— ЗАТКНИСЬ!

Крю кувыркается в воздухе и издаёт пукающий звук.

— Разве это не гениальная идея, девочка? Так как Эдди влюблён в тебя, похоже — это единственный способ отвлечь его внимание на Эллу.

Но я не хочу, чтобы он влюблялся в Эллу.

— Разве это не станет обманом?

Гоблин фыркает.

— А как иначе он согласится жениться на "Золушке"?

— Я сделаю всё возможное, кроме использования любовного зелья, — в отчаянии отвечаю я. — Даже если мне нельзя остаться с Эдвардом, он ещё и мой друг. Я не могу так с ним поступить.

— Конечно, но так ты скорее вернёшься к своей семье. Немного хитрых манипуляций не повредит.

Да, я знаю, что моральные принципы, прежде всего. И всё же, даже если мне удастся заставить себя воспользоваться этим заклятием фейри, то, как мне убедить их дать его мне? Не говоря уже о том, что я до сих пор не знаю, как мне попасть в Руби Ред.

Когда Бьянка возвращается с пикника, леди Бредшоу торжественно входит в гостиную с таким видом, словно выиграла приз в лотерее.

— Девочки! — кричит она, размахивая большим белым конвертом с овальной красной печатью. — Наконец-то король и королева решили устроить бал! — "Радушно приглашаем вас посетить бал, который даёт Его королевское Высочество Эдвард". — Бьянка, дорогая, мы должны завтра же утром отправиться за покупками. Тебе нужно новое платье, туфли, перчатки, всё! Нам необходимо сделать всё возможное, чтобы ты смогла привлечь взгляд Его Высочества.

Она говорит так, словно я невидимка.

— А в приглашении сказано, что на этом балу принц выберет себе невесту?

— Глупое дитя! — леди Бредшоу презрительно смотрит на меня. — Разумеется, они не будут писать ничего подобного в приглашении, но мы все знаем цель этого бала. На днях леди Менсфилд сказала мне, что король и королева имели личный разговор с принцем. Эдвард согласился на бал при условии, что они одобрят его выбор.

— Было бы ужасно неловко, если бы в приглашении упоминалось о том, что принц ищет себе жену, — говорит Бьянка, бросая на меня точно такой же презрительный взгляд.

Ну да, это похоже на Эдварда. Это как разместить объявление на «Match.com», вот только он в этом не нуждается. Интересно, почему в оригинале сказки принц позволяет своему посланнику объявить всему королевству, что ему нужна жена. Неужели королевская особа была в таком отчаянии.

— Потанцуй со мной, Кэт, — говорил он в тот раз, и в его глазах было столько надежды. Я глотаю кофе и морщусь от горького вкуса; кажется, сегодня даже он сбежал у повара.

Леди Бредшоу кашляет.

— Это всё неважно. Мы должны подготовить твой гардероб к этому балу как можно скорее. Я продам семейные драгоценности. Если ты станешь королевой, у тебя должно быть самое лучшее платье и карета во всей стране. О, и у тебя тоже, Катриона, — произносит она так, словно только что вспоминает о моём существовании. — Не забывай пока о герцоге Генри. Хотя герцогиня попыталась представить ему нескольких леди, пока он не согласился пригласить на чай во второй раз хотя бы одну из них.

Моё нежелание видимо явно читается у меня на лице, потому что она складывает руки и говорит.

— Я устала от того, что ты вечно сидишь в углу, Катриона. Имей в виду, что твой первейший долг — выбрать подходящего мужа. Хотя ты меркнешь в сравнении с твоей сестрой, и даже если не встанешь у неё на пути, на балу всё равно есть шанс, что кто-то тебя заметит. На данный момент меня больше беспокоит то, что твоё поведение отпугивает больше, чем твой внешний вид.

Вот таким образом, следующим же днём меня потащили на Хай Стрит. Когда Бьянка входит в магазин одежды, все портнихи сразу же устремляют на неё взгляд. Наверное, дело в бале и перспективе стать королевой — она кажется даже более прекрасной, чем когда я видела её в первый раз. Её глаза сияют как драгоценные камни, фигура тоненькая, хотя и с изгибами во всех нужных местах, её движения грациозные и уверенные, как у королевы.

Я скучаю, чуть ли не до слез, пока портнихи вьются вокруг Бьянки, восхищаясь её лицом, волосами и фигурой.

— Платье для бала, мадам? О, безусловно, оно будет выделяться среди всех!

Когда приходит моя очередь, их энтузиазм становится более умеренным. И так как я тоже не испытываю рвения, процесс идёт быстрее.

— Ой! — вскрикиваю я, когда портниха стягивает сантиметром мою грудь. — Я не смогу дышать, если платье будет таким узким!

— Тогда тебе придётся целый месяц просидеть на хлебе и воде, — ледяным тоном говорит леди Бредшоу. — Серьезно, Катриона, сколько раз тебе говорить не прикасаться к десерту? Мне придётся переговорить с Мартой, когда мы вернёмся.

