С первого дня плавания для команды «Валюты» наступила горячая пора. Не только по ночам, но и днем в трехмильной пограничной зоне прибрежных вод появлялись фелюги с косыми парусами, шаланды, дубки, моторные шхуны. Контрабандисты из Румынии, Болгарии, Турции и даже далекой Греции доставляли контрреволюционерам, бандитам и спекулянтам оружие, боеприпасы, вино, ткани, табак, кокаин.
Ко всему тому «Валюте» приходилось ловить не только контрабандистов: широкая морская дорога, на которой не оставалось изобличающих следов, привлекала и шпионов и диверсантов многих буржуазных разведок. Нарушители границы были опытными моряками, отчаянными головорезами и иной раз ускользали от пограничников, посмеиваясь над тихоходной сторожевой шхуной.
Пограничная служба оказалась беспрерывным авралом, и «Валюта» была редкой гостьей в Одессе. Она заходила в порт лишь за тем, чтобы наполнить пресной водой бочонки, получить паек для команды, запастись горючим и сдать в Губчека очередной «улов».
В короткие часы, когда шхуна стояла в порту, Андрею некогда было помышлять о том, чтобы забегать домой. Он не видел и Катюшу Попову, хотя она и работала где-то здесь же в порту. Впрочем, и лучше, что они не встречаются. Зачем? Оправдываться? Просить прощения?…
Работа поглощала все время без остатка. Осень выдалась сиротская, теплая, штормы то и дело взбаламучивали море. Каждый рейс требовал от команды «Валюты» напряжения всех сил. Плавание в районе Одессы было далеко не безопасным: во время войны на всех подходах к порту русский флот установил многочисленные минные заграждения. Со своей стороны немцы и турки также постарались набросать у русских берегов несколько тысяч мин. Словом, как говорил Ливанов, приходилось плавать в супе, густо заправленном клецками.
Судов для траления Черноморья Советская Россия фактически не имела, планы некоторых минных заграждений пропали во время интервенций, а расположение вражеских минных полей и вовсе не было известно. Частенько сорванные с якорей мины выбрасывало на берег или носило по воле волн. Несколько рыболовецких шаланд подорвались на таких бродячих минах. Не один десяток страшных рогатых шаров встретила и уничтожила и сама «Валюта».
Но не глядя на все это, Андрей был доволен своей судьбой и счастлив. Да, именно счастлив. В борьбе с врагами революции он вновь обрел свое место в жизни. Отчетливо понимая всю важность работы, которую делал, он испытывал большое душевное удовлетворение, которое приходит от сознания того, что ты выполняешь свой долг.
Одно только вызывало у Андрея чувство горечи и досады: до сих пор ни разу еще косые, просмоленные паруса шхуны Антоса Одноглазого не были в пределах досягаемости пулеметного огня «Валюты». Правда, хорошо было уже и то, что Антос остерегался теперь подходить к берегу, но Андрею хотелось изловить контрабандиста.
Однажды на траверзе Санжейки впередсмотрящий краснофлотец Уланцев заметил косые паруса. «Антос!» - обрадовался Ермаков. Однако вскоре начал оседать туман, и паруса исчезли из виду.
Ермаков перекладывал шхуну с одного галса на другой, и чуть ли не у самого берега «Валюта» едва не протаранила вынырнувшую из тумана шхуну. Увы! Оказалось, что это не одноглазый грек, а всего-навсего турецкие контрабандисты. Да к тому же и везли-то они лишь десять бочонков вина.
Шхуну взяли на буксир, и «Валюта» повернула обратно.
Репьев находился рядом с командиром у штурвала. Они молчали до самого Большого Фонтана.
«Сухопутная ты душа!…» - подумал Андрей, с сожалением глядя на помощника, которого мутила морская болезнь.
А Репьев откашлялся и тихо сказал:
- По-моему, стоит сдать турок береговому посту а еще раз сходить к Санжейке.
- Зачем? Одноглазого не встретим.
- А может, на двуглазого нападем?
