как, летишь со мной? — спросил Карлссон.

Малыш еще раз подумал.

— А если ты уронишь меня во время полета? — спросил он.

Видно было, что Карлссона это ничуть не испугало.

— Подумаешь, — сказал он. — На свете ведь так много детей! Одним ребенком больше, одним меньше, разница невелика. Пустяки! Дело житейское!

— Я тебе — не дело житейское, и если я свалюсь…

— Без паники! — сказал Карлссон, погладив его по голове. — Ты не свалишься вниз. Я буду держать тебя так же крепко, как держит меня моя бабушка. Правда, ты всего-навсего маленький грязный мальчишка. Но все-таки ты мне по душе. Особенно после того, как выдержал генеральную уборку и все прочее. — И он еще раз погладил Малыша. — Да, чудно, но ты мне все-таки по душе, хотя ты всего-навсего маленький глупый мальчишка! Вот подожди, прилетим на крышу и я обниму тебя так крепко, что у тебя посинеет лицо. Не беспокойся, я обниму тебя не хуже моей бабушки!

Он нажал кнопку на животе, моторчик включился, и Карлссон крепко обхватил руками Малыша. Вылетев в окно, они оказались в небесной синеве. Разорванная занавеска медленно колыхалась, словно хотела сказать им «до свидания».

 

ДОМА У КАРЛССОНА

Маленькие домики, примостившиеся на крыше, бывают по-настоящему уютны, особенно такие, как домик Карлссона. В домике Карлссона — окна с зелеными ставенками, есть и маленькое крылечко, а может, это мостки, на которых так замечательно удобно сидеть. Там можно сидеть по вечерам и глядеть на звезды или днем — попивать сок, заедая его пряниками. Если, конечно, они у тебя есть. Ночью там можно спать, если в домике слишком жарко, а утром, когда проснешься, можно увидеть, как вдалеке, в Эстермальме, над крышами домов восходит солнце. Да, это в самом деле очень уютный домик, так удачно примостившийся между дымовой трубой и глухой стеной, что он едва заметен. Если только, разумеется, не угораздит тебя наткнуться на него прямо за дымовой трубой. Но по крыше редко кто ходит.

— Здесь наверху все совсем по-другому! — воскликнул Малыш, когда Карлссон опустился вместе с ним на крылечко домика.

— Да, к счастью, — ответил Карлссон.

Малыш огляделся по сторонам.

— Сколько тут всяких крыш и разных разностей, — сказал он.

— Много километров крыш, — уточнил Карлссон, — по которым можно гулять и озорничать сколько влезет.

— А ты думаешь, мы тут тоже будем озорничать? — живо спросил Малыш.

Он вспомнил, как интересно было в прошлый раз, когда они с Карлссоном озорничали на этой крыше.

Но Карлссон строго посмотрел на него:

— Отлыниваешь от уборки, да? Сначала я чуть не надорвался, пытаясь навести у тебя хоть какой-нибудь порядок, чтобы тебе после всего этого разгуливать тут и озорничать весь остаток дня. Ты на это рассчитывал?

Малыш вообще ни на что не рассчитывал.

— Я охотно помогу тебе убрать домик, если это нужно, — сказал он.

— Ну хорошо, — согласился Карлссон.

Он открыл дверь, и Малыш вошел в домик самого лучшего в мире Карлссона.

— Пожалуйста, — снова повторил Малыш, — раз нужно, то…

Тут он смолк на некоторое время и застыл на месте, между тем как глаза его становились все больше и больше от удивления.

— …раз нужно, то… — наконец вымолвил он. В домике Карлссона была всего одна комнатка. В этой комнатке стоял верстак, чтоб и строгать на нем, и есть, и ставить туда разные штучки-дрючки. И еще был там диванчик, чтобы и спать на нем, и прыгать до одури, и прятать в нем вещи. А еще два стула, чтобы на них сидеть, и ставить на них разные предметы, и залезать на них, если нужно что-нибудь запихнуть в шкаф. Но это все равно не получилось бы, потому что шкаф и без того был битком набит вещами, которые не могли стоять на полу или висеть на гвоздях, вбитых в стены, потому что там и без того было множество других предметов и вещей… огромное множество! Был там у Карлссона и открытый очаг со всякой кухонной утварью, расставленной по краям железной решетки, на которой можно готовить еду. Наверху, на кухонной полке, также виднелось множество всяких штучек-дрючек. А вот на потолке не висело почти ничего. Разве что коловорот и мешочек орехов, да пугач и клещи, да пара домашних туфель, и еще рубанок, и еще ночная рубашка Карлссона, и мочалка для мытья посуды, да кочерга и маленький чемоданчик, да еще мешочек сушеных вишен… А больше ничего.

Малыш долго-долго молча стоял на пороге, оглядываясь по сторонам.

— Ну что, съел? Язык проглотил? Здесь немало вещей, не то что у тебя внизу; там едва ли найдется хотя бы несколько.

— Да, правда, вещи здесь есть, — согласился Малыш. — Понятно, что тебе хочется заняться уборкой.

Карлссон бросился на диванчик и удобно там разлегся.

— Ошибаешься, — сказал он. — Я вовсе не хочу заняться уборкой. Этого хочешь ты… после того как я положил столько трудов у тебя внизу. А то нет?

— Ты что, совсем мне не поможешь? — удивился обеспокоенный Малыш.

Карлссон облокотился на подушку и замурлыкал так, как мурлыкают кошки, со всеми удобствами развалившись на диване.

— Да, конечно, я помогу тебе, — пообещал он, намурлыкавшись вволю.

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнул Малыш. — А я так испугался, что думал, будто…

— Неужели я не помогу тебе, — повторил Карлссон. — Я все время буду петь и подбадривать тебя. Хейсан, хоппсан, послушай-ка! И работа у тебя будет спориться!

Малыш не очень-то был в этом уверен.

Не так уж много довелось ему заниматься в жизни уборками. Конечно, он обычно убирал свои игрушки, и маме приходилось напоминать ему об этом каких-нибудь раза три-четыре, ну, не больше пяти раз, и он тут же принимался убирать игрушки, даже если ему это казалось обременительным и абсолютно ненужным. Но убирать у Карлссона — дело совсем другое.

— С чего мне начать? — поинтересовался Малыш.

— Ну и глупый же ты, работы тут всего ничего, начнем с ореховых скорлупок, — важно заявил Карлссон. — А генеральная уборка нам ни к чему, ведь я все время слежу за чистотой и никогда не запускаю комнату. Прибери немножко! Наведи красоту! Чтобы все блестело!

Ореховые скорлупки валялись на полу среди апельсиновых корок, и вишневых косточек, и колбасных шкурок, и клочков бумаги, и обгоревших спичек, и прочего подобного мусора, под которым не было видно пола.

— Есть у тебя пылесос? — поразмыслив немного, спросил Малыш.

Заметно было, что Карлссону этот вопрос не понравился. Он недовольно взглянул на Малыша:

— Я вижу, тут кто-то просто лентяй! У меня есть лучшая на свете швабра и самый лучший на свете совок для мусора. Но некоторым лентяям, видите ли, подавай пылесос! Уж не для того ли, чтобы увильнуть от работы? — Карлссон фыркнул. — Да захоти я только, у меня была бы хоть тысяча пылесосов. Но я не такой лентяй, как некоторые другие. Я люблю усердно трудиться, но и хорошенько поразмяться тоже!

— И я, — оправдывался Малыш, — но… Да и вообще, у тебя ведь нет электричества, чтобы пользоваться пылесосом.

Он вспомнил, что домик Карлссона был совершенно лишен всяких современных удобств. Там не было ни электричества, ни водопровода. У Карлссона была лишь керосиновая лампа, чтобы освещать комнату по вечерам, а дождевую воду он брал из бочки, стоявшей возле угла его домика.

— Да и мусоропровода у тебя нет, — заметил Малыш, — хотя он-то тебе больше всего и нужен.

— Как, разве у меня нет мусоропровода? — удивился Карлссон. — Да что ты об этом знаешь! Давай мети пол, а я покажу тебе самый лучший на свете мусоропровод.

Малыш, вздохнув, взял в руки половую щетку и принялся за работу.

Карлссон лежал, заложив руки под голову, и смотрел, как трудится Малыш. И очень довольный его работой, запел песенку, точь-в-точь как обещал Малышу:

Кто работал целый день, Кто не знает слова «лень», Тот умеет веселиться, Отдохнуть и порезвиться. [7]

— Лучше не скажешь, — произнес Карлссон, зарываясь в подушку, чтобы было еще удобнее. Потом он снова запел, а Малыш все подметал и подметал комнату. В самый разгар работы Карлссон сказал:

— Пока ты все равно занят уборкой, мог бы сварить мне чашечку кофе.

— Я должен сварить тебе еще и кофе? — спросил Малыш.

— Да, заранее благодарен, — вежливо поблагодарил его Карлссон. — Хотя мне не хочется доставлять тебе лишние хлопоты. Правда, надо всего-навсего разжечь огонь, принести немного воды и сварить кофе. Ну, а пить кофе я уж, так и быть, буду сам.

Малыш невесело глянул на пол; никак не скажешь, что он навел там хотя бы малейшую красоту.

— А ты не можешь сам сварить кофе, пока я подметаю? — предложил он Карлссону.

Карлссон тяжело вздохнул.

— Интересно, как здесь на севере становятся такими ленивыми, как ты? — спросил он. — Раз чад все равно занят уборкой… Неужели так трудно сварить заодно еще и немножко кофе?

— Нет, конечно, — робко ответил Малыш, — хотя, если бы я сказал все, что думаю…

— Но ты этого не скажешь, — прервал его Карлссон. — Не трать на это время. Постарайся лучше услужить тому, кто из сил выбивался из-за тебя, пылесосил тебе уши и не знаю что еще…

Малыш отложил в сторону половую щетку. Взяв ведро, он выскочил за водой. Вытащив из штабеля дров несколько поленьев, он запихнул их в камин и начал разжигать огонь.

— Я не привык к такой работе, — оправдываясь, сказал он. — А ты не сможешь… ну хотя бы огонь разжечь?

— И не мечтай, — ответил Карлссон, — будь я на ногах — тогда другое дело, я бы показал тебе класс, научил бы растапливать очаг. Но раз я сейчас лежу на диване, что бывает крайне редко, ты не вправе требовать, чтоб я еще обслуживал и тебя.

Малыш все понял. Он попытался еще разок, и тогда в очаге внезапно затрещали дрова и зашумел огонь.

— Загорелось! — воскликнул довольный Малыш.

— Вот видишь! Всего-навсего немножко энергии — и порядок! — поучал его Карлссон. — А теперь поставь кофе на огонь, возьми маленький красивый подносик, достань несколько булочек и можешь подметать, пока кофе не сварится.

— Ну, а как кофе… ты уверен, что будешь пить его сам? — ехидно спросил Малыш.

Иногда он мог быть и довольно ехидным.

— Спрашиваешь?! Кофе я буду пить сам! — заверил Карлссон. — Но ты тоже можешь выпить маленькую чашечку. Сам не знаю, почему я такой гостеприимный!

И когда Малыш наконец подмел пол и сгреб совком все ореховые скорлупки, и вишневые косточки, и клочки бумаги, и выкинул их в большое мусорное ведро Карлссона, они уселись на край диванчика и стали пить кофе. Попивая кофе, Малыш и Карлссон съели много-много булочек. А Малыш, сидя на краю диванчика, думал, как хорошо ему рядом с Карлссоном, хотя и нелегко наводить у него красоту.

— Где же этот твой мусоропровод? — спросил Малыш, проглотив последний ломтик своей булочки.

— Сейчас покажу! — сказал Карлссон. — Забирай с собой мусорное ведро — и пошли. — Он первым спустился на мостки. — Вот где! — показал он на водосточную трубу.

— Как так… Что ты придумал? — спросил Малыш.

— Спускайся к трубе, — приказал Карлссон. — Это и есть самый лучший на свете мусоропровод.

— Неужели я должен выбросить весь этот мусор на улицу? — спросил Малыш. — Так, наверное, делать нельзя.

Карлссон рванул к себе мусорное ведро.

— Сейчас увидишь! Иди сюда!

Высоко подняв ведро, он бросился бежать по крыше. Малыш испугался. Подумать только, вдруг Карлссон не сможет остановиться, когда домчится до водосточной трубы!

— Стой! — закричал Малыш. — Стой!

И Карлссон притормозил свой бег. Но не раньше, чем оказался у самого края крыши.

— Чего ты ждешь?! — закричал Карлссон. — Иди сюда!

Малыш сел на крышу и стал осторожно скользить вниз к водосточной трубе.

— Самый лучший в мире мусоропровод… Высота падения двадцать метров, — заявил Карлссон и быстро опрокинул содержимое мусорного ведра в трубу. По лучшему на свете мусоропроводу пронесся вниз на улицу обильный поток вишневых косточек, ореховых скорлупок и клочков бумаги и свалился прямо на какого-то важного господина, который шел по тротуару с сигарой в зубах.

— Ой! — воскликнул Малыш. — Ой-ой-ой, смотри, все высыпалось ему на голову!

Карлссон пожал плечами:

— А кто его просил сунуться прямо под мусоропровод? В самый разгар генеральной уборки!

Малыш все равно очень расстроился.

— Да, но ореховая скорлупа, наверно, угодила ему под рубашку, а вишневые косточки — в волосы! Разве это приятно?!

— Пустяки! Дело житейское! — сказал Карлссон. — Если у тебя самая большая неприятность в жизни — это несколько ореховых скорлупок на рубашке, можно только радоваться!

Но непохоже, что господин с сигарой искренне радовался тому, что с ним случилось. Сверху было видно, как он отряхивался, а потом они услыхали, что он зовет полицейского.

— И как это некоторые умеют скандалить по пустякам! — возмущался Карлссон. — Да, благодарности не дождешься! А ведь если вишневые косточки пустят корни у него в волосах, там вырастет маленькое красивое вишневое деревце. И когда он сможет целыми днями разгуливать, собирая вишни на голове, есть их и выплевывать косточки.

Но полицейский на улице так и не появился. Господину с сигарой пришлось так и пойти домой — с ореховыми скорлупками и вишневыми косточками.

Карлссон и Малыш стали карабкаться по скату крыши наверх, к домику Карлссона.

— Вообще-то мне тоже хочется выплевывать вишневые косточки, — сказал Карлссон. — Раз ты все равно занимаешься уборкой, можешь заодно достать мешочек с вишнями, он висит в домике на потолке.

— Думаешь, я дотянусь до потолка? — спросил Малыш.

— Полезай на верстак, — посоветовал Карлссон.

Малыш так и сделал, а потом Карлссон и сидели на крылечке, ели сушеные вишни и плевали косточки в разные стороны. Косточки с веселым стуком скатывались вниз по крыше.

Начало смеркаться. Мягкие теплые осенние сумерки спускались на все крыши и на все дома. Малыш придвинулся поближе к Карлссону. Было так уютно сидеть на крылечке и выплевывать вишневые косточки. А темнота все сгущалась и сгущалась. Дома внизу совершенно преобразились, стали мрачными и таинственными, а под конец совершенно черными. Казалось, кто-то большими ножницами вырезал их из черной бумаги и только наклеил сверху вместо светящихся окон несколько четырехугольничков из золотой бумаги. Все больше и больше светящихся четырехугольничков появлялось теперь на всей этой черноте, потому что люди начали уже зажигать свет. Малыш попытался сосчитать освещенные окна; сначала их было всего три, затем стало десять, а затем много-премного… Там, за окнами, можно было видеть, как расхаживают в своих комнатах люди, занимаясь разными делами. И можно было без конца задумываться и представлять себе, какие эти люди и почему они живут именно там, а не где-нибудь, в каком-нибудь другом месте.

Но задумывался над этим только Малыш, Карлссон же нисколько не задумывался.

— Должны же они где-нибудь жить, эти несчастные людишки, — сказал Карлссон. — Не у всех же есть домики на крыше. И не все могут быть лучшим в мире Карлссоном.

 

КАРЛССОН РЕТИРУЕТ ФРЁКЕН БОКК

Пока Малыш трудился в гостях у Карлссона, его мама была на приеме у врача. Это отняло гораздо больше времени, чем она рассчитывала, и когда она наконец вернулась домой, Малыш преспокойно сидел у себя в комнате, разглядывая почтовые марки.

— Привет, Малыш! — воскликнула мама. — Ты, как всегда, занят марками?

— Да, — ответил Малыш, и это была чистая правда.

О том, что буквально несколько минут тому назад он был наверху, на крыше, он говорить не стал. Конечно, мама умная и понимает почти все. Но он не был абсолютно уверен в том, что она все правильно поймет, если он скажет: «А я снова побывал на крыше!» Малыш решил вообще ничего не говорить о Карлссоне. По крайней мере, сейчас. И не раньше чем вся семья соберется вместе к обеду. Вот будет великолепный сюрприз за столом! Да и вообще мама почему-то была не очень веселой. Между глаз у нее залегла морщинка, которой обычно там не было. Малыш задумался, почему она появилась.

Потом вернулись домой все остальные и сели обедать. Они сидели вместе за столом — мама и папа, и Буссе, и Беттан, и Малыш и ели голубцы, а Малыш, как обычно, выбирал из капусты мясной фарш, потому что саму капусту терпеть не мог. Он любил только начинку, завернутую в капустные листья. Но у его ног под столом лежал Бимбо и ел все подряд, все что попало. Малыш свернул капустный лист в маленький липкий пакетик и сунул его Бимбо.

— Мама, скажи ему, чтобы он так не делал, — тут же наябедничала Беттан. — А не то Бимбо станет таким же невоспитанным, как Малыш.

— Конечно, конечно, — сказала мама. — Конечно, конечно!

Но казалось, она даже не слышит, что говорит ее дочь.

— Меня, по крайней мере, заставляли есть все, когда я была маленькая, — сказала Беттан.

Малыш показал ей язык:

— Вот как? А незаметно, чтоб это пошло тебе на пользу!

— Внезапно на глазах у мамы выступили слезы.

— Не ссорьтесь, пожалуйста, — попросила она. — Я не в силах это слышать.

И тут же раскрыла тайну, почему она такая невеселая.

— Доктор определил у меня малокровие. «Страшное переутомление», — сказал он. Я должна уехать и отдохнуть… Просто не знаю, что делать!

За столом воцарилась мертвая тишина. Долгое время никто не произносил ни слова. Какая печальная новость! «Мама больна, это, в самом деле, печально», — так думали они все. «И ей надо уехать, а это еще хуже», — думал Малыш.

— Хочу, чтобы каждый день, когда я возвращаюсь из школы, ты стояла бы на кухне в переднике и пекла булочки, — сказал Малыш.

— Ты думаешь только о себе, — строго одернул его Буссе.

Малыш прижался к маме.

— Да, а не то и булочек не поешь, — продолжал Малыш.

Но мама даже не слышала, что он говорил. Она разговаривала с папой:

— Раз так получилось, необходимо найти помощницу по хозяйству.

Папа с мамой были очень расстроены. И за обедом в тот день было вовсе не так уютно, как всегда. Малыш понял: надо что-то сделать, чтобы стало немножко повеселее; а кто, кроме него, может это устроить?

— А сейчас отгадайте веселую загадку, — сказал он. — Отгадайте, кто вернулся к нам обратно?

— Кто?.. О, надеюсь, не Карлссон? — спросила мама. — Неужели на нас свалилось еще и это несчастье?

Малыш с упреком взглянул на нее:

— Я-то думал, что новость веселая и вовсе он не несчастье.

Буссе расхохотался:

— Ну и жизнь теперь пойдет в нашем доме. Мамы не будет, а будет Карлссон, да еще экономка в придачу, которая будет свирепствовать как ей вздумается.

— Не пугай меня, — сказала мама. — Подумать только, если она увидит Карлссона, что тогда?

Папа строго взглянул на Малыша:

— Вообще ничего не «будет». Экономка не должна ни видеть Карлссона, ни даже слышать про него. Обещай нам это, Малыш.

— Карлссон летает куда ему вздумается, — ответил Малыш. — Но я обещаю не рассказывать о нем.

— Ни одной живой душе, — продолжил папа. — И не забывай, о чем мы договорились.

— Ладно, ни одной живой душе не скажу, — обещал Малыш. — Разве что только фрёкен в школе.

Но папа покачал головой:

— Фрёкен ни в коем случае! Абсолютно! Ни при каких условиях!

— Тс-с-с! — прошептал Малыш. — Тогда я и экономке не стану рассказывать. Ведь с ней, наверное, придется еще хуже, чем с Карлссоном.

Мама вздохнула.

