Пиши.

Господи! силою Твоею веселится царь и о спасении Твоем безмерно радуется.

Ты дал ему, чего желало сердце его, и прошения уст его не отринул.

Ибо Ты возложил на голову его венец из чистого золота, венец для десяти царей.

Пиши: нет победителя, кроме Господа.

Ты остаешься с побеждающим, побежденного Ты оставляешь, Ты истребишь плод его с земли. Во время гнева Твоего Ты сделаешь его, как печь огненную, и пожрет его огонь.

Ты поставишь врагов целию, из луков Твоих пустишь стрелы в лице их.

Я воспеваю могущество Твое.

Каждому человеку Ты даровал должную меру силы. И когда он помогает Тебе в творении Твоем, когда поднимает меч свой на битву и когда свершает величайшие свои деяния и подвиги, тогда оставляет он убежище свое, тогда он весь в Твоей руке.

А если поколеблется он, ничто не поднимет его, только милость Твоя.

В страхе, скорби и горести ищем мы, дети человеческие, прибежища друг у друга. На Тебя же нам должно уповать, у Тебя искать прибежища.

Господи, мне страшно за Вирсавию. Она не уповает на Тебя, я не знаю, на что она уповает, быть может, она не уповает вовсе ни на что. Когда она поспешила за мною в Равву, она даже домашнего бога своего не взяла с собою.

Может быть, ее домашний бог не годится для сражения. У него ведь нет ни мужского естества, ни женского.

Нет, это не пиши.

Она — жена и все-таки не жена, кажется, будто она человек. Я не понимаю ее. Это я говорю с упованием: я не понимаю ее.

Вирсавия говорит со мною, хотя я не приказывал ей говорить, она приходит ко мне незваная, она ест за моим столом, мои слуги повинуются ее слову, я спрашиваю у нее совета, она сама выбирает для себя украшения, какие нравятся ей в моей сокровищнице, большая диадема из золота, которую она теперь носит, прежде принадлежала Маахе, матери Авессалома, я помню эту диадему, и Вирсавия так представляет Твоего пророка Нафана, что мы не в силах обуздать свое веселье: так говорит Господь, да-да, Господь, говорит она квакающим голосом, в точности как пророк, и в маленькие литавры умудряется бить, и глаза таращит, как он, и руки воздевает, как он, а мы хлопаем себя по коленям и смеемся до слез. Мне кажется, для нее нет ничего святого.

Зачем она пришла ко мне в Равву? Она сомневается в моей силе?

Она ожидала битвы, она сама так сказала, ужасной битвы. Не мнимой.

Ну, этого ты не пиши.

Она так молода. Молодость ее — бремя на моей старости. Она ровесница моему сыну Авессалому. Авессалом бы мог быть ей супругом.

Нет, не мог бы Авессалом быть ей супругом. Никому, кроме меня, не бывать ей мужем.

Если она велит, чтобы ты, писец, пришел к ней и записывал, тебе должно идти без промедления. Ты будешь писцом и у царицы.

Вот как, я и не знал, что дело уже обстоит таким образом; по твоей улыбке и по твоим кивкам я вижу, что с некоторых пор ты уже стал ее писцом.

Нет, это не записывай.

Да, царь уповает на Господа, Ты идешь навстречу ему, возлагаешь на него честь и величие.

Злоумышляющие бессильны против Тебя.

Против Всевышнего все зло мира как дуновение ветра, как капля дождя в пустыне, благость и гнев Господень истребляют все.

На эти слова Шевания сочинит музыку, это приказ, музыку, чтобы играть на кинноре, и будут воспевать ее в скинии Господней.