– Пусть все идет как идет? Это что еще за идиотский совет? – Чарльз раздраженно воззрился на Фрэнсис, весьма недовольный тем, что она снова проявляет свой несговорчивый характер. – Моей безопасности ничто не угрожает. Сейчас мой долг защищать тебя, и я намерен выполнить его. Ты немедленно расскажешь мне все, что тебе известно про посыльного, и я обо всем позабочусь.

– Чарльз, ты же ничего не знаешь об этом! Умоляю тебя, не вмешивайся. Ты не должен так рисковать!

– Я не знаю, потому что ты отказываешься что-либо рассказывать мне, – выпалил он, заметив, как напряглась у нее спина, что означало готовность к сопротивлению. – Неужели ты не понимаешь, что обязанность мужчины – защищать женщину?

Уже произнося эти слова, он вспомнил свой разговор с настоятелем. Да, сейчас он имел дело с соколихой, а не с голубкой… Но, черт побери, он любым способом заставит ее все рассказать!

– Так вот почему ты выполнил мою просьбу, Чарльз Кавендиш? Ты просто хотел мне доказать, что я всего лишь слабая женщина? – закричала Фрэнсис; воительница в ней, как он и подозревал, брала верх. – Никогда не думала, что ты можешь быть таким бессердечным!

Прекрасно зная, что ничего подобного у него и в мыслях не было, Чарльз смотрел на ее соблазнительные груди, которые высоко вздымались от волнения. Он «выполнил ее просьбу» по одной-единственной причине – потому что испытывал бешеное желание овладеть ею. Но говорить ей об этом сейчас не имело смысла.

– Фрэнсис, прошу тебя, давай не будем ссориться, – мягко произнес он. – Расскажи мне все, и тебе же самой станет легче.

– Нет! – отрезала она и улеглась на солому спиной к нему, не произнося больше ни слова.

Черт бы ее побрал! Чарльзу захотелось схватить Фрэнсис за плечи и хорошенько потрясти.

– Это может оказаться вопросом жизни и смерти, – предупредил он ее. – Я настаиваю на том, чтобы ты рассказала мне все. Я не дам тебе покоя, пока ты не расскажешь.

– Ты только и умеешь, что угрожать. Я не скажу ни слова.

Она так и не повернулась к нему.

Чарльз скрипнул зубами. Совершенно ясно, что из нее ничего не вытянешь. Он тоже лег на свой соломенный матрас и хмуро уставился в стенку. Эта женщина вызывает в нем то вожделение, то ярость; смена чувств происходит так быстро, что он перестает владеть собой. Подумать только, она вынудила его предложить ей руку, а ведь он знаком с ней всего лишь четыре коротких дня!

«Господи, что же я делаю?!» – в панике подумал Чарльз. Он ведь поклялся после Инес не уступать ни одной женщине. Он поклялся никогда не жениться. У него все внутри перевернулось при мысли о том, что ему придется терпеть сумасбродство Фрэнсис до конца своих дней…

Хотя сознание Чарльза отчаянно сопротивлялось женитьбе, тело его решительно отказывалось подчиняться доводам рассудка. Вожделение моментально вспыхивало в нем, когда он мысленно представлял себе, как она будет выглядеть в их брачную ночь. Он сорвет с нее свадебный наряд и не спеша овладеет ею – в собственной спальне, на белоснежных простынях… Сознание того, что он сможет наконец удовлетворить свою ненасытную жажду, укрепило его решимость.

Он женится на ней во что бы то ни стало – пусть даже будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь!

Дьявол ее возьми, эта женщина способна свести с ума любого мужчину…

Фрэнсис проснулась от голода и жажды. Вода монотонно плескалась о борт баржи, часы на городской башне пробили половину пятого.

Потянувшись, она обернулась и обнаружила, что Чарльз не спит. Он лежал на своем матрасе, опершись на локоть, и пристально смотрел на нее. Она съежилась под его взглядом, который выражал страстное желание обладать ею. Это выражение она заметила в первый же момент их встречи. Так, значит, после того, как это желание было удовлетворено, его интерес к ней не угас?

