Итак, она была связана далекими от священных брачными узами. И эту насмешку над обрядом бракосочетания совершил человек, которого она глубоко презирала. Обряд связал ее с полузнакомым мужчиной, солдатом вражеской армии, к тому же ранее женатым. Если б она не была так разгневана, все это, возможно, показалось бы ей смешным. Единственное, что порадовало ее во всей церемонии, происходившей в душной маленькой комнатке с низким потолком, — она оказалась милосердно короткой.

В отличие от других девушек, Сара никогда не предавалась фантазиям о своей будущей свадьбе, планируя все до мельчайших деталей.

Но даже она не могла и вообразить, что ее свадьба окажется недостойной сделкой, обтяпанной отвратительным шантажистом; сделкой сколь незаконной, столь и грязной.

Хорошо еще, что жених так и оставался без сознания. Его горячая рука лежала в ее ладони мертвым грузом, глаза в изнеможении закрыты. Сара мечтала бы и сама ничего не сознавать и не чувствовать.

Преподобный Джедедия Тигвуд, за чьей спиной притулилась противная коротышка-жена, был одет в свои поношенные черные одеяния и держал в руке засаленный молитвенник в потрескавшемся кожаном переплете. Он читал службу с неподобающим весельем в голосе, что Саре веселости отнюдь не прибавляло. Его кадык прыгал по небритой шее, а миссис Тигвуд впивалась в Сару злобным взглядом лживых маленьких глазок. Сара подивилась, какая же ветвь протестантской религии могла породить подобных чудовищ.

После короткой службы капитана приподняли и, несмотря на протесты Сары, пытались добиться от него ответов, хотя он не проявлял никаких признаков сознания или интереса к происходящему. Свои ответы Сара выдавливала через силу. От гнева и неожиданного стыда щеки ее пылали.

Когда дело дошло до обмена кольцами, Сара неловко стянула с мизинца капитана перстень и неохотно надела на свою руку, ругая себя за непредусмотрительность. Надо было одолжить кольцо у Десси, как только они приехали. Тогда, быть может, вопрос о том, жена; ты ли они, вообще бы не встал.

Наконец Тигвуды удалились. Но Сара еще не скоро смогла успокоиться и лечь в постель. Она бы ни за что не согласилась участвовать в этой церемонии, если б не была уверена в ее незаконности. О, хоть бы капитан подольше не приходил в сознание! В этом мерзком доме происходят такие мерзкие вещи! И конца этому не видно.

Зная, что утаить новость от Десси не удастся, она, проведя бессонную ночь, сообщила ей все на следующее же утро.

Десси была потрясена. Это было видно по ее лицу. Но через минуту она молчаливо и тактично вернулась к прерванной уборке постелей. Так что Сара заговорила сама, будто защищаясь:

— У меня просто не было другого выхода, понимаешь? Кроме того, эта нелепая церемония не может быть законной.

Десси намеренно отвела взгляд и заметила равно душно:

— Когда речь идет о свадьбах, никогда не угадаешь, что законно, а что нет. Я слышала, что странствующие проповедники имеют право освящать браки.

— Пусть это тебя не утешает, — угрюмо сказала Сара. — Наш брак в любом случае незаконен, потому что капитан уже женат. Ты думаешь, я бы согласилась на «свадьбу», если б не знала этого?

Десси в первый раз посмотрела на нее, явно удивленная.

— Да? И откуда же ты узнала, детка?

— Он сам мне сказал. Я спросила его, прежде чем дала ответ Тигвуду. Но я и раньше это подозревала, я видела в кармане его мундира женский портрет-миниатюру. Она блондинка, и лицо у нее неискреннее.

Десси взглянула так, словно собиралась что-то сказать, но потом, поразмыслив, передумала. Сара знала по опыту, что если Десси решила хранить молчание, от нее и словечка не добьешься. Наконец Десси спросила с долей изумления:

— Откуда у тебя такая уверенность? Не говори мне, что он и это сам тебе сказал!

— Нет. Но она как раз такая женщина, от которых мужчины теряют голову. Красивая и бесцветная. Наверное, маленькая и беспомощная. Чтобы их защитить, мужчины готовы на руках ходить. Впрочем, чего еще от него ожидать? Только такой рыцарственный глупец и мог бросить все, чтоб сопровождать нас в Аннаполис. — Сара сама удивлялась своей язвительной пылкости.

Но Десси по-прежнему не вступала с ней в разговор, хотя на ее темном лице появилось странное выражение, мешавшее Саре встречать ее взгляд.

