Когда они улеглись на постели из еловых веток, Ронья начала было петь Бирку Волчью песнь. Но тут она вспомнила, как эту песнь пела Лувис ей и Маттису в ту пору, когда они еще жили в Маттисборгене, и сердце у нее сжалось так сильно, что она умолкла.

А Бирк уже начал засыпать. Весь день, ожидая Ронью, он чистил и мыл пещеру, которую медведи за время зимней спячки сильно запачкали.

Потом он натаскал туда из леса сухих дров и еловых веток. Устав за день, он быстро уснул.

Ронья не спала. В пещере было темно и холодно, но она не мерзла. Бирк постелил на ее постель козью шкуру поверх еловых веток, а укрылась она одеялом из беличьих шкурок, которое принесла из дому. Оно было мягкое и теплое, и заснуть она не могла вовсе не оттого, что ей было холодно. Просто сон не приходил к ней.

На душе у нее было невесело. Но в открытом входе в пещеру виднелось светлое, прохладное весеннее небо, а снизу доносился шум реки, и это успокаивало ее.

«То же самое небо смотрит на замок Маттиса, — думала она, — и та же река шумит рядом с ним».

И она тоже заснула.

Проснулись они оба, когда солнце уже светило над гребнями гор на другом берегу реки. Огненно-красное поднялось оно из тумана и горело, как костер, над ближними и дальними лесами.

— Я посинел от холода, — сказал Бирк. — Но на рассвете холоднее всего, а потом мало-помалу потеплеет. Как подумаешь об этом, становится радостнее.

— Радостнее было бы, кабы ты разжег огонь! — ответила Ронья.

Она тоже дрожала от холода. Бирк раздул угли, тлевшие под слоем золы. Они сидели у огня, ели хлеб, запивая его остатками козьего молока в деревянной фляге Роньи. Когда не осталось уже ни глотка, Ронья сказала:

— Теперь мы будем пить только воду из ручья и ничего больше.

— С воды не растолстеешь, — сказал Бирк. — Но и вреда от нее не будет.

Они глянули друг на друга и рассмеялись. Они знали, что жить в Медвежьей пещере им будет нелегко, но не падали духом. Ронья даже забыла, что минувшей ночью у нее было тяжело на сердце. Они наелись, согрелись, утро сияло ярким светом, и они были вольными, как птицы. Казалось, они только сейчас поняли это. Все тяжелое и печальное, что им пришлось пережить за последнее время, осталось позади, им хотелось все это позабыть и никогда более не вспоминать.

— Ронья, — спросил Бирк, — да понимаешь ли ты, что мы теперь до того свободные, что хочется хохотать во все горло?

— Да, — подхватила Ронья, — здесь теперь наше королевство! Никто не посмеет отнять его у нас или прогнать нас отсюда.

Так они сидели у огня, а солнце поднималось все выше, река под ними шумела, а лес просыпался. Утренний ветерок тихо колыхал верхушки деревьев, куковали кукушки, где-то поблизости стучал по сосновому стволу дятел, а на противоположном берегу на опушку вышло лосиное семейство. А детям казалось, будто все это принадлежит им: и река, и лес, и все живое, что здесь водилось.

— Заткни уши, сейчас прозвучит мой весенний крик! — сказала Ронья.

И она закричала так громко, что эхо отозвалось в горах.

— Вот сейчас мне больше всего пригодился бы мой самострел, когда бы на твой крик явились дикие виттры.

— Тогда принеси его. Он в крепости Борки?

— Нет, рядом с ней, в лесу. Всего разом не захватишь. Поэтому я завел тайник в дупле дерева и сложил там кое-что, а потом притащу все это сюда.

— Маттис не захотел дать мне даже самострел, — сказала Ронья, — но я могу смастерить лук и стрелы, если ты дашь мне ненадолго свой нож.

— Ладно, только береги его. Помни, что это у нас с тобой самое драгоценное. Без ножа нам в лесу не обойтись.

— Нам без многого не обойтись, — сказала Ронья. — Как, например, мы будем носить воду без ведра? Об этом ты подумал?

Бирк засмеялся.

— Ясное дело, подумал. Но думалкой воду не зачерпнешь.

— Ну и хорошо, теперь я знаю, где мне его раздобыть.

— А где?

— У целебного источника Лувис. В лесу, возле Волчьего ущелья. Она послала вчера Стуркаса за целебной водой, чтобы полечить живот Перу Лысухе. Но на Стуркаса напали виттры, и он вернулся домой без ведра. Лувис велела ему принести ведро сегодня, уж она заставит его! Но если я потороплюсь, то, может быть, приду туда раньше него.

И они оба поспешили туда. Живехонько пробежали они длинную дорогу по лесу, взяли что им было нужно и вернулись назад в пещеру. И все же времени на это ушло немало. Ронья принесла ведро, Бирк — самострел и то, что он припрятал в дупле. Он разложил свои сокровища на каменной плите у входа в пещеру, чтобы показать их Ронье: топор, точило, небольшой котелок, рыболовные снасти, силки на лесную птицу, стрелы для самострела, короткое копье — самые нужные вещи для того, чтобы прожить в лесу.

— Я вижу, ты знаешь, что нужно лесным людям, — сказала Ронья. — Добывать еду и защищаться от диких виттр и хищных зверей.