Эта мысль наполнила ее ликованием. Ей страшно захотелось снова расстегнуть его рубашку, прижаться губами к его обнаженной груди…

Фрэнсис потрясла головой, поспешно отгоняя безумные мысли. Если она поддастся соблазну, это будет означать его окончательную победу над ней.

– Я сейчас вот о чем подумала, – пробормотала она, решив, что говорить следует о чем-нибудь абсолютно безопасном. – С тех пор, как ты приехал за мной во Францию, ты ни разу никуда не опаздывал.

Чарльз сердито взглянул на нее.

– Я опаздываю, только когда вожусь со своими птицами.

– А почему ты не взял с собой одну из них? – спросила Фрэнсис, удивившись про себя, что не заметила эту странность раньше – ведь сокольничий никогда не появляется без птицы на руке.

– Я бы взял, но Арктурус сломал себе лапку.

– Ты оставил птицу со сломанной лапкой из-за меня?!

Холодное выражение лица Чарльза и стальные нотки в голосе дали ей понять, что к тому же это его любимая птица. Ей хотелось заплакать от жалости к бедной птице, оставленной так далеко, и к ее хозяину, который так умело скрывал свое горе.

– Пусть это тебя не беспокоит, – сказал он, заметив, как она огорчилась. – Мой сокол в хороших руках. Арктурус так же привязан к мастеру Дикону, как и ко мне. Ну, почти так же…

Это «почти» было весьма красноречивым, и Фрэнсис захотелось как-то утешить его.

– Знаешь, что я придумала? – серьезно сказала она. – Давай спарим Ориану с твоим соколом. Конечно, после того, как он выздоровеет и когда начнется сезон вязки. Ты хотел бы получить нового птенца и растить его?

– Я-то, возможно, захочу. Вопрос в том, захотят ли они. Нельзя же спаривать их по твоему усмотрению.

– Вот увидишь, они друг другу понравятся. Я почему-то в этом не сомневаюсь. – Фрэнсис вздохнула, огорчившись, что удачная тема исчерпана. Нужно было придумать что-то еще. – Интересно, каково это – расти среди стольких братьев и сестер? Я видела твой дом в Уэст-Лалуорте несколько раз, когда ездила за покупками с мамой. Он огромный, правда ведь? Мама говорила, что у тебя шесть братьев и сестер. Это, наверное, замечательно! Всегда было с кем поиграть…

Чарльз почувствовал тоскливую нотку в ее голосе и нахмурился. Неужели она и в детстве была одинокой? Что за загадочный рок довлеет над этой женщиной?

– Ну, положим, мое детство по большей части напоминало сумасшедший дом, – сказал он, стараясь вспомнить что-нибудь забавное, чтобы развеселить ее. – Однажды мы с Мэттью обрядили поросенка в чепец и кофту Люсины и усадили его на ее стул. Поставили перед ним миску с овсяной кашей, между копытцами засунули ложку. Испугали повариху до полусмерти. Она после этого несколько недель клялась, что Люсину волшебники превратили в поросенка, хотя при этом видела, что с сестренкой все в порядке.

Чарльз погладил непослушные волосы Фрэнсис и подумал, что она тоже волшебница, наделенная даром превращений. Он, во всяком случае в ее присутствии, превращается в идиота, абсолютно не способного владеть собой… Вот и сейчас ему хочется расстегнуть ее кофточку, снять корсаж и зарыться лицом между мягкими обнаженными грудями… Большим усилием воли он заставил себя вслушаться в ее слова.

– А вот я никогда не шалила, – с сожалением говорила Фрэнсис. – Рядом со мной всегда находились няньки – хотя я больше любила быть с мамой. Ей нравилось вышивать необыкновенные узоры шелком разных цветов – синим, пурпурным, зеленым, – и она рассказывала мне всевозможные истории. А я смотрела, как мелькает ее иголка, создавая волшебные картинки, и мечтала иметь брата или сестру. Пусть даже старше меня.

