Пиппи продолжает жить на вилле вверхтормашками

В тот маленький-премаленький городок с улицами, мощенными булыжником, низенькими домами, окруженными садиками, выглядел очень нарядным и симпатичным. Каждому, кто приезжал сюда, наверняка приходила в голову мысль, что жить в этом тихом городе приятно и спокойно. Но достопримечательностей здесь было мало. Всего ничего. Краеведческий музей и древний курган-могильник. Вот и все. Нет, здесь была еще одна достопримечательность! Жители этого городка позаботились о приезжих и поставили дорожные указатели для желающих познакомиться с местными достопримечательностями. На одном указателе было крупными буквами написано: «К краеведческому музею», и нарисована стрелочка, а на другом: «К древнему могильному кургану». Но был здесь и еще один указатель, а на нем можно было прочитать: «К Вилле Вверхтормашками».

Третий указатель поставили совсем недавно. Дело в том, что в последнее время люди довольно часто спрашивали, как пройти к Вилле Вверхтормашками. По правде говоря, чаще, чем справлялись о дороге к музею или к кургану.

Однажды погожим летним днем в городок приехал на своей машине некий господин. Город, где он жил, был намного больше, и потому он считал себя лучше и важнее жителей этого маленького-премаленького городка. К тому же машина у него была очень дорогая, да и сам господин был шикарный, ботинки у него на ногах блестели, а на пальце он носил толстое золотое кольцо. И потому, наверное, не стоит удивляться, что он считал себя ужасно важным и знатным.

Проезжая по улицам этого городка, он громко сигналил, чтобы люди слышали, что он изволил сюда приехать.

Увидев указатели, он иронически ухмыльнулся.

«К краеведческому музею — ну нет, спасибо, — сказал он про себя. — Это развлечение не для меня. К могильному кургану, — прочитал он на другом указателе. — Чем дальше, тем интереснее», — засмеялся он.

«Но что это еще за чушь? — спросил он себя, увидев третий указатель. — К Вилле Вверхтормашками… Ну и название!»

Господин задумался. Вилла сама по себе не может быть достопримечательностью вроде краеведческого музея или могильного кургана. Стало быть, указатель поставлен неспроста, подумал он. Под конец он нашел правильное объяснение: эта вилла, конечно, продается, указатель поставлен для покупателей. Важный господин давно хотел купить дом в маленьком городке, где не так шумно, как в большом городе. Он, конечно, не собирался жить там круглый год, а просто хотел приезжать иногда на отдых. К тому же в маленьком городке он будет более заметной фигурой, все станут обращать внимание на такого важного и благоразумного господина. Он тут же решил взглянуть на Виллу Вверхтормашками.

Для этого нужно было всего лишь направиться куда указывала стрелка. Ему пришлось ехать на окраину города. И там на старой ломаной калитке было написано красным фломастером: «Вилла Вверхтормашками».

За оградой он увидел запущенный сад со старыми, покрытыми мхом деревьями, нестрижеными газонами и цветами, которые росли где попало. В глубине сада стоял дом. Ой-ой-ой! Ну и дом! Похоже было, что он вот-вот рухнет. Нарядный господин уставился на дом и вдруг издал негромкий стон. На веранде стояла лошадь. А важный господин никогда не видел, чтобы лошади стояли на верандах. Поэтому-то он и застонал.

На лестнице веранды, на самом солнцепеке сидели трое детишек. Посредине — девочка с лицом, усыпанным веснушками, и рыжими косичками, стоящими торчком. А рядом с ней — очень миленькая белокурая девчушка в сине-белом клетчатом платьице и аккуратно причесанный мальчик. На плече у рыжей девочки сидела мартышка.

Важный господин удивился. Неужели он ошибся? Кто же станет продавать дом, который, того и гляди, рухнет?

— Эй, ребятишки! — крикнул он. — Что, эта развалюха и есть Вилла Вверхтормашками?

Рыжая девчушка поднялась со ступеньки и подошла к калитке. Двое других ребятишек плелись за ней.

— Ты что, язык проглотила? — спросил важный господин еще до того, как рыженькая успела подойти близко. — Эта жалкая лачуга и есть Вилла Вверхтормашками?

— Дай мне подумать, — ответила рыжая девочка и сосредоточенно нахмурила лоб. — Краеведческий музей? Нет. Могильный курган? Нет! Знаю! — закричала она. — Это Вилла Вверхтормашками!

— Отвечай по-человечески, — сказал важный господин и вылез из машины.

Он решил все-таки посмотреть на этот дом поближе.

— Разумеется, можно снести эту лачугу и построить здесь новый дом, — пробормотал он себе под нос.

— Ой, давайте начнем прямо сейчас! — закричала рыжеволосая девчонка и быстренько оторвала от фасада две доски.

Важный господин не слушал ее. Между прочим, маленькие дети его вообще не интересовали. К тому же сейчас его занимали важные мысли. Залитый солнечным светом сад, хотя и совсем заброшенный, выглядел очень заманчиво и приятно. Если построить новый дом, подстричь газоны, поправить дорожки, посадить настоящие цветы, то здесь сможет жить даже такой важный господин. И важный господин решил купить Виллу Вверхтормашками.

Он стал смотреть, что бы еще здесь можно было улучшить. Старые замшелые деревья нужно, конечно, спилить. Он посмотрел с кислой миной на толстый узловатый дуб, раскинувший могучие ветви над крышей дома.

— Его я срублю.

Маленькая хорошенькая девочка в сине-белом платье испуганно закричала:

— Ой, Пиппи, ты слышала?

Рыжая девчушка беспечно прыгала по дорожке по-сорочьи.

— Так! Значит, этот старый гнилой дуб я срублю, — повторил важный господин сам себе.

Маленькая девочка в клетчатом платье умоляюще сложила руки.

— О, нет, пожалуйста, не надо, — сказала она, — на него… так удобно залезать. И можно сидеть в дупле, ведь он внутри пустой.

— Что за глупости, — возразил важный господин. — Сама понимаешь, я по деревьям не лазаю.

К ним подошел аккуратно причесанный мальчик. У него был тоже испуганный вид.

— И потом, в этом дереве растет лимонад, — взмолился он. — И шоколад по четвергам.

— Послушайте, дети, вы, видно, перегрелись на солнце. И потому у вас, наверно, кружится голова. Но мне тут с вами разговаривать ни к чему. Я собираюсь купить этот дом. Можете вы сказать мне, где найти хозяина?

Малышка в сине-белом клетчатом платье заплакала, а аккуратно причесанный мальчик подбежал к рыженькой девочке:

— Пиппи! Ты слышишь, что он говорит? Почему ты ничего не делаешь?

— Это я-то ничего не делаю? — ответила рыженькая. — Я изо всех сил скачу по-сорочьи, а ты говоришь, ничего не делаю! Попробуй сам так поскакать.

Она перестала скакать и подошла к важному господину.

— Меня зовут Пиппи Длинныйчулок, — сказала она. — А это Томми и Анника. Что мы можем для вас сделать? Снести какой-нибудь дом или срубить дерево? Или еще что-нибудь здесь переделать? Только прикажите!

— Как вас зовут, мне знать не интересно. Единственное, что я хочу услышать от вас, — где мне найти хозяина дома, который я собираюсь купить.

Рыженькая девочка по имени Пиппи Длинныйчулок принялась снова скакать по-сорочьи.

— Хозяин сейчас как раз занят, — отвечала она, продолжая старательно прыгать. — Просто ужасно занят, — добавила она и стала прыгать вокруг важного господина. — Да вы посидите, она, наверно, придет.

— Она? — радостно сказал господин. — Так, значит, владелица этой развалюхи женщина! Тем лучше, женщины в торговых делах ничего не понимают. Буду надеяться, что мне все это достанется за бесценок.

— Будем надеяться, — согласилась Пиппи.

Поскольку сесть было не на что, важный господин осторожно уселся на лестнице веранды. Маленькая обезьянка беспокойно скакала взад и вперед по перилам лестницы. Томми и Анника, хорошенькие, аккуратно причесанные дети, стояли поодаль и с испугом смотрели на него.

— Вы здесь живете? — спросил важный господин.

— Нет, — ответил Томми, — мы живем в соседнем доме.

— Но приходим сюда играть каждый день, — робко добавила Анника.

— Ну, с этим теперь будет покончено, — сказал важный господин. — Я не хочу, чтобы по моему саду бегала мелюзга. Терпеть не могу ребятишек.

— И я тоже, — встряла Пиппи и на минуту перестала скакать. — Всех детей надо застрелить.

— Как ты можешь такое говорить, — обиделся Томми.

— Да, всех детей нужно было бы застрелить, — повторила Пиппи. — Но этого делать нельзя. Ведь тогда из них не вырастут такие хорошие дяди, как ты. А без них никак нельзя обойтись.

Важный господин взглянул на рыжие волосы Пиппи и от нечего делать решил пошутить.

— Ты знаешь, что общего между тобой и только что зажженной спичкой? — спросил он.

— Не знаю, но мне всегда хотелось узнать.

Важный господин дернул ее довольно сильно за косичку.

— Видишь ли, у вас обоих верхушка горит! Ха-ха-ха!

— И чего только не наслушаешься до тех пор, пока уши не отвалятся. И как только я раньше об этом не подумала!

Важный господин посмотрел на нее и сказал:

— Знаешь, ты, пожалуй, самая некрасивая девчонка из всех, кого я видел.

— Ага, — ответила Пиппи, — да и ты не из красавцев. При виде тебя никто не подпрыгнет от восторга.

Важный господин сердито посмотрел на нее, но промолчал. Пиппи тоже помолчала чуть-чуть и посмотрела на него, склонив голову набок.

— А знаешь, чем мы с тобой похожи? — спросила она под конец.

— Мы с тобой? Надеюсь, мы не похожи ничем.

— Нет, похожи. У нас у обоих здоровенные рожи, кроме меня.

Томми и Анника тихонько фыркнули. Важный господин покраснел, как помидор.

— Так ты к тому же еще и бесстыжая! — заорал он. — Но я это нахальство из тебя выбью!

Он протянул к ней свою толстую руку, но в тот же миг Пиппи отпрыгнула в сторону, и секунду спустя она уже взлетела на старый дуб. Важный господин даже рот открыл от удивления.

— Теперь начинаем битье? — спросила Пиппи и уселась поудобнее на ветке.

— У меня есть время подождать, — заявил важный господин.

— Вот и хорошо, — ответила Пиппи. — Ведь я-то собираюсь сидеть здесь до середины ноября.

Томми и Анника засмеялись и захлопали в ладоши. Но этого-то им делать не следовало, потому что важный господин ужасно разозлился. Пиппи ему было не достать, он схватил за шиворот Аннику и сказал:

— Тогда я отлуплю тебя вместо нее. Я вижу, ты тоже напрашиваешься на хорошую взбучку.

Аннику никто в жизни не лупил, и она от страха испустила душераздирающий вопль. И тут послышалось: «Плюх!» Это Пиппи спрыгнула с дерева. В один прыжок она очутилась рядом с важным господином.

— Ну, нет! — сказала она. — Если дело дошло до драки, дай-ка я тебя немножко проучу!

Она так и сделала. Схватив важного господина за толстую талию, она несколько раз подбросила его вверх. Потом на вытянутых руках поднесла его к автомобилю и швырнула на заднее сиденье.

— Я думаю, мы подождем сносить развалюху до другого раза, — предложила она. — Знаешь, я сношу дома раз в неделю. Но только не по пятницам. Потому что в этот день я занимаюсь недельной уборкой. В пятницу убираю пыль пылесосом, а в субботу сношу дом. Всему свое время.

Важный господин с большим трудом перебрался на переднее сиденье, схватил руль и помчался прочь на полной скорости. Он был испуган, разозлен и раздосадован оттого, что не смог поговорить с хозяйкой Виллы Вверхтормашками. Потому что ему очень хотелось купить ее и прогнать оттуда этих паршивых детей.

Вскоре ему повстречался на дороге полицейский этого маленького городка. Он остановил машину и спросил:

— Не могли бы вы помочь мне найти даму, хозяйку Виллы Вверхтормашками?

— С удовольствием, — ответил полицейский. Он запрыгнул в машину и сказал: — Поезжайте к Вилле Вверхтормашками!

— Но там ее нет, — ответил важный господин.

— Да она там, точно, — настаивал полицейский.

Присутствие полицейского придало важному господину смелости, и он покатил назад к Вилле Вверхтормашками. Потому что ему очень хотелось поговорить с ее владелицей.

— Вот эта дама — хозяйка Виллы Вверхтормашками, — сказал полицейский и показал на дом.

Знатный господин бросил взгляд в направлении, куда ему указывал полицейский. Он схватился за голову и застонал. Потому что на крыльце веранды стояла рыжеволосая девчонка, ужасная Пиппи Длинныйчулок, и держала на вытянутых руках лошадь. На плече у нее сидела обезьянка.

— Эй, Томми, Анника! — закричала она. — Давайте покатаемся немного, пока не пришел следующий скупилянт.

— Надо говорить «спекулянт», — поправила ее Анника.

— И это… это хозяйка виллы? — спросил важный господин слабым голосом. — Но ведь это всего лишь маленькая девчонка!

— Да, — ответил полицейский. — Это всего лишь маленькая девчонка. Самая сильная девочка на свете. Она живет здесь совсем одна.

Лошадь с тремя ребятишками на спине примчалась галопом к калитке. Пиппи взглянула на важного господина и сказала:

— Послушай-ка, здорово мы с тобой повеселились, загадывая загадки. Между прочим, я знаю еще одну. Можешь ты угадать, какая разница между моей лошадью и моей обезьянкой?

Важный господин был сейчас совсем не расположен разгадывать загадки, но Пиппи внушила ему такое к себе уважение, что он не посмел не ответить.

— Между твоей лошадью и обезьянкой? Гм… понятия не имею.

— Вижу, тебе этот орешек не по зубам. Ну, даю маленькую подсказку. Если ты увидишь их обеих под деревом и если кто-то из них полезет по стволу на верхушку, так это точно не лошадь.

Важный господин нажал педаль до отказа и на полном газу помчался прочь. Больше он никогда не приезжал в этот маленький городок.

 

Пиппи подбадривает тетю Лауру

Однажды после обеда Пиппи сидела у себя в саду и ждала Томми и Аннику, но они к ней не пришли. Тогда она решила пойти посмотреть, куда они подевались. Она нашла их в беседке их сада. Но они были не одни. Там была их мама, фру Сеттергрен. А с ней очень симпатичная старая тетя, которая пришла к ним в гости. Взрослые сидели и пили кофе, а дети — сок.

Томми и Анника поспешили навстречу Пиппи.

— К нам пришла тетя Лаура, — объяснил Томми, — и поэтому мы не смогли прийти к тебе.

— Ой, какая она симпатичная, — сказала Пиппи, глядя на гостью сквозь листву. — Я обязательно должна поболтать с ней. Обожаю старых добрых тетей.

— Ты… ты… лучше говори не очень много, — сказала слегка встревоженная Анника.

Она помнила, что однажды, когда Пиппи пригласили к ним на чай, Пиппи болтала, не давая никому слова сказать, и мама Анники была ею недовольна. А Аннике не хотелось, чтобы кто-нибудь был недоволен Пиппи, ведь она ее очень любила.

— Чтобы я да не стала говорить с этой тетей? Ну нетушки, обязательно буду. Когда приходят гости, с ними нужно быть вежливой. А если я буду сидеть и молчать как убитая, она может подумать, будто она мне не нравится.

— А ты разве знаешь, как надо разговаривать с тетями?

— Нужно их подбадривать, ясно тебе? — сказала Пиппи с нажимом. — А я это и собираюсь делать.

Она вошла в беседку. Сначала она сделала книксен фру Сеттергрен. Потом посмотрела на старую даму и с удивлением приподняла брови.