— Но я не смогу танцевать, если не смогу дышать, — говорю я.

— Ты справишься. Если у всех остальных получается похудеть, не вижу причин, чтобы ты тоже не смогла.

Кажется, проходит вечность, когда мы, наконец, заканчиваем. Бьянка заявляет, что ей нужны новые туфли, я же отказываюсь.

— Мне не нужны никакие туфли на каблуках, — говорю я. — Если я буду танцевать полуголодная, то совершенно точно споткнусь и упаду.

— Не говори со мной таким тоном! — сердито смотрит на меня леди Бредшоу. — Хорошо. По крайней мере, так меньше людей увидят твои ноги. Бьянка, дорогая, пошли. Нам лучше взять полоску этой ткани, чтобы убедиться, что туфли будут совпадать с цветом.

Пока они устраивают охоту на туфли, я бесцельно брожу по улице, размышляя над тем, сколько придётся колдовать Крю, чтобы помочь мне оказаться в Руби Ред. С другой стороны, если бы у него было много сил, то у меня с самого начала было бы намного меньше проблем.

Я делаю длинный, театральный вдох и сворачиваю за угол. Моих ушей достигают диссонирующие звуки — крики и вопли. Передо мной растягивается длинная узкая улица, переполненная людьми. Судя по аккуратной, но элегантной одежде, здесь в основном представители среднего класса.

— Мисс? — юноша с бледным лицом протягивает мне жёлтый памфлет с текстом, напечатанным полужирным шрифтом. — Не хотите ли взглянуть на нашу кампанию?

Я беру листок и чуть его не роняю. Заголовок гласит: "Проклятие фабричной системы". Мой отчёт, дополненный двенадцатью интервью, занимает всю первую страницу и следующую. Некоторые места отредактированы, я допустила несколько грамматических и орфографических ошибок, но все ужасны подробности остались нетронутыми.

— Сейчас всё дело в заголовках, — говорит мне молодой человек. — Не думаю, что вы читали рассказ об ужасной судьбе детей, работающих на фабриках?

Разумеется, читала, потому что сама написала её. Я поискала своё имя, но его не указали вместе с отчётом. Были лишь фразы вроде "Исследователь побывал на фабрике и провел серию интервью...", они были в самом первом абзаце.

В конце улицы люди плотной группой собрались у платформы. Несколько человек, стоявших на сцене, выглядят знакомо — мужчина разворачивается, и его конский хвост напоминает мне о Годфри. Вообще-то это и есть Годфри!

— Мы собрались здесь, — громко говорит Годфри, — чтобы заявить, что больше не должна проливаться ничья кровь! Мы здесь, чтобы протестовать против того, чтобы убийцам наших детей и дальше позволяли продолжать их убивать!

В толпе раздаются одобрительные крики.

— Хорошо сказано!

— Больше никаких убийств!

Годфри продолжает.

— Вы все читали отчёт с правдивыми свидетельствами того, что наши дети страдают. Скажите мне, хотите ли вы, чтобы будущее нашего королевства вырвалось из этой дыры? Чтобы дети даже не имели возможности дожить до старости?

— НЕТ! — кричат в толпе, некоторые добавляют к выкрикам поднятые в воздух кулаки.

— Вы соглашаетесь с тем, что это убийство, заставлять детей работать больше двенадцати часов в день?

— ДА!

— Вы соглашаетесь с необходимостью принятия закона, чтобы предотвратить новые травмы и новые смерти?

— ДА!

Другой мужчина, стоящий рядом с Годфри, чьё лицо мне знакомо по магазину мистера Уэллсли, начинает раздавать стопки листков.

— Тогда я говорю вам, — кричит Годфри, — подпишите эту петицию, чтобы мы могли показать нашу ярость парламенту! Пусть наши голоса услышат! Пусть жестокость прекратится!

Мои глаза наполняются слезами. Когда я писала отчет, то всего лишь хотела сделать всё возможное, чтобы помочь. Но даже тогда я не ожидала, что толчок будет таким сильным.

Пока по толпе распространяют карандаши и петиции, среди шума прорезается ещё один голос.

— Прошу прощения, сэр, — мужчина, одетый в безукоризненный чёрный костюм, пробирается к сцене. — Я ставлю вопрос о правдивости этого отчета.

Годфри осматривает его, сужая глаза.

— Что вы сказали?

— Раз уж вы просите, — продолжает мужчина. — Как вы можете доказать, что всё написанное в этом отчёте правда? Во-первых, у всех детей придуманные имена.

— Это для того, чтобы защитить их, — рычит Годфри. — Предосторожность никогда не помешает.

— Тогда, что насчёт автора? — мужчина машет пальцем. — Он что, трус, который пишет провокационные материалы, но боится указать своё имя? Если положение и правда такое ужасное, как вы говорите, то как автор смог посетить фабрику и опросить так много детей за одно утро, когда предполагается, что они должны работать, и что у них есть надзиратель?