Чарльз состроил гримасу.

– Уверяю тебя, в этом нет ничего хорошего. Старшие братья и сестры командовали нами так, словно были вторыми родителями. Я дружил с Мэттью и Люсиной – они мне ближе по возрасту. – Он вспомнил, как они играли в шары и в карты, как бегали по парку, и снова пожалел Фрэнсис, которая росла совершенно одна в имении Морли. – Ты очень редко приезжала в Уэст-Лалуорт. Почему?

– У нас в Морли все было. А если чего-то не оказывалось, то нам привозили. Нет, ты не подумай, что у меня было несчастное детство. Напротив, мы очень приятно проводили время. Родители любили меня. Отец помог мне поймать первую соколиху и воспитать ее. Мне тогда исполнилось семь лет, и он начал брать меня с собой на охоту. Он всегда хотел иметь сына и меня воспитывал как мальчишку. Однажды я нашла гнездо соколов в лесу поблизости от болота…

Чарльз обратил внимание на то, что она не упомянула, у какого именно болота, хотя скорее всего это было то самое болото, где они впервые встретились.

– Гнездо было высоко?

– Довольно высоко. Мне пришлось вскарабкаться по дереву.

Она прислонилась к обшивке баржи, ее волосы щекотали ему щеку. Он легко представил себе, как она перелезает с ветки на ветку: черная юбка заткнута за пояс, ноги босые… – А как ты нашла свою Ориану?

– Ориану я нашла в лесу под Парижем и тоже полезла к гнезду. Мне тогда было восемнадцать.

Чарльз быстро сосчитал в уме.

– Значит, Ориане уже четыре года? Неудивительно, что вы так любите друг друга. А сколько тебе было лет, когда умерла твоя мама?

В глазах Фрэнсис промелькнула скорбь, и он пожалел, что задает бестактные вопросы.

– Девять. Ты, наверное, слышал, моя мама умерла от оспы. Мне не разрешали входить в ее комнату, я только смотрела, как врач, папа и горничные в расстройстве бегали взад и вперед. Я знала, что она умирает, и однажды ночью проскользнула к ней. Отец спал в кресле у кровати; я легла рядом с мамой и обняла ее. Она была еще в сознании. Я целовала ее и плакала, а она успокаивала меня и попрощалась со мной, хотя ей уже трудно было говорить. Я не могу объяснить, как это получилось, что умирающая успокаивала живую. Но у нее было такое любящее сердце…

Фрэнсис опустила голову. Сейчас она была удивительно похожа на плакучую иву над болотом в имении Морли.

– Странно, что ты не заразилась оспой, – заметил Чарльз.

– Я заразилась, – сердито сказала она. – Я хотела заразиться, потому что мама болела оспой. Я считала, что должна разделить с ней все.

Чарльз вздрогнул, представив себе ребенка, который верит, что должен разделять болезнь с теми, кого обожает. Какой же преданной она была уже тогда! Он приподнял указательным пальцем подбородок Фрэнсис и внимательно вгляделся в ее лицо. Только сейчас он обратил внимание на то, какой у нее высокий благородный лоб, какие умные глаза.

– Жаль, что я не знал тебя тогда…

– Боюсь, что мы бы возненавидели друг друга с первого взгляда. Кстати, ведь так и произошло, когда мы встретились на болоте.

Это не было правдой, но Чарльз не хотел поправлять ее, да и вообще вспоминать о той первой их встрече. Он предпочитал, чтобы она никогда не узнала, какое острое сексуальное возбуждение вызвала в нем в тот день, несмотря на свой нежный возраст.

– У тебя тут шрам. – Он коснулся пальцем ее щеки. – Это от оспы?

– Да. И еще здесь.

Она показала на еле заметную отметину у основания брови. Чарльз наклонился и поцеловал шрам.

– А больше нигде нет? Может быть, здесь, пониже?

