До самой Одессы Ермаков хмурился и молча смотрел на море.

- По-моему, товарищ Ермаков, ты зря так кричал на Фомина: криком беду не выправишь, а авторитет свой подрываешь. Фомина надо арестовать и отдать под суд, - сказал Репьев.

- Сам знаю, что делать, - отрезал Андрей.

- Я настаиваю на этом, - тихо повторил помощник.

- Я здесь командир и не нуждаюсь в советах, - грубо ответил Андрей.

- Тогда я вынужден буду сообщить о своем мнении товарищу Никитину, - твердо сказал Репьев.

- Кому угодно! - Ермаков повернулся к помощнику спиной, делая вид, будто занят швартовкой.

Днем состоялся неизбежный разговор с Никитиным.

- Как же это всё получилось, товарищ Ермаков? Я слышал, что это произошло по вашей собственной вине. Пора перестать всё на «Валюту» сваливать. Ты лучше скажи, почему у тебя на судне слабая дисциплина? Как это получилось, что Фомин, которого, кстати говоря, ты так отстаивал, умудрился напиться и пьяным пошел в рейс? Вот он, твой «лихой моряк». Из-за какой мелочи упустили врага!

- Я объявил Фомину выговор, - уже сбавив тон, сказал Ермаков.

- А я предлагаю тебе отменить этот приказ, списать Фомина со шхуны и под стражей доставить сюда, в Губчека. Лодыри и пьяницы-те же враги.

- Первым меня увольте, я первый виноват. Пусть ваш Репьев командует.

- Еще что скажешь?

- Мне можно идти? - сухо спросил Ермаков.

Никитин встал и повысил голос:

- Нет, нельзя!

«Ты тоже с характером», - подумал Андрей и вытянул руки по швам.

А Никитин продолжал, отчеканивая слова:

- Я должен предупредить тебя, товарищ Ермаков: те. бе необходимо перемениться, понимаешь: пе-ре-ме-нить-ся… Мы, чекисты, - солдаты революции, и у нас должна быть железная дисциплина. В этом наш революционный долг. Или ты забыл, что за революцию воевал, а не раков ловил?… Надеюсь, у нас больше не будет повода для таких разговоров? Не думай, что мне приятно все это говорить. Можешь идти…

- Каков гусь, этот Репьев! Каков гусь! - бормотал Андрей, спускаясь в порт.

Верно, Макар Фаддеевич предупредил, что вынужден будет сообщить свое мнение Никитину. Но Андрей никак не ожидал, что Репьев осуществит это намерение.

Вернувшись на «Валюту», Ермаков осведомился у боцмана, где Репьев.

- Он в кубрике, - ответил Ковальчук.

Андрей спустился в кубрик, где Макар Фаддеевич читал вслух краснофлотцам газету. Услыхав шум шагов, он поднял голову. Ермаков сунул в рот трубку и, едва сдерживая шумное дыхание, прошептал:

- Выйдем на минуточку!

- Извините, товарищи, - сказал Макар Фаддеевич, - я сейчас вернусь.

Ермаков ждал на баке:

- Я тебя слушаю, - как всегда, спокойно произнес Репьев.

- Выслуживаешься перед начальством? Не тебе моряка учить! - с места в карьер начал Андрей. - Мусор из камбуза любишь выметать. Или ты с судна выметайся, или я сам уйду.

- Не ты меня назначал, не тебе и увольнять, - не повышая голоса, ответил Репьев и в упор посмотрел на Ермакова. - А злоба твоя от спеси: как-де так, я опытный командир, а меня осмеливаются критиковать. Не по-пролетарски это.

- Может, ты еще скажешь, что я буржуй?

- Буржуй не буржуй, а отрыжки у тебя не наши, не советские. Стара твоя марка: «Сор из избы не выносят!» Я сор не выношу, а хочу, чтобы его не было.

- А я, выходит, не хочу?

- Одним хотеньем да криком Антоса не поймаешь. Ты слыхал, как тебя в порту прозвали?

- Не собираю портовых сплетен, - ответил Ермаков, однако насторожился.

- Тебя зовут капитаном «Старой черепахи».

Андрей перекусил мундштук трубки. Глаза его сузились и, как всегда в минуты сильного волнения, стала подрагивать верхняя губа.

- Я бы, конечно, наплевал на всякие такие клички, - продолжал Репьев, - по мне хоть горшком зови, только в печь не сажай. Но тут, товарищ Ермаков, не тебя лично осмеивают, а шхуну нашу, пограничников, чекистов… Я бы на твоем месте придумал что-нибудь.

- Придумал? Вторую мачту на бугшприт не воткнешь!…

Начиная разговор, Ермаков собирался поставить помощника, как говорят, на свое место, но этот хитрющий Макар ловко свернул с курса.

- Тебе карты в руки, ты опытный моряк, а я в юнги и то не гожусь, - продолжал Репьев. - Конечно, «Валюта» не миноносец. Годиков через пять, глядишь, и у нас флот настоящий будет. Только ведь антосов сейчас надо ловить.

- Через пять, говоришь? - недоверчиво переспросил Ермаков и с сожалением посмотрел на сломанную трубку: «Хороша была трубка!»

- Ну, самое большое через восемь. Пусть только наша страна немного окрепнет. Таких сторожевиков настроим, англичанам не снились…

Шторм перешел в штиль. Ермаков положил трубку в карман и, глядя на воду, сказал:

- Зачем ты Никитину жаловался? Я сам понять способен.

Репьев удивленно посмотрел на Андрея.

- Никитину? Никитин объявил мне за этого Фомина выговор.

- То есть как это? - не понял Андрей.

- А очень просто, да еще пообещал в следующий раз записать в приказ.

- Ты-то тут при чём?

- При том, что я тоже в ответе за Фомина… - Репьев помолчал и, как совсем недавно Никитин, заключил: - Перемениться тебе надо, Андрей Романович…