— Неизвестно еще, сможем ли мы найти экономку, — сказала она.

Но уже на другой день она поместила объявление в газете. И одна-единственная экономка откликнулась на него. Звали ее фрёкен Бокк. А через несколько часов она пришла, чтобы получить работу. Малыша же угораздило именно в тот самый день схватить воспаление уха, и ему хотелось быть как можно ближе к маме. А лучше всего — сидеть у нее на коленях, хотя он, вообще-то говоря, был уже слишком большой для этого.

— Когда воспаление уха, то можно, — сказал Малыш, залезая к маме на колени.

Тут в дверь и позвонили. Это явилась фрёкен Бокк. Малышу не позволили больше сидеть на коленях у мамы. Но все время, пока фрёкен Бокк находилась у них в доме, он вертелся рядом с маминым стулом, прижимаясь больным ухом к ее руке, и время от времени, когда в ухе особенно стреляло, тихонько стонал.

Малыш надеялся, что фрёкен Бокк будет молодая, и красивая, и добрая, примерно как фрёкен в школе. Но оказалась она пожилой и решительной дамой. Она была высокой и дородной, с несколькими подбородками. А еще у нее были такие злые глаза, что Малыш испугался. Он сразу почувствовал, что она ему не по душе. Это, разумеется, почувствовал и Бимбо, потому что лаял на нее изо всех сил.

— Вот как, здесь есть собака, — сказала фрёкен Бокк.

Мама забеспокоилась.

— Вы не любите собак, фрёкен Бокк? — спросила она.

— Нет, люблю, но только если они хорошо воспитаны.

— Не знаю, так ли уж хорошо воспитан Бимбо, — смущенно заметила мама.

Фрёкен Бокк энергично кивнула головой:

— Но если я решусь пойти к вам в экономки, то у меня щенок будет воспитан хорошо. Мне и прежде приходилось заниматься собаками.

Малыш искренне надеялся, что она не решится пойти к ним в экономки. Как раз в эту минуту у него стрельнуло в ухе, и он не смог удержаться, чтобы не застонать. Правда, совсем немножко.

— Да-да, собаки, которые лают, и малыши, которые хнычут, — сказала, скривив рот, фрёкен Бокк.

Ей, вероятно, казалось, что это шутка, но Малыш счел ее слова не очень-то веселой шуткой и тихонько произнес как бы про себя: «А еще у меня ботинки скрипят».

Услышав эти слова, мама покраснела и поспешно сказала:

— Надеюсь, вы любите детей, фрёкен Бокк, не правда ли?

— Да, только если они хорошо воспитаны, — сказала фрёкен Бокк, вперив взгляд в Малыша.

И мама снова страшно смутилась.

— Не знаю, так ли уж хорошо воспитан Малыш, — пробормотала она.

— Но у меня он будет хорошо воспитан, — сказала фрёкен Бокк. — Подождите немного, мне ведь приходилось заниматься и детьми.

Малышу стало страшно. Ему было так жалко всех детей, которыми занималась прежде фрёкен Бокк. А теперь он и сам станет таким ребенком; не удивительно, что у него был испуганный вид.

Мама тоже, казалось, призадумалась. Погладив Малыша по голове, она сказала:

— Что касается этого ребенка, то здесь гораздо лучше действует приветливость.

— Однако я заметила, что это не всегда помогает, — сказала фрёкен Бокк. — Дети нуждаются также в твердой руке.

Затем фрёкен Бокк решительно высказалась по поводу того, какое жалованье она хотела бы получать, и решительно заявила, что ее следует называть «домоправительницей», а не «экономкой». И с этим вопросом было покончено.

Тут папа как раз вернулся из конторы, и мама представила ему фрёкен Бокк:

— Наша домоправительница, фрёкен Бокк!

— Наша домокозлючка, фрёкен Бокк! — воскликнул Малыш.

Затем он поспешно выскочил в дверь. За ним по пятам, дико лая, мчался Бимбо.

Назавтра мама уехала к бабушке. Все плакали, когда она уезжала, а больше всех — Малыш.

— Не хочу оставаться один с Домокозлючкой! — всхлипывал он.

Но случилось так, как и должно было случиться, ведь Буссе и Беттан после полудня долго еще оставались в школе, а папа не возвращался домой раньше пяти. И ежедневно много-много долгих часов придется Малышу один на один сражаться с Домокозлючкой. Поэтому он и плакал.

Мама поцеловала его.

— Попробуй быть хорошим… Ну ради меня! И ни в коем случае не называй ее Домокозлючкой!

Несчастья начались уже на следующий день, когда Малыш вернулся домой из школы. Ни мамы, ни какао и булочек в кухне не было. Была одна только фрёкен Бокк, и, похоже, она не очень-то обрадовалась при виде Малыша.

— Никаких булочек тебе не будет, — твердо заявила она. — Нечего кусочничать! Булочки только портят аппетит!

Но булочки-то она все-таки испекла. Целое блюдо с булочками стояло на подоконнике перед открытым окном, чтобы булочки остыли.

— Да, но… — начал было Малыш.

— Никаких «но», — строго оборвала его фрёкен Бокк. — И вообще не желаю, чтобы на кухне вертелись всякие малявки. Немедленно ступай в свою комнату и учи уроки. Да не забудь повесить куртку и вымыть руки. А теперь марш отсюда!

Обозленный и голодный, Малыш пошел в свою комнату. Бимбо спал.

Но стоило появиться Малышу, как он ракетой полетел ему навстречу. По крайней мере, хоть одно на свете существо радо было его видеть.

Малыш обхватил щенка руками:

— Тебе она тоже наговорила всяких глупостей? Терпеть ее не могу. «Не забудь повесить куртку и вымыть руки…» — а может, мне надо еще проветрить шкафы и вымыть ноги, а? Я всегда вешаю куртку безо всяких напоминаний. Съела?

Он швырнул куртку в собачью корзинку, и Бимбо тотчас улегся на нее и стал покусывать рукав.

Малыш подошел к окну и выглянул на улицу. Стоя у окна, он думал, какой же он несчастный и как ужасно ему не хватает мамы. Вдруг он увидел картину, которая сильно приободрила его. По другую сторону улицы Карлссон проводил над крышей летные маневры. Он кружил то туда, то сюда между дымовыми трубами и время от времени кувыркался в воздухе.

Малыш усердно замахал ему рукой, и Карлссон, с шумом разрезая воздух, примчался на такой бешеной скорости, что Малышу пришлось отскочить в сторону, когда прямо в окно вломился Карлссон.

— Хейсан-хоппсан, Малыш! — воскликнул Карлссон. — Может, я чем-то тебя обидел? Почему у тебя такой кислый вид? А может, ты болен?

— Не-а, вовсе нет! — ответил Малыш.

И он рассказал Карлссону обо всех своих несчастьях. Мама уехала, а вместо нее в квартире появилась домокозлючка, приставучая, злая и жадная. Булочки и то у нее не допросишься, хотя на окне стоит целое блюдо.

У Карлссона заблестели глаза.

— Повезло тебе! — воскликнул он. — Отгадай, кто самый лучший на свете приручальщик домокозлючек?

Малыш тотчас понял, что это, должно быть, сам Карлссон. Но как может Карлссон укротить фрёкен Бокк, он никак не мог понять.

— Я начну с того, что стану ее ретировать, — сказал Карлссон.

— Ты имеешь в виду «третировать»? — спросил Малыш.

Такие дурацкие замечания Карлссон терпеть не мог.

— Если б я имел в виду «третировать», я бы так и сказал. Ретировать — примерно то же самое, только звучит оно более дьявольски. Неужели ты сам не слышишь?

Повторив это слово, Малыш должен был признать, что Карлссон прав. Ретировать в самом деле звучало как-то дьявольски.

— Думаю, я начну немного ретировать ее булочками, — важно заявил Карлссон. — А ты мне поможешь.

— Как? — спросил Малыш.

— Тебе надо только выйти на кухню и завести разговор с Домокозлючкой.

— Да, но… — засомневался Малыш.

— Никаких «но», — оборвал его Карлссон, — заведи с ней разговор, чтобы ей волей-неволей пришлось бы хотя б на миг отвернуться от булочек.

Карлссон даже закудахтал от смеха. Затем нажал стартовую кнопку на животе, и моторчик затарахтел. Весело кудахча, Карлссон вырулил через окно.

А Малыш бодро отправился на кухню. Теперь, когда в помощниках у него был самый лучший на свете приручальщик домокозлючек, он больше не боялся.

На этот раз фрёкен Бокк обрадовалась ему еще меньше, чем раньше. Дело в том, что она собиралась приятно провести время, попивая кофе и заедая его свежими булочками. Было совершенно очевидно, что кусочничать вредно только детям.

Фрёкен Бокк хмуро посмотрела на Малыша.

— Что тебе надо? — спросила она, и голос ее был таким же злобным, как взгляд.

Малыш задумался. Теперь было самое время начать разговор. Ну и ну! Вот так штука! Что ему сказать?

— Отгадайте, чем я буду заниматься, когда вырасту таким большим, как вы, фрёкен Бокк? — в конце концов спросил он.

В тот же миг за окном раздалось жужжание, и он узнал это жужжание. Но Карлссона он не увидел. Единственное, что он увидел, это толстенькую ручонку, которая вынырнула из окна и схватила одну из булочек, лежавших на блюде. Малыш хихикнул. Фрёкен же Бокк ничего не заметила.

— Ну и что ты будешь делать, когда вырастешь большой? — нетерпеливо спросила она.

Спросила не потому, что ей и в самом деле хотелось это узнать. Ей хотелось только как можно скорее избавиться от Малыша.

— А вот отгадайте! — сказал Малыш.

И тут он снова увидел толстенькую ручонку, промелькнувшую мимо и на лету схватившую булочку. Малыш снова хихикнул. Он пытался остановиться, но не смог. Смех булькал у него в горле, пытаясь вырваться наружу.

Фрёкен Бокк рассерженно посмотрела на него. Она, верно, думала, что он — самый надоедливый мальчишка на свете. И надо же, пристал к ней, как раз когда она собралась спокойно посидеть за чашечкой кофе!

— Отгадайте, чем я буду заниматься, когда вырасту такой большой, как вы, фрёкен Бокк? — сказал он и снова хихикнул. Потому что увидел на этот раз уже две маленьких ручонки, которые сгребли остальные булочки, лежавшие на блюде.

— Нет у меня времени слушать твои глупости, — сказала фрёкен Бокк, — да мне и неинтересно, чем ты будешь заниматься, когда вырастешь большой. Но пока ты еще маленький, ты должен быть вежливым, послушным, учить уроки и сию же минуту исчезнуть из кухни.

— Да, конечно, — сказал Малыш и захихикал так, что был вынужден прислониться к двери. — Но когда я стану большой как вы, фрёкен Бокк, я сяду на диету, чтобы похудеть, уж это точно.

У фрёкен Бокк был такой вид, словно она собиралась на него кинуться. Но в тот же миг за окном послышалось коровье мычание. Фрёкен Бокк быстро обернулась и сразу увидела, что булочки все исчезли.

Фрёкен Бокк взвыла:

— Боже милостивый, где мои булочки?

Она ринулась к окну, думая, что, возможно, увидит, как убегает вор с целой охапкой булочек. Но ведь семья Свантессон жила на пятом этаже, и фрёкен Бокк следовало понимать, что таких длинноногих воров не бывает.

Фрёкен Бокк в совершеннейшем ужасе опустилась на стул.

— Неужели это голуби? — пробормотала она.

— Больше похоже на корову, — сказал Малыш. — Может, за окном сегодня летает какая-нибудь корова, которая любит булочки?

— Не говори глупости, — оборвала его фрёкен Бокк.

Тут Малыш снова услышал, как за окном жужжит Карлссон, и чтобы фрёкен Бокк не обратила на него внимания, запел как можно громче:

Корова на крыльях блестящих К нам в кухню спустилась с небес, Ей булочек хочется тоже, Она их с охотою съест.

Малыш обычно сочинял стишки вместе с мамой и решил, что стишок о корове ему удался. Фрёкен же Бокк была совершенно другого мнения.

— Замолчи со своими глупостями, — крикнула она.

В эту самую минуту у окна что-то звякнуло. Они подскочили от страха. А потом увидели, что это звякнуло. На пустом блюде, откуда исчезли булочки, лежала монетка в пять эре.

Малыш снова захихикал.

— Какая честная корова, — сказал он. — Она платит за булочки.

Фрёкен Бокк побагровела от злости.

— Что за глупые шутки! — заорала она и кинулась к окну. — Должно быть, в квартире над нами кто-то развлекается, воруя булочки и сбрасывая вниз пятиэровые монетки.

— Над нами нет никакой квартиры, — объяснил Малыш. — Мы живем на самом верхнем этаже, под крышей.

Фрёкен Бокк совершенно обезумела.

— Ничего не понимаю! — кричала она. — Абсолютно ничего!

— Да, я это заметил, — сказал Малыш. — Но не расстраивайтесь, не всем же быть сообразительными…

Тут раздался звон пощечины. Фрёкен Бокк, ударив Малыша, заорала:

— Я отучу тебя! Ты у меня не будешь таким бессовестным! — кричала фрёкен Бокк.

— Не-а, пожалуйста, не учите меня, не надо, — попросил ее Малыш. — А не то мама не узнает меня, когда вернется домой.

У Малыша заблестели глаза. Он чуть не заплакал. Никогда в жизни он не получал пощечин, и это ему не понравилось. Он сердито таращил глаза на фрёкен Бокк. Схватив за руку, та толкнула Малыша в его комнату.

— Сиди тут и терзайся угрызениями совести, — сказала она. — Я запру дверь и вытащу ключ, так что ты хоть некоторое время не сможешь таскаться на кухню.

Потом она посмотрела на ручные часы.

— Одного часа, пожалуй, хватит на твое исправление. Я приду в три часа и выпущу тебя. А за это время можешь придумать, что сказать, когда будешь просить прощения.

И фрёкен Бокк ушла. Малыш слышал, как она повернула ключ.

Малыш оказался взаперти, это было неприятно. Он был вне себя от злости на фрёкен Бокк. Но в то же время он и в самом деле чувствовал угрызения совести, потому что вел себя не совсем прилично. Мама, верно, решит, что он раздразнил Домокозлючку и потерял всякий стыд. Да… мама. Он заколебался: не поплакать ли ему хоть немножко.

Но тут он услышал жужжание, и в окно влетел Карлссон.

 

КАРЛССОН ПРИГЛАШАЕТ МАЛЫША НА ПИР И УГОЩАЕТ ЕГО БУЛОЧКАМИ

— Как насчет того, чтобы немножко перекусить? — спросил Карлссон. — Какао и булочки ждут на крылечке… я тебя приглашаю!

Малыш не спускал с него глаз. О, нет никого на свете лучше Карлссона! Малышу захотелось его обнять. Он было попытался это сделать, но Карлссон отпихнул его.

— Только без паники! Ты не в гостях у своей бабушки. Ну, летишь со мной?

— Спрашиваешь! — ответил Малыш. — Хотя вообще-то меня заперли. Вообще-то я все равно что в тюрьме.

— Так считает Домокозлючка, да? — спросил Карлссон. — Пусть она думает так еще некоторое время.

Его глаза засветились, и он, страшно довольный, несколько раз слегка подпрыгнул перед Малышом.

— Знаешь что? Давай играть в такую игру: будто ты сидишь в тюремной камере и так ужасно страдаешь! В тюремщиках у тебя противная Домокозлючка. И тут вдруг является один чертовски храбрый и сильный, и красивый, в меру упитанный герой, и спасает тебя.

— Какой такой герой? — удивился Малыш. Карлссон с укоризной посмотрел на него:

— Попробуй отгадать, если сможешь!

— Ах, вот как, это ты! — воскликнул Малыш. — Тогда, я думаю, ты можешь тут же меня и спасти.

Карлссон ничего не имел против того, чтобы спасти Малыша.

— Потому что он к тому же еще очень быстрый и проворный, этот герой, — заверил Малыша Карлссон. — Быстрый, как ястреб, да-да, правда, и храбрый, и сильный, и красивый, и в меру упитанный… Он является — раз! — и спасает тебя, и он такой храбрый, такой!.. Ой-ой, вот он!

Карлссон крепко обхватил своими ручонками Малыша и быстро и храбро взмыл с ним ввысь. Бимбо залаял, увидев, как Малыш исчезает через окно, но Малыш закричал ему:

— Только без паники! Я скоро вернусь!

Наверху, на крылечке у Карлссона лежали в ряд десять булочек, очень аппетитных на вид.

— Вдобавок еще и заплачено честно за каждую, — сказал Карлссон. — Давай разделим по справедливости, тебе семь и мне семь.

— Так не получится, — поправил его Малыш. — Семь и семь — четырнадцать, а здесь ведь всего десять булочек.

Карлссон поспешно сгреб свои семь булочек в одну небольшую горку.

— Во всяком случае эти мои, — сказал он, прикрыв горку булочек пухлой ручонкой. — Нынче в школах не умеют считать. Но я вовсе не обязан страдать из-за этого. Я сказал, мы возьмем каждый по семь, и это мои.

Малыш кивнул:

— Мне все равно больше трех не съесть. Ну а где у тебя какао?

— Внизу, у Домокозлючки, — ответил Карлссон. — Оттуда мы сейчас и принесем его.

Малыш испуганно посмотрел на него. У него не было ни малейшего желания снова встречаться с фрёкен Бокк и схватить, быть может, еще пару пощечин. Да и как им добраться до баночки с какао? Она ведь стояла не у открытого окна, как блюдо с булочками, а на полочке рядом с плитой, прямо на глазах у фрёкен Бокк.

— Что ты собираешься делать? — спросил Малыш.

Карлссон удовлетворенно закудахтал:

— Да, ясное дело, тебе, такому маленькому глупому мальчишке, этого не понять. Но уж если случайно лучший на свете шутильщик взялся за это дело, можешь быть совершенно спокоен.

— Да, но как… — начал было Малыш.

— Скажи мне, — спросил Карлссон, — ты когда-нибудь обращал внимание на балкончики, которые есть в этом доме, ну, где выколачивают перины?

Конечно, Малыш обращал на них внимание. Мама обычно выколачивала кухонные дорожки у них на балкончике, так удобно расположенном всего на полмарша выше, считая от двери кухни.

— Всего десять шагов от дверей квартиры. Даже такой маленький копуша, как ты, мог бы спокойно пробежать этот марш очень быстро.

Малыш ничего не понял:

— А зачем мне лезть на балкончик, где выбивают перины?

Карлссон вздохнул:

— Неужто тебе надо все разжевать, маленький, глупый ты мальчишка! Ладно, разинь уши и слушай, что я надумал!

— Да, я слушаю! — подтвердил Малыш.

— Так вот, — сказал Карлссон. — Маленький глупый мальчишка приземляется вместе с Карлссоном на балкончике. Затем он опускается на полмарша вниз и долго и упорно звонит в дверь, понятно тебе? Злющая Домокозлючка слышит звонок и твердым шагом идет из кухни, чтобы открыть двери… Значит, на кухне никого нет! Храбрый и в меру упитанный герой влетает между тем в окно и снова пулей вылетает обратно, на этот раз с баночкой какао в руках. Маленький и глупый мальчишка звонит еще раз, чтоб только подразнить Домокозлючку, и мчится обратно на балкончик. Злющая Домокозлючка открывает дверь и, позеленев от злости, видит, что никто не стоит за дверью, протягивая ей букет алых роз. Она рычит и захлопывает дверь. Маленький глупый мальчишка продолжает хихикать на балкончике до тех пор, пока не является в меру упитанный герой и не уносит его на пир с булочками на крыше. Хейсан-хоппсан, Малыш! Отгадай, кто самый лучший на свете шутильщик… А теперь в путь!

Не успел Малыш и глазом моргнуть, как уже сидел на спине у Карлссона и несся с крыши на балкончик, где выбивают перины. Карлссон сделал такую мертвую петлю, что у Малыша засвистело в ушах и защекотало в животе куда хуже, чем во время катания на американских горах в парке Грёна Лунден — Зеленой Роще. Затем все произошло точь-в-точь так, как было задумано. Карлссон с громким жужжанием полетел к кухонному окну, а Малыш, сбежав вниз, начал долго и упорно звонить в дверь. Вскоре за дверью послышались шаги, приближавшиеся к прихожей. Тогда он и вправду захихикал и ринулся обратно на балкончик. Через секунду дверь внизу отворилась, и фрёкен Бокк высунула голову. Малыш мог бы ее увидеть, выгляни он осторожно через стекло балконной двери. Но и так было ясно, что Карлссон говорил правду: злющая Домокозлючка позеленела от злости, когда за дверью никого не оказалось. Громко беседуя сама с собой, она еще долго стояла в дверном проеме, словно ожидая, что тот, кто внезапно позвонил, вынырнет внезапно перед ней. Но тот, кто позвонил, тихонько хихикал на балкончике до тех пор, пока в меру упитанный герой не прилетел за ним и не унес его на пир с булочками у себя на крылечке.