— Знаю, знаю! — поморщилась она. — Признаюсь, что впервые в жизни отдала бы все, чтоб быть беспомощной и глупой, а меня бы кто-нибудь спасал, как тех женщин, которых я всегда презирала.

— Ну, сейчас тебе не стоит для этого так уж стараться, — сказала Десси успокаивающе.

— Да, правда, сильной я себя сейчас не чувствую. Как хорошо бы оказаться дома, в покое и уюте! — Сара вздернула подбородок. — Капитан был прав, черт его побери! Нельзя было отправляться в это необдуманное путешествие. Я навлекла неприятности на него, на тебя и этих бедных детей наверху. И все из-за моей упрямой гордости. Послушайся я его совета, так ничего бы этого не случилось!

— Хм… Что-то замужество не пошло тебе на пользу, — заметила Десси, склоняясь опять над постелями. — Не похоже на тебя — впадать в отчаяние, дитя. Да и с чего ты взяла, что нам было бы так уж спокойно в горящем Вашингтоне? И Элси бы не поздоровилось, если б ты не настояла на ее спасении. Ты об этом подумала?

— О Десси, — воскликнула Сара, бросаясь целовать ее морщинистую щеку. — Что бы я делала без тебя? Знаешь, за последние три дня я пришла к выводу, что бывают несчастья и похуже, чем мой сгоревший дом!

Саре не хотелось признаваться даже Десси в том, до какой степени она все же чувствует себя виноватой. Она верила, что хорошо усвоила жестокий урок. Сара вспомнила обвинения капитана — он был прав во всем, ей нечего сказать в свою защиту. Ведь и Магнус частенько говаривал ей то же самое. Мысль о Магнусе ее совсем не успокоила. Когда она научится быть менее самонадеянной?

Но получилось так, что через каких-то два часа, ей пришлось совершенно забыть о своих благородных решениях.

Все началось вполне невинно. Она поручила капитана заботам нежных рук Десси, а сама отправилась в сарай проведать животных. Пока она ухаживала за ними, к ней вернулось ровное, жизнерадостное состояние духа, быть может, оттого, что здесь она бывала одна. В тесной маленькой гостинице ей не хватало уединения. Что ж, она натворила дел, это так. Но она в любом случае не стала бы пережидать войну в безмятежном спокойствии с Генри. Капитана ранили из-за нее; но Элси и обожженная собака должны благодарить ее за свое спасение.

Капитан начал выздоравливать. Если повезет, через день-два он вернется в свою часть и никогда не узнает о дурацкой церемонии, в которой невольно принял участие. А они доберутся до Аннаполиса и найдут Магнуса, нетерпеливо ждущего встречи с ней. И все наконец закончится.

Такие мысли внушали ей бодрость. Когда она возвращалась в комнату капитана, лицо у нее раскраснелось, а платье опять испачкалось. Как жаль, думала Сара, что миссис Тигвуд столь нелюбезна, иначе у нее можно было бы попросить какую-нибудь рабочую одежду.

Десси считает, конечно, что порядочная девушка не должна так одеваться, но Саре уж очень не хотелось губить свое последнее приличное платье в сарае и на конюшне.

Вот о каких незначительных вещах она размышляла, благодаря заодно судьбу, уберегшую ее от встречи с Тигвудом. Наконец она открыла дверь спальни. Десси там уже не было. А с кровати, по обыкновению нахмурясь, на нее смотрел капитан. Он был в полном сознании.

Она замерла у кровати, опасаясь, что ее щеки от смущения разгорятся еще сильнее. Свадебный обряд! Хорошо бы капитан о нем не помнил!

— О! — растерянно воскликнула она. — Вы опять пришли в себя!

Выглядел он сегодня гораздо лучше, и она за него порадовалась. В слабом голосе начинали звучать ноты былой уверенности.

— Да, — ответил капитан, изучающе глядя на ее пылающее лицо и рассыпавшиеся по шее и плечам завитки волос. — Вы очаровательно выглядите, — суховато добавил он.

Она покраснела еще больше и, не говоря ни слова, нащупала его пульс. Пульс, к ее удовлетворению, был почти нормальный. Рана от сабельного удара была по-прежнему воспалена, что беспокоило Десси, и его щеки слегка горели, но, быть может, просто по причине духоты, делавшейся к вечеру невыносимой.

— Слава Богу, — с благодарностью произнесла она. — Мне кажется, вам стало гораздо лучше. — Как вы себя чувствуете?

Он не мешал ей хлопотать, но смотрел при этом озадаченно, как будто спрашивая, что она здесь делает.

