Воскресенье, 6 августа 2006 года
Рейчел Каннингэм увидела его, когда свернула с главной дороги в переулок, в конце которого стояла церковь, а рядом с ней – дом общины. Мужчина стоял в тени дерева, зажав под мышкой газету, и безучастно поглядывал по сторонам. И если бы в прошлое воскресенье он не стоял на этом же самом месте, Рейчел едва ли обратила бы на него внимание. «Странно, – подумала она, – опять он здесь!»
Из церкви доносились звучные перекаты органной музыки и мерное пение хора. Хорошо, что служба была еще в самом разгаре. Значит, у Рейчел оставалось время до начала занятий, которые вел в воскресной школе Дональд, молодой студент-теолог. Рейчел была чуть-чуть влюблена в Дона (так называли его все дети), поэтому всегда приходила в церковь заранее, чтобы заполучить местечко в первом ряду. Занятия детской воскресной школы проходили не в самой церкви, а в доме общины, и те, кто сидел к Дону ближе всех, чаще других получали приятные задания, например, стирать с доски или показывать слайды на проекторе. Влюбленная в Дона Рейчел относилась к подобным вещам очень ревностно. И пусть ее подружка Юлия говорит, что восьмилетняя девочка ничем не способна привлечь взрослого мужчину, к тому же ничегошеньки еще не знает о настоящей любви. «Можно подумать, – с возмущением думала Рейчел, – Юлия сама хоть что-нибудь смыслит в этих делах!»
В воскресную школу девочка ходила каждую неделю, за исключением тех случаев, когда ее родители планировали на выходные совместные семейные вылазки. Взять, например следующее воскресенье: у маминой сестры День рождения, и ранним утром они отправятся к ней в Даунхэм-Маркет. Рейчел вздохнула. Дона не будет. А будет длинный пустой день в компании скучных родственников, которые вечно разговаривают о вещах, ей совсем не интересных. À сразу после тетиного дня рождения начнутся каникулы, и целых две недели девочке придется сидеть в каком-нибудь дурацком летней домике на острове Джерси.
– Привет! – заговорил с Рейчел незнакомец в тот момент когда она поравнялась с ним. – Слушай, что у тебя стряслось?
Девочка вздрогнула. Она и не догадывалась, что все грустные мысли, оказывается, написаны у нее на лице.
– Совсем ничего, – ответила она, слегка покраснев.
Мужчина рассмеялся. На вид он был довольно славным.
– Ладно-ладно, я все понимаю. Первому встречному тайны не доверяют, верно? Куда идешь, в церковь? Что-то ты припозднилась, как я погляжу…
– Я иду в воскресную школу, – пояснила Рейчел. – Занятия начинаются сразу после службы.
– Гм, и правда. Конечно. Занятия у вас ведет этот… ну как его?
– Дональд.
– Дональд! Правильна Мой старый знакомый. Пару раз я имел с ним дело. Ты знаешь, я священник. Из Лондона.
Рейчел напряглась, обдумывая, верно ли она поступает, разговаривая с совершенно незнакомым мужчиной. Родители всегда твердили ей, чтобы она ни в коем случае не вступала в беседы с чужими и не останавливалась в таких ситуациях на улице. С другой стороны, этот дяденька выглядел таким безобидным, а ситуация – совсем неопасной. Ясный, солнечный день. Переливы церковного пения. Пешеходы, лениво прогуливающиеся по главной улице. Разве может что-нибудь случиться?
– Знаешь что? – прищурился незнакомец. – Честно говоря, я надеялся встретить здесь кого-нибудь из воскресной школы – того, кто сможет мне помочь. Я вижу, ты очень сообразительная девочка. А тайны ты хранить умеешь?
Тайны? Еще как! Юлия доверила Рейчел уже целую кучу тайн, и она не выболтала ни одной из них.
– Конечно же, умею! – ответила девочка.
– Дело в том, что. я хочу сделать моему другу Дональду сюрприз, – сообщил мужчина. – Он еще не знает, что я приехал. Я долго был в Индии. Ты знаешь что-нибудь об Индии? Рейчел знала, что эта страна находится очень далеко и что у людей, приехавших оттуда, кожа гораздо темнее, чем у англичан. В ее классе учились две индийские девочки.
– Я там еще не была, – вздохнула Рейчел.
– Значит, тебе интересно посмотреть слайды об этой стране, правда? Снимки детей из индийских деревень. Как они живут, во что играют, какая у них школа. Страшно увлекательно. Верно?
– Верно.
– Вот видишь! А у меня целая куча слайдов из Индии. Я с удовольствием показал бы их твоим друзьям в воскресной школе. Но мне нужен ассистент.
Последнее слово Рейчел не поняла.
– Асси… Что это значит?
– Это значит – помощник. Тот, кто поможет мне повесить экран и будет переставлять рамки со слайдами. Ты уверена, что сумеешь?
Такая работа была девочке как раз по вкусу. Она представила себе удивленное лицо Дона, смотрящего слайды о далекой стране, которые показывает она, Рейчел, в паре с его старым другом. Да Юлия просто лопнет от зависти!
– А как же? Я умею показывать слайды! Где они?
– Стоп, – притормозил ее мужчина. – С собой их у меня нет. Разве я знал, что встречу такую способную помощницу? Давай договоримся на следующее воскресенье. А?
От ужаса Рейчел едва не упала в обморок. Как назло, следующее воскресенье она должна провести в Даунхэм-Маркете, у тети! А потом сразу Джерси, каникулы…
– Ой, а я в эти дни как раз уезжаю! Мои родители…
– Тогда мне придется поискать другую помощницу, – развел руками мужчина.
Представить себе такое было просто невозможно.
– Пожалуйста, – с мольбой протянула Рейчел, – не могли бы вы… – Она судорожно сложила в уме несколько цифр. – …не могли бы вы подождать недели три? Ведь мы на каникулы уедем. Но когда вернемся, я обязательно вам помогу! Абсолютно точно?
– Гм, – задумчиво изрек мужчина. – Это затянется, однако, очень и очень надолго…
– Пожалуйста! – умоляюще смотрела На него Рейчел.
– Думаешь, ты сможешь так долго хранить оту тайну?
– Конечно! Никому ни звука! Честное слово!
– Ничего не говори Дональду. Ведь я хочу его удивить… И маме с папой тоже чур ни слова! Договорились?
– Я ни за что не проговорюсь маме с папой, – заверила Рейчел. – Да я им не очень-то и нужна.
Последние слова были не совсем правдивы, и девочка это знала. Но три года назад в семье появилась Сью, сестренка которую Рейчел никогда не желала, и с этих пор все пошло для нее совершенно по-другому. Если раньше девочка была для мамы и папы самым главным человеком на свете, то сейчас все крутилось вокруг этой ревы, которая требовала постоянного внимания и заботы.
– А своей лучшей подружке? – не унимался незнакомец. – Ей ты тоже ничего не скажешь?
– Нет. Клянусь вам!
– Хорошо. Чудесно, я тебе верю. Тогда запомни, мы с тобой встречаемся через три недели неподалеку от моей квартиры. Мы заедем ко мне на машине и погрузим вещи в багажник. Ты живешь в Кингс-Линне?
– Да, здесь, в Гэйвуде.
– Отлично. Значит, ты хорошо знаешь тупик Чепмен?
Рейчел знала это место. Оно располагалось в новом квартале, где до сих пор продолжалось строительство. Тупик Чепмен заканчивался полевой дорогой. Это была довольно пустынная местность, и Рейчел с Юлией часто катались там на велосипедах.
– Я знаю Чепмен, – подтвердила она.
– Значит, ровно через три недели, в воскресенье. Утром, в десять пятнадцать.
– Договорились. Я обязательно приду!
– Одна?
– Ну конечно. Поверьте, я вас не подведу!
– Я знаю, – улыбнулся он открытой улыбкой. – Ведь ты уже большая и очень умная девочка.
Рейчел сказала «до свидания» и пошла к дому общины. Ее просто распирало от гордости.
Большая, умная девочка.
Впереди было целых три бесконечных недели. И выдержать такой долгий срок стоило Рейчел невероятных усилий.
Понедельник, 7 августа 2006 года
В понедельник седьмого августа пропал единственный ребенок Лиз Алби.
Был безоблачный летний день, такой жаркий, что людям казалось, будто из Англии они внезапно перенеслись в Италию или Испанию. Впрочем, пренебрежительные словечки, которыми обычно награждают английский климат, всегда раздражали Лиз. Не так уж он плох, этот климат, просто многие привыкли мыслить стереотипами. Погода здесь зависит от региона. Запад, которому доставались все облака, тысячекилометровыми глыбами нависшие над Атлантикой, и в самом деле был сыроват, да в северном Йоркшире с Нортумберлендом дожди шли как по расписанию. Но на юге, в Кенте, фермеры почти каждое лето жаловались на жару и засуху, а на родине Лиз, в Восточной Англии, июль с августом превращались порой в настоящее пекло. Молодую женщину устраивала жизнь в Норфолке, если, конечно, допустить, что жизнь вообще устраивала ее. Несчастной она чувствовала себя вот уже четыре с половиной года, с того самого момента, как на свет появилась ее дочь Сара.
Разве это не трагедия – забеременеть в восемнадцать единственно по глупости, доверившись этому типу, который самоуверенно заявил, что уж он-то все предусмотрит?… Майк Раплинт явно не имел ни малейшего представления о том, как предохраняться, потому что первый же совместный опыт в постели окончился попаданием «в яблочко». Потом Майк долго ругался утверждал, что Лиз затащила его в эту самую постель, чтобы силком женить на себе. Но разве он похож на идиота – в расцвете молодости загреметь в кабалу?!
Лиз пролила целые водопады слез. «А как же моя молодость? И почему в кабале должна быть именно я? Теперь у меня ребенок на шее и моя жизнь кончена!»
Естественно, последнее обстоятельство Майка ни капельки не тревожило. Он яростно оборонялся от любых намеков на женитьбу и даже побежал сдавать тест на отцовство, как только девочка родилась и встал насущный вопрос о том, кто будет содержать молодую мать с ребенком. Сдав анализ, Майк мог, по крайней мере, не сомневаться в том, что он способен иметь детей. Он платил алименты очень неохотно, холя более-менее регулярно, также он нанес Лиз с. Сарой два-три коротких визита, но после этого утратил к собственной дочери всякий интерес.
Да и сама Лиз особой любви к малышке не испытывала, но заботиться о ней ей все-таки приходилось – кyдa ж дeвaться! Женщина надеялась, что ей поможет собственная маты, вместе с которой она жила в тесной социальной квартире. Но Бетси Алби была просто шокирована тем фактом, что. в ее жилище, расположенном в самом унылом районе Кингс-Линна, отныне день и ночь будет орать маленький ребенок. Поэтому женщина прямо объявила дочери, чтобы та и думать не смела перекладывать свои проблемы на ее плечи.
– Это твой ребенок. И это твоя проклятая глупость довела тебя до такого. Сама заварила кашу – сама и расхлебывай. Я что ли за тебя должна? Скажи еще спасибо, дура, что я не выставила вас обеих за дверь.
Мать чертыхалась и проклинала Лиз, и, даже когда ребенок появился в доме, она не выказала ни малейших чувств, свойственных бабушкам. Она ни на йоту не сдвинулась со своей исходной позиции и постоянно твердила, что не поз? вол ит взвалить на себя такую обузу. И хотя дни напролет Бетси проводила в кресле перед телевизором, поедая чипсы и обильно запивая их дешевым шнапсом (сначала она прикладывалась к рюмке лишь по вечерам, но затем эта привычка распространилась и на послеполуденное время), Лиз даже мечтать не могла о том, чтобы сходить за покупками без ребенка. Увы, она должна была тащиться в супермаркет, толкая перед собой громоздкую коляску. Так что последствия той бурной апрельской ночи Лиз приходилось расхлебывать одной. Совершенно одной.
Часто наступали моменты, когда Лиз была близка к полному отчаянию. С большим трудом она снова брала себя в руки и клялась, что не допустит окончательного краха своей судьбы. Она так молода и привлекательна. И когда-нибудь наверняка найдется мужчина, который сможет представить себе совместную с ней жизнь, несмотря на то бремя, которое она несет. По крайней мере, одно было совершенно ясно: Лиз не собиралась до скончания века сидеть рядом с мамашей в этой мрачной дыре, где даже в погожие летние дни уже с раннего утра в домах опускают жалюзи, чтобы не отсвечивали телеэкраны и чтобы солнце не нагревало комнаты. Бетси постоянно потела и боялась жары как черт ладана. А Лиз любила солнце и мечтала об уютной квартирке, непременно с миниатюрным балконом, на котором она разводила бы цветы. Молодая женщина закрывала глаза и представляла себе хорошего человека, который приносит ей разные мелочи – красивое белье или флакон духов, например, – а Сару считает собственной дочкой. Он должен зарабатывать достаточно, чтобы Лиз больше не нужно было за мизерную зарплату сидеть в магазине на кассе, прогоняя через визгливый сканер бесконечные порошки и шампуни. По выходным они втроем отправлялись бы на природу, устраивали пикники и катались на велосипедах. Как часто ей попадались на глаза счастливые семьи, которые направлялись на совместную прогулку! И только она, бесконечно одинокая, вынуждена была таскаться по округе с этой вечно ноющей малявкой, чтобы не слышать воплей телевизора и лишний раз не видеть матери, которая, не достигнув еще своего сорокалетия, выглядела на все шестьдесят. Бетси олицетворяла для Лиз самый жуткий пример выброшенной На ветер жизни.
Этот августовский день уже с самого утра обещал быть чудесным. Детский садик, куда ходила Сара, закрылся на летние каникулы, поэтому Лиз тоже вынуждена была взять отпуск. Она планировала провести этот день на пляже в Ханстантоне, купаясь, загорая и как бы невзначай выставляя на всеобщее обозрение свою изумительную фигурку. Авось какой-нибудь мужчина всерьез заинтересуется ею, и тогда, быть может, зареванное существо четырех с половиной лет не охладит его намерение завести близкое знакомство с молодой матерью.
Лиз предприняла было робкую попытку разбудить в своей мамаше хоть капельку альтруизма, попросив ее остаться на денек с внучкой, но Бетси Алби, не отводя взгляда от телеэкрана и не прерывая того механического жеста, которым она доставала из пакета картофельные чипсы, ледяным тоном отрезала: «Нет».
На пляж Лиз и Сара отправились на автобусе. Целый час они тряслись в нем, объезжая все деревушки в окрестностях Кингс-Линна, пока не добрались до Ханстантона. Но длинная дорога не сумела испортить настроение Лиз. Женщина была преисполнена ожиданий. Ей казалось, что с каждой милей запах моря становится все сильнее и сильнее, хотя это наверняка было всего лишь ее фантазией, ведь в автобусе отдавало в основном дизельным топливом из бензобака. Но Лиз настолько любила море, что всегда заранее чувствовала его приближение. И когда оно внезапно появилось перед ее взором – неимоверно широкое, сверкающее яркими солнечными бликами, – она ощутила такую глубокую, такую безумную радость, что несколько мгновений осознавала лишь свою молодость и будущее счастье, совершенно позабыв о хныкающей обузе, копошащейся у нее под боком.
Однако Сара напомнила о себе очень быстро. Автобус подъехал к большой стоянке в Нью-Ханстантоне, окруженной обычными для приморских курортов закусочными, сувенирными ларьками и лотками с мороженым. Ну и, конечно же, там была карусель, сделать несколько кругов на которой стоило фунт. При виде деревянных лошадок Сара тут же зашлась в оглушительном визге.
– Нет, – покачала головой Лиз, у которой не было ни малейшего желания тратить и без того скудное содержимое своего кошелька на подобную ерунду. – Даже не думай об этом! Тебя только пусти – прокатившись раз, ты захочешь еще и еще, но в итоге все равно будешь вопить. Пойдем-ка лучше искать место на пляже, пока народу еще не слишком много.
Это было время отпусков и каникул, не только в Англии, но и почти во всей Европе, поэтому на морской берег стремились толпы туристов и местных жителей. Лиз хотела поскорее разложить свои вещи, заняв при этом как можно больше места, чтобы не оказаться потом зажатой в тесном пространстве между двумя многодетными семьями. Но Сара прочно уперлась в песок обеими ножками.
– Мама… я хочу… карусель, – ревела она.
В одной руке Лиз держала пляжную сумку, откуда выглядывала бутылка минеральной воды, коробка с бутербродами и маленькая лопатка для Сары, чтобы та могла ковыряться в песке. Другой рукой молодая женщина пыталась сдвинуть с места свою не на шутку заупрямившуюся дочурку.
– Идем же! Мы построим с тобой шикарный песочный замок! – попыталась отвлечь ребенка Лиз.
– Карусе-ель! – канючила Сара.
С большим удовольствием Лиз влепила бы ей увесистую пощечину, но вокруг было слишком много народу. В наши дни измученная одинокая мать вряд ли вызовет сочувствие и понимание окружающих, наказывая при всех своего капризного ребенка.
– Может быть, потом, на обратном пути, – пыталась увещевать дочку Лиз. – Пойдем же, Сара, будь умницей!
Но та вовсе не собиралась быть умницей. Девочка орала как ненормальная, и сдвинуть ее с места хотя бы на миллиметр стоило Лиз невероятных усилий. В одну секунду женщину бросило в пот, ее прекрасное настроение улетучилось как дым. Этот треклятый Майк и в самом деле разрушил ей жизнь. Ясно, почему она больше не сумела найти себе другого мужчину. Те, кто видел Лиз в таком состоянии, как сейчас, естественно обходили ее за полкилометра, и обижаться на них она не имела права. Пляжная сумка выскользнула у нее из рук. Один услужливый господин поднял и подал молодой женщине ее вещь. При этом Лиз показалось, что мужчина поглядел на нее сочувственно. Вслед за этим на землю полетела песочная лопатка, и на сей раз ее подняла какая-то пожилая дама.
И снова Лиз пришлось убедиться в том, что у других женщин дети не в пример послушнее Сары и что нигде больше не видно ни одной матери, которой приходилось бы так сражаться со своим ребенком. Внезапно молодая женщина вспомнила те времена, когда она подумывала об аборте. Лиз не была религиозной, но все же ее обуревал неопределенный страх перед мыслью о том, что в случае внутриутробного убийства ребенка судьба отомстит ей. Теперь же, когда она, обливаясь потом, с трудом тащила вдоль пляжа это громогласное маленькое чудовище, в ее голове колотились мысли: «Нет, все-таки надо было это сделать! Все-таки надо было решиться!» И совершенно все равно, каким злом аукнулось бы это ей впоследствии. Хуже сегодняшнего «концерта» уж точно ничего быть не могло.
С горем пополам мать и дочь все-таки добрели до пляжа. Лиз нашла место, подходящее для того, чтобы провести там целый день. Она расстелила полотенца для себя и для Сары и сразу принялась строить песочный замок, чтобы дочка наконец успокоилась. И в самом деле Сара перестала вопить и стала усердно помогать матери. Лиз перевела дух. Хотелось надеяться на то, что девочка уже забыла о деревянных лошадках и хотя бы один-единственный день пройдет в гармонии.
Молодая женщина натянула новенький купальник-бикини, осознавая, что выглядит в нем просто сногсшибательно. Несмотря на то что купальник в магазине немного уценили, он все же оказался дороговат для ее тощего кошелька. Однако Лиз не смогла устоять перед покупкой. Показывать эту вещь матери было ни в коем случае нельзя – это обязательно обернулось бы страшным скандалом и требованием увеличить долю Лиз в общих расходах на хозяйство, раз уж та может позволить себе такую роскошь, как новое дорогое бикини. Но в конце концов, не должна же молодая женщина вечно ходить в бедненьком до ужаса цельном купальнике, которому, между прочим, исполнилось уже четыре года! Раз она хочет найти мужчину, способного вытащить ее из омута бедности, то ей просто необходимо вкладывать хоть что-то на совершенствование своего внешнего вида. Однако с мамашей обсуждать подобные вещи было бесполезно.
Сара все еще увлеченно возилась с постройкой замка, поэтому Лиз расслабленно растянулась на своем полотенце и закрыла глаза.
Похоже, женщина проспала не так уж мало, поскольку, очнувшись и посмотрев вокруг, она увидела, что солнце стояло уже очень высоко, а время приближалось к полудню. Народу на пляже было еще больше, чем утром, – просто яблоку негде упасть. Одни просто лежали, нежась в лучах солнца, другие играли в бадминтон или в боччу, третьи плескались в воде. Слышался громкий детский смех и возгласы взрослых, ласково плескалось море, и откуда-то издалека едва доносился гул самолета. Денек был само совершенство.
Щеки у Лиз горели – она пролежала на открытом солнце слишком долго и совершенно забыла нанести защитный крем. К счастью, ее кожа могла выдержать довольно большую порцию ультрафиолета. Лиз обернулась и увидела, что Сара тоже уснула. Девочка улеглась, свернувшись калачиком на своем полотенце. Карусельная трагедия и строительство замка явно утомили ее. Она дышала глубоко и ровно, ее рот был слегка приоткрыт.
«Слава богу!» – подумала Лиз. Лишь в спящем состоянии дочь казалась ей по-настоящему милой.
Женщина почувствовала голод, но жевать привезенные с собой бутерброды с отвратительным, похожим на мыло сыром на безвкусном маргарине ей не хотелось. Рядышком с автобусной остановкой расположилась закусочная, где продавали аппетитнейшие ломтики багетов, щедро покрытые томатами и моцареллой. Лиз любила именно такие бутерброды. Сара тоже. К этой роскоши напрашивалась также бутылочка чудесной охлажденной колы, а вовсе не теплая минералка из сумки… Лиз встала и потянулась за кошельком. Несколько мгновений она глядела на свое спящее чадо. Если она сейчас разбудит Сару и возьмет ее с собой, та снова вцепится в карусель с лошадками, и увести ее обратно на пляж будет стоить огромного труда, нервов и слез.
«Если же взять ноги в руки, – думала Лиз, – то можно вернуться очень быстро, так что малышка ничего и не заметит. Ведь она спит так крепко…»
Вокруг такая прорва народу. Что же может случиться? Даже если Сара проснется и побежит к воде, она не сможет утонуть на глазах у десятков людей.
«Я вернусь самое позднее через десять минут», – подумала Лиз и бросилась бежать.
Расстояние до палатки с закусками оказалось больше, чем предполагалось. Похоже, они с Сарой проделали утром вдоль берега довольно приличный путь. Но движение доставляло Лиз огромное удовольствие, причем она ясно ощущала, что ей достается немало мужского внимания. Фигурка у этой уже рожавшей женщины была просто замечательной, и купальник-бикини великолепно подчеркивал великолепные формы. Ни один человек, встретив Лиз в таком виде, даже не смог бы предположить, что к ней прилагается голосящий довесок. Сейчас это была просто молодая женщина двадцати трех лет, обаятельная и соблазнительная.
Лиз постоянно опасалась, что у нее из-за пролитых с рождения дочери слез появятся мешки под глазами и повиснут уголки рта. Так что женщине приходилось постоянно быть начеку: нельзя было кому-либо позволить прочесть по ее лицу, что она каждый день чувствует себя несчастной.
В павильоне ей не повезло – у прилавка толкалась целая гандбольная команда. Молодые мужчины во все горло обсуждали ассортимент, и многие из них никак не могли определиться с тем, что им хотелось бы купить. Двое парней тут же принялись активно флиртовать с Лиз, и она с удовольствием начала пикироваться с ними, поскольку умела быть острой на язычок. Что ни говори, стоять среди красивых загорелых мужчин, чувствуя, что они стараются тебе понравиться, было приятно. Лиз начала уж было раздумывать о том, куда девать Сару, если один из этих красавчиков захочет назначить ей встречу, как вдруг явился тренер команды, велел прекратить балаган и вытолкал своих питомцев на улицу. Через несколько секунд павильон опустел, и Лиз наконец смогла купить багеты и колу.
Поворачивая обратно, она взглянула на часы и увидела, что ее поход длится уже целых двадцать пять минут. Пока она вернется, пройдет больше получаса. Уходить так надолго она не планировала. Лиз молилась в душе, чтобы Сара не проснулась во время ее отсутствия и не побежала с ревом по чужим людям. Молодая женщина уже представляла себе, с какой укоризной будут смотреть на нее окружающие. Уж конечно, хорошая мать никогда так не сделает – не оставит ребенка без присмотра в угоду своим прихотям. У хорошей матери вообще не должно оставаться личных нужд. Она живет исключительно ради ребенка.
– Черт побери! – обожгло Лиз. – Ведь я никому ничего не сказала!
Теперь она уже не фланировала перед жадными мужскими взглядами, а бежала во всю прыть, крепко прижимая к себе пакет с бутербродами. В бутылке плескалась кола. У Лиз зашлось дыхание и начало колоть в боку. Бежать по песку было трудно.
Вот наконец ее полотенце. Ее сумка. Лопатка для песка. Замок, который построила Сара. Дочкино светло-голубое полотенце с желтыми бабочками.
Но самой девочки нигде не было.
Лиз стояла на месте, тяжело дыша. Она согнулась пополам, преодолевая колотьем боку, но быстро разогнулась и лихорадочно осмотрелась вокруг. Вот тут же, тут, сорок минут назад лежала ее дочь, лежала и крепко спала.
«Меня не было добрых сорок минут. Сорок минут!» – металась укоряющая мысль в голове у Лиз.
Нет, Сара обязательно должна быть где-то рядом. Девочка проснулась, испугалась, что мамы нет, и теперь бегает где-нибудь поблизости. Вот если бы только народу было не так много. На пляже просто не протолкнуться, и с каждой минутой отдыхающих становится еще больше. Как же искать такую крошку среди сотен и сотен ног?
Лиз бросила бутерброды и бутылку колы на свое полотенце, а кошелек сжала в руке. Никакого чувства голода женщина больше не испытывала. Наоборот, ее слегка затошнило, и теперь она не могла даже думать о еде.
Проклятье! Куда подевалась малышка?!
Уже не на шутку встревожившись, Лиз обратилась к даме, лежавшей рядом с ней. Соседка обладала весьма приличными объемами и пасла четверых детей, которые самозабвенно возились в песке неподалеку.
– Простите, вы случайно не видели мою дочку? Примерно такого роста, – сделала Лиз соответствующий жест рукой. – Такая черненькая, темноглазая… В голубых шортах и полосатой футболке.
Толстушка удивленно воззрилась на Лиз.
– Вы о той девочке, что спала вон на том полотенце?
– Да-да! Вы видели ее? Она уснула так крепко, и я… только на две минуты отлучилась, чтобы купить поесть, а сейчас прихожу и вот…
Чувство удивления на лице толстушки сменилось брезгливостью.
– Что? Вы оставили ребенка одного и отправились так далеко, к тем будкам?!
– Я лишь быстро пробежалась туда и обратно, – солгала Лиз.
«Сорок минут!» – сверлило в ее мозгу.
– Сначала, конечно, я видела, что она там спит, – заявила дама. – Но не могла же я глядеть на нее бесконечно! Тем более моему Денису стало плохо. Он перегрелся на солнце.
Денис сидел, съежившись, в песке, и на самом деле выглядел бледным и вялым. Но он, по крайней мере, никуда не делся.
– Она не могла уйти далеко, – выговорила Лиз, успокаивая саму себя.
Толстушка потянулась к своей знакомой, которая лежала на полотенце по соседству.
