«Как тебе известно, Джеймс безбожно балует Брайду. Вчера за завтраком я спросила его, как он думает, на кого я была бы похожа, если бы мой отец удовлетворял мой любой детский каприз, любое мое желание. Джеймс весь побледнел, но должна сказать, его решение было однозначным. «Мы ведь не будем все время воевать с Францией. Так вот, когда Брайде исполнится шестнадцать, мы отдадим ее во французский самый строгий женский монастырь, окруженный рвом с водой, в которой плавают хищные рыбы». Разумеется, я согласилась с ним, сказав, что план очень удачный, просто блестящий, и убедила изложить его на бумаге. Когда-нибудь я покажу его дочери, и тогда мы все посмеемся, если только Брида не бросит отца на корм акулам».

Из письма графини Данстон к сестре маркизе Шелдон.

Если бы только она знала, какая опасность подстерегает ее по другую сторону ворот, увиденных во сне. Диана никогда не решилась бы пройти сквозь них. Чудовища из далекого прошлого накинулись на нее и опять потащили в Суоллоусдейл, на то место, где она когда-то так хорошо спряталась. Диана закрыла уши ладонями, но крики ссорящихся родителей все равно отчетливо долетали до ушей. Более того, к родительской перепалке присоединились два других сердитых голоса — голос Генри и ее собственный.

«Прекратите, — взмолилась она, но ее никто не слышал. Хуже того, она не слышала себя. Так тих был ее голос. — Довольно! Остановитесь!»

Что-то разбилось со страшным грохотом и яркой вспышкой, и комната погрузилась в полную тишину. Диана вздохнула, но это был скорее жалобный стон, чем вздох. Ее окликнул Генри. Она хотела идти к нему, но сперва намеревалась узнать, чем кончится ссора родителей. Обхватив руками согнутые колени и положив на них голову, Диана прислушалась, готовая услышать знакомые слова. Ночной кошмар преследовал ее так часто, что со временем боль от него немного притупилась.

И вот эти слова раздались. Диана вздрогнула, отец отказывался от нее почти без колебаний, и тогда она выскакивала из своего укрытия с рвущемся из груди криком: «Нет!»

Оно слетало с ее губ и с гулким эхом прокатывалось по комнате, которая вдруг оказывалась битком набита людьми с несчастными, исковерканными судьбами и несбывшимися мечтами. Еще одна мольба о любви, также оставшаяся без ответа.

Позади нее кто-то ходил по хрустящим осколкам. Генри снова окликнул ее, но она смотрела не отрывая глаз на своего отца.

«Пожалуйста, Ди, — умолял Генри. — Я здесь, рядом с тобой. Перестань».

Она замотала головой. «Я ненавижу тебя!» — крикнула она отцу.

«Диана!» — Генри пытался привлечь ее внимание.

Она отступила к нему спиной назад, по-прежнему не в силах оторвать взгляда от отца.

«Ты не можешь выбирать между нами, — сказал отец. — Сейчас тебе приходится выбирать между прошлым и будущим, вернуться назад или идти вперед. Ты выберешь меня, ты сама знаешь об этом, ты всегда возвращалась ко мне…»

«Оставь меня, я не хочу быть с тобой. Я хочу быть вместе с Генри».

Диана обернулась, но Генри уже не было сзади.

«Ты надеялась уйти с ним? — усмехнулся отец. — Слишком поздно. Разве ты до сих пор не поняла, что этот путь ведет в никуда».

Закрыв руками уши, она бросилась прочь из дома, в лес. Все дальше и дальше, пока не укрылась в безопасном месте, на этот раз она спряталась очень хорошо, никто не найдет ее здесь.

Понемногу она стала замерзать, надвигалась ночь, становилось все холоднее. Она уже вся дрожала от холода. Ах, если бы только Генри был рядом с ней. От него всегда исходило столько тепла, как от печки, но Генри оставил ее. Почему она не пошла вместе с ним, когда он звал ее? Теперь она снова осталась одна, и опять прячется.

Ей показалось, будто Генри зовет ее по имени. Плод воображения поврежденного ума или… Диана опять услышала его голос. Она с трудом разогнула затекшие ноги и стала озираться вокруг себя. Но как ни старалась, никак не могла понять, откуда доносился его голос. Она так же не знала обратной дороги, она опять заблудилась. Как же ей хотелось, чтобы Генри нашел ее, он просто обязан найти ее. В отчаянии Диана позвала его по имени.

— Диана, проснись!

Она проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо, и увидела над собой встревоженное лицо Генри. Диана всхлипнула и радостно обхватила его шею руками.

