Никитин читал только что полученную из Ростова шифровку. Ростовская Губчека сообщала, что, как выяснилось, гражданин Орехов, о котором запрашивала Одесса, прибыл в Ростов-на-Дону из Ярославля в сентябре 19Ш года, когда город был еще занят красновцами, то есть, очевидно, перешел линию фронта. Следует заинтересоваться его политической физиономией, вызывающей явное сомнение. Возможно, Орехов бежал из Ярославля после подавления эсеровского мятежа.
- Так, так! - пробормотал Никитин. - Картина проясняется.
Он был уже почти уверен в том, что Орехов имел связь с покончившим самоубийством Чириковым и его организацией.
«Теперь мы его выведем на свежую воду, - продолжал размышлять Никитин, - но сделать это нужно очень умело, чтобы не спугнуть преждевременно его сообщников и не дать им замести следы».
С улицы доносился вой сирены портового маяка. Вдруг он внезапно прекратился.
Никитин не сразу обратил на это внимание, но, откинувшись в раздумье на спинку стула, почувствовал, что чего-то не хватает. Чего? Воя сирены? Он встал, подошел к окну… Туман был по-прежнему такой же плотный. Почему же перестала работать сирена? И как раз в то время, когда в порт должна прибыть «Волга». В кабинет вошел Чумак.
- Товарищ председатель, на маяке что-то случилось!…
Через пятнадцать минут автомобиль Губчека был уже в порту.
Маяк стоял на конце изогнутого дугой узкого главного мола, проехать по нему на машине было невозможно.
Добежав почти до самого маяка, Чумак нагнал дежурного работника управления порта и двух бойцов из взвода ЧОН.
- Потух маяк! Авария! - крикнул кто-то из них.
А на рейде, словно взывая о помощи, настойчиво гудел пароход. И вдруг на башне маяка вспыхнул свет и снова завыла сирена. Свет не был обычным проблесковым, то потухающим, то вновь загорающимся, огнем маячного фонаря. Высокое раздуваемое ветром пламя взмывало кверху, борясь с пеленой густого осеннего тумана.
Чумак и его спутник взбежали по крутой винтовой лестнице на башню. У разбитого фонаря они споткнулись о тело смотрителя Романа Денисовича. На веранде ярко горел бидон с маслом. Рядом лицом вниз лежала Катя Попова. Левая рука ее свесилась между перилами.
Чумак нагнулся к девушке, оттащил ее от бидона и в свете пламени увидел на затылке Кати темное пятно. Кровь залила русые волосы и воротник ватной тужурки.
- Опоздали мы! - прошептал чекист.
- Крови-то сколько! - воскликнул чоновец.
Долговязый парень не сразу догадался, куда бежит Катя, и догнал ее лишь на молу. Он уже не прятался больше, да тут и негде было прятаться. Катя слышала за спиной приближающийся топот его ног. Почему, почему ей не попался сейчас ни один патруль?!
Она оглянулась, увидела, как нагнавший ее человек взмахнул рукой. Что-то тяжелое и острое ударило ее по голове.
Когда девушка пришла в себя, то прежде всего в сознании возникло ощущение жгучей боли в голове, затем ее охватила тревога: «Почему не воет сирена?…»
Катя попыталась встать и упала лицом на гранитные плиты мола. Опять приподнялась, привстала на четвереньки Она не помнила, как добралась до маяка, как вскарабкалась по скользкой лестнице на башню, как включила сирену, вытащила на веранду бидон с маслом и подожгла его. Хорошо, что она носила с собой спички…
Преступники исчезли незамеченными. Убийца смотрителя маяка уплыл на той лодке, которая доставила его к молу через бухту (он и не видел Катю), а долговязый парень бросился в воду и добрался до берега вплавь…
Чумак и один из чоновцев отнесли бесчувственную девушку в автомобиль.
- Худенькая до чего! Перышко! - шёпотом, словно боясь разбудить ее, сказал чоновец.
«Куда они несут меня? Домой? Нет, мне надо в Губчека, в Губчека мне надо, я должна…»
- Макар Фаддеевич, товарищ Никитин… Помогите мне подняться… Мне надо идти…
Катя бредила до самой больницы. Когда ее положили на операционный стол, она пришла в сознание и, увидев склонившегося над ней профессора Авдеева и фельдшерицу, отчетливо сказала:
- Пусть приедет товарищ Никитин…