— Надо же, это вы, тетя Лаура? — сказала она. — Да вы стали еще красивее! Могу я выпить стаканчик сока, в горле у меня пересохло, а мне хочется с вами поболтать?

С последними словами она обратилась к маме Томми и Анники. Фру Сеттергрен налила ей сок, но тут же сказала:

— Детей должно быть видно, но не слышно!

— Ах, — ответила Пиппи, — я надеюсь, у людей есть и глаза, и уши! Мало того, что на меня приятно поглядеть, ушам-то ведь тоже нужна гимнастика. А то кое-кто думает, что уши только для того даны, чтобы ими хлопать.

Фру Сеттергрен, не обращая внимания на Пиппи, обратилась к старой даме:

— Как вы чувствуете себя, дорогая тетя Лаура, в последнее время?

Тетя Лаура сделала печальное лицо.

— Совсем плохо, — ответила она, — все время нервничаю и беспокоюсь по каждому поводу.

— Точь-в-точь как моя бабушка, — вмешалась Пиппи, хорошенько обмакивая сухарь в сок. — Она тоже нервничала и сердилась из-за каждого пустяка. Если ей на улице сваливалась на голову кирпичина, она поднимала страшный шум, кричала и прыгала. Можно было подумать, что с ней случилось несчастье. А один раз она была с моим папой на балу, и они танцевали хамбо. Мой папа довольно сильный, он возьми да и подбрось ее, да так высоко, что она перелетела через весь зал и приземлилась прямо на контрабас. И тут опять — зашумела-закричала. Тогда папа поднял ее на вытянутых руках и высунул из окна четвертого этажа, чтобы она немножко остыла и перестала нервничать. Так нет! Она закричала: «Отпусти меня сейчас же!» И папа, конечно, так и сделал. И подумать только, это тоже не помогло! Папа сказал, что в жизни не видел, чтобы старушка так капризничала из-за пустяков. Ух, до чего же тяжело, когда у людей болят нервы! — сочувственно сказала Пиппи и обмакнула в сок еще один сухарь.

Томми и Анника беспокойно заерзали на стульях. Тетя Лаура недоуменно покачала головой, а фру Сеттергрен поспешно сказала:

— Будем надеяться, тетя Лаура, что вы скоро поправитесь.

— О, да, точно поправится, — утешила ее Пиппи. — Моя бабушка тоже поправилась. Ужасно поздоровела. Она принимала успокаивающее средство.

— И какое же это средство? — поинтересовалась тетя Лаура.

— Лисий яд, — ответила Пиппи, — полная ложка лисьего яда, с верхом. И, скажу я вам, все как рукой сняло. После этой отравы она сидела молчком пять дней. Ни словечка не сказала. Была спокойная, как простокваша! Одним словом, здоровехонька! Больше не прыгала и не скакала. Хоть вались ей кирпичины на голову подряд одна за другой. Она сидела себе и радовалась. Так и вы, тетя Лаура, можете выздороветь. Я же сказала, как моя бабушка.

Томми подкрался к тете Лауре и шепнул ей на ухо:

— Не слушайте ее, тетя Лаура. Это она все выдумывает! У нее нет никакой бабушки.

Тетя Лаура понимающе кивнула. Но у Пиппи были — чуткие уши, она услышала, что шепнул Томми.

— Томми говорит чистую правду, — сказала она. — Бабушки у меня нет. То есть ее просто нет на свете. И к чему ей тогда нервничать?

Тетя Лаура повернулась к фру Сеттергрен:

— Ты знаешь, вчера со мной приключилась странная история…

— А вот со мной позавчера приключилась история еще страннее, — уверила всех Пиппи. — Я ехала в поезде, и вот, когда поезд шел на полном ходу, в раскрытое окно влетела корова с большим чемоданом, висевшим у нее на хвосте. Она села напротив меня на скамейку и стала листать расписание поездов, чтобы узнать, когда мы прибываем в Фальчепинг. А я как раз ела бутерброд, у меня с собой была целая куча бутербродов с копченой селедкой и с колбасой. Я подумала: «А вдруг она голодная?» — и сказала: «Возьми один». Она взяла бутерброд с селедкой и начала чавкать.

Пиппи замолчала.

— В самом деле, странная история, — любезно сказала тетя Лаура.

— Да уж, другой такой странной коровы надо поискать, — согласилась Пиппи. — Подумать только, взяла бутерброд с селедкой, когда у меня было полно бутербродов с колбасой!

Фру Сеттергрен и тетя Лаура выпили еще кофе. Дети выпили еще сока.

— Я как раз хотела рассказать, когда меня прервала эта славная девочка, — сказала тетя Лаура. — Вчера у меня была странная встреча…

— Кстати, о странных встречах, — прервала ее Пиппи. — Вам, наверно, будет интересно послушать про Агатона и Теодора. Однажды, когда папин корабль пришел в Сингапур, ему потребовался один матрос в команду. И тогда к нам пришел Агатон. Ростом он был два с половиной метра и до того худой, что кости у него гремели, как хвост у злой гремучей змеи. Черные, как вороново крыло, волосы падали у него до самой талии, а во рту был один-единственный клык, но зато такой огромный, что доставал до подбородка. Сначала папа не хотел брать такого урода, но потом решил, что он может пригодиться. Если лошадь вдруг понесет, то, увидев его, от страха остановится как вкопанная. Ну вот, пришли мы в Гонконг, и там нам понадобился еще один матрос. И тогда мы наняли Теодора, который был два с половиной метра ростом, волосы у него были черные как смоль и до пояса длиной, а во рту один-единственный клык, который доставал до подбородка. По правде говоря, Агатон и Теодор были ужасно похожи друг на друга. Особенно Теодор. Ну просто как два близнеца.

— Как странно, — заметила тетя Лаура.

— Странно? — спросила Пиппи. — Чего же тут странного?

— Что они были так похожи друг на друга. Разве это не странно?

— Не-а… — ответила Пиппи. — Нисколечко не странно. Ведь они были близнецы. Оба. И даже с самого рождения. — Она посмотрела на тетю Лауру с упреком: — Не понимаю, что ты хочешь сказать, дорогая тетя Лаура? Стоит ли удивляться и спорить из-за того, что бедняги близнецы были немножко похожи? Ведь они в этом не виноваты. Не думаешь же ты, что кто-нибудь по своей воле хотел быть таким страшилой, как Агатон. Да, кстати, и как Теодор.

— Так ведь почему же тогда ты приводишь их в пример как странное совпадение? — спросила снова тетя Лаура.

— Если бы мне здесь позволили вставить хоть словечко, я бы порассказала вам о странных совпадениях, да! Так можете вы представить себе, что большие пальцы ног у Теодора и Агатона были какие-то ненормальные? Стоило им сделать шаг, как правый палец сталкивался, совпадал с левым. Разве это не странное совпадение, скажите? Во всяком случае, пальцы считали, что странное.

Пиппи взяла еще сухарик. Тетя Лаура поднялась со стула и собралась уходить.

— Но, тетя Лаура, вы хотели рассказать про странное совпадение, которое произошло вчера…

— Расскажу в другой раз, — ответила тетя Лаура. — В общем-то оно не такое уж странное, это как посмотреть.

Она попрощалась с Томми и с Анникой. Потом она потрепала Пиппи по рыжей голове.

— До свидания, дружочек. Думаю, что ты права. Мне кажется, я уже немного взбодрилась. И вовсе не нервничаю больше.

— Ах, как я этому рада, — сказала Пиппи и крепко обняла тетю Лауру. — А знаешь, дорогая тетя Лаура, папа был очень доволен, когда мы в Гонконге наняли Теодора. Потому что теперь мы могли бы привести в чувство не одну взбесившуюся лошадь, а целых две.

 

Пиппи находит спунка

Однажды утром Томми с Анникой, как всегда, прибежали вприпрыжку на кухню к Пиппи и закричали:

— Доброе утро!

Но ответа они не получили. Пиппи сидела на кухонном столе, держа в руках маленькую мартышку, и счастливо улыбалась.

— Доброе утро! — снова сказали Томми и Анника.

— Только подумать! — воскликнула Пиппи мечтательно. — Подумать только, я все-таки придумала его. Именно я, не кто-нибудь другой!

— Что ты придумала? — спросили Томми с Анникой. Их нисколько не удивило, что Пиппи что-то придумала, она это делала всегда, но им было любопытно, что же она придумала на этот раз.

— А что же ты все-таки придумала, Пиппи?

— Новое слово, — сказала Пиппи и поглядела на своих друзей так, словно видит их в первый раз, — новенькое-преновенькое, ну прямо с иголочки.

— Что за слово? — спросил Томми.

— Мировое, лучше не придумаешь.

— Ну, скажи его тогда, — попросила Анника.

— Спунк, — торжественно сказала Пиппи.

— Спунк? — удивился Томми. — А что это значит?

— Откуда мне знать. Я знаю только, что это не пылесос.

Томми и Анника подумали, потом Анника сказала:

— Ну, раз ты не знаешь, что оно значит, то какая же от него польза?

— Вот это-то меня и раздражает, — согласилась Пиппи.

— А кто это вообще придумал с самого начала, что разные слова означают?

— Поди, целая куча старых профессоров, — сказала Пиппи. — И в самом деле, до чего же люди странные! Подумать только, каких слов они не напридумывали! «Стручок», «деревянный плуг», «шнурок» и еще много таких, что люди понять не могут, откуда эти слова взялись. А «спунк» в самом деле хорошее слово, его стоило придумать. Здорово, правда, что оно пришло мне в голову! И я обязательно узнаю, что оно означает.

Она немного помолчала.

— «Спунк»! Может, это верхушка флагштока, выкрашенная голубой краской? — сказала она неуверенно.

— Голубых флагштоков не бывает, — возразила Анника.

— Да, ты права. Ну, тогда я просто не знаю. Постойте, а может, это звук, который получается, когда ступишь на жидкую глину и она просочится между пальцами? Давайте-ка послушаем!

Анника наступила на жидкую глину, но звука «спунк» не получилось. Она покачала головой:

— Нет, вовсе не похоже. Послышалось какое-то «чмок»!

Пиппи почесала голову.

— Да, вот так загадка. Но, что бы это ни было, я все равно докопаюсь. Может, это есть в каком-нибудь магазине. А ну пошли, спросим!

Томми и Анника согласились. Пиппи открыла чемодан с золотыми монетами.

— Спунк, — сказала она. — Похоже, что он стоит дорого, возьму-ка я с собой золотую монетку.

Так она и сделала. Господин Нильссон, как всегда, уселся ей на плечо. Потом Пиппи сняла лошадь с веранды.

— Надо торопиться, — сказала она Томми и Аннике, — поедем верхом. А то может случиться, что мы придем, а весь спунк уже раскупили. Я не удивлюсь, если узнаю, что бургомистр забрал последний кусочек.

Когда лошадь с Пиппи, Томми и Анникой на спине понеслась по улицам маленького городка, ее копыта стучали так звонко по камням мостовой, что вся детвора высыпала из домов и весело помчалась за ними, потому что все они любили Пиппи.

— Пиппи, ты куда? — кричали они.

— Еду покупать спунк, — отвечала Пиппи, слегка придержав лошадь.

Немного растерявшись, дети поотстали.

— А это вкусно? — спросил маленький мальчик.

— Еще бы! — ответила Пиппи и облизнулась. — Объедение. По крайней мере, звучит это вкусно.

Возле кондитерской она соскочила с лошади, потом сняла Томми и Аннику. Все трое вошли в магазин.

— Дайте мне мешочек спунка, — попросила Пиппи, — но только хрустящего.

— Спунка? — удивилась хорошенькая фрёкен. — Кажется, у нас его нет.

— Должен быть, — возразила Пиппи. — Он есть во всех фирменных магазинах.

— Ах да, как раз сегодня он кончился, — сказала фрёкен, которая про спунк никогда не слышала, просто ей не хотелось показывать, что ее магазин хуже других.

— Ах, так он был у вас вчера? — радостно спросила Пиппи. — Милая, милая фрёкен, скажи мне, как он выглядит. Я ни разу в жизни не видела спунка. Он что, в красную полоску?

Тут хорошенькая фрёкен покраснела, отчего стала еще красивее, и призналась:

— О, понятия не имею, как он выглядит! У нас его, во всяком случае, нет.

Разочарованная Пиппи пошла к двери.

— Тогда пошли охотиться дальше, — сказала она. — Без спунка я домой не вернусь.

Следующий магазин был хозяйственный. Продавец вежливо поклонился детям.

— Я хочу купить спунк, — сказала Пиппи. — Только, пожалуйста, высшего сорта, того, которым убивают львов.

Продавец хитро улыбнулся.

— Сейчас посмотрим, — сказал он и почесал себя за ухом, — сейчас посмотрим.

Он взял железные грабли и протянул их Пиппи.

— Этот годится? — спросил он.

Пиппи бросила на него сердитый взгляд.

— Профессора назвали эту штуку граблями, — сказала она. — А я, между прочим, просила дать мне спунк. Нечего обманывать бедного ребенка!

Продавец засмеялся и сказал:

— К сожалению, этой штуки у нас нет. Спроси в магазине швейных принадлежностей на углу.

— Швейных принадлежностей! — пробормотала Пиппи, когда они вышли на улицу. — Уж там-то его нет, это я точно знаю.

Она помрачнела, но чуть погодя снова просияла.

— Может, спунк — это, в конце концов, болезнь? Пошли спросим доктора! — решила она.

Анника знала, где живет доктор, там ей делали прививки.

Пиппи позвонила в дверной колокольчик. Дверь открыла медицинская сестра.

— Мне нужен доктор, — сказала Пиппи. — У меня серьезный случай. Жутко опасная болезнь.

— Пожалуйста, проходите сюда, — показала медсестра.

Когда ребята вошли в кабинет, доктор сидел за письменным столом. Пиппи подошла прямо к нему, закрыла глаза и высунула язык.

— Что тебя беспокоит? — спросил доктор.

Пиппи открыла свои ясные голубые глаза и убрала язык.

— Боюсь, что я схватила спунк, — объяснила она. — Все тело у меня чешется. А когда засыпаю, глаза у меня прямо проваливаются куда-то. Иногда я икаю. А в прошлое воскресенье мне было плохо после того, как я съела тарелку сапожного крема с молоком. Аппетит у меня хороший, но еда часто попадает не в то горло, и тогда от нее нет никакого прока. Не иначе, как во мне сидит спунк. Скажите мне только одну вещь: он заразный?

Доктор взглянул на лукавую мордочку Пиппи и сказал:

— Я думаю, ты здоровее многих. Уверен, что спунком ты не болеешь.

Пиппи умоляюще схватила его за руку:

— Но все-таки есть болезнь, которая так называется?

— Нет, — ответил доктор, — такой болезни нет. Но если бы она даже была, то к тебе, я думаю, она не пристала бы.

Пиппи помрачнела. Она и Анника сказали доктору «до свидания». Томми шаркнул ножкой. И они направились к лошади, ожидавшей их у изгороди докторского сада.

Недалеко от дома доктора стоял высокий трехэтажный дом. Одно окно на верхнем этаже было открыто. Пиппи показала на раскрытое окно и сказала:

— Не удивлюсь, если там есть спунк. Залезу наверх и погляжу.

В два счета она поднялась по водосточной трубе. Поравнявшись с окном, она прыгнула и ухватилась за подоконник, подтянулась на руках и сунула голову в комнату.

В комнате у окна сидели и болтали две дамы. Представь себе, как они удивились, увидев вдруг над подоконником рыжую голову и услышав вопрос:

— Скажите, у вас нет здесь спунка?

Дамы вскрикнули от испуга.

— Господи Боже мой! Что ты говоришь, девочка? Неужели кто-то откуда-то убежал?

— Вот это я и хотела узнать, — вежливо ответила Пиппи.

