Вы ждете книгу, сэр. Но стоит ли своих чернил роман, если корабль героя никуда не приплывет, на берег прибой не вышвырнет его перед двумя пастухами? Пишу, не рассчитывая на снисхожденье. Просто предупреждаю. Слишком долго я думал, что категорически уникален. Но я встретил другого — внешне он неотличим от меня, и вообще украл все мое. Поначалу он был безобиден. В кафе он читал по губам и заказывал то же, что я. Постепенно он перенял все мои привычки. Так составляет словарь лексикограф, начиная с рудиментарного узуса, добавляя нюансы, контекст, покуда его приближенье не станет исчерпывающим. Вот спектакль! Бесстрастная автоцитата. Меня он преследовал всюду. Как-то в самом начале романа я — мы — всю ночь ехал в поезде через горы, думая въехать в роман. Я обсуждал с ним детали, он внимательно слушал, кивал с одобреньем. Идеальная аудитория! И вдруг заговорил. Представьте себя перед зеркалом. Ошеломляюще! Трудно представить себя вне себя, раскрывающим рот пред собою. Начинаешь себя проверять, все ли в порядке, на месте ль, как смотришься со стороны. Без зеркала уже невозможно, этакий автокомментарий — то, что в нем видишь. Он — книга, законченная. Он исчез… О, как жестоко, представьте! Перед глазами лишь поезд, горы, поселки… Подчас хочу позвать его. Каким именем звать? Моим? О нем я расспрашивал на улицах, в кафе и в отелях. Описывая его, я показывал на себя. На меня косо глядели. Я не слеп, И не важно, сколь мир слеп, по мне. Поймите мое равнодушье, стремленья канули в бездну зияющих волн. Безрукому, что чувствует руку свою, далеко до меня. Я не чувствую руку, что на месте, а все ж не со мной, на столе, за дверью, которую надо найти, авторучка, бумага, и волны строк — моих строк — она вершит дело свое. Потерпите, сэр, не спешите, ведь иногда мы — не мы.