— Да уж точно, знаю, — ответил Бирк. — Уж как-нибудь мы…

Он не договорил, потому что Ронья рывком схватила его за руку и испуганно прошептала:

— Тихо! В пещере кто-то есть.

Они затаили дыхание и прислушались. Да, кто-то был у них в пещере, видно, он пробрался туда, пока их не было. Бирк взял копье, и они стояли, молча ожидая. Они слышали, как кто-то возился внутри, и было ужасно неприятно, ведь они не знали, кто это такой. Впрочем, казалось, что их там было несколько. А вдруг в пещере полным-полно виттр, и они в любую минуту могут вылететь и вонзить в них когти?

Под конец им стало невмоготу ждать молча.

— Выходите, виттры! — закричал Бирк. — Если только хотите поглядеть на самое острое копье в этом лесу!

Но никто не вышел. Изнутри послышалось злобное шипение:

— Чч…человек зз…здесь в лесс…су сс…серых кк…карликов! Бросс…сайтесь на него, сс…серые кк…карлики, бейте и кусс…сайте его!

Тут Ронья рассердилась не на шутку.

— Вон отсюда, серые карлики! — крикнула она. — Катитесь отсюда подальше! А не то я войду в пещеру и выдеру вам все волосы!

И тогда из пещеры повалили серые карлики. Они шипели и рычали на Ронью, она кричала на них, а Бирк грозил им копьем. Серые карлики пустились наутек вниз по склону. Они спешили вниз к реке, цепляясь за крутые уступы. Некоторые из них не сумели удержаться и, злобно пища, попадали прямо в стремнину. Целые гроздья серых карликов поплыли вниз по течению. Но под конец они все же умудрились выбраться на берег.

— Здорово плавает эта нечисть! — воскликнула Ронья.

— И хлеб они здорово едят! — сказал Бирк, войдя в пещеру и увидев, что серые карлики слопали целый каравай хлеба из их запаса.

Других бед они натворить не успели, но хватало и того, что они побывали здесь.

— Плохо дело, — огорчилась Ронья. — Теперь по всему лесу пойдет слух, эта серая нечисть станет повсюду шипеть и хрипеть про нас, и скоро каждая дикая виттра узнает, где мы живем.

Но Ронья с малолетства знала, что в лесу Маттиса нельзя никого бояться. И они с Бирком решили, что заранее печалиться просто глупо. Они навели порядок в пещере, сложили аккуратно запас еды, оружие и всякую утварь. Потом они принесли воды из лесного ручья, поставили рыболовные сети в реке, натаскали с берега реки плоских камней, устроили на площадке возле пещеры настоящий очаг и исходили весь лес, пока не наломали можжевеловых веток Ронье для лука. Они увидели диких лошадей, которые паслись на той же полянке, что и всегда. Они попробовали подойти поближе к Шалому и Дикому, говорили им ласковые слова, но все было напрасно. Ни Шалый, ни Дикий не понимали ласковых слов. Лошади умчались прочь легко и резво, чтобы пастись в другом месте, где им никто не мешает.

Остаток дня Ронья провела сидя возле пещеры, вырезая лук и две стрелы. Тетиву она сделала, отрезав полоску от своего кожаного ремня. Она решила испробовать лук и выпустила обе стрелы. Потом она до темноты искала свои стрелы, но так и не нашла их. Огорчаться из-за этого она не стала.

— Вырежу новые завтра утром, — решила она.

— Да смотри, не потеряй нож, — напомнил ей Бирк.

— Я знаю, что у нас самое драгоценное. Нож и топор!

Тут они заметили, что уже наступил вечер. И что они проголодались. Хлопот у них было так много, что день пролетел незаметно. Они бродили и бегали, таскали поклажу на себе и волочили волоком, наводили порядок в пещере и забыли про еду. Но сейчас они принялись с аппетитом уплетать хлеб с козьим сыром и бараниной, запивая еду прозрачной водой из источника, как и предсказывала Ронья.

В эту пору темных ночей не бывает, но они, устав от дневных трудов, почувствовали, что уже поздно и пора спать.

В полумраке пещеры Ронья спела Бирку Волчью песнь, на этот раз у нее получилось лучше. И все же она снова опечалилась и спросила Бирка:

— Ты думаешь, они вспоминают нас в Маттисборгене? Я говорю о наших родителях.

— А то как же! — ответил Бирк.

Ронья помедлила немного, сдерживая слезы, потом продолжала:

— Может, они горюют?

Бирк, подумав, ответил:

— Ундис, наверно, горюет, но еще больше злится. Борка тоже злится, но еще сильнее печалится.

— Лувис горюет, я знаю, — сказала Ронья.

— А Маттис? — спросил Бирк.

Ронья долго молчала, а после сказала:

— Я думаю, он доволен. Тем, что я далеко, что он может теперь забыть меня.

Она пыталась уверить себя, что так оно и есть, но в глубине души она знала, что это неправда.

Ночью ей приснилось, будто Маттис сидит один в темном еловом лесу и плачет так сильно, что у его ног натекло целое озеро, а в глубине этого озера сидит она сама, еще совсем маленькая, и играет шишками и камешками, которые он подарил ей.