— Боже, это был всего лишь сон, — прошептала она. — Просто сон. Только не оставляй меня. Прошу тебя, не оставляй меня.

Она буквально вцепилась в него, прилипла так, что никакие силы не могли оторвать ее от него. Она хотела слиться с ним воедино, стать его частью, проникнуться его теплом, его силой. Она должна была удержать его возле себя, ей хотелось убедиться, что не потеряла его. А он должен был удержать ее и тем самым убедить, что она ему нужна.

Прижимаясь и извиваясь возле него, Диана своими движениями привела Генри в возбуждение. И тогда ею тоже овладело желание. Она нуждалась в плотском слиянии, простом и примитивном, без слов говорящем об обладании и принадлежности друг к другу. Она просунула руку и погладила его напряженную плоть. Он вздрогнул от ее прикосновения и отстранился.

— Нет, нет, — торопливо зашептала она. — Мне нужен ты. Прошу тебя…

Генри молча лег на нее, его лицо было суровым и даже слегка жестоким.

— Что-то случилось?

— Я не намерен сейчас разговаривать, Ди. Мы и так слишком много сегодня говорили.

Диана жадно обняла его руками, привлекая к себе. Когда ее бедра ощутили тяжесть его тела, она застонала от предвкушения.

Выругавшись под нос, Генри сразу взял ее, быстро, уверенно, жестко. Диана едва не задохнулась от наслаждения, он впервые брал ее так решительно, без всяких предварительных ласк, и в этом была своя особая прелесть.

Он действовал как властный, необузданный в своем желании мужчина. Он хотел обладать ею, а она не только покорно, но с радостью подчинялась его требованию. Да, да, он не просил, он требовал, и по всему было видно, что он не потерпит никакого отказа. Он превратился в дикаря. И похотливая самка внутри ее тела вся задрожала и затряслась от наслаждения. Как только все было закончено, Диана мгновенно уснула, утомленная, довольная собой и полностью успокоенная.

Здесь и сейчас она принадлежала ему, а он принадлежал ей. Да, они поссорились, но он не оставил ее. Диана подчинила его своему желанию. В тот момент, когда ей казалось, что все кончено, он доказал, как сильно ее любит. Он не собирался ее бросать, напротив, он хотел удержать ее рядом.

Проснувшись утром, Диана протянула руку, надеясь натолкнуться на Генри, но его рядом не было. Доносившийся шум из его уборной вселил в нее надежду. Она вскочила и бросилась туда, надеясь схватить его и увлечь обратно в постель. К своему удивлению, она нашла там одного Джаспера, который укладывал вещи хозяина в дорожную сумку.

— Генри уже завтракает внизу? — спросила его Диана.

Джаспер потупился.

— Мистер Уэстон уехал на рассвете в Лондон, миледи. Я следую за ним, надо только собрать его вещи. Он сказал, что чем раньше уедет, тем скорее вернется.

— Да, да, он говорил мне вчера об этом. Спросонок я забыла, — солгала Диана. Итак, он уехал, даже не попрощавшись. Она попробовала утешить себя мыслью, что он не хотел будить ее, но сама не верила в это оправдание.

Когда она одевалась, Элли, заметив ее дурное настроение, попыталась развеселить ее, предложив попробовать разные виды причесок, но Диана оставалась мрачнее тучи. Она догадалась, что кто-то из слуг подслушал их слишком громкий разговор и, вероятно, новость об их ссоре уже разнеслась по всему дому. Окончательно расстроившись, Диана велела Элли повязать волосы самыми ужасными лентами.

Первый день без Генри начинался хуже некуда, но и последующие дни не сулили улучшения. Диана не знала, что ей делать. Налаженное домашнее хозяйство почти не отнимало у нее времени, так что она просто не знала, куда деваться от безделья.

В доме отца и деда ей нравилось бывать на конюшне, но здесь ее присутствие тоже было совершенно излишне. На третий день Диана поняла, что надо срочно чем-то заняться, поскольку и так уже достала бедного Кингсли просьбами рассказать ей разные истории из детства Генри.

Диана судорожно пыталась что-то придумать, нечто такое, что могло бы занять ее голову и руки, — лишь бы не думать больше о Генри. Она часто вспоминала их ссору, терзаясь в догадках, что заставило его так поступить.