Он отодвинул воротник ее блузки, но Фрэнсис, нахмурившись, отбросила его руку.

– Прекрати! Ну почему все мужчины хотят только одного?! – Еще не успев договорить эти обидные слова, она уже пожалела о них и виновато дотронулась до его руки. – Прости меня, это вырвалось по ошибке.

Чарльз не обиделся: он прекрасно понимал, почему вырвались эти слова, – прежние убеждения не умирают так скоро. Но в этот момент он ненавидел Антуана как никогда раньше.

– Фрэнсис, – прошептал он, – надеюсь, ты помнишь, что я предложил тебе стать моей женой. И я никому не позволю поступить с тобой так, как поступил Антуан.

– Можешь не беспокоиться, я сама не позволю этого никому, включая тебя. – В ее голосе чувствовалась горечь. – И проклинаю свой глупый язык за то, что рассказала тебе о нем.

– Напрасно. Мне нужно было знать это.

– Я не хотела, чтобы ты знал! Достаточно того, что тогда об этом узнали все вокруг!

Фрэнсис вздрогнула, и Чарльз понял, что она готова заплакать. Чего бы он только не отдал, чтобы изгнать прошлое из ее памяти!

– Ты напрасно так переживаешь из-за этого, – сказал он, крепко прижимая ее к себе. – Французы не так строги в вопросах морали. К тому же он ведь обещал на тебе жениться, так что не твоя вина…

– Ты ничего не понял! – Фрэнсис отодвинулась от него и положила свою кожаную сумку себе на колени. – Ты думаешь, я переживаю из-за того, что потеряла невинность? – Злость закипала в ней, и она почти выкрикнула: – Я любила его и поверила, что он тоже любит меня! – Ее лицо исказилось от этого воспоминания. С величайшим трудом она заставила себя успокоиться и посмотреть Чарльзу в глаза. – Понимаешь, я никогда не сомневалась в нем. И даже когда он не приехал в церковь, я была так ослеплена собственными чувствами, что решила: наверное, какие-то срочные дела задержали его. Я отказывалась думать о нем дурно и защищала его перед всеми. Я не могла себе представить, что он лгал всем нам, включая священника! Но потом мой дядя нашел его и все выяснил. Оказалось, что Антуан уехал из Парижа в свои поместья на юге, о которых я ничего не знала. Не знала я ничего и о том, что он женат…

Чарльз подавил гневное восклицание. Больше всего на свете он хотел сейчас выследить и проткнуть шпагой этого негодяя. Но месть и убийство не могли помочь Фрэнсис, а вот утешить ее можно было попытаться.

– Выброси его из головы, дорогая, и начнем все заново. Я очень рад, что ты начала рассказывать о своей жизни. Мне бы хотелось, чтобы между нами не было никаких тайн.

Он пристально всмотрелся в ее лицо, словно стараясь понять, что еще она скрывает, и Фрэнсис, не выдержав его взгляда, отвела глаза.

– Я просто хотела, чтобы ты знал, почему я отказываюсь выходить за тебя замуж, – пробормотала она. Чарльзу давно уже хотелось ее как следует встряхнуть, и наконец он выполнил это намерение.

– Черт побери, Фрэнсис, ты не откажешь мне! Мы поженимся, как только доберемся до Англии! Будь я проклят, если позволю тебе отмахнуться от моего предложения как от чего-то несерьезного!

– Но почему ты хочешь жениться на мне? – в отчаянии воскликнула Фрэнсис. – В Англии наверняка по крайней мере дюжина красоток вздыхает сейчас по тебе. А я… Я старая, ожесточенная женщина, которую сломала жизнь!

– Ты – старая и ожесточенная?! – Чарльз не мог удержаться от смеха. – Это все глупости, Фрэнк. Ты вовсе не ожесточена. Вспомни хотя бы о том, как ты заботишься о Луи и Пьере.

Улыбка осветила ее лицо, как луч солнца после сильного дождя.