Это был самый лучший из пиров с булочками, на котором довелось побывать Малышу.

— Вот здорово! — сказал он, когда, сидя на крылечке рядом с Карлссон ом, жевал свою булочку, пил какао и разглядывал крыши и башни Стокгольма, блестевшие на солнце. Булочки были вкусные, какао — тоже замечательно вкусное. Он сам сварил его на очаге у Карлссона. Все, что нужно, — и молоко, и какао, и сахар Карлссон захватил с собой из кухни.

— И честно заплатил за всю эту муть. Пять эре лежат на столе, — сказал Карлссон. — Если ты честный, то честный до конца, с этим уж ничего не поделаешь.

— А где ты взял все эти пятиэровики? — поинтересовался Малыш.

— Из кошелька, который на днях нашел на улице, — ответил Карлссон. — Битком набитый пятиэровиками и другими денежками!

— Бедняга тот, кто потерял этот кошелек, — вздохнул Малыш. — Наверно, расстроился.

— Еще бы не расстроиться, — возмутился Карлссон. — Уж если ты шофер такси, то будь любезен, следи как следует за своими вещами!

— Откуда ты знаешь, что он был шофер такси? — спросил Малыш.

— Ха, я видел, как он потерял свой кошелек, — ответил Карлссон. — А то, что он шофер такси, сразу видно. У него герб на фуражке. Дурак я, что ли!

Малыш с укором взглянул на Карлссона. В самом деле, разве можно так поступать с находками, об этом непременно надо сказать Карлссону. Но не стоит говорить об этом именно сейчас… Когда-нибудь в другой раз!

Сейчас ему хотелось сидеть на крылечке, наслаждаясь солнечным светом, и булочками, и какао, и обществом Карлссона.

Карлссон вскоре умял все семь булочек. У Малыша так быстро не получалось. Он пока доедал только вторую. Третья еще лежала рядом с ним на крылечке.

— Ой, до чего же мне хорошо! — сказал Малыш.

Карлссон наклонился и сердито заглянул ему в глаза.

— А вот и неправда. И вовсе тебе не хорошо.

Он положил руку на лоб Малыша:

— Так я и думал! Типичный случай булочковой лихорадки.

Малыш с удивлением взглянул на него:

— А что это такое… булочковая лихорадка?

— А это когда съедаешь слишком много булочек.

— Тогда у тебя, наверно, булочковая лихорадка еще сильнее моей.

— Ты так думаешь? — спросил Карлссон. — Но видишь ли, у меня уже была булочковая лихорадка в три года, а заболеть ею можно только один раз в жизни, точь-в-точь как корью или коклюшем.

Малыш вовсе не чувствовал себя больным и попытался сказать об этом Карлссону. Но Карлссон заставил его лечь на крылечке и стал усердно брызгать ему в лицо какао.

— Это чтобы ты не упал в обморок, — любезно объяснил Малышу Карлссон.

И сгреб себе последнюю булочку Малыша.

— Ни одной булочки больше! Это была бы для тебя верная смерть! Но подумай, какое счастье для несчастной маленькой булочки, что на свете есть я. А не то пришлось бы ей валяться здесь на крылечке в полном одиночестве, — и он стал быстро уплетать булочку.

— Ну вот, она больше не одинока, — сказал Карлссон, удовлетворенно похлопав себя по животу.

— Нет, теперь она — вместе со своими семью товарками — блаженствует в моем животе!

Малыш тоже блаженствовал, да-да. Лежа на крылечке, он ощущал, как ему хорошо, несмотря на булочковую лихорадку. Он был сыт и охотно уступил эту последнюю булочку Карлссону.

Но тут он случайно взглянул на свои часы. Было без нескольких минут три. Малыш засмеялся:

— Скоро явится фрёкен Бокк, чтобы выпустить меня из темницы. О, хотел бы я видеть ее лицо, когда она войдет ко мне в комнату, а меня там — нет!

Карлссон ласково похлопал его по плечу:

— Обращайся со всеми своими даже самыми маленькими желаниями к Карлссону, и он выполнит их все до одного. А сейчас сбегай и принеси мой бинокль. Он висит на четырнадцатом гвозде, считая от диванчика, и довольно высоко. Придется тебе влезть на верстак.

Малыш хихикнул:

— Ладно! Только у меня ведь булочковая лихорадка, разве при такой болезни не надо лежать спокойно?

Карлссон решительно покачал головой:

— Лежать спокойно и хихикать… Думаешь, это помогает от лихорадки? Наоборот, чем больше ты станешь лазать по стенам и крышам, тем скорее выздоровеешь. Об этом можно прочитать в любом медицинском справочнике.

И поскольку Малышу очень хотелось избавиться от своей булочковой лихорадки, он послушно вбежал в домик Карлссона, залез на верстак и снял бинокль, висевший на четырнадцатом гвозде, считая от диванчика. На том же гвозде висела и картина, в одном из углов которой был изображен маленький красный петушок. Карлссон сам нарисовал его. Малыш сразу вспомнил, что Карлссон — лучший в мире рисовальщик петухов. А здесь он создал «Портрет ужасно одинокого маленького красного петушка» — так было написано на картине. И правда, этот петух был самым одиноким, самым маленьким и самым красным из всех петухов, которых Малышу довелось видеть в своей жизни. Но у Малыша не было времени смотреть на него дольше. Было уже почти три часа, и он страшно торопился.

Когда Малыш явился с биноклем, Карлссон ждал его, уже готовый к полету. И не успел Малыш вякнуть хотя бы слово, как Карлссон с громким жужжанием уже пересек вместе с ним улицу и приземлился на крыше дома, расположенного прямо напротив.

И тогда Малыш понял:

— Ой, какая удобная наблюдательная вышка, если есть бинокль и если хотят заглянуть в мою комнату!

— Бинокль есть, и заглянуть хотят! — подтвердил Карлссон, приставив к глазам бинокль.

Затем Малышу тоже дали бинокль, и он так отчетливо увидел свою комнату, словно сам в ней находился. Там спал в корзинке Бимбо, там стояла кровать Малыша, его стол с учебниками, там висели на стене часы. И вот они пробили три часа. Но фрёкен Бокк не показывалась.

— Без паники! Только без паники! — воскликнул Карлссон. — Она уже на подходе, потому что я чувствую, как мурашки бегают у меня по спине, а кожа стала просто гусиная!

Вырвав бинокль из рук Малыша, он приставил его к глазам.

— Ну, что я сказал? Наконец-то открывается дверь и входит эта милая и симпатичная тетенька — ничуть не хуже предводительницы людоедов. — Он просто зашелся от смеха. — Ну к ну! Как она вытаращила глаза! Где же Малыш? Подумать только! Что, если он вывалился из окна?

Так, видно, подумала и фрёкен Бокк, потому что в жутком испуге ринулась к окну. Малышу стало по-настоящему жаль ее. Высунувшись из окна, она посмотрела на улицу, словно ожидая увидеть там Малыша.

— Нет, его там нет, — сказал Карлссон. — Какая неприятность!

Явно успокоившись, фрёкен Бокк отошла от окна и снова стала искать Малыша.

— Теперь она ищет тебя, — комментировал Карлссон. — Ищет в кровати… и под столом… и под кроватью, хо-хо-ага-ага… подожди-ка, теперь она идет к шкафу; она, верно, думает, что ты лежишь там и, скорчившись, ревешь.

Карлссон снова зашелся от смеха.

— Теперь самое время подшутить над ней, — сказал он.

— А как? — поинтересовался Малыш.

— А вот как, — сказал Карлссон. И не успел Малыш вякнуть хотя бы слово, как Карлссон с громким жужжанием уже пересек вместе с ним улицу и швырнул Малыша в окно его комнаты.

— Хейсан-хоппсан! Малыш, будь поласковее с Домокозлючкой, — заботливо посоветовал ему Карлссон.

И улетел прочь.

Малыш не думал, что это самый лучший способ шутить. Но ему нужно было сделать все, что в его силах, чтобы подыграть Карлссону. Поэтому он тихо и спокойно подкрался к своему столу, сел на стул и открыл учебник арифметики. Он слышал, как фрёкен Бокк роется в шкафу. И нетерпеливо ждал, когда она вылезет оттуда. И она вылезла. И первое, что увидела, был Малыш. Она прислонилась к дверце шкафа и молча застыла, не спуская с него глаз. Затем несколько раз моргнула, словно проверяя, не изменяет ли ей зрение.

— Господи Боже мой! Где ты прятался? — под конец спросила она.

Малыш с невинным видом поднял глаза от учебника:

— А я вовсе не прятался. Я сижу тут и решаю свои задачки. Я ведь не знал, что вы, фрёкен Бокк, любите играть в прятки. Пожалуйста… полезайте снова в шкаф… а я вас охотно поищу.

Фрёкен Бокк не ответила ни слова. Она молча стояла и думала.

— Уж не заболеваю ли я, на самом деле? — пробормотала она. — В этом доме творится что-то несусветное.

И вот тут-то Малыш услышал, как кто-то закрывает дверь снаружи. Малыш хихикнул. Лучший на свете приручатель домокозлючек наверняка влетел в открытое окно кухни, чтобы показать Домокозлючке, каково сидеть взаперти.

Фрёкен Бокк ничего не заметила. Она только стояла с задумчивым видом. А под конец сказала:

— Чудеса! Ну ладно, иди поиграй, пока я готовлю обед.

— Спасибо, вы очень любезны, — сказал Малыш. — Так мне больше не надо сидеть взаперти?

— Да, не надо, — ответила фрёкен Бокк и подошла к двери. Взявшись за ручку, она нажала на нее сначала один раз, потом другой. Но дверь не желала открываться. Тогда она налегла на дверь всей своей тяжестью. Но это не помогло. Дверь не поддавалась. Фрёкен Бокк взвыла.

— Кто закрыл дверь? — орала она.

— Вероятно, это сделали вы, фрёкен Бокк, — ответил Малыш.

Фрёкен Бокк фыркнула:

— Болтовня! Как можно запереть дверь снаружи, когда я в комнате?

— Не знаю, — сказал Малыш.

— Может, это Буссе или Беттан, — предположила фрёкен Бокк.

— Не-а, они еще в школе, — заверил ее Малыш.

Тут фрёкен Бокк тяжело плюхнулась на стул.

— Знаешь, что я думаю, — сказала она. — Я думаю, что здесь в доме обитает привидение.

Малыш кивнул головой. О, как прекрасно, что фрёкен Бокк думает, будто Карлссон — привидение. Может, тогда она уберется от них. Ведь не захочет же она оставаться в доме, где водятся привидения!

— Вы боитесь привидений, фрёкен Бокк? — спросил Малыш.

— Вовсе нет, — ответила фрёкен Бокк. — Я их обожаю! Подумать только! Теперь я, может, попаду на экран телевизора! Знаешь, у них на телевидении есть целая серия передач о людях, которые встречались с привидениями и рассказывают об этих встречах. Ну, а рассказа о том, что мне довелось пережить здесь за один-единственный день, хватит на десять телепрограмм.

У фрёкен Бокк был вполне довольный вид.

— Можешь мне поверить, это приведет в ярость мою сестру Фриду. Ведь Фрида уже выступала по телевидению и рассказала обо всех привидениях, которых она видела, а также обо всех таинственных голосах, которые ей доводилось слышать, и еще неизвестно о чем. Но теперь я основательно собью с нее спесь.

— А что, фрёкен Бокк, вы слышали голоса каких-либо привидений? — полюбопытствовал Малыш.

— Да разве ты не помнишь, как недавно, когда исчезли булочки, мычали под окном? Я попытаюсь воспроизвести это мычание на телевидении, чтобы люди знали, как оно звучит.

И она замычала так, что Малыш даже подпрыгнул на стуле.

— Вот примерно так, — сказала довольная фрёкен Бокк.

За окном послышалось еще более громкое мычание, и домоправительница побледнела.

— Оно отвечает мне, — прошептала она. — Привидение отвечает мне. Я скажу об этом на телевидении. Боже мой, как разозлится Фрида!

И она рассказала Малышу, как хвастала на телевидении Фрида всеми своими историями о привидениях.

— Послушать ее, так весь Васастан так и кишит привидениями, и большинство, разумеется, обосновалось в нашей квартире, хотя их никогда не бывает в моей комнате, а только в комнате Фриды. Подумать только, однажды вечером там появилась рука какого-то привидения и написала на стене предостережение для Фриды! Уж ей-то оно, право, было необходимо, — сказала фрёкен Бокк.

— Какое же предостережение? — спросил Малыш.

Фрёкен Бокк немного подумала:

— Да, как же это было… вот что там было написано: «Берегись! Отведенный тебе срок жизни безгранично краток. Будь серьезнее».

У Малыша был такой вид, будто он ничего не понял из ее слов, да он и в самом деле ничего не понял, так что фрёкен Бокк пришлось ему объяснить:

— Это было предостережение Фриде о том, что ей следует измениться и начать вести более достойный образ жизни.

— И она послушалась? — спросил Малыш.

Фрёкен Бокк фыркнула:

— Ну, этого я, конечно, не думаю. Хвастается она по-прежнему, воображает, будто она этакая телезвезда, хотя и была-то на телевидении всего один раз. Зато теперь я знаю, кто сумеет сбить с нее спесь.

Фрёкен Бокк потирала руки от удовольствия: она наконец-то собьет с Фриды спесь, и ей было совершенно безразлично, что она сидела взаперти вместе с Малышом. Она сидела очень довольная, сравнивая истории о привидениях, рассказанные сестрой, со своими собственными до тех пор, пока Буссе не вернулся домой из школы.

Тут Малыш закричал:

— Иди сюда и открой дверь! Я заперт вместе с Домоко… с фрёкен Бокк.

Буссе открыл дверь и очень удивился.

— Кто это, Господи Боже мой, вас запер? — спросил он.

— Когда-нибудь услышишь об этом по телевидению, — с таинственным видом сказала фрёкен Бокк.

Она заторопилась готовить обед и, широко шагая, промаршировала на кухню. И тут же раздался громкий крик.

Малыш помчался на кухню.

Фрёкен Бокк сидела на стуле еще бледнее прежнего и молча показывала пальцем на стену.

Оказывается, не только Фрида получила предостережение, написанное рукой привидения. Его получила и фрёкен Бокк. Оно было написано большими неровными буквами и видно издалека.

«Берегись! В твоих бессовестно дорогих булочках — очень мало корицы!»

 

КАРЛССОН И ТЕЛЕВИЗИОННЫЙ ЯЩИК

Папа вернулся домой к обеду и принес печальную новость:

— Бедные дети, похоже, скоро вам придется остаться на несколько дней совсем одним. Мне совершенно неожиданно придется лететь по делам в Лондон. Как бы чего не случилось! Сможете ли вы управиться без меня?

— Ясное дело, сможем, — ответил Малыш. — Только не суйся под пропеллер.

Папа рассмеялся:

— Я думал вовсе не о себе, а о том, как вы справитесь дома без мамы и без меня.

Буссе и Беттан считали, что все будет прекрасно.

— А это даже здорово — хоть какое-то время пожить без родителей, — сказала Беттан.

— Да, но подумайте о Малыше, — напомнил папа.

Беттан нежно потрепала белобрысую макушку брата.

— Я буду ему вместо мамы, — пообещала она.

Папа не очень-то поверил этому, да и Малыш тоже.

— Тебя ведь вечно нет дома, бегаешь со своими кавалерами, особенно когда больше всего нужна, — пробормотал Малыш.

Буссе попытался его утешить:

— Но зато у тебя есть я.

— Да, ты у меня есть — на Эстермальмском стадионе, — произнес Малыш.

Буссе расхохотался:

— Значит, остается одна Домокозлючка. Она не бегает с кавалерами и не играет в футбол.

— Не-а, а жаль, — сказал Малыш.

Он сидел, пытаясь прочувствовать, как ему не нравится фрёкен Бокк. Но тут он заметил нечто странное — больше он на нее не злился. Ну просто ни капельки! Малыш очень удивился. Как это случилось? Неужто достаточно посидеть вместе с человеком пару часов, чтобы научиться выносить его? Нельзя сказать, что он внезапно полюбил фрёкен Бокк, — до этого далеко, но все же стал относиться к ней немножко лучше. Бедняга, ведь ей приходится жить вместе с этой Фридой! Малыш-то хорошо знал, что такое иметь надоедливую сестру. А Беттан все-таки не хвасталась по телевидению привидениями, как Фрида.

— Я не хочу, чтобы вы оставались по ночам одни, — сказал папа. — Думаю, лучше всего спросить фрёкен Бокк, не захочет ли она пожить здесь, пока я в отъезде.

— Неужели мне придется быть с ней в одной квартире не только днем, но и ночью? — огорчился Малыш.

Но в глубине души он чувствовал, как хорошо, если кто-то будет заботиться о них, пусть даже если это всего-навсего Домокозлючка.

А фрёкен Бокк более чем охотно согласилась прийти и жить с детьми. Оставшись наедине с Малышом, она объяснила почему.

— Понимаешь, по ночам привидения являются чаще. И я соберу такой материал для телевизионной программы, что Фрида свалится со стула, когда увидит меня на экране.

Малыш забеспокоился. А что, если фрёкен Бокк, пока папа отсутствует, начнет таскать к ним в дом толпы телевизионщиков! А ведь кого-нибудь из них угораздит увидеть Карлссона. Ой, тогда он наверняка попадет на телеэкран, это уж точно; хотя какое он привидение! Он всего-навсего Карлссон. А тогда — конец покою и миру в доме, чего так боялись мама с папой. Малыш понял, что необходимо предупредить Карлссона и просить его быть осторожней.

Ему удалось это сделать только на следующий день вечером, когда он остался дома один. Папа улетел в Лондон, Буссе и Беттан разбежались, а фрёкен Бокк решила прогуляться к себе домой на улицу Фрейгатан, чтобы спросить у Фриды, не являлись ли ей снова какие-нибудь привидения.

— Я скоро вернусь, — сказала она Малышу, перед тем как уйти. — А если явятся какие-нибудь привидения, попроси их подождать меня, ха-ха-ха!

Фрёкен Бокк редко шутила и почти никогда не смеялась.

Когда же это иной раз случалось, то все благодарили судьбу, что это случалось не часто. Но в эту минуту домоправительница была как раз очень оживлена. Малыш еще долго слышал, как она смеялась, даже на самых нижних ступеньках лестницы.

Вскоре после ее ухода в окно влетел Карлссон.

— Хейсан-хоппсан, Малыш! Чем будем заниматься? — поинтересовался он. — Нет ли у тебя какой-нибудь паровой машины, которую можно взорвать, или же какой-нибудь домокозлючки, которую можно ретировать? Все, что угодно, только чтоб было весело, а не то я так не играю.

— Мы можем посмотреть телек! — предложил Малыш.

Подумать только, оказалось, что Карлссон не имел ни малейшего понятия о телевидении! Ни разу в жизни он не видел телевизора! Малыш повел его в гостиную и с гордостью показал ему прекрасный телевизор марки «23».

— Смотри!

— Это еще что за ящик? — спросил Карлссон.

— Никакой это не ящик, а телевизор, — объяснил Малыш.

— А что держат в таких ящиках? — спросил Карлссон. — Может, булочки?

Малыш расхохотался:

— Не совсем! Сейчас увидишь, что это такое.

Малыш включил аппарат, и вдруг, откуда ни возьмись, на экране появился незнакомый дяденька и стал рассказывать о том, какая погода будет на крайнем севере Норланда.

Глаза Карлссона стали круглыми от удивления.

— Как вам удалось сунуть его в этот ящик?

Малыш расхохотался во все горло.

— Ну, а ты как думаешь? Он залез туда, когда был совсем маленьким, понятно?

— А зачем он вам? — захотел узнать Карлссон.

— Ты что, не понимаешь? Ведь я шучу! — воскликнул Малыш. — Он вовсе не залезал туда, когда был маленьким, и вовсе он нам не нужен. Он просто там, понятно тебе, и рассказывает о том, какая будет завтра погода. Потому что он такой вот предсказывальщик погоды, ну ты знаешь…

Карлссон возмущенно фыркнул:

— И у вас есть специальный дядька, засунутый в ящик, чтобы болтать о том, какая погода будет завтра… Вот это да! Сами увидите! Лучше меня спросите… будет гром и молния, и дождь, и град, и буря, и землетрясение… Ну как, доволен?