Ночами становилось еще тяжелее. Первая ночь в спальне Генри прошла ужасно, Диана почти не сомкнула глаз, уснув лишь под утро. Следующие ночи она уже провела в своей спальне, там кровать была поменьше и поэтому казалась не столь одинокой, холодной и пустынной. Однако ей спалось по-прежнему плохо. С усмешкой она представила, что будет, если она ночью заявится в дом Кингсли с просьбой поговорить с ней о родословных лошадей, победивших на крупных скачках. Беднягу, вероятно, хватит апоплексический удар.

Внезапно Диану осенило: теперь она знала, чем заняться до приезда Генри. Она составит родословные всех лошадей в Рейвенсфилде и украсит их красивым орнаментом. Диана успокоилась и уснула.

На следующее утро она разыскала Кингсли.

— Только не надо делать вид, будто вы очень заняты, — с улыбкой обратилась она к управляющему. — Я не собираюсь приставать к вам с просьбами сообщить мне еще какую-нибудь забавную историю из детства моего мужа. Тем не менее мне никак не обойтись без вашей помощи.

Услышав об ее замысле, Кингсли пришел в воодушевление и вместе с Дианой тут же направился в контору. Войдя туда, Диана села за рабочий стол.

— Я согласна с вами, — сказала она. — Буду делать записи так, как вы посоветовали. Когда окончу работу, покажу то, что сделала. Вы наверняка, внесете кое-какие поправки и уточнения. Для начала мне потребуется бумага.

Диана выдвинула один из ящиков и начала рыться в нем. Но там кроме нескольких счетов, перочинного ножа и сложенного листка больше ничего не обнаружилось. Развернув листок, Диана с удивлением поняла, что это письмо. Почерк показался ей до боли знакомым. Невольно она взглянула на адрес отправителя и едва не остолбенела.

Нет, в это нельзя было поверить. Если бы Генри получил письмо от ее отца, он, наверное, сообщил бы об этом. Тем не менее факт оставался фактом. Перед ней лежало письмо от ее отца.

— Все в порядке, мэм? — спросил Кингсли.

— Нет, — прошептала она, быстро пробегая глазами содержание письма. «После нашей встречи… как следует обдумав мою просьбу к вам… в следующем году вы станете владельцем будущего чемпиона».

Самые противоречивые мысли закружились в голове Дианы, она пыталась дать какое-то оправдание этому письму и объяснить поведение Генри. Вне всякого сомнения, Генри познакомился с ее отцом. И судя по всему, вряд ли собирался показывать это письмо ей. Генри скрыл от нее правду об этой породистой кобыле по имени Пенелопа. Правда, он упомянул о ней, как о свадебном подарке, но ни словом не обмолвился о том, что дарителем являлся ее отец!

Ее отец, который отказался от нее, который не любил ее, и вместе с тем позаботился о том, чтобы найти, нет, точнее, купить ей мужа. С каким коварством он остановил свой выбор на Генри, пожалуй, единственном мужчине, способном разбить ее сердце?!

Теперь многое вставало на свои места.

Подобно многим мужчинам из их класса, Генри должен был позаботиться о продолжении рода. Для этой цели ему требовалась породистая кобыла, подходящая по всем статьям. Его жена должна была подарить ему не просто детей, а наследников.

А она-то ломала голову, по какой такой причине Генри после стольких лет легкомысленных и небрежных отношений вдруг стал проявлять такое к ней внимание. Боже! Неужели то, что произошло между ними — это все обман, притворство? Как давно он попал на удочку к ее отцу? Не пришла ли ему в голову эта глупая затея мнимого ухаживания, когда она объяснила ему, что терпеть не может таких нахальных типов, как он? Неужели Генри просчитывал каждое слово, каждый жест, чтобы завоевать ее доверие?

Диана не знала, верить этому или нет, но одно она знала точно: ждать неделю до возвращения мужа она не может. Если она поедет в Лондон и найдет его, сможет ли она заставить его сказать правду? Скорее всего нет. Диана понимала, как только Генри обнимет ее и начнет целовать, она сразу ослабнет духом, и тогда он убедит ее в чем угодно. Но если она не в силах заставить Генри признаться, то у нее остается только один выход. Узнать всю правду от отца! При мысли, что ей придется встретиться с отцом, у Дианы внутри все похолодело, но другого выбора у нее не было.

Она пристально посмотрела на Кингсли.

— Мне нужна карета. Велите заложить немедленно. — Голос Дианы дрожал из-за охватившей ее дикой ярости и жгучей обиды. Она открыла мужу свое сердце, впустила сквозь те укрепления и стены, которыми окружила свое сердце. Генри умело вел осаду, искусно подкрадывался все ближе и ближе. Улыбка, другая улыбка, поцелуй, другой поцелуй — и вот ее сердце не выдержало, смягчилось, и тогда он протянул руку и взял его.