– Слушай, ты не видела такую темненькую девочку? Она спала тут рядом. Ее мать бегала аж вон до тех будок, и пожалуйста: ребенок пропал!
Естественно, ее знакомая тоже не обошлась без того, чтобы не окатить непутевую мать порцией ледяного презрения.
– Что? До тех будок?! Подумать только! Да чтобы я когда-нибудь оставила ребенка одного так надолго…
«Ах ты, тупая корова», – подумала Лиз в бессильной злобе.
Похоже, на Сару не обратил внимания ни один человек. Ни толстушка, ни ее знакомая, ни кто-то еще из многочисленных загорающих, которых Лиз опрашивала одного за другим, содрогаясь в дикой, все возрастающей панике. Круг ее поисков становился все шире и шире, и вместе с тем таяли шансы на то, что отыщется хоть один человек, способный сказать что-то внятное о Саре. Лиз бегом спустилась до самой воды, но и там не нашла ни одного следа, ни одной зацепки. Утонуть девочка не могла. На глазах такой массы людей не утонул еще ни один ребенок.
А вдруг все-таки… утонула?
Но внезапно крохотный огонек надежды вспыхнул в душе Лиз вместе с мыслью о том, что Сара могла на свой страх и риск одна отправиться на поиски карусели с лошадками. Ведь девочка так хотела на них покататься. В очередной раз Лиз отмахала бегом путь до автостоянки, увидела карусель, где кружились несколько ребятишек. Сары среди них не было.
Лиз бросилась к хозяину карусели.
– Мою дочь нельзя не заметить! У нее длинные черные волосы, темные глазки… Голубые шортики, полосатая футболка!..
Хозяин карусели хорошенько задумался.
– Нет, – помотал он головой. – Нет, такая девочка ко мне не приходила. Точно вам говорю, не было такой!
Со всех ног Лиз бросилась назад. Слезы текли у нее по щекам. Женщину охватил непередаваемый ужас. Как безответственно она поступила! Теперь она жестоко поплатилась за это. Поплатилась за все: за мысли об аборте; за свои нерадостные слезы в тот самый момент, когда ей подали новорожденную Сару; за то, что много раз желала, чтобы этого ребенка не было на свете; за все свои проклятья и недовольство судьбой; за скудость материнских чувств…
Вернувшись на пляж, она снова убедилась, что Сары там нет. Взгляд споткнулся о маленькое полотенчико, одиноко лежавшее на песке. Лиз стало так больно, что слезы, прежде остановленные неимоверными усилиями воли, снова хлынули из ее глаз горячими неудержимыми потоками. Рядом с полотенцем валялся бумажный пакет со злополучными багетами и бутылка колы. Какой ерундой показались теперь Лиз эти вещи! Как же она могла какой-то час назад так возжелать этой ерунды, чтобы позабыть о безопасности собственного ребенка?…
Полная дама, сидевшая на своем прежнем месте, на сей раз глядела на Лиз с сочувствием.
– Что, никаких следов? – спросила она мягко.
– Никаких, – сквозь слезы проронила Лиз. – Ни единого.
– Почему же вы не попросили меня присмотреть за вашей дочкой? Мне это ничего не стоило, а вы спокойно бы пошли за своими бутербродами.
И в самом деле, почему она этого не сделала? Лиз не могла найти объяснений своему поступку. Ведь что могло быть проще – попросить другую мать одним глазком присмотреть за спящей девочкой…
– Не знаю, – прошептала она. – Я сама не знаю…
– Вам нужно немедленно заявить в полицию, – вмешалась в разговор приятельница толстушки. По этой даме было видно, что она хоть и принимает ситуацию близко к сердцу, но внутренне негодует, что ласковый солнечный денек оказался испорчен таким неприятным казусом. – И в спасательную службу! Быть может…
Договорить фразу до конца знакомая толстушки явно не решилась.
Лиз посмотрела на нее с возмущением:
– Разве может ребенок утонуть здесь?! В воде плещется как минимум сто человек! Разве всем им может быть наплевать на ребенка, который в полном одиночестве ковыляет к воде?!
Полная дама сжала руку Лиз. Ее сочувствие было неподдельным.
– И все-таки идите к спасателям. Там скажут, что делать дальше. Может быть, они озвучат объявление по радио. Ведь это, уверяю вас, не первый случай, когда в подобном муравейнике родители и дети теряют друг друга. Не падайте духом!
Эти доброжелательные слова окончательно лишили Лиз самообладания. Теперь она плакала безостановочно, повалившись на песок и скорчившись в неудобной позе. Лиз не могла выговорить ни слова, в этот момент ее оставили все силы.
Толстушка со вздохом наклонилась к молодой матери.
– Идемте же. Я отправлюсь с вами, а Элли присмотрит за моими детьми. Э, да вы совсем раскисли. Но ведь есть еще какая-то надежда!
Лиз поднялась, совершенно безвольно ухватившись за протянутую ей руку.
В этот самый миг ею овладело необъяснимое чувство, что она больше никогда не увидит свою дочь.
Среда, 16 августа 2006 года
Когда Натан сказал Ливии, что завтра с началом отлива они снимутся с якоря и поплывут дальше, она не знала, радоваться ей или огорчаться. Гебридские острова не были тем местом, где ей хотелось бы задержаться еще на несколько недель: много неудобств доставлял климат и сильно недоставало красок лета. Даже август здесь, на Скае, был довольно прохладным и ветреным, часто шли дожди, и тогда море и небо сплавлялись в единое свинцово-серое пространство, а крепкая морская пена, что плескалась в штормовые дни у Мола рядом с Портри, рассеивалась в воздухе и оседала на губах холодной водяной пылью. Где-то на земле было лето, плодородный медлительный август со спелыми фруктами, теплыми ночами, падающими звездами и поздними розами. Она с тоской вспоминала о том, как ходила босыми ногами по нагретой траве, и от этих воспоминаний на ее глаза наворачивались слезы.
Плыть дальше означало достичь когда-нибудь более теплых краев. Они собирались продвигаться на юг, к Канарам, запастись там провизией и приготовиться пересечь всю Атлантику. Натан планировал перезимовать на Карибах, и его нынешняя спешка была связана с тем, что он хотел попасть туда до начала сезона ураганов. Ливия же, наоборот, боялась покидать Европу и содрогалась от одной мысли о том, что им предстоит несколько недель качаться на волнах Атлантики. Карибские острова казались ей далеким и чуждым миром, перед которым она испытывала неопределенный страх. С гораздо большим удовольствием она осталась бы зимовать на одном из Нормандских островов, Джерси или Гернси, но Натан сказал, что зимы там хоть и мягкие, но в то же время невероятно влажные. При непрекращающихся дождях яхта и так будет не самым удобным местом для проживания, к тому же от воды поднимется молочный туман, застилая обзор так плотно, что с кормы судна не будет видно даже его носа.
На Скае они провели почти неделю. Несмотря на плохую погоду, Ливия уже начала привыкать к нему, и осознание того, что снова придется все поменять, больше всего печалило женщину. Идея кругосветного путешествия была ей не по душе. Она страстно мечтала о собственном доме, маленькой прочной крепости, которая стала бы центром ее мира. Она мечтала каждый день делать покупки в одном и том же супермаркете, ходить на прогулки по излюбленным тропинкам, ощущала потребность поддерживать теплые отношения с постоянным кругом друзей и знакомых. Она хотела покупать по утрам горячие булочки у одного и того же пекаря, который участливо спрашивал бы ее, лучше ли ей стало после простуды, и ходить к постоянному парикмахеру, которому можно было бы сказать: «Как всегда, пожалуйста». Равномерность и постоянство были очень важны для нее. Лишившись их, она поняла, насколько велика эта потеря.
Проводить целые дни на «Одуванчике», который стоял на якоре в бухте Портри, Ливии было невыносимо, и она нашла на эти шесть дней небольшую подработку. Собственно, они с Натаном еще перед путешествием договорились о том, что оба будут стараться зарабатывать на стоянках в портах, ведь в их дорожной наличности царил вечный отлив. Все, что они имели когда-то, Натан вложил в покупку яхты. Однако по всему было видно, что необходимость пополнять кошелек он считает далеко не самой важной задачей.
– Скай неимоверно вдохновляет меня, – оправдывался он, – и я просто обязан ловить эти минуты вдохновения!
Погода здесь, как утверждал Натан, самая что ни на есть подходящая, как раз о такой он мечтал. Ветер северо-западный, силой от четырех до пяти баллов. В небе над островными горами мечутся облака. Капли дождя энергично постукивают по брезентовым штормовкам.
Каждый день он отвозил жену в шлюпке на берег, а сам возвращался на судно, ходил на нем вдоль берегов острова, обойдя Скай уже наполовину и переместившись в свою любимую бухту у Лох-Харпорта. Чем он занимался там дни напролет, Ливия не знала. Однажды, когда не было дождя, он исследовал горы Блэк Куиллинс – по крайней мере, так он сказал.
Больше Ливии ничего не было известно о его времяпрепровождении. И порою она, поздними вечерами возвращаясь на автобусе в Портри, опасалась, что в этот раз Натан ее не встретит, что он поднимет паруса и уйдет в море – навсегда, без нее. Но сказать точно, пугал ли ее такой исход дела или же на самом деле был желанен, Ливия не могла.
Она нашла работу в Данвегане, на даче одной английской семьи. Это местечко находилось далековато от Портри, главного города на острове, однако автобусы между населенными пунктами ходили неплохо. Владельцы дачи повесили в холле одного из магазинов объявление о том, что им требуется временная помощница по дому и саду, так как женщина, которая приходит к ним обычно, заболела. Ливия тут же откликнулась на объявление. Натан поначалу был против. Он считал, что служить домработницей – вовсе не тот уровень для Ливии, однако ничего лучшего предложить не мог.
Просторный и уютный дом с великолепным видом на бухту располагался на самом краю Данвегана. Ливия не могла нарадоваться, глядя на это жилище. Добродушные хозяева, с которыми приятно было поболтать, нетяжелая работа. Для нее не составляло большого труда ухаживать за садом, который оказался просто огромным. Ливии он нравился до безумия.
И все бы хорошо, но только погода постоянно подводила. Этим летом дожди шли невероятно часто, и Ливии было не совсем понятно, почему англичане проводят отпуска именно здесь, в этой промокшей до нитки части земного шара. Но она тут же уловила различие между своим и их образом жизни – таким, когда под ногами ощущается твердая земля, когда имеется сад, обнесенный кирпичной оградой, теплый камин и порядок во всем.
Она с большим удовольствием приходила в этот дом, протирала подоконники, до блеска чистила кафель на кухне, ставила свежие цветы в вазу, красовавшуюся на большом столе в гостиной. Когда дожди давали себе передышку, Ливия обсаживала плющом южную сторону дома и подстригала газон, расположенный в одном из уголков большого сада. Она чувствовала умиротворение, неведомое ей уже с очень давних пор.
Хрупкий мир, поселившийся в ее душе, улетучивался каждый раз, когда она возвращалась на свой корабль. Натан и Ливия жили именно на яхте, а вовсе не в доме на Гебридах или Нормандских островах. Лучшей участи им не приходилось ожидать и на берегу южных морей с пальмами на белом песке. Разве Ливия была рождена для кочевой жизни? Она ненавидела порты, терпеть не могла колеблющиеся под ногами доски. Ее страшно раздражала теснота и тяготило отсутствие домашнего очага.
Но тем не менее завтра они выходят в открытое море.
Четверг, 17 августа 2006 года
Натан уютно устроился в кокпите «Одуванчика», привалившись спиной к переборке каюты. На часах была половина десятого вечера. Дорогое термобелье, которое он носил, оправдывало себя здесь, на севере, даже несмотря на то что стоял август. Морской ветерок, по-вечернему прохладный, щекотал кончик его носа и легонько касался щек. Успокоившись после недавней вспышки гнева, он чувствовал себя немного лучше.
Натан не на шутку разозлился на Ливию, да и на самого себя, что было еще хуже. Дело в том, что он опять уступил ей. Собственно, уступать ему приходилось часто – лишь бы не слышать ее пропитанных слезами монологов. Натан собирался сниматься с якоря рано утром, через час после полной воды. Отчаливать из Портри необходимо было ровно в шесть, чтобы миновать пролив Саунд-оф-Харрис при свете дня. Ливия с самого начала их стоянки на острове Скай беспрерывно жаловалась на здешнюю погоду, а теперь она, наоборот, с той же энергией высказывалась против отъезда, хотя последний явно пошел бы ей только на пользу. Натан решил, что главным для его жены стало нытье и скулеж. И если повода для жалоб не находилось, то она, похоже, считала, что день прожит зря.
В качестве последнего аргумента она заявила, что пообещала тем людям из Данвегана прийти еще раз и просто исчезнуть было бы верхом неприличия. Поскольку обсуждение этой проблемы грозило перерасти с ее стороны в бурную истерику, Натан, скрипя зубами, сдался и перенес отплытие на конец дня. Он был почти уверен, что Ливия настаивает на своем только ради того, чтобы лишние два-три часа побыть на твердой земле, но доказать ей это он так и не смог.
Натан снял номер в отеле «Пиэр», где останавливались в основном рыбаки и портовые грузчики, и коротал время за чтением газеты. Скоро он обнаружил, что номер ему достался очень старый, февральский, и все написанное там давно уже потеряло актуальность. Но разве здесь это кого-нибудь беспокоило? На Гебридах время шло иными темпами, жизнь подчинялась особому ритму, отличному от движений остального мира. То и дело Натан спрашивал себя, как люди могут так жить. Он записывал в блокнот некоторые наблюдения, обрывки мыслей и зачатки рассуждений на эту тему – все это можно было бы повернуть под интересным углом зрения. Возможность заглянуть за кулисы чужой жизни всегда привлекала его.
Около пяти часов вечера Натан и Ливия наконец снялись с якоря.
Накануне по радио Би-би-си обещали стабильное атмосферное давление; ту же информацию выдавал и барометр на яхте. Поэтому Натан достал из мешка для парусов и прикрепил к рангоуту огромный стаксель-кливер, чтобы яхта пошла со скоростью как минимум два узла, пока он по карте прокладывает курс на траверзе сигнального маяка Родела. Хотелось надеяться, что им удастся миновать узкий морской пролив еще при свете уходящего дня.
На несколько секунд Натан задумался: не для того ли Ливия тянула время, чтобы заставить его взять прямой курс на юг, в сторону островов Уист и Скай: ведь она не хотела встречаться лицом к лицу с Атлантикой. По этому поводу у них состоялось несколько жарких споров. Хуже всего было то, что Ливия панически боялась открытого моря. Тем не менее Натан принял решение не проходить между Гебридскими островами, а обогнуть их.
Примерно без пяти девять критический отрезок пути был преодолен. Ливия давно уже скрылась внизу, в каюте, сославшись на усталость и головную боль. Отсутствие жены ни капельки не расстраивало Натана. Немой укор, застывший в ее глазах, словно у смертельно раненой лани, ужасно действовал ему на нервы.
Со стороны Атлантики, на западе, шла, покачиваясь, мертвая зыбь, и яхту подхватило встречным приливным течением. «Пустяки, – думал Натан, – скорость встречного течения один узел, яхта делает два узла, один узел остается сверху, так что на юго-запад пробьемся».
Пожалуй, теперь ему придется отказаться от захода в южно-ирландский порт Югал; вместо этого надо держать курс сразу на юг, на Ла-Коруну. Натан больше не собирался тянуть кота за хвост. Скорее прочь из Европы! Наконец-то свободное плавание по Атлантическому океану! Карибский бассейн. Белые пески пляжей. Солнце. Пальмы. И хотя мистический флер из дождей и туманов на Скае по-своему очаровал его, он все же считал, что перезимовать в ласковых теплых краях было бы совсем не плохо.
Натан сидел в кокпите, наслаждаясь тишиной и кристальной ясностью ночи, и с удовольствием бродил по закоулкам своих мыслей.
Внезапно тьму прорезали мощные огни. Слепящие световые круги – два зеленых, красный и белый – приближались к яхте сзади, с кормы. «Одуванчик» явно преследовали два грузовых судна, которые шли тем же курсом, что и яхта. Натан пребывал в полной уверенности, что его видят, ведь он зажег все навигационные фонари, да и радиолокационный отражатель, расположенный высоко на мачте, должен давать отчетливое эхо. Опасаться было нечего. Покинув Саунд-оф-Харрис, Натан включил автопилот, и это устройство работало сейчас с негромким мерным жужжанием.
Внезапно мужчина почувствовал сильную слабость во всем теле. Он сидел, сонно роняя голову вперед, вздрагивал, просыпался, превозмогал зевоту. С чего это, черт побери, его вдруг потянуло в сон? Ведь он настоящая сова, и обычно разводит кипучую деятельность лишь поздно вечером, почти ночью. Наверное, все дело в повысившейся за последнее время влажности воздуха, в напряженном ожидании этой копуши Ливии, в тяжелом переходе при угасающем свете дня. Да, все это отняло у него много сил. Голова Натана свалилась на грудь. Усталость была такой тяжкой, такой стихийной, что бороться с ней было бесполезно. Мужчина засыпал и просыпался каждое мгновение, и, как ему стало ясно впоследствии, по-настоящему проспал он лишь несколько жалких минут. Однако эти минуты решили все.
Он проснулся так же внезапно, как и уснул.
Неизвестно, что его разбудило – слабое хлопание парусов или постукивание гика-шкота. Но, скорее всего, ни то ни другое, а громкий неестественный звук, похожий на удар исполинского молота по громадной стальной пластине.
Мужчина взглянул наверх и увидел, что стаксель-кливер шевелится лишь из-за атлантической зыби. Ветер полностью стих.
«Что это был за звук? Будто молотом по наковальне. И откуда эти огни?» – раздумывал Натан.
В этот самый момент он снова их увидел. Теперь огней было только три – красный, зеленый и между ними белый, – а расстояние от них до «Одуванчика» составляло не больше половины морской мили. Световые круги двигались прямо на яхту.
Натан подскочил на месте как ужаленный. «Черт побери! Они там что, ослепли?» – пронеслось у него в голове.
Он бросился к штурвалу и выключил автопилот. Необходимо было срочно запустить мотор и максимально быстро положить руль на левый борт, чтобы отвести «Одуванчик» от другого судна хотя бы на сто метров, иначе было не миновать столкновения. Вот дьявол! И как это он уснул? В этих местах море кишмя кишит судами, и позволить себе сладкую полуночную дрему может только полный идиот.
Почему не заводится мотор? Даже стартер не крутится. Натан пытался запустить двигатель снова и снова… Ничего не выходило.
Словно фасад небоскреба, на яхту надвигался нос гигантского корабля, который оказался в десятки раз больше «Одуванчика». С ужасающей скоростью громада неслась прямо на парусник, который рядом с ней казался ореховой скорлупкой. Было ясно, что столкновения не избежать, и через две-три минуты «Одуванчик» превратится в жалкую груду обломков.
Из нижнего отсека высунулась голова Ливии. Натан увидел ее спутанные всклокоченные волосы и глаза, вылезающие из орбит от страха. Работающий мотор огромного сухогруза создавал просто адский шум.
– Натан! – что было сил крикнула Ливия, не двинувшись, однако, с места и глядя в оцепенении на неумолимо приближающуюся беду.
Одним движением мужчина выдернул из-под сиденья рулевого надувной плот.
– Быстро с яхты! – взревел он. – Ты что, оглохла? Живо вниз!
Ливия не шелохнулась.
– Прыгай! – заорал Натан, но она все еще медлила. Через мгновение он сгреб ее в охапку, проволок вниз по ступенькам и с усилием вытолкал за борт. Вслед за ней он швырнул в воду спасательный плот и в последнюю секунду перед столкновением сиганул в воду сам.
Ледяная вода обожгла его миллионами острых уколов. В какой-то момент Натан решил, что от холода у него остановилось сердце, но затем обнаружил, что жив – значит, сердце все еще билось. Хрипя и отплевываясь от воды, он вынырнул из-под наката очередной волны. К счастью, на нем был спасательный жилет, как и всегда во время пребывания на борту.
Удары молота, стучащего по металлу, раздавались теперь прямо над его головой. Натана подхватило гигантской волной и отшвырнуло на несколько метров в сторону. Буквально рядом с ним прокатилась вертикальная металлическая плоскость. Это обшивка борта сухогруза плавно, как в замедленном кино, двигалась мимо Натана.
Нос грузового корабля протаранил «Одуванчик» лобовым ударом, и яхта мгновенно пошла ко дну.
На глаза Натана навернулись слезы. Он никогда не плакал и с самого дня похорон его матери (он был тогда маленьким мальчиком) не думал, что снова когда-нибудь заплачет. Однако пережить эту трагедию ему оказалось не по силам. Слишком уж быстро все получилось. Ведь только что Натан сидел в рулевом отсеке своей любимой яхты. А из-за того что он замечтался и уснул всего лишь на пару проклятых минут, его теперь волочит по ледяному пространству Северного моря. И прямо у него на глазах было уничтожено то, что на сегодняшний день стало безгранично дорого его сердцу и составило смысл его жизни.
Спасательный плот, развернувшись в воде, был подхвачен волной, расходившейся от носа грузового корабля, и унесен на несколько метров от Натана. Плот с расправившимся навесом вертело и крутило в мощных бурунах.
Рядом со спасательной шлюпкой барахталась Ливия. До того как все случилось, она лежала в постели, поэтому спасательного жилета на ней не было. Натан выкрикивал ее имя, но Ливия не реагировала. Сделав несколько энергичных взмахов руками, мужчина подплыл к ней.
– Плыви, Ливия! – приказал он. – Ну, давай же, плыви! Нам нужно поймать плот!
Но женщина не продвинулась и на сантиметр в сторону спасательной шлюпки. И хотя она держалась на воде, вяло, А механически перебирая руками и ногами, ее широко раскрытые глаза смотрели в одну точку. Казалось, что Ливия не понимает слов.
Натан лег на спину, подхватил ее под руки и поплыл с ней в сторону плота. Он фыркал и перхал, глотая все новые порции соленой воды. Хорошо еще, что Ливия не оказывала сопротивления. На несколько мгновений он выпустил жену из рук, с огромным трудом взобрался на плавучий островок спасения, а затем уже потянулся за ней. Он затаскивал ее на плот долго, и в какие-то моменты ему казалось, что сил может не хватить. Как только Ливия оказалась в безопасности, рн упал рядом с ней в полном изнеможении.
Лишь по прошествии некоторого времени Натан пришел в себя.
Они спасены. Они не захлебнулись, не дали тонущей яхте увлечь их за собой в морские глубины. Несмотря ни на что, Натан ощутил вдруг чувство глубокой благодарности к судьбе. Как-никак они оба выжили. Правда, жизнь их не стоила теперь и ломаного гроша. Они остались лишь с тем, во что были одеты до трагедии: Ливия в голубую пижаму, состоявшую из укороченных штанов и вытянутой трикотажной кофты; Натан в джинсы, шерстяной пуловер, белье и носки (ботинки он потерял, когда оказался за бортом).
«И еще у нас есть спасательный плот, – подумал Натан во внезапном порыве сарказма. – Мы уже убедились, что эта вещь всегда может пригодиться».
Ночь все еще была ясной. Тут и там на небе поблескивали звезды. Натан безучастно смотрел на темную водяную толщу. В этот момент он не мог думать абсолютно ни о чем – ни о прошлом, ни о будущем. Он не чувствовал теперь даже отчаяния, которое охватило его несколько минут назад, заставив плакать. Душа его была вычерпана до дна, и в ней царила милосердная пустота.
Суббота, 19 августа 2006 года
1
Ранним утром девятнадцатого августа Вирджиния Квентин услышала по радио о крушении яхты, случившемся в ночь с четверга на пятницу недалеко от внешних Гебридских островов. На Скае имелась небольшая радиостанция, и она передавала новости, представляющие интерес главным образом для островитян. На почетном месте в этих новостях стояли сводки погоды – для местности, где многие жили лишь рыбной ловлей, такая информация была чрезвычайно важна. Вторыми по значению шли сведения о катастрофах – случалось, что терпела бедствие рыбацкая шхуна, а бешеные штормовые ветра, носясь зимой над Северным морем, врывались на сушу и сносили крыши с домов (одну женщину даже сдуло со скалы в пропасть). Но такой беды, какая приключилась с иностранцами сегодня, еще не было. По крайней мере, Вирджиния не слышала ничего подобного.
Она встала ни свет ни заря и отправилась на ежедневную пробежку по высокогорному плато. Хрустальная тишина первых утренних часов всегда привлекала женщину. Ей ничего не стоило подняться с постели около шести и с головой окунуться в нетронутую свежесть нового дня.
Вирджиния чувствовала, что, когда она бегает здесь, на этом гористом северном острове, у нее проявляется особая выдержка и выносливость. Причиной тому явно служил местный воздух, до умопомрачения густо насыщенный кислородом. Вирджиния бегала широким размашистым шагом, комфортно чувствуя себя в своем индивидуальном ритме. Она передвигалась легко и свободно, и движения тела находились в полной гармонии с ее ровным дыханием. Утренняя пробежка была единственным неприкосновенным богатством Вирджинии и заряжала ее бодростью на весь грядущий день. Бегать с кем-то в компании она ни за что не хотела. И без того приятное одиночество первых утренних часов становилось еще драгоценнее, когда она вкушала его в безлюдии острова Скай.
Дома Вирджиния приняла душ. Обмотав голову махровым полотенцем, она удобно устроилась в гостиной с чашечкой горячего кофе, щедро сдобренного сливками. Попивая ароматный напиток, она слушала радио и попутно размышляла о том, что ее брак с Фредериком хоть и был в некотором смысле скучноват, но все же принес ей два чудесных подарка: во-первых, дочурку Ким, которой уже исполнилось семь, а во-вторых, вот этот чудесный домик в Данвегане. Погрузившись в свои мысли, Вирджиния рассеяно слушала радио, однако сообщение о катастрофе немецкой яхты все-таки резануло ей слух. Прямо в ночи на яхту налетело грузовое судно, в фарватере которого та находилась, и буквально раздавило ее в щепки. Предпринять обходной маневр морякам помешало роковое стечение обстоятельств. От парусного суденышка остались лишь обломки, да и те покоятся на дне моря, очень глубокого в здешних местах. Как называлось судно, виновное в трагедии, и какой стране оно принадлежало, никто не знал. Дрейфующий в море плот увидели рыбаки, и именно они спасли терпящую бедствие семейную пару. Потерпевшие крушение люди сильно переохладились, ведь, выбравшись из воды на спасательный плот, они провели в море почти двенадцать часов. Им была оказана срочная медицинская помощь. Однако молодая женщина, как сообщали источники, до сих пор пребывает в шоке. Вчера семейную пару поселили в самую простую гостиницу, расположенную неподалеку от Портри.
– Постой, но ведь это же не могут быть… – сказала было Вирджиния самой себе и прикусила язык. Ведь здесь, на Гебридах, наверняка найдется не одна немецкая пара, отправившаяся на парусном судне в кругосветное путешествие?