— Завтра на Норландском побережье ожидается буря и дождь, — произнес предсказывальщик погоды на экране телевизора.

Карлссон восхищенно расхохотался:

— Ну, что я говорил… Буря и дождь!

Подойдя к самому телевизору, он прижался носом к носу предсказывальщика погоды.

— А еще землетрясение, что же ты забыл! Бедные жители Норланда! Какая ужасная погода их ожидает! Но они должны радоваться, что их вообще ожидает какая ни на есть погода! Подумать только, а если б они остались вообще безо всякой погоды!

И он дружески шлепнул дяденьку на экране телевизора.

— Какой милый дядька, — сказал он. — Куда меньше меня ростом. Мне это нравится.

Потом он встал на колени и осмотрел аппарат снизу.

— Интересно, с какой стороны он туда влез?

Малыш попытался объяснить ему, что это вовсе не живой человек, а просто картинка на экране, но тут Карлссон чуть не рассердился:

— Можешь заливать кому-нибудь другому, дурашка! Ведь он же шевелится! Ну, а погода на крайнем севере Норланда… разве станут мертвые болтать об этом, а?

Малыш не очень много знал о телевидении, но изо всех сил старался объяснить все, что мог, Карлссону. И еще он хотел воспользоваться случаем и предупредить Карлссона о грозящей ему опасности.

— Ты не поверишь, но фрёкен Бокк очень хочет попасть в телевизор, — начал было он, но Карлссон тут же дико расхохотался:

— Домокозлючка в таком маленьком ящике! Эта огромная туша? Да ей надо сделаться в четыре раза меньше, чтобы попасть туда!

Малыш вздохнул. Карлссон, видно, так ничего и не понял. Малышу пришлось снова объяснять все с самого начала. Это казалось безнадежным, но в конце концов ему все же удалось объяснить Карлссону, как удивительно работает этот аппарат. Фрёкен Бокк вовсе не нужно самой залезать в телевизионный ящик; она может тихо и спокойно сидеть на расстоянии многих-многих миль от него, и все же ее увидят, живую и здоровую, на экране телевизора, заверил Карлссона Малыш.

— Живую и здоровую Домокозлючку… О! Какой ужас! — сказал Карлссон. — Лучше выкинь этот ящик и поменяй его на другой, с булочками. Они нам пригодятся.

Как раз в эту минуту на экране появилась красивая дикторша. Она так дружелюбно улыбалась, что Карлссон не мог оторвать от нее глаз.

— Хотя само собой, — сказал он, — эти булочки должны быть очень вкусные. Сразу даже не угадаешь, что в этом ящике всего гораздо больше, чем может показаться с первого взгляда.

Дикторша по-прежнему улыбалась Карлссону, а Карлссон, подталкивая в бок Малыша, улыбался ей в ответ.

— Нет, ты только взгляни на эту маленькую фифочку. Я ей нравлюсь… да, ведь она видит, что я — красивый, весь такой умный и в меру упитанный мужчина в цвете лет.

Внезапно дикторша исчезла. Вместо нее на экране появилось двое серьезных некрасивых мужчин, которые только и делали, что болтали и болтали без конца. Карлссону это не понравилось. Он начал вертеть и крутить все колесики подряд и нажимать на все кнопки, какие только были.

— Не надо, не делай этого, — попросил Малыш.

— Нет, надо, — возразил ему Карлссон, — потому что я хочу выкрутить обратно ту маленькую фифочку.

Он бешено вертел колесики и нажимал кнопки, но дикторша так и не появилась. Зато некрасивые господа стали еще уродливее. Ноги у них стали маленькими-премаленькими, а лбы — очень высокими. Это было единственное, чего добился Карлссон и что его очень рассмешило. Потом он долго забавлялся, то включая, то выключая телевизор.

— Дядьки появляются и исчезают, когда я этого хочу, — сказал довольный Карлссон.

Двое мужчин все болтали и болтали без конца, как только Карлссон предоставлял им такую возможность.

— Я, со своей стороны, полагаю… — говорил один.

— Какое мне дело до того, что ты полагаешь, — сказал Карлссон. — Отправляйся-ка домой и ложись спать!

Он, громко щелкнув, выключил аппарат и восторженно засмеялся:

— Подумать только, как взбесился этот дядька, когда ему не позволили сказать, что он полагает со своей стороны!

Карлссону уже надоел телевизор, ему хотелось чего-нибудь новенького и веселого.

— А где же Домокозлючка? Подавай ее сюда, чтоб я мог ее фигурить.

— А как это?.. — с тревогой спросил Малыш.

— Существует, — важно ответил Карлссон, — три способа укрощения домокозлючек: ретировать или фирюлить, или фигурить. Вообще это все одно и то же, но фирюлить, что значит озорничать, больше похоже на рукопашный бой.

Малыш еще больше встревожился. Подумать только! Если Карлссон вступит в рукопашный бой с фрёкен Бокк, она тут же его увидит, а этого ни в коем случае допускать нельзя. Как это ни трудно, но придется Малышу, пока мама и папа в отъезде, его стеречь. Придется как-то запугать Карлссона, чтобы у него самого хватило ума держаться подальше от фрёкен Бокк. Поразмыслив немного, Малыш лукаво спросил:

— А ты, Карлссон, не хотел бы попасть в телевизор?

Карлссон энергично потряс головой:

— В этот ящик? Я? Никогда — покуда я здоров и могу защищаться.

Но потом лицо его приняло несколько задумчивое выражение.

— Хотя, пожалуй, если бы вместе со мной там оказалась и эта маленькая фифочка!

Малыш решительно заявил, что Карлссон даже мечтать об этом не может. Мол, если он и попадет в телевизор, то только вместе с фрёкен Бокк.

Карлссон аж подпрыгнул.

— Домокозлючка и я в одном ящике… ой, ой! Если на крайнем севере, в Норланде, еще не было землетрясения, то оно непременно будет, заруби себе на носу! Как тебе могла прийти в голову такая нелепица?

Тогда Малыш рассказал ему все, что знал о телевизионной программе, посвященной привидениям, в которой собиралась участвовать фрёкен Бокк, да так, чтоб Фрида от зависти свалилась со стула.

— Разве Домокозлючка видела какое-то привидение? — удивился Карлссон.

— Нет, не видела, — ответил Малыш. — Но слышала, как одно из них мычало под окном. Она думает, что ты и есть привидение.

И Малыш обстоятельно объяснил Карлссону, как связаны между собой Фрида, Домокозлючка, сам Карлссон и телевидение. Но если он думал, что это запугает Карлссона, то жестоко ошибся. Хлопнув себя по коленке, Карлссон заскулил от восторга, а наскулившись до одури, стукнул Малыша по спине:

— Береги Домокозлючку! Она — лучшее украшение вашего дома! Пожалуйста, береги ее! Уж теперь-то мы повеселимся вволю!

— А как? — робко спросил Малыш.

— Слушайте! Слушайте! — орал Карлссон. — Теперь не только Фрида свалится со стула! Нет, теперь держитесь и вы все — домокозлючки и дядьки в телевизоре, — вы увидите, кто примчится на всех парах!

Малыш еще больше забеспокоился:

— Кто примчится на всех парах?

— Маленькое привидение из Васастана! Ха-ха! — закричал в ответ Карлссон. — Слушайте! Слушайте!

Малыш перестал спорить. Ведь он предупреждал Карлссона и пытался сделать так, как хотели мама с папой. Ну что ж! Пусть будет так, как хочет Карлссон. Потому что в любом случае этим все кончается. Пусть проказничает, играет в привидение и фирюлит; он, Малыш, и не думает ему больше мешать. И когда он наконец решился на это, то понял, что теперь уж они повеселятся как следует! Он вспомнил, что Карлссон уже был однажды привидением и насмерть испугал воров, которые хотели украсть все мамины деньги на хозяйство и столовое серебро. Карлссон тоже не забыл эту историю.

— Помнишь, как мы однажды повеселились? — спросил он.

— А вообще-то, где одежда, которую я надевал, когда был привидением?

Малышу пришлось признаться, что мама отобрала ее. Она очень рассердилась в тот раз из-за простыни, которую испортил Карлссон. Но потом залатала дырку и снова превратила одежду привидения в обыкновенную простыню.

Услышав об этом, Карлссон негодующе хмыкнул:

— Ничего не могут оставить в покое!

Он сел на стул и надулся.

— Если так будет продолжаться, я больше не играю. Можете сами подыскивать себе привидения, какие хотите.

Но тотчас же, вскочив со стула, подбежал к бельевому шкафу и отворил дверцу:

— К счастью, здесь еще много простыней!

Он рванул к себе одну из самых лучших и тонких маминых простынок, но тут к нему с криком ринулся Малыш:

— Нет, только не эту! Оставь ее… здесь есть старые ненужные простыни, они, наверно, подойдут.

Карлссон был явно недоволен.

— Старые простыни! А я-то думал, что маленькое привидение из Васастана достойно носить хотя бы красивую воскресную одежду. Хотя понятно, дом-то у вас — небогатый… давай сюда это тряпье!

И Малыш, порывшись в шкафу, выудил оттуда несколько рваных простыней, которые подал Карлссону.

— Если ты сошьешь их, то может получиться неплохая одежда для привидения, — сказал он.

Карлссон угрюмо стоял, держа в руках простыни.

— Если я их сошью! Ты, очевидно, думаешь: если ты их сошьешь! Давай полетим ко мне, чтобы Домокозлючка не ворвалась к нам, пока ты будешь сметывать простыни.

После этого Малыш целый час сидел на крыше у Карлссона и шил одежду для привидения. В школе на уроках труда он научился вышивать вперед иголкой, назад иголкой и крестом. Но никто не учил его сшивать из двух рваных простыней одежду для привидения. Ему пришлось самому придумывать, как это сделать. Он было попробовал просить Карлссона помочь ему.

— Мог хотя бы скроить свою одежду, — предложил Малыш.

Но Карлссон покачал головой:

— Уж если б я и стал кроить, то только раскроил бы голову твоей маме. Вот ей бы я раскроил ее охотно. Видите ли, ей очень нужна одежда привидения! Это будет только справедливо, если ты сошьешь мне новую. Давай работай, и нечего хныкать!

Кроме того, Карлссон добавил, что у него вообще нет времени шить, мол, ему необходимо нарисовать картину, и притом — немедленно.

— Понимаешь, это надо делать срочно, если к тебе является вдохновение, а ко мне оно явилось буквально сию минуту. «Плюх» — послышалось вдруг; это ко мне явилось вдохновение.

Малыш не знал, что за штука такая — вдохновение. Но Карлссон объяснил ему: это вроде болезни, которая нападает на всех рисовальщиков картин. И после этого им хочется только рисовать, рисовать и рисовать, а не шить одежду для привидений.

И Малыш, примостившись на верстаке, сидел там скрестив ноги, как настоящий портной, и шил. Сам же Карлссон, забравшись в угол у очага, рисовал картину. За окном уже стемнело, но в домике Карлссона было светло и уютно; горела керосиновая лампа, в очаге мерцал огонь.

— Надеюсь, ты был прилежным и внимательным на уроках труда, — сказал Карлссон. — Потому что я хочу, чтоб одежда привидения была нарядной. Мне бы пришлись по душе фестончики вокруг шеи, а может, и вышивка зигзагом.

Малыш не ответил. Он все шил и шил, дрова потрескивали, а Карлссон рисовал.

— А что ты все-таки рисуешь? — спросил Малыш.

— А вот увидишь, когда картина будет готова, — сказал Карлссон.

Под конец Малыш кое-как сшил одежду для привидения, которая, как ему казалось, подойдет Карлссону. Карлссон примерил ее и остался очень доволен. Он сделал несколько кругов по комнате, чтобы предстать во всей красе.

Малыш задрожал от страха. Ему показалось, что у Карлссона жуткий вид, как у настоящего призрака. Бедная фрёкен Бокк, ей ведь так хотелось, чтобы в доме поселились привидения, и вот, пожалуйста, теперь у нее появилось, по крайней мере, одно, но зато такое, что может испугать кого угодно.

— Пусть теперь Домокозлючка посылает за дядьками с телевидения! — орал Карлссон. — Потому что скоро прилетит Маленькое привидение из Васастана, моторизованное, дикое и прекрасное, и ужасно-ужасно опасное.

Карлссон летал по комнате, удовлетворенно посмеиваясь. Картина его уже совершенно не интересовала. Малыш подошел к ней поближе, посмотреть, что нарисовал Карлссон.

«Портрет моих кроликов», — было написано внизу, у самой рамки. Но нарисовал Карлссон какую-то маленькую рыжую зверюшку, напоминавшую больше всего лису.

— А разве это не лиса? — спросил Малыш.

Карлссон подлетел к нему и приземлился рядом. Склонив голову набок, он посмотрел на портрет:

— Да, ясное дело, это лиса. Точно, это лиса, нарисованная лучшим на свете рисовальщиком лисиц.

— Да, но там написано «Портрет моих кроликов»… — сказал Малыш. — Где же тогда кролики?

— А они в брюхе у лисы, — ответил Карлссон.

 

КАРЛССОН МАСТЕРИТ ТЕЛЕФОН

Когда на следующее утро Буссе и Беттан проснулись, они увидели, что на теле у них выступила какая-то странная сыпь.

— Скарлатина, — изрекла, посмотрев на них, фрёкен Бокк.

То же самое сказал врач, которого она вызвала:

— Скарлатина! Немедленно отправить их в эпидемическую больницу!

И, указав на Малыша, добавил:

— А этого временно изолировать!

Малыш заплакал. Он не хотел, чтоб его изолировали. Он даже не знал, что такое — «изолировать», но звучало это препротивно.

— Чепуха! — заявил Буссе после ухода врача. — Это значит, тебе всего-навсего не надо ходить в школу и встречаться с другими детьми, чтобы их не заразить.

Беттан лежала со слезами на глазах.

— Бедный Малыш! — сказала она. — Ты останешься совсем один! Надо позвонить маме.

Но фрёкен Бокк и слышать о том не желала.

— Ни в коем случае. Фру Свантессон необходимы отдых и покой. Вспомните, она тоже больна. Я пригляжу за ним хорошенько!

Она кивнула Малышу, который, весь зареванный, стоял рядом с кроватью Беттан.

А потом времени для разговоров уже не было, потому что приехала «скорая помощь» и забрала Буссе и Беттан. Малыш плакал. Хотя иногда он и злился на своих брата и сестру, но все-таки очень их любил и страшно переживал, что им надо ехать в больницу.

— Привет, Малыш! — сказал Буссе, когда санитары уносили его из дома.

— До свидания, любимый мой крошка, не огорчайся. Мы, наверно, скоро вернемся домой! — пообещала Малышу Беттан.

Малыш рыдал:

— Ты так думаешь! А если вы умрете?

Фрёкен Бокк ругала его потом за эти слова… Как можно быть таким глупым и думать, что от скарлатины умирают!

Тогда Малыш пошел в свою комнату. Там у него был Бимбо, и он взял его на руки.

— Теперь у меня остался только ты, — сказал Малыш, обнимая Бимбо. — И еще, конечно, Карлссон.

Бимбо, вероятно, понял, что Малыш расстроен. Он лизнул его в лицо, словно хотел сказать: «Да, правда, я у тебя… И еще Карлссон!»

Малыш долго сидел в комнате. И хотя он как раз ужасно тосковал без мамы, все же чувствовал, как чудесно, что на свете есть Бимбо. Он вспомнил, что обещал писать маме, и решил сделать это сейчас же, не откладывая.

«Дорогая мама! — написал он. — Пахоже наша семья аканчательно розваливается у Буссе и Беттан скалатина и они в больнице а меня велели изолировать. Эта не болно. Но я навернно тоже забалею скалатиной а папа в Лондоне если он еще жив хотя я не слышал что он бальной но он наверно бальной раз все остальные бальны. Я скутчаю по тебе как ты вобще поживаешь ты очень бальна? Тут кое что случилось с Карлссоном, о чем я хотел поговорить но я не стану потому что ты тогда только расстроишься а тебе нужен отдых и покой говорит Домокозлючка она не бальна и Карлссон тоже хотя с ними это наверно скоро случится. До свидания милая мамочка, отдыхай покойся с миром!»

— Больше я писать не буду, — сказал Малыш щенку, — не хочу пугать ее.

Потом он подошел к окну и позвонил Карлссону. Да, он в самом деле позвонил ему. Ведь вчера вечером Карлссон сделал нечто очень хитроумное. Он провел телефон между своим домиком на крыше и комнатой Малыша этажом ниже.

— Привидению нельзя прилетать и появляться на авось в доме, — сказал Карлссон. — Но теперь Карлссон провел самый лучший на свете телефон. Так что ты можешь позвонить и заказать привидение как раз на то время, когда Домокозлючка сидит на каком-нибудь подходящем месте и, глядя в ночь, высматривает меня, маленького и ужасно опасного!

Устройство состояло из коровьего колокольчика — колокольчика, который носят коровы, — надежно прикрепленного к коньку крыши Карлссона, и шнура, протянутого от коровьего колокольчика к окну Малыша.

— Ты дергаешь за шнур, — инструктировал Малыша Карлссон, — наверху у меня звонит колокольчик, и — хлоп! — Маленькое привидение из Васастана мигом уже тут как тут, а Домокозлючка грохается в обморок. Верно, здорово?

Малышу тоже показалось, что это здорово. И не только из-за всей этой чертовщины с привидениями. Раньше ему приходилось сидеть и ждать, ждать без конца, когда Карлссон соблаговолит навестить его. А теперь он мог позвонить ему, когда нужно было с ним поговорить. И вот как раз в эту минуту Малыш почувствовал, что ему просто необходимо поговорить с Карлссоном. Он стал изо всех сил дергать шнур и тут же услыхал, как наверху на крыше без конца звонит и звонит колокольчик. А вскоре услышал и жужжание моторчика; но у Карлссона, влетевшего в окошко, был хмурый и сонный вид.

— Ты что же думаешь, это будильник? — брюзгливо проворчал он.

— Ах, прости меня, — извинился Малыш, — а ты спал?

— Тебе надо было спросить об этом, прежде чем будить меня. Сам-то ты вечно спишь как сурок, и тебе невдомек, каково таким беднягам, как я, которые почти никогда не смыкают глаз. И уж когда удается спокойно заснуть, о, тогда друзья должны, затаив дыхание, оберегать твой покой, а не трезвонить в колокола, как на пожар.

— Разве ты плохо спишь? — спросил Малыш.

Карлссон угрюмо кивнул в ответ:

— Да, представь себе, плохо.

Малыш огорчился:

— Как мне жаль тебя… у тебя в самом деле такой скверный сон?

— Прескверный, — ответил Карлссон. — Вообще-то по ночам я сплю, как камень, и по утрам тоже. Хуже всего после обеда; тогда я только лежу и ворочаюсь с бока на бок.

Он молча постоял, печалясь о своей бессоннице, но уже через минуту встрепенулся и живо огляделся по сторонам.

— Если б я получил хоть какой-нибудь маленький подарок, я, быть может, не стал бы так сильно расстраиваться из-за того, что ты меня разбудил.

Малыш не хотел, чтобы Карлссон расстраивался, и начал рыться в своих вещах.

— Хочешь мою губную гармошку?

Карлссон схватил губную гармошку:

— Да, я всегда хотел какой-нибудь музыкальный инструмент, да, спасибо тебе, я возьму хоть этот… ведь контрабаса-то у тебя все равно нет?!

Приложив гармошку к губам и издав несколько убийственных звуков, он посмотрел на Малыша горящими глазами:

— Слышал? Я только что сочинил мелодию. Она называется «Плач Маленького привидения».

Тогда Малыш сказал, что жалобные песни очень подходят дому, где все больны, и рассказал Карлссону про скарлатину, которой заразились его брат и сестра.

— Подумать только, как жалко Буссе и Беттан, — сказал Малыш.

Но Карлссон ответил, что скарлатина — дело житейское, и тут не о чем волноваться. Вообще получилось очень удачно, что Буссе и Беттан попали в эпидемичку, как раз когда в доме наконец-то начнут появляться настоящие привидения.

Не успел Карлссон договорить, как Малыш подпрыгнул от страха. Он услыхал за дверью шаги фрёкен Бокк и понял, что она в любую минуту может войти к нему в комнату. Карлссон тоже понял, что надо немедленно исчезнуть. Плюх — кинувшись на пол, он свернулся в маленький клубочек и покатился под кровать Малыша. Малыш быстро уселся на кровать и прикрыл колени полой купального халата, чтобы она свисала вниз, как можно больше скрывая Карлссона от глаз фрёкен Бокк.