А если он все это время притворялся? Что, если он не любит ее? Не стала ли она той ценой, которую Генри заплатил, чтобы получить желаемое? Прежде чем что-либо предпринимать, необходимо узнать истину. Если оправдаются ее самые худшие подозрения, ну, что ж, в таком случае она не станет первой в их роду женщиной с исковерканной судьбой. По крайней мере она хорошо знает, как расходиться.

В то время как одна часть Дианы не знала, куда деваться от боли, другая — почувствовала облегчение. Насколько же это было ей знакомо. Впрочем, она предчувствовала это. Она никогда не сможет разлюбить Генри. Это казалось выше ее сил.

Зато она сможет отказаться от доверия и веры. Доверия к нему. От веры в их счастливый брак. Он просил ее забыть о его прошлом и верить ему. Но дело было скорее не в его прошлом, которое она могла простить ему, а в ее собственном.

Только строгое воспитание, данное ей герцогиней, помогло Диане не сорваться и не закатить истерику.

— Кингсли, мне надо съездить в Суффолк, — спокойным тоном произнесла она. — С собой я возьму мою горничную, ну а кучера выберете сами. Только скажите ему, что, возможно, мы вернемся через неделю, а заодно велите поторопиться. Я хочу попасть в Ромфорд на закате. Там хорошая гостиница, недурной стол и сносный ночлег.

Глубокая морщина перерезала лоб Кингсли.

— Думаю, вам было бы лучше дождаться мастера Генри, миледи.

Диана замотала головой:

— Как мне ни жаль, но я не могу ждать. «Мастер Генри» только обрадуется, если я немного развеюсь. Хотя шансов, что мое настроение улучшится к его приезду, довольно мало. И не пытайтесь остановить меня, Кингсли. Я с трудом сдерживаю себя. Если вы не хотите, чтобы я сейчас устроила тут истерику…

Они отправились в путь еще до обеда.

Ферма Суоллоусдейл нисколько не изменилась за прошедшие годы. Какой она была в памяти Дианы, такой и осталась. Только подъехав поближе, Диана заметила мелкие признаки упадка. Сорняки задушили цветы возле дома, за которыми так тщательно ухаживала ее мать. Неужели никто не присматривал за домом? Неужели его хозяину все равно? Впрочем, какое ей дело до всего этого?! Диана твердо решила: после сегодняшней беседы с отцом выбросить его из головы и из своей жизни, лучше всего навсегда.

Из конюшни прибежал конюх и взял поводья у Кингсли. Управляющий пытался отговорить Диану от поездки, но она была непреклонна. Тогда Кингсли взялся сопровождать ее лично. Всю дорогу он что-то недовольно ворчал себе под нос. И сейчас, открыв двери кареты, чтобы помочь Диане и Элли выйти, Кингсли что-то сердито буркнул.

Главная дверь распахнулась, и на крыльце показалась невысокая, жилистая фигура. Мужчина был весь седой, но Диана сразу узнала Барнэби Рамсея, тренера и верного друга отца, ставшего другом их семьи.

Бэр обратился к Кингсли, который стоял перед Дианой, оберегая на всякий случай хозяйку.

— Прошу меня извинить, но мистера Мерриуэзера нет дома. Если ваша госпожа соблаговолит оставить визитную карточку или вернется завтра…

— Бэр, здравствуй. — Не выдержав, Диана вышла из-за спины Кингсли.

Глаза Рамсея стали почти круглыми от удивления:

— Мисс Диана? Неужели это вы?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

— Святые угодники! — радостно воскликнул Рамсей и ласково обнял нежданную гостью. — Сейчас позову вашего отца. Том, — закричал он, быстро направляясь к дому. — Том, скорее иди сюда!

— Остановитесь, прошу вас! — воскликнула Диана, но было уже поздно, Бэр уже вбежал внутрь. При виде знакомого с детства порога ею овладели давние воспоминания и прежние страхи. Диана горько усмехнулась: неужели она никогда не перестанет быть ребенком?

Она приехала сюда, чтобы раз и навсегда покончить со своим прошлым. Письмо отца всколыхнуло в ее душе гнев и возмущение, но теперь это все куда-то подевалось. Как ни старалась Диана пробудить в себе былую обиду, она бесследно растаяла. Она даже растерялась, зачем в таком случае она сюда приехала?

Ей захотелось броситься к карете и велеть Кингсли ехать назад домой. Все это выглядело бы глупо и нелепо. Но тут раздались шаги двух человек. Одни более легкие, другие более тяжелые. Диана закрыла глаза, глубоко вздохнула, готовясь к неизбежной встрече.

