Глава 27

Явно чем-то взволнованная высокая женщина с внешностью кинозвезды торопливо спустилась по ступенькам лестницы денверской городской библиотеки. Ашер ждал ее в арендованной «тойоте-камри». Она села на пассажирское сиденье рядом с ним.

— Следующая остановка — студия моей приятельницы, — сказал он. — Не надо жалеть о нашем старом пикапе. Пришло время поменять привычки в отношении транспорта.

Он бросил на нее мимолетный взгляд и тут же сменил тон:

— Господи, что случилось?

— Я — Сара Уокер.

— Что?!

— Что слышал.

Ашер притормозил у обочины и, повернувшись, долго испытующе смотрел на нее. Потом молча кивнул и опять втиснул машину в общий поток.

— Ладно, рассказывай.

— Я не Лиз Сансборо. Она скорее всего в Париже вместе с Хищником. Я не знаю, зачем нужна Гордону и Бремнеру. Но мне ясно, что меня зовут Сара Уокер и что эти подонки проделали со мной какую-то страшную вещь.

— Значит, ты журналистка? И не работаешь на Лэнгли?

— Нет, никогда не работала. В основном я писала о знаменитостях — Джимми Стюарте, Мадонне, Хиллари Клинтон и других.

Она стала рассказывать о себе, о своей работе, как начинала свой путь в журналистике, работая репортером отдела информации бунтарской газеты «Санта-Барбара индепендент». Публикации о мире шоу-бизнеса принесли ей известность в журналах «Лос-Анджелес» и «Калифорния». Поэтому Тина Браун, редактировавшая в то время «Вэнити Фэйр», пригласила ее к себе. К тому времени у Сары, кроме энергичного слога, сложился свой стиль, и в конце концов она получила предложение перейти в «Ток», один из двух наиболее крупных журналов, публикующих в основном интервью с известными людьми. Сара стала лучшим интервьюером, а в прошлом году была назначена на должность специального корреспондента, о которой мечтала.

Она ни разу не была замужем и не имела детей. Время от времени у нее появлялись приятели, но лишь с одним из них она была по-настоящему близка. Ее отношения с мужчинами почему-то всегда оказывались непродолжительными. Мужчины обвиняли в этом ее и, возможно, были в чем-то правы. Герой ее единственного серьезного романа был очень привязан к ней и как-то сказал, что у нее беспокойная, мятежная душа. Так или иначе, Сара всегда ощущала необходимость держать чемоданы собранными — как в прямом, так и в переносном смысле.

Сара Джейн Уокер, второй ребенок в семье. Она, как и ее старший брат Майкл, была окружена заботой и любовью родителей. У брата была своя интересная жизнь, наполненная разнообразными увлечениями. Ее это устраивало.

Отец, Гамильтон Уокер, преподавал английский язык в одном из колледжей Санта-Барбары. Он вовремя успевал занимать импульсивные натуры своих детей интересными делами и увлечениями. Мать, Джейн Сансборо Уокер, была просто матерью и женой, любящей и заботливой.

Проблемы в семье Уокеров были связаны с различием в происхождении родителей. Об этом никогда не говорилось вслух. Но дети чувствовали что-то неладное. Это вызывало у них неуверенность и страхи.

Повзрослев, они узнали, что Гамильтон Уокер с четырех лет был отдан чужим людям, которые не всегда были добры к нему. В двух домах ему приходилось совсем худо: его морили голодом и избивали.

Однако, несмотря ни на что, он встал на ноги и кое-чего добился в жизни. Ко времени рождения Сары он был одним из самых уважаемых преподавателей в колледже. Гамильтон Уокер работал с большим интересом, поэтому был любим студентами и семьей.

Отец Джейн Уокер — Отто Сансборо — терпеть не мог Гамильтона, поскольку тому, как он говорил, «не хватало честолюбия». Для Отто это был едва ли не худший из пороков, поскольку все его собственные усилия были направлены на достижение успеха и власти. Он был одним из наиболее известных юристов Западного побережья и специализировался на имущественных спорах. Сара помнила, что ее деда наградили отнюдь не лестными прозвищами акулы и бандита. К этому времени ни деда, ни бабки в живых уже не было. Но у Сары была семья — родители и брат!

Сара вспомнила один из своих разговоров с Гордоном. Они находились в ее доме в Санта-Барбаре. Был июнь. Они только что познакомились. Где-то за неделю до этого он поселился неподалеку.

Теперь она знала: все то, что Гордон рассказал ей об их отношениях, было ложью. Они не жили вместе два года. Они вообще никогда не жили вместе. Только история, сочиненная им, и особые обстоятельства на какое-то время сблизили их.

Тогда, в июне, она предложила Гордону выпить чаю. Он почему-то настоял на том, чтобы она позволила ему самому заварить напиток. В то время, когда он открывал непочатую банку «Твайнингз», она распечатала конверт с письмом от родителей. На конверте был указан обратный адрес: Сьело-Транкило, Аризона.

Кухня наполнилась терпким запахом свежего чая.

— Знаешь, как повезло моим родителям? — сказала она Гордону. — Они выиграли потрясающий приз пенсионного фонда «ОМНИ-интернэшнл», продали свой дом в Санта-Барбаре, большую часть денег положили в банк, а меньшую потратили на покупку шикарного дома в Аризоне, в фешенебельном районе неподалеку от гольф-клуба, — такого дома, о каком многие всю жизнь только мечтают. Условия приза заключались в том, что они получали право купить дом за сумму, составляющую десять процентов от его реальной стоимости.