— Ах, может быть, он под кроватью, — воскликнула одна дама. — А он кусается?

— Скорее всего, кусается, — сказала Пиппи. — Послушайте, как звучит: «Спунк!» У него, должно быть, острые клыки.

Дамы побледнели и уцепились друг за дружку. Пиппи внимательно осмотрела комнату и с грустью сказала:

— Нет, здесь нет даже ни одного усика спунка. Извините за беспокойство! Я просто шла мимо и решила узнать.

Она съехала вниз по трубе.

— Жалко, — сказала она Томми и Аннике. — Во всем городе нет спунка. Едем домой!

И они поехали. У самой веранды они спрыгнули с лошади, и Томми чуть-чуть не раздавил маленького жучка, который полз по песчаной дорожке.

— Осторожно! — крикнула Пиппи. — Не наступи на жука!

Они все трое присели на корточки и стали рассматривать его. Жучок был маленький, его зеленые крылышки блестели как металлические.

— Какая красивая букашечка! — воскликнула Анника. — Интересно, как она называется.

— Это не майский жук, — сказал Томми.

— И не навозный, — добавила Анника. — И не жук-олень. В самом деле, хорошо бы узнать, что это за жук.

Лицо Пиппи расплылось в блаженной улыбке.

— Я знаю, — заявила она. — Это спунк.

— А ты уверена? — усомнился Томми.

— Думаешь, я не узнаю спунка, когда смотрю на него? — возмутилась Пиппи. — А ты видал что-нибудь больше похожее на спунка хоть раз в жизни?

Она осторожно передвинула жука в более безопасное место, где его не могли раздавить.

— Ах ты мой маленький, хорошенький спунк, — ласково сказала она. — Я знала, что в конце концов найду тебя. Но разве это не странно? Мы целый день охотились за спунком по всему городу, а он все время сидел здесь, прямо против Виллы Вверхтормашками.

 

Пиппи устраивает викторину

В один прекрасный день длинным, замечательным летним каникулам пришел конец, и Томми с Анникой снова пошли в школу. Пиппи по-прежнему считала, что в школу ей ходить ни к чему, что учености ей и без того хватает. Она решила, что ноги ее не будет в школе до тех пор, пока она не убедится, что не может жить, не зная, как пишутся слова «морская болезнь».

— Но раз морской болезни у меня не бывает, то мне нечего и беспокоиться, что я не могу написать этих слов. А если мне когда-нибудь и придется заболеть морской болезнью, то и тогда вряд ли захочется писать эти слова.

— Да у тебя никогда и не будет морской болезни, — сказал Томми.

И в этом он был совершенно прав. Пиппи много плавала по морям со своим папой, пока он не стал негритянским королем, а она не поселилась на Вилле Вверхтормашками. Но морской болезнью ни разу она не страдала.

Иногда Пиппи приезжала верхом на лошади к школе и отвозила Томми и Аннику домой. Томми и Анника были рады-радешеньки, им нравилось ездить верхом, и к тому же не многие дети ездят домой из школы верхом на лошади.

— Послушай, Пиппи, приезжай сегодня обязательно за нами после уроков, — попросил как-то раз Томми, когда они с Анникой прибежали на большой перемене домой обедать.

— Да, пожалуйста, приезжай, — сказала Анника, — ведь сегодня фрёкен Русенблум будет раздавать подарки послушным и прилежным детям.

Фрёкен Русенблум — богатая старая дама — жила в этом же городке. Она была очень скупая, но все же раз в полугодие приходила в школу и раздавала подарки. Только не всем детям, далеко не всем! Подарки получали только очень послушные и прилежные ученики. А для того, чтобы фрёкен Русенблум могла узнать, кто же из детей самый послушный и прилежный, она устраивала настоящий экзамен, а потом уже раздавала подарки. И поэтому все дети в этом маленьком городке жили в постоянном страхе перед ней. Если им, перед тем как сесть дома и учить уроки, хотелось заняться чем-нибудь поинтереснее, мамы и папы тут же говорили им:

— Не забывай про фрёкен Русенблум!

Ведь в самом деле было ужасно стыдно в день раздачи подарков возвращаться домой к родителям и к младшим братишкам и сестренкам с пустыми руками, не получив ни денежки, ни мешочка с конфетами, ни даже теплой фуфайки. Да, именно фуфайки! Потому что самым бедным детям фрёкен Русенблум раздавала одежду. Но даже самый бедный ученик не получал ничего, если он не мог ответить на вопрос фрёкен Русенблум… ну, скажем, сколько сантиметров в километре. Нет, не удивительно, что дети в этом маленьком городке жили в постоянном страхе перед фрёкен Русенблум! Они боялись еще и ее знаменитого супа! Дело в том, что фрёкен Русенблум взвешивала всех детей и измеряла их рост, чтобы выявить самых худых и хилых, кого дома плохо кормят. Всех этих низкорослых и худых бедных детей она заставляла каждый день на обеденной перемене ходить к ней домой и съедать по большой тарелке супа. Это было бы еще и ничего, если бы в этом супе не было так много какой-то противной крупы, от которой во рту становилось скользко.

Но вот настал этот великий день, когда фрёкен Русенблум посещала школу. Уроки в этот день окончились раньше обычного, и все дети собрались на школьном дворе. Посреди двора поставили большой стол, а за столом восседала фрёкен Русенблум. В помощь она взяла двух секретарей, которые записывали все — сколько дети весят, как они отвечают на вопросы, нуждаются ли в одежде, какие у них оценки по поведению, есть ли у них братья и сестры, которым тоже нужна одежда. Словом, вопросам фрёкен Русенблум не было конца. На столе перед ней стояла шкатулка с деньгами, масса мешочков с конфетами и целая груда фуфаек, чулок и шерстяных штанов.

— Дети, постройтесь в ряды, — крикнула фрёкен Русенблум, — в первом ряду будут стоять те, у кого нет братьев и сестер, во втором ряду — у кого в семье не больше трех детей, в третьем — у кого больше трех.

Фрёкен Русенблум любила порядок во всем и считала справедливым, чтобы дети из больших семей получили самые большие мешочки конфет.

И вот начался опрос. Ой, ой, до чего дрожали дети! Тот, кто не мог ответить, должен был встать в позорный угол, а после идти домой к своим маленьким братьям и сестрам с пустыми руками, без единой конфетки.

Томми и Анника учились очень хорошо. И тем не менее Анника так волновалась, что бант у нее на голове трясся, а Томми бледнел тем больше, чем ближе подходил к фрёкен Русенблум. И как раз когда пришла его очередь отвечать, в ряду учеников «без братьев и сестер» вдруг поднялась какая-то суматоха. Кто-то протискивался вперед, расталкивая детей. И это, конечно, была Пиппи. Она отстранила ребят, стоявших впереди нее, и подошла прямо к фрёкен Русенблум.

— Извините, — сказала она, — я немного опоздала. В какой ряд мне становиться, если у нас в семье нет четырнадцати детей, из которых тринадцать — озорные мальчишки?

Фрёкен Русенблум строго посмотрела на нее.

— Пока стой где стоишь, — ответила она. — Однако боюсь, что скоро тебе придется перейти в позорный угол.

Секретари записали имя Пиппи, потом ее взвесили, чтобы определить, не нуждается ли она в супе. Но оказалось, что она весит на два кило больше нормы.

— Супа ты не получишь, — строго сказала фрёкен Русенблум.

— Везет же мне иногда! — воскликнула Пиппи. — Теперь бы мне только как-нибудь обойтись без лифчиков и фуфаек, тогда можно будет отдышаться.

Фрёкен Русенблум ее не слушала. Она сидела и листала учебник грамматики, чтобы выбрать вопрос потруднее.

— Скажи, девочка, — сказала она наконец, — как пишутся слова «морская болезнь»?

— Проще простого, — ответила Пиппи. — «Ма-рз-кая-ба-ле-сть».

Фрёкен Русенблум кисло улыбнулась.

— Вот как, — заметила она, — в учебнике эти слова почему-то написаны иначе.

— Вот как? Тогда тебе повезло, что ты узнала, как я пишу это слово, — не растерялась Пиппи. — Я всегда пишу «ма-рз-кая-ба-ле-сть» и потому всегда чувствую себя на море хорошо.

— Запишите ее ответ, — обратилась фрёкен Русенблум к секретарям и сердито поджала губы.

— Да, сделайте это, пожалуйста, — сказала Пиппи. — И еще исправьте сразу же ошибки в учебнике.

— Ну, моя девочка, — продолжала фрёкен Русенблум, — ответь мне на такой вопрос. Когда умер Карл XII?

— Ой, неужели он уже умер? — воскликнула Пиппи. — Вот беда, как много народу нынче умирает. Но если бы он не промочил ноги, то и сейчас был бы жив, уж это точно.

— Занесите этот ответ в журнал, — сказала фрёкен.

— Да, пожалуйста, занесите, — подхватила Пиппи. — И еще запишите, что нужно класть пиявки поближе к телу, а на ночь выпить горячего керосину. Это здорово взбадривает.

Фрёкен Русенблум покачала головой:

— Почему у лошади коренные зубы прямые?

— Неужели? А ты в этом уверена? — с сомнением спросила Пиппи. — Да, между прочим, ты сама можешь у нее спросить. Она вон там стоит, — продолжала она и показала на свою лошадь, привязанную к дереву. Пиппи радостно рассмеялась: — Вот повезло, что я взяла ее с собой. А не то ты никогда бы и не узнала, почему коренные зубы у нее прямые. Я, по правде говоря, понятия об этом не имею. Да мне это и ни к чему знать.

Фрёкен Русенблум сжала губы в узенькую полоску.

— Неслыханно! — пробормотала она. — Просто неслыханно.

— Я тоже так считаю, — радостно подхватила Пиппи. — Если я и дальше буду так хорошо отвечать, то, наверно, заслужу розовые штаны.

— Запишите и это, — велела фрёкен Русенблум секретарям.

— Нет, пожалуй, не надо, — вмешалась Пиппи. — Вообще-то говоря, розовые штаны мне ни к чему. Я не то хотела сказать. Можете записать, что мне нужно дать большой мешок конфет.

— Задаю тебе последний вопрос, — сказала фрёкен Русенблум каким-то удивительно сдавленным голосом.

— Валяйте, — согласилась Пиппи. — Я люблю викторины.

— Можешь ты сказать мне, если Пер и Поль должны поделить торт и Перу досталась четверть, что получит Поль?

— Понос! — ответила Пиппи и повернулась к секретарям: — Запишите, что у Поля будет понос, — подчеркнула она.

Но фрёкен Русенблум уже получила представление о Пиппи.

— В жизни не видела такого невежественного и скверного ребенка! — воскликнула она. — Сейчас же становись в позорный угол!

Пиппи послушно поплелась к наказанным, бормоча себе под нос:

— Это несправедливо! Ведь я ответила на каждый-прекаждый вопрос.

Сделав несколько шагов, она вдруг что-то вспомнила и, растолкав локтями детей, побежала назад к фрёкен Русенблум.

— Извините, — сказала она, — но я забыла сказать вам, какой у меня объем груди и высота над уровнем моря. Запишите это, — обратилась она к секретарям. — Не потому, что я хочу вашего супа, вовсе нет, а просто для порядка в вашей книге.

— Если ты сейчас же не встанешь в позорный угол, то, боюсь, одна девочка получит сейчас хорошую взбучку.

— Бедняжка! — воскликнула Пиппи. — Где же она? Пошлите ее ко мне, уж я ее сумею защитить. Запишите это тоже!

И Пиппи пошла в угол к другим наказанным детям. Настроение у них было неважное. Одни тихо всхлипывали, другие плакали, и каждый думал о том, что скажут родители, когда он явится домой без денег и без конфет.

Пиппи поглядела на плачущих детей, сама всхлипнула несколько раз, а потом сказала:

— Мы устроим свою викторину!

Дети немножко развеселились, но не поняли толком, о чем Пиппи говорит.

— Встаньте в два ряда! — скомандовала Пиппи. — Все, кто знает, что Карл XII умер, встают в один ряд, а те, кто об этом не слыхал, — в другой.

Но ведь все дети знали, что Карл XII умер, и встали в один ряд.

— Так дело не пойдет, — возразила Пиппи. — Нужно, чтобы было не меньше двух рядов. Спросите фрёкен Русенблум.

Она задумалась.

— Придумала, — сказала она наконец. — Все отпетые хулиганы встанут в один ряд.

— А кто встанет в другой? — с испугом спросила маленькая девочка, которая не хотела признать, что она отпетая хулиганка.

— Во второй ряд встанут еще не отпетые хулиганы, — объяснила Пиппи.

Возле стола фрёкен Русенблум опрос шел полным ходом, и время от времени какой-нибудь маленький, готовый зареветь мальчик присоединялся к компании Пиппи.

— А сейчас я задам трудный вопрос, — сказала Пиппи. — Посмотрим, хорошенько ли вы читаете свои учебники.

Она обратилась к маленькому худому мальчику в голубой рубашке:

— Вот ты, назови кого-нибудь, кто умер.

Мальчик немного удивленно взглянул на нее и ответил:

— Старая фру Петерссон из 57-й квартиры.

— Годится, — подбодрила его Пиппи. — Ну, а еще кого-нибудь назови!

Больше мальчик никого назвать не мог. Тогда Пиппи сложила руки рупором и громко прошептала:

— Карл XII, ясно?

Потом Пиппи спросила по очереди всех детей, знают ли они кого-нибудь, кто умер, и все они отвечали:

— Старая фру Петерссон из 57-й квартиры и Карл XII.

— Наш опрос идет куда лучше, чем можно было ожидать, — сказала Пиппи. — А теперь вот ваша последняя задача. Если Пер и Поль должны делить торт, а Пер ни в какую не хочет торта, а уселся в углу и жует маленькую сухую четвертую часть, кому придется уступить и слопать весь торт?

— Полю! — закричали дети хором.

— Да таких способных ребят просто нигде не найти! — восхитилась Пиппи. — Придется вас наградить.

Она вынула из карманов целые пригоршни золотых монет и дала каждому по монетке. Потом она достала из своего рюкзака большие мешочки конфет и раздала их ребятам.

Можно себе представить, как обрадовались дети, которых пристыдили и поставили в позорный угол. Они окружили Пиппи тесным кольцом.

— Спасибо, спасибо, милая Пиппи! — восклицали они. — Спасибо за монетки и за конфеты.

— Не за что, не надо меня благодарить, — ответила Пиппи. — Только не забывайте, что я помогла вам избавиться от розовых штанов!

 

Пиппи получает письмо

Дни бежали, и наступила осень. Потом пришла зима, длинная и холодная, которая никак не хотела кончаться. Школьная учеба совсем замучила Томми и Аннику, с каждым днем они уставали все больше, и подниматься по утрам им было все труднее. Их бледные щеки и плохой аппетит начали всерьез беспокоить фру Сеттергрен. Вдобавок ко всему они вдруг оба заболели корью и пролежали в постели около двух недель. Это были бы очень скучные недели, если бы не Пиппи. Она приходила к ним каждый день и устраивала перед их окном целое представление. Доктор запретил ей входить к ним в комнату, чтобы и она не подхватила корь. Пиппи послушалась, хотя и сказала, что ей ничего не стоило бы за полдня раздавить ногтями один или два миллиарда бацилл кори. Но устраивать перед окном представления ей никто не запрещал.

Детская находилась на втором этаже, и Пиппи приставила к окну лестницу. Лежа в постели, Томми и Анника с нетерпением ждали ее и старались угадать, в каком виде она покажется на лестнице, потому что в одном наряде она не являлась к ним даже два дня подряд. Она наряжалась то трубочистом, то привидением в белой простыне, а иногда изображала ведьму. Иной раз она разыгрывала целые спектакли перед их окном, исполняя одна все роли. А то проделывала на лестнице акробатические трюки, да еще какие! Стоя на верхней перекладине, она раскачивала лестницу взад и вперед, и Томми с Анникой вскрикивали от ужаса, боясь, что она вот-вот рухнет на землю. Но этого не случалось. Спускалась с лестницы она каждый раз головой вниз, чтобы еще немного позабавить своих друзей.