В предложении Репьева был смысл, - суда контрабандистов нередко ходили парно: одно отвлекало сторожевую шхуну, а другое тем временем проскальзывало к берегу; Андрей сам подумал было об этом, но заупрямился.
- Штормяга идет, туман, - сдвинув брови, проговорил он, - на скалы, чего доброго, напоремся…
На базу пришли глубокой ночью. Отпустив Репьева домой, Ермаков, как всегда, остался, на шхуне. Обычно он засыпал немедля, едва голова касалась подушки, но в эту ночь не мог смежить глаз. Неудача с Антосом, угрызение совести по поводу того, что не пошел вторично к Санжейке, - всё это отгоняло сон.
Заложив руки за голову, Андрей смотрел на медленно раскачивающийся под потолком тесной каюты фонарь и сосал пустую трубку.
«Неужто Катя встречается с Репьевым? Каков хитрец! Словом не обмолвился, что знает ее…»
Андрей не подумал даже, что, собственно, у них с помощником и не было повода говорить о Кате.
Убедившись, что ему сегодня не уснуть, Ермаков вышел на палубу.
Было раннее промозглое утро. Механик Ливано - в сидел на корме и удил бычков.
- А где же, Альбатрос, твоя ласточка? - шутливо спросил он, поглядев на летающих над бухтой птиц.
- С чего ты решил, будто она моя? - буркнул Андрей и тотчас переменил тему разговора: - Сегодня опять пойдем в рейс. Твой движок не барахлит?
Павел Иванович помрачнел и, собрав нехитрую снасть, исчез в машинном отделении.
«Наверное, она будет сегодня в порту, - опять подумал Андрей о Кате. - Если я схожу в мастерские за вертушкой лага, то встречу ее…» Но, подумав, сразу отбросил эту идею: по таким делам полагалось посылать боцмана. А Ермаков строго соблюдал морские традиции и не совал свой нос туда, куда не следова-ло вмешиваться лично командиру.
Заметив, например, на палубе какой-нибудь беспорядок, он не ругал вахтенного, а вызывал к себе в каюту боцмана и там, как выражался Ковальчук, втирал ему скипидар.
Впервые поводом для такой «процедуры» послужили плохо надраенные поручни.
- Понятно, Романыч, намылю холку Фомину, - пообещал Ковальчук, выслушав замечание. - Фомин драил.
- Как стоите? Как командиру отвечаете? - вскипел Ермаков.
Сима Пулемет от неожиданности открыл рот и в удивлении вытаращил на приятеля глаза.
- Стоять смирно! - скомандовал Ермаков, и Ковальчук вытянулся, едва не достав головой до потолка каютки.
- На военном корабле должна быть военная дисциплина, - отчеканил Андрей. - Я не потерплю разгильдяйства, понятно?
- Есть! - во весь голос рявкнул Ковальчук.
Естественно, что после этого боцман показал Фомину, где раки зимуют. Дружба дружбой, а служба службой.
- Старые порядки с Альбатросом заводите, - недовольно проворчал Фомин.
Ковальчук оглянулся, нет ли кого поблизости, взял Фомина за борт бушлата и зло прошептал:
- Ты кто есть сейчас? Сознательный революционный моряк или портовая пташка? Как стоишь, как с боцманом разговариваешь?
Ни за что обидев Павла Ивановича Ливанова, Ермаков хотел было вернуть его и извиниться за свою излишнюю горячность, но не сделал этого.
«Все из-за Репьева, - облокотившись о фальшборт, думал он. - И зачем только Никитин прислал его мне!»
Тихий и скромный Репьев никогда, правда, на людях не вмешивался в дела командира, но, как казалось, постоянно норовил чем-нибудь уколоть. Иначе Андрей не воспринимал поступков Репьева и его слов. То ему вздумалось притащить лоцию Черного моря и, передавая ее Ермакову, спокойненько так сказать: «Может быть, тебе пригодится эта книжица?» То, как бы невзначай, промолвить, что-де он слыхал, будто механический лаг точнее ручного, словно это без него не было известно. То, заглядывая через плечо Ермакова, когда тот прокладывал на карте курс шхуны, бросит фразу о том, верно ли, будто счислимое место никогда не является точным.