— Дом им нравится?

— Они от него в восторге, особенно мама. Знаешь, ее отец был очень влиятельным юристом из Беверли-Хиллз, и она выросла в богатой семье. Потом она вышла замуж за папу, а он был всего-навсего преподавателем в городском колледже, так что ее достаток был весьма и весьма средним, как у большинства людей. И вот теперь, через сорок лет, она снова на коне — живет в фешенебельном доме благодаря пенсионному призу.

— Да, она взяла реванш, — засмеялся Гордон.

— Верно. Причем Сьело-Транкило — единственное известное мне место, где среднегодовая температура и средний возраст жителей примерно одинаковы, — улыбнулась она.

Он снова рассмеялся, а она быстро проглядела остальную почту — счета, какие-то совершенно ненужные бумаги, приглашения на вечеринки для избранных в Санта-Барбаре и Лос-Анджелесе, ставшие уже привычными для нее. Среди всего этого бумажного хлама оказалась открытка от брата.

— Майкл — антрополог, — пояснила она. — На прошлой неделе он уехал на важные раскопки в Гималаях. Ему все это ужасно нравится. Все остальные участники экспедиции — итальянцы, так что ему в течение нескольких месяцев не придется мыться и говорить по-английски.

— Ясно. Я на такое ни за что бы не решился. Люблю принимать душ, а мой итальянский могли понимать только мои учителя итальянского в средней школе.

У Гордона были карие глаза, очень хорошо гармонировавшие по цвету с его густой, буйной шевелюрой, которая явно нуждалась в стрижке. Эта последняя деталь почему-то вызвала у нее прилив нежности.

— Кто еще у тебя есть из родственников? — спросил он.

— Ну, еще где-то в Англии живет моя двоюродная сестра. Я с ней ни разу не встречалась и ничего о ней не знаю.

Она имела в виду настоящую Лиз Сансборо.

В это время закипела вода. Гордон взял заварочный чайник, ошпарил его, насыпал чай, наполнил кипятком, прикрыл крышкой и накинул сверху специальный стеганый чехол.

— Вот теперь ты произвел на меня впечатление, — улыбнулась она. — Ты и в самом деле умеешь заваривать чай.

Гордон с самого начала произвел на нее впечатление. Как сотрудник ЦРУ, он умел вызывать доверие, четко действовал в любой ситуации и выведывал то, что ему было нужно.

— Я не знаю, что произошло потом, — заключила Сара, обращаясь к Флоресу.

Они ехали в студию художницы, зарабатывающей подделкой документов. За окнами машины вовсю сияло солнце.

— То есть я помню, как познакомилась с Гордоном, и это все. По-моему, как-то раз он пригласил меня пообедать, а вот что случилось потом…

Сара пожала плечами, стараясь что-то припомнить.

— Нет, не знаю, — сказала она сердито.

— Ничего, мы узнаем, — ответил Ашер, ободряющим жестом пожимая ее руку. — Узнаем, что произошло и почему и кто в этом виноват. А твоя пластическая операция?

— Это было еще до Гордона, я думаю, недель за шесть…

После операции лицо совершенно изменилось, но выглядела она не так, как ожидалось. Вот она стоит перед зеркалом в спальне, изучая свое отражение, перед ней совершенно незнакомая, очень красивая женщина. Опухоли уже почти совсем исчезли, и по идее она должна была выглядеть приблизительно так, как на эскизах, которые ей показывал хирург и которые она одобрила. Почему же результат оказался иным?

Она наклоняла голову то вправо, то влево. Нос получился не прямым и тонким, как предполагалось, а заметно выдавался вперед. Подбородок и скулы стали более массивными. Рот остался таким же — широким, пожалуй, даже слишком. Но с ним мало что можно было сделать. Вот разве что черная родинка, которую хирург сделал ей на верхней губе справа, — она была очень привлекательной.

Сара ожидала, что лицо ее будет просто приятным, но не таким бросающимся в глаза. Она выглядела как кинозвезда, как женщина, которая дает интервью, а не как журналистка, которая их берет. Уокер предпочитала последнее: казалось, что именно ты владеешь ситуацией. Если в течение тридцати лет женщина считает себя симпатичной, она невольно привыкает к этому. Стать более привлекательной — вполне разумная цель. Но иметь такую яркую внешность было опасно — Бог знает, к чему это могло привести.

Сара отошла от зеркала: зачем волновать себя возникающими вопросами? Ее ждала работа, и Уокер продолжила работу над статьей для журнала о своем лице до и после хирургического вмешательства. Для нее все сложилось удачно: бесплатная пластическая операция плюс гонорар от «Ток» за материал, да еще заплаченный вперед. Вот что значит быть ведущим журналистом престижного издания: самые разные люди, известные и добивающиеся известности, совали ей в карман номера своих телефонов.

Наконец Сара решила выбросить из головы все сомнения и взглянуть на вещи философски. Она не собиралась делать еще одну пластическую операцию. Новое лицо, подумала она, надо рассматривать не как бедствие, а как новые возможности. В самом деле, что плохого в том, что женщина красива?