На лестнице послышались шаги Фредерика. Услышав их, Вирджиния машинально встала и наполнила горячим кофе вторую чашку, добавив в напиток молока. Во время отпуска они обычно позволяли себе потратить целое утро на кофе и болтовню. Супруги беседовали о погоде, обменивались новостями из местечковой жизни, часто обсуждая дела родственников и знакомых. Однако темы, касающиеся их двоих, они выбирали с осторожностью, явно избегая острых углов, хотя видимой причины для этого не было. Не только этим вольготным утром, но и дома, в Норфолке, Вирджинию охватывало чувство умиротворения и благодарности к судьбе, когда она окидывала взглядом свою жизнь рядом с Фредериком: жизнь без забот о хлебе насущном; жизнь, протекающую в упорядоченном, обозримом мирке, рамки которого были несколько узковаты, но зато в нем не было места опасностям, страхам и демоническим призракам прошлого. В иные мгновения ей казалось, что ее мир не совсем реален, и эта мысль отдавалась в душе щемящей болью. Но, слава богу, это были действительно лишь моменты, секунды, которые мгновенно утекали в прошлое.
В комнату вошел Фредерик.
– Доброе утро, – поздоровался он. – Ты уже бегала сегодня утром?
– Да. Это было замечательно. И как только некоторые люди могут жить почти без движения?
Вирджиния протянула мужу чашку-кофе. Фредерик опустился на диван и сделал первый глоток.
– Мы тут последний день, – произнес он. – Завтра возвращаемся в Норфолк. Или ты хочешь остаться с Ким еще ненадолго?
До начала школьных занятий оставалось еще целых две недели, к тому же Вирджинии так нравилось жить здесь, среди гор. Но, несмотря на это, она решительно покачала головой:
– Нет, мы уедем все вместе. Ты что думаешь, я отпущу тебя одного?
Фредерик усмехнулся. Ведь ему частенько приходилось бывать одному, подолгу не видясь со своей семьей. Он уезжал из дома в половине восьмого утра, а возвращался вечером, как правило, не раньше десяти или половины одиннадцатого. Все светлое время суток он проводил в Лондоне, в своем банке. В Норфолке он присутствовал лишь тогда, когда этого требовали общественные дела его избирательного округа. Дочь он не видел порой неделями, с женой общался по большей части урывками, мимоходом. Чаще всего это случалось за десять минут до сна, в те вечера, когда Вирджиния, дождавшись его, пыталась с ним беседовать, пока он, смертельно усталый, не падал в постель.
Конечно, такое положение вещей ему не очень нравилось. Еще два года назад все было совсем по-другому. Тогда Вирджиния и Ким жили вместе с ним в Лондоне, и он по-настоящему ощущал себя частью семьи – гораздо сильнее, чем сейчас. Правда, жена в то время не слишком-то стремилась выезжать из их элегантной квартиры в Саут-Кенсингтоне на какие-нибудь совместные мероприятия. Фредерик знал ее как человека, стремящегося к уединению, к тому, чтобы отгородиться от внешнего мира. Боялась ли она чего-то? Нет, Фредерику казалось, что страх тут ни при чем. Скорее, виной тому была меланхолия, неслышной поступью ходившая за его женой. В какие-то моменты меланхолия крепко сжимала ее в своих объятиях, подталкивая к беспросветной депрессии, а затем опять ослабляла хватку. С этой «болезнью» Вирджиния явно справлялась лучше в те моменты, когда оставалась наедине с самой собой. И ее решение переехать в норфолкское родовое поместье Квентинов, в старый и довольно мрачный дом, показалось Фредерику довольно логичным. Однако именно этот шаг и превратил их семейную жизнь в то, чем она стала сейчас.
Вирджиния села напротив мужа. На ее щеках еще играл румянец, вызванный свежим дыханием утра.
– Ты, конечно, помнишь Ливию из Германии?
– Нашу временную домработницу?
– Да.
Фредерик кивнул. Конечно же, он помнил о том, что в их доме присутствовала какая-то женщина, но вот ее лицо… Нет, он узнал бы его с трудом. Абсолютно ничем не примечательная особа; серенькая, сливающаяся с общей массой других людей.
– Да, припоминаю. Но ведь она с мужем отправилась путешествовать дальше, не так ли?
– В четверг вечером они хотели сниматься с якоря. А сегодня я услышала по радио, что спасена какая-то немецкая семейная пара, потерпевшая крушение. Они перемогались на спасательном плоту, не слишком далеко от берега. Грузовое судно протаранило и потопило их яхту.
– Бог ты мой! Однако им повезло, что они вообще остались живы. И ты считаешь, что речь идет о той самой… как ее… Ливии?
– Имен по радио не называли. Но все может быть. Все события совпадают по времени. И кроме этой пары, я не встречала у нас на острове других немцев.
– Разве это о чем-нибудь говорит? Ведь мы не знаем тут всех и каждого.
– И все-таки… У меня такое чувство, что это они. Думаю, так и есть на самом деле.
– Ну и что дальше? Эти люди хотели пересечь океан? Ничего не поделаешь, все путешествия когда-нибудь кончаются.
– Ливия рассказала мне, что они вложили в яхту все, что имели. Они продали все до последнего. Выходит, они остались теперь ни с чем…
– Подожди, у них наверняка была хорошая страховка. Раз их яхту уничтожил грузовой корабль, то теперь дело за малым.
Вирджиния кивнула.
– Они сейчас в Портри, в самом дешевом отеле, где предоставляют ночлег с завтраком, – задумчиво произнесла она. – Думаю, мне надо навестить их. Сейчас они особенно нуждаются в поддержке.
До этой семейки Фредерику не было абсолютно никакого дела. Единственное, что вызывало у него хоть какие-то эмоции, так это безумная идея отправиться в кругосветное плавание. Фредерик не понимал, что хорошего люди находят в долгом скитании по волнам, в том, чтобы месяцами качаться в тесной яхте, и как можно быть настолько глупыми, чтобы вбухать все деньги в плавучую посудину. Внезапно в его душе забрезжило смутное и довольно гнусное чувство. Сработала интуиция. Чутье, если хотите.
– Ну, я не знаю, – нахмурился он. – Наверное, тебе не стоит ездить к ним.
– Почему?
– Почему… Видишь ли, какое дело… Возможно, они не были застрахованы, так что…
Фраза так и повисла в воздухе неоконченной. Вирджиния окинула мужа непонимающим взглядом.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что я хочу сказать? А вот что. Обычно люди стремятся сэкономить на страховке. Так было всегда и везде. Полис обязательного страхования человек обычно приобретает, куда же деваться. Но при этом он надеется, что именно с ним ничего плохого не случится, и раскошеливаться на остальные риски не торопится. Возможно, у этого семейства не осталось за душой ни гроша. У них больше нет ни яхты, ни дома – ни-че-го. Они, конечно, подадут судебный иск о возмещении убытков, но…
– Но ни название грузового корабля, ни государство, которому он принадлежит, им не известны.
– Вот видишь, – вздохнул Фредерик. – Тем более. И непонятно, на кого подавать жалобу. Нет, даже если им и удастся когда-нибудь получить компенсацию, в любом случае тяжба будет тянуться годами.
Вирджиния все еще недопонимала, к чему клонит муж.
– С этим все ясно, но почему мне не следует к ним ездить?
– Потому что тогда ты станешь – или, вернее, мы станем – как раз той соломинкой, за которую ухватятся твои утопающие. Ты не успеешь оглянуться, как они сядут нам на шею. Пойми, ты протянешь палец, а отхватят всю руку…
– Послушай, у них наверняка есть родственники, которые им помогут. Там, в Германии. Я хочу лишь немного поддержать Ливию. Она славная. И у меня было такое ощущение, что она и без того не совсем счастлива. А теперь еще такая история…
– Будь осторожна, – предупредил Фредерик.
– В любом случае утром мы уезжаем отсюда.
– Да, но ведь и твои мореплаватели тоже не останутся здесь.
– Вот именно. Они поедут к себе в Германию.
– Если, конечно, у них там есть крыша над головой. Или если они сумеют ее найти.
Вирджиния рассмеялась.
– Нет, ты неисправимый пессимист! Я считаю, что не навестить Ливию было бы просто неприлично. Я отвезу ей что-нибудь из одежды. Размеры у нас примерно одинаковые.
Фредерику стало ясно, что остановить жену ему не удастся. Возможно, он действительно сгущает краски. Окружающий мир обычно казался ему злым и враждебным. Но в то же самое время страха перед ним Фредерик не испытывал. Он спокойно брал быка за рога, и для этого ему требовалось только одно – знать, с какой стороны ухватиться. А вот Вирджиния была скорее идеалисткой.
Ладно, все равно. В конце концов, хотя бы в одном она права: завтра им всем вместе возвращаться домой.
2
Гостиницу, в которой поселились горемычные немцы, отыскать было совсем не трудно: история с крушением яхты была у всех на устах, и каждый встречный знал все мельчайшие подробности этого происшествия.
Стоило Вирджинии обратиться к торговцу в мелочной лавочке у причала в Портри, как она в один момент узнала всю необходимую ей информацию.
– Где живут? Да у О'Брайанов же! Господи ты боже мой! Вот это не повезло так не повезло, правда? Нет, я считаю, что это не так-то просто, взять и столкнуться в море с другим кораблем. Что-то здесь нечисто. Наверняка у них были проблемы и до того. Слушайте, миссис О'Брайан недавно приходила за покупками и говорила, что женщина с яхты находится в полнейшем шоке. Вы только вообразите себе: единственное, что у нее осталось, так это пижама! Ночная пижама! Черт побери, вот это настоящий удар!
Вирджиния прекрасно понимала, что этот торговец не отпускает сегодня ни одного посетителя без того, чтобы не обсудить с ним плачевное положение молодых немцев, попавших в такой переплет, и что миссис О'Брайан с огромным удовольствием разносит по острову сплетни о своих вынужденных постояльцах. Внезапно ситуация, в которую попали эти люди, предстала перед Вирджинией в несколько ином ракурсе. Ей стало жаль их не только потому, что те пережили ужас, который до конца жизни будет преследовать их в кошмарных снах. В своей беде, выставленной на всеобщее обозрение, они были полностью беззащитными, и их окружали сотни не столько сострадательных, сколько жадных до сенсаций взглядов.
О'Брайаны жили на окраине Портри, и Вирджиния без труда смогла бы добраться до них пешком. Но у нее внезапно пропало желание разговаривать о горе-путешественниках со случайными прохожими, поэтому она поехала на машине.
Несколько минут спустя она притормозила у живописного домика из красного кирпича, с лакированной дверью и белыми оконными рамами. Миссис О'Брайан была страстной садовницей. Даже в суровых условиях местного климата она сумела вырастить восхитительный цветник, вызывавший зависть всех соседей. Вирджиния прошла по тропинке между рядами красновато-коричневых астр и ярких разноцветных гладиолусов.
Осень известила о своем приходе тихо, но отчетливо. Здесь, на возвышенности, она наступала очень рано. В конце сентября можно было ожидать первых серьезных штормов, а затем на острова опускались туманы, и долгие месяцы местность оказывалась окутанной белой пеленой. Такая погода представлялась Вирджинии весьма романтичной, хотя, наверное, поживи она тут круглый год да окунись в омут серой промозглой зимы, царящей с октября по апрель, тогда, быть может, она уже не заикалась бы о романтике.
Один-единственный раз ей удалось уговорить мужа провести здесь, в их домике, Рождество и Новый год. Но Фредерик нашел такое времяпровождение просто отвратным и взял с жены слово, что она никогда больше не будет ставить над ним такие эксперименты.
– Мало что в этом мире способно загнать меня в уныние, – высказался тогда Фредерик, – но зима на Скае стоит на первом месте в списке моих «депрессантов».
«Очень жаль, – думала женщина. – А уж я-то с удовольствием провела бы здесь несколько дней в ноябре или декабре».
Вирджиния долго стучала в дверь, но на ее стук никто не ответил, поэтому в конце концов она вошла в дом сама и оказалась в тесноватой прихожей. Не запирать двери на замок было обычным делом на острове, и если хозяева не слышали, как стучит гость, то он спокойно мог заходить внутрь. Жители острова знали друг друга в лицо, и поскольку еще дед и отец Фредерика приезжали сюда на отдых со своими семьями, то Квентины считались здесь едва ли не аборигенами.
– Миссис О'Бра-ай-ан! – вполголоса позвала Вирджиния, но ответом ей было глухое молчание.
В конце коридора виднелась кухонная дверь. Когда Вирджиния нерешительно приотворила ее и переступила порог просторного помещения с каменным полом и множеством начищенных медных горшков, расставленных по настенным полкам, она увидела вовсе не миссис О'Брайан.
За столом сидела Ливия. Перед ней стояла большая чашка, а на подставке со свечой грелся заварочный чайник. Чашка молодой женщины была давно пуста, но та и не думала наполнять ее снова. Безучастным взглядом Ливия глядела на столешницу. И, хотя она подняла голову в тот момент, когда вошла Вирджиния, в ее глазах не промелькнуло и тени понимания, что кто-то вошел в помещение.
– Ливия! – взволнованно воскликнула Вирджиния. – Боже мой, я знаю, что вам с мужем пришлось пережить!
Не договорив, она шагнула к бедной женщине и крепко обняла ее.
– Я должна была вас увидеть.
Глянув в окно, Вирджиния наконец обнаружила миссис О'Брайан – та была в саду и развешивала на веревках белье. Пусть она задержится там подольше. Вирджинии так хотелось побыть с Ливией наедине.
Она села за стол и окинула свою бывшую домработницу внимательным взглядом. На молодой женщине был халат кричащей расцветки, явно с чужого плеча, коротковатый для ее рослой и очень худой фигуры.
– Я привезла вам кое-что из одежды, – выговорила Вирджиния. – Сумка там, в машине. Я принесу ее позже. Размер у нас с вами примерно одинаковый. Вещи миссис О'Брайан вам явно малы.
– Спасибо, – с трудом разлепила рот Ливия, все это время хранившая молчание.
– Ну что вы, не стоит благодарить. Горячий ли у вас чайник? Выпейте еще чаю.
Вирджиния достала с полки еще одну чашку, налила кипяток с заваркой для себя и Ливии, добавила немного сахару. Несчастная женщина сидела прямо, словно истукан. Казалось, что в данный момент она абсолютно беспомощна и что ее необходимо поить с ложечки, как дитя.
– Расскажите мне, как это было, – мягко попросила Вирджиния, ловя затравленный взгляд Ливии.
– Это… это было просто ужасно, – выдавила та после некоторого раздумья. – Эта… вода… страшно холодная.
– Представляю! – округлила глаза Вирджиния. – Мне безумно вас жаль. Не каждый может перенести такое! И вам ничего не удалось… спасти?
– Ничего. Абсолютно.
– Однако вы спаслись сами, и это главное!
Ливия отрешенно кивнула:
– У нас не осталось ровным счетом ничего.
– Как это ничего? Ливия, вы живы, и это главное!
Вирджиния произнесла это с чувством, но в тот же момент она представила себя в подобной ситуации и поняла, что потеряй она все свое бренное земное добро, участливые слова «но ведь вы живы!» вряд ли принесли бы ей настоящее утешение.
Внезапно ей пришли на ум слова Фредерика.
– Разве вы не были застрахованы? – осторожно спросила она.
Ливия покачала головой:
– От потери нашей собственности – нет…
С трудом выговаривая слова, молодая женщина опустила взгляд и принялась рассматривать свое одеяние – неуклюжий аляповатый банный халат. На глаза ее внезапно навернулись слезы.
– Я ненавижу эту тряпку! Она просто дикая! И почему я должна носить такое?!
Вирджиния понимала, что сейчас у Ливии полно других проблем, более существенных, чем одежда. Но эта вспышка эмоций была легко объяснима. Сорвать досаду м гнев, связанные с огромной потерей, Ливии было больше не на чем, и паршивенький, слишком короткий и неудобный халатик отвечал теперь за все ее переживания, за ту зависимость от милости чужих людей, в которую попала эта несчастная женщина.
– Давайте я принесу вам свои вещи прямо сейчас, – сказала Вирджиния и поднялась с места, но Ливия панически вскрикнула: «Нет! Не покидайте меня!», и женщина снова опустилась на стул.
– Хорошо. Я посижу с вами столько, сколько вы захотите. За сумкой сходить всегда успеется.
Вирджиния чуть помедлила.
– А где ваш муж? – спросила она.
– Наверху. В отведенной нам комнате. Он звонит в Германию какому-то адвокату. Но только… разве можем мы добиться правды в суде? Ведь мы даже не знаем, на кого жаловаться!
– Постойте, не торопитесь. Может, вам и удастся что-нибудь выяснить. Наверняка у береговых служб есть сведения о том, какие корабли проходили тот участок в ночь трагедии. Честно говоря, я не слишком-то разбираюсь в этом вопросе, но… Не падайте духом, Ливия! Понимаю, сейчас в вас говорит лишь отчаяние, ведь вы еще не отошли от шока, но все-таки…
– Нам нечем заплатить даже за постой, – перебила ее Ливия и взглянула на копошащуюся за окном миссис О'Брайан. – Ведь она надеется когда-нибудь получить деньги за комнату. И за питание. И за телефон. Вы знаете, – на глазах у Ливии снова вскипели слезы, – я ведь просила Натана, чтобы он никуда не звонил, но он как с цепи сорвался. Вот уже целый час треплется по телефону, и звонит не абы куда, а за границу! Ведь это безумие! Миссис О'Брайан не собирается прощать нам такие долги. А ведь у нас нет ни единого цента!
– Разве дома, в Германии, у вас не осталось счета в банке?
– Натан закрыл все счета. Он называет это «абсолютной свободой» – жить, не имея никаких накоплений, случайными заработками в портах. Он настоял на продаже нашего дома. Выручили мы за него сущие гроши, ведь дом нуждался в капитальном ремонте, да к тому же за него не до конца был выплачен кредит… Натан опустошил все банковские счета и купил яхту. Единственное, на чем мне удалось настоять, так это на временной регистрации у знакомых, чтобы иметь возможность получить хотя бы страховку. Медицинскую страховку для выезда за рубеж… Но не более того. Конечно, у нас был резерв – драгоценности моей матери, которые достались мне в наследство. Это были действительно дорогие украшения. Но они лежат теперь на дне моря.
– Может быть, водолазы сумеют…
Ливия закрыла руками заплаканное лицо.
– Натан уже спрашивал у офицера полиции. Знаете, после того как нас спасли, первым делом мы оказались в полицейском участке: рыбаки просто не знали, куда нас девать. Натан спросил… но офицер лишь расхохотался нам в лицо. Ведь мы даже не знаем точных координат того места, где затонул наш «Одуванчик», к тому же обломки яхты могло разбросать на большое расстояние. А морское дно такое неровное, такое каменистое, все в расщелинах и гротах… Тот полицейский заявил, что водолазы все равно ничего не найдут, а для нас каждый день, потраченный на поиски, обойдется на вес золота. Искать что-то в море – гиблый номер. Это просто безумие, – повторяла Ливия, глядя на Вирджинию глазами, полными страдания.
Та подумала, что сегодня утром Фредерик проявил способности настоящего ясновидящего, в точности предсказав ситуацию со страховкой. Поначалу ей казалось не совсем уместным рассуждать о деньгах в тот момент, когда людям удалось вырваться из лап смерти. Но теперь, пообщавшись с горемычной Ливией, Вирджиния поняла, насколько глобальным было то материальное бедствие, в которое попали эти люди. Как жить, потеряв все, абсолютно все имущество, жить без какой-либо надежды на возвращение хотя бы малой его части?
– Разве у вас нет родственников? – после некоторого раздумья поинтересовалась Вирджиния. – Родителей, братьев, сестер? Кого-нибудь, кто мог бы взять вас под свое крыло, пока вы не придете в себя?
Ливия отрицательно помотала головой.
– Натан потерял родителей, будучи еще мальчиком. Больше никаких родственников у него не было, поэтому он рос по разным интернатам. А из моих близких оставался только отец. Но и его не стало в прошлом году. – Лицо Ливии озарила едва заметная горькая улыбка. – С его смертью как раз и начались все мои несчастья.
Вирджиния хотела расспросить Ливию об этом поподробнее, но тут распахнулась дверь и на кухне появился высокий мужчина. «Натан», – отметила про себя Вирджиния. Хорошо загорелая кожа этого мужчины все же имела некоторый едва заметный несвежий оттенок. Особенно вялыми выглядели губы, и это говорило о том, что Натан тоже испытывал глубокие внутренние переживания, которые тщательно скрывал от окружающих. Рослый, худой и мускулистый – настоящий морской волк. И лицом – типичный моряк. «Похоже, что он интеллектуал», – подумала Вирджиния.
– Ливия, я хочу… – начал было Натан, но тут же осекся, заметив гостью. – Извини, – продолжил он по-английски, – я думал, ты здесь одна.
– Натан, это Вирджиния Квентин, – выговорила Ливия. – Именно ей я помогала по дому на прошлой неделе. Вирджиния, это мой муж Натан.
Мужчина протянул англичанке руку:
– Жена много рассказывала мне о вас.
– Мне очень жаль, что вы попали в такой переплет, – сочувственно произнесла Вирджиния. – Жуткое, неслыханное происшествие.
– Да, это так, – отозвался Натан. Он выглядел грустным, но все-таки его настроение, похоже, было не таким упадническим, как у Ливии. Такое впечатление сложилось у Вирджинии потому, что даже во внешнем своем облике супруги резко контрастировали друг с другом: если жена Натана смотрелась особенно плачевно в дурацком чужом халате, то сам Натан выигрывал от того, что был одет в собственные вещи – пуловер и джинсы. Одежда мужчины была вся измызгана, пропитана морской водой, однако это была его одежда, которая хорошо на нем сидела. Мелочи? Да, но и они по-своему способны поднять боевой дух расстроенного человека.
– Что говорит адвокат? – спросила Ливия, хотя на ее лице было написано абсолютное равнодушие к ответу на свой вопрос. Очевидно, она не верила в то, что муж скажет ей что-нибудь обнадеживающее.
– Он говорит, наше дело чертовски сложное, – отвечал Натан, но, несмотря на эти слова, в его голосе чувствовались слабые проблески оптимизма. – Главная сложность состоит в том, чтобы выяснить, какой именно корабль нас зацепил. А если выясним, нам надо сей факт еще доказать.
– И как ты себе это представляешь?
– Придумаю что-нибудь. Но только дай мне опомниться. Ведь не прошли еще и сутки, как меня выудили из холодной воды. Мне нужно время, чтобы оправиться от шока.
В его голосе играло легкое возбуждение.
– Быть может, я хоть чем-то смогу вам помочь… – высказалась Вирджиния.
– Очень любезно с вашей стороны, – кивнул Натан. – Очень любезно. Вот только я и сам не знаю чем…
Его руки описали беспомощную дугу.
– Натан, мы не можем жить у миссис О'Брайан просто так, – с нажимом произнесла Ливия. – Рано или поздно она потребует с нас деньги, и тогда…
– Что тогда? Вовсе не обязательно обсуждать эту проблему именно сейчас! – злобно фыркнул мужчина в ответ. Внезапно Вирджиния почувствовала, что она здесь лишняя. Наверняка Натану неловко говорить про свои плачевные финансовые дела в присутствии посторонних.
Женщина поспешно засобиралась.
– Собственно, у меня еще масса дел. Ливия, дождитесь меня, я принесу вам одежду.
На пути к машине ее осенила одна мысль. Правда, она не знала, как отнесется к этой идее Фредерик. Но Вирджиния попыталась отодвинуть образ мужа в сторону.
Когда женщина снова оказалась на пороге кухни, она услышала, как Натан быстро выговаривает что-то своей жене. Его речь была раздраженной, если не сказать агрессивной. Но поскольку он говорил по-немецки, Вирджиния не смогла понять ни слова.
– Послушайте, я кое-что придумала, – шагнула к ним женщина, делая вид, будто не уловила накаленности в интонациях Натана. – Видите ли, завтра мы уезжаем домой. И наш летний домик в Данвегане будет свободен. А что, если вы поживете в нем, пока… пока не уладите здесь все необходимые формальности?
– Нет, мы не можем принять от вас такой подарок, – решительно возразил Натан. – И у нас действительно нет денег, чтобы заплатить вам за это.
– Я знаю. Но вы можете присмотреть за домом и садом. Нам спокойнее, когда на даче остается хоть одна живая душа. Нет, правда, мы даже спрашиваем иногда друзей и знакомых, не хотят ли они съездить ненадолго в эту чудную местность…
Натан улыбнулся:
– Вы так добры, миссис Квентин. Но друзья и знакомые – это все-таки нечто другое. Мы же вам по сути никто. Мы вам абсолютно чужие – неприкаянные морские скитальцы… Разве чужих пускают в дом? Вы понимаете это лучше меня.
Вирджиния решила не реагировать на иронический тон Натана:
– И все-таки подумайте над моим предложением. По крайней мере, ваша жена, господин Мур, не совсем чужая для меня. Но решать, естественно, только вам. – Она придвинула сумку с одеждой к столу. – Повторюсь, завтра мы уезжаем домой. Если надумаете, то загляните к нам вечером за ключами.
Вирджиния легонько похлопала Ливию по руке, бегло попрощалась с Натаном и поспешила уйти, не встречаясь с хозяйкой. На нее внезапно нахлынула озабоченность. Ясно как дважды два, Муры обязательно примут ее предложение, ведь у них нет выбора. Гордость заставляет их немного жеманиться, но в том, что уже сегодня в течение дня, а самое позднее завтра утром они явятся за ключами, сомневаться не приходилось.
«Ты не успеешь оглянуться, как они сядут нам на шею…»
Теперь ей предстоят неприятные объяснения с мужем.
Хотя… Разве невольные постояльцы смогут помешать Фредерику? Мы там, а они тут. Мы будем жить своей обычной жизнью в Норфолке, а они проведут здесь, на острове, неделю, максимум две, пока не прояснится их запутанная ситуация. Только и всего! И для Фредерика вовсе нет причин выходить из себя.
Тем не менее Вирджинию не покидало чувство, что над се головой сгущается синюшная туча.
3
Друзья и знакомые Фредерика Квентина считали его человеком приятным, но молчаливым и довольно замкнутым, тратящим все свое время и силы на служебные дела, а не на семью. Казалось, что Фредерик мало думает о жене и не анализирует свои взаимоотношения с ней. Но на самом деле утверждать, что собственная личная жизнь его ни капельки не интересует, было бы несправедливо.
Мистер Квентин понимал, что проводит с женой и дочерью очень мало времени, и старался найти способ не оставлять их надолго слишком часто, хотя он и знал, что Вирджинию, например, одиночество не очень-то угнетало. Фредерик считал ненормальным для женщины проводить большую часть времени в обществе семилетней дочери, в уединенности огромного загородного дома, окруженного громадным лесопарком с высокими деревьями, которые закрывают окна, создавая впечатление замкнутого пространства. Ферндейл Хаус, родовое имение Квентинов в Норфолке, было весьма мрачным местом, вряд ли подходящим для тридцатишестилетней женщины, которая в свои годы должна была бы вести более активный образ жизни, предаваясь веселью и общению с другими людьми, а не сидеть взаперти целыми днями.
У Фредерика часто возникало желание поговорить с женой по душам, чтобы выяснить, отчего она бывает так печальна, что так сильно угнетает ее. Скорее всего, подобный разговор пошел бы ей на пользу. Но Фредерик расписался в своем неумении вызывать человека на откровенность, когда дело касается запутанных душевных переживаний. Вступить на зыбкую территорию, абсолютно чуждую ему и наверняка полную неприятных неожиданностей, он не отваживался. Кроме того, как раз сейчас у него совершенно не было на это времени. Ведь он решил баллотироваться в парламент и имел неплохие шансы.