В тот же миг дверь открылась и в комнату шагнула фрёкен с половой щеткой и совком в руках.

— У меня здесь уборка, — сказала она, — выйди ненадолго на кухню!

Малыш так разволновался, что даже вспотел.

— Не-а, не хочу! — сказал он. — Я буду сидеть здесь, раз меня надо изолировать.

Фрёкен Бокк рассердилась.

— А ты знаешь, что у тебя под кроватью? — спросила она.

Малыш покраснел… неужели она уже заметила Карлссона?

— Ничего… ничего под моей кроватью нет, — заикаясь, сказал он.

— Представь себе, что есть, — возразила ему фрёкен Бокк. — Там полным-полно больших клочьев пыли, которые я собираюсь вымести. Подвинься!

Малыш совершенно обезумел.

— Нет! — закричал он. — Я буду сидеть здесь и буду изолированный.

Тогда фрёкен Бокк, бормоча себе что-то под нос, принялась мести в другом конце комнаты.

— Сиди, ради Бога, пока я не уберу тут! А потом будь любезен перейти в какой-нибудь другой угол и изолироваться там, упрямый мальчишка!

Кусая ногти, Малыш стал лихорадочно думать, что же теперь будет. Но внезапно он вздрогнул и захихикал. Это Карлссон защекотал его под коленкой, а Малыш так боялся щекотки!

Фрёкен Бокк злобно посмотрела на него:

— Ага, ты еще смеешься, хотя твои мама, и брат, и сестра болеют и страдают!

Малыш снова почувствовал, как Карлссон щекочет его под коленкой, и на этот раз он так громко захихикал, что чуть не свалился с кровати.

— Можно узнать, отчего это тебе так весело? — кисло спросила фрёкен Бокк.

— Хи-хи! — хихикал Малыш. — Я вспомнил одну веселую историю…

Он ломал голову, желая придумать какую-нибудь историю.

— Ну, историю о быке, который погнался за лошадью, а лошадь так перепугалась, что влезла на дерево. Слыхали вы эту историю, фрёкен Бокк?

Буссе часто рассказывал эту историю, но Малыш никогда не смеялся, потому что очень жалел беднягу лошадь, которой пришлось влезть на дерево.

Фрёкен Бокк даже не улыбнулась.

— Что за дурацкие анекдоты! Ты ведь прекрасно знаешь, что лошади не могут влезть на дерево.

— Не-а, не могут, — подтвердил Малыш, точь-в-точь как говорил это Буссе. — Но что ей было делать, если за ней, черт возьми, мчалось разъяренное животное?

Буссе говорил, что «черт возьми» можно говорить только когда в рассказе поминается черт. Но фрёкен Бокк вовсе так не думала. Она с отвращением смотрела на Малыша:

— Вот ты смеешься и ругаешься скверными словами, а твои мама, брат и сестра болеют и страдают. Как тут не удивляться…

Но тут ее прервали. Из-под кровати внезапно донесся «Плач Маленького привидения», всего лишь несколько душераздирающих звуков было вполне достаточно для того, чтобы фрёкен Бокк так и подскочила на месте.

— Боже мой, что это такое?

— Не знаю, — ответил Малыш.

Но фрёкен Бокк знала, она-то знала, что это за звуки!

— Я не я, если это не звуки из мира иного.

— Из мира иного… какого же? — спросил Малыш.

— Из мира привидений, — ответила фрёкен Бокк. — В этой комнате никого, кроме нас с тобой, нет, и никто из нас не издавал таких звуков. Это был голос привидения, а вовсе не человека. Разве ты не слышал? Это звучало как призыв страждущей души.

Вытаращив от ужаса глаза, она уставилась на Малыша:

— Боже милостивый, теперь-то я просто должна написать на телевидение!

Отшвырнув щетку и совок, фрёкен Бокк села за письменный стол, схватила лист бумаги и начала писать. Писала она долго и старательно.

А потом сказала Малышу:

— Послушай-ка, сейчас ты услышишь! И она прочитала:

«Шведскому радио и телевидению.

Моя сестра Фрида Бокк принимала участие в вашей серии передач о духах и привидениях. Я не считаю эту программу удачной, а Фрида — пусть она думает все, что угодно, это ее дело… Но не все потеряно, и передачи эти должны и могут стать гораздо лучше и интересней. Потому что теперь я сама очутилась в доме с настоящими привидениями и посылаю вам перечень всех моих наблюдений над ними:

1. Странное мычание за окном, но никакой коровы там не было, потому что мы живем на пятом этаже, так что это были лишь звуки, похожие на мычание.

2. Таинственно исчезают разные вещи и предметы, например булочки и сидящие взаперти мальчишки.

3. Двери запираются снаружи, между тем как я сижу в комнате. Объясните мне это явление, если можете!

4. Ужасающая записка привидения на кухонной стене!

5. Внезапные горестные звуки во время уборки, звуки, похожие на плач. Сейчас же приезжайте сюда, потому что все это может стать телевизионной программой, которая заставит говорить о себе.

С глубоким уважением Хильдур Бокк.

P.S. Как вам могло прийти в голову пригласить Фриду, именно ее, на телевидение?»

Затем фрёкен Бокк, преисполненная энергии, помчалась опускать письмо в почтовый ящик. Малыш заглянул под кровать. Карлссон лежал там с горящими глазами. Он тут же вылез, радостный и довольный.

— Послушай-ка! — закричал он. — Подожди до вечера, когда стемнеет! У Домокозлючки и вправду появится кое-что, о чем можно будет написать на телевидение.

Малыш снова захихикал и с нежностью посмотрел на Карлссона.

— Вот повезло мне, что меня изолировали вместе с тобой, — сказал Малыш.

На какой-то миг он вспомнил о Кристере и Гунилле, с которыми всегда играл. Вообще-то ему надо бы огорчаться, что он не будет с ними видеться.

«Ну да все равно, — подумал Малыш, — с Карлссоном играть веселее».

Хотя именно сейчас у Карлссона не было времени с ним играть. Ему надо было немедленно лететь домой и приладить к моторчику глушитель.

— Не годится, чтобы Маленькое привидение из Васастана прилетало со страшным грохотом, словно летающий бочонок, понятно? Нет, оно должно прилететь тихо, незаметно и так, чтобы шерсть на голове у Домокозлючки стала дыбом.

Затем Карлссон и Малыш договорились о том, как подавать сигналы с помощью их хитроумного телефона.

— Если ты позвонишь один раз, это будет означать: «Сейчас же прилетай!», а если два, то: «Ни в коем случае не прилетай!», а три раза, то: «Подумать только, что на свете есть некто такой красивый, чертовски умный, и в меру упитанный, и храбрый, и прекрасный во всех отношениях, как только ты, Карлссон!»

— А зачем мне звонить тебе об этом? — спросил Малыш.

— Затем, что надо говорить своим друзьям ласковые и подбадривающие слова примерно каждые пять минут, а я не могу так часто являться сюда. Понятно?

Малыш задумчиво посмотрел на Карлссона:

— Я ведь — твой друг, да? Но я как-то не замечал, чтобы ты говорил мне такие слова.

Тут Карлссон расхохотался:

— Ну и ну! То ты, а то я! Кто ты такой? Ты — всего-навсего маленький глупый мальчишка!

Малыш кивнул в знак согласия. Он знал, что Карлссон прав.

— Но ты все равно меня любишь? Верно?

— Да, в самом деле люблю, — заверил его Карлссон. — Даже сам не знаю почему. Я не раз ломал над этим голову, когда лежал после обеда и мучился бессонницей.

Он погладил Малыша по щеке:

— Ясное дело, я люблю тебя, и, верно, есть за что… может, за то, что ты так непохож на меня, бедный ты ребенок!

Он взлетел на подоконник и помахал на прощание рукой.

— А если ты будешь звонить, как на пожар, — крикнул он на лету, — то это будет означать, что либо дом загорелся, либо ты хочешь мне сказать: «Ну вот, я снова разбудил тебя, дорогой Карлссон, возьми большую сумку, прилетай ко мне и забери за это все мои игрушки… Я их тебе дарю!»

И тут Карлссон улетел.

А Бимбо кинулся на пол прямо под носом у Малыша и начал бить хвостом так, будто выколачивал ковер. Обычно он делал это, когда хотел показать, что по-настоящему кому-то рад и желает, чтобы на него обратили внимание. Малыш лег рядом с ним на пол. Тогда Бимбо вскочил и залаял от радости. Затем он прижался к плечу Малыша и закрыл глаза.

— Тебе нравится, что я не хожу в школу, сижу дома и что меня изолировали? — спросил Малыш. — Ах ты, мой Бимбо! Ты, ясное дело, думаешь, что это я — лучший на свете.

 

МАЛЕНЬКОЕ ПРИВИДЕНИЕ ИЗ ВАСАСТАНА

Малыш провел в одиночестве весь этот долгий день и мечтал, чтобы поскорее наступил вечер. Ему казалось, что вечер этот будет не хуже сочельника. Он играл с Бимбо, рассматривал свои марки и немножко позанимался арифметикой, чтобы не очень отстать от своих одноклассников. А когда настало время Кристеру вернуться из школы, он позвонил ему и рассказал, что Буссе и Беттан заболели скарлатиной.

— Мне нельзя идти в зубрильню, я изолирован!

Ему показалось, что слова его прозвучали довольно внушительно и даже красиво. То же самое, очевидно, показалось и Кристеру, потому что он промолчал в ответ.

— Можешь рассказать об этом Гунилле, — разрешил Малыш.

— А тебе не скучно? — спросил Кристер, когда наконец обрел дар речи.

— Да нет, — сказал Малыш, — ведь у меня есть…

Тут он замолчал. Он хотел сказать «Карлссон», но не смог, папа не велел. Правда, весной Кристер и Гунилла много раз встречались с Карлссоном, но ведь это было до того, как папа заявил, что ни одной живой душе нельзя говорить о Карлссоне. Тем более что Кристер и Гунилла, вероятно, уже забыли о нем, и Малыш счел, что это только кстати.

«Теперь он стал моим собственным тайным Карлссоном», — подумал он и быстро распрощался с Кристером.

— Привет! Я спешу! Больше у меня нет времени!

Грустно было Малышу обедать с одной только фрёкен Бокк. Но она приготовила очень вкусные фрикадельки, и Малыш съел их довольно много.

На сладкое ему дали яблочный пирог с ванильным соусом. И тогда он начал думать, что, быть может, фрёкен Бокк не так уж и безнадежна.

«Самое лучшее у Домокозлючки — ее яблочный пирог, — подумал Малыш, — а в яблочном — ванильный соус, а в ванильном соусе — что именно я его ем».

Все-таки обед был невеселый, раз за столом столько пустых мест. Малыш тосковал без мамы и без папы, без Буссе и Беттан, ему не хватало их всех и именно в таком порядке — сначала мамы, а потом уже всех остальных. Нет, в самом деле, это было невесело; кроме того, фрёкен Бокк все время болтала о Фриде, а Фрида порядком уже Малышу надоела.

Но вот настал вечер. Была уже осень, темнело рано. Малыш стоял у окна своей комнаты, бледный от нетерпения, и видел, как над крышами домов зажигаются звезды. Он ждал. И ждать было гораздо хуже, чем рождественским вечером. Тогда ведь ожидаешь только юльтомте — рождественского домового, а разве можно сравнить его с Маленьким привидением из Васастана… Ни в коем случае! Малыш нервно кусал ногти. Он знал, что где-то там, наверху, ждет своего часа и Карлссон! Фрёкен Бокк сидела на кухне и парила ноги в лоханке с водой. Каждый день она принимала ножную ванну, а потом приходила к Малышу пожелать ему спокойной ночи, это она ему обещала. И тогда уже — самое время звонить в колокольчик. А затем… Боже милостивый, как говорила фрёкен Бокк… Боже милостивый, до чего же будет интересно, просто дух захватывает!

— Если она сейчас же не явится, я лопну от нетерпения, — пробормотал Малыш.

И она явилась! Фрёкен Бокк вошла в комнату; ее голые ноги были чисто вымыты. Малыш так испугался, что затрепетал, словно маленькая рыбка, хотя ждал и знал, что она придет.

Домоправительница недовольно посмотрела на него:

— Почему ты стоишь у открытого окна в одной пижаме? Сейчас же ложись!

— Я… я только смотрю на звезды, — запинаясь, произнес Малыш. — Не хотите ли, фрёкен Бокк, тоже взглянуть на них?

Он спросил это, желая хитростью заманить ее к окну. Одновременно он незаметно сунул руку за занавеску, где был шнурок, и сильно рванул его. Он услышал, как на крыше зазвенел колокольчик. Услышала звон и фрёкен Бокк.

— Я слышу звон колокольчика из космоса, — сказала она. — Как странно!

— Да, странно! — согласился с ней Малыш.

И тут же затаил дыхание. Потому что с крыши, плавно скользя, поплыло в воздухе белое и в меру упитанное привидение. Оно появилось в сопровождении музыки. Музыка звучала очень тихо и печально, но в осенней ночи играли «Плач Маленького привидения». Ошибки быть не могло!

— Там… о, ты только погляди… о, Боже милостивый, — сказала фрёкен Бокк.

Побледнев как мел, она опустилась на стул. Надо же! Сама ведь говорила, что не боится никаких привидений!

Малыш попытался ее успокоить.

— Да, теперь я тоже верю, что на свете есть привидения, — сказал он. — Но это же — совсем Маленькое привидение. Оно, наверно, вовсе не опасное.

Фрёкен Бокк не слушала его. Ее дикий взгляд был устремлен в окно, туда, где привидение демонстрировало свои фантастические виражи.

— Уберите его прочь! Уберите его прочь! — задыхаясь, произносила она.

Но Маленькое привидение из Васастана убрать было невозможно. Оно парило, то поднимаясь, то опускаясь, а время от времени кувыркалось в воздухе. И даже когда оно кувыркалось, не смолкала монотонная печальная музыка.

«Да, это по-настоящему красиво и торжественно, — думал Малыш. — Маленькое белое привидение, темное звездное небо и печальная музыка».

Но фрёкен Бокк вовсе так не считала. Вцепившись в Малыша, она крикнула:

— Бежим, спрячемся в спальне!

Квартира семьи Свантессонов состояла из пяти комнат, кухни, прихожей и ванной. У детей — у Буссе, у Беттан и у Малыша была у каждого своя маленькая комнатка, у мамы с папой была спальня, и еще у них была большая гостиная. Теперь же, когда мама с папой уехали, в спальне поселилась фрёкен Бокк. Окна спальни выходили во Двор, окна Малыша — на улицу.

— Идем! — задыхаясь, произнесла фрёкен Бокк. — Идем, спрячемся!

Малыш яростно сопротивлялся. Зачем прятаться от привидения с его проделками, если они только-только начались? Но фрёкен Бокк была неумолима!

— Скорее, пока я не грохнулась в обморок!

Несмотря на сопротивление Малыша, она втащила его в спальню. Окно там было также открыто, но фрёкен Бокк рванулась вперед и шумно его захлопнула. Она тщательно задернула шторы, опустила жалюзи. Затем, насколько хватило сил забаррикадировала дверь мебелью. Было совершенно ясно, что она ни за что на свете не желает больше видеть никаких привидений. Малыш не мог этого понять, ведь раньше она так увлекалась всякими призраками и привидениями! Сидя на папиной кровати и видя, в каком она отчаянии, Малыш покачал головой и сказал:

— Да, Фрида бы так не боялась!

Но как раз в эту минуту фрёкен Бокк и слышать не желала о Фриде. Она продолжала тащить к дверям мебель — бюро и стол, все стулья и маленькую книжную полку. Перед дверью образовалась просто великолепная баррикада.

— Ну вот, — удовлетворенно сказала фрёкен Бокк. — Теперь, я думаю, можно сидеть совершенно спокойно.

Тут из-под папиной кровати донесся глухой голос, который еще более удовлетворенно произнес:

— Теперь, я думаю, можно сидеть спокойно! Мы заперты на всю ночь!

И Маленькое привидение со страшным шумом и свистом взмыло ввысь.

— Помогите! Помогите! — заорала фрёкен Бокк.

— Ну, что там еще стряслось? — спросило привидение. — Тяжело таскать мебель, да? Какая из тебя носильщица!

И привидение еще долго и неудержимо хохотало над собственной шуткой. Фрёкен Бокк было не до смеха. Кинувшись к двери, она начала разбрасывать мебель с такой силой, что стулья закружились в воздухе. Опрокинув баррикаду, она с громким криком рванулась в прихожую.

Привидение понеслось следом.

Малыш не преминул сделать то же самое. Последним же, дико лая, несся Бимбо. Он узнал привидение по запаху и думал, что все это только веселая игра. То же самое думало, разумеется, и привидение.

— У-у! — выло привидение, порхая чуть ли не над самой головой фрёкен Бокк. Иногда оно позволяло ей несколько опередить себя, отчего игра становилась еще более захватывающей. Они носились по всей квартире — фрёкен Бокк впереди, а Маленькое привидение — сзади, они влетали то в кухню, то в гостиную, то в комнату Малыша, и тут же вылетали обратно, бесконечно кружа по квартире.

Фрёкен Бокк все время кричала, да так, что привидение в конце концов даже попыталось ее успокоить:

— Ну, ну, ну, хватит выть! Зачем же орать, когда так весело!

Но это не помогло. Фрёкен Бокк, продолжая горланить, снова выбежала на кухню. Там, на полу, после ножной ванны по-прежнему оставалась лоханка с водой, а привидение преследовало фрёкен Бокк по пятам.

— У-у! — выло оно ей прямо в уши, и фрёкен Бокк, споткнувшись о лоханку, с грохотом повалилась на пол. И тут же завыла, как сирена в тумане, а привидение сказало:

— Шш!.. Ты насмерть напугаешь и меня, и соседей. Если ты не заткнешься, сюда явится полиция.

Пол на кухне весь был залит водой, а посреди лужи лежала фрёкен Бокк. На удивление быстро, хотя и с трудом, она поднялась из лужи и снова бросилась бежать из кухни с такой скоростью, что мокрые юбки так и шлепали ее по ногам.

Привидение же не могло удержаться от того, чтобы не поплясать в лоханке, где еще оставалось немного воды.

— Здорово забрызгали все стены! — обратилось довольное привидение к Малышу. — Да и все люди на свете обожают натыкаться на лоханки с водой. Чего же она-то вопит?

Привидение подпрыгнуло напоследок в лоханке, а потом снова собралось в погоню за фрёкен Бокк. Но она не показывалась. Лишь на паркетном полу прихожей остались следы ее мокрых ног.

— Бегущая рысью Домокозлючка, — сказало привидение. — Вот ее свежие следы. А куда они ведут, мы скоро увидим. Кто самая лучшая на свете собака-ищейка? Отгадай!

Следы вели к ванной комнате. Фрёкен Бокк заперлась там, и уже издали можно было слышать ее торжествующий хохот. Маленькое привидение постучалось в дверь.

— Открой, говорю!

Из ванной донесся новый взрыв высокомерного хохота.

— Сейчас же открой… так я не играю! — воскликнуло привидение.

Хохот фрёкен Бокк смолк, но дверь все-таки не открылась. Тогда привидение обратилось к Малышу, который стоял рядом, тяжело дыша после дикой погони.

— Попробуй скажи ей ты! Какое тут веселье, если она запирается в ванной!

Малыш осторожно постучался в дверь.

— Это всего-навсего я, — сказал он. — А вы долго собираетесь сидеть в ванной, фрёкен Бокк?

— Всю ночь, можешь в этом не сомневаться, — ответствовала та. — Я как раз собираюсь устроить себе в ванне постель из всех полотенец, какие здесь только найдутся.

Тут уже привидение всерьез взялось за дело.

— Да ради Бога, пожалуйста! Ты можешь испортить все на свете, и нам уже никакого веселья не видать! Но отгадай: кто, в таком случае, собирается слетать к Фриде? И устроить ей спектакль с привидением? Отгадай!

Долгое время в ванной стояла тишина, Фрёкен Бокк, верно, сидела там, мучительно обдумывая услышанную ужасную новость. Но в конце концов она слабым, жалким голосом умоляюще произнесла:

— Нет, не делай этого, а? Это… это мне не нравится!

— Раз так, давай выходи! — заявило привидение. — А не то мы прямиком помчимся на Фрейгатан. И тогда мы снова увидим Фриду в телевизионном ящике, это уж точно.

