Они были уверены, что в доме никого нет, и все же дрожали всем телом, проходя через разбитые ворота во двор. Какие-то живые существа метнулись от них в разные стороны, и они сперва испугались, но потом сообразили, что сами же спугнули уток и гусей, которые бросились к пруду посредине двора, отчаянным шипением, гоготом и кряканьем выражая пришельцам свое негодование. Весь этот шум отдавался эхом по строениям виллы, но грубого голоса управителя не было слышно. Управитель либо скрылся вместе с рабами, либо его убили.

Наконец-то мальчики действительно ощутили, что восстание не выдумка, что оно — правда. Это вдохнуло в них новые силы, хоть они и не могли всецело отдаться радостному чувству здесь, на заброшенной вилле, темной, как гробница. Вскоре голод заставил их подумать о самом насущном. Уж здесь-то где-нибудь наверняка имеется съестное. Сколько бы припасов ни забрали с собой рабы, что-нибудь да осталось, хотя бы зерно в закромах и объедки на кухне и в кладовой.

Первым делом следовало раздобыть огня, а это было нелегко. В кухне должны находиться кремень с огнивом; но как их разыскать в темноте? Мальчиков дразнила и мучила мысль, что в этом пустом, оставленном. без присмотра доме, наверно, имеются всякие припасы, но добраться до них без огня невозможно. А кто знает, что может случиться до утра? Могут появиться легионеры или какие-нибудь чиновники и понятые, посланные владельцем или его наследниками, если владельца убили бежавшие рабы.

При этой мысли мальчики вздрогнули — не от жалости к этому владельцу, что бы там с ним ни случилось, а потому, что не очень-то приятно находиться темной ночью в доме, где, может быть, присутствует разгневанный дух — дух человека, который не получил подобающего погребения. Рабы, вероятно, бежали поспешно, — иначе они не оставили бы уток и гусей.

Но что-то надо было предпринять.

— Я мог бы раздобыть огня с помощью двух деревяшек, — сказал Бренн. — Но их у нас так же нет, как и кремня.

Хотя в темноте голос его звучал глуховато, все же от одного этого звука мальчикам стало стыдно своего страха, и к ним вернулось мужество.

— Давай держаться вместе, — сказал Марон, — и поищем чего-нибудь.

— Да, только сперва хорошенько все обдумаем, — ответил Бренн. — Тут, у ворот, наверно помещение управителя. А сейчас же за первой комнатой должна находиться кухня.

Они заметили, что мрак несколько поредел, и вдруг увидели луч месяца. Это подбодрило их больше всего; теперь они уже не ощущали безнадежного одиночества. Они послали месяцу воздушный поцелуй, как благоговейное приветствие, и вошли в сторожку управителя.

Дверь была открыта и, как ворота, сорвана с петель. Мальчики пробирались через опрокинутые столы и скамьи, уже не ощущая такого страха, как в первое мгновенье, когда они вступили в этот непроглядный мрак. Вдруг Бренн громко завопил и отпрянул назад, отчаянно стараясь освободиться от чего-то, в чем он запутался, — это оказалась дверная завеса. Встревоженный Марон бросился ему на помощь, однако, разобравшись в чем дело, принялся смеяться. Бренн отбросил завесу и тоже рассмеялся. Но оба они ощутили, что смех у них совсем неестественный, и когда услышали отзвуки его в пустом доме, ими опять овладело неприятное чувство. Они перестали смеяться и прислушались. Теперь ничего не было слышно, кроме заглушенного утиного кряканья да вздохов ветра.

Отодвинув завесу, они проникли в другое помещение. Марон споткнулся о скамью, и по запаху они сообразили, что находятся в кухне: пахло гниющими овощами. В помещении имелось окно, выходившее во двор, и сквозь него проникал тусклый лунный свет, достаточный, чтобы рассмотреть окружающие предметы, после того, как глаза привыкли к темноте.

Бренн нашел сосуд, в котором когда-то было оливковое масло, и горшок с прогорклым жиром. Марон увидел ларь для муки и с надеждой открыл его, но тотчас убедился, что ларь давно опустел. Они уже начали бояться, что рабы унесли все, что стоило взять с собой, как вдруг Бренн стукнулся головой о большой кусок копченой грудинки, свисавшей с крюка в потолке. Он не мог удержаться от торжествующего крика и потянул грудинку вниз; веревка порвалась, и на голову ему посыпались хлопья сажи и паутины.