И каждый день она ходила в город покупать апельсины и конфеты. Она складывала их в корзинку и привязывала к ней длинную веревку. Потом господин Нильссон поднимался наверх с этой веревкой, Томми открывал окно, брал конец веревки и поднимал корзину. Когда Пиппи была занята и не могла прийти, господин Нильссон приносил от нее письмо. Но это случалось не часто, ведь Пиппи торчала на лестнице целыми днями. Иногда она прижимала нос к оконному стеклу, закатывала глаза и корчила страшные рожи. При этом она обещала дать Томми и Аннике по золотой денежке, если они не будут смеяться. Но это было совершенно невозможно. Томми и Анника хохотали до того, что чуть не падали с постели.

Наконец дети выздоровели, и им разрешили встать с постели. Но какие же они были бледные и худые! В первый день Пиппи сидела у них в кухне и смотрела, как они ели кашу. То есть они должны были есть кашу, но это у них плохо получалось. Их мама совсем извелась, глядя, как они ковыряют ложками в тарелках.

— Да ешьте же вы кашу! Ведь она такая вкусная, — говорила она.

Анника помешала ложкой кашу, но чувствовала, что не в силах проглотить нисколечко.

— Почему я должна есть эту кашу? — жалобно спросила она.

— Что за глупый вопрос! — сказала Пиппи. — Ясное дело, ты должна съесть эту вкусную кашу. Будешь есть кашу — вырастешь большая и сильная. А если ты не будешь большая и сильная, то не сможешь заставить своих детей, когда они у тебя будут, есть такую же вкусную кашу. Нет, Анника, так дело не пойдет. Если все дети будут рассуждать как ты, в нашей стране будет ужасный беспорядок с поеданием каши.

Томми и Анника съели по две ложки. Пиппи смотрела на них с большим участием.

— Вам нужно было бы поплавать по морю, — сказала она, раскачиваясь на стуле. — Там бы вы скоро научились есть. Помню, как-то раз, когда я плавала на папином корабле, Фридольф, один из наших матросов, вдруг потерял аппетит и однажды утром не смог съесть больше семи тарелок каши. Папа чуть с ума не сошел, видя, как он плохо ест. «Фридольф, дружочек, — сказал он, чуть не плача, — боюсь, что тебя грызет какая-то болезнь! Лучше тебе сегодня полежать на койке и не вставать до тех пор, пока не сможешь есть как люди. Я приду, укрою тебя как следует и дам рекалства».

— Надо говорить: «лекарства».

— И Фридольф рухнул на койку. Он и сам испугался, стал ломать голову над тем, какая же болезнь на него напала, раз он смог съесть только семь тарелок каши. Он лежал и думал, доживет ли до вечера. Но тут папа принес ему рекалства. Черного, противного, но зато сильно укрепляющего. Ведь стоило только Фридольфу проглотить первую ложку, как изо рта у него вырвалось что-то, похожее на пламя. Он заорал так, что «Попрыгунью» затрясло от носа до кормы, и его крик услыхали на всех кораблях на пятьдесят морских миль в округе. Кок еще не успел убрать со стола, как Фридольф прибежал к нему на полных парах со страшным ревом. Он плюхнулся за стол и начал есть кашу. После пятнадцатой тарелки он все еще вопил от голода. А когда каша кончилась, коку ничего не оставалось, как кидать ему холодные вареные картофелины в открытую пасть. Как только он переставал кидать, Фридольф сердито рычал, и кок понял, что нужно кидать еще, чтобы он не сожрал его самого. Но, к сожалению, у кока было только сто семнадцать картофелин, и, бросив последнюю, он быстро прыгнул за дверь и запер ее. Потом он приник к иллюминатору и стал смотреть, что делает Фридольф. А тот захныкал, как голодный ребенок, и быстренько слопал сначала хлебную корзинку, потом кувшин и пятнадцать тарелок. А после он принялся за стол, отломал от него все четыре ножки и стал грызть их, да так, что только опилки летели изо рта. Правда, сказал, что для спаржи они слишком деревянные. Зато столешница ему больше понравилась, он ел ее чавкая, со смаком, будто это был вкусный бутерброд, какого он не ел с детства. Но тут папа решил, что Фридольф уже совсем поправился, вошел к нему, велел взять себя в руки и потерпеть немного. Мол, через два часа будет обед и подадут жареную свинину с брюквенным пюре. «Есть, капитан!» — сказал Фридольф и вытер рот. А после спросил: «А можно обратиться с просьбой? Пусть склянки на ужин пробьют пораньше!» И глаза у него при этом так и блестели от жадности.

Пиппи наклонила голову набок и посмотрела на Томми и Аннику, заморозивших свою кашу.

— Вот я и говорю, поплавать бы вам немножко по морю, так вы живо забыли бы про плохой аппетит.

Как раз в эту минуту мимо дома семьи Сеттергрен проходил почтальон. Увидев в окно Пиппи, он крикнул:

— Пиппи Длинныйчулок, тебе письмо!

От удивления Пиппи чуть не свалилась со стула.

— Письмо? Мне? Пистоящее насмо, то есть настоящее письмо?! Покажите мне его, а то я не верю!

Но это было настоящее письмо, с целой кучей каких-то странных марок.

— Давай читай ты, Томми, ты у нас ученый.

И Томми прочел:

— «Моя дорогая Пиппилотта! Получив это письмо, отправляйся в гавань и жди прихода „Попрыгуньи“. Я решил приехать за тобой и увезти тебя на остров Куррекурредут. Поживешь там сколько захочешь и увидишь наконец страну, где твой отец стал могущественным королем. Жизнь у нас здесь преотличная, и я думаю, тебе здесь понравится. Мои верноподданные ждут не дождутся, когда же увидят знаменитую принцессу Пиппилотту. Да что там говорить, ты приедешь, и все. Это моя королевская и отцовская воля. Твой старый отец шлет тебе звонкий поцелуй и самые горячие приветы. Король Эфраим I Длинныйчулок, Повелитель Куррекурредутии».

Когда Томми закончил читать, в кухне воцарилась мертвая тишина.

 

Пиппи садится на корабль

В одно прекрасное утро «Попрыгунья», украшенная флагами и вымпелами от носа до кормы, вошла в гавань. Городской духовой оркестр выстроился на набережной, и музыканты изо всех сил выдували приветственный марш. Все жители маленького городка собрались поглядеть, как Пиппи встретит своего отца, короля Эфраима I. Фотограф стоял наготове, чтобы заснять первую минуту этой встречи.

Пиппи прыгала от нетерпения, и не успели еще как следует опустить трап, как капитан Длинныйчулок и Пиппи с криками ликования бросились навстречу друг другу. Капитан был так рад встрече с дочерью, что несколько раз подбросил ее высоко в воздух. Пиппи обрадовалась ничуть не меньше и подбросила своего папу в воздух еще больше раз. Не радовался только фотограф, он никак не мог сделать хороший снимок, потому что все время то Пиппи, то ее папа взлетали в воздух.

Томми и Анника тоже подошли к капитану поздороваться. Но до чего же они были бледные и тощие! Ведь им первый раз позволили выйти на улицу после болезни.

Пиппи, конечно, поднялась на борт поприветствовать Фридольфа и остальных матросов, своих старых друзей. Томми и Аннике разрешили пойти вместе с ней. До чего же интересно было подняться на корабль, бороздивший дальние моря! Томми и Анника рассматривали его, широко раскрыв глаза. Особенно любопытно было им взглянуть на Агатона и Теодора, но Пиппи сказала, что они уже давно списались на берег.

Пиппи так крепко обнимала всех матросов, что первые пять минут им трудно было отдышаться. Потом она посадила капитана себе на плечи, пронесла сначала через всю толпу, а после до самой Виллы Вверхтормашками. Томми и Анника потрусили сзади, держась за руки.

— Да здравствует король Эфраим! — кричали люди. Они считали, что этот день войдет в историю города.

Несколько часов спустя капитан Длинныйчулок уже лежал в постели на Вилле Вверхтормашками и храпел так, что весь дом дрожал. На кухне за столом с остатками роскошного ужина сидели Пиппи, Томми и Анника. Друзья Пиппи сидели молча и о чем-то думали. О чем они размышляли? Анника думала о том, что в конце концов жить вряд ли стоит! А Томми пытался вспомнить, есть ли на свете что-нибудь по-настоящему интересное и приятное, но так ничего и не мог найти. Жизнь, в общем-то, — пустыня, решил он.

А Пиппи была в отличном настроении. Она похлопала господина Нильссона, который шастал по столу взад и вперед между тарелками, похлопала Томми и Аннику, она то напевала, то насвистывала, то весело пританцовывала и, казалось, не замечала мрачного настроения Томми и Анники.

— До чего же здорово будет снова отправиться в плаванье! — воскликнула она. — Подумать только, на море такая свобода, такой простор!

Томми и Анника вздохнули.

— И по правде говоря, мне очень хочется увидеть Куррекурредутию. Вы только представьте себе: растянуться на берегу и обмакнуть большие пальцы ног в самый настоящий-пренастоящий Тихий океан. Разинешь рот — и прямо туда свалится спелый банан.

Томми и Анника вздохнули.

— Думаю, играть с маленькими черными негритятами тоже будет весело, — продолжала Пиппи.

Томми и Анника опять вздохнули.

— И что это вы все вздыхаете? — спросила Пиппи. — Может, вы не любите негритят?

— Любить-то мы любим, — ответил Томми. — Да вот только мы сидим и думаем, что ты не скоро вернешься на Виллу Вверхтормашками.

— Ясное дело, не скоро, — весело сказала Пиппи. — Но я из-за этого вовсе не расстраиваюсь. Мне думается, что на острове Куррекурредут еще веселее.

Анника повернулась к Пиппи, ее бледное лицо выражало отчаяние.

— Ах, Пиппи, как долго ты собираешься там оставаться?

— Почем я знаю? Может, до самого Рождества.

Анника тоненько застонала.

— Кто знает, — сказала Пиппи, — может, на острове Куррекурредут так весело, что мне захочется остаться там навсегда. Тра-ля-ля! — воскликнула Пиппи, продолжая танцевать. — Быть негритянской принцессой не такое уж плохое занятие для меня, ведь школьного образования у меня почти что нет.

Глаза на бледных мордочках Томми и Анники как-то подозрительно заблестели.

— Хотя, если хорошенько подумать, вряд ли я останусь там навсегда, — сказала Пиппи. — Придворная жизнь мне, поди, под конец может надоесть. И в один прекрасный день я точно скажу что-нибудь вроде: «Томми, Анника, не пора ли нам сматываться домой на Виллу Вверхтормашками?»

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что я хочу сказать? Вы что, шведского языка не понимаете? А может, я забыла сказать, что вы тоже поедете со мной на остров Куррекурредут? Мне казалось, что я вам об этом сказала.

Томми и Анника спрыгнули со стульев. Задыхаясь от волнения, они не могли вымолвить ни слова. Под конец Томми сказал:

— Что ты болтаешь! Папа с мамой нам этого в жизни не позволят!

— Ах-ах-ах, да неужели? Я уже обо всем договорилась с вашей мамой.

Ровно на пять секунд на Вилле Вверхтормашками воцарилась тишина. Но потом раздались два диких вопля. Это кричали от радости Томми и Анника. Господин Нильссон, который сидел на столе и пытался намазать свою шляпу маслом, удивленно поглядел на них. Еще больше он удивился, увидев, как Пиппи, Томми и Анника, взявшись за руки, пляшут вокруг стола дикий танец. Они стучали ногами и кричали так громко, что лампа сорвалась с потолка и свалилась на пол. И тут господин Нильссон швырнул нож в окно и тоже принялся плясать.

— Это в самом-самом деле правда? — спросил Томми, когда они успокоились и уселись на дровяной ларь, чтобы все хорошенько обсудить.

Пиппи кивнула в ответ. И это в самом деле была правда. Томми и Анника получили разрешение отправиться с Пиппи в Куррекурредутию. Ясное дело, почти все тети из этого маленького городка приходили к фру Сеттергрен и говорили:

— Ты ведь не собираешься в самом деле отпустить своих детей плавать по Тихому океану вместе с Пиппи Длинныйчулок? Быть того не может, что ты это серьезно решила.

А фру Сеттергрен отвечала им:

— А почему бы мне их не отпустить? Дети болели, и доктор сказал, что им нужна перемена климата. Я давно знаю Пиппи и могу сказать, что она никогда не причиняла вреда Томми и Аннике. Никто не будет о них лучше заботиться, чем она.

— Да, но доверить детей этой Пиппи Длинныйчулок! — говорили тети, брезгливо морщась.

— Да, именно Пиппи, — отвечала им фру Сеттергрен. — Может, она и не всегда умеет себя прилично вести. Но у нее доброе сердце, а это куда важнее.

И вот однажды, прохладным весенним днем, Томми и Анника впервые в жизни покинули свой маленький-премаленький городок, чтобы вместе с Пиппи отправиться в большой и удивительный мир. Они все трое стояли у поручней, а свежий вечерний ветер надувал паруса «Попрыгуньи». Нет, не все трое, вернее, все пятеро, потому что лошадь и господин Нильссон тоже отправились в плавание.

Все школьные товарищи Томми и Анники стояли на пристани и чуть не плакали оттого, что расстаются с друзьями, а также и от зависти. На следующий день им надо было, как всегда, идти в школу. По географии им задали на дом выучить острова Тихого океана. А Томми и Аннике не придется больше учить уроки чуть ли не целый год. «Здоровье важнее школьных занятий», — сказал доктор. «А острова Тихого океана они смогут выучить на месте», — добавила Пиппи.

Мама и папа Томми и Анники тоже стояли на пристани. Когда дети увидели, что родители вытирают глаза платком, сердце у них немножко защемило. И все же они были так счастливы, что дух захватывало.

«Попрыгунья» медленно заскользила от причала.

— Томми! Анника! — закричала вдогонку фру Сеттергрен. — Когда поплывете по Северному морю, наденьте по два теплых свитера и…

Остальные ее слова потонули в прощальных криках людей на пристани, в ржании лошади, веселых воплях Пиппи и трубных звуках, которые сморкаясь издавал капитан Длинныйчулок.

Путешествие началось. Над «Попрыгуньей» светили звезды, вокруг ее форштевня плясали льдины, и ветер свистел в ее парусах.

— Ах, Пиппи! — сказала Анника. — Ты знаешь, со мной творится что-то странное. Мне кажется, я тоже хочу стать морской разбойницей, когда вырасту.

 

Пиппи высаживается на берег

— Остров Куррекурредут — прямо перед нами! — воскликнула однажды сверкающим солнечным утром Пиппи, стоя на вахте; ее тело прикрывала лишь маленькая набедренная повязка.

Они плыли днем и ночью, недели и месяцы, по исхлестанным бурями морям и спокойным, приветливым водам. Они плыли при свете звезд и лунном сиянии, под темными, грозными тучами и под палящими лучами солнца. Да, они плыли так долго, что Томми и Анника почти забыли, как это бывает, когда живешь дома, в маленьком городке.

Как удивилась бы их мама, если бы увидела их сейчас! Неужели у них когда-то были бледные щеки? Свеженькие, загорелые, востроглазые, они взбирались на ванты не хуже самой Пиппи. По мере того как климат становился все теплее, они постепенно сбрасывали с себя одежду, и из тепло укутанных детей (одетых в две нижние фуфайки), которые пересекали Северное море, Томми и Анника превратились в двух маленьких, голеньких коричневых малышей, с одной лишь небольшой набедренной повязкой на теле.

