«Разве я не просила тебя вернуть мне мои письма прошлого сезона? Так хочется облегчить себе такой незатейливый труд, как написание писем. Проще всего было бы вычеркнуть прежние имена и вместо них вписать новые, а потом тут же отослать исправленные письма тебе обратно. Ах да, еще пришлось бы изменить старую дату на новую, а больше там нечего менять. Сплетни тебя интересуют не больше, чем меня, так что мой маленький мирок и в этом сезоне останется, по-видимому, точно таким же, каким был в прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом…»

Из письма Дианы Мерриуэзер к брату Александру Мерриуэзеру.

— Диана, улыбнись, прошу тебя.

Мисс Диана Мерриуэзер не подав вида, что услышала тихое наставление матери, изобразила, по ее мнению, то, что должно было выражать улыбку. Из своего личного опыта она прекрасно знала: если слишком много улыбаться на балу, то по приезде домой натруженные щеки будут неприятно ныть во время ужина.

— Вот так намного лучше, — похвалила леди Линнет, изящно помахивая веером перед своим лицом и прикрывая им их беседу от посторонних глаз. Диане захотелось вырвать веер из рук матери, чтобы использовать его с большей пользой. Человек двести, если не больше, набилось в зале, в котором с удобством могла расположиться только половина от этого числа. А хуже всего было то, что пожилые матроны, смертельно боявшиеся сквозняков, тем самым лишили все остальное общество возможности вдохнуть хоть сколько-нибудь свежего воздуха.

Куда бы ни направлялись эти гранд-дамы, за ними следовала их свита — компаньонки, юные дебютантки, печальные девушки, оставшиеся без кавалеров во время танцев, молодые особы, которые очень скоро должны были перейти в разряд старых дев. На протяжении ряда лет Диана постепенно переходила из одного разряда в другой. Она еще не была до конца уверена, окончательно ли она перешла из категории желтофиолей, то есть девушек, остающихся без кавалеров на танцах, в разряд старых дев. Хотя любую девушку, проводящую безрезультатно седьмой сезон, без всякого сомнения, уже отнесли бы к старым девам.

— У тебя такая очаровательная улыбка, дорогая, — похвалила мать и ласково похлопала ее по плечу. — Жаль только, что ты улыбаешься так редко.

Диана равнодушно кивнула и повернула голову к дверям в соседнюю комнату, откуда слышались звуки музыки: это музыканты настраивали инструменты. Ливрейные лакеи, бесшумно и ловко двигаясь среди гостей, разносили на серебряных подносах охлажденное шампанское. Диана взяла бокал, проникающий от стекла холод приятно освежал руку.

В бальной зале было жарко и душно. Диана предвидела это неудобство, как и многие другие. Но никто из счастливцев, получивших приглашение на бал, еще не выжил из ума, чтобы добровольно отказаться от его посещения. Лорд и леди Уэстон, весьма известные особы, слегка ушли в тень, выдвинув на передний план трех своих родственников, о которых в последнее время больше всего говорили в свете. Эта троица как раз продвигалась через весь зал, направляясь к хозяевам торжества.

Первым шел граф Данстон, женатый на старшей дочери Уэстонов. В данный момент он был необычайно популярен в свете, так как газеты раструбили о нем последние новости: будто он тайком поступил на службу в военно-морской флот и был ранен в сражении. Ходили слухи, что сам Нельсон отдал должное мужеству и патриотизму графа Данстона. Его жена считалась одной из самых красивых женщин высшего света. Диане хотелось презирать ее, но это ей плохо удавалось, поскольку всякий раз, когда они встречались, Изабелла вела себя очень любезно и дружелюбно. Сегодня она вся буквально сияла от радости и счастья, стоя между своим замечательным мужем и младшей сестрой Оливией.

Второй чествуемой на балу персоной был муж этой самой Оливии, маркиз Шелдон. Рано овдовев, он вел замкнутый образ жизни до тех пор, пока не познакомился с Оливией, а год назад они обвенчались. Романтическая история их любви очаровала высшее лондонское общество. Наблюдая за лордом Шелдоном, не сводившего влюбленных глаз со своей миниатюрной жены, Диана не могла не признать, что эти двое тоже очень счастливы в браке.

Неподалеку от своих счастливых сестер стоял их брат — третий джентльмен, также пользовавшийся общественным вниманием. Единственный из троих мужчин он не был женат. Именно он больше всего волновал воображение Дианы. При взгляде на него ее сердце начинало биться тревожно и взволнованно, как бьется сердце молодой кобылки во время финального забега на ипподроме в Дерби.

Это был Генри Уэстон.

Высокий статный красавец, будущий виконт, он считался лучшим женихом и любимцем светского общества.

Лорд Уэстон поднял руку, призывая к молчанию. По рядам гостей пробежала волна перешептываний. Наконец все смолкло.