Но на такие пустяки нечего было обращать внимания. Он торопливо пробрался к окошку, обследовал свою находку и обнаружил, что она вполне пригодна для еды.

— Ну, тяни, — сказал он Марону.

Они не смогли разорвать грудинку пополам и только вымазали руки в сале. Не в силах дольше ждать, они стали по очереди отгрызать куски, каждый от своего конца.

После этого им повезло. Наткнувшись на какой-то сосуд, Марон обнаружил разбавленное водой вино, и они смогли утолить жажду. Бренн нашел банку с маринованными маслинами, горшочек с рыбным соусом и — это была самая лучшая находка — несколько черствых пшеничных хлебцев и мед. То, что хлеб был черствый, не смутило мальчиков, — они привыкли к хлебу, который нарочно выдерживали, пока он не зачерствеет; свежевыпеченный хлеб предназначался только для господ: им делать нечего и они могут портить себе пищеварение.

Все найденное мальчики разложили на полу у окна, куда падали бледные лучи месяца, и в перерывах между едой считали и пересчитывали свои запасы. Никогда в жизни они не видели такого количества пищи. Ее хватит на многие годы. И в то же время им жалко было есть ее: хотелось сохранить эти запасы, смотреть на них, любоваться и прикидывать, на сколько их хватит.

И вот, когда Бренн случайно оперся о подоконник, он что-то смахнул с него локтем и, нагнувшись, чтобы поднять упавший предмет, обнаружил, что это кремень, которым пользовались для разжигания огня в очаге в тех редких случаях, когда он совсем угасал. Поискав немного, они нашли стальной нож и попытались выбить искру из кремня. Марон вытащил из кучи топлива за очагом несколько древесных стружек, оторвал полоску материи от шерстяной завесы и надергал из нее волокна. Стружки и волокна он держал в руке, пока их не подожгла искра. Он бросил горящие стружки в очаг и подложил щепок.

— Найди мне светильник, да такой, чтоб в нем было масло.

При свете дрожащего пламени Бренн заметил на полке светильник, но без масла. Другой светильник, стоявший на подставке в углу, оказался налитым до половины. Бренн принес его к очагу, где Марон и зажег его горящей лучиной.

— Теперь можно пойти и осмотреть дом, — сказал Марон.

Бренн колебался.

— Ты думаешь, так уже это нужно?

— Сам не знаю.

Они призадумались. Им не хотелось осматривать дом, но они не могли чувствовать себя в безопасности, пока не сделают этого. Правда, и после осмотра полной безопасности не будет, ведь кто угодно мог пробраться в виллу сквозь сломанные ворота. Им обоим хотелось вернуться под открытое небо на склоне холма, где они ничего не боялись ни днем, ни ночью. Другое дело — темный и пустой дом; мальчики не знали, на что решиться.

Но сидеть в сторожке управителя было так же жутко, как идти осматривать дом. А им все же любопытно было, — не найдется ли там еще чего-нибудь подходящего. Может быть опять какая-нибудь еда, ибо теперь еда заполняла все их мысли. Когда они убегали, им даже в голову не приходило, как трудно будет прокормиться в незнакомой местности. Больше всего они нуждались в пище, но совсем неплохо было бы раздобыть денег. Итак, Бренн взялся за ручку глиняного светильника.

— Все-таки лучше посмотрим.

Они пересекли двор и нашли главный вход в дом. Здесь дверь едва держалась на петлях. От легкого ветерка она раскачивалась. Бренн заслонил светильник закутанной в плащ рукой. Через сени прошли они в комнату для господ. Но в комнате все было разбросано в полном беспорядке, обстановка поломана, а на покрытых росписью стенах виднелись явные следы борьбы.

Дальше помещалась контора поместья. На одном столе стоял светильник, а на полу валялись папирусы, выпавшие из взломанных ящиков и шкафов. Впрочем, некоторые из них, заботливо собранные, лежали в стороне. Подойдя к светильнику, Марон увидел, что он полон масла. Он поднял его, но тотчас же быстро опустил и с удивлением взглянул на Бренна.

— Светильник еще теплый. Его только что погасили.

Мальчики не двигались, словно оцепенев от охватившей их тревоги. Значит, кроме них, в доме еще кто-то находится. Кто же зажег, а потом погасил светильник?