– Это я виноват, – заговорил Калле после паузы, которая, казалось, длилась целую вечность. – Только я один. Не надо было впутывать вас в это дело. А может, и себя тоже.
– «Виноват, виноват»! – передразнила Ева-Лотта. – Да откуда ты мог знать, что так получится?
Опять наступила ужасная тишина. Казалось, на всём свете нет ничего, кроме этого подземелья с наглухо запертыми дверями.
– Жалко, что Бьёрка вчера не застали, – наконец сказал Андерс.
– Не говори! – отозвался Калле.
Потом опять все молчали. Все трое думали. И думали, в общем, об одном: всё рухнуло. Драгоценности спасти не удалось, грабители вот-вот скроются за границу. Впрочем, сейчас это казалось пустяком по сравнению с тем, что сами они заперты и не могут выйти, не знают даже, выйдут ли вообще когда-нибудь на волю. От этой мысли становилось так страшно, что просто невмоготу…
А вдруг дядя Эйнар не напишет? И, кроме того, сколько идёт письмо из-за границы? И сколько можно прожить без пищи и воды? А вдруг бандиты решат, что им лучше, чтобы дети навсегда остались в подземелье? Ведь за границей тоже есть полиция, и грабители, конечно, будут чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что дети никогда не смогут выдать их. «Я напишу, если не забуду», – сказал дядя Эйнар напоследок. Зловещие слова!
– У меня есть три булки, – сообщила Ева-Лотта и сунула руку в карман.
Это было всё-таки небольшим утешением.
– Значит, мы до вечера с голоду не умрём, – заметил Андерс. – Ещё есть полковша воды.
Три булки и полковша воды! А потом?
– Надо звать на помощь, – предложил Калле. – Может, какой-нибудь турист придёт смотреть развалины.
– Насколько я помню, прошлым летом здесь побывали два туриста, – сказал Андерс. – В городе об этом потом долго говорили. Почему бы сегодня не приехать ещё одному?
Они стали перед маленьким оконцем, сквозь которое в подземелье падал луч света.
– …три, четыре! – скомандовал Андерс.
– Помогите! Помоги-и-те-е!
Последовавшая за этим тишина показалась им ещё более глубокой, чем раньше.
– В Грипсхольм и Альвастру – вот куда они едут. А до наших развалин никому и дела нет.
Нет, никакие туристы не слышали их крика, да и никто другой не слышал.
Минуты проходили и складывались в часы.
– Если бы я хоть дома предупредила, что иду в развалины! Они пришли бы сюда нас искать…
Ева-Лотта закрыла лицо руками. Калле проглотил комок в горле и поднялся с пола. Он не мог больше сидеть сложа руки и смотреть на Еву-Лотту. Дверь! Нельзя ли её выломать? Достаточно было одного взгляда, чтобы понять всю бессмысленность этого предположения…
Калле наклонился: на земле возле лестницы что-то лежало. Карманный фонарик дяди Эйнара! Он его забыл! Вот это повезло! Теперь и ночь не так страшна, не придётся до утра сидеть в полном мраке. Можно посветить, если что. Конечно, батарейка долго не протянет, но можно хоть посмотреть, который час. А впрочем, не всё ли теперь равно, три часа, четыре или пять… Скоро для них вообще ничего не будет иметь значения.
Калле чувствовал, как в нём растёт глухое отчаяние. Он переходил с места на место, «угнетаемый мрачными мыслями», как обычно пишут в книгах. Всё, что угодно, только не сидеть и ждать! Всё, что угодно! Уж лучше обследовать тёмные лабиринты, ведущие в глубь подземелья.
– Андерс, ты ведь предлагал обследовать подземелье. Хотел начертить план, а потом устроить здесь новый штаб. Давайте сейчас исследуем!
– Я в самом деле говорил такую чушь? – удивился Андерс. – Меня, наверное, тогда солнечный удар хватил. Уж если я выберусь отсюда, то ни за что в жизни даже носа не покажу в эти паршивые развалины! Так и запомни!
– Интересно всё-таки, куда ведут все эти ходы? – упорствовал Калле. – А вдруг тут есть ещё выход, о котором никто не знает?
– Как же! А вдруг вечером сюда понаедут археологи и откопают нас? Это почти так же вероятно.
Ева-Лотта вскочила:
– А если мы будем сидеть сложа руки, то совсем рехнёмся! По-моему, лучше что-то делать. Фонарик у нас есть, будет чем осветить дорогу.
– Пожалуйста, – согласился Андерс. – Только, может, нам перекусить сначала? Три булки – это всего лишь три булки, навеки их не растянешь, так что и беречь их незачем.
Ева-Лотта дала каждому по булке. Друзья молча проглотили их и запили водой из ковша.
Потом взялись за руки и начали свой поход. Калле шёл впереди и светил фонариком.
Как раз в этот момент возле полицейского участка остановился автомобиль. Из него вышли двое полицейских и торопливо прошли в участок, где их встретил Бьёрк. Он явно был удивлён неожиданным визитом. Приезжие представились: комиссар Стенберг, полицейский Сантессон из стокгольмской уголовной полиции.
Затем комиссар поспешно спросил:
– Вы не знаете здесь в городе частного сыщика по фамилии Блюмквист?
– Частный сыщик Блюмквист? – Бьёрк покачал головой. – Никогда не слыхал!
– Странно, – удивился комиссар. – Он живёт на Большой улице, четырнадцать. Вот, смотрите!
Стенберг вынул письмо и протянул его Бьёрку. Будь при этом Калле, он сразу узнал бы этот листок.
Вверху стояло: «Стокгольм, в криминальную полицию». Внизу подпись: «Карл Блюмквист, частный сыщик».
Бьёрк расхохотался.