Мистер Квентин руководил небольшим, но надежным банком, который был основан еще его прадедом. На сегодняшний день дело развивалось очень успешно, и это обеспечивало Фредерику не только материальное благополучие, но и контакт с самыми влиятельными и состоятельными персонами Великобритании. Банку «Гарольд Квентин и K°» доверяли люди из высших слоев общества, и Фредерику без труда удавалось быть для своих клиентов не только надежным и предусмотрительным банкиром, но и другом. Он устраивал в своем загородном доме роскошные вечеринки, участвовал в турнирах по гольфу и морских прогулках, изящно поддерживая связи там, где они могли пригодиться больше всего. Фредерик подготовил для себя отличный трамплин для восхождения в парламент. В свои сорок четыре года он был близок к этой цели как никогда.
Он думал, что если разбередить душевные раны Вирджинии откровенными разговорами, то это, скорее всего, лишь усугубит ее состояние. Однако в данный момент это было весьма нежелательно.
Тем не менее в душе Фредерика жило смутное чувство вины перед своей женой.
Сегодня за ужином Вирджиния рассказала ему, что она предложила тем «кораблекрушенцам» расположиться в данвеганском доме, и не просто предложила, а твердо пообещала. У Фредерика все вскипело внутри. Он хотел было иронично поинтересоваться у жены, почему она в одиночку распоряжается домом, который принадлежит не ей одной, причем делает как раз то, чего он настоятельно просил не делать! Но мужчина пересилил раздражение, не дав выплеснуться наружу своему гневу и едким замечаниям.
Он с горечью подумал о том, что женщины, которые часто пребывают в одиночестве, совершают порой странные поступки. Иные внезапно приводят в дом сразу двадцать бродячих собак, другие дают крышу над головой бездомным чужакам, потерявшим яхту. Наверное, ему нужно быть благодарным судьбе за то, что Вирджиния не нашпиговала дом какими-нибудь подростками-наркоманами, которых она легко могла бы насобирать по разным глухим местам. Так что Фредерику еще повезло…
– Будь с ними поосторожнее, – вымолвил он.
Вирджиния внимательно посмотрела на мужа:
– Они очень славные. В самом деле.
– Но ведь ты их совсем не знаешь!
– Я все-таки разбираюсь в людях.
Фредерик вздохнул:
– Разбираешься в людях? Не спорю. Только… положение твоих подопечных таково, что они запросто могут превратиться в клещей и начать пить нашу кровь. Понимаешь? Славные они или нет – это не важно. Пожалуйста, всегда помни об этом.
Ему показалось, что и Вирджиния в свою очередь вздохнула, хотя этот вздох был совсем не слышен – его можно было распознать только по выражению ее лица.
– Они поселятся здесь, скорее всего, завтра. Мы уедем отсюда в тот же. момент. Я просто не понимаю, из чего ты делаешь проблему.
– А что, у этих людей нет другой лодки? – осведомилась Ким, которая неохотно ковыряла вилкой шпинат.
– Нет, – ответил Фредерик. – Они бедные как церковные мыши.
– Что значит как церковные мыши? – удивленно подняла брови Ким.
– Ну, это просто такое выражение, – пояснила Вирджиния. – Оно означает, что у людей не осталось совершенно никакого имущества. Что, однако, не дает никому права считать их плохими людьми.
– О-о, ну теперь-то у них кое-что есть, – сказал Фредерик колко. – Например, бесплатное жилье, которым они могут пользоваться сколько угодно. Совсем неплохо, надо сказать!
– Сколько угодно? О чем ты говоришь?! Ведь они пробудут здесь, пока не утрясут все дела, а потом…
– Вирджиния, – перебил ее Фредерик, – ты часто бываешь наивна как дитя. Ты что, обговорила с ними точный срок, по прошествии которого они обязуются выехать из нашего дома? Назвала им конкретную дату?
– Нет, конечно. Я…
– Значит, они будут жить в нашем доме столько, сколько им заблагорассудится. Что же касается улаживания их дел, то я прямо скажу: улаживать им нечего. В этом-то вся закавыка! Поэтому для них не имеет значения, когда покидать остров – сегодня, завтра или через три месяца.
Вирджиния молчала. Она спрашивала себя, действительно ли Фредерик столь бессердечен или лишь кажется таковым.
– И вообще, – продолжал ее муж, – помогла ли ты своим новым друзьям решить одну важную проблему: на какие средства им теперь жить?
По лицу жены он понял, что этот вопрос застал ее врасплох.
– Так, понятно, – произнес Фредерик. – Крыша над головой теперь у них есть. Но ведь нужно же им чем-то питаться! Наша кладовка не настолько полна, чтобы можно было жить без забот. Поэтому будь готова к тому, что твои постояльцы попросят подкинуть им деньжат. Другого выхода у них просто нет.
– Уж, наверное, мы не разоримся, если одолжим им немного денег. Я уверена, что они приложат все силы, чтобы отплатить нам…
Вирджиния не закончила. Ее перебил стук в дверь, негромкий, но настойчивый.
– Наверное, это они, – предположила Вирджиния. – Я попросила их зайти за ключами.
Фредерик отложил свою вилку и откинулся на спинку стула.
– Что-то мне больше не хочется есть, – сказал он.
На пороге действительно стояли Натан и Ливия. Женщина выглядела теперь гораздо лучше, чем утром. На этот раз она оделась в джинсы и свитерок Вирджинии. Ее волосы были вымыты и аккуратно причесаны. Выражение лица по-прежнему казалось грустным, но уже не таким потерянным, как несколько часов назад. В руке она держала дорожную сумку – ту, что Вирджиния под завязку набила одеждой.
– Пожалуйста, оставьте все это себе! – воскликнула Вирджиния. – Зачем же вы принесли вещи обратно?
Ливия покраснела до ушей и потупила взгляд.
– Нам и в самом деле страшно неловко, – начал Натан. – Но… мы принесли вещи не для того, чтобы вернуть их, а чтобы… Я имею в виду… нельзя ли нам остаться у вас уже сегодня? Понимаю, что с нашей стороны это свинство, что мы, наверное, портим вам последний отпускной денек, но… Дело в том, что нам просто нечем заплатить за жилье миссис О'Брайан, и провести у нее еще одну ночь было бы…
Натан замолк, делая беспомощный жест руками, который означал, что никакого другого выхода, кроме как униженно проситься на ночлег к едва знакомым людям, он придумать не смог.
Вирджиния посчитала настоящей иронией судьбы тот факт, что все самые мрачные предсказания Фредерика сбывались невероятно быстро и точно. И хотя муж и не высказывал предположений, что нежеланные постояльцы заявятся к ним раньше назначенного срока, однако он точно предугадал молниеносное развитие событий. И вот Натан и Ливия стоят на пороге со всеми своими нехитрыми пожитками в руках. Разве имеет она теперь права их выгнать?
– Разумеется, вы можете поселиться у нас уже сегодня, – пожала плечами Вирджиния. – Какая я глупая, что сразу вам это не предложила.
На самом деле она уже думала об этом, но из-за Фредерика решила повременить с гостеприимством до отъезда с дачи. Натан, казалось, прочитал все ее мысли.
– А что ваш муж? – задал он вопрос. – Он не против?
– Об этом не беспокойтесь. – Вирджиния уклонилась от прямого ответа, но при взгляде на Натана у нее возникло ощущение, что этот человек с самого начала знал обо веек возможных возражениях со стороны мистера Квентина.
Ливия, видимо, тоже чувствовала всю неловкость сложившейся ситуации. У нее было такое лицо, словно она вот-вот разразится слезами. Вирджиния схватила ее за руку и быстро затащила в дом.
– Идемте, я покажу вашу комнату.
На втором этаже дома находилась просторная гостевая. Вот только располагалась она рядом со спальней Фредерика и Вирджинии. К тому же на этаже была лишь одна ванная комната. Вирджиния могла себе представить, сколько недовольных возгласов ей придется выслушать от мужа. Она чувствовала себя так, словно внезапно оказалась между двумя гигантскими жерновами.
«Лишь остаток дня и одна ночь, – напряженно думала она. – И всего-то! А там мы разойдемся в разные стороны».
Отправляясь вниз сообщить мужу о том, что странники уже сидят в комнате этажом выше, Вирджиния почувствовала сильную головную боль. Как и следовало ожидать, услышав эту новость, Фредерик страшно разозлился:
– Нет, ты что, серьезно? Ты действительно впустила их? И они устроились рядышком с нашей спальней?!
– Как же я могла отказать им, Фредерик? Эти люди…
Он резко встал с места и заходил из угла в угол. Вирджиния видела, что муж изо всех сил старается сдержать гнев.
– Мне нет дела до этих людей! Конечно, тебя можно поздравить с тем, что ты открыла в себе особый дар милосердия, но ты теперь сама понимаешь, к чему это приводит. Ситуация уже сейчас выходит из-под контроля. Вот увидишь – дальше будет только хуже.
– Я считаю, что мы не должны… – начала было Вирджиния, но так и не закончила фразы. В гостиную вошел Натан, а вслед за ним Ливия.
Сразу же стало ясно, что Фредерик и Натан возненавидели друг друга с первого взгляда. Но как ни странно, Вирджинии показалось, что их взаимная неприязнь не связана напрямую с теми неловкими обстоятельствами, в которых сошлись эти двое мужчин (ведь один из них оказался на месте униженного просителя, а другой – на месте благодетеля поневоле). Было ясно, что даже при знакомстве на обычной печеринке или на званом ужине они точно так же не нашли бы общего языка. Скорее всего, ни тот ни другой не смог бы дать четкого объяснения, в чем суть их взаимной неприязни.
Просто с первых же мгновений что-то между ними не склеилось, не совпало, не сладилось, и повстречайся эти двое в обычных условиях, они лишь вскользь поприветствовали бы друг друга, а затем каждый пошел бы своей дорогой. Но теперь они вынуждены здороваться за руку и выносить присутствие друг друга.
– Сочувствую вам в вашей беде, господин Мур, – холодно-вежливым тоном произнес Фредерик. – И, конечно, вам тоже, госпожа Мур.
– Спасибо, – прошептала Ливия.
– Наша беда – это очень неудачное стечение обстоятельств, – сказал Натан. – Я бы сказал, трагическое стечение, в результате которого мы оказались просто на краю пропасти. Вы знаете, внезапно сделаться нищим – это не только острое, но и крайне неуютное ощущение.
– Для того чтобы избавить таких, как вы, от подобных ощущений, и было изобретено страхование, – парировал Фредерик. Он по-прежнему держал себя в рамках вежливости, но на сей раз в его голосе отчетливо прозвучали нотки негодования.
У Вирджинии перехватило дыхание.
На миг в глазах Натана вспыхнули огоньки ненависти, но он держал себя в руках.
– Вы абсолютно правы, мистер Квентин, – отозвался Натан, упражняясь в вежливости точно так же, как и Фредерик несколько секунд назад. – Можете быть уверены, я до последнего своего вздоха буду каяться в том, что сэкономил именно на страховке. С моей стороны это было легкомысленно и безответственно. Такого происшествия я не мог предугадать.
– Подобную трагедию можно увидеть только в страшном сне! – поспешно вступилась Вирджиния. Она надеялась, что Фредерик перестанет говорить о страховании. Ей казалось, что продолжать упреки вовсе ни к чему, ведь Натан и без того достаточно наказал себя сам.
– И что же вы собираетесь предпринять в первую очередь, господин Мур? – допытывался Фредерик. – Полагаю, вы не собираетесь до скончания века жить здесь, на Скае?
«И заниматься попрошайничеством», – эти невысказанные, но подразумеваемые слова повисли в воздухе, как нож невидимой гильотины.
– Выяснить все подробности, конечно, сразу не удастся, – отвечал Натан, – но самое главное – узнать, какой именно грузовой корабль налетел на нашу яхту той ночью. Только в этом случае у нас появится слабая надежда на возмещение убытков.
– Вычислить тот корабль вам будет не просто трудно, а почти невозможно! – заявил Фредерик. – И если вас хоть немного интересует мое мнение, то…
Он помедлил.
– Естественно, ваше мнение интересует меня, – откликнулся Натан ледяным тоном.
– В таком случае я советую вам не тратить попусту время на этом острове. Просиживая здесь, вы не решите ни одной проблемы. Мой вам совет: скорее возвращайтесь в Германию и попытайтесь вернуться к вашему старому образу жизни. Ведь не могли же вы потерять там абсолютно все связи? Личные, профессиональные… Кем вы работали?
«Он разговаривает с ними, как следователь на допросе», – подумала Вирджиния, ощутив, что на душе у нее становится все паршивее. Она заметила, как смущена Ливия. Молодая женщина даже боялась вздохнуть.
– Я писатель, – сообщил Натан.
Фредерик изумленно посмотрел на этого человека:
– Писатель?!
– Да.
– И сколько же книг вы опубликовали?
«Нет, так разговаривать нельзя», – подумала Вирджиния.
– Мистер Квентин, – процедил Натан, – ваша жена проявила настоящее благородство, предложив нам временный приют в этих стенах. Но с каждой минутой у меня усиливается впечатление, что вы не поддерживаете ее инициативу. Почему же вы не скажете прямо, чтобы мы убирались? Вещей у нас раз-два и обчелся, поэтому упаковать их мы можем за три минуты. Только скажите, и мы сразу исчезнем.
Вирджиния знала, что Фредерик всеми фибрами души желает отделаться от проблемных гостей, но воспитание не позволит ему выставить жену в невыгодном свете.
– Ну что ж, раз она предложила вам пожить в нашем доме, то вы совершенно спокойно можете располагаться здесь, – сказал Фредерик. – Считайте себя нашими гостями, прошу вас.
– Очень любезно с вашей стороны, – ответил Натан. И если бы взгляды могли убивать, как подумала Вирджиния, то оба – Натан и Фредерик – давно бы упали замертво.
Еще никогда в своей жизни женщина не мечтала уехать со Ская как можно быстрее, ведь она так любила эти места, и обычно отъезд даже страшил ее. Теперь же Вирджиния страстно желала, чтобы предстоящие двадцать часов скорей миновали и чтобы их автомобиль уже мчался по мосту, ведущему в Лохалш, на континент.
Вторник, 22 августа 2006 года
Жизнь Лиз Алби с момента исчезновения ее дочери превратилась в кромешный ад. Эту новость обсуждала вся округа, показывая друг другу газеты с фотографиями маленькой Сары. Длинный репортаж с места событий заканчивался обращением полиции к населению с просьбой о помощи. Обстоятельства, при которых пропал ребенок, газетчики тактично окрестили как «непродолжительное отсутствие матери», но эта тактичность не смягчила участь Лиз. Она чувствовала кожей, с каким ядовитым презрением шушукаются о ней все кому не лень. «Непродолжительное отсутствие матери» на переполненном народом пляже было непростительным поступком по отношению к четырехлетней малышке.
Кроме всего прочего, близкое окружение Лиз считало, что и раньше она не была той матерью, какую можно пожелать для маленькой девочки. Почти целый день Сара проводила в детском саду, пока Лиз сидела на кассе в магазине бытовой химии, а когда она ближе к вечеру вела дочку из сада домой, людям казалось, что побыть с ребенком лишних двадцать минут являлось настоящей пыткой для молодой женщины – столько. Нo мрачного неудовольствия источало ее лицо. Частенько Лиз ловила камушки в свой огород – мимолетные замечания в стиле: «Не знает, что с маленькими надо быть терпеливее!» или «Таким женщинам вообще нельзя заводить детей!».
Подобные реплики не очень-то трогали женщину: слишком глубоко она была погружена в грустные размышления о своей судьбе, чтобы обращать внимание на досужие пересуды. Она привыкла видеть высоко поднятые брови ханжей и слышать их насмешливый шепоток. Еще до рождения дочери Лиз часто притягивала к себе осуждающие взоры из-за того, что носила вызывающие мини-юбки и красилась слишком ярко. Но теперь, с того страшного момента, презрительные взгляды окружающих вонзались в женщину, будто раскаленные стрелы, и людская враждебность отзывалась в ее душе непереносимой болью. И хотя теперь при виде Лиз люди на улице понижали голос еще больше, чем раньше, случайно долетавшие разрозненные обрывки фраз гремели у нее в ушах оглушительным набатом.
Этого и следовало ожидать… Она никогда не смотрела за малышкой как следует… Худшей матери и представить себе невозможно… Бедному ребенку лучше было вообще не рождаться на свет…
«Какие же вы все подлые, – в отчаянии думала Лиз. – Подлые и злые! Ведь такое могло случиться с любым из вас!»
Однако внутренний голос подсказывал ей, что вовсе не любому родителю суждено испытать такие муки. Дети пропадали и раньше. Их похищали по дороге из школы или прямо с детских площадок, вокруг которых часто пасутся всякие отморозки. Но все-таки это были трагические случайности, незаслуженные удары судьбы, сгибаясь под которыми, несчастные родители стояли вне людского осуждения. Бросить в них камень могли лишь те, кто считал, что детей нужно держать в клетке и охранять круглые сутки, что малыши не имеют права сделать и шага без родительского надзора, даже если это мешает им учиться самостоятельности. Но четырехлетняя девочка… одна… на пляже… в то время как ее мать целых сорок минут…
Сорок минут.
Во время бесконечных объяснений в полиции Лиз пыталась хоть немного скостить себе эти сорок минут, но, как ни крути, путь от пляжа до закусочной был неблизким. К тому же буфетчик из той злополучной будки рассказал, что молодая женщина, запомнившаяся ему из-за своей красоты, довольно долго стояла в очереди, потому что перед ней покупала съестное целая команда спортсменов.
– Прошло довольно много времени, но я хорошо помню этот случай, – поведал полиции буфетчик. – Та красотка была в отличном настроении. Она во всю флиртовала со спортсменами. Подумать только, в это время ее ребенок был на пляже совершенно один! Нормальная мать нервничала бы, правда?
Постепенно репутация Лиз как легкомысленной, безответственной вертихвостки прочно укрепилась в умах полицейских.
– И как часто вы бросали дочь одну, без присмотра? – прокурорским тоном вопрошал у нее один из сотрудников следственной группы.
Лиз крепилась изо всех сил, чтобы не расплакаться. До чего несправедливы были эти слова и этот тон! Нет, назвать Сару желанным сокровищем она, конечно же, не могла и, что уж греха таить, часто обращалась с девочкой грубовато и нетерпеливо. Но она все-таки заботилась о дочери. Ни разу до того случая она не оставляла Сару одну, но именно в этом сомневались сейчас все вокруг. Один раз! Один-единственный раз она отлучилась, и надо же было дочурке пропасть именно тогда!
Спасатели прочесали метр за метром всю прилегающую к пляжу местность, но девочку не нашли. Полиция опрашивала отдыхающих, бывших в тот день у моря, но никто не видел, чтобы к воде подходил маленький ребенок без родителей. Никто, абсолютно никто не видел Сару. Служебные собаки, высунув язык, сутки напролет искали след – безрезультатно. Как будто бы земля разверзлась и поглотила Сару – просто так, невзначай, незаметно и тихо.
Случилось то, чего Лиз желала то потаенно, то очень отчетливо: Сары больше не было.
– Этого и следовало ожидать! – так отреагировала на ситуацию Бетси Алби. – Мне с самого начала было ясно, что такой дуре, как ты, ребенка не воспитать. Теперь рви на себе волосы, ты!
И хотя мать вечно обзывала Лиз дурой, на самом деле та была далеко не глупа. Молодая женщина прекрасно понимала, что и она попадает в круг подозреваемых. Никто не предъявлял прямых обвинений, но некоторые вопросы, задаваемые ей, недвусмысленно подтверждали это предположение. Следствие знало о том, что Лиз страшно роптала на судьбу, навязавшую ей нежеланного ребенка. И конечно, отец девочки, Майк Раплинг, тоже попал под пристальное внимание полиции.
– Некоторые отцы крадут своих детей, потому что редко их видят и скучают по ним, – заявила женщине одна дама из полиции на второй день после того, как случилась эта беда. В мыслях Лиз старалась называть произошедшее просто «бедой» – это лучше, чем хлестать себя фразами вроде «мой недосмотр».
В ответ на такое предположение блюстительницы закона молодая женщина лишь рассмеялась, в первый раз с момента исчезновения дочери, и это был, конечно, отнюдь не радостный смех.
– Отцы? О чем вы говорите?! Майк к таким отцам не относится. Он видел Сару за все время раза четыре, и то только потому, что я врывалась с коляской к нему в дом. Если бы он захотел, он мог бы забирать ее на все выходные, пожалуйста. И я даже слезно молила его об этом. Но ему не было никакого дела до собственного ребенка. Даже если бы я предложила ему посидеть с ней за деньги, он и то не согласился бы!
Тем не менее отца Сары вызвали на допрос, но у него оказалось прочное алиби: именно в то время, когда произошло преступление, он сидел в каталажке, отдуваясь за свою пьяную езду на автомобиле. Беседа полицейских с Майком полностью подтвердила слова Лиз. Раплинг направил всю свою энергию на то, чтобы уклониться от общения с маленькой дочкой. По его собственным словам, девочка мозолила ему глаза. О том, чтобы умыкать ребенка, Майк – боже упаси! – и не помышлял.
– Лиз с огромным удовольствием повесила бы малявку на меня, – пояснил он. – Но разве я похож на идиота? Я ни разу не согласился остаться с Сарой даже на час, боялся, что Лиз может тогда вообще за ней не вернуться.
С каждым новым разбирательством в полиции Лиз чувствовала, что следователи все меньше и меньше сочувствуют ей. Для них вырисовывалась безрадостная картина жизни маленькой Сары до того, как с ней случилось несчастье. Это был никому не нужный ребенок. С первых же дней своего существования он мешал всем: матери, отцу, бабушке. Для них он был костью в горле. Никто не любил его и не заботился о нем как следует.
«Да что вы все в этом понимаете!» – с досадой думала Лиз.
За две недели, что прошли с момента исчезновения Сары, молодая женщина похудела на пять килограммов и сильно осунулась, потому что почти не спала ночами. Она осыпала себя упреками и постоянно задавалась вопросом, где может находиться ее ребенок. Перед глазами Лиз все время стояла Сара, заплаканная и перепуганная, она металась в поисках матери и звала ее: «Мама, мама!» О, как часто в прошлом Лиз желала, чтобы Сара провалилась ко всем чертям, а вот теперь девочка действительно пропала – не потому ли? Наверное, Бог наказал Лиз и за то, что она слишком часто в раздражении кричала на дочку и ругала ее почем зря. «Только бы Сара вернулась, – мысленно заклинала Лиз, – и тогда все будет совершенно по-другому! Я буду ласкать и баловать ее. Я стану покупать ей хорошенькие платьица. Я повезу ее в Ханстантон, и там она будет кататься на карусели сколько захочет. Я больше никогда не оставлю ее одну даже на минуту!»
На четвертый день после несчастья Лиз набрала номер Майка. Иначе она просто сошла бы с ума, находясь один на один со своим горем. Хоть бы кто-нибудь ей посочувствовал! От матери сочувствия ожидать не приходилось – та лишь ругалась, как заведенная, и повторяла одно и то же: «Я так и шала, что все кончится плохо!» Но что именно она подразумевала под словом «все», оставалось неясным.
К. удивлению Лиз, Раплинг сразу же взял трубку.
– Майк, это я. Узнал? Я только хотела… Майк, мне очень плохо.
– Есть что-нибудь новое о Саре? – поинтересовался тот, откровенно зевая. Стрелки часов приближались к полудню, однако Майк, как видно, только что встал с постели.
– Нет. Ничего нового, абсолютно. Никаких следов. А я… Майк, я почти не сплю, и мне кусок в горло не лезет. Если бы ты знал, как мне плохо. Слушай, может быть, встретимся хоть ненадолго?
– И что это даст? – фыркнул он.
– Я не знаю, но… Послушай, Майк, может, ты все-таки выкроишь для меня чуточку времени? Прошу тебя. Умоляю…
В конце концов Лиз уговорила его поехать с ней на место происшествия, в Ханстантон, но тот сразу же заявил, что у него нет прав, ведь их отобрали у него за пьянку тогда, в день исчезновения Сары, поэтому ехать им придется на автобусе.
Пара села в автобус, на тот же самый маршрут, которым несколько дней назад молодая мать мчалась к морю вместе с дочуркой. Лиз не видела Майка очень давно, и внезапно обнаруженное сходство между отцом и дочерью сильно тронуло ее. В свое время она как-то не обращала на это внимания, а теперь вдруг поняла, что Сара похожа на своего отца как две капли воды. И хотя ее темные глазки и волосики больше напоминали мамины, однако нос, губы, улыбка – все это было «заимствовано» у Майка. Но до чего неухоженным он был сейчас! Запущенным гораздо сильнее, чем раньше. Это был уже не тот красивый мальчик, в которого Лиз влюбилась, потеряв голову и всякую бдительность, в результате чего и появилась на свет Сара. Слишком длинные волосы, немытые и нечесаные; скулы, поросшие трехдневной щетиной; синеватые мешки под глазами – таким был Майк сегодня. Очевидно, алкоголь стал постоянным спутником его жизни.
«Нет, он не смог бы стать опорой для нас с Сарой», – с горечью подумала Лиз.
День был прохладный и ветреный, поэтому на пляже собралось совсем мало народу. В тот момент, когда Лиз с Майком вышли из автобуса, им в глаза сразу бросилась карусель, и молодая женщина ударилась в слезы. Карусель была последней заветной мечтой ее девочки.
– Ну почему же я не позволила ей прокатиться хотя бы разок! – всхлипнула Лиз. – Тогда сейчас мне было бы хоть чуточку спокойнее. По крайней мере, я бы знала, что ей было хорошо перед тем, как она…
– Перед чем?
– Перед тем, как она убежала, – еле слышно ответила Лиз.
Женщина изо всех сил хваталась именно за эту мысль, что Сара убежала. Ведь маленькие дети часто сбегают, чтобы пошалить, выкинуть что-нибудь этакое. Сара сорвалась с места в поисках мамочки или карусели и, конечно же, моментально сбилась с дороги, заплутала и потерялась. Такой вариант развития событий вселял надежду, ведь рано или поздно потерявшийся ребенок столкнется с кем-нибудь из взрослых и будет непременно доставлен в полицию. Тогда Сара вернется домой, и вся трагедия останется позади.
«Да, девочка убежала. Она не утонула, и никто ее не похищал», – Лиз хваталась за эту мысль, как за соломинку.
– Ну, знаешь, два-три круга на карусели ничего бы не изменили, – трезво рассудил Майк.
Он выудил из кармана куртки пачку сигарет, но закурить ему удалось лишь после нескольких неудачных щелчков зажигалкой: ветер был слишком сильным.
Майк негромко выругался.
– Что за бредовая идея ездить на море в Англию! Здесь всегда чертовски холодно! Я уже давно подумываю переехать куда-нибудь, например в Испанию.
– И на что ты будешь там жить?
– Какая-нибудь работенка всегда найдется. Кроме того, в Испании не надо покупать много одежды, ведь там теплынь! Даже на улице можно спать. Слушай, я замерз как собака. Либо поехали обратно, либо давай пробежимся по берегу.
Лиз выбрала пробежку. Двигаясь вдоль кромки моря, она думала о том, сколько нехороших совпадений произошло в се жизни за последнее время. Если бы не отпуск в одно время с закрытием садика… Если бы в тот день была не такая жара… Если бы Сара не заснула тогда на пляже…
Если бы… хоть бы… возможно…
– Если бы у нас была настоящая семья, – выдохнула она на бегу, – сразу, с самого начала… тогда Сара никуда не исчезла бы!