— О, как здесь здорово! — повторяли каждое утро Томми и Анника, просыпаясь в каюте, которую делили с Пиппи. Однако чаще всего Пиппи была уже в это время на ногах и стояла у руля.

— Изборозди ты хоть семь морей-океанов, а лучше моей дочки моряка не найдешь! — любил повторять капитан Длинныйчулок.

И он был прав. Через самые ужасные буруны и самые опасные подводные скалы Пиппи уверенной рукой проводила «Попрыгунью»!

Но теперь уже скоро настанет конец путешествию.

— Остров Куррекурредут — прямо перед нами! — снова воскликнула Пиппи.

Да, там и в самом деле лежал этот остров под зелеными пальмами, окруженный самой синей из синих вод.

Два часа спустя «Попрыгунья» вплыла в маленький залив на западной оконечности острова. А на берегу стояли все жители острова Куррекурредут — мужчины, женщины и дети, — желавшие встретить своего короля и его рыжеволосую дочь.

Мощный гул приветствий поднялся в воздух из толпы, когда трап опустили на берег.

— Уссамкура, куссомкара! — кричали люди, и это означало: «Добро пожаловать к нам обратно, толстый белый вождь!»

Король Эфраим величественно спустился вниз по трапу, одетый в свой синий костюм, а Фридольф стоял на носовой части верхней палубы и играл на гармошке новый национальный гимн жителей острова куррекурредутов: «Вот шведы шагают и трубы гремят».

Подняв в знак приветствия руку, король Эфраим воскликнул:

— Муони манана! Готов служить вам снова!

Вслед за ним появилась Пиппи. На руках она несла лошадь. И тогда гул пронесся среди всех куррекурредутов. Конечно, до них доходили слухи о Пиппи и ее колоссальной силе, но совсем другое дело увидеть все это своими собственными глазами. Томми и Анника тоже скромненько сошли на берег, а вместе с ними и весь экипаж корабля. Но жители острова Куррекурредут ни на кого не смотрели, кроме как на Пиппи. Капитан Длинныйчулок поднял ее и поставил себе на плечи, чтобы все как следует могли разглядеть ее. И тогда в толпе снова пронесся гул. Но когда Пиппи Длинныйчулок подняла капитана Длинныйчулок и поставила его на одно плечо, а лошадь на другое, гул перешел почти в настоящий ураган.

Все население острова Куррекурредут составляло не более 126 человек.

— Как раз столько подданных и надо иметь, — говорил капитан Эфраим. — Если больше, то справляться трудновато.

Все куррекурредуты жили в маленьких уютных хижинах среди пальм. Самая большая и самая красивая хижина принадлежала капитану Эфраиму. У матросов экипажа «Попрыгуньи» тоже были свои хижины, где они и жили в те времена, когда «Попрыгунья» бросала якорь в маленьком заливе. Теперь она стояла там на якоре почти постоянно. Только иногда появлялась необходимость в экспедиции на остров в 50 милях к северу. Ведь там была лавчонка, в которой можно было купить нюхательный табак для капитана Длинныйчулок.

Очень красивая, новая маленькая хижина под кокосовой пальмой предназначалась для Пиппи. Для Томми и Анники места там тоже хватило. Но прежде чем позволить им пойти в хижину и смыть с себя дорожную пыль, капитан Длинныйчулок захотел показать им одну вещь. Взяв Пиппи за руку, он снова повел ее вниз на берег.

— Здесь, — сказал он, указав толстым указательным пальцем на берег. — Здесь я выплыл на сушу в тот раз, когда меня сдуло ветром в море.

Куррекурредуты воздвигли памятник в честь этого примечательного события. На памятнике были вырезаны по-куррекурредутски следующие слова:

«По волнам великого огромного моря явился сюда наш толстый белый вождь. Здесь — то место, где он выплыл на берег, когда цвели хлебные деревья. Да пребудет он вечно таким же толстым и величественным, как тогда, когда ступил на остров».

Капитан Длинныйчулок голосом, дрожащим от волнения, прочитал вслух надпись для Пиппи и Томми с Анникой. После чего громко высморкался.

Когда солнце начало садиться и готовилось исчезнуть в беспредельных объятиях Тихого океана, куррекурредуты барабанным боем стали призывать народ на площадь посреди селения, где проходили все праздничные и правительственные торжества. Там стоял красивый бамбуковый трон короля Эфраима, украшенный красными цветами бугенвильи. Он сидел на этом троне, когда правил. Для Пиппи куррекурредуты смастерили трон чуть поменьше и поставили рядом с троном ее папы. Еще куррекурредуты поспешно вырезали также и два бамбуковых стульчика для Томми и Анники.

Бой барабанов зазвучал еще громче, когда король Эфраим, преисполненный чувства собственного достоинства, сел на свой трон. Он снял с себя костюм и надел королевское облачение: набедренную повязку из полос лыка, на голову — корону, ожерелье из китовых зубов на шею, а на лодыжки ног — толстые браслеты. Пиппи непринужденно уселась на свой трон. На ней по-прежнему была та же самая маленькая набедренная повязка, но в волосы она воткнула несколько красных и белых цветов, чтобы стать немножко наряднее. То же сделала и Анника. Но не Томми. Ничто не могло заставить его воткнуть в волосы цветы.

Король Эфраим был ведь надолго отлучен от государственных дел и теперь принялся править изо всех сил. Между тем маленькие чернокожие куррекурредуты приблизились к трону Пиппи. По какой-то непонятной причине они внушили себе, что белая кожа гораздо изысканней черной, и поэтому они, по мере приближения к Пиппи, Томми и Аннике, испытывали все большее почтение. Кроме того, Пиппи была ведь еще и принцессой. Когда же они наконец подошли к самой Пиппи, то все разом бросились перед ней на колени.

Пиппи быстро соскочила с трона.

— Что я вижу! — сказала она. — Вы здесь тоже играете в искальщиков вещей? Подождите, я буду играть с вами. — Встав на колени, она обнюхала вокруг землю. — Уж поверьте мне, здесь даже булавки не найдешь!

Она снова уселась на трон. Стоило ей это сделать, как все дети снова упали перед ней на колени.

— Вы что-нибудь потеряли? — спросила Пиппи. — Здесь этого нет, будьте уверены, так что с таким же успехом можете встать.

К счастью, капитан Длинныйчулок уже так давно обретался на острове, что часть куррекурредутов научилась немножко его языку. Единственно, они не знали, что означают такие трудные слова, как «почтовый сбор» и «генерал-майор», но кое-что они, во всяком случае, уже усвоили. Дети знали даже такие самые обыкновенные выражения, как «отстань» и тому подобные. Маленький мальчик по имени Момо мог довольно хорошо изъясняться на языке белых людей, потому что имел обыкновение околачиваться возле матросских хижин и слушать болтовню экипажа. Маленькая, славная чернокожая девчушка по имени Моана не могла похвастаться такими успехами.

Теперь Момо попытался объяснить Пиппи, почему они стоят перед ней на коленях.

— Ты оцень класивая белая плинцесса, — сказал он.

— Никакая я не «оцень класивая белая плинцесса», — сказала Пиппи. — Я всего лишь Пиппи Длинныйчулок, а на всякие там троны и королевскую власть мне вообще наплевать.

И она соскочила с трона. Король Эфраим сделал то же самое, потому что в тот день он уже покончил с государственными делами.

Солнце, словно багровый шар, опускалось в Тихий океан, и вскоре на небе загорелись звезды. Куррекурредуты зажгли гигантский костер посреди лагеря на правительственной площади, а король Эфраим и Пиппи, и Томми с Анникой, и матросы с «Попрыгуньи» уселись в зеленую траву и стали смотреть, как куррекурредуты пляшут вокруг костра.

Глухой бой барабанов, удивительный танец, редкостные запахи миллионов цветов из глубины джунглей, усеянное искрящимися звездами небо над головами — от всего этого на душе у Томми и Анники сделалось как-то смутно.

— Я думаю, что это отличный остров! — сказал Томми, когда Пиппи, Анника и он уже залезли на койки в своей маленькой, по-домашнему уютной хижине под кокосовой пальмой.

— Я тоже так думаю, — согласилась Анника. — А ты не думаешь так, как мы, Пиппи?

Но Пиппи тихо лежала — по своей привычке — с ногами на подушке.

— Слушайте шум океана, — мечтательно сказала она.

 

Пиппи вправляет мозги акуле

На следующее утро очень рано Пиппи, и Томми, и Анника вылезли из хижины. Но куррекурредутские дети проснулись еще раньше. Сгорая от нетерпения, они сидели уже под кокосовой пальмой и ждали, что белые дети выйдут и начнут играть. Они с большим искусством болтали покуррекурредутски и смеялись так, что зубы сверкали на их черных личиках.

Вся орава с Пиппи во главе отправилась вниз, к берегу. Томми и Анника высоко подпрыгнули от восторга, увидав тонкий белый песок, в который можно было зарыться, и такое манящее синее море. Коралловый риф неподалеку от острова служил волнорезом. Там расстилался тихий и блестящий, как зеркало, водный простор. Все дети, и белые, и черные, сбросили свои повязки и, крича и смеясь, ринулись в воду.

Потом они зарылись в белый песок, и Пиппи, Томми и Анника согласились, что гораздо лучше, когда у тебя черная кожа. Потому что она здорово выглядит на фоне белого песка. Но когда Пиппи зарылась в песок по самую шею, так что оттуда торчали лишь веснушчатое личико да две рыжие косички, то и это выглядело очень здорово. Все дети уселись вокруг, чтобы поболтать с нею.

— Расскажи о белых детях из страны белых детей, — обратился Момо к веснушчатому личику.

— Белые дети обожают долбицу помножения, — сказала Пиппи.

— Это называется «таблица умножения», — поправила ее Анника. — И вообще, — продолжала она обиженным голосом, — нельзя говорить, что мы это обожаем.

— Белые дети обожают помножение, — упрямо уверяла Пиппи. — Белые дети могут просто спятить, если не получат каждый день большую порцию помножения.

Она не в силах была дольше продолжать на ломаном куррекурредутском и перешла на свой родной язык.

— Если вдруг услышите, что белый ребенок плачет, то будьте уверены, что его школа сгорела, или объявили санитарный день, или фрёкен забыла задать детям задание по помножению. И лучше не говорить о том, что бывает, когда наступают летние каникулы. Плач и рев стоит такой, что жить не хочется. Когда школьные ворота закрываются на лето, у всех глаза на мокром месте. Все дети идут строем домой, распевая мрачные траурные песни. Они даже икают от плача, когда думают о том, что пройдет несколько месяцев, прежде чем они снова получат помножение. Да, это самая большая беда для них, — тяжело вздохнула Пиппи.

— Эх! — только и сказали Томми с Анникой.

Момо не совсем понял, что за штука такая — помножение, и хотел, чтобы ему разъяснили более подробно. Томми только было собрался ему разъяснить, но Пиппи опередила его.

— Да, понимаешь, — сказала она, — это значит 7 х 7 = 102. Здорово, верно?

— Ясное дело, не 102, — поправила ее Анника.

— Нет, потому что 7 х 7 = 49, — сказал Томми.

— Вспомни, что мы сейчас на острове Куррекурредут, — стала уговаривать его Пиппи. — Здесь все совершенно иначе, и климат теплее, так что 7 помножить на 7 будет здесь гораздо больше.

— Эх! — только и сказали Томми и Анника.

Урок арифметики прервал капитан Длинныйчулок, который пришел рассказать, что он, и все матросы, и все куррекурредуты думают отправиться на другой остров, поохотиться несколько дней на кабанов. Капитан Длинныйчулок почувствовал: он созрел, чтобы отведать немного свежего поросячьего жаркого. Куррекурредутские женщины также будут их сопровождать, чтобы вспугивать поросят дикими криками. Это значит, что дети останутся одни на острове Куррекурредут.

— Надеюсь, вы не очень огорчитесь? — спросил капитан Длинныйчулок.

— Успокойся грамм на двести! — ответила Пиппи. — В тот день, когда я услышу, что есть такие дети, которые огорчатся, когда надо самим заботиться о себе безо всяких взрослых, в тот день я выучу всю долбицу помножения задом наперед, клянусь!

— По рукам! — согласился капитан Длинныйчулок.

Затем он и все его подданные, вооруженные копьями и со щитами на груди, расселись в свои небольшие каноэ и поплыли прочь от острова Куррекурредут.

Пиппи, сложив руки рупором, закричала им вслед:

— Плывите с миром! Но если не вернетесь обратно к моему 50-летию, я объявлю розыск по радио!

Оставшись одни, Пиппи и Томми и все другие дети с довольным видом переглянулись. Ведь чудесный остров в Тихом океане на много дней поступил в их полное распоряжение.

— Что будем делать? — спросили Томми и Анника.

— Сначала принесем завтрак с деревьев, — сказала Пиппи.

Она сама быстро вскарабкалась наверх за кокосовыми орехами. Момо и другие Куррекурредутские дети собрали плоды хлебного дерева и бананы. Пиппи разложила костер на берегу и поджарила чудесные плоды хлебного дерева. Все дети уселись кружком вокруг нее, и все получили сытный завтрак, состоявший из поджаренных плодов хлебного дерева, молока кокосовых орехов и бананов.

На острове Куррекурредут не было лошадей, и поэтому все черненькие ребятишки очень заинтересовались лошадью принцессы Пиппи. Тем, кто не боялся, разрешили прокатиться немного верхом. Моана сказала, что хотела бы когда-нибудь съездить в страну белых, где водятся такие диковинные животные.

Господина Нильссона нигде не было. Он отправился на прогулку в джунгли, где обнаружил кучу родичей.

— Что будем делать теперь? — спросили Томми и Анника, когда больше уже не хотелось ездить верхом.

— Хотят белые дети поглядеть красивые гроты, да или нет? — поинтересовался Момо.

— Белые дети, ясное дело, хотят поглядеть красивые гроты, да или точно! — ответила Пиппи.

Остров Куррекурредут был коралловый остров. На южной его стороне высокие коралловые стены крутым откосом спускались вниз, в море, и там как раз и находились самые красивые гроты, выбитые морским прибоем. Некоторые из них располагались совсем низко, на уровне моря, и были наполнены водой, а некоторые находились чуть повыше в скалистых склонах, и там-то обычно и играли куррекурредутские дети. Они устроили огромный склад кокосовых орехов и других лакомств в самом большом гроте. Добраться туда было нелегко. Нужно было с величайшей осторожностью ползти вдоль крутого горного склона и крепко держаться за выступающие камни и скалистые уступы. А иначе легко было свалиться в море. Понятно, это случалось не так уж часто.

Дело в том, что именно здесь водилось множество акул, которые очень любили поедать маленьких детей. Несмотря на это, куррекурредутские дети развлекались тем, что ныряли за жемчужными раковинами. Но при этом кто-то всегда стоял на страже и кричал: «Акула! Акула!», лишь только появлялась хотя бы тень акулы. В самом большом гроте у куррекурредутских детей был склад сверкающих жемчужин, которые они нашли в жемчужных раковинах. Они обычно играли ими в пульку, не имея ни малейшего представления о том, что эти жемчужины стоили огромнейших денег в странах белых людей. Капитан Длинныйчулок иногда брал с собой несколько жемчужин, когда собирался купить нюхательного табаку. За жемчужины он получал множество вещей, которые, как ему казалось, были необходимы его подданным. Но в целом он считал, что его верным куррекурредутам и так хорошо живется. И детям по-прежнему можно играть в пульку жемчужинами.

Анника стала отбиваться обеими руками, когда Томми сказал, что ей придется карабкаться по горному склону к большому гроту. На первом отрезке пути, не таком трудном, был довольно большой уступ, по которому можно было пройти, но он постепенно становился все уже, и последние метры, остававшиеся до грота, нужно было ползти и цепляться как придется.