– Да ведь это мой дружок Калле Блюмквист. Частный сыщик, скажи пожалуйста! Да ему лет тринадцать, этому частному сыщику!
– Но чем же вы объясните, что он прислал нам отпечаток пальца, точно совпадающий с тем, который мы обнаружили в июне на Банергатан? – сказал комиссар Стенберг. – Слыхали, наверное? Крупная кража драгоценностей. Чей это отпечаток? Сейчас нас это интересует больше всего. Это наша единственная нить. У нас нет никаких сомнений, что грабителей было несколько: одному не под силу сдвинуть с места тяжеленный сейф. Но только один из них оставил отпечатки. Остальные, очевидно, были в перчатках.
Бьёрк задумался. Он припомнил осторожные расспросы Калле, когда они встретились на днях на площади: «Что надо делать, когда знаешь, что человек – преступник, а доказать не можешь?» Выходит, Калле Блюмквист каким-то образом напал на след грабителей!
– По-моему, нам остаётся только пойти к Калле и спросить его самого.
– Да, и как можно скорее, – подхватил комиссар и скомандовал: – Большая улица, четырнадцать!
– Есть Большая улица, четырнадцать! – сказал полицейский и сел за руль.
И машина умчалась.
Алые розы изнывали от скуки. Что это ещё за новая мода у Белых – ни с того ни с сего заключать мир, когда война началась, да так многообещающе! Чем это они заняты, что добровольно отказываются от такого удовольствия?
– По-моему, нам надо пойти пооскорблять их немного, – предложил Сикстен, – может, они образумятся.
Бенка и Йонте ничего не имели против.
Но в штабе Белых роз было тихо и пусто.
– Где их нелёгкая носит? – удивился Йонте.
– Подождём, – сказал Сикстен. – Когда-нибудь же они вернутся!
И Алые розы удобно расположились на чердаке.
Они обнаружили множество старых журналов, которыми Белые розы развлекались в плохую погоду. Нашлись также шахматы и роскошный стол для игры в пинг-понг. Словом, в развлечениях недостатка не было.
– А у них шикарный штаб, – заметил Бенка.
– Да-а, – отозвался Сикстен. – Эх, если бы и у меня в гараже поместился стол для пинг-понга!
Они играли в пинг-понг, съезжали по верёвке и влезали обратно, рассматривали картинки в журналах, и их ничуть не беспокоило, что Белых роз здесь нет.
Сикстен стоял у открытого люка, держась за верёвку. В это время в саду показался человек. «Вон идёт тот тип, родственник Евы-Лотты… как его там… дядя Эйнар. Жуть, до чего торопится», – подумал он. Дядя Эйнар посмотрел наверх, увидел Сикстена и вздрогнул.
– Ты ищешь Еву-Лотту? – спросил он через секунду.
– Да, – ответил Сикстен. – Вы не знаете, где она?
– Не знаю.
– Жалко, – сказал Сикстен и съехал вниз по верёвке.
Дядя Эйнар просиял.
Сикстен полез обратно.
– Ты опять наверх? – спросил дядя Эйнар.
– Ага, – подтвердил Сикстен и проворно полез дальше. Сразу было видно, что у него пятёрка по физкультуре.
– А что ты там будешь делать? – спросил дядя Эйнар.
– Ждать Еву-Лотту.
Дядя Эйнар немного походил взад и вперёд.
– Я теперь припоминаю: Ева-Лотта с ребятами собиралась куда-то на прогулку. Раньше вечера они не вернутся! – крикнул он Сикстену.
– Жалко, – сказал Сикстен и съехал вниз.
Дядя Эйнар просиял.
Сикстен полез обратно.
– Ты что, не слышал, что я сказал? – Дядя Эйнар начинал нервничать. – Евы-Лотты не будет дома целый день!
– Жалко, – сказал Сикстен. – Очень жалко.
И полез дальше.
– Что же ты там будешь делать? – спросил дядя Эйнар.
– Смотреть картинки, – ответил Сикстен.
Теперь дядя Эйнар уже не сиял. Он нетерпеливо шагал взад-вперёд.
– Эй, ты, наверху! – крикнул он через минуту. – Хочешь заработать крону?
Сикстен выглянул в люк.
– Ещё бы! А как?
– Сбегай в магазин на площади, купи мне пачку сигарет!
– С удовольствием, – сказал Сикстен и съехал вниз.
Дядя Эйнар вручил ему пять крон, Сикстен припустился бежать и исчез. Дядя Эйнар просиял больше прежнего.
Тут в люк высунул голову Бенка. Симпатяга Бенка с белобрысыми курчавыми волосами и курносым носом. У кого хватило бы сердца ругаться при виде такого славного парня? А вот дядя Эйнар выругался, да ещё как!
Вскоре вернулся Сикстен. В руке он держал большой кулёк. Он отдал дяде Эйнару сигареты и крикнул Алым:
– Во, ребята, я купил у Евы-Лоттиного папы булок на целую крону, а он никогда не жадничает. Еды у нас теперь хватит на весь день, и домой идти не придётся.
Тут дядя Эйнар выругался ещё более замысловато и большими шагами пошёл прочь.
Алые розы продолжали рассматривать журналы, играть в пинг-понг и съезжать по верёвке. Они уписывали булки за обе щёки, и их ничуть не беспокоило, что Белые розы блистают своим отсутствием.
– Вам не кажется, что у этого чудака не все дома? – спросил Сикстен, когда дядя Эйнар в четвёртый раз появился около булочной. – И чего он носится, словно курица с яйцом? Неужели ничем полезным нельзя заняться?
Шли часы. Алые всё играли в пинг-понг, листали журналы, съезжали по верёвке, поглощали булки, и их ни капельки не беспокоило, что Белые розы всё не появляются.