– Хо-хо! Минутку! – отозвался Майк, лихорадочно вдыхая дым сигареты. – Неужели ты серьезно думаешь, что, если бы мы поженились и зажили, как все тухлые обыватели, по идиотской схеме мама – папа – ребенок, это хоть что-нибудь изменило бы?!
– Да.
– Но это же стопудовый бред! Глупость! Типичные бабские фантазии! Вы точно так же лежали бы с Сарой на пляже, одни, без меня! Потому что я в это время был бы на работе…
«А вот это действительно фантазия», – подумала Лиз.
– …и ты точно так же могла оставить ее одну. Черт! Все равно, как ни крути, был бы сплошной п…ц.
Лиз остановилась как вкопанная:
– Стой. Вот наше место. Гляди-ка, ее замок из песка все еще стоит!
– С чего ты решила, что это именно ее замок?
– Ведь я тоже строила его… вместе с ней. Видишь этот ход в стене? Его прокопала Сара. Она засунула туда свои сандалики и сказала, что там будет тайник…
Голос Лиз задрожал, слезы душили ее.
– Ты знаешь, в последнее время она постоянно интересовалась всякими тайниками…
Майк безотрывно глядел на замок, все больше и больше осыпающийся от порывов ветра. Еще день, и его не станет. Мужчина швырнул сигарету в песок.
– Черт побери, – выговорил он еле слышно.
Они долго стояли, безмолвно глядя на то злополучное место, откуда пропал их ребенок. Позже Лиз поняла, что именно эти мгновения боли, пережитые вместе с Майком ветреным августовским днем в Ханстантоне, наряду с той ночью, когда она поддалась его сексуальному обаянию, и были единственными моментами настоящей близости между ними. Получалось, что и в том, и в другом случае их связала Сара. В первый раз они ее зачали. Во второй – прощались с ней навсегда.
Через две недели после исчезновения дочери Лиз съездила в Ханстантон еще раз, но уже одна. Она долго металась по пляжу, пытаясь найти хоть какие-то остатки замка, который построила девочка. Лиз и сама не знала, почему это было так важно для нее. Наверное потому, что песочный замок стал последним приветом от Сары, за который мысленно держалась женщина, будучи не в состоянии отступиться.
Но ветер давно уже сравнял маленький желтый холмик с остальным песком. Лиз теперь даже не могла определить точного места его нахождения. Она стояла на берегу, шаря глазами по песку и дрожа от холода. Иногда она окидывала равнодушным взглядом море, такое же серое, мрачное, как и затянутое облаками небо.
Вернувшись домой, Лиз заметила у своего подъезда полицейский автомобиль. Ее душа полыхнула надеждой. Женщина ускорила шаг, а потом побежала. Может быть, привезли Сару? Может, она уже сидит в квартире и поглощает шоколадные кексы или баюкает свою куклу Барби?
Перескакивая через несколько ступенек, Лиз неслась вверх по лестнице. Она видела, что многие двери слегка приоткрыты и соседи провожают ее глазами Полицейскую машину трудно не заметить, так что люди уже жаждали новостей.
Она не сразу сумела вставить ключ в замочную скважину – так сильно тряслись ее руки. Навстречу ей шагнули два полицейских в штатском, и на крошечном пятачке прихожей сразу стало очень тесно. Полицейские, высоченные, как две горы, буквально загнали Лиз в угол. Их лица не сулили ничего хорошего. Женщину охватил безумный страх.
– Мисс Алби, – начал было один из них и замолк, прокашливаясь.
Лиз попыталась заглянуть за их спины.
– Где же она? Где Сара?
– Мисс Алби, – подхватил второй полицейский, – не могли бы вы поехать с нами? Пожалуйста.
Лиз недоуменно воззрилась на него. За спинами полицейских находилась большая комната, и через полуоткрытую дверь молодая женщина различила фигуру своей матери, восседавшей в кресле перед орущим телевизором. Она, как всегда, держала в руках большой пакет картофельных чипсов. Но против своего обыкновения Бетси Алби не смотрела на экран. Она в упор глядела на дочь. Скользнув взглядом по лицу матери, Лиз испугалась еще больше.
– Поехать с вами? – все еще ничего не понимая, с натугой переспросила молодая женщина. – Куда, зачем?…
Входная дверь квартиры так и осталась незапертой. Один из полицейских потянулся к дверной ручке и защелкнул замок.
– Мисс Алби, я сразу хочу предупредить вас: вовсе не обязательно, что речь сейчас пойдет именно о вашей дочери. Сегодня утром было найдено тело ребенка. Если судить по описанию, это вполне может быть Сара, однако стопроцентной уверенности у нас нет. Прошло уже две недели, и тело сохранилось очень плохо. Поэтому мы решили избавить вас от опознания и показать вам лишь одежду.
Теперь Лиз не только с трудом дышала, но и едва стояла на ногах. Тело ребенка… Сара?! Нет! Исключено!
– И как же… как погиб этот ребенок? – Голос Лиз словно шел откуда-то издалека и казался чужим ей самой. – Он… утонул?
В летний погожий денек, на пляже, где яблоку негде упасть, не может утонуть ни один ребенок. Значит, это точно не Сара!..
– Всех подробностей мы не знаем. Но, похоже, смерть была насильственной.
Теперь, заметив состояние Лиз, полицейские глядели на нее с участием.
– Мисс Алби, может, принести вам стакан воды?
Лицо женщины было белым как мел, ноги у нее подкашивались.
– Нет, не нужно, – с трудом выговорила она.
– Может быть, вы хотите взять с собой отца вашей дочери? Мы можем заехать за ним.
– Отец… моей дочери в это время еще спит. Мне кажется… Нет, я не хочу, чтобы он видел это.
Полицейские также предложили женщине взять с собой мать, но с их стороны это прозвучало очень уж неуверенно. Ведь даже тот, кто не знал Бетси Алби близко, сразу мог догадаться, что она ни за что не покинет свое насиженное место перед телевизором.
– Вы уверены, что справитесь сама? – спросил у Лиз один из мужчин.
Она кивнула. Ведь там в любом случае не Сара. В этом лишь требуется убедиться.
«Чей же это ребенок? Бедные родители, что им придется пережить!» – думала Лиз. Ей все еще казалось, что пол качается и уходит у нее из-под ног. Боже, как страшно – ребенок и насильственная смерть…
– Я готова. Поехали, – подняла она голову.
Четверг, 24 августа 2006 года
Поместье Ферндейл Хаус долгие годы переходило поколениям Квентинов по наследству. Но с тех пор, когда хозяева по-настоящему жили в этом просторном доме, расположенном в Восточной Англии, считая его центром своего мироздания, прошло уже больше века. Почти сто лет его больше использовали как место для отдыха. Главной причиной этому был, конечно же, тот факт, что фамильный банк «Гарольд Квентин и КО», неизменный источник дохода Квентинов, находился далеко, в Лондоне, и перспектива ежедневно проводить за рулем по нескольку часов не улыбалась никому из сменявшихся владельцев имения.
Кроме того, Ферндейл Хаус был далеко не самым уютным и притягательным местом на земле. Зодчий, спроектировавший этот тяжеловесный и угрюмый каменный особняк, и строители, возведшие его стены, либо сами находились в депрессии, либо задались целью непременно вогнать в нее будущих обитателей этого дома. Темно-коричневые потолочные балки из мореного дуба зрительно уменьшали пространство и создавали тягостное впечатление, а полы из черного мрамора усиливали это впечатление еще больше. Окна были такими маленькими и подслеповатыми, что едва пропускали дневной свет, а деревья, посаженные каким-то недальновидным садовником слишком близко к дому, вымахали до небес и заслонили своими разлапистыми кронами дорогу тем последним солнечным лучам, что отваживались заглянуть в комнаты.
К удивлению Фредерика, Вирджинию совсем не смутил недостаток света в этом новом для нее, добровольно выбранном жилище. Целых два года женщина настойчиво уговаривала мужа переехать из Лондона в этот дом, и Фредерик в конце концов сдался, поставив предварительно условие спилить под окнами деревья, заслоняющие весь свет. Ему неприятно было ощущать себя пленником лесов, готовых вот-вот поглотить дом.
– Спилить деревья? Нети еще раз нет, – воспротивилась Вирджиния. – Мне здесь все нравится как есть.
Прислуги в доме не было. Почти пятнадцать лет усадьбой управляла пожилая семейная пара, занимавшая маленький домик у въезда на территорию, в десяти минутах ходьбы от главного дома. Грейс и Джек Уолкер, пожилые супруги в возрасте примерно шестидесяти лет, были очень скромными, сдержанными и трудолюбивыми людьми. Джек выполнял иногда разовые заказы на перевозку грузов для фирмы «Трикл и сын» – транспортной компании, где он когда-то работал на постоянной основе. Но главным его занятием сегодня было следить за состоянием особняка, лесопарка, окружающей участок каменной ограды и вовремя устранять всевозможные поломки, протечки, прорехи. Очень многое Джек делал сам, а в каких-то случаях ему приходилось приглашать специалистов, например садовников для тех или иных сезонных работ в парке.
Грейс содержала в чистоте главный дом – по крайней мере, ту его часть, где непосредственно жили Квентины. Целый флигель хозяевами не использовался, поскольку Вирджиния разумно рассудила, что нет никакого смысла каждый день прохаживаться по пяти гостиным, а вечерами мучиться выбором, в какой из четырех столовых накрывать стол к ужину. Поэтому добрую половину дома заперли на ключ, и лишь раз в месяц Грейс заходила туда с тележкой для профессиональной уборки, вытирала пыль, проветривала залы и проверяла, нет ли проблем, требующих вмешательства домашнего мастера – Джека.
Квентины занимали западное крыло дома. Там была прекрасная большая кухня, где Вирджиния сама готовила, жилая комната, библиотека, которая во время прихода гостей могла служить столовой, и четыре спальни. Из кухни можно было напрямую выйти в парк. Там, на одной из немногих хорошо освещенных солнцем полянок стояли качели для Ким, а рядом висели веревки, где Вирджиния развешивала белье после стирки.
Это был удобный, уютный мирок, притененный со всех сторон. Дни здесь шли своей чередой и были похожи один на другой, как братья-близнецы. Если на свете и существовали опасности, то они бродили где-то далеко, по ту сторону каменных стен, надежно скрывающих за собой парк. И кроме разбора тех мелких происшествий, что случались с Ким в школе, да обсуждений с Грейс новостей из телевизора и текущих проблем – вроде плохих показателей уровня холестерина в анализах Джека, – в жизни Вирджинии происходило мало событий.
Никаких поводов для особого беспокойства не находилось.
Именно такую жизнь и выбрала для себя Вирджиния Квентин.
Утром двадцать четвертого августа Фредерик собрался ехать в Лондон. Четверг был не самым подходящим днем для отъезда в город, но мистер Квентин принял приглашения на два важных мероприятия, одно из которых должно было состояться в выходные, а другое – в понедельник (именно на этот день пришелся в этом году Летний банковский праздник).
Вирджиния хорошо отдохнула и теперь пребывала в неплохом настроении. Она радовалась тому, что скоро наступит сентябрь – природа уже предупреждала о его приходе. Ей нравилось время, когда лето медленно прощается с этим краем. Скоро деревья полыхнут пестрыми красками осени, поля покроются мягкими туманами, в гуще которых так приятно бродить по тропинкам. На кустах заалеют ягоды, в камине затрещит огонь, и так славно будет сидеть у теплого домашнего очага, в то время как за окном беснуется шквалистый ветер.
Осень была любимым временем года Вирджинии.
Ким еще спала, когда она вернулась со своей обычной пробежки. Женщина приняла душ и поторопилась сесть вместе с мужем за стол, чтобы спокойно позавтракать на прощание. Она поставила перед ним большую яичницу с беконом и чашку крепкого кофе. Именно такую еду предпочитал Фредерик на завтрак, и ей приятно было угодить ему в подобных мелочах.
Они завтракали на кухне. Сквозь густые кроны деревьев бодро пробивались лучи утреннего солнца, и казалось, что на улице очень славно, но когда Вирджиния вышла за порог, она сразу же съежилась от холода.
А на их кухне было так тепло! Фредерик читал газету, Вирджиния помешивала ложечкой кофе в своей чашке. Они чувствовали себя легко и спокойно вдвоем, и так было почти всегда. Спорили они очень редко. Сколько эти двое знали друг друга, самым серьезным разногласием между ними стало то препирательство из-за горе-мореплавателей, которых Вирджиния привела в данвеганский дом. «Но по большому счету тот спор так и не вылился в настоящую ссору», – мысленно заключила Вирджиния.
Она подумала, а способен ли кто-нибудь спорить с ее мужем, найдется ли вообще на свете такой человек. И в это время Фредерик нарушил молчание.
– Какой ужас, – сказал он, шурша газетой. – Тут написано, что убита маленькая девочка из Кингс-Линна.
Вирджиния встрепенулась:
– Маленькая девочка? И кто ее убил?
– Неизвестно. Пишут, что ее украли с пляжа в Ханстантоне, а мать этот момент… м-м-м… упустила.
– Надо же! Когда это случилось?
– Когда мы жили на Скае. Малышке было всего четыре года.
– Чудовищно! А есть в статье знакомые тебе фамилии?
Фредерик отрицательно покачал головой:
– Сара Алби. Так звали девочку.
Вирджиния задумалась.
– Нет. Никого по фамилии Алби я не знаю.
– Девочка пропала две недели назад в Ханстантоне, – продолжал Фредерик. – А в этот вторник ее нашли мертвой в одной из окрестностей Касл-Райзинга. Ее изнасиловали и убили.
Невероятно! Это просто не укладывается в голове. Вирджиния ошеломленно смотрела на мужа.
– Изнасиловали? Четырехлетнего ребенка?
– Педофилы не жалеют даже грудных детей, – отозвался Фредерик. – Мерзавцы проклятые.
– Есть какие-то приметы преступника?
– Нет, ни одной. Тут говорится, что никаких следов пока не нашли.
– Я скажу Ким, чтобы она играла только рядом с домом, – сказала Вирджиния взволнованно. – Хотя бы до тех пор, пока не схватят этого негодяя.
– Зачем так беспокоиться? Не думаю, что кто-нибудь с улицы просто так возьмет и проберется на чужой участок. Ту девочку похитили прямо с переполненного пляжа. Вряд ли тот подонок будет скитаться по лесам. Наверняка он преспокойно ходит по улицам, смешивается с толпой и так высматривает своих жертв.
Вирджиния поежилась:
– Высматривает своих жертв… Звучит устрашающе. Думаешь, что он убьет кого-то еще?
Фредерик отложил газету в сторону:
– А ты разве думаешь иначе? Сама же испугалась за Ким. Он был прав. Вирджиния перепугалась до смерти. Ведь это сделал явно какой-то маньяк, а такие типы редко останавливаются на достигнутом. Их извращенная сущность просто ненасытна в своих желаниях.
– Скорее бы его поймали, – с чувством произнесла Вирджиния. – Я думаю, его все-таки схватят и осудят на пожизненное заключение.
– Думаешь, сегодня все преступники отсиживают свой пожизненный срок? – хмыкнул Фредерик. – К сожалению, это не так. Всегда найдется какой-нибудь сердобольный психиатр, который напишет: «Возможно полное излечение в течение двух лет», и прощай, камера. Таким типам часто везет на психиатров.
Он уже собрался встать с места и уйти, но задержался:
– Вирджиния, я хотел поговорить с тобой еще кое о чем. Женщина, находясь до сих пор под впечатлением от ужасной новости, невольно вздрогнула:
– О чем?
– Видишь ли…
Изящно сформулировать предстоящую просьбу было не таким легким делом для Фредерика.
– Вирджиния, ты прекрасно знаешь, что я собираюсь баллотироваться в парламент и что у меня неплохие шансы. Но… тот факт, что я везде появляюсь в гордом одиночестве, без супруги, не очень-то хорошо влияет на мою репутацию. Всем известно, что я женат, и люди спрашивают себя, когда же им наконец доведется познакомиться с моей второй половиной.
– Да, но…
– Это сразу наводит электорат на мысль о том, что у нас в семье не все ладно. Люди могут подумать, что мы с тобой живем как кошка с собакой.
– Но ведь у нас же дочь! Ей всего семь лет!
– Не всего, а уже. К тому же мы не так бедны, чтобы не позволить себе няню, приходящую хотя бы на несколько вечеров в неделю. «Ничего себе отговорка, – подумают люди, – им не с кем оставить семилетнюю лялечку!» – На несколько мгновений Фредерик задумался, а потом произнес: – Собственно, они уже считают это нелепой отговоркой.
– Вот как? – подняла брови Вирджиния. – Тебе это точно известно?
– Да, известно. Мне передали.
Женщина отвернулась.
– Видимо, это партия намекнула, что твои шансы уменьшатся, если пойдут слухи о проблемах в нашей семье? – процедила она сквозь зубы.
– У консерваторов свои традиции, – отрезал Фредерик.
Мужчина поднялся с места в явном волнении, а ведь он хотел во что бы то ни стало оставаться спокойным.
– Место в палате общин – это тебе не какой-то пустяк. Никто не преподносит такие вещи на блюдечке.
– Значит, сусальная семья, безупречная во всех отношениях, – необходимое условие для будущего парламентария? Вот уж не знала!
Фредерик посчитал эту насмешку неуместной и несправедливой, и ему казался непонятен такой внезапный всплеск агрессии у жены.
– Вирджиния, в чем проблема? В конце концов мы и есть безупречная семья. У нас нормальный гармоничный брак. Ты умна, привлекательна. Почему же я не имею права показать тебя в свете?
Вирджиния тоже встала. Ей вдруг расхотелось пить кофе.
– Неужели мы будем обсуждать это сейчас? За десять минут до того, как ты уедешь из дома почти на целую неделю? Совсем неподходящий для дискуссий момент. Да ты меня просто врасплох застал с такими разговорами! Как будто для этого нельзя выбрать другую, более спокойную обстановку!
Фредерик вздохнул. Во время отдыха на Скае он не раз хотел воспользоваться покоем и умиротворенностью длинных отпускных дней для того, чтобы начать этот очень важный для него разговор. Конечно, обсудить подобную тему было бы гораздо лучше там, чем в Ферндейле, буквально на пороге дома. Тем не менее на Скае Фредерик все-таки не решался нарушить спокойствие заветных деньков и постоянно откладывал беседу, поскольку знал, что без осложнений тут не обойдется.
«Но в чем же, – спрашивал он сам себя, – в чем же причина этих осложнений?» Он очень хотел понять, почему Вирджиния встает на дыбы, как только разговор заходит о посещении светских мероприятий.
– В этом-то все и дело, – ответил он на последнюю реплику жены. – Нам с тобой очень сложно выбрать время, чтобы просто поговорить. Мы слишком редко видимся. Если так будет продолжаться, начнутся еще большие проблемы.
– В том, что мы видимся слишком редко, вовсе не моя вина!
– Но и не только моя. Ты с самого начала знала, работа в банке требует моего постоянного присутствия в Лондоне. Тем не менее ты настояла на том, чтобы мы сделали эту усадьбу нашим главным местом жительства. А ведь я сразу предупредил, что наша жизнь станет от этого только беспокойнее.
– Все беспокойство связано лишь с твоим решением пойти в политику!
Здесь Вирджиния оказалась права, и он это знал.
– Я просто не мог поступить иначе, – произнес он беспомощным тоном.
Женщина выплеснула свой кофе в раковину:
– Разве я хоть когда-нибудь сомневалась в твоих начинаниях? Я ни разу не упрекнула тебя, не попыталась остановить!
– За это я тебе очень благодарен. Но мне необходимо нечто большее. Мне нужна твоя поддержка. Мне нужна ты.
Фредерик почувствовал, что Вирджинии в этот момент больше всего хотелось бесследно сгинуть, раствориться в воздухе как дым. Она не желала продолжать этот разговор. И ей было неловко оттого, что муж выступал в роли униженного просителя.
Какое там «выбрать более спокойное время»! Вирджиния сделает все, чтобы эта тема больше не поднималась.
– Мне нужно идти, – произнес Фредерик. – Джек может появиться в любую минуту.
Джек Уолкер должен был довезти хозяина до железнодорожной станции в Кингс-Линне. Часто Фредерик ездил в Лондон за рулем автомобиля, но сегодня ему необходимо было просмотреть по дороге некоторые бумаги.
– Может быть, ты подумаешь об этом на досуге, – попросил он мягко. – Пожалуйста, если ты меня хоть капельку любишь. И я хочу, чтобы ты знала… – Он немного помедлил. Открыто выражать свои чувства Фредерик не привык, и ему было немного неловко. – Я хочу, чтобы ты знала… я люблю тебя. Очень. Всегда. Независимо от того, как ты отреагируешь на мою просьбу.
Вирджиния кивнула. Но в ее глазах сверкнули льдинки неудовольствия: его последние слова она расценила как давление.
«Ну и пусть, – подумал Фредерик. – Я высказал то, что было у меня на душе».
На улице раздался гул мотора: Джек был уже у дома. Фредерику оставалось лишь две-три минуты, чтобы надеть полупальто, взять папку с документами и дойти до машины.
Он хотел приблизиться к Вирджинии и поцеловать ее, как всегда перед длительным расставанием, но в этот раз его что-то остановило. Наверное, то недовольное выражение, которое до сих пор держалось на ее лице.
– Пока, – сказал он.
– Пока, – отозвалась Вирджиния.
Суббота, 26 августа 2006 года
В выходные Восточную Англию еще раз посетило лето. И хотя утром и вечером бал правила осень, днем было так тепло, что люди потоками устремились в открытые бассейны и на морские пляжи. Надо всем царствовало небо – безоблачное, нестерпимо-синее. Цветы в садах, играя всеми оттенками радуги, боялись уронить даже один лепесток. Это был прощальный подарок уходящего лета, последний горячий привет. Уже со следующей недели зарядят дожди и повеет холодом, как говорилось в прогнозах погоды.
Во второй половине субботнего дня Вирджиния отвезла Ким к одной из школьных подружек. Та пригласила друзей на свой день рождения с ночевкой, поэтому каждый должен был захватить с собой спальный мешок. Масштабный детский праздник планировалось завершить лишь на следующий день, в воскресенье, после прощального угощения в виде огромной пиццы.
Матери детей, приехавших в гости к имениннице, негромко обсуждали друг с другом трагический случай, произошедший с маленькой Сарой, который потряс всю округу. Одна из женщин знала кого-то, кто был знаком с родителями Сары – «шапочно знаком», как усиленно подчеркивала она.
– Весьма асоциальные типы, – сообщала она направо и налево. – Папаша этого несчастного ребенка – безработный балбес, которому не было никакого дела до собственной дочери. Мать – сопливая свистушка, которая только и заботилась о собственном удовольствии. Ребенок для нее был лишь обузой. А бабка – так та вообще хоть стой, хоть падай! Самая Что ни на есть алкоголичка. В общем, безнадежно опустившаяся особа!
– Ужас, ужас, – качала головой другая дама. – Вы, конечно, в курсе, что эта мамаша оставила ребенка на пляже одного, и довольно надолго? А знаете, что она делала в это время? Бегала в закусочную, чтобы знакомиться с мужиками! Как представлю себе это, у меня волосы дыбом встают. Оставить такую крошку.
Всеобщее возмущение не знало границ. Вирджиния в подобных ситуациях предпочитала держать свое мнение при себе, и хотя то обстоятельство, что мать бросила ребенка одного на пляже, находилось за пределами ее понимания, все-таки она считала, что нельзя судить молодую женщину вот так, с непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Все эти дамы принадлежали к «лучшему» слою общества и состояли в благополучном браке или, по крайней мере, были благополучно разведены, то есть в любом случае получали неплохую финансовую поддержку от отцов своих детей. Беременность была для них желанной, известие о ней не оглушило их как гром среди ясного неба, и растущий живот не пугал их, словно жуткая внезапная болезнь. Наверняка молодая мать-одиночка столкнулась с огромным количеством проблем, неведомых столь успешным во всех отношениях дамам, и ей пришлось бороться со своими страхами и мириться со множеством разбитых надежд.
– Ах, это вы, миссис Квентин. – Одна из родительниц улыбнулась Вирджинии так, словно только что заметила ее присутствие. – Я читала в «Таймс» интервью с вашим мужем. Значит, он хочет пройти в парламент?
Взгляды всех присутствующих устремились к Вирджинии. А ведь ей всегда так невыносимо было находиться в центре внимания.
– Да, – ответила она сухо.
– Это доставит вам лично массу хлопот и волнений, – заметила другая женщина. – Подобная деятельность мужа, хочешь не хочешь, отражается на жизни всей семьи!
В этот момент Вирджиния почувствовала себя тигром, загнанным в клетку.
– Значит, такова моя судьба, – ответила она холодно.
– Господи, как я рада, что у моего мужа нет никаких политических амбиций! – воскликнула третья дама. – Спокойная, размеренная семейная жизнь мне дороже всего на свете.
– Но ваш муж не управляет собственным банком.
– Послушайте…
Вирджинии казалось, что высокие женские голоса, окружившие ее плотным кольцом, причудливо переплетаются и липнут к лицу, как лесная паутина. Внезапно женщине стало трудно дышать. Ей всегда казалось, что люди так и норовят влезть к ней в душу, а этого она просто не выносила.
– Мне надо идти, – сказала она с нервной поспешностью. – Сегодня вечером у меня гости, а еще ничего не готово.
Вирджиния подошла к Ким, чтобы попрощаться, но та уже настолько увлеклась общением с другими детьми, что лишь мимоходом помахала матери рукой.
Женщина шла через сад к выходу и чувствовала, как множество любопытных глаз смотрят ей сейчас вслед. Едва она отойдет на несколько шагов, как все дамы тут же примутся сплетничать о ней. Внезапное отступление Вирджинии выдало ее панику, и только слепой не заметил этого. Ее отговорка насчет занятости выглядела довольно неуклюже, и нарастающую нервозность утаить было нельзя.
«Что за черт! – в бессильном гневе на саму себя выругалась Вирджиния. Она подошла к своей машине и постояла несколько мгновений, облокотившись на нагретую солнцем крышу кузова. – Ну почему я так и не научилась бороться со своими приступами паники?»
Выруливая со стоянки, женщина раздумывала, чего же именно она боится, отчего ее душат эти ужасные приступы.
Необъяснимый страх подстерегал Вирджинию и полностью охватывал ее в те моменты, когда она оказывалась среди малознакомых людей, в самом центре всеобщего внимания. Всевозможные расспросы и комментарии, касающиеся ее лично, всегда казались ей слишком настойчивыми и навязчивыми. В такие моменты Вирджиния внутренне терялась. Она чувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, дыхание становится сбивчивым, словно кто-то берет ее за горло. В такие мгновения она мечтала только лишь о побеге, о том, чтобы спрятаться в своей скорлупе и оказаться одной, одной, одной…
«Чудесно, – с грустью думала она, – я просто идеально подхожу на роль женщины, способной помочь мужу сделать политическую карьеру. Приступы паники – это как раз то, что придает жене политика особый шарм».