— Вы хотите сказать, что здесь сплошная ложь? — лицо Годфри перекашивает от ярости.

— Я не хочу сказать именно это, сэр, — хотя выражение его лица самодовольное. — Я лишь имею в виду, что отчёт кажется преувеличением, и что поставленные вопросы, если можно так выразиться, сформулированы так, чтобы вызвать симпатию к детям.

Годфри зол. Он хватает мужчину за воротник и рычит.

— Преувеличение, говоришь? Почему бы нам не пойти на фабрику и не увидеть все лично?

— Нет! — кричю я. Если Годфри ударит его, это плохо повлияет на поддержку петиции. — Не бей его, Годфри! — затем, когда все головы поворачиваются ко мне, я делаю глубокий вдох. — Сэр, могу вас заверить, что всё написанное здесь — правда. Потому что отчёт писала я.

Тишина. Юноша с бледным лицом возле меня роняет пачку памфлетов, которые он раздавал. В толпе раздаётся бормотание, кто-то даже смеётся.

— Молодая леди берёт интервью?

— Она что, выжила из ума?

Я пробираюсь через толпу, пока не достигаю платформы. Это, скорее всего, глупый поступок, но нельзя упускать такой шанс. Я не могу позволить, чтобы в толпе разрослись семена сомнения как раз тогда, когда люди пожелали подписать петицию.

— Маленький мальчик, которого я знала, умер, работая на фабрике Эндрю МакВина. Половина его головы и плечо были раздроблены машиной, когда он собирал под ней хлопок, — говорю я. Кто-то из женщин потрясённо выдохнул. — Его мать только что выздоровела после тяжелой болезни, и у них было много счетов за лекарства, но не существует никаких компенсаций. Она даже не смогла позволить себе организовать похороны. — Новые вздохи толпы. Мужчина в чёрном костюме, кажется, хочет что-то сказать, но я смотрю на него.

— Поэтому я хотела что-нибудь сделать. Я могла просто оплатить похороны, но знаю, что это лишь временное решение. Я не хочу, чтобы дети и дальше страдали. Поэтому решила, что лучше всего открыть людям глаза, — моё сердце яростно бьётся, горло болит, но я заставляю себя говорить дальше. — Я отправилась на фабрику и вырубила надзирателя мистера Толивера своим зонтиком.

Кто-то фыркает. Хотя на лицах читается симпатия, кое-кто поднимает брови. Они не верят в то, что я способна пересилить взрослого мужчину. Но не могу же я рассказывать им о Крю.

Я говорю громче, пытаясь придать голосу больше уверенности и силы.

— Разумеется, мне это удалось не с первой же попытки. Пришлось ударить его три раза, и он свалился в грязь.

Появляются улыбки, и я воодушевлённо продолжаю.

— Затем я сказала детям отключить машины, чтобы мы смогли поговорить без их шума. Они были испуганы, но хотели получить отдых от работы. Старшие смогли говорить, но большинство из них просто заснули. Это говорит о том, насколько они устают.

— Это ужасное место — фабрика. Там так жарко и влажно, что пот струится по спине. Воздух ужасен, потому что множество людей собраны в одной комнате с работающими машинами. Я не думала, что смогу там выдержать хотя бы один час, но дети примерно такого роста, — я показываю на свой локоть, — и такие худые, — я изображаю ширину, — которой не смог бы добиться даже самый жёсткий корсет, вынуждены работать там как минимум двенадцать часов в день, иногда шестнадцать. Не говоря уже о риске для их жизни! Я видела машины, которые двигаются как огромные крутящиеся чудовища. Одно неверное движение, и вы можете потерять палец, конечность или даже голову, — я содрогаюсь при воспоминаниях. — Это кошмар, — добавляю я, и мой голос смягчается. Но так как среди толпы царит тишина, уверена, они слышали каждое слово.

— Я — Катриона Бредшоу, приёмная дочь графа Бредшоу, клянусь, что всё, что я рассказала — правда. Если у вас есть хоть капля сострадания, то призываю вас помочь принять новый закон, который уменьшит рабочие часы до восьми в день. Я... Я не хочу больше видеть, как умирают дети.

Смелость покидает меня. Спускаясь с платформы, начинаю пробираться через толпу. Несколько людей пытаются заговорить со мной, но я качаю головой и бросаюсь бежать. Один короткий миг на той сцене, и я морально истощена. У меня по лбу катится холодный пот, мои ладони скользкие и влажные.

Чёрт, ну зачем я только пошла и вела себя как идиотка, разболтав о том, что участвовала в этом? Что скажут в аристократическом обществе, когда история выйдет наружу? Леди Бредшоу повесит меня на трубе дымохода!

Я даже не догадывалась, что час расплаты придёт ко мне лишь мгновением позже.