— Дорогие друзья, моя жена и я рады приветствовать вас в нашем доме. Благодарим за участие в нашем семейном торжестве. В последний раз мы устроили бал в честь успешного выхода нашей дочери Изабеллы в свет, а теперь мы представляем вам дочь вместе с ее мужем, графом Данстоном. Недавно они отметили вторую годовщину семейной жизни.

Вокруг послышались поздравительные возгласы и аплодисменты. Лорд Уэстон опять замер, ожидая, когда стихнет радостный шум.

— Ровно год назад в красивой церкви в нашем поместье Уэстон обвенчалась вторая наша дочь. В нашей семье появился новый член — маркиз Шелдон, которому удалось пленить сердце Оливии, опередив многих лондонских хлыщей и лишив их всяческих надежд.

Послышался всплеск возмущенных голосов, однако основная масса гостей весело рассмеялась.

— Недавно мы стали еще счастливее, — продолжал хозяин. — Молодые порадовали нас рождением двух очаровательных внучек.

Он поднял бокал высоко вверх:

— А теперь предлагаю тост: «За любовь, счастье и семью!»

— За любовь, счастье и семью! — подхватили гости. Провозглашенный тост гулким эхом прокатился по всему залу.

Ни одно слово из тоста не слетело с губ Дианы, язык не повиновался ей. Они плохо согласовывались с ее жизненным опытом, в ее понимании эти слова вообще были никак не связаны друг с другом. Диана подняла бокал и, сделав глоток, проглотила вместе с шампанским застрявший в горле комок. Она заметила, что ее мать также промолчала, не став повторять тост вслед за всеми.

В зале началось движение, целью которого было очистить центр для танцующих. Часть гостей, в большинстве своем мужчины, вовсе покинула зал. Одни устремились к карточным столам, другие, непринужденно болтая, стали расхаживать по всему дому. Когда место для танцев освободилось, лорд и леди Уэстон вышли на середину, следом за ними ступали их дочери с мужьями. Раздались громкие и отчетливые звуки музыки. Как только пары совершили несколько танцевальных па, к ним стали присоединяться другие желающие. Девушки, оставшиеся без кавалеров, как обычно стояли вдоль стен, переглядываясь с мужчинами в надежде получить приглашение на следующий танец.

Но никто не смотрел в сторону Дианы, ничей взгляд не задерживался на ее лице, впрочем, она давно к этому привыкла. Если в детстве Диана умела ловко прятаться, то теперь она не менее искусно прятала свои чувства под маской притворной любезности, сидя в окружении глуповатых мамаш и чудаковатых старух. Ее лицо сохраняло привычное выражение, наиболее подходящее для бала, когда вокруг нее блестящие светские красавицы и скромные дебютантки то и дело получали приглашения на танец.

Красотой Диана не блистала и хорошо понимала это. Ярко-рыжие волосы, карие глаза и в довершение множество веснушек шли вразрез с принятыми стандартами красоты. Ростом она была выше почти всех своих предполагаемых кавалеров для танцев, что тоже не играло ей на руку. Когда взгляд Генри Уэстона остановился на ней, пусть даже по замеченному многими знаку матери, Диана смешалась: ей, как в детстве, захотелось спрятаться. Это ее пугало. Причем очень сильно.

Диана четко понимала всю сложность положения. В отличие от многих джентльменов, он подавлял своим внешним видом и ростом, порождая в ней чувство собственной уязвимости. Ни для кого не было секретом, как много часов он проводит на боксерском ринге в клубе Джексона. Плоды этих упражнений производили должный эффект на слабый пол, и Диана не являлась исключением. Безукоризненно скроенный фрак и панталоны в обтяжку подчеркивали его мужскую красоту и вызываемое ею впечатление. В воображении Дианы невольно возник образ вождя языческого племени, безжалостного к своим врагам, захватывающего чужие земли и богатую военную добычу.

Объяснить, почему его вид так волновал ее, она не могла. В конце концов, он ведь не собирался ее грабить. Да и ей такая мысль не приходила в голову. Она не размышляла подолгу о спортивных увлечениях Генри Уэстона, потому что это было бы неприлично. И она, конечно, никогда не думала над тем, что он надевал, или скорее не надевал, на себя, когда занимался боксом.

Возможно, ее мысли помимо воли крались по запрещенным тропинкам, пока глаза оценивали его широкие мощные плечи. Она ничего не могла поделать с собой. Этот человек притягивал к себе внимание женщин точно так же, как огонек свечи манил глупых бабочек. Он напоминал ей Аполлона, золотоволосого бога, полного силы и огня. При ярком свете множества свечей он и в самом деле выглядел как бог, но все знали, что по своей натуре Генри Уэстон стоял ближе к дьяволу.