Сворачивая в ворота своей усадьбы, Вирджиния вздохнула с облегчением. Она опять находилась на собственной территории и чувствовала себя прекрасно в этом уединенном доме, окруженном громадным лесопарком, и поблизости не было ни души, кроме двоих помощников. Благодаря особому социальному статусу, закрепившемуся за ее имением, Вирджиния получила отличную возможность отгородиться от внешнего мира. Находясь здесь, особенно вдвоем с Ким, она с радостью отмечала, что ее страх отступает, улетучивается бесследно. Она снова чувствовала себя молодой, энергичной, спортивной, ей доставляло удовольствие встать ни свет ни заря и совершить пробежку по утреннему лесу. Ей легко было заботиться о дочери, поддерживать порядок в доме и каждый день вести бодрые телефонные разговоры с мужем, вечно находившимся на работе. Тогда все было в порядке.
Она не позволяла себе размышлять о том, правильна ли такая жизнь для женщины, которой всего тридцать шесть. Она вообще не любила размышлять о своей жизни.
Вирджиния затормозила у дома, вышла из машины и с блаженством подставила лицо мягкому теплому ветерку, веющему вслед уходящему лету. После кондиционированной прохлады в салоне ее машины это тепло было особенно приятным. «Бархатный сезон! Надо как следует им насладиться», – решила Вирджиния. На часах было почти шесть, как раз подходящее время для того, чтобы выпить рюмочку чего-нибудь вкусного. Можно сделать себе яркий фруктовый коктейль, сладкий, с большим количеством льда, и устроиться на террасе со свежей газетой, потягивая напиток и провожая уходящий день. И как бы безумно она ни любила дочь, все-таки неплохо было иногда побыть совсем одной, в полной тишине, без неумолчной детской болтовни и миллиона вопросов в минуту. Это был вечер, принадлежащий только ей. Другая женщина при таком раскладе обязательно почувствовала бы себя очень одиноко, но Вирджиния к таким женщинам не относилась. Ей было просто хорошо.
Привычными движениями управляясь на кухне, смешивая ликер «Кюрасо блю» с лимонным соком, она машинально включила небольшой телевизор, что стоял на полке под потолком. В передаче рассказывалось о родителях, потерявших детей, и Вирджиния уже хотела переключиться на другой канал, чтобы не слушать эти душещипательные истории и поберечь нервы. Но тут телеэкран возвестил: «Сара Алби», – и Вирджиния насторожилась. Это имя в последнее время было у всех на слуху.
Выяснилось, что в передаче участвует Лиз Алби, мать Сары. Вирджиния впилась взглядом в экран и увидела очень молодую, весьма привлекательную женщину, почти девчонку, едва оперившегося птенца. По понятным причинам Лиз выглядела сильно растерянной. Создавалось такое впечатление, будто она сама еще толком не осознала, что с ней случилось. Безо всякого сомнения, Лиз находилась не в том состоянии, когда человека можно ставить перед бесстрастно-циничным объективом телекамеры, но, видимо, в ее ближайшем окружении не нашлось ни одного разумного человека, который сумел бы предотвратить эту публичную порку.
Ведущий телепередачи беседовал с Лиз в исключительно бестактной форме. Он лишь делал вид, что считается с ее шоковым состоянием, но на самом деле бесстыдно пользовался беспомощностью молодой женщины, чтобы вытрясти из нее все самые сокровенные мысли и чувства. Лиз бесхитростно отвечала на все вопросы, даже отдаленно не подозревая о том, насколько безжалостно препарируют на глазах у тысяч людей ее и без того истерзанную душу.
– Что же получается, – стрекотал ведущий, – теперь родителям нужно сожалеть о каждом случае, когда им приходится наказывать детей или демонстрировать им, кто в доме главный, да? А ведь мы спорим с нашими детьми каждый день, и не по разу, согласны? Скажите, теперь по ночам вас мучают такие картины: заплаканное лицо вашей малышки Сарочки, которая рыдает только потому, что мама сердится на нее и ругает, или потому, что у мамы нет времени заниматься с ней?
Вирджиния видела, что такие вопросы для Лиз все равно что нож в сердце, и неодобрительно покачивала головой.
– О-о, как он может?! – громко возмущалась женщина, стоя перед своим телевизором. – Какое он имеет право так разговаривать с ней?
– Да, сейчас я постоянно думаю о той карусели, – сдавленно отвечала Лиз.
Ведущий окинул ее фальшиво-сочувственным взглядом и в то же время сделал жест, активно приглашающий Лиз исповедоваться дальше.
– О карусели? Расскажите нам об этом, Лиз! Мы ждем.
– В тот день, когда… когда пропала Сара, – выговорила Лиз запинаясь, – мы с ней ездили в Ханстантон, на пляж.
– Это всем нам прекрасно известно, – мягко перебил ведущий. – И я уверен, каждый из наших телезрителей понимает, что вы уже миллион раз пожалели о той поездке. Дальше, Лиз!
– Там есть карусель, – продолжала молодая женщина, – и моя… моя дочь так хотела прокатиться на ней. Она молила меня об этом и… и… плакала, но я категорически сказала «нет».
– Вы сказали «нет» потому, что не хотели тратить на карусель время? Или билеты показались вам слишком дорогими? Или по другой причине?
– А вот это – не твое собачье дело! – стукнула кулаком по столу Вирджиния.
– Я… я и сама толком не знаю, – отвечала Лиз робко. – Это было… все сразу. Да, в кошельке у меня было не густо, и торчать там на жаре и ждать мне не хотелось. К тому же… я чувствовала, что конца-краю этому не будет, ведь дети не знают меры, и в конце концов все равно начнутся крики и вопли. Это было… просто…
Лиз беспомощно подняла руки, будто сдаваясь.
– И теперь вы страдаете из-за того, что все так получилось?
– Я не могу думать ни о чем другом. Постоянно, каждую минуту эта карусель безостановочно крутится в моем мозгу. Знаю, что это далеко не самое важное, но меня терзает мысль: почему я не позволила ей сделать два-три круга… почему я… почему я не доставила ей этой последней радости…
Лиз опустила голову и заплакала. Телекамера безжалостно наехала на молодую женщину, крупным планом показывая ее страдальческое лицо.
– Ну уж это ни в какие ворота не лезет! – раздраженно буркнула Вирджиния и рывком выключила телевизор.
Во внезапно наступившей тишине женщина отчетливо услышала настойчивый стук в парадную дверь.
Кого там принесла нелегкая? Гости были Вирджинии совсем некстати. Может, затаиться, будто дома никого нет, и не открывать дверь?… Да, но тогда она рискует быть замеченной на террасе, и ей придется быть настороже и оглядываться весь вечер.
Вирджиния со вздохом отставила в сторону бокал с коктейлем и пошла открывать.
На пороге стоял Натан Мур. Вирджиния была так ошеломлена, что в первые мгновения не могла вымолвить ни слова. И сам Натан слегка вздрогнул в тот момент, когда перед ним распахнулась дверь.
– О-о, – выдохнул он. – А я уже подумал, что никого нет дома. Я стучу тут, наверное, уже полчаса.
– На кухне громко работал телевизор, и я ничего не слышала, – выговорила Вирджиния, как только снова обрела дар речи.
– Наверное, я помешал вам смотреть…
– Нет-нет. Я как раз его выключила.
– Понимаю, что по идее я должен был сначала позвонить, но…
Натан замялся, не закончив фразы, поэтому Вирджиния так и не узнала, что же помешало этому человеку сделать предупредительный звонок.
– Простите, пожалуйста, – смерила его взглядом Вирджиния, – но мне казалось, что вы еще на Скае. Честно говоря, я удивлена. Весьма удивлена.
– Это очень долгая история, – вздохнул Натан, и Вирджиния наконец сообразила, что по правилам этикета вообще-то нужно пригласить гостя, пусть и незваного, в дом.
– Проходите. Туда, на террасу. Я как раз сделала себе коктейль. Может быть, и вы хотите?
– Только глоток воды, пожалуйста, – попросил Натан, следуя за Вирджинией.
Они вышли на террасу и сели друг напротив друга. Хозяйка держала перед собой бокал лимонно-зеленоватого кюрасо, а Натан по-сиротски сжимал в руках стакан воды.
– Где же ваша жена? – осведомилась Вирджиния.
– В больнице, – ответил Натан. – Именно по этой причине нам пришлось уехать со Ская. Ливии нужно было в больницу, а тамошним врачам я не доверяю.
– Что с ней?
– Трудно сказать. Предположительно, сказался шок после перенесенной катастрофы. Или же у нее началась депрессия, я не знаю. Ливия внезапно замолчала, перестала есть и пить. Мне показалось, она полностью ушла в себя, в свой собственный мир, куда мне хода нет. К среде я понял, что, если ничего не предпринять, она погибнет голодной смертью. Поэтому в четверг с самого утра мы покинули Данвеган.
– Жаль, что никому из нас не пришло в голову позаботиться об этом раньше, – со вздохом произнесла Вирджиния. – После того что с вами произошло, Ливии просто необходима была помощь психотерапевта.
Натан кивнул:
– Да, это я виноват. Я не до конца понял тогда, что творится у нее в душе.
– Еще в тот день, когда я навестила вас у миссис О'Брайан, Ливия не понравилась мне. Она выглядела как… лунатик. Ничего удивительного, после такой истории… – Вирджиния помолчала. – Надо было отнестись к этому серьезнее. И что теперь, Ливия лежит в больнице здесь, в Кингс-Линне?
Ее внутренний голос вопрошал настойчиво и строго, почему же горе-путешественники так и не вернулись к себе в Германию, но идти на поводу у этой мысли Вирджинии не хотелось. Слава богу, что Фредерика не было дома.
– Да, в Кингс-Линне. Ливию положили в пятницу утром. Только там медсестрам удалось ее немного накормить, хотя она ослабела большей частью от обезвоживания. Ливию кормят через зонд, иначе никак. У нее полностью потеряно чувство голода.
– Кошмар! Я обязательно схожу к ней в больницу, завтра же.
– Она ни на кого и ни на что не реагирует, – грустно улыбнулся Натан. – Но если вы хотите навестить ее – чудесно. Быть может, это поможет ей вернуться к жизни… Она очень любит вас, Вирджиния. Она всегда говорила о вас с такой теплотой.
– Как вы нашли нас? – с некоторым усилием спросила женщина. – И зачем…
Вирджиния слегка смешалась, но Натан будто бы прочитал все ее мысли.
– Зачем мы приехали вслед за вами? Вирджиния, надеюсь, вы не думаете, будто мы с Ливией преследуем вашу семью. Дело лишь в том, что на обратную дорогу в Германию нам просто-напросто не хватает денег. Вы тогда так любезно одолжили нам небольшую сумму…
Фредерик, который стоял перед мысленным взором Вирджинии, наморщил лоб, однако не проронил ни слова.
– …и этих денег нам как раз хватило на билеты сюда. Если бы вы знали, как тяжело мне дался этот путь – отмахать столько километров на поезде со слабой, полностью безвольной женщиной на руках… Один добрый турист сделал нам одолжение и подбросил на машине до Форт-Уильяма, но там мне пришлось рассчитывать только на себя. Мы пересели на поезд до Глазго, и по прибытии нам пришлось переезжать с одного вокзала на другой. Представляете, как это было сложно в моей ситуации? Затем мы доехали до какого-то глухого полустанка и промыкались там полночи до первого поезда на Кингс-Линн. Мы приехали сюда рано утром в пятницу. Ночь на субботу я провел в какой-то гадкой ночлежке недалеко от больницы, и на это ушли мои последние деньги. Я прочно сел на мель. У меня нет больше ни гроша, Вирджиния.
– Как вы…
– Как я нашел вас? Логичный вопрос! В одном из шкафов там, на даче, лежало адресованное вам письмо. Видимо, вы когда-то захватили его с собой отсюда в Данвеган. На нем и стоял этот адрес. И тогда я подумал: а может быть…
Да уж, еще на Скае Вирджиния заметила, что ума и сообразительности Натану не занимать. У женщины начала болеть голова, пока еще слабо, еле ощутимыми толчками. Головную боль вызывали в первую очередь мысли о Фредерике.
– Надо думать, ваш муж не обрадуется, если застанет меня здесь? – усмехнулся Натан.
– Мой муж сейчас в Лондоне. Он вернется на следующей неделе.
– Он сразу же нас невзлюбил, – сказал Натан жалобно. – Ваш муж нам не доверяет. И ведь по большому счету это его право. Он считает нас чем-то вроде сорняков, репейника, надоедливых мух… Теперь наши с ним дороги пересеклись снова… – Натан помолчал несколько мгновений. – Вирджиния, самое страшное в моем положении это то, что у меня нет выбора. Иначе я ни за что не решился бы докучать вам всякими просьбами. Но мы… мы стоим на краю пропасти. У нас не осталось ничего, абсолютно ничего – ноль! В моем кармане нет ни единого пенни. Глоток воды, – он приподнял свой стакан, – тот, что я получил из ваших рук, вот и весь мой сегодняшний завтрак, обед и ужин. Ночевать мне придется, скорее всего, на скамейке в парке. Понятия не имею, что со мной будет дальше. А вы – единственная, кого я знаю в этой стране.
Женщине пришли на ум слова Фредерика, сказанные еще на даче, когда между супругами разгорелась очередная дискуссия о судьбе незадачливых мореходов.
«Послушай, Вирджиния, они в любой момент могут обратиться в германское консульство! Оно находится в Лондоне, – нетерпеливо прервал тогда Фредерик ее рассуждения по поводу отчаянного положения Натана и Ливии. – Консульства всегда помогают в подобных случаях. Они организуют для своих граждан возвращение домой, оформляют бумаги, утрясают все вопросы. Поэтому у твоих подопечных нет никакой нужды держаться за нас бульдожьей хваткой».
И вот теперь наступил самый подходящий момент для того, чтобы указать Натану его место. Надо просветить его насчет консульства, вложить ему в руку еще несколько фунтов, которых ему хватит на первое время, и объявить спокойным тоном, что семейство Квентинов снимает с себя дальнейшую ответственность за судьбу Муров. Но Вирджиния не сделала этого, и даже по прошествии долгого времени она так и не смогла объяснить себе почему.
Было ли тому причиной ее внутреннее одиночество? Или то, как смотрел на нее Натан? В его взгляде не было любопытства, а лишь живая человеческая заинтересованность.
– Спать на скамейке? Ну что вы, – сказала Вирджиния вместо того, чтобы показать Натану на дверь. – Ночи сейчас очень холодные. У нас есть гостевая комната. А теперь я приготовлю ужин, иначе у вас будет голодный обморок и вы тоже угодите в больницу, как и ваша жена.
– Я помогу, – ответил он, поднимаясь.
Когда Вирджиния возвращалась на кухню в сопровождении Натана, она боролась с тревожной мыслью о том, что впутывается в какую-то мутную, темную историю, что маленький ручеек проблем постепенно превращается в бешеный ревущий поток, и когда-нибудь она не сумеет противостоять ему.
Однако, к собственному удивлению, Вирджиния уже не жалела о пропавшем субботнем вечере и об украденном у нее одиночестве.
Воскресенье, 27 августа 2006 года
1
Решение ходить каждую неделю в воскресную школу Рейчел Каннингэм приняла совершенно самостоятельно. Никто в ее семье не был особенно религиозным. В первый раз посетить занятия ее уговорила подружка Юлия, которая регулярно ходила в церковь вместе с родителями. Полтора года назад Рейчел впервые пришла на библейский урок, и ей очень понравилось слушать занятные истории, петь хором и молиться вместе с другими детьми. И конечно же, она была в восторге от Дона.
Клара и Роберт Каннингэм поддержали решение дочери. Они сочли, что посещать воскресную школу было бы гораздо полезнее для нее, чем просто слоняться в выходной из угла в угол, время от времени приземляясь перед экраном телевизора.
Воскресная школа открывала двери с половины двенадцатого до половины первого дня. Весь учебный год родители по очереди отводили Рейчел на занятия, но к началу лета девочка уговорила их отпускать ее одну. Ведь ей как-никак уже восемь! Клара Каннингэм не очень-то обрадовалась тому, что у дочки прибавляется самостоятельности, но Роберт объяснил ей, что ребенок не может всю жизнь держаться за материнскую юбку и любая репетиция независимости пойдет маленькому человеку только на пользу.
В это воскресенье снова стало очень жарко, и отец объявил, что хочет поехать на море.
– Я беру с собой Сью. Поехали с нами, Рейчел! Купальный сезон заканчивается, и сегодня уж точно последний день, когда можно поплескаться в море. А?
Но девочка решительно помотала головой. Это немного расстроило Клару. С тех пор как на свет появилась Сью, Рейчел стала все чаще уклоняться от совместных семейных прогулок.
Она невзлюбила маленькую сестренку с первого же взгляда. С ревностью глядела она, как родители качают и тетешкают эту розовую куклу. Как же было жаль делиться с нею маминой любовью и папиным восхищением! Ведь раньше все это принадлежало только ей, Рейчел. Иногда она полностью замыкалась в себе, иногда старалась привлечь внимание родителей тем, что плохо себя вела и вредничала без особой причины.
Так было и этим воскресным утром. Рейчел вышла в пижаме из своей комнаты и спустилась по лестнице босиком, хотя мама сто раз говорила ей надеть тапочки, прежде чем скакать по холодному кафельному полу в прихожей и на кухне. Конечно же, дело дошло до громких препирательств, и Клара поняла, что дочка поступила так не из рассеянности, а специально, чтобы показать характер. Более того, как только Роберт с младшей дочерью ушел на пляж, настроение Рейчел сразу же пошло в гору, и она торжественно засобиралась на свое драгоценное занятие.
– Да ты вся просто сияешь, – окинув взглядом дочку, сказала Клара.
Рейчел кивнула.
– Сегодня приедет… – Едва не проговорившись, она быстро закусила губу.
– Кто приедет сегодня? – рассеянно переспросила мама. Ее мысли уже витали вокруг работы, которую ей предстоит сделать, когда дом опустеет.
– А, да так, один священник, – нашлась Рейчел. – Священник из Лондона покажет нам слайды про Индию!
Она бегло поцеловала мать:
– Пока, мамочка!
Клара закрыла за ней дверь и улыбнулась. Она так хотела поскорее остаться в одиночестве, ведь для того, чтобы написать статью в рубрику «Театральная жизнь», требуются тишина и покой. Клара подрабатывала внештатным корреспондентом в местной газетке «Линн Ньюс», и сегодня ей обязательно надо было рассказать о пьесе, которую она посмотрела по поручению редакции. Женщина уселась за стол с твердым намерением использовать тишину – такую непривычную для их семейного очага! – на полную катушку.
Работалось ей неплохо. Ни разу не зазвонил телефон, в комнате, несмотря на уличную жару, стояла приятная прохлада, и над улицами и садами Гэйвуда, семейного жилого квартала Кингс-Линна, царил полуденный покой. Лишь негромко щебетали птички, разок-другой пролаяла собака – вот и все. Отличные условия для творческой работы.
Пьеса Кларе понравилась, поэтому писать о ней было легко и приятно. В распоряжении матери семейства было не более полутора часов: Рейчел ушла в начале двенадцатого, значит, вернется она примерно без четверти час. После занятий она обычно бывает как шелковая (все по причине ее детской влюбленности в Дона), но при этом ее так и распирает от желания поделиться новостями. Нужно скорее писать, ведь когда дочка вернется, ее ни за что не удастся отослать в другую комнату со словами: «Детка, у меня нет времени, мне надо поработать!» Нет, сначала придется выслушать от Рейчел в мельчайших подробностях все, что сказал сегодня ее распрекрасный Дон.
После завершения работы Клара планировала схватить дочку в охапку, сесть в машину и помчаться вниз по главной улице в замечательно пахнущий вкусной едой павильончик «Фиш энд Чипс». Там она закажет себе и Рейчел по большой порции аппетитной жареной рыбы с картошкой. Затем они возьмут с собой теплые картонные коробочки и усядутся в парке на скамейку. Они будут весело болтать, поглощая еду. Рейчел любила, когда ей безраздельно принадлежал хотя бы клип из родителей, и была готова отправиться вдвоем с мамон или папой куда угодно, пусть даже в самый обыкновенный парк. Поэтому Клара всегда старалась посвятить каждую свободную минуту своему первенцу, своей старшей дочке, чтобы та не чувствовала себя обделенной вниманием.
Увлекшись работой, женщина не заметила, как пролетело время. Наконец ее пальцы набегались по клавишам. Клара поставила точку и устало откинулась на спинку стула. Необходимо было еще раз перечитать написанное, и уж затем можно отсылать текст по электронной почте в редакцию. Какая она молодец, написала статью так быстро!
Клара посмотрела на часы и озабоченно охнула. Надо же, уже второй час, а Рейчел все еще нет. Странно. После воскресной школы дочь обычно шла прямиком домой, не шатаясь просто так по улицам. А если ее зазывала в гости Юлия, то мама подружки тут же ставила Клару в известность. Может, сегодня та просто забыла позвонить?
Клару охватило сильное беспокойство. Она сбежала по ступенькам вниз, в гостиную, где стоял телефон, и набрала номер подружки Рейчел. К ее огромной радости мама Юлии сразу же сняла трубку.
– Алло, это Клара Каннингэм. Скажите, Рейчел у вас? Передайте ей, пожалуйста, чтобы она немедленно…
– Но Рейчел у нас нет! – перебила мать Юлии.
У Клары слегка перехватило дыхание.
– Как это нет? А где же Юлия?
– Она сегодня вообще не. ходила в церковь. У нее болит горло.
– Постойте… послушайте… моя Рейчел ушла на занятия И до сих пор не вернулась. А ведь уже второй час! Может, она заболталась с другими детьми?
– Да не волнуйтесь вы так, – успокаивающим тоном ответила собеседница. – Сегодня славная погода, и наверняка чья-нибудь мама решила угостить всех учеников мороженым. Так что, скорее всего, детишки нежатся сейчас где-нибудь на солнышке, забыв обо всем на свете! И даже о том, что их ждут дома. Они ведь такие рассеянные.
– Конечно, все возможно, – отозвалась Клара, но на самом деле ее тревога только нарастала. Рейчел очень обязательная девочка. Она практически всегда приходит в обещанное время… Или она опять решила потрепать матери нервы? Но ведь когда дочка уходила, настроение у нее было просто ангельское! – Видимо, мне придется самой дойти до церкви и узнать, в чем дело, – слегка изменившимся голосом заключила Клара.
Она бросила трубку, не попрощавшись. Надо скорее что-то делать, пока страх не парализовал ее полностью. Ее сердце колотилось как бешеное.
Клара выбежала на улицу. Она озиралась по сторонам, но дочери нигде не видела. Расстояние до церкви Клара преодолела почти бегом. Занятия в воскресной школе обычно проходили в маленьком домике, примыкавшем к главному зданию храма. Но, добежав до места, Клара обнаружила, что двери здания уже плотно закрыты и поблизости нет ни души – ни детей, ни их родителей. Регулярная служба закончилась уже полтора часа назад, и накаченная полуденным солнцем булыжная площадка перед храмом была мертвенно пуста.
– Боже мой, куда же она подевалась? – тревожно шептала Клара. – Господи, Боже правый, помоги мне ее найти! И как можно скорее!
Она принялась лихорадочно вспоминать фамилию человека, который проводил занятия в воскресной школе. Рейчел была от него без ума. Дон… А дальше? Упоминала ли Рейчел хотя бы раз его фамилию?
«Успокойся, Клара, успокойся, – мысленно твердила она себе, пытаясь унять возбужденное дыхание. – Успокойся и хорошенько подумай. Возьми себя в руки, нервы тебе еще пригодятся».
Главное теперь найти этого Дона и расспросить его. Ведь кто, кроме него, может сейчас помочь? Наверное, мать Юлии знает его фамилию и адрес.
Через пять минут она уже была у дома дочкиной подруги. Вся мокрая от пота, Клара дышала тяжело и неровно.
Открыв дверь, мать Юлии поняла без слов, что Рейчел так и не нашлась.
– Проходите в дом, – позвала она. – Вы уже побывали в церкви?
– Там никаких следов. Ни одной живой души.
– Только, пожалуйста, не накручивайте себя! – воскликнула хозяйка дома. – Наверняка скоро все объяснится. Вот увидите!
– Я хочу поговорить с учителем, – выдохнула Клара. – С Доном. Вы знаете его фамилию? Или, может быть, у вас есть его телефон?
– Его фамилия Эшер. Дональд Эшер. И телефон его у меня есть. Проходите же, проходите, можете позвонить прямо от нас.
Две минуты спустя Клара разговаривала с Дональдом. То, что она услышала, привело ее в полуобморочное состояние. Колени у Клары задрожали, все тело неприятно обмякло, и она ухватилась рукой за стол, чтобы не упасть в обморок.
– Рейчел сегодня не было в школе, – сообщил Дональд. – И ее подружки Юлии тоже. Впрочем, сегодня не пришло довольно много детей. Я решил, что, когда на улице такая хорошая погода, это вполне объяснимо.
– Как это… не было в школе? – прохрипела Клара. – Но я ведь сама отправила ее сегодня на занятия…
Эти слова явно взволновали Дональда, однако он первым делом попытался успокоить испуганную женщину:
– Может быть, Рейчел и Юлия решили сегодня пропустить службу, и вместо этого…
– Юлия лежит дома с больным горлом! – перебила его Клара. – Они с Рейчел сегодня вообще не виделись. Обычно в воскресенье девочки встречаются лишь на ваших занятиях, поскольку перед этим Юлия посещает церковь вместе с родителями.
– Пожалуйста, успокойтесь! Не думайте сразу о плохом, – попросил Дональд. – Ведь детям невдомек, как сильно мы из-за них порой волнуемся. Может быть, она пошла куда-нибудь в парк, замечталась и не заметила, как пролетело время!
Нет, этого быть не могло. Абсолютно точно. Клара знала свою дочь лучше, чем Дон. Рейчел не могла сидеть и мечтать на скамейке парка в одиночестве. И если бы она по какой-то причине решила пропустить воскресную школу, то непременно вернулась бы домой. И сейчас она играла бы в саду у дома или трепала матери нервы, добиваясь, чтобы ей разрешили посмотреть телевизор.
Клара положила трубку, не попрощавшись с Дональдом, и повернулась к матери Юлии.
– Можно, я еще мужу позвоню?
– Само собой разумеется!
Мать Юлии тоже начала волноваться. Из другой комнаты выглянул ее муж, из третьей показалась сама Юлия. Горло девочки, несмотря на жару, было обмотано толстым шерстяным шарфом.
– Пожалуйста, звоните всем, кому считаете нужным.
Клара набрала номер Роберта. В трубке, кроме его голоса, раздавались звуки многолюдного пляжа, чьи-то голоса и смех, а также хныканье Сью.
– Роберт, пожалуйста, возвращайся домой. Скорее! Рейчел пропала.
– Что значит пропала?
– Пропала – значит пропала! Ее нигде нет!
Несмотря на отчаянные попытки сдержать слезы, Клара все-таки расплакалась.
– Роберт, немедленно приезжай!
Муж задавал ей какие-то вопросы, но она была уже не в состоянии говорить. Телефонная трубка выскользнула из ее дрожащих рук. Мать Юлии подхватила Клару под руки и довела до кресла. Сжавшись в комок, испуганная женщина молча сидела в кресле, пока отец Юлии не взял ее за плечи и не заставил выпить несколько глотков коньяка.
Спиртное обожгло губы и язык Клары, и она немного пришла в себя, но так и сидела, словно каменная, тупо уставившись в противоположную стену.
Силы ее были на исходе, в душе зияла громадная ледяная пустота. Какое-то время несчастная мать просто не могла пошевелиться.