– Они же дети. Вполне естественно, что я испытываю к ним нежность. Но…

– Дети? – Он саркастически фыркнул. – Да эти двое уже в момент своего рождения были стариками. И то, что ты думаешь иначе, только подтверждает мою убежденность.

– Мне очень жаль, но ты заблуждаешься. – Когда они в чем-то не соглашались, она принимала позу, которую он ненавидел. – И вот что я хочу тебе сказать. Большинство мужчин хотят, чтобы жены их обожали, даже если сами они вовсе не разделяют этих чувств. А я никогда не смогу обожать мужчину.

Чарльз нахмурился. Почему, интересно, она не может обожать его, если обожает этих двух замарашек? Он почувствовал уже знакомый укол ревности.

– Ладно, не обожай меня. Просто стань моей женой.

Фрэнсис тяжело вздохнула.

– Все-таки ты страшный упрямец, Чарльз. Но ты забыл о самом главном. В полдень меня будут искать люди из французского магистрата или испанцы. После того, что случится сегодня, я не смогу быть ничьей женой, так что наш спор имеет чисто риторический характер. Я благодарна тебе за то, что ты был так добр и сделал мне предложение. По правде говоря, я даже представить себе не могла, что ты окажешься таким добрым, но я…

– Замолчи! Ты уже второй раз говоришь это. А между тем я совсем не добрый.

Чарльз действительно вовсе не считал доброту своей добродетелью. Он ценил в себе смелость, силу, умение обращаться с женщинами. Наконец, он был хорошим сокольничим. Но доброта?..

– Нет, ты в самом деле добрый человек. – Фрэнсис придвинулась поближе к нему и взяла обе его руки в свои. – Во всяком случае, ко мне ты был добр. Так что позволь мне так думать в мои последние часы.

Чарльз посмотрел ей в глаза – и утонул в них. Неожиданно его пронзило острое ощущение того, что он переступил через какой-то барьер. Окружающий мир померк. Он словно низвергся в черную пучину, вспышки света возникали вокруг него подобно звездам, а потом… его сознание прояснилось и возник некий образ.

Он чувствовал себя дикой птицей, попавшей в силок… или Фрэнсис была этой птицей? Чарльз не мог сейчас отделить себя от нее. Все, что он мог, это сражаться с силком. Он рвал его клювом и когтями, пытаясь вырваться на свободу, но добился только того, что окончательно запутался. Он испытывал страх, гнев и безнадежность, которые сводили на нет его сопротивление, но все-таки сражался изо всех сил, пока…

…Неожиданно путы упали, могучая птица расправила крылья и рванулась в полет. Чарльз смотрел на нее со стороны, но в то же время сам был этой птицей. И Фрэнсис тоже была здесь, он не мог отделить себя от нее. Чарльз наслаждался свободным полетом, земля внизу исчезла из вида, ее мелкие треволнения отошли куда-то. Он господствовал в небе, он был триумфатором, восторг трепетал в его венах…

Почувствовав, что не может больше выдержать, Чарльз величайшим усилием воли порвал душевную связь с Фрэнсис и обрел себя. Он сидел, моргая, в полумраке баржи, потрясенный, не в состоянии воспринять то, что только что пережил. Все эти годы после разрыва с Инес он оставался в своих мыслях и чувствах одиноким. Он привык к этому, и сама мысль о полном эмоциональном слиянии с кем-то вызывала у него холодный пот.

– Пожалуй, я спрошу у хозяина баржи, не может ли он предложить нам что-нибудь поесть. – Чарльз поднялся на ноги, испытывая потребность бежать, установить какое-то расстояние между собой и этой женщиной, которая вызвала в нем такое смятение чувств. – Ты должна отдохнуть.

Он заметил, как тень легла на лицо Фрэнсис, и понял, что она обо всем догадалась. Он ненавидел себя за то, что причинил ей боль, но ничего не мог с собой поделать.

– Ты все время советуешь мне отдыхать, – сказала она, стараясь не смотреть на него; ее голос был лишен всяких эмоций.