— Отвратительно, — напрямик заявил он. — У меня голова, как наковальня, по которой изо всей силы бьют молотом, а левую руку дергает. — Здоровой рукой он потрогал рану над ухом и так и скривился от боли. — Что произошло? В меня стреляли?

— Да, — неохотно ответила она и добавила, как будто оправдываясь: — Но ваша рука болит не по моей вине. Удар саблей вы получили в сражении, и рана воспалилась. А в голове стучит потому, что пуля сорвала кожу над левым ухом. Вас контузило, вы целых три дня были без сознания, — с тех самых пор, как мы сюда приехали. Вы чудом остались живы. Отклонись пуля на полдюйма вправо, и она бы вас убила.

— Благодарение Богу, — с явным облегчением проговорил он. — Значит, все не так уж страшно.

Она удивленно взглянула на него и не смогла сдержать смеха.

— Ах вот как, не страшно! Да вы еще безрассуднее Магнуса!

— Я так понимаю, что стреляли в меня по вашей вине? — Голос капитана был еле слышен. — Раз вы говорите, что саблей ударили не по вашей.

— Вовсе нет! — с вызовом ответила она. — Вы сами захотели ехать с нами, значит, сами и виноваты!

Он заговорил о другом.

— Кстати, где мы находимся? — спросил он, обводя хмурым взглядом маленькую комнатушку.

— Вы, уже спрашивали об этом раньше, и я могу вам ответить только то же, что и в прошлый раз, — пришлось признаться ей. — Где-то между Блейденсбергом и Аннаполисом. Поскольку миссис Тигвуд считает все города вместилищем пороков и никогда в них не ездит, она не могла сказать точнее. Но мы, по крайней мере, в стороне от больших дорог и поэтому в безопасности.

Он наморщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить и непонимающе спросил:

— Миссис Тигвуд?

— Да. Гнусное существо! Она хозяйка этой гостиницы, но, признаться, весьма необычная хозяйка. Не понимаю, как им с мужем удается заманить сюда постояльцев, потому что оба до крайности нелюбезны! Я заставила ее пустить нас сюда, а она сопротивлялась и до сих пор только и думает, как бы от нас избавиться. Но вы не беспокойтесь: она наотрез отказалась нас обслуживать, так что вряд ли станет вам докучать.

Он устало прикрыл глаза, не слишком обеспокоенный происками гнусной миссис Тигвуд.

— Я и не слыхивал о таких хозяйках. Но не волнуйтесь на мой счет. Так мы в гостинице?

Он начал опять слабеть, и она понадеялась, что он не сможет задать ей вопросы, которых она больше всего боялась. Она подозревала, что пережитое облегчение и радость сделали ее излишне разговорчивой, и она сболтнет лишнего.

— Можно назвать и так. Ее муж менее злобный, чем она, но тоже… достаточно неприятный.

Он снова открыл глаза и посмотрел на нее. Ей стало неуютно под его взглядом: он глядел, как будто первый раз ее видел.

— Так значит, это вы… привезли меня сюда?

На ее щеках опять выступила краска, и она на себя рассердилась.

— Конечно. После того, как вас… ранило, мне казалось, что другого выхода нет. Хотя если б я тогда знала, с чем нам здесь придется столкнуться, я бы уж лучше попыталась добраться до Аннаполиса. Разве вы не помните? Вы ведь несколько раз приходили в себя. — Честно говоря, ей-то было бы на руку, если б он не помнил ничего, происшедшего с ними в этой гостинице.

Его веки опустились и он слабо пробормотал:

— Кое-что помню, но смутно. А мы давно здесь?

— Сегодня третий день, — быстро ответила она, сама не понимая, почему ее голос опять звучит так, будто она оправдывается. — Мы приехали сюда, потому что дальше везти вас было нельзя, да и мы все очень устали. Кроме того, нам лучше некоторое время отсидеться после столкновения с солдатами. Хоть это вы помните?

Он сделал неопределенный жест и, не отвечая прямо, вяло спросил:

— Вы сказали Аннаполис… в Америке?

— Ну конечно! — Она подозрительно глянула на него. — Послушайте, а что вообще вы помните? Помните, как британцы сожгли Вашингтон? А битву при Блейденсберге?

Глаза у него закрывались сами собой и голос стал совсем сонный.

— Нет. Не помню. Все перемешалось. Я помню вас. И какую-то очень плохую дорогу, только мне казалось, что это в Испании.

Она и так была изрядно удивлена, но от того, что он произнес потом, у нее вовсе отнялся язык.

— Но я, кажется, не помню своего имени, — сказал он как бы между прочим. — И вашего. Честно говоря, я не помню совсем ничего о себе.