Четко очерченные скулы, соблазнительная ямочка на подбородке и желание, таившееся в уголках красивых губ. Против его улыбки невозможно было устоять. Сердце Дианы подпрыгнуло, и ей непонятно почему стало не по себе, как вдруг, и как всегда некстати, до ее слуха донесся голос матери:

— Диана!

Резкий оклик матери прервал тайные мечты Дианы. И совершенно неожиданно для себя она увидела предмет своих грез прямо перед собой. Краска прилила к щекам Дианы. Она совсем растерялась, так как знала, что румянец плохо сочетается с рыжим цветом волос, и покраснела еще больше. Порочный круг замкнулся.

Она неловко вскочила и оступилась. Ее мать, которая встала так же грациозно, как и всегда, метнула на нее встревоженный взгляд. Диана скосила глаза на бабушку: герцогиня Лэнсдаун выглядела не слишком довольной. В этом не было ничего необычного, хотя на людях, как правило, она сохраняла невозмутимое выражение.

— Добрый вечер, ваша светлость, леди Линнет. — Генри Уэстон почтительно поклонился. — Мисс Мерриуэзер, позвольте пригласить вас на танец.

— Благодарю вас, мистер Уэстон. — Диана присела в безупречно грациозном реверансе, который, как она надеялась, должен был хоть немного скрыть ее замешательство. — С удовольствием.

Они прошли к танцующим, которые уже выстроились в длинный ряд пар, готовясь к контрдансу. Генри провел ее в самое начало, где в первой паре стояли лорд и леди Данстон. Позади них было немного свободного места, оставленного для второй пары, то есть для них. У Дианы мурашки побежали по коже от страха, что она может спутать фигуры или совершить какую-нибудь ошибку. Она не слишком любила танцевать, и, несмотря на настойчивые просьбы бабушки нанять учителя танцев, под любым предлогом отказывалась от занятий с ним.

Диана вообще не любила быть в центре внимания. С ее первого появления в свете от нее ожидали одного — что она пойдет по стопам своей матери. Однако Диана разочаровала всех. Она не спешила замуж и не собиралась, как ее мать, выходить за помешанного на лошадях и скачках джентльмена, способного лишь управлять конюшней да увозить влюбленную в него девушку под венец. Хотя она ясно отдавала себе отчет, что с ней не убежит даже управляющий конюшней, принадлежащей ее деду, да и любой другой джентльмен тоже.

Впрочем, когда она впервые появилась в обществе, вокруг нее начали увиваться кавалеры. Несмотря на ее не слишком изящные манеры и не совсем светскую наружность, и падавшую на нее тень от скандального разрыва ее родителей, нашлись любители, которые польстились на большое приданое и на связи ее деда, герцога, в высшем обществе. Однако большинство искателей ее руки не подходило жестким требованиям ее бабки. Герцогиню не устраивали как богатые поклонники без титулов и званий, так и светские шаркуны с обходительными манерами и пустыми карманами.

Те немногие, кто все-таки сумел прорваться сквозь частокол высоких требований бабки, не смогли завоевать благорасположения Дианы. Не будучи наивной, она не искала романтической любви. Но и жить с человеком, либо стоящим одной ногой в могиле, либо любящим выпить, либо азартным игроком, она не собиралась. По этому поводу у нее с бабушкой то и дело происходили споры и ссоры, за которыми пролетел второй сезон.

Как знать, возможно, устав, они пришли бы к какому-нибудь компромиссу в третьем сезоне, но тут ее дед и бабка заболели и по совету врачей почти весь год провели в родовом поместье деда — в Халсвелл-холле. Очутившись снова в свете, Диана, к своему удивлению, вдруг обнаружила, что поток искателей ее руки, наследства и светских связей заметно обмелел. Девушка, четвертый сезон выезжающая в свет, примелькалась и уже не вызывала к себе прежнего интереса. После трех сезонов в свете о ней сложилось мнение, что она либо слишком привередлива, либо сама не знает, что хочет, поэтому ее стали реже приглашать на балы и маскарады. Завтраки в венецианском стиле и музыкальные вечера — вот что оставалось незадачливым девушкам, которые еще не утратили шансы выйти замуж.

Однако бабка, герцогиня Лэнсдаун, не собиралась складывать оружие. С годами ее желание выдать внучку замуж лишь усилилось. Она заставляла Диану посещать все праздники, вечера и приемы в светском обществе, где только можно было подцепить достойного жениха. Когда наступили парламентские каникулы и все высшее общество разъехалось на лето по своим поместьям, измученная вконец Диана, как и раньше, осталась ни с чем.