Слышно было, как фрёкен Бокк несколько раз вздохнула. А потом крикнула:

— Эй, Малыш, приложи ухо к замочной скважине, я шепну тебе несколько слов.

Малыш сделал то, что она просила. Он приложил ухо к замочной скважине, и фрёкен Бокк шепотом сказала ему:

— Понимаешь, я думала, что не боюсь привидений, а оказывается, боюсь. А ты — такой храбрый, ты не мог бы попросить это ужасное создание исчезнуть и прилететь в другой раз, когда я уже чуть-чуть привыкну к нему? Но только, пожалуйста, пусть обещает, что не будет, пока я привыкаю, летать к Фриде.

— Посмотрю, что можно сделать, — сказал Малыш.

Он повернулся, чтобы поговорить с привидением. Но никакого привидения там больше не было.

— Улетело! — закричал Малыш. — Наверно, привидение отправилось к себе домой! Давайте выходите!

Но фрёкен Бокк не осмелилась выйти из ванной, пока Малыш не обыскал всю квартиру и не убедился, что никакого привидения больше нет.

Затем фрёкен Бокк, дрожа всем телом, долго сидела в комнате Малыша. Но мало-помалу она ожила и приободрилась, причем приободрилась довольно основательно.

— Ой, это было просто ужасно! — сказала она. — Но подумай только, подумай, какая получится телевизионная программа! Фриде даже не снилось ничего мало-мальски похожего.

Сидя в комнате Малыша, она радовалась как ребенок. И только иногда, вспоминая, как за ней гналось привидение, снова начинала дрожать.

— Откровенно говоря, привидений и призраков с меня хватит, — сказала она. — Глаза бы мои не видели больше этого уродца!

Не успела она произнести эти слова, как из шкафа Малыша послышалось глухое мычание, и этого было достаточно, чтобы фрёкен Бокк снова начала кричать:

— Слыхал! Привидение, точно, сидит в шкафу… ой, сдается мне, я умираю!

Малышу стало ее жалко, но он не знал, чем бы ее утешить.

— Да нет! — сказал он наконец. — Наверно, никакое это не привидение… подумать только, а что, если это маленькая коровка… да, будем надеяться, что это — маленькая коровка.

Но тут из шкафа послышался голос:

— Маленькая коровка! Ха! Подумать только! И вовсе это не коровка!

Дверца шкафа отворилась, и оттуда выскочило Маленькое привидение из Васастана в своем белом одеянии, собственноручно сшитом Малышом. Глухо вздыхая, как вздыхают обычно привидения, оно взлетело ввысь и начало описывать небольшие круги вокруг люстры.

— Ой! Ой! Это — самое опасное на свете привидение, а вовсе не какая-нибудь там маленькая коровка! — вопило привидение.

Фрёкен Бокк закричала. Привидение же продолжало описывать все новые и новые круги, оно летело все быстрее и быстрее! Все пронзительнее и пронзительнее кричала фрёкен Бокк, все отчаяннее и отчаяннее становилось привидение.

Но тут вдруг что-то произошло. Привидение, увлекшись, сделало несколько не совсем удачных кругов, и неожиданно его одежды застряли на рожках люстры.

— Тр-р! — послышался треск старых ветхих простыней, которые свалились с привидения и остались висеть на люстре, а вокруг нее по-прежнему летал Карлссон в своем будничном синем комбинезончике, клетчатой рубашке и носках в красную полоску. Он был так безумно захвачен всем происходящим, что ничего не заметил. Он только летал и летал и, подобно привидению, вздыхал и стонал все страшнее и страшнее. Описывая четвертый круг, он внезапно заметил то, что висело на люстре, развеваясь от сквознячка.

— Что это за накидку повесили на люстру? — спросил он. — Это что — какая-нибудь мухоловка?

Малыш смог лишь пролепетать:

— Нет, Карлссон, это не мухоловка.

Тогда Карлссон взглянул на свое пухленькое тело и увидел, какая постигла его беда, увидел свой синий комбинезончик и понял, что он — больше не Маленькое привидение из Васастана, а всего-навсего — Карлссон.

Чуточку смущенно плюхнувшись, он приземлился возле Малыша и сказал:

— Ладно, беда может случиться даже с самым лучшим на свете… только что мы видели этому пример… ну да ладно, во всяком случае, это — дело житейское!

Бледная как смерть фрёкен Бокк сидела, не спуская глаз с Карлссона. Как выброшенная на берег рыба, она ловила ртом воздух. Но в конце концов ей удалось выдавить из себя несколько слов:

— Кто… кто… милостивый Боже… кто это такой?

И Малыш, глотая слезы, ответил:

— Это — Карлссон, который живет на крыше.

— А кто такой, — задыхаясь, спросила фрёкен Бокк, — кто такой — Карлссон, который живет на крыше?

Карлссон поклонился:

— Красивый, и весь такой умный, и в меру упитанный мужчина в цвете лет. Представь себе, что это я и есть!

 

КАРЛССОН — НЕ ПРИВИДЕНИЕ! ОН ВСЕГО-НАВСЕГО КАРЛССОН

Этот вечер Малышу никогда в жизни не забыть! Фрёкен Бокк, сидя на стуле, плакала, а Карлссон стоял чуть поодаль, и вид у него был почти что пристыженный. Никто не произносил слова, все было просто ужасно.

«От таких дел на лбу появляются морщины», — думал Малыш, потому что так иногда говорила мама. Это бывало, когда Буссе являлся домой с тремя плохими отметками сразу или же когда Беттан ныла и клянчила дубленку как раз в то время, когда папе надо было платить за телевизор. Или же когда Малыш, бросив камень на школьном дворе, разбивал стекло. Тогда мама, вздыхая, говорила: «От таких дел на лбу появляются морщины!»

Примерно то же самое чувствовал в эту минуту Малыш. Фу, как все это неприятно! Фрёкен Бокк плакала так, что слезы градом катились у нее по щекам. А почему? Только потому, что Карлссон оказался вовсе не привидением.

— Прощай моя телевизионная программа! — сказала она и злобно поглядела на Карлссона. — А ведь я уже сказала Фриде…

Закрыв лицо руками, она душераздирающе заплакала, и никто так и не смог расслышать, что она сказала Фриде…

— Но ведь я же красивый, и чертовски умный, и в меру упитанный мужчина в цвете лет, — пытался успокоить ее Карлссон. — И я, верно, тоже смог бы побывать в этом ящике… может, с какой-нибудь маленькой фифочкой или с кем-то еще в этом роде!

Отняв руки от лица, фрёкен Бокк посмотрела на Карлссона и фыркнула:

— Красивый, чертовски умный и в меру упитанный мужчина… Только такого там и не хватало! Только такого и надо притащить на телевидение! Да таких там и без того полным-полно!

Злобно и недоверчиво взглянула она на Карлссона… Этот маленький толстячок… наверно, он все-таки мальчишка, хотя с виду и похож на маленького дядьку?

И она спросила Малыша:

— А это что за личность, собственно говоря?

И Малыш честно и правдиво ответил:

— Это мой друг, мы вместе играем.

— Так я и думала, — съязвила фрёкен Бокк.

И снова заплакала. Малыш был страшно удивлен.

Ведь мама с папой внушили себе, что стоит хоть кому-нибудь увидеть Карлссона, как в доме начнется сумасшедшая жизнь, со всех сторон набегут разные люди и Карлссона захотят показать по телевидению. А единственный человек, который в самом деле видел Карлссона, их экономка, сидит и плачет, считая, что Карлссон вовсе никому не интересен, раз он не призрак и не привидение. Ни малейшего впечатления не произвело на фрёкен Бокк даже то, что у него — пропеллер и что он, Карлссон, умеет летать. В этот миг Карлссон как раз взлетел в воздух, чтобы снять с люстры свое призрачное одеяние, но фрёкен Бокк все равно смотрела на него еще более злобно, чем раньше.

— Чего только нет у мальчишек в наше время! — сказала она. — Всякие там пропеллеры и другие штуки — все, что угодно! Скоро они даже на Луну полетят еще до того, как начнут ходить в школу!

Сидя на стуле, она злилась все больше и больше, потому что теперь наконец поняла, кто таскал у нее булочки, и мычал под окнами, и сочинял записки от имени привидения на кухонной стене. Подумать только, дарить детям разную технику, чтобы они могли летать и дурачить пожилых людей! А все эти проделки привидений, о которых она рассказала в письме на Шведское радио, — не что иное, как проказы мальчишки!.. Нет, она не в силах больше видеть этого маленького толстого негодяйчика!

— Сейчас же ступай домой, ну ты… как там тебя зовут!

— Карлссон! — сказал Карлссон.

— Знаю, — сердито ответила фрёкен Бокк, — но у тебя, верно, кроме фамилии есть еще и какое-нибудь имя?

— Имя мое — Карлссон, и фамилия — тоже Карлссон!

— Не дразни меня, а не то я разозлюсь. Да, впрочем, я уже разозлилась, — сказала фрёкен Бокк. — Имя — это слово, которым тебя называют, ты что, не знаешь? Как называет тебя твой папа, когда зовет тебя?

— Негодный мальчишка! — удовлетворенно ответил Карлссон.

Фрёкен Бокк согласно кивнула:

— Верно! Твой папа прав!

И Карлссон с нею согласился.

— Да, да, в детстве я был негодным мальчишкой! Хотя это было уже давным-давно, а теперь я — самый большой паинька на свете!

Но фрёкен Бокк не слушала. Она молча сидела в раздумье и явно уже начала успокаиваться.

— Ну ладно! — наконец сказала она. — Я знаю, по крайней мере, одного человека, которого все это страшно обрадует!

— Кого же? — спросил Малыш.

— Фриду! — с горечью сказала фрёкен Бокк.

Вздохнув, она исчезла на кухне, чтобы вытереть пол и поставить на место лоханку.

Карлссон и Малыш были счастливы, что наконец-то остались одни.

— И как это некоторые умеют скандалить по пустякам! — возмущался, пожимая плечами, Карлссон. — Я ведь ничего плохого ей не сделал.

— Не-а, — подтвердил Малыш, — может, только ретировал ее немножко. Зато теперь мы будем такими паиньками!

Карлссон думал точно так же.

— Конечно, мы будем паиньками! Я-то всегда был самый паиньковый на свете. Но я все равно хочу веселиться, а не то я не играю!

Малыш поразмышлял немного, пытаясь придумать что-нибудь веселое для Карлссона. Но это вовсе не требовалось, потому что Карлссон все придумал сам. Он кинулся в шкаф Малыша:

— Погоди-ка, когда я был привидением, я заметил тут одну забавную штуку.

И он вылез из шкафа, держа в руках маленькую крысоловку. Малыш раздобыл ее, когда жил у бабушки, а потом привез с собой в город.

— Потому что мне бы очень хотелось поймать крысу и приручить ее, пусть она станет моей домашней крыской, — объяснил Малыш маме.

Но мама сказала, что в городских квартирах крысы, слава Богу, не водятся. По крайней мере, у них! Малыш рассказал про это Карлссону, но тот с ним не согласился:

— Здесь может появиться маленькая крыса, которая подкрадется сюда, только чтобы обрадовать твою маму.

Он объяснил Малышу, как будет здорово, если они смогут поймать эту неожиданную крысу. Потому что тогда он, Карлссон, сможет взять ее в домик на крыше; а если у нее появятся крысята, то постепенно можно будет завести целую крысиную ферму.

— И тогда я дам объявление в газете, — сказал Карлссон: — «Если вам нужны крысы, немедленно звоните на крысиную ферму Карлссона!»

— Да, и в городских квартирах тоже можно будет развести крыс, — мечтательно сказал Малыш.

Он показал Карлссону, как ставить крысоловку.

— Но туда, само собой, надо поместить ломтик сыра или шкурку от свиного сала, иначе никакая крыса просто не полезет.

Карлссон сунул руку в карман и вытащил маленькую шкурку от сала.

— Здорово, что я приберег ее от обеда, хотя сначала собирался бросить в мусоропровод.

Поместив корочку от сала в крысоловку, он поставил ее под кровать Малыша.

— Вот так! Пусть теперь крыса приходит, ей вздумается.

О фрёкен Бокк они почти и думать забыли. Но вдруг из кухни послышалось какое-то дребезжание.

— Похоже, она готовит еду, — сказал Карлссон. — Она грохочет сковородками.

И в самом деле, вскоре из кухни донесся слабый, но очень вкусный запах фрикаделек.

— Она подогревает фрикадельки, которые остались от обеда, — объяснил Малыш. — Ах, как я проголодался!

Карлссон ринулся к дверям.

— Бегом марш на кухню! — закричал он.

Малыш подумал, что Карлссон и в самом деле храбрый, если осмеливается идти туда, но и ему не хотелось отставать от него. Он робко последовал за Карлссоном. Карлссон был уже на кухне.

— Ну и ну! Сдается, мы поспели как раз к легкому ужину! Точно!

Фрёкен Бокк, стоя у плиты, переворачивала фрикадельки. Но, заметив Карлссона, поставила сковородку на плиту и пошла ему навстречу. Вид у нее был злобный и опасный.

— Сгинь! — закричала она. — Вон отсюда, вон!

Карлссон сердито выпятил нижнюю губу:

— Раз ты такая вредная, я больше не играю. Мне ведь тоже нужно съесть хоть несколько фрикаделек! Ты что, не понимаешь! Когда целый вечер летаешь, играя в привидение, до того хочется есть!

Одним прыжком очутившись у плиты, он схватил фрикадельку со сковороды. Но делать этого ему бы не следовало. Фрёкен Бокк, взвыв от возмущения, кинулась к нему. Схватив Карлссона за шиворот, она выкинула его за дверь кухни с черного хода.

— Сгинь! — закричала она. — Проваливай домой, и чтоб духу твоего здесь больше не было!

Малыша охватил дикий гнев и отчаяние… да как она смела так обойтись с его любимым Карлссоном!

— Фи, какая же вы злая, фрёкен Бокк! — сказал он со слезами в голосе. — Карлссон мой товарищ, мы с ним играем, и он, ясное дело, имеет право здесь находиться…

Но больше он не успел произнести ни слова, потому что дверь кухни отворилась и туда шагнул Карлссон, тоже злой, как шершень.

Подбежав прямо к фрёкен Бокк, он топнул ногой:

— Так я не играю! — заорал он. — Выставить меня с черного хода, фу… я хочу, чтобы меня выставили за дверь с парадного, как всех приличных людей!

Фрёкен Бокк снова схватила Карлссона за шиворот.

— С большим удовольствием! — сказала она.

И несмотря на то, что Малыш бежал за ними, плакал и всячески протестовал, протащила Карлссона через всю квартиру и выбросила с парадного хода. Так, как ему того хотелось.

— Ну вот, — сказала она. — Теперь достаточно прилично для тебя?

— Да, теперь вполне прилично, — ответил Карлссон.

И тут фрёкен Бокк снова захлопнула за ним дверь, да так, что та чуть не треснула!

— Наконец-то, — сказала она, отправляясь обратно на кухню.

Малыш бежал за фрёкен Бокк, ругая ее:

— Фу, какая вы, фрёкен Бокк, злая и несправедливая! Карлссон, ясное дело, имеет право быть у нас на кухне!

А он и в самом деле был там! Когда фрёкен Бокк с Малышом пришли туда, Карлссон уже, тут как тут, стоя у плиты, ел фрикадельки.

— Ага, конечно, я хотел, чтобы меня выставили с парадного хода, — объяснил им Карлссон, — чтобы потом снова войти с черного и съесть несколько вкусных фрикаделек.

Тут фрёкен Бокк опять схватила его за шиворот и выкинула в третий раз за дверь кухни, теперь уже снова с черного хода.

— Ну и ну! Просто удивительно! — сказала она. — Ты хуже слепня, от которого не отвяжешься… Но если я запру двери, может, нам удастся в конце концов избавиться от тебя.

— Ну что ж, там посмотрим, — довольно мягко сказал Карлссон.

Дверь за ним захлопнулась, и фрёкен Бокк проверила, хорошенько ли она заперта.

— Фу, до чего же вы, фрёкен Бокк, злющая! — сказал Малыш.

Но она его не слышала. Она подошла прямо к плите, где на сковороде так аппетитно жарились фрикадельки.

— Может, наконец-то и самой удастся съесть фрикадельку после того, что довелось пережить сегодня вечером, — сказала она.

И тут из открытого окна послышался голос:

— Добрый вечер! Привет! Есть кто-нибудь дома? Осталось еще хоть несколько фрикаделек?

На подоконнике, весело ухмыляясь, сидел довольный Карлссон. Малыш расхохотался и спросил:

— Ты прилетел с балкончика, где выбивают ковры?

Карлссон кивнул:

— Ага! И вот я опять здесь, с вами. То-то вы, верно, рады!.. А особенно ты, что стоишь у плиты!

Фрёкен Бокк стояла, зажав в руке фрикадельку. Она только было собралась сунуть ее в рот, но, увидев Карлссона, застыла на месте и только смотрела на него во все глаза.

— Никогда в жизни не видел такой обжорливой девчонки, — сказал Карлссон и тут же спикировал прямо над головой фрёкен Бокк. Выхватив на лету фрикадельку, он немедленно проглотил ее и снова взмыл к потолку. Но тут фрёкен Бокк необычайно оживилась. Слегка вскрикнув, она схватила выбивалку для ковров и припустила вслед за Карлссоном.

— Ах ты, свинья этакая, я — не я, если не выгоню тебя отсюда!

Карлссон с торжествующим видом описывал круги вокруг люстры.

— Эй, эй, неужто мы снова подеремся! — вопил он. — Такой удачи, такого веселья у меня не было с самого детства, когда мой милый папочка гонял меня хлопушкой для мух вокруг озера Меларен. Эх, ну и повеселились же мы тогда!

Карлссон понесся в прихожую, и снова началась дикая охота по всей квартире. Впереди, посмеиваясь и крича от радости, летел Карлссон, за ним с выбивалкой в руках следовала фрёкен Бокк, потом бежал Малыш, а последним, бешено лая, мчался Бимбо.

— Ой, ой! — вопил Карлссон.

Фрёкен Бокк преследовала его буквально по пятам, но, как только она оказывалась слишком близко, Карлссон ускорял свой полет, тут же взмывая к самому потолку. И как фрёкен Бокк ни размахивала выбивалкой, самое большее, что ей удавалось, — это коснуться его подошв.

— Ай, ай, ай! Чур, не щекотать мне ноги, мне это не нравится, так я не играю!

Фрёкен Бокк задыхалась на бегу, и ее большие широкие ступни шлепали по паркету. Бедняжка, у нее так и не нашлось времени надеть чулки и туфли из-за всех этих привидений и дикой беготни, что выпали на ее долю в тот вечер. Она начала уставать, но сдаваться и не думала.

— Ну погоди! — кричала она, продолжая рваться за Карлссоном.

Время от времени она слегка подпрыгивала, чтобы добраться до него выбивалкой, но Карлссон только хохотал во все горло и улетал прочь.

Малыш тоже хохотал и никак не мог остановиться. Он хихикал так, что у него заболел живот, и когда Карлссон и фрёкен Бокк в третий раз с шумом промчались через его комнату, он бросился на кровать, чтобы немного передохнуть. Там он и лежал в совершенном изнеможении, и никак не мог удержаться от хихиканья, видя, как фрёкен Бокк гоняется за Карлссоном, пытаясь прижать его к стене.

— Ой, ой! — вопил Карлссон.

— Получишь у меня за свои «Ой, ой!», — задыхаясь, пообещала фрёкен Бокк.

Она дико размахивала выбивалкой, и ей в самом деле удалось загнать Карлссона в угол рядом с кроватью Малыша.

— Ну наконец-то! — закричала фрёкен Бокк. — Теперь ты у меня в руках!

И тут же взвыла так, что совершенно оглушила Малыша. Он даже перестал хихикать.

«Ой, — подумал он, — теперь Карлссон попался!»

Но попался не Карлссон. Попалась фрёкен Бокк. Большой палец ее ноги угодил в крысоловку.

— О-о-о-х! О-о-о-ох! — застонала фрёкен Бокк.

Вытянув ногу, она, онемев от страха и удивления, уставилась на странный предмет, плотно висевший на большом пальце ее ноги.

— Ой, ой, ой! — завопил и Малыш. — Подождите, я сейчас помогу вам… о, простите, пожалуйста, это не нарочно!

— О-о-о-х! — взвыла фрёкен Бокк, когда Малыш помог ей высвободить палец из крысоловки и она наконец снова обрела дар речи. — Почему у тебя под кроватью крысоловка?

Малышу и вправду стало жаль фрёкен Бокк, и он, запинаясь, отчаянно произнес:

— Потому что… потому что… мы хотели поймать туда крысу и устроить сюрприз.