– Но ты действительно нуждаешься в отдыхе. – Его самого раздражал собственный покровительственный тон. – Ты потом ощутишь это, когда настанет полдень и мы встретим твоего посланца. Кстати, где мы встретимся с ним? Мне в связи с этим нужно кое-что продумать.

– Мой дядя обычно встречался с ней около монастыря кармелиток рядом с площадью Мобер.

– С ней? – Чарльз замер от изумления. – Так посыльный – женщина?

Фрэнсис даже не удостоила его взглядом.

– Я ведь говорила тебе, что мой дядя получает сведения от шлюхи.

Чарльз промолчал, обдумывая эту тревожную новость. Он был рад, что Фрэнсис наконец поделилась с ним своими планами, но услышанное не укладывалось в его мозгу. Женщина будет передавать секретные сведения другой женщине посреди открытой площади?! Теперь, когда сэр Хэмфри знает, что они в Париже, он не оставит Фрэнсис в покое. Возможно, он даже знает, что ее дядя ожидал посланца. В таком случае их легко будет выследить. Кроме того, существовало еще одно обстоятельство, которое тревожило его.

– Город слишком спокоен, – заметил Чарльз. – Обычно в такое время люди уже просыпаются и выходят на улицу, а сейчас не видно ни души. Я хочу выглянуть и выяснить, в чем дело.

Фрэнсис села и напряженно выпрямилась.

– Я думаю, что будет сражение.

– Между герцогом Гизом и королем?

– Да, и испанцами, которые поддерживают Гиза. Они хотят возвести его на французский трон, а потом управлять им по своему усмотрению. – Ее голос звенел от гнева, и Чарльз был рад, что она переключилась на другой объект. – Испанцы повсюду – в Париже и по всей стране. Вот почему весть о том, что ты взорвал постоялый двор, немедленно пришла сюда. Им мало того, что они жаждут вторгнуться в Англию. Они хотят подчинить себе всю Европу!

Чарльз почувствовал, как отягчают ее душу секретные сведения, которыми она располагает. А ведь через несколько часов она еще должна получить новую информацию. Минуту назад Фрэнсис открылась ему, поделилась своими чувствами. Теперь же она вернулась в свое обычное состояние, сдержанное и собранное. Ее настроение не располагало к расспросам, однако Чарльз хотел узнать больше.

– Я не представлял себе, до какой степени наши беды связаны с вторжением в Англию, – сказал он, стараясь тоже быть сдержанным.

– Это совершенно естественно, – нахмурилась Фрэнсис. – Особенно если учесть, что сэр Хэмфри служит испанцам. Мне не хочется думать о том, сколь многое дядя Эдвард успел рассказать ему.

В мозгу у Чарльза вспыхнул сигнал тревоги.

– А что еще он мог рассказать?

Фрэнсис подтянула колени к груди, обняла их руками и ничего не ответила. Его взгляд упал на кожаную сумку, которая лежала рядом с ней, и у него возникло новое подозрение.

– Фрэнсис, – спросил Чарльз, удивляясь, как мог он раньше быть таким слепым, – что у тебя в сумке?

Она подняла голову.

– Ничего особенного. Привязь Орианы и ее клобучок, баночка с мазью…

– Тогда почему же ты ни на минуту не расстаешься с нею? Ведь Орианы сейчас нет с нами.

Фрэнсис пожала плечами и хмуро взглянула на него.

– Эта сумка – подарок моего отца, и я ее люблю. Ты собираешься добыть нам что-нибудь поесть или нет?

Чарльз выругался про себя. Эта женщина кого угодно способна довести до отчаяния. Она, как обычно, ушла от ответа!

– Что еще в твоей сумке? – требовательно спросил он.

– А почему ты думаешь, что там есть еще что-то?

– Да потому, черт возьми, что ты вечно таишь от меня секреты!

– А ты вечно стараешься выведать их с тактом грабителя, который разбивает замок с помощью топора! – сказала она неприязненно, обращаясь к борту баржи.