2
В воскресенье Натан Мур появился на кухне лишь в поистине второго дня. Вирджиния сидела за столом, ела йогурт и листала глянцевый журнал. Три часа назад она говорила по телефону с Фредериком, и тот немного рассказал ей о приеме, на котором побывал накануне вечером и повстречался с несколькими важными персонами.
– А как прошла твоя суббота?
– Нормально, – беззаботным тоном ответила Вирджиния. – Ким пошла на детский праздник с ночевкой. В кои-то веки мне удалось побыть одной, абсолютно одной. Это было просто здорово.
Фредерик рассмеялся:
– Вирджиния, я не знаю ни одного человека, который любил бы одиночество больше, чем ты!
С самого начала было совершенно ясно, что говорить мужу о неожиданном появлении Натана ни в коем случае нельзя. Опять закрутились бы водовороты споров, пререканий и недовольства, и Фредерик запальчиво заявил бы ей, что именно такое развитие событий он и предсказывал. А если бы он узнал, что Натан остался в их доме и спит сейчас в гостевой комнате, то… У Вирджинии не было ни малейшего желания вступать с мужем в очередные баталии. Она сказала себе, что ее маленькая ложь пойдет ему только на пользу – он не будет попусту трепать себе нервы. До следующей среды еще есть время. Когда Фредерик вернется, Натана здесь и близко не будет, поэтому сообщать мужу об этом визите не имеет никакого смысла.
– Доброе утро, – хрипловатым со сна голосом поприветствовал Натан.
Вирджиния не смогла сдержать смеха:
– «Доброе утро»! Уже половина второго! Вы проспали полдня!
– О боже. Уже полвторого? – Натан взглянул на кухонные часы. – И в самом деле. Я отключился, потому что чертовски устал от переезда с больной Ливией на руках. Это отняло у меня все силы. Устал как собака.
– Выпьете чашечку кофе?
– С огромным удовольствием!
Он сел за стол, глядя, как Вирджиния набивает фильтр молотым кофе и включает кофейную машину. Вчера вечером было то же самое. Вирджиния готовила ужин, а Натан сидел за столом и следил за ее движениями. Но женщину это не раздражало. Скорее, ее бесило, когда посторонние брались хозяйничать на ее кухне. Натан развлекал Вирджинию рассказами о своей яхте, и женщина удивлялась неизвестным ей доселе профессиональным морским словечкам, то и дело звучавшим в речи гостя.
Во время ужина Вирджиния задала Натану вопрос, который действительно интересовал ее.
– Вы сказали, что являетесь писателем. Что же вы пишете?
– Детективы.
– О! В самом деле? Здорово… я обожаю детективы. Натан с некоторым усилием оторвал взгляд от своей тарелки.
– Вы замечательно готовите, Вирджиния! В жизни не ел такой божественной еды.
– Ладно вам. Просто в последние дни вы жили впроголодь, вот и все. Сейчас даже самая грубая пища покажется вам невероятно вкусной.
– Нет. Позвольте с вами не согласиться. – Безо всяких переходов Натан вдруг вернулся к предыдущей теме. – Очень многим нравится читать детективы. К счастью для меня.
– Значит, ваши романы имеют успех?
– Да, можно и так сказать.
– А они переведены на английский?
– К сожалению, нет. А по-немецки вы, конечно же, не читаете?
– Нет. – Вирджиния рассмеялась. – По-немецки я не знаю ни слова.
Она собиралась расспросить Натана еще кое о чем и мысленно упражнялась в дипломатии, подбирая подходящие слова. Но этот человек снова проявил свою удивительную способность угадывать мысли, что в очередной раз смутило Вирджинию.
– Вы, наверное, думаете, что популярный писатель по определению не может быть гол как сокол?
Вирджиния смущенно пожала плечами:
– Предположим…
Натан взглянул на нее глазами, полными грусти:
– Понимаете, Вирджиния, я не из тех людей, кто четко планируют свою жизнь и просчитывают каждый шаг наперед. Я живу здесь и сейчас. Что я зарабатывал, то сразу тратил. Путешествия, пятизвездочные отели, дорогие подарки Ливии, крутые рестораны… Деньги как приходили, так и уходили. А затем… затем мы продали все, что у нас было, и вложили все средства в покупку яхты. На время кругосветного путешествия мы решили жить только случайными заработками. Правда, у нас еще было кой-какое золотишко, и в случае крайней необходимости я отнес бы его в ломбард или в скупку. Но и его безвозвратно отняло море. Вот так.
– Это кругосветное путешествие…
– …должно было дать мне материал для новой книги.
– Для нового детектива?
– Да.
– Но ведь в Германии ваши книги, наверное, еще продаются? Тогда…
Натан понял ее с полуслова:
– Тогда я снова когда-нибудь буду при деньгах. Ясное дело! Вирджиния, то, что сейчас я нищий, не означает, что я буду нищим всегда. Но сегодня… Ничего не поделаешь, у нас нет ни дома, ни квартиры, ни мебели. Со счетов в банке снято все до цента. Когда-нибудь на них снова поступят деньги, но, естественно, это произойдет не сегодня и не завтра.
Снять со счетов все до цента… Вирджиния представляла себе, как оценил бы Фредерик подобное легкомыслие, сколько колкостей он наговорил бы Натану по этому поводу. Да, какое все-таки счастье, что в эти выходные мужа нет дома!
Вчера после ужина Натан сразу же отправился спать. Было видно, что он устал настолько, что едва держался на ногах. У него даже глаза покраснели от переутомления.
Проспав пятнадцать часов, он выглядел совершенно другим человеком. Свежим, отдохнувшим, спокойным. Его загорелое лицо не казалось уже таким вялым и обескровленным, как вчера вечером.
– Выспался всласть, – с улыбкой сообщил он. – Давно мне не удавалось отдохнуть как следует. Ведь с того самого момента, как случилось несчастье, я спал лишь урывками.
Вирджиния поставила перед ним чашку дымящегося кофе и села напротив.
– Я очень рада, что вы чувствуете себя лучше. Вы поедете сегодня в больницу к Ливии?
– Да, пожалуй. Хотите поехать со мной?
– Сегодня мне нужно забрать дочку с детского праздника, – с сожалением в голосе отозвалась Вирджиния. – Скорее всего, я смогу навестить Ливию только завтра.
– Чудесно. Думаю, она обрадуется.
Натан внимательно оглядел пространство кухни:
– Что же вы делаете тут целыми днями, Вирджиния, к тому же в полном одиночестве, без мужа? Вы просто фантастически готовите, я уже говорил вам об этом вчера. Но ведь вы не стоите у плиты круглые сутки, верно?
Такой вопрос застал ее врасплох. Если бы его задал другой человек, Вирджиния сочла бы подобное любопытство невежливым. Но в глазах Натана был виден неподдельный интерес.
– Конечно, я не торчу целыми днями на кухне. Но я почти постоянно дома. Или неподалеку, в парке. Мне очень хорошо здесь.
– Вместе с вашей маленькой дочерью.
– Да. Понимаете, я нужна Ким. И в первую очередь потому, что ее отец так редко бывает дома.
– Ваш муж политик?
Поразительно, он угадал даже это!
– Да, он немного занимается политикой. Откуда вы знаете?
– В поезде, на пути сюда, я кое-что прочитал о нем в газете. Он хочет занять кресло в нижней палате парламента.
– Да, при определенных усилиях с его стороны он, наверное, сумел бы…
– Но тогда вы будете чувствовать себя еще более одинокой.
– Я не чувствую себя одинокой.
– Вы не чувствуете себя одинокой, постоянно пребывая лишь в обществе семилетнего ребенка? Ни за что не поверю.
– Нет, не чувствую.
Этот разговор стал неприятен Вирджинии. И кто он такой, что она должна оправдываться перед ним?
– Ваша дочь скоро вырастет. Она вылетит из родительского гнезда, и у нее начнется своя жизнь, а вы останетесь совершенно одна в этих мрачных стенах, окруженных гигантским лесопарком, среди этих деревьев-великанов, из-за которых не видно даже неба.
Вирджиния натянуто улыбнулась:
– Зачем вы все преувеличиваете? Натан, мне…
Ей снова стало трудно дышать. Как вчера, когда она стояла в окружении любопытных мамаш. Этот человек зачем-то лез к ней в душу. Специально или нет, но он переступил невидимую запретную черту.
Натан порылся в кармане своих брюк и достал оттуда какое-то фото. Вирджиния не сразу разглядела, кто был изображен на этой маленькой, слегка помятой карточке.
– Вот что я нашел вчера в моей комнате. В самом нижнем ящике комода. Там лежала целая куча фотографий, аккуратно разложенных по конвертам.
Вирджинии потребовалось несколько секунд, чтобы переварить тот небрежно-равнодушный тон, с которым это было сказано.
– А вы всегда шарите по чужим шкафам? – выговорила она наконец.
Натан оставил этот вопрос без внимания: Он невозмутимо разглядывал фотографию.
– Итак, это вы, – возвестил он. – Лет пятнадцать тому назад, не так ли? Здесь вам где-то двадцать с небольшим, насколько я могу судить.
Он протянул Вирджинии фото. На нем беззаботно смеялась молодая женщина, одетая в длинную цыганскую юбку и футболку с бахромой на подоле и рукавах. Красивые волосы длиной до талии мягкими прядями спадали ей на грудь. Она сидела на Испанской лестнице в Риме среди десятка других туристов, и ее глаза излучали блаженство и счастье.
– Двадцать три, – глухо произнесла Вирджиния. – На этой фотографии мне двадцать три года.
– Рим, – улыбнулся он. – Рим, лето…
– Весна, – буркнула женщина. У нее в горле неприятно запершило. Вспоминать про Рим она совсем не хотела. Она желала только одного – чтобы этот человек как можно скорее исчез и оставил ее в покое.
Вирджиния резко выдвинула свой стул и вскочила.
– Натан!
Он потянулся через весь стол и мягким движением взял фотографию из ее рук.
– Я не могу наглядеться на это фото, – шептал он. – И со вчерашнего вечера меня занимает один-единственный вопрос… Где сейчас эта живая, энергичная хохотушка? Куда она пропала? И почему?
Вирджиния внутренне негодовала, однако это чувство так и не переросло в настоящую ярость.
Этот человек зашел слишком далеко! Адрес он, видите ли, раскопал в ящиках чужого комода. Явился сюда вслед за хозяевами дачи, уложил жену в местную больницу, рассчитывая, что при таких обстоятельствах Квентины не откажут ему в приеме. И этот расчет оказался верным.
Едва переступив порог комнаты, предоставленной ему для ночлега, он снова ринулся рыскать по шкафам, совать нос в дела, которые его совершенно не касаются… И эти провокационные вопросы… Кто дал ему право задавать их? Даже старый, испытанный друг не всегда решится произнести некоторые вещи вслух. А он-то кто такой? Чужак! Беспардонный наглец!
Равнодушно, с милой улыбкой на губах, он ранил ее в самую душу. А все потому, что она с самого начала проявила себя слишком кроткой.
Может быть, в сложившейся ситуации есть и ее вина? Но ведь она всего лишь хотела поддержать несчастных людей, неожиданно попавших в беду. Ливия, молодая привлекательная женщина, неделю работала на Квентинов в Данвегане, показала себя трудолюбивым и скромным человеком, поэтому Вирджинии захотелось помочь ей в трудную минуту. Сама-то Ливия, в отличие от своего мужа, не проявила никакой навязчивости. Она лишь с благодарностью приняла то, что предложила ей Вирджиния – например, ту же одежду. Поселившись на даче Квентинов, она наверняка не вынюхивала там чужих секретов, да и в Норфолк поехала не по своей воле, а потому, что ее в невменяемом состоянии потащил за собой муж. Не будь Натана, Ливия вне сомнений постаралась бы как можно быстрее вернуться домой в Германию.
Именно Натан вцепился в Вирджинию, как рыба-присоска, и не давал себя сбросить.
Может быть, интуиция у Фредерика оказалась более тонкой, чем у нее? Она знала своего мужа как человека отзывчивого, который не раз приходил на помощь нуждающимся людям. Но в случае с этой немецкой парой Фредерика как подменили. Он с первого же момента был настроен против горе-путешественников, и, как это ни горько было осознавать, худшие из его предчувствий потихоньку начинали оправдываться.
Вирджиния оставила вопросы Натана без внимания. Вместо ответа она встала и заявила, что сейчас ей нужно уехать, чтобы забрать Ким с праздника. Мужчина лишь чарующе улыбнулся ей в ответ. Вирджиния с удовольствием отправила бы его ко всем чертям, но почему-то – быть может, из-за этой улыбки? – так и не смогла произнести решительных слов.
Взяв ключи от машины, она вышла во двор, оставив Нагана одного в доме – как будто бы она знала его сто лет и безоговорочно доверяла ему!
«Неизвестно, что он выудит из ящиков на этот раз, – невесело рассуждала в мыслях Вирджиния, сидя за рулем. Ее машина мчалась по неширокой полоске асфальта в направлении дома, где гостила Ким. – Раз уж тебе не хватило духа сразу выгнать его, надо было, по крайней мере, посадить его с собой в машину». Но, откровенно говоря, оказаться с ним наедине в салоне автомобиля она вовсе не хотела. Сейчас ей необходимо было держаться от Натана как можно дальше.
Тот факт, что он откопал фотографию именно с тех римских каникул, был ничем иным, как дурацкой случайностью. Но такая случайность стоила ей нервов, и немалых.
Так вот, оказывается, где лежат старые фото, осколки ее прошлого, – в комнате для гостей! А она думала, что давно расправилась с ними. При первой же возможности она немедленно достанет эти снимки и швырнет их в мусорный бак – естественно, не пересматривая их заново. В ее представительной гостиной уже стоит целая полка солидных фотоальбомов в кожаных переплетах. Карточки в них аккуратно разложены, подписаны, снабжены пояснениями, например: «Пасха. 2001 год, Скай», «День рождения Ким, 5 лет», и все в таком роде. На первом альбоме стояла надпись: «Фредерик и Вирджиния. Наша свадьба, 1997 г.». Свадьбой начиналась вся серия. Альбомов со старыми пожелтевшими фотографиями миссис Квентин не держала.
В доме принято было считать, что старые снимки просто не сохранились. Вирджиния старалась не возвращаться к ним даже в мыслях. Но разве могла она предугадать появление такой вот ищейки, как этот Натан, которая все вынюхивала и копала, копала и вынюхивала? А эти бесцеремонные, если не сказать бесстыжие вопросы? Просто неслыханно!
Она выехала слишком рано, лишь бы не видеть Натана. Забирать детей было условлено в половине четвертого, и, если женщина приедет за Ким намного раньше, это наверняка вызовет недовольство хозяев. Вирджиния сама не раз устраивала детские праздники у себя в доме и прекрасно знала, что программа развлечений рассчитана на то, чтобы родители не сваливались с неба в самый неподходящий момент и не мешали всеобщему счастью.
Несколько мгновений она раздумывала, не навестить ли ей сейчас ненадолго Ливию? Но от этой мысли Вирджиния быстро отказалась, поскольку не имела ни малейшего желания пересечься в больнице с Натаном.
«Ну вот, я уже начинаю петлять, как заяц, – в легком бешенстве подумала она. – Начинаю путать следы, а все из-за какого-то мужика, с которым знакома без году неделя. И почему только я не послала его к черту?»
Припарковавшись в первом же подходящем месте, Вирджиния подошла к табачному автомату и купила себе сигареты. Она не курила целую вечность или, точнее, с той поры, как познакомилась с Фредериком – тот не выносил курящих женщин. Но сейчас ее неудержимо потянуло это сделать. Дымить в машине ей не хотелось, поэтому она прохаживалась по тротуару то в одну, то в другую сторону и жадно затягивалась сигаретой.
Район города, в котором она оказалась, ей очень не нравился. Какие-то занюханные блочные дома, унылые и неухоженные, при виде которых хотелось отвернуться. И лишь лазурно-голубое августовское небо да яркие солнечные пятна на асфальте немного скрашивали эту несимпатичную картину. Парочка заштатных магазинов, химчистка, выглядевшая в своем обшарпанном здании так убого, что казалось, отдай туда свою одежду, и ты получишь ее назад еще грязнее. На улице было по-воскресному пустынно и тихо, и лишь паршивенькая музыка из чьего-то приемника навязчиво пиликала откуда-то сверху.
Вирджиния чувствовала себя подавленно: слишком уж непривычной была та обстановка, в которой она оказалась. В этот момент она как будто бы была не самой собой, не Вирджинией Квентин, женой состоятельного банкира, который вот-вот займет одну из ключевых позиций на политической сцене. Вирджиния Квентин – это дама, владеющая шикарной усадьбой с громадным парком, держащая у себя в подчинении семейную пару мажордомов. Кроме того, у нее есть дача на острове Скай и просторная квартира в Лондоне. И она никогда не останавливается вот так, на тротуаре, в бедняцком квартале города, и не смолит сигареты одну за другой. Ее настоящая жизнь вращалась на других орбитах и никогда с них не сходила.
Чтобы покончить с этими колючими мыслями, Вирджиния швырнула окурок на асфальт и затоптала его каблуком своих дорогих туфель.
Затем она закурила новую сигарету.
Последний вопрос Натана внезапно припомнился ей с точностью до единого слова: «Где сейчас эта живая, энергичная хохотушка? Куда она пропала? И почему?»
«Пропавшая хохотушка» стояла сейчас на улице и дымила сигареты.
Она курила и раньше, много лет назад. Она шаталась по таким кварталам, куда благовоспитанная девушка и носа бы не показала. Она пробовала и гашиш, и кокаин, забывала слово «хватит», когда ей наливали спиртное, и поэтому часто просыпалась в чужих кроватях рядом с незнакомыми мужчинами, теряясь в догадках: и как это ее угораздило… «Пропавшая хохотушка» была необычайно жадной до жизни, мечтала попробовать все на свете и при этом плевать хотела на осторожность. Нет, она, конечно же, понимала, что часто идет на риск, но не рисковать означало для нее не жить. Чем острее, опаснее, запредельнее – тем лучше. Все остальное она считала преснятиной.
Вирджиния бросила недокуренную сигарету. Женщина топтала каблуком окурок так долго и с таким остервенением, словно хотела вдавить его в асфальт. В ее мозгу неприятно тлели воспоминания, и вместе с сигаретой она пыталась загасить их пламя.
Вирджиния села в машину и, несмотря на жару, плотно закрыла окна и двери. Ехать за Ким было все еще слишком рано. Она обхватила руль руками и уронила на них голову. Ей хотелось плакать, но слез не было.
Она просидела в машине так долго, что в итоге опоздала к назначенному времени. Других детей уже давно разобрали, и компанию имениннице составляла одна лишь Ким. Когда Вирджиния вошла в калитку, девочки мирно качались на качелях в саду. Увидев ее, подружка Ким тут же разревелась: она не хотела, чтобы у нее отнимали последнюю гостью.
– Детям обычно так трудно смириться с тем, что праздник закончился, – улыбнулась мать девочки. – Может быть, миссис Квентин, вы оставите у нас Ким до завтра? Так будет легче для моей малышки. Девочки отдохнут, поиграют. Они такие умницы! К тому же начинается последняя неделя каникул. А?
В другой ситуации Вирджиния охотно приняла бы подобное предложение, но в ее сегодняшнем положении на это было нелегко решиться. Дома у нее все еще околачивался Натан Мур, и когда он соизволит исчезнуть, Вирджиния не знала. Она больше не желала находиться с ним наедине, и присутствие Ким очень разрядило бы обстановку. Но, естественно, она не могла сказать об этом сейчас, а подходящих отговорок на ум не приходило. К тому же если она все-таки заберет Ким, то присутствие Натана в доме сразу же перестанет быть тайной для Фредерика.
В итоге родительницы договорились, что Вирджиния приедет за Ким завтра вечером, и девочки оглушительно завизжали от восторга, запрыгали и захлопали в ладоши. Хозяйка предложила гостье выпить чашку чаю, но та вежливо отказалась. Хотя спешить ей было особо некуда, Вирджиния не очень-то хотела распивать чаи с этой примерной, образцовой дамой, в жизни которой все было разложено по полочкам, и обсуждать погоду и прочие пустяки.
Однако, снова садясь в машину, Вирджиния ощутила некоторые угрызения совести из-за того, что она слишком часто стала судить о людях только по внешним признакам. Вот отчего она, например, решила, что у этой женщины все идеально и нет никаких проблем? Только оттого, что та живет в типовом ухоженном коттедже с лужайкой и садиком, где цветы на клумбах педантично рассажены по оттенкам? Оттого, что та носит стандартную прическу и регулярно отбеливает зубы? Или оттого, что над ней не висит дамоклов меч вроде получения в скором времени статуса жены политика?
Вирджиния задумалась о том, какое же впечатление она производит на других. Холодно-дружелюбная и неприступная? Скорее всего, ее считают просто надменной. Она старалась поменьше общаться с другими матерями, каждый раз бормоча, что у нее масса важных дел. Так сказала она и сегодня в ответ на приглашение выпить чашку чаю. Женщина, в жизни которой явно было все идеально, выглядела немного грустной. Может, она чувствовала себя одиноко… Где, например, обретался ее муж в этот воскресный вечер? Вирджиния как-то не заметила следов его присутствия в доме…
Вернувшись в поместье, она обнаружила Натана на террасе. Он лежал в шезлонге и лениво перебирал страницы книги, которую явно раздобыл в хозяйской библиотеке. Но Вирджиния тут же убедила себя, что это нормально. Пусть делает что хочет, лишь бы не сидел просто так без дела да не шнырял снова по чужим комодам.
– Наконец-то вы пришли! – воскликнул Натан. – Как долго вас не было. Я уже начал немного волноваться.
– Который час? – спросила Вирджиния.
– Ровно половина пятого.
Натан выбрался из шезлонга и приблизился к ней вплотную.
– Вы курили, – тут же сказал он.
Подобное замечание Вирджиния расценила как нахальство, но почему – она и сама не могла объяснить. Поэтому она решила не реагировать на него.
– Ким захотела остаться в гостях еще ненадолго, – смерила она взглядом Натана, – и в итоге я позволила ей переночевать у подружки. А сама немного посидела и выпила чаю с матерью той девочки.
Вирджиния сказала так для того, чтобы не казаться ему отшельницей, замкнувшейся от всего мира в собственной келье. Натан должен знать, что она нормально общается с людьми и живет почти так же, как и другие. Но в то же время она спрашивала себя, почему же ей так важно его мнение…
По его лицу было видно, что он не верит ей. От этого Вирджиния чувствовала себя нерешительной. Но разве могла она знать, что думает Натан на самом деле?
– Я собираюсь навестить Ливию в больнице, – сказал Натан. – Может быть, вы одолжите мне вашу машину? Когда я добирался сюда, то совершил настоящий марш-бросок! Но каждый день проходить пешком такие расстояния я не сумею.
Она протянула ему ключи от машины, представляя себе, как Фредерик в этот момент рвал бы на себе волосы от досады. Словно угадав, что она в этот момент думает о муже, Натан сообщил:
– А он звонил недавно.
– Фредерик?!
Вирджиния испугалась почти до судорог. Муж позвонил, и чей же голос он услышал? Натана Мура! Именно этого она и боялась больше всего.
– Вы что, разговаривали с ним?!
Натан приподнял руки, будто защищаясь, и ухмыльнулся.
– За кого вы меня принимаете? Нет, конечно! Я не подхожу к чужим телефонам. Включился автоответчик, и все было слышно. Фредерик, в общем-то, сказал не так уж много. Он лишь попросил вас перезвонить ему.
Гора свалилась с ее плеч.
– Хорошо. Я сейчас же перезвоню ему.
– А может, хотите поехать со мной в больницу?
– Нет.
Поехать вместе было разумным решением, к тому же незапланированное отсутствие Ким развязывало Вирджинии руки. Однако перспектива оказаться с ним наедине в салоне машины все еще претила женщине. Она твердо решила держаться от Натана подальше.
– О'кей, тогда до скорого!
Натан направился к выходу. Он выглядел весьма неопрятно в своих замызганных джинсах и несвежей белой футболке. Мягко говоря, не совсем подходящая одежда для посещения больницы, но ему явно было наплевать на это. «А может, – внезапно осенило ее, – он вовсе не собирается ехать в больницу, а вместо этого покатается немного по округе и посидит в баре со стаканчиком виски».
Как ни странно, мысль о том, что он может исчезнуть вместе с машиной, даже не приходила Вирджинии в голову. Естественно, Мур выглядел как отпетый проходимец, но допустить, что он способен на кражу, почему-то не получалось.
Еще мгновение, и Натан скрылся бы за углом террасы, но Вирджиния окликнула его.
– Натан!
Он остановился и оглянулся.
Вирджиния хотела попросить его, чтобы он не попадался на глаза Уолкерам, однако подобная условность внезапно показалась ей довольно глупой. Не такая уж важная птица этот Натан! А такая просьба прибавит ему веса в собственных глазах. Она же будет выглядеть в этот момент нашкодившей школьницей, которая боится, что об ее проступке узнает классная дама. Вирджинии нечего скрывать: между нею и Натаном ровным счетом ничего не было, и она ни в чем не виновата перед Фредериком. И если Уолкеры увидят, что у нее кто-то в гостях, в этом нет абсолютно ничего страшного.
Тем не менее она страстно, всем сердцем желала, чтобы Уолкеры его не заметили.
– Впрочем, нет, ничего, – махнула она рукой. – Я передумала.
Натан подмигнул ей и исчез. Через несколько мгновений она услышала удаляющийся гул мотора.
Ей сразу же стало чуточку легче. Первым делом она примет душ. Потом позвонит Фредерику. Потом выпьет бокал вина. Ведь как иначе затушить очаг мучительных мыслей, что с новой силой разгорался у нее в мозгу?
3
Фредерик сразу же взял трубку. Вирджинии, к огромному ее облегчению, не пришлось ни лгать, ни умалчивать о чем-то, поскольку муж не стал спрашивать у нее, как прошел день. Вместо этого Фредерик хотел поделиться своими новостями, и, едва переводя дух, рассказывал их жене одну за другой.
– Милая, ты не рассердишься, если я задержусь в Лондоне еще на пару деньков? Меня познакомили с такими высокопоставленными людьми! И самое главное, что они тоже заинтересованы во мне! Мне просто необходимо присутствовать на двух званых ужинах, и тогда…
Вирджиния сразу же вошла в его положение. Она всегда была готова к такому повороту событий. Кроме того, одиночество не доставляло ей абсолютно никакого дискомфорта, даже наоборот.
– Конечно, оставайся в Лондоне столько, сколько тебе нужно. Никаких проблем! Я прекрасно чувствую себя в Ферндейле и дождусь тебя, когда бы ты ни вернулся.
– Хорошо, тогда я задержусь до пятницы…
Фредерик сделал паузу.
– Да-да? – произнесла она вопросительно, чувствуя, что он хочет сказать что-то еще, но по каким-то причинам медлит.
– В общем, званые ужины будут во вторник и в среду, – уточнил Фредерик. – А в пятницу будет торжественный прием у сэра Вудворта.
Это имя ей ни о чем не говорило. Но внутри у нее сразу же вспыхнули оранжевые сигналы тревоги.
– Сэр Вудворт – депутат палаты общин. Это один из влиятельнейших людей в британском парламенте, – пояснил Фредерик. – Быть приглашенным к нему – великая честь, которая выпадает далеко не каждому… Более важного события и представить себе нельзя. И я хочу попросить тебя вот о чем…
Для Фредерика все события были важными. И очень важными. И самыми важными. И важнее некуда. Так что Вирджиния совершенно точно знала, о чем сейчас попросит ее муж.