— Хотя и не такую здоровенную, — вмешался Карлссон, — а маленькую, хорошенькую, с длинным хвостиком.

Фрёкен Бокк взглянула на Карлссона и застонала:

— Ты… ты… а теперь убирайся отсюда раз и навсегда!

И она снова бросилась за ним с выбивалкой в руках.

— Ой, ой! — заорал Карлссон.

Он вылетел в прихожую, миг — и погоня уже неистово бушевала в гостиной; потом Карлссон и фрёкен Бокк выбежали оттуда и вбежали на кухню, а выскочив из кухни, помчались в спальню…

— Ой, ой! — орал Карлссон.

— Ты у меня получишь за свои «Ой-ой!» — задыхаясь, произнесла фрёкен Бокк и удивительно высоко подпрыгнула, чтобы хлопнуть Карлссона выбивалкой.

Но она совершенно позабыла о мебели, которой сама же забаррикадировала двери спальни. И когда фрёкен Бокк так высоко подпрыгнула, то перелетела головой вниз через маленькую книжную полку и с грохотом приземлилась на пол.

— Ой, теперь, верно, на крайнем севере Норланда снова будет землетрясение, — сказал Карлссон.

Однако испуганный Малыш поспешно подошел к фрёкен Бокк.

— Ой, что с вами, о бедненькая фрёкен Бокк? — спросил он.

— Будь добр, помоги мне добраться до кровати, — попросила его фрёкен Бокк.

И Малыш помог ей, по крайней мере попытался это сделать. Но фрёкен Бокк была такая крупная и тяжелая, а Малыш такой маленький! Он не смог ей помочь. И тут к ним подлетел Карлссон.

— Ладно, даже и не пытайся один, — сказал он Малышу. — Я ведь тоже хочу вместе с тобой таскать тяжести. Потому что это я — самый добрый на свете.

Они старались изо всех сил, Карлссон и Малыш, и им в конце концов удалось уложить фрёкен Бокк в кровать.

— Бедная фрёкен Бокк, — сказал Малыш. — Как вы себя чувствуете? Болит у вас где-нибудь?

Фрёкен Бокк некоторое время лежала молча, словно проверяя свои ощущения.

— У меня, верно, ни одного живого места не осталось, — наконец сказала она. — Но мне совершенно не больно… только когда я смеюсь!

И она начала так смеяться, что кровать заходила ходуном. Малыш испуганно посмотрел на нее. Что это с ней?

— Что ни говори, — сказала фрёкен Бокк, — а несколько таких вот головокружительных сальто, которые пришлось совершить нынче вечером, очень взбадривают. Боже милостивый!

Она энергично кивнула головой.

— Ну погоди, Фрида! Мы с ней занимаемся гимнастикой для домашних хозяек, и в следующий раз — ну погоди, Фрида! — она увидит, кто из нас умеет бегать!

— Ух! — вскричал Карлссон. — Не забудь взять с собой выбивалку для ковров, и ты сможешь погонять Фриду по всему гимнастическому залу и тоже хорошенько взбодрить ее.

Фрёкен Бокк вытаращила на него глаза:

— Молчи, когда говоришь со мной! Молчать! И пойди принеси мне несколько фрикаделек!

Малыш восхищенно засмеялся.

— Да, когда бегаешь, аппетит разыгрывается. А кто самый лучший на свете приносильщик фрикаделек? Отгадай! — сказал Карлссон.

Он уже шел на кухню.

Потом Карлссон, и Малыш, и фрёкен Бокк, сидя на краю кровати, плотно поужинали. Потому что Карлссон вернулся из кухни с подносом, заставленным разной снедью.

— Я увидел там яблочный пирог с ванильным соусом и прихватил их с собой тоже. И еще немного ветчины, и сыра, и колбасы с мелким жиром, и соленых огурцов и несколько сардинок, и немного печеночного паштета. Но куда же ты, в самом деле, запрятала торт со взбитыми сливками?

— Никакого торта со взбитыми сливками у нас нет, — сказала фрёкен Бокк.

Карлссон сердито вытянул нижнюю губу:

— По-твоему, можно досыта наесться несколькими фрикадельками, и яблочным пирогом с ванильным соусом, и ветчиной, и сыром, и колбасой с мелким жиром, и солеными огурцами и несколькими жалкими сардинками? Да?

Фрёкен Бокк пристально посмотрела ему в глаза.

— Нет, — веско произнесла она. — Но есть же еще печеночный паштет.

Малыш не мог даже вспомнить, ел ли он когда-нибудь в жизни такую вкуснятину. И им было так уютно вместе — ему, Карлссону и фрёкен Бокк, когда они сидели втроем и ели, и жевали вовсю. Но внезапно фрёкен Бокк воскликнула:

— Боже милостивый, ведь Малыша велено изолировать, а мы впустили сюда вот этого!

И она указала пальцем на Карлссона.

— Не-а! Мы его не впускали. Он сам явился, — сказал Малыш.

Но все-таки забеспокоился.

— Подумай только, Карлссон, а что, если ты заболеешь скарлатинной лихорадкой!

— Хм, хм, — пробормотал Карлссон, потому что рот его был набит яблочным пирогом, и потребовалось некоторое время, чтобы он смог вымолвить хоть словечко.

— Скарлатинной лихорадкой! Ха! К тому, кто однажды уже переболел самой лучшей в мире булочковой лихорадкой и не отправился на тот свет, никакая скарлатинная лихорадка уже не пристанет!

— Да, это вряд ли возможно! — со вздохом сказала фрёкен Бокк.

Карлссон набил рот последней оставшейся фрикаделькой, затем облизал пальцы и сказал:

— Конечно, кормят в этом доме немного скудновато, но вообще-то я здесь неплохо уживаюсь! Так что, может, меня тоже надо здесь изолировать, да-да, и меня тоже!

— Боже милостивый! — произнесла фрёкен Бокк.

Она уставилась на Карлссона и на поднос, который был уже совершенно пуст.

— Не очень-то много остается там, где побывал ты, — сказала она.

Карлссон поднялся с края кровати и похлопал себя по животу:

— Неправда! Когда я поем, я встаю из-за стола, а он остается на месте. Правда, это — единственное, что остается.

Затем он нажал на стартовую кнопку, моторчик зажужжал, а Карлссон тяжело полетел к открытому окну.

— Хейсан-хоппсан! — закричал он. — Теперь уж придется вам управляться некоторое время без меня, потому что я тороплюсь!

— Хейсан-хоппсан, Карлссон! — сказал Малыш. — Тебе в самом деле пора улетать?

— Как, неужели сейчас? — угрюмо спросила фрёкен Бокк.

— Да, я должен торопиться! — закричал Карлссон. — А не то я опоздаю к ужину! Хо-хо-хо!

И он исчез.

 

ВОТ ГОРДАЯ ДЕВА ПО НЕБУ ЛЕТИТ…

На следующий день Малыш спал долго. Поздним утром его разбудил телефонный звонок, и он кинулся в прихожую, чтобы поговорить по телефону.

В трубке раздался мамин голос:

— Дорогой мой мальчик… О, какой ужас!

— Какой еще ужас? — спросил сонный Малыш.

— Да все, что ты написал в своем письме. Я так встревожилась!

— Почему? — спросил Малыш.

— Бедный мой крошка… но завтра утром я возвращаюсь домой.

Обрадованный Малыш тут же проснулся. Хотя так и не понял, почему мама назвала его «бедный мой крошка». Не успел Малыш положить трубку, как раздался новый звонок. Это аж из самого Лондона звонил папа.

— Как поживаешь? — спросил папа. — Слушаются ли Буссе и Беттан фрёкен Бокк?

— Вряд ли, — ответил Малыш. — Но точно не знаю, потому что они лежат в эпидемичке.

По голосу папы Малыш понял, что он тоже встревожился.

— Эпидемичка? Что ты имеешь в виду?

И когда Малыш объяснил, что он имел в виду, папа буквально повторил мамины слова:

— Бедный мой крошка… завтра утром я возвращаюсь домой.

Разговор окончился. Но телефон тут же затрезвонил снова. На этот раз звонил Буссе.

— Можешь передать Домокозлючке привет и сказать, чтоб они с ее дряхлым доктором не надеялись: никакая у нас не скарлатина. Мы с Беттан завтра утром возвращаемся домой.

— Так у вас никакой скарлатины нет? — спросил Малыш.

— Представь себе, нет. Доктор говорит, что мы пили слишком много какао с булочками. От этого, если ты сверхчувствительный, может выступить сыпь.

— Типичный случай булочковой лихорадки, — сказал Малыш.

Но Буссе уже положил трубку.

Одевшись, Малыш отправился на кухню рассказать фрёкен Бокк, что изолировать его больше не надо.

Она уже начала готовить обед. Кухня благоухала пряностями.

— Ничего не имею против, — сказала фрёкен Бокк, когда Малыш рассказал ей, что все семейство возвращается домой. — Просто прекрасно, что уйду от вас, прежде чем окончательно испорчу себе нервы.

Она яростно мешала ложкой в кастрюле, стоявшей на плите. Там тушилось что-то очень густое, и она сильно сдабривала это солью, перцем и карри.

— Вот так, — сказала она. — Жаркое надо как следует посолить, поперчить и насыпать туда карри. Тогда будет вкусно.

Потом она обеспокоенно взглянула на Малыша.

— Ты, верно, не думаешь, что этот ужасный Карлссон снова прилетит сюда сегодня? Как прекрасно было бы, если бы мои последние часы в этом доме были хоть чуть поспокойнее.

Не успел Малыш ответить, как за окном послышался веселый голос, громко распевавший:

Солнышко — ведрышко, Глянь ко мне в окошечко…

На подоконнике в кухне снова появился Карлссон:

— Хейсан-хоппсан, вот вам ваше солнышко, ну и повеселимся же мы сейчас!

Но тут фрёкен Бокк умоляюще протянула к нему руки.

— Нет, нет… нет, все, что угодно, только нельзя ли обойтись без веселых затей?

— Ну ладно, сперва мы, понятно, поедим, — предложил Карлссон и тут же подскочил к кухонному столу.

Фрёкен Бокк уже накрыла на стол для себя и для Малыша. Карлссон опустился на один из стульев и схватил ножик и вилку.

— Подавай на стол! Тащи сюда еду!

Он дружески кивнул головой фрёкен Бокк:

— Ты тоже можешь спокойно, без церемоний сесть вместе со мной к столу. Возьми себе тарелку и иди сюда!

Затем он повел носом, вдыхая запах жаркого под соусом:

— Что ты нам дашь?

— Хорошенькую взбучку, — ответила фрёкен Бокк, еще более ожесточенно мешая свое варево. — Это то, что тебе, во всяком случае, крайне необходимо. И учти, у меня все тело ломит, так что, боюсь, я вряд ли смогу бегать за тобой сегодня.

Она выложила жаркое в мисочку и поставила его на стол.

— Ешьте! — сказала она. — А я подожду и поем позднее. Потому что доктор сказал — мне необходимы тишина и покой во время еды.

Карлссон кивнул:

— Ну ладно, у вас тут, верно, найдется в какой-нибудь банке несколько сухариков! Ты сможешь их погрызть, когда мы покончим со всем, что стоит на столе… а пока возьми маленькую корочку хлеба и ешь ее в тишине и покое!

Он энергично вывалил себе на тарелку большую порцию жаркого под соусом. Малыш же взял лишь самый маленький кусочек. Он всегда боялся незнакомой еды. А такого блюда он никогда прежде не пробовал.

Карлссон начал с того, что возвел башенку из жаркого и обвел ее вокруг рвом. Пока он этим занимался, Малыш осторожно взял в рот кусочек… Ой! Он задохнулся, и на глазах у него выступили слезы. Рот словно обожгло огнем. Но рядом стояла фрёкен Бокк и выжидающе смотрела на него, поэтому он молча проглотил свой кусочек мяса. Тогда Карлссон поднял глаза от возведенного им строения из жаркого под соусом:

— Что с тобой? Чего ты вопишь?

— Я… я подумал о чем-то очень печальном, — запинаясь, произнес Малыш.

— Вот как, — сказал Карлссон, накидываясь с большим аппетитом на свою горку.

Но, проглотив первый же кусочек, он дико взвыл и глаза его наполнились слезами.

— Что это? — спросила фрёкен Бокк.

— Это, верно, лисий яд, но тебе самой лучше знать, что ты состряпала, — ответил Карлссон. — Быстрее тащи сюда большой пожарный насос, в горле у меня загорелось.

Он вытер слезы на глазах.

— Чего ты ревешь? — спросил Малыш.

— Я тоже подумал о чем-то очень печальном, — сказал Карлссон.

— О чем? — поинтересовался Малыш.

— Об этом самом вареве, — ответил Карлссон.

Это не понравилось фрёкен Бокк.

— И не стыдно вам, малыши! В мире есть тысячи детей, которые отдали бы что угодно за каплю такого соуса.

Сунув руку в карман, Карлссон достал оттуда записную книжку и ручку.

— Могу я попросить имя и адрес хотя бы двух таких детей? — сказал он.

Но фрёкен Бокк только что-то проворчала, но не пожелала дать имена и адреса.

— Понятно, речь идет, верно, о целой компании детей — пожирателей огня, которые никогда ничем другим не занимались, а только без конца лопали огонь и серу.

Тут кто-то позвонил в дверь, и фрёкен Бокк пошла открывать.

— Пойдем за ней и посмотрим, кто это, — сказал Карлссон, — может, это один из тех самых тысяч пожирателей огня, которые явятся сюда и отдадут все, что угодно, за ее огненную похлебку. И тут придется смотреть в оба, чтоб она не продешевила… Ведь она всадила туда немало драгоценного лисьего яда!

Он последовал за фрёкен Бокк, и то же самое сделал Малыш. Они стояли в тамбуре прямо за ее спиной, когда она открывала дверь, и услыхали какой-то голос за дверью, который произнес:

— Моя фамилия Пекк. Я представляю Шведское радио и телевидение.

Малыш почувствовал, что похолодел. Он осторожно выглядывал из-за юбок фрёкен Бокк, а там в дверях стоял какой-то господин — явно красивый, и чертовски умный, и в меру упитанный мужчина в цвете лет. Именно из тех, о которых фрёкен Бокк говорила, что их на Шведском телевидении полным-полно.

— Могу ли я видеть фрёкен Хильдур Бокк? — спросил господин Пекк.

— Это я, — отозвалась фрёкен Бокк. — Но я оплатила счета за радио и за телевизор, так что и не пытайтесь меня проверять!

Господин Пекк приветливо улыбнулся:

— Я пришел не из-за счетов. Нас интересуют те привидения, о которых вы писали… Мы очень хотим сделать о них передачу.

Лицо фрёкен Бокк побагровело. Она не произнесла ни слова.

— Что с вами, вам нехорошо? — спросил господин Пекк.

— Да, — ответила фрёкен Бокк. — Мне худо. Это самый ужасный миг в моей жизни!

Малыш стоял за ее спиной, испытывая примерно такие же чувства. Боже милостивый, сейчас, верно, все будет кончено! В любой момент этот самый Пекк обязательно увидит Карлссона, а когда завтра утром мама с папой вернутся, весь дом будет битком набит проводами, телевизионными камерами и в меру упитанными мужчинами. Тогда прощай домашний уют и покой! Боже милостивый, как убрать отсюда Карлссона!

И тут ему бросился в глаза старинный деревянный сундук, стоявший в тамбуре, — Беттан хранила там свой хлам, предназначенный для театральных представлений. Она и ее одноклассники создали какой-то дурацкий клуб и иногда собирались у Беттан, надевали театральные костюмы и слонялись по всей квартире, воображая, будто они какие-то герои и героини, а не самые обыкновенные школьники. Это называлось — «играть в театр». И это — так считал Малыш — была жуткая глупость. Но все-таки какое счастье, что этот сундук с театральным хламом именно сейчас оказался под рукой. Малыш поднял крышку и нервно шепнул Карлссону:

— Скорее… прячься в этом сундуке.

И даже если Карлссон так и не понял, почему нужно прятаться, он был не из тех, кто отказывался филюрить, если это необходимо. Хитро подмигнув Малышу, он прыгнул в сундук. Малыш поспешно опустил крышку. Затем он боязливо взглянул на парочку, все еще стоявшую у дверей… не заметили ли они чего-нибудь?

Они не заметили. Ведь господин Пекк и фрёкен Бокк были заняты выяснением того, почему фрёкен Бокк стало худо.

— Это были вовсе не проделки привидений. Все это были лишь жалкие мальчишеские проказы, — со слезами в голосе сказала фрёкен Бокк.

— Так, значит, никаких привидений не было, — констатировал господин Пекк.

Фрёкен Бокк начала плакать всерьез.

— Нет, это были не привидения… и мне никогда не попасть на телевидение… только Фрида…

Господин Пекк, желая утешить фрёкен Бокк, погладил ее по руке:

— Не принимайте это так близко к сердцу, милая фрёкен Бокк. Ведь может представиться какая-нибудь другая возможность!

— Нет, не может, — всхлипывала фрёкен Бокк.

Опустившись на сундук с театральным хламом, она закрыла лицо руками. Так она сидела и плакала, плакала без конца. Малышу стало так жаль ее и так стыдно, словно он один был во всем виноват. Вдруг из сундука послышалось легкое урчание.

— О, простите, — извинилась фрёкен Бокк, — это только потому, что я очень хочу есть.

— Да пусть себе урчит, — приветливо сказал господин Пекк. — Но обед у вас, конечно, уже готов, на кухне так вкусно пахнет! Какое блюдо вы приготовили?

— Только немного жаркого под соусом, — всхлипнула фрёкен Бокк. — Это блюдо — мое собственное изобретение. Я назвала его «мешанина фрёкен Хильдур Бокк».

— Изумительный, фантастически вкусный запах, — сказал господин Пекк. — От него просыпается аппетит.

Фрёкен Бокк встала с сундука:

— Ну ладно, тогда надо вам попробовать мое блюдо, ведь эти карапузы его не едят.

Господин Пекк немного поломался, говоря, что это неловко, но все-таки дело кончилось тем, что они вместе с фрёкен Бокк вдвоем исчезли на кухне.

Малыш поднял крышку сундука и посмотрел на Карлссона, который лежал там, легонько урча.

— Пожалуйста, лежи здесь, пока он не уйдет, — сказал Малыш, — а не то угодишь в телевизионный ящик.

— Ха! — воскликнул Карлссон. — А тебе не кажется, что в этом ящике, где я сейчас, тоже тесновато, а?

Тогда Малыш приподнял крышку сундука, чтобы Карлссону было легче дышать, а сам побежал в кухню. Ему хотелось увидеть выражение лица господина Пекка, когда он начнет есть вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк.

И подумать только, господин Пекк сидел там на кухне, и ел, набивая себе полный рот, и говорил, что вкуснее этого он никогда ничего не едал. И на глазах у него не было ни слезинки. Зато слезы были на глазах у фрёкен Бокк. И, разумеется, вовсе не от мяса под соусом, нет, она по-прежнему плакала оттого, что ее телевизионная передача не состоится. Не помогло даже то, что господин Пекк был в восторге от ее огненной мешанины. Фрёкен Бокк была безутешна.

Но тут случилось нечто невероятное. Внезапно господин Пекк, как бы ни к кому не обращаясь, сказал:

— Ну вот, наконец-то придумал! Вы пойдете со мной завтра вечером!

Фрёкен Бокк посмотрела на него заплаканными глазами.

— Куда я пойду с вами завтра вечером? — мрачно спросила она.

— Конечно, на телевидение, — ответил господин Пекк. — Вы выступите в нашей серии «Мой лучший кулинарный рецепт». Вы продемонстрируете всему шведскому народу, как вы готовите вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк.

Тут послышался грохот. Фрёкен Бокк упала в обморок.

Но она быстро пришла в себя и с трудом поднялась на ноги. Ее глаза сияли.

— Завтра вечером… на телевидение? Моя мешанина… и я должна приготовить ее на телевидении на глазах у всего шведского народа? Боже милостивый… и, подумать только, эта Фрида, которая ни капельки не смыслит в кулинарии, называет мое блюдо свиным пойлом!

Малыш весь обратился в слух, до чего ж интересно! Он чуть было не забыл, что Карлссон сидит в сундуке. Но тут, к своему ужасу, услышал, что кто-то двигается в прихожей. И правда… это был Карлссон! Дверь, ведущая из кухни в прихожую, была открыта, и Малыш издали увидел его еще до того, как фрёкен Бокк или господин Пекк что-либо заметили.