— Никогда! — сказала Анника. — Никогда!

Взбираться вдоль горного склона, где едва удавалось за что-нибудь крепко уцепиться, да еще на расстоянии десяти метров под ногами видеть море, где кишмя кишат акулы, которые только и ждут, что ты свалишься вниз, — все это вовсе не располагало Аннику к настоящему веселью.

Томми страшно рассердился.

— О, никогда не надо брать с собой сестер в Тихий океан, — сказал он, цепляясь за горный склон. — Смотри на меня! Ты делай только так…

— Плюх! — послышалось снизу, когда Томми бултыхнулся в воду.

Анника громко закричала. Куррекурредутские дети также пришли в ужас.

— Акула! Акула! — орали они, показывая пальцами в море.

Оттуда высунулся огромный плавник, который быстро двигался по направлению к Томми.

— Плюх! Плюх! — снова послышалось снизу. Это прыгнула в море Пиппи. Она подоспела к Томми примерно в одно время с акулой. Томми пронзительно кричал от ужаса. Он уже чувствовал, как острые зубы акулы царапают ему ногу. Но как раз в этот миг Пиппи обеими руками схватила кровожадную тварь и подняла ее над поверхностью воды.

— Ты что, вовсе спятила? — спросила она.

Акула удивленно огляделась вокруг; ей было явно не по себе. Ведь ей не так хорошо дышалось в воздухе, как в воде.

— Обещай никогда больше так не делать, и я отпущу тебя, — серьезно сказала Пиппи.

И изо всех сил бросила акулу далеко-далеко в море. А та поспешно уплыла прочь, решив как можно быстрее убраться в Атлантический океан.

Между тем Томми вскарабкался на небольшой островок и сидел там, дрожа всем телом. Его нога кровоточила. Но тут появилась Пиппи. Она повела себя как-то странно. Сначала она подняла Томми вверх, а потом так крепко сжала его руками, что из него вышел чуть ли не весь воздух. Затем она внезапно отпустила его, уселась на скалу и закрыла лицо руками. Пиппи плакала. Томми и Анника и все куррекурредутские дети с удивлением и ужасом смотрели на нее.

— Ты плачешь из-за того, что Томми чуть не съели? — предположил Момо.

— Нет, — сердито сказала Пиппи и вытерла глаза. — Я плачу оттого, что бедная крошка акула осталась без завтрака.

 

Пиппи вправляет мозги Джиму и Букку

Зубы акулы успели лишь оцарапать кожу на ноге у Томми, и когда Томми успокоился, он захотел еще раз попробовать попасть в большой грот. Тогда Пиппи скрутила веревку из луба гибискуса и крепко привязала ее к камню. Затем она легко, точно стебель, поползла наверх, к гроту, и надежно укрепила там второй конец веревки. И тогда даже Анника осмелилась вскарабкаться наверх, в грот. Когда есть крепкая веревка, за которую можно держаться, то это ведь не такое уж большое искусство.

Удивительный был этот грот! И такой большой, что для всех детей без труда нашлось там место.

— Этот грот чуть ли не лучше дуплистого дуба у нас дома, около Виллы Вверхтормашками, — сказал Томми.

— Нет, не лучше, но такой же хороший, — сказала Анника, почувствовавшая, как слегка закололо ее сердце при мысли о том дубе у них дома, и не желавшая признать, будто что-нибудь может быть лучше него.

Момо показал белым детям, сколько кокосовых орехов и плодов хлебного дерева припасено в гроте. Там можно было прожить много недель, не рискуя умереть с голоду. Потом вперед вышла Моана и показала выдолбленную бамбуковую палку, битком набитую снизу доверху редчайшими жемчужинами. Она подарила Пиппи, Томми и Аннике по целой горсти жемчужин.

— Красивыми штучками играют на здешнем острове, — сказала Пиппи.

Как здорово было сидеть в гроте и смотреть оттуда на залитое солнцем, сверкающее море! И как приятно лежать на животе и плевать вниз, в воду. Томми объявил соревнование: кто дальше плюнет. Момо был настоящим чемпионом по плевкам. Но где ему победить Пиппи! У нее был способ плеваться сквозь щербинку между передних зубов — способ, с которым никакой иной не мог сравниться.

— Если нынче в Новой Зеландии пойдут ливневые дожди, то это моя вина, — заявила Пиппи.

Зато Томми и Аннике пришлось совсем плохо.

— Белые дети не умеют плевать, — с чувством собственного превосходства сказал Момо.

Он не считал Пиппи по-настоящему белым ребенком.

— Белые дети не умеют плевать? — возмутилась Пиппи. — Да ты и сам не знаешь, что болтаешь! Плевки на большое расстояние, плевки в высоту и плевки во время прыжков! Посмотрел бы ты на фрёкен, учительницу Томми и Анники! Вот кто умеет плеваться! Она заняла первое место в соревнованиях по плевкам во время прыжков. Когда она бегает по кругу и плюется, весь город ликует!

— Эх! — только и сказали Томми с Анникой.

Прикрыв глаза рукой, Пиппи взглянула на поверхность моря.

— Там плывет корабль, — сказала она, — маленький-премаленький пароходик. Удивляюсь, и чего ему только здесь надо?

В самом деле, было чему удивляться. Кораблик на всех парах приближался к острову Куррекурредут. На борту, кроме нескольких черных матросов, находилось также двое белых мужчин. Их звали Джим и Букк. Это были черноволосые грубые парни, похожие на бандитов. Да они и были настоящими бандитами.

Однажды, когда капитан Длинныйчулок покупал нюхательный табак в той самой лавочке на острове, там одновременно оказались и Джим с Букком. Они увидали, как капитан Длинныйчулок выложил на прилавок несколько необыкновенно больших и красивых жемчужин. И они услыхали, как он говорил, что на острове Куррекурредут дети играют такими жемчужинами в пульку. С того самого дня бандиты преследовали только одну-единственную цель: отправиться в Куррекурредутию и попытаться разыскать эту кучу жемчужин. Они знали, что капитан Длинныйчулок был ужасающе силен, да и матросы экипажа с «Попрыгуньи» внушали им почтение. Поэтому они решили улучить такой миг, когда все мужчины отплывут с острова на какую-нибудь охоту. Теперь случай им благоприятствовал. Спрятавшись за островом, неподалеку от него, Джим и Букк увидели в свои бинокли, как капитан Длинныйчулок и все матросы, а также все куррекурредуты отплывают с острова. Они ждали только, пока все каноэ не скроются окончательно из виду.

— Встать на якорь! — закричал Букк, когда пароход подошел к самому острову.

Пиппи и все дети молча наблюдали за бандитами из грота. Те бросили якорь. Джим и Букк спрыгнули в ялик и поплыли к берегу. Черным матросам был отдан приказ оставаться на борту.

— Сейчас мы тайком проберемся в селение и застанем их врасплох, — сказал Джим. — Дома, верно, одни женщины да дети.

— Да, — согласился Букк. — А вообще-то в каноэ было ужасно много женщин, и я склонен думать, что на острове остались одни лишь дети. Надеюсь, что они как раз играют в пульку, ха-ха-ха.

— Почему же? — крикнула из грота Пиппи. — Вас что, особенно забавляет игра в чехарду? А я думала, что так же весело играть в козла!

Джим и Букк удивленно обернулись и увидели, как наверху из грота высовывают головы Пиппи и другие дети. Восторженная усмешка расплылась на лицах бандитов.

— Вот и детеныши, — сказал Джим.

— Отлично! — произнес Букк. — Матч с ними не составит для нас труда.

Но на всякий случай они решили пойти на хитрость. Ведь откуда им знать, где детеныши прячут свой жемчуг, и поэтому лучше заманить их дружелюбием и приветливостью. Они притворились, будто приплыли на остров куррекурредутов вовсе не для того, чтобы завладеть жемчугом, а только ради небольшой приятной экскурсии. Им было жарко, они вспотели, и Букк предложил для начала искупаться.

— Я только поплыву обратно к нашему судну и возьму плавки, — предложил он.

Так он и сделал. Между тем Джим одиноко стоял на берегу.

— Хорошее здесь место для купанья? — обратился он к детям заискивающим голосом.

— Отличное, — ответила Пиппи. — Особенно для акул. Они купаются здесь каждый день.

— Болтовня! — буркнул Джим. — Никаких акул здесь не видно.

Но, во всяком случае, он немного забеспокоился, и когда Букк вернулся обратно с плавками, он сообщил ему, что сказала Пиппи.

— Чушь! — возмутился Букк. И, обращаясь к Пиппи, закричал: — Это ты говоришь, что купаться здесь опасно?

— Нет! — ответила Пиппи. — Этого я никогда не говорила.

— Как! — сказал Джим. — Может, ты не говорила, что здесь водятся акулы?

— Да, это я говорила. Но то, что это опасно, — не-а, я не собираюсь утверждать, что это так. Мой дедушка, мамин папа, сам купался здесь в прошлом году.

— Ну, тогда ладно, — сказал Бук к.

— И дедушка вернулся домой из больницы уже в нынешнюю пятницу, — продолжала Пиппи. — С самыми клевыми деревянными ногами, какие когда-нибудь выпадали на долю какому-либо старикашке.

Она задумчиво сплюнула в воду.

— Так что совершенно нельзя утверждать, что это опасно. Хотя часть рук и ног остается у акулы, если тут купаться. Но раз деревянные ноги стоят не больше одной кроны пара, то я не думаю, что вы из ничтожной жадности откажетесь от освежающего купанья.

Она еще раз сплюнула.

— Вообще-то мой дедушка как ребенок. Он говорит, что этим ногам просто цены нет, когда выходишь из дому и ввязываешься в драку.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Букк. — Я думаю, что ты врешь. Твой дедушка, должно быть, старый человек. Он, верно, не ввязывается ни в какие драки.

— Он не ввязывается?! Он самый злобный из всех, кто когда-либо тяпал своего врага по черепушке деревянной ногой. Он жить не может, если не подерется и утром и вечером. Он тогда в бешеной злобе кусает самого себя за нос.

— Болтовня! — отрезал Букк. — Никто не может кусить самого себя за нос.

— А вот и может! — заверила его Пиппи. — Тогда он залезает на стул.

Букк немного поразмыслил над этим заявлением, но потом ругнулся и сказал:

— Я не в силах дольше слушать твои глупые россказни. Идем, Джим, разденемся.

— Вообще-то, должна вам сказать, — продолжала Пиппи, — что у дедушки самый длинный нос в мире. Он держит пятерых попугаев, и все пятеро помещаются у него на носу.

Но тут Букк просто рассвирепел.

— Знаешь что, ты, рыжая бестия? Ты и вправду самая лживая девчонка в мире, какую мне только доводилось встречать! И тебе не стыдно? Неужто ты в самом деле хочешь мне внушить, что пятеро попугаев могут сидеть на носу твоего дедушки? Признавайся, что это вранье!

— Да, — горестно сказала Пиппи, — да, это вранье.

— Вот видишь, — удовлетворенно заметил Букк. — Что я говорил!

— Это — жуткое, ужасное вранье, — еще более горестно сказала Пиппи.

— Да, я это сразу понял, — произнес Букк.

— Потому что пятому попугаю, — заорала, разразившись слезами, Пиппи, — приходится стоять на одной ноге!

— Убирайся к черту! — выругался Букк.

И вместе с Джимом он зашел за куст переодеться.

— Пиппи, у тебя ведь нет никакого дедушки, — упрекнула подругу Анника.

— Не-а, — сказала Пиппи. — А разве он обязательно должен быть?

Букк первым натянул на себя плавки.

Элегантно нырнув со скалы в море, он отплыл от берега. Дети, сидевшие наверху в гроте, с напряженным интересом смотрели на него. И увидели вдруг плавник акулы, который блеснул на миг над поверхностью воды.

— Акула, акула! — закричал Момо.

Букк, который с величайшим удовольствием месил воду, повернул голову и увидел, что навстречу ему движется ужасное кровожадное чудовище.

Пожалуй, никогда на свете никто не плавал с такой быстротой, как это сделал Букк. За две минуты он достиг суши и ринулся вон из воды на берег. Он был взбешен и напуган и, казалось, думал, будто Пиппи виновата в том, что в воде водятся акулы.

— Есть у тебя совесть, девчонка! — завопил он. — Ведь море кишмя кишит акулами!

— А разве я утверждала что-нибудь другое? — спросила Пиппи, мило наклонив головку набок. — Я ведь не всегда вру, понятно?

Джим и Букк зашли за куст и снова оделись. Они решили, что теперь самое время подумать о жемчуге. Кто его знает, сколько времени собираются отсутствовать капитан Длинныйчулок и другие!

— Послушайте-ка, малыши, — сказал Букк. — Я слышал, как кто-то говорил, будто бы в здешних местах хорошо ловится жемчуг. Не знаете ли вы, это — правда?

— Правда ли это! — воскликнула Пиппи. — Куда ни пойдешь внизу по морскому дну, раковины с жемчужинами так и трещат под ногами. Спускайся вниз и посмотри. Тогда сам увидишь.

Но Букк не захотел спускаться вниз.

— В каждой раковине — большие жемчужины, — продолжала Пиппи. — Примерно такие, как эта.

Она выставила гигантскую сверкающую жемчужину.

Джим и Букк так оживились, что едва могли устоять на месте.

— И много у вас там таких? — спросил Джим. — Мы бы хотели их у вас купить.

Это было сплошное вранье! У Джима и Букка не было денег, чтобы покупать жемчужины. Они хотели раздобыть их хитростью.

— Да, пожалуй, у нас тут, в гроте, по меньшей мере пять-шесть литров жемчужин, — ответила Пиппи.

Джим и Букк не могли скрыть своего восторга.

— Отлично! — воскликнул Букк. — Идите сюда с ними, мы купим их все сразу.

— Ну уж фигушки! — возмутилась Пиппи. — А вы подумали, чем тогда бедные дети станут играть в пульку?

Понадобился целый час бесполезных разговоров, прежде чем Джим и Букк поняли, что им не удастся выманить у детей жемчужины. Но что нельзя получить хитростью, то можно взять силой. Теперь они ведь знали, где находится жемчуг. Нужно было только вскарабкаться наверх, в грот, и взять их.

Вскарабкаться наверх, да, вот именно. Пока шли рассуждения и разговоры, Пиппи осторожно убрала лубяную веревку. Теперь она в полной сохранности лежала в гроте. Попытка вскарабкаться наверх вовсе не казалась Джиму и Букку безумно заманчивой. Но никакого другого выхода явно не было.

— Полезай ты, Джим, — сказал Букк.

— Нет, полезай ты, Букк, — сказал Джим.

— Полезай ты, Джим, — приказал Букк.

Он был сильнее Джима. Так что Джим начал карабкаться наверх. Он отчаянно хватался за все уступы, до которых мог дотянуться. Холодный пот лил у него по спине.

— Ради бога, держись крепче, чтобы не плюхнуться вниз, — ободряюще сказала Пиппи.

И тогда Джим рухнул вниз. Букк бесновался, орал и ругался на берегу. Джим тоже закричал, потому что увидел, как две акулы держат курс по направлению к нему. Когда они были уже на расстоянии не больше метра от него, Пиппи бросила вниз кокосовый орех, и он упал прямо перед ними. Это испугало акул как раз на то время, которое понадобилось Джиму, чтобы успеть доплыть до берега и влезть наверх, на невысокое плато. Вода стекала с его одежды, и вид у него был крайне жалкий.

Букк стал ругать его.

— Попробуй сам — увидишь, как это легко, — посоветовал Джим.

— Я хотя бы покажу тебе, как это нужно делать. — Букк рассердился и стал карабкаться наверх.