«Репей колючий!» - возмущался про себя Андрей. Особенно ему было неприятно, что, по сути дела, помощник всегда оказывался прав. Принесенная им лоция пришлась как нельзя кстати. Напоминание о механическом лаге заставило порыться в портовых складах и найти лаг «Нептун». И все в этом роде.
Репьев также почти не покидал «Валюты», а если изредка и уходил, то только за тем, чтобы навестить домашних или на собрания партийной ячейки в Губчека. Он всегда при этом спрашивал у Ермакова разрешения и точно в срок возвращался.
Андрей подозревал, что, будучи в отлучке, Репьев встречается с Катей, но нельзя же было запретить ему встречаться?!
Именно это главным образом и настраивало Ермакова против Макара Фаддеевича, но признаться в ревности Андрей не мог даже самому себе и оправдывал свою неприязнь к помощнику тем, что-де тот неискренен и желает незаметно ущемить, а может, даже и «подсидеть» командира.
- А по-моему, Макар Фаддеевич - неплохой мужик, - добродушно урезонивал Андрея Ливанов. - Скрытность его понятная, сам говоришь, из подпольщиков он, ну и чекист. Чекистам языки чесать не положено.
- Да ты посмотри на него, разве это моряк?
- Обвыкнет!
- Обвыкнет! - горячился Андрей. - Море не теща: моряком родиться надо. Вот увидишь, мы с ним схватимся…
В восемь часов, сделав необходимые распоряжения о подготовке шхуны к очередному рейсу в район Каралино-Бугаза, Ермаков пошел в пароходство за ежедневной сводкой погоды.
Обычно, когда не нужно было торопиться, он ходил любимой дорогой: Потемкинской лестницей на бульвар, бульваром до Старой биржи, где теперь помещался губком партии, и на Пушкинскую. Торопиться и сейчас было незачем, но Андрей изменил обычный маршрут и пошел до таможни портом. «Может быть, увижу Катю…»
Порт заметно оживал: ремонтировали причалы, строили склады, меняли шпалы железнодорожной ветки, устанавливали подъемные краны. После многолетнего перерыва Одесса ждала прихода из Петрограда первого большого советского грузового парохода «Волга».
В торговой гавани Андрей увидел в группе слесарей, монтировавших портальный кран, Катю и Репьева.
В сбившейся на лоб шапке, длиннополой ватной тужурке и огромных брезентовых рукавицах Катя казалась совсем девочкой. Она что-то оживленно говорила Макару Фаддеевичу и не заметила Ермакова. Репьев внимательно слушал ее и тоже улыбался.
«Ах, вот ты какая!» - нахмурился Андрей и пожалел, зачем пошел этой дорогой. Он хотел было, не останавливаясь, пройти мимо, но слесари обратили уже на него внимание, и чтобы окончательно не показаться смешным, он подошел к крану.
- Здравствуйте, товарищи!… - поздоровался он. И, повернувшись к девушке, спросил: - Товарищ Попова, вы не знаете, как у нас дома - всё в порядке?
Вопрос этот был излишен - отец почти каждый день заходил на «Валюту», но надо же было что-то сказать. Катя и Репьев оглянулись.
- Я не знаю, я давно не навещала Анну Ильиничну - времени совсем нет, - холодно ответила Катя и снова повернулась к Репьеву.
- Работы много, - как бы оправдывая девушку, улыбнулся рыжеусый слесарь. - Или не узнали меня, товарищ командир? Мы пулемет у вас на «Валюте» устанавливали.
- А-а, товарищ Орехов! Помню, помню! Ну, как жизнь молодая?
Андрей обрадовался - слесарь вызволил его своим вопросом из неудобного положения.
- «Волгу» встречать готовитесь?
- Ее, матушку.
- Не задержитесь?
- Всё будет в порядке! - улыбнулся Орехов.
- Ну, всего вам хорошего! - Ермаков поклонился и, не взглянув на Катю и Репьева, зашагал к таможне.