Да… это был Карлссон! И в то же время все-таки не Карлссон! Боже милостивый, какой у него вид: на нем был старый театральный костюм Беттан — длинная бархатная юбка, бившая его по ногам, а спереди и сзади волочились тюлевые накидки! Он походил больше всего на какую-то маленькую, веселую и довольную тетеньку. И эта маленькая и довольная тетенька твердым шагом приближалась к дверям кухни. Малыш в отчаянии замахал руками, давая понять Карлссону, что идти туда ему нельзя. Однако Карлссон не понял его, помахал в ответ… и вошел.

— Вот гордая дева в палату идет… — произнес Карлссон.

И вот он сам уже стоит в дверном проеме — на нем бархатная юбка и накидки. Это было зрелище, заставившее господина Пекка вытаращить глаза.

— Вот так штука! Кто это? Что это за маленькая забавная девочка? — спросил он.

Фрёкен Бокк оживилась:

— Забавная девочка? Нет, это самый отвратительный маленький дрянной мальчишка, какого я когда-либо встречала в своей жизни. А ну! Сгинь отсюда, паршивец!

Но Карлссон ее не слушал.

— Вот гордая дева пускается в пляс… — произнес он.

И начал танцевать такой танец, какого Малышу никогда видеть не доводилось, да и господину Пекку, пожалуй, тоже.

Карлссон носился, пританцовывая и приседая, по кухне. Время от времени он слегка подпрыгивал, размахивая тюлевыми накидками.

«Какая глупость! — думал Малыш. — Все, что угодно, только бы Карлссон не начал летать, о, только бы он этого не сделал!»

На Карлссоне было столько тюлевых накидок, что его пропеллер был не виден. И Малыш был страшно благодарен ему за это. Но подумать только, а вдруг Карлссон поднимется в воздух, тогда, верно, господин Пекк со страшной силой грохнется в обморок, а потом, как только вернется к жизни, немедленно примчится со всеми своими телекамерами.

Господин Пекк смотрел на удивительный танец и хохотал до упаду. Он хохотал все сильнее и сильнее. Тогда Карлссон тоже захихикал и подмигнул господину Пекку, а проносясь мимо, помахал ему своими накидками.

— Очень веселый мальчишка! — сказал господин Пекк. — Его можно было бы выпустить в какой-нибудь детской передаче.

Это было самое ужасное, что мог сказать господин Пекк и что больше всего разъярило фрёкен Бокк.

— Выпустить Карлссона на телевидении? Тогда попрошу избавить меня от участия в этой передаче! — воскликнула она. — Совершенно ясно, что если вам хочется привести туда кого-нибудь, кто перевернет вверх дном всю телестудию, лучшего экземпляра, чем он, вам не найти!

Малыш кивнул:

— Ага, точно. А когда он перевернет вверх дном всю телестудию, он скажет лишь, что это — дело житейское. Так что берегитесь!

Господин Пекк не настаивал.

— Пожалуйста… Я ведь только предложил! Ведь на свете и других мальчишек хоть отбавляй!

Вообще-то господин Пекк уже торопился. Ему надо было присутствовать на постановке пьесы. Ему необходимо было уйти. И тут Малыш увидел, что Карлссон ощупью ищет стартовую кнопку. Малыш насмерть перепугался. Неужели теперь, в самую последнюю минуту, все кончено?

— Нет, Карлссон, не надо… нет, Карлссон, ни в коем случае… — нервно прошептал Малыш.

Но Карлссон продолжал нащупывать кнопку на животе. Ему было трудно добраться до нее из-за тюлевых накидок.

Господин Пекк стоял уже в дверях… И тут внезапно зажужжал моторчик Карлссона.

— А я и не знал, что авиалиния с аэропорта Арланда проходит над Васастаном, — сказал господин Пекк. — Думаю, не следовало бы прокладывать ее здесь. До свидания, фрёкен Бокк, завтра увидимся!

И он ушел. А вверх, к потолку взлетел Карлссон. В безумном восторге кружил он вокруг люстры и, прощаясь, помахал накидками в сторону фрёкен Бокк.

— Вот гордая дева по небу летит… Гоп-гоп-тра-ля-ля! — крикнул он.

 

КРАСИВЫЙ, ЧЕРТОВСКИ УМНЫЙ И В МЕРУ УПИТАННЫЙ…

Все послеобеденное время Малыш провел наверху, у Карлссона, в его домике на крыше. Он объяснял, почему им необходимо на это время оставить в покое фрёкен Бокк.

— Понимаешь, она собирается испечь торт со взбитыми сливками к завтрашнему утру, когда папа и мама, Буссе и Беттан вернутся домой.

Уж это Карлссон понял.

— Да, раз она собирается испечь торт со взбитыми сливками, ее необходимо оставить в покое. Опасно ретировать домокозлючек именно в тот момент, когда они пекут торты со взбитыми сливками, потому что тогда сливки киснут… а домокозлючки из-за этого — тоже киснут!

Таким образом, последние мгновения, которые фрёкен Бокк проводила в семействе Свантессонов, оказались вполне мирными, вполне такими, как она желала.

Малыш и Карлссон также мирно сидели перед очагом, наверху, в домике Карлссона. Карлссон слетал на рынок, расположенный на площади Хёторгет, и купил яблок.

— И честно отдал за них пять эре, — сказал он. — Я ведь не хочу, чтобы какая-нибудь торговка разорилась из-за меня, ведь я самый честный на свете.

— А торговка считала, что пяти эре за все эти яблоки — достаточно? — удивился Малыш.

— Спросить ее об этом я никак не мог, — ответил Карлссон. — Ведь ее не было, она в это время как раз пила кофе.

Карлссон нанизал яблоки на стальную проволоку и стал печь их над огнем в очаге.

— Кто самый лучший на свете пекарщик яблок? Отгадай! — сказал Карлссон.

— Конечно, ты, Карлссон! — ответил Малыш.

Они посыпали сахарным песком яблоки и ели их, сидя у очага, а за окном меж тем сгущались сумерки. «Как хорошо сидеть у огня», — думал Малыш, потому что погода становилась все холоднее. Заметно было, что настала осень.

— Я собираюсь слетать за город и купить побольше дров у какого-нибудь старика крестьянина, — сказал Карлссон. — Хотя все они плуты и глядят за тобой в оба, да и потом, кто их знает, в какое время они пьют кофе.

Он сунул в очаг несколько больших березовых поленьев.

— Но мне хочется, чтобы зимой у меня было тепло и уютно, а иначе я не играю. Пора бы им, старикам крестьянам, понять это!

Когда огонь погас, в маленьком домике Карлссона стало совсем темно. Тогда он зажег керосиновую лампу, висевшую над верстаком. Она озарила теплым и уютным светом комнату и все вещи, нагроможденные на верстаке.

Малыш поинтересовался, нельзя ли им немного поиграть со всем этим хламом, и Карлссон согласился.

— Но тебе придется спрашивать у меня, можно ли взять эти вещи на время, поиграть. Иногда я говорю «да», а иногда — «нет»… Большей частью я говорю «нет», потому что все-таки штучки-дрючки эти — мои и я хочу сам ими заниматься, а иначе я не играю!..

И когда Малыш много-много раз спросил у него разрешения взять ту или иную вещь, Карлссон дал ему на время старый сломанный будильник, который Малыш сначала разобрал, а потом собрал. До чего же было весело! Более увлекательной игры Малыш и представить себе не мог.

А потом Карлссон захотел, чтобы они вместе постолярничали.

— Столярничать — все-таки самое веселое, и можно сделать столько прекрасных вещей, — сказал Карлссон. — По крайней мере, я могу.

Сбросив на пол все, что было нагромождено на верстаке, он вытащил из-под диванчика разные до-сочки и чурки. Они оба, и Карлссон и Малыш, начали стучать молоточком, вколачивать гвозди, да так, что только в ушах звенело. Малыш, сколотив две чурки, сделал пароходик. Вместо трубы он тоже приставил маленькую чурку. И в самом деле, получился очень красивый пароходик.

Карлссон сказал, что он соорудит скворечник и повесит его на углу своего домика, чтобы там могли жить маленькие птички. Но скворечник у него не получился, а вышло что-то совсем другое, совсем непонятное.

— Что это такое? — спросил Малыш.

Склонив набок голову, Карлссон взглянул на свою поделку.

— Это… одна вещица, — сказал он. — Потрясающе красивая маленькая вещица. Отгадай, кто самый лучший на свете мастерильщик штучек-дрючек?

— Конечно, ты, Карлссон! — ответил Малыш.

Но уже настал вечер. Малышу пора было идти домой спать. Ему пришлось покинуть Карлссона и его маленькую уютную комнатку со всеми нагроможденными там вещами и верстаком, коптящей керосиновой лампой, и дровяным ларем, и с камином, где еще оставались раскаленные уголья, которые давали тепло и свет. Трудно было Малышу оторваться от всего этого, но он знал, что снова вернется сюда. О, как он радовался, что домик Карлссона именно на его крыше, а не на чьей-нибудь другой!

Они вышли на крылечко, Карлссон и Малыш. Над ними сияло звездами небо. Никогда в жизни Малыш не видел такого множества звезд, да еще таких больших, да так близко от себя. Да нет, понятно, что не так близко, их от него отделяли тысячи миль, он знал это, и все же… О, какая звездная крыша опрокинулась на домик Карлссона — и близкая, и в то же время такая далекая…

— На что ты уставился? — спросил Карлссон. — Мне холодно… ты летишь или нет?

— Да, спасибо, лечу, — ответил Малыш.

А на другой день… какой это был день! Сначала явились Буссе и Беттан, потом — папа, а последней — и это было самое главное — явилась мама. Малыш кинулся в ее объятия и сам крепко обнял ее. Никогда, никогда больше не должна она уезжать от него! И вот они все окружили маму — папа, и Буссе, и Беттан, и Малыш, и фрёкен Бокк, и Бимбо.

— У тебя уже нет переутомления? — спросил Малыш. — Как оно могло так быстро пройти?

— Оно прошло, когда я получила твое письмо, — сказала мама. — Когда я узнала, как вы все «бальны» и что вас надо изолировать, я поняла, что и сама заболею всерьез, если не вернусь домой.

Фрёкен Бокк покачала головой:

— Пожалуй, это было не очень разумно. Хотя я ведь могу время от времени приходить и помогать вам, фру Свантессон, если понадобится. А теперь, — продолжала фрёкен Бокк, — теперь я должна немедленно уйти, потому что мне надо вечером быть на телевидении.

Все очень удивились — мама и папа, и Буссе, и Беттан.

— В самом деле! — воскликнул папа. — Мы должны посмотреть эту передачу. Вне всякого сомнения!

Фрёкен Бокк гордо вскинула голову:

— Да, надеюсь. Надеюсь, это сделает весь шведский народ.

И она стала поспешно собираться.

— Мне ведь надо еще уложить волосы, и принять ванну, и сделать массаж лица, и маникюр, и примерить новые ортопедические стельки. Потому что надо иметь приличный вид, когда выступаешь на телевидении.

Беттан засмеялась:

— Ортопедические стельки… ведь их же по телевизору не видно!

Фрёкен Бокк неодобрительно взглянула на нее:

— Неужели я так сказала? Во всяком случае, мне нужны новые стельки… да и чувствуешь себя гораздо уверенней, когда ты в полном порядке. Хотя обычные люди этого, возможно, и не понимают. Но мы, те, кто выступают на телевидении, мы это знаем.

Потом она, быстро попрощавшись, умчалась прочь.

— Вот и ушла Домокозлючка, — сказал Буссе, когда за ней захлопнулась дверь.

Малыш задумчиво кивнул.

— А я уже довольно хорошо стал к ней относиться, — сказал он. — Кстати, она испекла прекрасный торт со взбитыми сливками, большой и пышный, украшенный ломтиками ананаса.

— Мы съедим его вечером, когда будем пить кофе и смотреть телевизионную передачу про фрёкен Бокк, — пообещала мама.

Так оно и случилось. Когда волнующий час уже приближался, Малыш позвонил Карлссону. Он дернул провод, скрытый занавесками, только один раз, что означало: «Сейчас же прилетай!»

И мигом явился Карлссон. Вся семья уже сидела перед телевизором, кофейный поднос и торт со взбитыми сливками стояли на столе.

— А вот и мы с Карлссоном! — сказал Малыш, когда они шагнули в гостиную.

— А вот и я! — сказал Карлссон, бросаясь в самое лучшее кресло. — Наконец-то здесь в доме вкусно кормят, на столе немножко торта со взбитыми сливками. Очень вовремя! Можно мне взять сию же минуту немножко торта… Или, вернее, множко торта!

— Самые младшие получают последними, — сказала мама. — Вообще-то ты занял мое место. Вы — ты и Малыш — можете сидеть на полу перед телевизором, а я подам вам торт туда.

Карлссон повернулся к Малышу:

— Слышал? Неужели она всегда так с тобой обращается, несчастный ты ребенок?!

И он с довольным видом ухмыльнулся:

— Хорошо, что она и со мной так обращается, ведь должна же быть на свете справедливость, иначе я не играю!

И они уселись на полу перед телевизором — Карлссон и Малыш и ели много-много торта в ожидании, когда покажется на экране фрёкен Бокк.

— Сейчас она появится! — сказал папа.

И в самом деле, она появилась! И господин Пекк тоже. Он был ведущим программы.

— Домокозлючка собственной персоной! — воскликнул Карлссон. — Ха-ха! Ну и позабавимся же мы сейчас!

Фрёкен Бокк вздрогнула. Всем почти показалось, что она услыхала слова Карлссона. А может, она все-таки очень нервничала, представ пред лицом всего шведского народа, чтобы продемонстрировать, как готовить «Вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк».

— Расскажите нам, расскажите, как вам пришла в голову мысль приготовить именно это блюдо? — спросил господин Пекк.

— А скажите-ка, скажите, — повторила его слова фрёкен Бокк, — если у вас есть сестра, которая ровно ничего не смыслит в приготовлении еды…

Больше она ничего произнести не успела, Карлссон, протянув свою пухлую ручонку, выключил телевизор.

— Домокозлючка приходит и уходит, когда я этого хочу, — сказал он.

Но тут мама Малыша велела ему:

— Сейчас же включи обратно… и попробуй сделать так еще хоть раз, и ты немедленно вылетишь отсюда!

Карлссон толкнул Малыша в бок и прошептал:

— Что, в этом доме уже ничего и сделать нельзя?

— Тише, мы будем смотреть на фрёкен Бокк, — сказал Малыш.

— Нужно как следует посолить, и поперчить, и посыпать карри — тогда будет вкусно, — продолжала фрёкен Бокк.

И она щедро солила, и перчила, и посыпала карри свое блюдо, а когда жаркое было готово, она лукаво поглядела с экрана телевизора и спросила:

— Не желаете ли попробовать?

— Спасибо, только не я, — ответил Карлссон. — Но если ты дашь мне имя и адрес тех самых деток — поглотителей огня, я приведу их к тебе попробовать твое варево!

Потом господин Пекк поблагодарил фрёкен Бокк за то, что она пожелала прийти и продемонстрировать, как она готовит свое вкусное жаркое под соусом. Телевизионное время фрёкен Бокк явно истекло, но тут она воскликнула:

— Скажите-ка, скажите! Нельзя ли послать привет моей сестре Фриде, домой, на улицу Фрейгатан?

Господин Пекк явно заколебался:

— Скажите-ка, скажите… ну, ладно, только побыстрее!

И тогда фрёкен Бокк, помахав рукой с экрана, сказала:

— Привет, привет, Фрида, как поживаешь? Надеюсь, ты не свалилась со стула?

— Я тоже на это надеюсь, — откликнулся Карлссон, — потому что хватит с нас землетрясений на крайнем севере Норланда.

— О чем ты? — спросил Малыш. — Ты ведь, верно, даже не знаешь, такая ли эта Фрида тяжелая, как фрёкен Бокк.

— Подумать только, знаю! — сказал Карлссон. — Я был у них на улице Фрейгатан разок-другой и играл там в привидение.

Потом Карлссон и Малыш поели еще торта и посмотрели по телевизору выступление жонглера, который мог бросать в воздух пять тарелок одновременно, не уронив при этом ни одной. «Вообще-то жонглеры — скучные», — думал Малыш. Но рядом сидел с горящими глазами Карлссон, и Малыш был счастлив. Ведь именно сейчас и наступило настоящее веселье, и так прекрасно было все, что его окружало: и мама, и папа, и Буссе, и Беттан, и Бимбо… и еще Карлссон.

Когда торт был съеден, Карлссон взял красивое блюдо, на котором он лежал, и хорошенько облизал. Потом подбросил блюдо в воздух точь-в-точь так, как это делал со своими тарелками жонглер.

— Да, — сказал он, — ловкий этот дядька в ящике! А кто на свете самый лучший бросальщик блюд? Отгадай-ка!

Он швырнул вверх блюдо от торта так, что оно почти коснулось потолка, и Малыш испугался.

— Не надо, Карлссон, не надо!

Мама и все остальные продолжали смотреть телевизор, на экране которого теперь уже танцевала балерина. И никто даже не заметил, что вытворял Карлссон. Ничуть не помогло и то, что Малыш сказал ему: «Не надо!» Карлссон беспечно продолжал подбрасывать блюдо.

— Вообще-то блюдо у вас красивое, — сказал Карлссон и подкинул блюдо к потолку. — Вернее, у вас было красивое блюдо, — поправил он самого себя и наклонился, чтобы собрать осколки. — Ну, да ладно, ведь это дело житейское…

Но мама услыхала звяканье, когда блюдо упало и разбилось. Шлепнув как следует Карлссона ниже спины, она сказала:

— Это было мое самое красивое блюдо для торта, и никакое оно не «дело житейское».

Малышу не понравилось, как обошлись с самым лучшим в мире бросальщиком блюд, но он-то понимал, что мама расстроена из-за разбитого блюда, и поспешил ее утешить:

— Я выну деньги из моей свинки-копилки и куплю тебе новое блюдо.

Но тут Карлссон гордо сунул руку в карман и выудил оттуда пятиэровую монетку, которую отдал маме:

— Я сам плачу за то, что разбиваю. Вот! Пожалуйста! Купи блюдо, а сдачу, которая останется, можешь взять себе.

— Спасибо, милый Карлссон! — сказала мама.

Карлссон с довольным видом кивнул головой:

— Или купи на них какие-нибудь маленькие дешевые вазочки, которые ты сможешь швырять в меня, если меня угораздит прийти сюда, а тебя — разозлиться.

Малыш прижался к маме и спросил:

— Мама, правда, ты ведь больше не сердишься на Карлссона?

В ответ мама погладила по головке их обоих — и Карлссона, и Малыша, и сказала, что нет, мол, не сердится.

Потом Карлссон попрощался:

— Хейсан-хоппсан, теперь мне пора домой, а не то я опоздаю на ужин!

— А что у тебя на ужин? — спросил Малыш.

— Вкусная мешанина Карлссона, который живет на крыше, — ответил Карлссон. — И поверь мне: это тебе не лисий яд, как у Домокозлючки. Кто лучший на свете варильщик мешанин? Отгадай!

— Конечно, ты, Карлссон, — сказал Малыш.

Час спустя Малыш уже лежал в кровати, а рядом стояла корзинка, где приютился Бимбо. Мама и папа, Буссе и Беттан — все уже побывали у Малыша и пожелали ему спокойной ночи. Малыша начало клонить ко сну.

Но он лежал там и думал о Карлссоне, и ему было любопытно узнать, что тот делает сию минуту.

Может, он столярничает, мастерит, например, скворечник или что-нибудь в этом роде. «Завтра, когда я вернусь домой из школы, — думал Малыш, — я смогу позвонить Карлссону и спросить его, нельзя ли мне подняться к нему наверх и подольше постолярничать; мне ведь тоже хочется».

И еще Малыш подумал, как здорово, что Карлссон провел телефон.

«Я ведь могу позвонить ему сейчас, если захочу», — решил он и внезапно почувствовал, что это — замечательная идея.

Выскочив из кровати, он побежал босиком к окошку и дернул провод. Три раза. Это был сигнал, означавший: «Подумать только, как хорошо, что на свете есть ты, Карлссон, такой красивый, весь такой умный и в меру упитанный мужчина, храбрый и вообще замечательный во всех отношениях!»

Малыш по-прежнему стоял у окна, не потому, что ждал какого-то ответа, нет, он просто стоял там. Но вдруг, откуда ни возьмись, прилетел Карлссон со словами:

— Да, представь себе! Ты — прав!

Больше он ничего не сказал. А потом полетел обратно в свой маленький зеленый домик на крыше.