Все дети смотрели на него. Анника даже чуточку испугалась, когда он стал подниматься все ближе и ближе.

— Ой, ой, туда не ползи, а не то плюхнешься вниз, — предупредила Пиппи.

— Куда? — спросил Букк.

— Туда! — сказала Пиппи и показала вниз.

Букк посмотрел себе под ноги.

— Что за дела! Если так пойдет дальше, понадобится слишком много кокосовых орехов, — минуту спустя сказала Пиппи, бросая еще один кокосовый орех, чтобы помешать акулам съесть Букка, беспомощно барахтавшегося в воде.

Но тот все-таки поднялся на берег, злой, как шмель, и ничуть не испуганный. Он тотчас стал снова карабкаться вверх, так как вбил себе в голову, что ему непременно надо попасть в грот и завладеть жемчужинами.

На этот раз дело пошло лучше. Когда он уже почти совсем достиг входа в грот, он ликующе закричал:

— Ну, детеныши, сейчас вы все получите сполна за все ваши штучки!

Тогда Пиппи высунула из грота указательный палец и ткнула его в живот.

— Бульк! — послышалось с моря.

— Тебе не мешало бы самому захватить с собой кокосовые орехи, когда ты полез наверх! — закричала ему вслед Пиппи, угостив следующую акулу кокосовым орехом по морде.

Но тут приплыло множество акул, и она была вынуждена сбросить в море целую кучу кокосовых орехов. Один из них угодил Букку прямо в голову.

— О, святой крест, это — ты? — спросила Пиппи, когда Букк заорал благим матом. — А сверху… ну прямо вылитая акула! Огромная и противная.

Джим и Букк решили выждать, когда дети покинут грот.

— Когда проголодаются, им придется смотаться оттуда, — злобно сказал Букк. — И тогда они увидят кое-что другое.

И он закричал детям:

— Мне жаль вас, но вам придется сидеть в гроте, пока не сдохнете от голода!

— У тебя доброе сердце, — похвалила бандита Пиппи. — Но ближайшие две недели тебе беспокоиться нечего. А потом мы, может быть, начнем для разнообразия есть кокосовые орехи.

Разбив большой кокосовый орех, она выпила молоко и стала есть дивную сердцевину.

Джим и Букк выругались. Солнце уже садилось, и они начали устраивать себе на берегу ночлег. Они не осмелились подгрести к судну и переночевать там, потому что дети могли бы выбраться из грота и удрать со всеми жемчужинами. Бандиты улеглись на камни в своей мокрой одежде. Это было ужасно неприятно.

А наверху, в гроте, сидели дети и, поблескивая глазами, ели кокосовые орехи и пюре из плодов хлебного дерева. Это было так вкусно, да и вообще все было жутко интересно! Время от времени они высовывали головы, чтобы взглянуть на Джима и Букка. Было уже так темно, что они едва могли разглядеть их на берегу. Но зато они слышали, как ругаются бандиты.

Внезапно начался проливной дождь, как это порой случается в тропиках. Потоки воды хлынули вниз с неба. Пиппи высунула самый-самый кончик носа из грота.

— И везет же людям! — закричала она Джиму и Букку.

— Что ты имеешь в виду? — с надеждой спросил Букк. Он подумал, что дети, быть может, уже раскаялись и хотят отдать им жемчужины. — Что ты имеешь в виду, говоря, что нам везет?

— Да подумать только, вечно вам везет! Вы ведь уже были промокшие, когда начался этот ливень. А не то бы вы промокли от нового дождя, верно?

Слышно было, как кто-то выругался внизу, но невозможно было различить, кто это — Джим или Букк.

— Спокойной ночи, спокойной ночи, спите хорошенько, — пожелала им Пиппи. — И мы собираемся сделать то же самое.

Все дети улеглись на пол грота. Томми и Анника пристроились поближе к Пиппи и держали ее за руку. Им было так хорошо! В гроте было в меру тепло и уютно. За стенами грота шумел дождь.

 

Пиппи надоедают Джим и Букк

Дети проспали всю ночь напролет, чего нельзя сказать о Джиме и Букке.

Они только сыпали проклятиями, а когда дождь кончился, стали грызться друг с другом: чья, мол, вина, что они не смогли захватить жемчужины, и кому вообще пришла в голову дурацкая идея отправиться на остров Куррекурредут. Но когда солнце взошло и высушило их мокрую одежду, а свежее личико Пиппи высунулось из грота и она пожелала им доброго утра, они еще более твердо, чем когда-либо, решили завладеть жемчужинами и уплыть отсюда богачами. Однако они не могли предвидеть, чем все кончится.

Между тем лошадь Пиппи начала беспокоиться, куда девались Пиппи, Томми и Анника. Господин Нильссон, вернувшийся после встречи с родичами в джунглях, беспокоился тоже. Еще ему любопытно было узнать, что скажет Пиппи, когда увидит, что он потерял свою маленькую соломенную шляпку. Господин Нильссон подпрыгнул и уселся на хвост лошади, и тогда лошадь затрусила рысцой, чтобы отыскать Пиппи. Вскоре они оказались на южной стороне острова. И увидели там, как Пиппи высунула голову из грота. Лошадь радостно заржала.

— Смотри, Пиппи, вот идет твоя лошадь! — закричал Томми.

— А господин Нильссон сидит у нее на хвосте! — закричала Анника.

Джим и Букк услыхали эти слова. Они услыхали, что лошадь, которая шла вдоль берега, принадлежала Пиппи, этой рыжей чуме, сидевшей наверху, в гроте.

Букк вышел вперед и схватил лошадь за гриву.

— Послушай-ка, ты, троллево отродье! — заорал он, обращаясь к Пиппи. — Сейчас я убью твою лошадь!

— Ты хочешь убить мою лошадь, которую я так крепко люблю? — спросила Пиппи. — Мою милую, славную, добрую лошадку? Не может быть!

— Да, я, пожалуй, вынужден это сделать, — сказал Букк. — Раз ты не хочешь спуститься сюда и отдать нам все жемчужины. Все до единой, заруби это себе на носу! А не то я укокошу твою лошадь в одну минуту.

Пиппи серьезно посмотрела на него.

— Милый мой! — сказала она. — Я прошу тебя как могу, от всего сердца, не убивай мою лошадь и позволь детям сохранить свои жемчужины.

— Слышала, что я сказал? — прикрикнул на нее Букк. — Сию же минуту подавай сюда жемчужины, а не то…

А затем тихим голосом сказал Джиму:

— Подожди только, пусть она явится с жемчугом. Я так отколочу ее, так изукрашу синяками в благодарность за эту ночь на камнях и за этот дождь! А лошадь возьмем с собой на борт и продадим на какой-нибудь другой остров.

И, обращаясь к Пиппи, закричал:

— Ну, так как? Ты идешь или не идешь?

— Да, пожалуй, тогда я спущусь, — сказала Пиппи. — Но не забудь, ты сам просил об этом.

Она так легко прыгала по маленьким скалистым уступам, словно это была самая ровная дорожка для прогулок. И вот она соскочила вниз, к Букку, и Джиму, и лошади. Она остановилась перед Букком. Она стояла, маленькая и худенькая, с маленькой узкой повязкой на бедрах и с двумя рыжими косичками, торчащими в разные стороны. Глаза ее светились опасным блеском.

— Где у тебя жемчужины, девчонка?! — заорал Букк.

— Жемчужины мы сегодня искать не будем, — заявила Пиппи. — Поиграем лучше в чехарду.

Тут Букк взвыл так, что это заставило задрожать Аннику, сидевшую наверху, в гроте.

— Ну, теперь-то я и вправду укокошу и лошадь и тебя! — заорал Букк и ринулся на Пиппи.

— Полегче на поворотах, добрый человек, — предупредила Пиппи.

Схватив Букка за талию, она подбросила его в воздух на три метра. Падая, он довольно сильно ударился о скалу. Тут Джим разъярился. Он собрался нанести Пиппи ужасающий удар, но она с легким довольным смешком отскочила в сторону. Через секунду Джим тоже взлетел к светлому утреннему небу.

И вот они оба — Джим и Букк — сидели на скале и громко стонали. Пиппи подошла и схватила их — каждого одной рукой.

— Стыдно быть такими психами и играть до одури в чехарду, — сказала она. — Нельзя же всю дорогу развлекаться!

Она отнесла их вниз, к лодке, и швырнула туда.

— А теперь отчаливайте и попросите вашу мамочку дать вам пять эре на каменные шарики, — сказала она. — Уверяю вас, играть ими так же хорошо, как и жемчужинами.

Немного погодя кораблик унесся от острова Куррекурредут. С тех пор он никогда не показывался в здешних водах.

Пиппи погладила свою лошадь. Господин Нильссон вспрыгнул на плечо девочки. А за дальней оконечностью острова показалась длинная флотилия каноэ. Это плыли капитан Длинныйчулок и сопровождавшие его матросы и туземцы; все они возвращались домой с доброй охоты. Пиппи стала кричать и махать им рукой, а они приветствовали детей взмахами коротких широколопастных весел.

Затем Пиппи снова быстро натянула веревку, так что Томми, и Анника, и другие дети смогли, не рискуя жизнью, покинуть грот. А когда каноэ час спустя причалили в маленький залив возле «Попрыгуньи», то вся орава детей уже стояла на берегу, встречая их.

Капитан Длинныйчулок погладил Пиппи.

— Все было спокойно? — спросил он.

— Абсолютно! — ответила Пиппи.

— Но, Пиппи, пожалуй, это было вовсе не так, — поправила ее Анника. — Ведь чуть не случилась большая беда.

— Да, да-да, ясное дело, я совсем забыла, — сказала Пиппи. — Спокойно здесь, ясное дело, не было, папа Эфраим. Как только ты повернулся к нам спиной, чего тут только не случилось.

— Да, но, дитя мое, что же произошло? — обеспокоенно спросил капитан Длинныйчулок.

— Жуткое дело, — ответила Пиппи. — Господин Нильссон потерял свою соломенную шляпку.

 

Пиппи покидает Куррекурредутию

Прекрасные дни следовали один за другим, прекрасные дни в теплом прекрасном мире, полном солнца, сверкающей синей воды и благоухающих цветов.

Томми и Анника так загорели, что их почти невозможно было отличить от куррекурредутских детей. А личико Пиппи почти целиком покрыли веснушки.

— Это путешествие становится для меня настоящим лечебным курсом красоты, — удовлетворенно говорила она. — Лицо у меня еще более веснушчатое и красивое, чем когда-либо. Если так будет продолжаться, я стану просто неотразима.

Собственно говоря, Момо и Моана и все другие куррекурредутские дети думали, что Пиппи и без того неотразима. Им никогда не бывало так весело, как теперь, и они так же полюбили Пиппи, как Томми и Анника. Кроме того, они, само собой, любили и Томми, и Аннику, а Томми и Анника, со своей стороны, отвечали им взаимностью. Поэтому им и было так приятно всем вместе, и они без конца играли и играли целые дни напролет. Часто они сидели в гроте. Пиппи притащила туда одеяла, и они могли ночевать там, когда хотели. Она сплела также веревочную лестницу, которая доходила до самой поверхности воды под гротом. И все дети взбирались наверх и опускались вниз по веревочной лестнице, и купались и плескались вволю. Конечно же, теперь они могли там купаться. Пиппи огородила большое пространство сетью, так что акулы не могли к ним подобраться. И как весело было вплывать во все эти гроты, наполненные водой, и выплывать оттуда! И даже Томми с Анникой научились нырять за раковинами и жемчужинами. Первая жемчужина, которую нашла Анника, была большая, красивая и розовая. Она решила взять ее домой, чтобы вставить в кольцо. Это будет память о Куррекурредутии.

Иногда они играли в игру, в которой Пиппи была Букком, пытавшимся ворваться в грот, чтобы украсть жемчужины. Тогда Томми подтягивал наверх веревку, и Пиппи приходилось карабкаться по скалистым уступам как можно искуснее. Все дети кричали: «Букк идет, Букк идет!» — когда она всовывала голову в грот. И тогда им всем по очереди разрешалось тыкать ее пальцами в живот, так что она спиной падала в море. А там, внизу, плескалась так, что одни ее ноги торчали из воды. Дети же хохотали, надрывая животики, и чуть не вываливались из грота.

Когда им надоедал грот, они могли находиться в своем бамбуковом жилище. Взрослые помогали детям строить дом, но большую его часть, ясное дело, построила сама Пиппи. Дом был абсолютно квадратный, сложенный из тонких бамбуковых стволов, а по полу и по крыше можно было ползать и карабкаться как угодно. Совсем рядом с домом стояла высокая кокосовая пальма. Пиппи вырубила в пальме ступеньки, так что можно было взбираться на самую верхушку. Оттуда открывался чудесный вид. Между двумя другими пальмами Пиппи повесила качели из луба гибискуса. Это было просто замечательно. Если сильно-пресильно раскачаться и на самой большой скорости броситься вниз с качелей, то приводнишься в море. Пиппи раскачивалась так высоко и залетала так далеко в воду, что сама говорила:

— В один прекрасный день я, верно, плюхнусь вниз в Австралии, и не очень весело придется тому, кому я упаду на голову.

Дети ходили также на прогулки в джунгли. Там подымалась высокая гора и с горного склона сбегал водопад. Пиппи вбила себе в голову, что ей необходимо прокатиться по водопаду в бочонке, что она и сделала. Она притащила с собой один из бочонков с «Попрыгуньи» и влезла в него. Момо и Томми накрыли бочонок крышкой и столкнули его в водопад. Он помчался со страшной скоростью, а под конец разбился. Все дети видели, как Пиппи исчезает в водных потоках, и не надеялись увидеть ее когда-нибудь снова. Но она внезапно вынырнула из водопада, выбралась на сушу и сказала:

— Такие вот бочки для воды развивают мировую скорость!

Да, так проходили дни, один за другим. Но вскоре предстоял период дождей, когда капитан Длинныйчулок, по своему обыкновению, запирался в королевской хижине и размышлял о смысле жизни. И он боялся, что Пиппи станет неуютно на острове Куррекурредут. Томми и Анника начали все чаще и чаще задавать себе вопрос: как там дома, как там мама и папа? Им очень хотелось попасть домой к рождественскому вечеру. Поэтому они не слишком, как и следовало ожидать, огорчились, когда Пиппи однажды утром сказала:

— Как вы посмотрите на то, чтобы снова вернуться на Виллу Вверхтормашками?

Для Момо, и Моаны, и других куррекурредутских детей настал, ясное дело, самый горестный день, когда они увидели, как Пиппи, и Томми, и Анника поднимаются на борт «Попрыгуньи», чтобы отплыть домой. Но Пиппи обещала, что они часто-часто будут возвращаться на остров. Куррекурредутские дети сплели венки из белых цветов и повесили их, прощаясь, на шею Пиппи, и Томми, и Аннике. А прощальная песня маленьких куррекурредутов так жалобно летела вслед за ускользающим вдаль кораблем!

Капитан Длинныйчулок также стоял на берегу. Он был вынужден остаться и править островом. Вместо него Фридольф взялся доставить детей домой. Капитан Длинныйчулок задумчиво сморкался в большой носовой платок, которым пользовался, когда нюхал табак, и махал рукой на прощанье. Пиппи, и Томми, и Анника плакали так, что слезы брызгали у них из глаз, и махали, и махали руками капитану Длинныйчулок и маленьким чернокожим ребятишкам, пока те не скрылись из виду.

Во время обратного путешествия дул чудесный попутный ветер.

— Давайте-ка лучше одевайтесь заранее потеплее, пока мы еще не доплыли до Северного моря, — сказала Пиппи.

— Вот еще! — воскликнули Томми и Анника.

Вскоре выяснилось, что «Попрыгунья», несмотря на великолепный попутный ветер, не сможет попасть домой к Рождеству. Услыхав это, Томми и Анника страшно огорчились. Подумать только — ни рождественской елки, ни рождественских подарков!