— Диана? — В голосе отца явственно слышалось волнение и напряжение.

Он выглядел старше, чем она ожидала, и все из-за того образа, который сохранился в ее памяти, как бы застыв во времени. Отец похудел, на лице прибавились морщины, а его волосы посеребрила седина. Он протянул к ней руку, но Диана испуганно отступила назад, и протянутая рука бессильно упала вниз.

— Прошу меня простить, — начала она.

— Не надо просить прощения, — перебил ее отец. — Главное, ты здесь, и не будем больше говорить об этом.

— Я… — Диана запнулась.

— Все хорошо. — Отец тут же успокоил ее, подвигаясь к ней чуть ближе. За его спиной раздался сухой кашель. Жалкая улыбка скользнула по отцовским губам.

— Как видишь, я не один, кому не терпится увидеть тебя.

Обернувшись, он сказал:

— Ингем, принеси чай в гостиную. Бэр, отойди чуть в сторону. У тебя будет еще время насмотреться на нее.

Отец развернулся и, направившись в сторону гостиной, оглянулся назад. Диана даже не пошевелилась. Она не могла сделать ни одного шага. Она не была готова. Какую она сваляла глупость, решив, что сама сумеет со всем справиться.

— Я не… Дело в том… — Комок подступил к ее горлу, и она замолчала, но потом все-таки выдавила. — Я ненадолго, у меня нет времени на чай.

Диану бросило в жар, она опять растерялась. Сжав вспотевшие ладони в кулаки, она невольно закрыла глаза, представив, как теплые руки Генри поглаживают ее по спине, и понемногу ее тревога стала уменьшаться.

— Диана?

В голосе отца звучали забота и нежность, и она открыла глаза.

— Прошу меня простить, меня немного укачало в карете. Думаю, мне стоит немного посидеть и попить чаю, чтобы прийти в себя.

Том Мерриуэзер взял ее под руку, провел в гостиную и усадил на скамью.

— Благодарю, — не глядя на него, ответила Диана. Страх уже отступил, зато на смену ему пришло смущение.

Отец молча подал ей сложенный платок.

Сняв шляпку, Диана перевела дыхание и принялась обмахиваться веером. Отец сел рядом. Ей приходилось прилагать неимоверные усилия для того, чтобы не встречаться с ним взглядом.

— Часто это случается? — спросил он. — Я имею в виду приступы?

— Какие приступы?

— Я не совсем точно выразился. Это, конечно, не приступы, просто я не знаю, как это назвать. Иногда возникает гнетущее ощущение, сердце начинает колотиться в груди, голова кружится, и ты чувствуешь себя так, будто тебя ударили под ложечку.

— Становится то жарко, то холодно, в животе образуется неприятный комок, — отозвалась Диана. — Каждый раз, когда со мной происходит такое, я невольно задаю себе вопрос…

— …не схожу ли я с ума, — закончил за нее отец.

Диана послушно закивала головой, искоса взглянув на него. В его глазах светилось понимание и, неужели это ей показалось, чувство вины?

— Может, ты уже догадалась, у меня бывают точно такие же приступы. Они случались и у моей матери, поэтому я иногда спрашивал себя, не проявятся ли они и у моих детей. Не знаю, бывают ли они у Алекса, но я слишком редко вижусь с ним, не чаще одного раза в год. — Он немного помолчал. — Нет ничего удивительного в том, что ты страдаешь от них так же, как и я. В виде утешения могу сказать, что с возрастом это проходит.

— Приятно слышать, что не я одна страдаю от этого, — дружелюбно заметила Диана.

— Уж в чем, в чем, а в этом ты отнюдь не одинока, — шутливо поддержал отец. — Иногда я думал, что ты будешь более счастливой. Ты в самом деле заслуживаешь счастья, как и твоя мать. Я с радостью узнал о том, что ты стала виконтессой. Должно быть, герцогиня очень довольна.

— Между прочим, и я тоже. И вовсе не из-за титула. Для меня титул не играет такого уж значения. Я в самом деле счастлива, и все благодаря Генри. Он сделал меня счастливой, по-настоящему счастливой, даже более счастливой, чем я была до того дня… — Диана замялась и прикусила губу. Острая боль, как напоминание о былом, кольнула ее в сердце. Старая обида с новой силой охватила ее.

— Отец, почему… почему ты не захотел взять меня?