Чарльз отвернулся и не стал отвечать ей. Пусть себе думает, что он человек бестактный, его это не волнует. Все равно она теперь знает его слабые места, а меняться он не собирается.

Он подошел к люку и высунул голову, высматривая хозяина баржи. В предрассветном небе еще мерцало несколько звезд, и он глядел на них, испытывая смешанные чувства. Подумать только, в какой-то момент он решил, что может исправить свою жизнь, обладая этой женщиной! Ему хотелось крикнуть себе: «Простофиля! Безмозглый дурак, вообразивший, что может управлять обстоятельствами!»

А ведь, если бы он не послушался Джонатана, остался в Англии, всего этого не было бы. Он мирно спал бы в Дорсете на своей пуховой постели, а Арктурус сидел бы на жердочке около него. Но мысль о постели – любой постели, неважно где – заставляла его видеть рядом Фрэнсис и снова будила в нем вожделение.

Тактичность, будь она проклята! Если бы он действительно был бестактен, он рассказал бы ей то, что ему известно об имении Морли. Это имение было продано и больше не принадлежало ей, как она предполагала. Однако, желая пощадить ее чувства, он не сказал ни слова. Он держал свой рот на замке, чтобы не огорчать ее без крайней необходимости.

Чарльз бормотал себе под нос, проклиная несправедливость такого обвинения. Если бы он был лишен такта, он потребовал бы, чтобы она снова легла с ним! Он мог овладеть ею еще раз, потому что вожделение, которое сжигало его тогда, сжигает и теперь. Однако он берег ее, заботился о ней, а она обвинила его в бестактности!

Чарльз раздобыл у хозяина баржи хлеб и молоко, не переставая проклинать судьбу, которая обрекает его на подчинение женщине – сначала в фургоне, потом в монастыре, теперь на этой проклятой барже, пропахшей гнилой рыбой. И самое досадное – их стычки ни на йоту не уменьшали его вожделения. Напротив, он жаждал ее все больше.

Чарльз снова вспомнил, как испытал чувство полного эмоционального слияния с нею, – и снова испугался. Он не любил думать о чувствах, особенно в том аспекте, который обожают обсуждать женщины. Он испытал все это с Инес и знал, к чему это ведет. Удивительная вещь, именуемая любовью, разрушила его разум и погубила его лучшего друга.

Что касается эмоций, тут лучше держаться на некотором расстоянии друг от друга. Фрэнсис должна бы понимать это после ее печального опыта с Антуаном. Ну ничего, он ей все спокойно объяснит, и она согласится с ним. Их брак будет построен на разумных условиях. Он обеспечит ей безопасность, а она будет удовлетворять его физические потребности. Главное, чтобы Фрэнсис никогда больше не вызывала в нем бурю чувств, как она делала это до сих пор, заставляя его терять голову, утрачивать собственную личность. Если она примет его условия, они смогут вести удобную жизнь рядом друг с другом. Это будет прекрасная сделка…

Только вот непонятно, что делать с невозможным, импульсивным характером Фрэнсис, с тем волшебством, которое, как она уверяла, он пробудил в ней. Как все это можно совместить?

Пропади все пропадом! Чарльз сердито затряс головой, чтобы отогнать эти мысли. Сейчас ему предстоит куда более серьезное дело: через считанные часы испанцы и сэр Хэмфри возобновят погоню за Фрэнсис, и он должен будет защищать ее.

Впервые Чарльз осознал мудрость своего брата, который послал его с этим поручением. Допуская, что могут возникнуть трудности, Джонатан подобрал человека сильного, способного активно действовать.

Но Джонатан не предполагал, что на улицах Парижа вот-вот вспыхнет война между соперничающими силами и они окажутся в ее гуще. Если их не убьют, они должны будут передать все полученные сведения в Англию, королеве Елизавете. А если убьют?..

«Нет, этого нельзя допустить, – подумал Чарльз. – Ведь испанское вторжение в Англию неизбежно – это чувствуется в воздухе столь же явственно, как гнилой ветер, дующий с Сены».