— Пожалуй, мы с таким же успехом могли бы остаться на острове, — с досадой сказал Томми.

Анника подумала о маме и папе и решила, что все равно, в любом случае, следует вернуться домой. Но в одном Томми и Анника были едины: жалко, что они останутся без рождественского праздника.

Темным вечером в начале января Пиппи, и Томми, и Анника увидели, что навстречу им снова светят огни их маленького городка. Они были дома.

— Ничего себе вышла прогулочка в Тихий океан! — сказала Пиппи, спускаясь со своей лошадью по сходням.

Никто не встретил их на берегу, потому что никто не знал, когда они вернутся домой. Пиппи посадила на лошадь Томми, и Аннику, и господина Нильссона, и они поехали вместе с ней верхом к Вилле Вверхтормашками. Лошади пришлось основательно потрудиться, потому что улицы и дороги были занесены снегом. Томми и Анника неотрывно смотрели вперед сквозь снежную пургу. Скоро они будут дома, у мамы с папой. И внезапно они почувствовали, что соскучились по родителям.

В доме семьи Сёттергрен гостеприимно горел свет, а через окно можно было увидеть маму и папу Томми и Анники, сидевших за обеденным столом.

— Там — мама и папа! — сказал Томми, и у него был очень довольный голос, когда он произносил эти слова.

Но на Вилле Вверхтормашками, доверху засыпанной снегом, было совершенно темно.

Анника пришла в отчаяние при одной лишь мысли о том, что Пиппи войдет туда одна.

— Милая Пиппи, ты не могла бы переночевать у нас первую ночь? — спросила она.

— Не-а, — ответила Пиппи, барахтаясь в снегу перед калиткой. — Мне надо сначала навести хотя бы небольшой порядок на Вилле Вверхтормашками.

И она двинулась дальше через глубокие снежные сугробы, доходившие ей до пояса. Лошадь семенила сзади.

— Да, но ты только подумай, как тебе будет холодно в доме, — уговаривал девочку Томми. — Там ведь так давно не топили!

— Пустяки, — сказала Пиппи. — Лишь бы сердце было теплым и тикало нормально, тогда не замерзнешь.

 

Пиппи Длинныйчулок не желает стать взрослой

О, как мама и папа Томми и Анники обнимали своих детей, и как целовали, а потом накрыли стол и накормили их чудесным ужином, а потом еще подоткнули им одеяла, когда дети улеглись в свои кроватки. Потом родители долго-предолго сидели на краю кроваток и слушали рассказы детей о всех чудесах, которые им довелось пережить на острове Куррекурредут. Они все так радовались! И только одно омрачало их радость — мысль о Рождестве. Томми и Анника не хотели говорить маме, как они огорчены тем, что остались без рождественской елки и без рождественских подарков; но так оно и было. Дома им все казалось таким непривычным, как это бывает всегда, когда возвращаешься из долгого путешествия. И до чего было бы здорово, если бы они вернулись домой в сочельник!

У Томми и Анники также немножко болела душа, когда они думали о Пиппи. Теперь она, ясное дело, лежит там на Вилле Вверхтормашками ногами на подушке, и никого нет рядом с ней сейчас, и никто не подтыкает ей одеяло. И они решили пойти к ней завтра с самого утра.

Но назавтра мама не захотела их отпускать, ведь она так давно их не видела! И вообще, к ним на обед должна была прийти бабушка, поздравить внуков со счастливым возвращением домой. Томми и Анника беспокоились: что там Пиппи делает целый день одна? Когда вечером начало темнеть, они наконец не выдержали.

— Милая мама, мы должны пойти поздороваться с Пиппи, — сказал Томми.

— Ну, бегите! Но не оставайтесь там слишком поздно.

Когда они подошли к садовой калитке Виллы Вверхтормашками, то остановились как вкопанные и только смотрели во все глаза. Все выглядело почти как на рождественской открытке. Вилла так мягко утопала в снегу, а окна были весело освещены! На веранде горел факел, отбрасывая свет далеко-далеко на белый снежный покров перед домом. Дорожка, ведущая к веранде, была основательно расчищена, так что Томми и Аннике не пришлось барахтаться в сугробах.

Как раз когда они отряхивали с себя снег на веранде, открылась дверь и на пороге появилась Пиппи.

— Счастливого Рождества в моей лачуге! — сказала она.

Затем провела их на кухню. А там, они не поверили своим глазам, стояла рождественская елка! Свечи были зажжены, и горело семнадцать светильников в виде домовых, да так, что только треск стоял и вокруг распространялся уютный запах. Стол был накрыт, и на нем стояли рождественская каша, и окорок, и колбаса, и другие всевозможные рождественские яства. Да, даже пряники — в виде домовых! В очаге пылал огонь, а возле дровяного ларя стояла лошадь и бодро била копытом. Господин Нильссон прыгал взад и вперед по елке между светящимися домовыми.

— Хорошо бы его нарядить рождественским ангелом, — сказала Пиппи, — да вряд ли он станет сидеть тихо и спокойно.

Томми и Анника молча стояли посреди кухни, совершенно ошеломленные.

— Ах, Пиппи, — выговорила наконец Анника, — до чего ж замечательно! Как ты успела все это сделать?

— У меня все в руках спорится, — ответила Пиппи.

Томми и Анника внезапно почувствовали, что ужасно рады и счастливы.

— До чего здорово, что мы снова дома, на Вилле Вверхтормашками, — сказал Томми.

Они уселись вокруг стола и получили огромные порции окорока, и рисовой каши, и колбасы, и пряников. Ели и думали, что это еще вкуснее бананов и плодов хлебного дерева.

— Да, но, Пиппи, сейчас вовсе не Рождество, — сказал Томми.

— Нет, Рождество! Календарь Виллы Вверхтормашками немножко запаздывает. Надо будет отнести его к календарщику и починить.

— Вот здорово! — воскликнула Анника. — Значит, у нас все-таки Рождество! Хотя и без рождественских подарков.

— Ой, хорошо, что ты произнесла это слово, — сказала Пиппи. — Я спрятала ваши подарки. Вам самим придется их искать.

Лица Томми и Анники вспыхнули от восторга, и они кинулись искать свои подарки. В дровяном ларе Томми нашел большой пакет, на котором было написано: «ТОММИ». В пакете лежал красивый ящичек с красками. Анника нашла под столом пакет, на котором было написано ее имя, а внутри был красивый красный зонтик.

— Я смогу взять его с собой на остров Куррекурредут, когда мы в следующий раз поплывем туда, — обрадовалась Анника.

На самом верху под колпаком очага висело два пакета. В одном был игрушечный джип для Томми, а во втором — кукольный сервиз для Анники. На хвосте у лошади висел маленький-премаленький пакетик, и там лежали часы, предназначенные для детской Томми и Анники.

Когда они отыскали все свои рождественские подарки, то в порыве благодарности крепко обняли Пиппи. Подойдя к кухонному окну, она посмотрела на снег, покрывавший весь сад.

— Завтра построим большой снежный дом, — сказала она. — И зажжем свечи, которые будут гореть в нем по вечерам.

— О да, давайте! — воскликнула Анника, все более и более довольная тем, что вернулась домой.

— Я думаю, нам надо соорудить лыжную горку: сверху, прямо с крыши — и вниз, в сугробы, — сказала Пиппи. — Я собираюсь научить лошадь кататься на лыжах. Только никак не могу придумать, сколько лыж ей надо — четыре или только две.

— Ох и весело будет нам завтра! — сказал Томми. — Какое счастье, что мы приехали домой прямо в разгар рождественских каникул.

— Нам всегда будет весело, — сказала Анника. — И здесь, на Вилле Вверхтормашками, и на острове Куррекурредут, всюду и везде.

Пиппи в знак согласия кивнула головой. Все втроем забрались они на кухонный стол. Внезапно лицо Томми омрачилось.

— Не хочу никогда становиться взрослым, — решительно сказал он.

— И я тоже, — заявила Анника.

— Да, ничего в этом хорошего нет, — согласилась Пиппи. — Взрослым никогда не бывает весело. У них вечно уйма скучной работы, дурацкие платья и куминальные налоги.

— Это называется «коммунальные налоги», — поправила ее Анника.

— Все равно, такая же муть, — возразила Пиппи. — И еще они напичканы предрассудками и всякой ерундой. Они думают, что стрясется ужасное несчастье, если сунуть в рот нож во время еды, и все такое прочее.

— Они не умеют даже играть, — сказала Анника. — Фу, ужасно, если придется стать взрослым!

— Кто сказал, что нужно стать взрослым? — спросила Пиппи. — Если я не ошибаюсь, у меня есть где-то несколько пилюлек.

— Каких пилюлек? — спросил Томми.

— Несколько мировых пилюлек для того, кто не желает стать взрослым, — объяснила Пиппи и соскочила со стола.

Она искала повсюду — в шкафу, в ящиках и ларях, и через некоторое время появилась, держа в руках нечто, точь-в-точь похожее на три желтых горошины.

— Горошины! — удивился Томми.

— Ты так думаешь?! — спросила Пиппи. — И вовсе это не горошины, а пилюльки. Я давным-давно получила их в Рио от одного старого индейского вождя, когда случайно упомянула, что вовсе не хочу стать взрослой.

— И эти вот маленькие таблетки могут помочь? — усомнилась Анника.

— Ну да! — заверила ее Пиппи. — Но проглотить их надо в темноте и при этом сказать вот что:

— Ты, верно, имеешь в виду «взрослой», — сказал Томми.

— Сказала «взросляка», значит, то самое я и имею в виду — «взросляку». В этом-то и весь секрет. Большинство людей говорит: «взрослый», «взрослая», а опаснее этого ничего не бывает. Потому что тогда начинаешь расти шибче, чем прежде. Жил-был однажды мальчик, который ел вот такие пилюльки. И он сказал «взрослый» вместо «взросляка». Тут он как начал расти, — до смерти испугаешься. На несколько метров в день! До чего ж печально! Но, во всяком случае, пока он пасся и кормился прямо с яблоневых деревьев, примерно как жираф, это было довольно удобно. Но вскоре это перестало получаться, он был слишком длинный. Когда к нему домой приходили какие-нибудь тетеньки и здоровались с ним и им надо было сказать ему: «О, какой ты стал большой и умный!», то им приходилось кричать в мегафон, чтобы он услыхал их слова. У этого мальчика ничего нельзя было увидеть, кроме его длинных, тонких ног, исчезавших среди туч, словно флагштоки. А что было, когда он принялся лизать солнце! У него на языке появился волдырь. Тогда он так заорал, что внизу, на земле, увяли цветы. Но это было последним признаком его жизни. И никогда больше никто о нем не слышал. Хотя ноги, думается мне, по-прежнему бродят внизу там, в Рио, и мешают движению.

— Я боюсь есть какие-то пилюли, — испуганно сказала Анника. — А вдруг я ошибусь и скажу не то, что надо?

— Ты не ошибешься, — утешила ее Пиппи. — Если б я думала, что ты можешь ошибиться, я не давала бы тебе никаких пилюль. Потому что стало бы очень скучно, если бы пришлось играть только с твоими ногами. Томми, я и твои ноги! Да, веселенькая была бы компания!

— Фу, да не ошибешься ты, Анника! — сказал Томми.

Они погасили рождественские свечи. На кухне стало совершенно темно, только перед очагом, где за дверцами пылал огонь, лежал кружок света. Они молча уселись в кружок посреди комнаты. Пиппи дала Томми и Аннике по таблетке крумеляки. От любопытства у них по спине пробегал холодок. Подумать только: мгновение — и эти удивительные пилюльки будут лежать у них в животе, а потом они никогда, никогда не станут взрослыми. Это было замечательно!

— Давайте, — шепнула Пиппи.

Они проглотили по таблетке.

— Славная, милая крумеляка, не желаю стать взрослякой! — хором произнесли они все трое.

Дело было сделано. Пиппи зажгла висячую лампу.

— До чего здорово! — сказала она. — Теперь мы можем оставаться детьми. У нас никогда не будет мозолей и прочей ерунды. Хотя ведь пилюльки лежали в моем шкафу так долго, что нельзя быть железно уверенной в том, что они не утратили свою силу. Но будем надеяться на лучшее, верно?

Аннике вдруг пришла в голову одна мысль.

— Пиппи! — испуганно воскликнула она. — Ты ведь собиралась стать морской разбойницей, когда станешь взрослой.

— Тьфу, я все равно могу стать морской разбойницей, — сказала Пиппи, — такой маленькой-премаленькой вредной морской разбойницей, которая сеет смерть и разрушение, во всяком случае вокруг себя.

Она немножко подумала.

— Послушайте, — сказала она, — послушайте. Вдруг когда-нибудь, через много лет, явится какая-нибудь тетенька, будет проходить мимо и увидит, как мы играем здесь, в саду. И, может, она спросит тебя, Томми: «Сколько тебе лет, дружок?» А ты ответишь тогда: «53 года, если не ошибаюсь».

Томми радостно засмеялся.

— Тогда она, верно, подумает, что я просто коротыш, — сказал он.

— Да, ясное дело, — согласилась Пиппи. — Но тогда ты сможешь ответить, что, когда ты был меньше, ты был больше.

Тут как раз Томми и Анника вспомнили, что мама не велела им слишком долго оставаться у Пиппи.

— Нам, наверное, пора идти домой, — сказал Томми.

— Но мы снова придем завтра, — сказала Анника.

— Прекрасно! — сказала Пиппи. — Начнем строить снежный дом в восемь часов утра.

Она проводила их до калитки, и ее рыжие косички болтались во все стороны, когда она бежала обратно на Виллу Вверхтормашками.

— Подумать только, — сказал Томми чуть позднее, когда чистил зубы, — подумать только, если бы я не знал, что это пилюльки крумеляки, то мог бы поспорить, что это — обыкновенные горошины.

Анника стояла у окна детской в розовой пижамке и смотрела в сторону Виллы Вверхтормашками.

— Ура, я вижу Пиппи! — в восторге закричала она.

Томми также поспешил к окну. Да, конечно! Теперь, когда на деревьях больше не было листвы, можно было заглянуть даже на кухню к Пиппи. Пиппи сидела у стола, склонив голову на руки. С мечтательным выражением в глазах смотрела она на колеблющееся пламя стоявшей перед ней маленькой свечи.

— Она… она кажется такой одинокой, — сказала Анника, и голос ее чуть задрожал. — О, Томми, скорей бы уж было утро, чтоб нам сразу же к ней пойти.

Они молча стояли у окна, всматриваясь в зимний вечер. Над крышей Виллы Вверхтормашками светили звезды. Там, в доме, была Пиппи. Она будет там вечно. Странно было думать об этом. Пройдут годы, но Пиппи, и Томми, и Анника не станут взрослыми. Если только, понятно, пилюли крумеляки не потеряли свою силу! Настанут новые весны и лета, и новые осени и зимы, но их игры будут продолжаться. Утром они выстроят снежный дом и спустят трамплин с крыши Виллы Вверхтормашками. Когда настанет весна, они будут карабкаться на дуплистый дуб, где растет лимонад, они будут играть в искальщиков вещей и ездить верхом на лошади Пиппи, будут сидеть в дровяном ларе и рассказывать разные истории. А иногда они, быть может, будут также путешествовать на остров Куррекурредут, чтобы повидаться с Момо, Моаной и другими детьми. Но они вечно будут возвращаться на Виллу Вверхтормашками. Да, это была на редкость утешительная мысль — Пиппи вечно будет жить на Вилле Вверхтормашками.

— Вот сейчас она посмотрит в нашу сторону, и мы помашем ей рукой, — сказал Томми.

Но Пиппи смотрела прямо перед собой мечтательными глазами. А потом погасила свечу.