— Диана…

Но она не позволила ему продолжить:

— Ты знаешь, почему я так счастлива с Генри? Потому что я люблю его. Кроме того, я считаю…

Диана глубоко вздохнула, и целая череда мыслей, продуманных ею за долгую дорогу в Суоллоусдейл, промелькнула в ее сознании. Да, Генри ее любил, в этом не могло быть никаких сомнений. В глубине души и Диана верила ему, его обещаниям, в конце концов, его клятве, данной при венчании.

Дело было не столько в Генри, сколько в ней самой. Она всегда считала себя какой-то неправильной, которую вряд ли можно полюбить. Если бы она была чуть красивее, чуть благовоспитаннее в отличие от того, какой хотел ее видеть отец, или чего добивалась от нее бабка, то, возможно, вокруг нее все время увивались поклонники и обожатели.

Да, мать ее очень любила, но, как известно, любовь слепа, тем более родительская, она не дает видеть недостатки своих детей. Да и Алекс любил ее тоже, но в глубине души Диана чувствовала, что брата огорчает ее положение в роли желтофиоли. Она даже стала считать, что не заслуживает счастья, так как не может дать счастья другим.

Чем больше она думала об этом, тем более несчастной чувствовала себя. Не в силах вырваться из порочного круга, она медленно превращалась в недоверчивую, циничную и сдержанную особу, иначе говоря, становилась все хуже и хуже той девушки, которой могла бы быть на самом деле.

Как ни странно, это нисколько не испугало Генри. Он видел ее насквозь — не только плохое, но и хорошее. Именно он убедил ее в том, что она способна любить. Благодаря ему она стала той женщиной, какой всегда мечтала быть — веселой, счастливой, любимой. Но старые грустные мысли не хотели так легко уступать прежних позиций, именно они заставили ее согласиться с мнением света, что она не достойна Генри, настоящего принца среди мужчин.

Она долго размышляла об этом и, в конце концов, пришла к выводу, что не стоит заискивать перед другими, доказывая, будто она заслуживает любви. Надо просто поверить в саму себя, поверить в то, что она достойна любви, что она хороша, добра и умна. Если она будет счастлива, то сумеет сделать счастливыми других.

Диана много размышляла о своей жизни и поняла, что всегда была достойна любви. Она не могла перемениться, стать более желанной, чтобы ее стали любить. Но она этого и не хотела. Когда Генри признался в любви, она прекрасно запомнила, как он сказал ей: «Я не прошу тебя стать другой, чем ты есть на самом деле. Я полюбил тебя такой, какая ты есть».

Может быть, она не сумела извлечь из себя все самое хорошее, в таком случае в ней скрывалась возможность стать лучше. Так разве она не заслужила счастья, которое обрела? Да, она совершала ошибки, но кто их не совершает. К сожалению, она позволила своим внутренним сомнениям управлять ее семейной жизнью. Легче было прислушиваться к знакомым голосам, чем поделиться своими страхами с Генри. Диана ничего не могла поделать с собой, она привыкла скрывать свои мысли и чувства.

Да, ей было очень совестно перед Генри за то, что она пила специальный чай. Она солгала ему, и это огорчало ее сильнее, чем гибель возможного ребенка. К счастью, из этого положения был очень простой выход: она скажет Генри, что этот чай ей надоел, и он ни о чем не узнает.

Возможно, она во всем ему признается, но не сейчас, а потом, когда у них будут дети. Четверо или пятеро, больше не надо. Боже! Возможно, той ночью они зачали ребенка. Эта мысль взволновала Диану и расстроила ее. Ее страхи причинили вред ее здоровью, хуже того, они оказались сильнее ее чувства материнства.

Она с горечью осознала, что натворила. Ведь она могла родить такую же чудесную девочку, как Брида, или малыша с такими же прелестными глазками и улыбкой, как у Генри. Когда Генри был рядом, она ничего не боялась, жаль, что он не всегда мог находиться подле нее. Но она верила ему, как и данной им клятве при венчании: быть вместе с ней всю жизнь.

Когда в своих сновидениях она уходила неизвестно куда, Генри всегда находил ее. Если ей хотелось вырваться из плена дурных сновидений, избавиться от наваждения, она инстинктивно всегда поворачивалась к нему, ища поддержки и утешения. Иногда она пыталась опереться на силу разума и логики в их отношениях, но ей это плохо удавалось, ведь любовь возникает не в голове, а в сердце, любовь неподвластна голосу рассудка.

Она любила Генри, а он любил ее. В глубине души она нисколько не сомневалась в этих чувствах. Что бы ни открыл ей сегодня отец, это никак не могло поколебать их любовь. Как только она скажет то, что считает нужным сказать, она немедленно отправится назад в Рейвенсфилд, ставший ее домом.