Ей так надоела брачная охота, что она решила: с нее довольно. Это ее последний сезон, когда она так суетилась и носилась с мыслью заловить во что бы то ни стало достойного мужа. Лучше умереть старой девой и, по поверью, нянчить обезьян в аду, чем дальше так бегать в поисках второй половинки. Обезьяны в ее глазах выглядели даже предпочтительнее многих особей мужского пола, так как этих забавных зверушек можно было приручить…

К счастью, контрданс оказался не очень сложным, поэтому она время от времени поглядывала на танцевавшую рядом с ней пару — лорда и леди Данстон. По одному их счастливому виду было заметно, как они любят друг друга. Любовь, откровенная страсть почти осязаемыми волнами исходила от них. Диане в какой-то момент стало их жалко: они или слишком смелы, или очень глупы, а скорее всего и то и другое. Любовь трудно сохранить и легко потерять. Чем сильнее любишь, тем больнее переживаешь расставание.

— Какой у вас мрачный вид, — прошептал Генри во время одной из фигур. — Глядя на вас, другие женщины подумают обо мне бог весть что, испугаются и не захотят со мной танцевать.

Шутка развеселила Диану и отвлекла от грустных мыслей:

— Не беспокойтесь. Любая дама в этом зале будет рада танцевать с вами.

— Вы мне льстите. Хотя мне, как джентльмену, слышать такое приятно. Впрочем, танцевать — это обязанность джентльмена.

— О да, ни вы, ни я нисколько не сомневаемся, если речь идет обо мне, что ваша матушка напомнила вам о ваших обязанностях джентльмена.

Генри Уэстон слегка растерялся, но лишь на краткий миг. Однако Диана заметила его растерянность. Надо же, она удивила его, более того, она удивилась самой себе, что ей это удалось. Вращаясь столько лет в свете, она твердо усвоила одно правило — в светском обществе нет более ценного умения, чем притворство. Лондонский свет перестал бы существовать, если бы не приятная и прекрасная ложь, выдаваемая за вежливые манеры.

— Мисс Мерриуэзер…

— Мистер Уэстон, — перебила его Диана, — я не прошу вас забавлять меня из вежливости беседой. Я всего лишь хотела сказать, что, танцуя со мной, вам не надо производить на меня впечатление. Я вам и так признательна за то, что вы меня пригласили.

До конца танца никто из них больше не проронил ни слова. Когда он вел ее назад, к тому месту, где находились ее мать и бабка, она не без трепета думала о том, послушается ли он свою мать, пригласит ли ее на другой танец. Если же нет, то в таком случае придется расстаться с мечтами хоть сколько-нибудь повеселиться в этом сезоне.

Когда до ее спутниц оставалось совсем немного, Генри Уэстон удержал Диану на несколько секунд. На его лице застыло настолько серьезное и торжественное выражение, что у Дианы сжалось сердце, она приготовилась к самому худшему.

— Да, сейчас я танцевал с вами по просьбе моей матери. Но знайте, в следующий раз я приглашу вас на танец только потому, что мне так хочется.

Он улыбнулся, но не холодной светской улыбкой, от которой у светских красавиц подгибались колени. В этой улыбке не было ни насмешки, ни вызова. Улыбка вышла открытой и дружелюбной, которая многих в свете привела бы в недоумение.

— Итак, мисс Мерриуэзер, не согласитесь ли вы уступить мне один из ваших танцев после ужина?

Разумеется, следовало отказаться от такой просьбы, предложив ему пригласить на танец какую-нибудь другую девушку, оставшуюся без кавалера. Но это было бы слишком большой жертвой, на которую Диана оказалась не способна. Если даже впереди ее ждал очередной грустный и скучный сезон, пусть хотя бы на один вечер она станет девушкой, с которой Генри Уэстон — мало ли какая блажь нашла на него — танцевал дважды на балу.

Диана улыбнулась ему в ответ, но не дежурной равнодушной улыбкой, которая охладила бы пыл у любого кавалера, а искренне и радостно.

— С удовольствием, — призналась она.

— Тогда до встречи, мисс Мерриуэзер, — ответил он, подводя ее к бабке, герцогине, не сводившей с них взгляда. Поклонившись, он незаметно пожал Диане руку, и в его синих глазах блеснул теплый огонек.

Польщенная его вниманием, взволнованная Диана присела в реверансе. Ноги у нее ослабели, и она поспешно присела рядом с матерью. От радостного возбуждения, охватившего ее, она плохо сознавала, что происходит вокруг. В ее сознании вертелась, кружилась одна и та же мучительно приятная мысль: он еще вернется… к ней.

Ради нее.

Она вдруг поняла, что с ней творится что-то неладное. Нет, пока до беды было еще далеко, она ведь еще не потеряла головы из-за него, но как знать, в жизни всякое случается?! Нет, нет, с ее стороны было бы величайшей глупостью увлечься таким вертопрахом, как Генри Уэстон.