Диана встала и открыто взглянула в лицо отцу.

— Я счастлива с Генри, я люблю его, а он любит меня. Это то, чего я хотела всегда. Что касается богатства, знатности, привилегий, то им я никогда не придавала большого значения. Я достойна быть любимой. Неужели ты думаешь, если ты не любишь меня, то и другой мужчина тоже не сможет? Не поэтому ли ты решил подкупить его, чтобы он женился на мне?

— Диана, остановись, прошу тебя. Я любил тебя всегда. Ты же моя дочь! Как ты могла подумать даже на миг, что я не люблю тебя?

— Да что ты говоришь? Разве я не слышала своими собственными ушами? Ты же хотел взять Алекса, а не меня.

— Алекс все равно пошел бы в привилегированную школу, на этом бы настояли твои дед и бабка, а также мать. Они были совершенно правы, он должен был получить хорошее образование. Что касается тебя, ты же девочка, а как воспитывать девочек я не знал. Кроме того, я никогда не смог бы дать тебе всего того, что дали твои дед и бабка. Я имею в виду привилегированное положение в обществе. Я люблю тебя, но любовь не застилает мне глаза, я хотел для тебя всего самого лучшего, поэтому мне пришлось отпустить тебя.

— Как трогательно! Желая мне самого лучшего, ты решил купить мне мужа, не так ли?

Том Мерриуэзер смотрел на нее, явно не понимая, что она имеет в виду.

— Пенелопа, — заметив его недоумение, пояснила Диана. — Или ты забыл о своем подарке? Ты дарил Генри свою лошадь-чемпиона с тем, чтобы он женился на мне.

Лицо отца озарила понимающая улыбка, а глазах промелькнуло удивление.

— На самом деле все получилось иначе. Я предложил лошадь Уэстону с условием, чтобы он отказался от тебя. Я хотел защитить тебя. Если бы Уэстона волновал только его конезавод, он взял бы Пенелопу и тут же забыл о тебе. Но он не только отказался, он еще добавил кое-что нелицеприятное в мой адрес. Так ведут себя все влюбленные, они глупеют от любви. Но потом незадолго до твоего венчания я отправил ему Пенелопу.

Признание отца обрадовало Диану. Ей очень понравилось то, что он сказал.

Отец энергично закивал головой:

— Твой избранник женился на тебе по своей воле.

— Ты полагаешь, тот, кто женится по своей воле, женится по любви? — задумчиво проговорила Диана.

— А разве ты думаешь иначе? — удивился отец.

— Похоже, у тебя вышло не совсем так, как ты говоришь, — заметила Диана.

— Я женился на твоей матери и поступил совершенно правильно. А потерял ее не по своей вине. В жизни я сделал немало ошибок, но любовь — это не ошибка. Я оставил тебя, и теперь точно знаю, что это являлось ошибкой. Ты столько лет думала, будто я бросил тебя, а я каждый день грустил по тебе. Мне тебя так не хватало. Я не хочу остаток моей жизни провести без тебя, Диана. Ведь, правда, еще не поздно. Ты простишь меня?

Умоляющее выражение на его лице было таким искренним, что Диана в смущении отвернулась.

— Я тоже по тебе скучала, — наконец призналась Диана. — Но не все так просто.

Она запнулась, повертела в руках снятые перчатки и, взглянув отцу прямо в глаза, сказала:

— Сложно вот так взять и забыть прошлое.

— Я не жду, что ты забудешь. Я хочу обрести снова мою дочь. Невозможно все вернуть назад, исправить, все переделать. Но отныне я могу быть рядом с тобой. И понемногу сближаться, если ты захочешь. — Глаза отца с болью впились в лицо дочери. — Моя дорогая девочка, все-таки ты вернулась ко мне.

Голос отца дрогнул, в груди что-то захрипело. Не выдержав, Диана бросилась к нему, обвила руками шею, прижалась щекой к его груди и заплакала. Она плакала и плакала, выплакивая вместе со слезами боль, обиду, страх и злость. Так продолжалось до тех пор, пока у нее не кончились слезы. Она подняла заплаканные глаза, бросила растерянный взгляд на отца и увидела на его щеках влажные следы от слез. Он не обманывал ее, он тоже переживал их разлуку, тоже страдал, как и она. Они мучились от боли каждый в отдельности, зато теперь, когда они вместе, они могут излечиться от нее.

— Сюрприз! — вдруг неподалеку раздался детский голос.

…Диана оторвалась от книги, которую читала. Она сидела в кабинете отца, а тот занимался делами. Чуть позже они собирались проехаться по поместью, чтобы Диана посмотрела на те улучшения, которые он сделал за эти годы. Диана уже провела две ночи под крышей отцовского дома, но с момента ее приезда ни он, ни она больше не говорили о прошлом. Несмотря на то что Диана приехала к отцу как раз по этой причине, она никак не могла заставить себя говорить о прошлом. Впервые после того, как ее родители разошлись, между ней и отцом возник хрупкий мир. Она и отец боялись неловким, неуместным словом нарушить его, поэтому вели себя крайне осторожно.

Диана часто задавала себе вопрос, как ее мать смогла простить своих родителей за то, что они в свое время отвернулись от своей дочери. Однажды набравшись смелости, Диана прямо спросила об этом мать. «Я и обиделась, и рассердилась, но таковы мои родители, ничего тут не поделаешь, — призналась мать. — Они желали для меня лучшего. Вот только лучшее в их понимании и в моем сильно расходилось между собой».

…Диана вопросительно посмотрела на отца, но тот, целиком уйдя в дела, по-видимому, не расслышал голоса. Диана встала, чтобы узнать, кто пожаловал к ним в гости, как вдруг дверь в кабинет распахнулась, и на пороге возникла долговязая девочка-подросток лет пятнадцати с копной рыжих волос. Она стремительно влетела в кабинет, говоря прямо на ходу:

— Ты что, ничего не слышишь? Мэри Сеймур привезла в пансион корь, и директриса Пакстон срочно разослала всех девочек по домам.

— Клер! — удивленно и даже испуганно воскликнул отец, причем его лицо побледнело.

Девочка шумно и притворно вздохнула:

— Я так и знала. Мне, конечно, следовало написать тебе письмо и подождать, пока ты не пришлешь кого-нибудь за мной, но почти всю дорогу меня сопровождала служанка миссис Ковингтон и ее лакей. Так что я была в полной безопасности и даже под присмотром дуэньи. Кроме того, папа, — это слово она сказала по-французски, — Бари-Сент-Эдмундс находится менее чем в десяти милях от…

— Клер! — прикрикнул на нее Томас Мерриуэзер.

Девочка недоуменно вскинула глаза и только тогда заметила Диану.

— Ой, прошу меня простить. Я не знала, что ты не один здесь, гм, дядюшка.

Ошеломленная, Диана не могла вымолвить ни слова.

— Клер, — хриплым голосом продолжал отец, — что ты здесь делаешь? Почему ты не вместе с миссис Ковингтон?

— А ты ничего не помнишь? Ну, конечно, ты все забыл, ведь речь идет не о твоих любимых лошадях. — Однако звучавшая в голосе девочки нежность перекрывала ее видимое раздражение. — Дочь миссис Ковингтон родила несколько месяцев назад, и ты сам посоветовал ей съездить на месяц в гости к дочери в Ярмут. Разумеется, ты думал, что я продолжу учиться в пансионе, и я бы действительно там была, если бы не корь Мэри Сеймур. Быть одной в доме миссис Ковингтон я бы не смогла, поэтому попросила Харриет и Джона привезти меня к тебе. Я думала, ты мне обрадуешься. — Она надула губки и принялась ковырять носком туфли край ковра, поглядывая искоса на Диану.

— Клер, я всегда рад тебя видеть. Ты же моя… Только это… довольно неожиданно.

— Прости, я, кажется, не ослышалась, ты сказала «папа», не так ли? — как можно спокойнее спросила Диана, в то время как самые невероятные мысли вихрем кружились в ее голове.

Клер замотала головой, хотя ее щеки предательски покраснели. Диана не могла не заметить румянца на ее лице, все это было ей хорошо знакомо.

— Нет, нет, вы все-таки ослышались, мистер Мерриуэзер мой дядя.

Это было вполне возможно. Диана помнила, что у отца имелся младший брат, поступивший служить в армию. Он отправился за океан сражаться за американскую революцию, и больше о нем не было никаких известий. Возможно, он остался в живых и вернулся в Англию. Однако присмотревшись повнимательнее к девочке, Диана отметила сильное сходство: высокий рост, веселость характера и непокорная грива рыжих волос, как у нее самой.

Девочка уперлась руками в бока, вид у нее был не самый дружелюбный, даже дерзкий, и вызывающе спросила:

— А вы кто такая?

— Клер, — взорвался отец.

— Я его дочь, — не без колкости ответила Диана, но затем более мягким голосом продолжила: — И, если не ошибаюсь, твоя сестра.