– Фредерик, нет! – чиркнула она словами, будто спичкой.
– Вирджиния, золотце, один-единственный раз! Появиться там без жены – это все равно… все равно, что прийти босиком на прием к королеве! Я устал всем объяснять, почему я все время один, без жены, и, похоже, в мои объяснения уже никто не верит. О том, что у тебя грипп, что у дочки ангина или что мы затеяли сложные переделки в доме, которые требуют твоего постоянного надзора, я уже врал. Больше никаких разумных объяснений мне в голову не приходит.
– Тогда скажи, что я работаю, а работающая женщина не может мотаться между Кингс-Линном и Лондоном так часто, как того требуют политические амбиции ее супруга!
– Послушай, я ведь столько раз объяснял тебе, в политических кругах не делают скидку на то, что женщина работает. Даже самые занятые жены выкраивают время и сопровождают мужа в тех случаях, когда это необходимо для его карьеры. Здесь не торгуются, не говорят: это, дескать, моя работа, а это – твоя.
– Понимаю. Работа мужа – это в первую очередь работа жены!
– Вирджиния…
– У вас какие-то первобытные представления об обязанностях женщины!
– В партии консерваторов…
– А может, ты просто вступил не в ту партию? – разозлилась Вирджиния.
Фредерик глубоко вздохнул, но этот вздох не означал смирения. Вирджиния сразу же поняла, что муж едва сдерживает гнев.
– Обсуждать с тобой такие вещи я не собираюсь, – отрезал он. – Я вступил именно в ту партию, взгляды которой я горячо разделяю и с чьей программой я полностью согласен. Да, я хочу сделать карьеру в этой партии. На это я имею полное право, и если бы ты не была озабочена лишь самой собой и своими капризами, то, наверное, разглядела бы много позитивного в этом шаге. Тогда, может быть, ты почувствовала бы гордость за такого мужа и даже захотела бы помогать ему.
От ее затылка вверх ко лбу и вискам поползли юркие змейки головной боли. Они покусывали ее сначала несильно, как бы пробуя на вкус, но постепенно боль становилась все сильнее, глубже, интенсивнее. Еще несколько минут, и ее голова накалится до предела.
– Фредерик…
Муж не давал ей больше раскрыть рта. Он был на пике ярости.
– И от кого я слышу отговорки насчет первобытного отношения к женщине? Если бы ты действительно работала по профессии и делала сногсшибательную карьеру, я бы еще мог понять эти слова! Но слышать их от тебя, именно от тебя, никогда толком не работавшей после университета! Да, ты работала, но так, по мелочи, по три дня раз в три года. И вовсе не потому, что ты приносила себя в жертву мне и моей безнадежно закоснелой, допотопной партии, а потому, что тебе, видите ли, так хотелось! Чем ты там занимаешься дни напролет? Воспитываешь дочку и бегаешь трусцой. Вот и все! Так что нечего притворяться великой эмансипе!
Боль окончательно пронзила ей голову. Необходимо было скорее принять таблетку, чтобы предупредить еще более страшный удар. Но Вирджиния почему-то не могла просто положить трубку и отправиться в ванную. Она стояла на месте как вкопанная и безучастно выслушивала гневные выпады мужа.
Несколько мгновений оба молчали. Фредерик перевел дыхание. Вирджиния знала, что он не собирался обрушивать на нее все эти претензии и, скорее всего, сейчас уже немного сожалеет о своих словах. Однако муж высказал все, что накопилось у него на душе.
– Я не собирался с тобой воевать, – сказал он уже мягче. – Извини, если нечаянно обидел тебя. Но я настаиваю на том, чтобы ты приехала в Лондон и отправилась со мной в пятницу на этот прием. Никаких возражений я не принимаю. Жду тебя в Лондоне.
– Ким…
– Ким с пятницы и до субботнего утра поживет у Грейс и Джека. Она обожает их. Это вовсе не проблема, Вирджиния. Черт побери, речь идет всего лишь об одной ночи!
Нет, на самом деле речь шла о гораздо большем. Но как же ей сказать об этом Фредерику?
– У меня страшно разболелась голова, – сказала она наконец. – Мне надо срочно выпить таблетку.
– Завтра еще поговорим, – отозвался Фредерик и бросил трубку.
Даже не попрощался, не сказал «я тебя люблю»! Он действительно рассердился не на шутку. Фредерик редко выходил из себя и, даже если был в гневе, почти никогда не давал воли своим чувствам. Значит, Вирджиния действительно довела его до белого каления.
Боли волнообразно раздавались в голове Вирджинии. Словно сомнамбула, она добралась до ванной комнаты и неловкими движениями отыскала в аптечке таблетки. Подойдя к раковине и открыв кран, чтобы набрать в стакан воды, она взглянула в зеркало и ужаснулась: белое как мел лицо, землисто-серые губы… Она выглядела, как самое настоящее привидение.
«Муж попросил сопровождать его на очень важном для него мероприятии. Из-за этого у меня адски разболелась голова, и через несколько минут я стала выглядеть, словно умирающая». Годится ли эта формулировка для того, чтобы объяснить свою проблему психоаналитику? Дошла ли она уже до той кондиции, когда необходима психотерапия?
Вирджиния проглотила две пилюли, добрела, пошатываясь, до гостиной и мешком повалилась на диван. Лучше было, конечно, пойти в спальню, опустить жалюзи и лечь в кровать, но… Ведь Натан, вернувшись, сразу же заметит, что с ней не все в порядке. Он и так видел ее насквозь, слишком бесцеремонно нарушал ее личное пространство, спрашивая о вещах, говорить о которых она не хотела ни при каких обстоятельствах. Страшно представить, что будет, если он обнаружит ее вот такой, с окончательно расшатавшимися нервами.
Однако Вирджиния быстро поняла, что разыграть перед Натаном идиллию у нее не получится. Боли раздирали ее мозг в клочья, и с каждой минутой только усиливались. Либо она приняла лекарство слишком поздно, либо у нее уже началось к нему привыкание. Так или иначе, препарат уже почти не помогал ей. В ее душе все сильнее росла обида на Фредерика, отчаяние и внезапное осознание своей полной никчемности.
«Что ты там делаешь дни напролет? Воспитываешь дочку и бегаешь трусцой! Вот и все!»
Впервые за годы их совместной жизни он говорил с ней так агрессивно. Впервые он поднес к ее глазам безжалостное зеркало, в котором она увидела свое жалкое отражение. У нее не было ни толковой профессии, ни каких-либо достижений, ни мало-мальски продуманного благотворительного проекта, в который она могла бы вложить свои силы и энергию. Она прохлаждалась одна в гигантском доме, почти дворце, заботилась о дочери, которая, как сказал недавно Натан Мур, в скором времени перестанет постоянно нуждаться в ней. Не зная, куда девать свободное время, Вирджиния нарезала круги по парку, но, когда женщина с грустными глазами пригласила ее выпить чашку чаю, она отказалась под предлогом «массы неотложных дел». Она уклонялась от того, чтобы помогать мужу делать карьеру, раз уж собственная карьера не была ей суждена, и наотрез отказывалась делать ему те маленькие одолжения, о которых он униженно просил.
Единственное доброе дело, на которое она сподвиглась в последнее время, – это помощь потерпевшим бедствие мореплавателям. Но и тут она, похоже, допустила фатальную ошибку. Натан Мур пристал к ней как банный лист, в точности как предсказывал Фредерик. А она еще упрекала мужа в черствости, не слушая его мудрых предостережений! Недели не прошло, и Натан уже живет припеваючи в их семейном доме, рассекает по округе на ее машине. Выводы лежат на поверхности: стоит Вирджинии выглянуть из своей мышиной норки и предпринять что-нибудь, как это обязательно выходит ей боком. И не только ей.
На глаза женщины навернулись слезы. Она знала, что при такой мигрени плакать – смерти подобно, но ничего не могла с собой поделать. Она лежала на диване, и боль ее изливалась горячими потоками на подушки. Вирджиния не плакала много лет, она даже не могла припомнить повода, по которому проливала слезы в последний раз. В ее жизни с Фредериком причин для слез просто не было. Все казалось таким прозрачным и мирным, дни походили один на другой, и в них не было места тяжелым заботам и страхам. Она ни разу по-настоящему не спорила с Фредериком, и он никогда не давил на нее, не настаивал на своей точке зрения. До сегодняшнего дня. Внезапно он стал выдвигать ей жесткие требования, а почуяв сопротивление, наградил ее обидными фразами, словно пинками. Это из-за мужа у нее теперь раскалывается голова, а душу, будто кислотой, разъедает чувство вины! А тут еще этот Натан каких-то два или три часа назад полез со своими идиотскими вопросами, буквально выжив ее из дома и загнав в тот богом забытый квартал Кингс-Линна, где она стояла, курила и нервничала.
Ну что же такое с ней стряслось?
Вирджиния не знала, сколько времени она так лежала и плакала. За окном внезапно послышался шум приближающегося автомобиля. Похоже, вернулся Натан. Она быстро села на кровати, вскрикнув при этом от боли – в ее черепной коробке ворочались железные спицы, пронзая мозг в разных местах. Вирджиния лихорадочно приглаживала волосы руками, но она знала, что все это бесполезно – свое ужасное состояние ей скрыть не удастся. В этот момент она выглядела, должно быть, чудовищно.
Натан вошел в дом через кухню. В этот раз он не стал вежливо стучать у парадного входа, а прошел сразу, запросто, как свой человек, и тут же направился в гостиную. Спокойный, уверенный в себе, он выглядел весьма неплохо.
«Одно из трех, – подумала Вирджиния, – либо Ливии стало лучше, либо ему все равно, в каком она состоянии, либо он вообще не был сегодня у жены».
– И вы сидите тут, взаперти?! – изумленно воскликнул Натан. – Такой великолепный вечер, а вы…
Он умолк. В полумраке комнаты Натан не мог отчетливо видеть лица женщины, но сразу почувствовал что-то неладное.
– Вирджиния!
Она с удивлением отметила про себя, что в его голосе звучат нотки тревоги. Можно подумать, он действительно озабочен ее состоянием, ее проблемами.
– Что случилось, Вирджиния? Вам нехорошо?
Натан вонзил в нее изучающий взгляд.
– Вы плакали, – произнес он твердо.
Вирджиния терла глаза, несмотря на то что скрыть свое состояние ей уже не удавалось.
– У меня был жуткий приступ головной боли, – тихо сказала она.
– Мигрень?
– Да. У меня это бывает. И я – вот дурочка – снова приняла таблетку, когда было уже поздно. А ведь в этом деле счет порой идет на секунды.
Она изобразила на лице жалкое подобие улыбки. Натан глядел на нее с озабоченным видом.
– И часто у вас случаются такие боли?
– Как правило, на смену погоды. Завтра обещали похолодание. Может быть, это одна из причин.
– Может быть, – повторил Натан, явно не удовлетворенный таким объяснением. – Так вы разговаривали с мужем?
– Голова у меня болит вовсе не из-за этого. Мой муж тут ни при чем.
– А боли начинаются у вас снизу, с затылка?
– Да.
– Вы позволите?
Не дожидаясь ответа, Натан шагнул к дивану, встал сбоку и начал массировать Вирджинии затылок и воротниковую зону. Его сильные руки с загрубевшей кожей касались ее шеи умело и нежно. Моментально угадывая точки, которые нужно было размять, Натан надавливал на них интенсивными, но бережными движениями. Иногда ей было немного больно, но ни разу – невыносимо. Постепенно измученные спазмами мышцы Вирджинии обмякли, по ее телу стало разливаться приятное тепло.
– Вы где-то учились делать массаж? – спросила она.
– Нет. Я всего лишь доверяю своей интуиции. Ваши боли утихли хоть немного?
– Да. Мне намного лучше, – кивнула потрясенная Вирджиния.
Он продолжал разминать ей шею.
– Кажется, ваши мышцы согрелись. Отчего они у вас так напряглись, Вирджиния? Из-за чего вас всю просто скрючило судорогами?
– Говорю вам, из-за перемены погоды.
За спиной Вирджинии раздался недоверчивый смешок.
– Погода решила поменяться весьма кстати, не правда ли?
Тут он надавил ей на шею так сильно, что женщина вскрикнула.
– Ай! Больно!
– Это самая проблемная точка, – заявил Натан. – Настоящая причина ваших слез. Я нашел ее.
Теперь его рука нежно гладила то самое место, которое явилось источником пронзительной боли. Вирджиния ощутила, как по ее коже побежали мурашки: они подбирались к горлу, плясали по спине, а потом лихо скатывались с позвоночника, будто с горы. Внутри нее как будто бы распался громадный перетянутый узел, и это было не просто расслабление мышц… Нечто другое… неописуемое…
К собственному ужасу Вирджиния вдруг снова расплакалась, слезы хлынули у нее из глаз горячим неудержимым потоком.
«О боже, нет! – содрогаясь, думала она. – Только не сейчас!»
Но сдерживать слезы было уже бесполезно. Они лились у нее из глаз бешеным водопадом – словно весенним паводком прорвало дамбу и всепоглощающая волна неслась, не подчиняясь никаким на свете силам. Вирджиния с рыданиями упала на диван и свернулась в клубок. Натан прильнул к женщине и стиснул ее в объятиях.
– Все в порядке, – бормотал он успокаивающе. – Все хорошо. Плачьте, Вирджиния. Плачьте, сколько вам хочется. Вы так давно не плакали, верно? Очень давно.
Он мягко гладил ее по голове. В этот момент в нем чувствовалась колоссальная сила, и в то же время – ошеломляющая нежность.
– Мне так… стыдно, – хватая ртом воздух, с трудом выговорила Вирджиния.
– Стыдно? Чего вам стыдиться – слез? Вот ерунда! Или… Из-за чего же вам стыдно, Вирджиния?
Подняв голову и потирая опухшие веки, она вглядывалась в лицо Натана. Из-под мокрых ресниц оно казалось таким расплывчатым.
– Майкл, – сдавленно произнесла она, в следующий момент уже жалея об этом. Зачем она назвала это имя?!
Натан продолжал ласково поглаживать ее волосы:
– Кто такой Майкл, Вирджиния?
Выскользнув из его рук, женщина вскочила и помчалась на кухню. Ей все-таки удалось в самый последний момент добежать до раковины.
Натан пошел вслед за ней. Он придерживал ей голову и откидывал назад пряди ее волос, чтобы они не запачкались.
Наконец Вирджинии полегчало. Она отошла от раковины, пошатываясь на ватных ногах, и с трудом преодолела расстояние до ближайшей табуретки. Обессилено падая на сиденье, она чувствовала непреодолимое желание рассказать про Майкла.
4
В детстве они поклялись друг другу, что поженятся, когда вырастут. Им было в то время по семь лет. Иного будущего для себя они и представить не могли, потому что были влюблены, и им казалось невозможным любить кого-то другого.
Когда им исполнилось по двенадцать, они повторили свою клятву – еще серьезнее и торжественнее, чем в прошлый раз. Родители уже сказали им: двоюродные брат и сестра не должны становиться мужем и женой. Но подростки решили, что взрослые просто строят им козни. «Что ж, – сказали они сами себе, – будем бороться!» И их любовь стала для них еще более романтичной и заманчивой.
Они мужественно готовились к тому, что приличное общество ни за что не смирится с их поступком, что родители в гневе затопают ногами и прогонят их на улицу и что нынешние знакомые – все до одного! – при встрече с ними будут переходить на другую сторону улицы.
Каждый день в самых мрачных красках дети рисовали перед собой ужасную картину, где они были изгоями и отщепенцами, и упивались своим положением. Ведь несмотря ни на что они были вместе и знали, что это навсегда. Никто и ничто не сумеет их разлучить. Их любовь – это маленький островок вечного блаженства в черном океане всеобщей враждебности.
Что же могло помешать им?
Они были ровесниками, одногодками с разницей всего лишь в несколько месяцев. Вирджиния Деланей появилась на свет третьего февраля, Майкл Кларк – восьмого июля. Их матери были сестрами, которые всю жизнь не расставались друг с другом. Выйдя замуж, обе женщины поселились в Лондоне в соседних домах. Случайно или нет, но и детей они завели почти одновременно. Матери очень надеялись на то, что Майкл и Вирджиния, очень близкие по возрасту малыши, будут расти вместе и любить друг друга, как полагается брату и сестре. Иными словами, матери ожидали от них нормальных, ровных взаимоотношений, а вовсе не безумной влюбленности. Немудрено, что пылкие чувства брата с сестрой ужасно расстраивали их родителей, казались им странными и даже немного опасными. Оставалось надеяться только на то, что дети еще слишком малы и несмышлены и, когда наступит подростковый возраст, проблема разрешится сама собой.
Детство, которое разделили Вирджиния и Майкл, было просто чудесным. Они вместе ходили в школу, вместе делали уроки и защищали друг друга от приставаний старших и более сильных детей, которые вечно норовили похулиганить. По правде говоря, это Вирджиния защищала Майкла. Девочка обгоняла брата не только по возрасту. Она была намного увереннее в себе, намного смелее и отважней. Майкл, нежное и уязвимое создание, с трудом ладил с другими мальчишками. Его считали слабаком, девчонкой, маменькиным сыночком, и то обстоятельство, что он постоянно находился под защитой своей энергичной кузины, всегда готовой помахать за него кулаками, конечно же, работало против него. Однако смельчаков, решавшихся просто так задирать Майкла, как-то не находилось. Никому не хотелось убегать с разбитым носом от Вирджинии Деланей. Она действительно могла задать обидчикам жару, и даже самые сильные мальчики обходили ее стороной. Майкл Кларк обрел в ее лице настоящего ангела-хранителя. Если бы не она, его школьные годы дались бы ему гораздо тяжелее. Жестокого унижения и множества злых шуток удалось избежать Майклу благодаря кузине! Ехидные шепотки за спиной и косые взгляды были несравненно меньшим злом, да и те Майкл с течением времени научился просто не замечать.
Дети делили на двоих и радости свои, и печали. Они выдумывали удивительные, неподражаемые игры и до умопомрачения заигрывались в них в маленьких садиках, разбитых за родительскими домами. Приключения, опасности, страшилки – фантазия била у них ключом. Индейцы, пираты, принц и принцесса – кем только не перебывали Майкл и Вирджиния за время своего безоблачного детства! Летом они гоняли на роликовых коньках по лондонским паркам, осенью, держась за руки, бродили по городу в поисках всего самого увлекательного, нового, неизвестного. На Рождество они вместе пекли традиционное печенье и подолгу прохаживались, разинув рты, по отделу игрушек в роскошном универмаге «Хэрродс». Каждый из них экономил свои карманные деньги, чтобы купить другому самый-самый вожделенный подарок – настоящую мечту. На летние каникулы они обычно ездили в Корнуолл, к бабушке и дедушке, и эти упоительные недели полной свободы, проведенные у моря, были для них самым заветным временем в году.
Бабушка и дедушка жили в миниатюрном домике, окруженном большим, восхитительно диким садом. Перелезая через заборчик на заднем дворе, они попадали на узенькую тропинку, заросшую с обеих сторон бузиной и дроком. Разбежавшись по этой тропинке, вылетали прямо на морской берег, к чудесной маленькой бухте, где так редко бывают взрослые. Все здесь безраздельно принадлежало детям – пляж, море, песок, – и можно было сколько угодно, хоть до рези в желудке, поглощать вишни и яблоки, добытые из дедушкиного сада.
В саду у Вирджинии и Майкла, естественно, был свой домик – лачуга, любовно устроенная высоко в ветвях деревьев. Они часто забирались туда, пряча и перепрятывая разнообразные детские сокровища: морские раковины, отшлифованные камни, засушенные цветы. В домике хранились книги с загнутыми уголками, а еще отовсюду сочился песок и выпадали бесконечные записочки, адресованные детьми друг другу (прочесть и понять их не сумел бы никто, кроме этих двоих).
Во время каникул детей не заставляли соблюдать режим дня, им не устраивали обедов по расписанию и не напоминали, что пора мыть ноги и отправляться спать. Лишь с началом темноты они возвращались домой, однако вскоре тайком выскальзывали из крошечной общей спаленки, в два прыжка заскакивали на плоскую крышу сарая, а затем – на бочку для дождевой воды, и – поминай как звали! – исчезали под покровом ночи, пускаясь в дальнейшие увлекательные похождения. Как здорово было купаться в море под густо-чернильным ночным небом, усеянным бриллиантовой крошкой звезд, окунаясь снова и снова в эту темную, таинственную, пугающую пучину и слушая, как рядом плещется кто-то близкий, родной! Они постоянно купались по ночам, а потом лежали на теплом песке, болтали, хихикали, иногда дремали и зачастую возвращались домой, лишь когда забрезжит рассвет.
Одной из таких ясных ночей, проведенных в заповедной морской бухте, Майкл впервые поцеловал Вирджинию. Поцеловал так, как пишут об этом в книгах, и это был не совсем невинный поцелуй, не те детские чмоканья, какими они то и дело покрывали друг друга раньше. За месяц до этого Майклу исполнилось четырнадцать, Вирджиния же перешагнула этот рубеж еще в феврале. Она окончательно забросила слюнявые книжки про лошадок и пасторальную школьную жизнь и уже взахлеб читала настоящие взрослые романы, которые ни в коем случае нельзя было показывать матери. В этих романах сильные мужчины совершали свои подвиги, а слабые женщины ломали руки и закатывали прекрасные глаза, там в деталях было описано все, что они делали наедине друг с другом. Вирджиния пыталась пересказывать эти книги Майклу, который все еще не расставался с «Томом Сойером» и «Робинзоном Крузо», но быстро сообразила, что тот совершенно не способен понять, чем же она так очарована, почему с такой жадностью глотает взрослые романы страница за страницей. Майкл понял только одно: его любимая уже постигла нечто такое, что ему пока еще недоступно. Однако он инстинктивно чувствовал, что очень скоро ему тоже откроется эта тайна. Кузина подробно описала, о каком именно поцелуе она мечтает, и Майкл очень постарался угодить ей.
Это был первый настоящий поцелуй Вирджинии. Обнаженная, она плашмя лежала на песке, а юноша, склонившийся над ней, касался губами ее губ, проникал языком в ее рот, вызывая на несколько мгновений такое чувство, будто их губы сплавляются в единое целое. Именно об этом Вирджиния десятки раз читала в романах.
Когда сеанс неумелых поцелуев остался позади, она поняла, что Майкл – это вовсе не тот мужчина, который мог бы разбудить те ощущения, что чутко дремали внутри нее. Она любила брата всем сердцем, но ее тело не очень-то реагировало на его прикосновения.
С этого момента между ними все стало меняться. Они никогда не говорили друг с другом об этом происшествии – большая редкость в их отношениях, ведь обычно они подробно обсуждали все общие дела. Однако они чувствовали, что между ними натянулась какая-то струна.
С той поры брат и сестра совсем перестали говорить о женитьбе.
Осенью того же года они стали все больше и больше отдаляться друг от друга. Майкл оставался таким же стеснительным, замкнутым мальчиком, каким он был всегда, его интересовали по большей части лишь книги да музыка. Вирджиния открывала для себя соблазны улицы, и чем больше она вкушала от них, тем сильнее ей хотелось окунуться в гущу жизненных событий. Она стала ярко краситься, носить мини-юбки и вскоре примкнула к большой, шумной, проказливой шайке-лейке, что таскалась, галдя, по лондонским дискотекам и пабам. Она вступала в бесконечные разборки с матерью. Та находила внешний вид Вирджинии слишком вызывающим, но в итоге вынуждена была махнуть рукой, потому что дочь абсолютно не прислушивалась к ее мнению. Всю зиму Вирджиния развлекалась, как могла, сильно похудела, спала урывками, безнадежно отстала в школе, зато поклонников и назначенных свиданий у нее было хоть отбавляй.
Однажды туманным январским утром Майкл пришел к ней без предупреждения и застал ее врасплох – с дымящейся сигаретой в зубах. В первые секунды Вирджиния потеряла дар речи. Она думала, что к ней в комнату входит мать, поэтому быстро выхватила сигарету изо рта и раздавила ее в первом попавшемся блюдце. Особого смысла в этом, правда, не было, ведь все равно в комнате зависли отчетливые вензеля табачного дыма.
– Ты что ли? – пробормотала Вирджиния в тот момент, когда увидела Майкла. – Уф, как ты меня напугал!
– Разве? Прости, пожалуйста, – отозвался Майкл. Он вошел в комнату, затем обернулся, плотно прикрывая за собой дверь.
Сейчас они посещали разные школы, поэтому не виделись уже довольно давно. Кузен подрос и несколько возмужал, однако он был очень худым, с глубоко впалыми щеками. Вирджиния даже испугалась, увидев его таким.
– Что-нибудь стряслось? – спросила она. – Ты что, заболел?
– Ты куришь? – вместо ответа показал он глазами на дымящийся окурок.
– Иногда.
– Твои новые друзья, они все курят, да?
– Почти все.
– Хм.
Майклу было совсем не по вкусу такое ее поведение, но критиковать сестру напрямую он не мог. Он сел на кровать рядом с Вирджинией и уставился в противоположную стену.
– Мои родители разводятся, – сказал он безо всяких предисловий.
– Что?!
– Мама сказала мне об этом вчера вечером. Но я давно чувствовал, что к этому все идет.
– Но… но почему? Что произошло? Должна же быть какая-то причина?
– Отец увлекся другой женщиной. Еще в прошлом году, в октябре. Мама с тех пор только и делает, что плачет, почти каждый день. Он редко приходит домой ночевать. – В легкой растерянности Майкл пожал плечами. – Похоже, та, другая, окончательно перетянула его на свою сторону.
– Вот это да! – всплеснула руками Вирджиния. – Ты ее знаешь?
– Нет. Я знаю только, что она американка и что отец собрался ехать за ней в Сан-Франциско.
– Ну ни фига себе! Так далеко все зашло?
Майкл кивнул:
– Конечно же, я остаюсь с мамой. Ей так тяжело… она беспрерывно плачет…
Вирджиния почувствовала угрызения совести. В последнее время она совсем не интересовалась жизнью своей семьи. Трагедия Кларков разыгрывалась всего в двух шагах от девушки, а она даже ничего не знала об их проблемах. Но, может быть, для ее родителей это тоже было новостью?
– Ой, Майкл, – вздохнула Вирджиния, придвигаясь к брату. Она хотела обнять кузена, но впервые в жизни ей это было неприятно. – Мне так жалко вас всех. Чес-слово. А что, может, твой папаша еще того… передумает?
– Мне кажется, что нет. Он бывает с ней чаще, чем с нами. И явно уже подыскал для себя работу в Америке. Думаю, совсем скоро он сожжет за собой все мосты.
Вирджиния сидела в задумчивости. И как это человек может бросить такого примерного сына, как Майкл, и такую приятную женщину, как ее тетя?! Однако она понимала, что иные мужчины руководствуются в своих поступках совсем другими критериями. Да, она злилась на дядюшку, причинившего своим родным столько боли. Но в то же время она осознавала: тот разрушил свою семью, вероятно, по той же причине, что и она свою' помолвку с Майклом. Причиной было отсутствие во взаимоотношениях настоящей эротики. Конечно, сама Вирджиния еще не была докой в этих вопросах, но она догадывалась, что сексуальное влечение порою властвует над человеком, а жизнь без эроса способна вызвать тяжелую депрессию. Наверное, американка дала отцу Майкла то, на что он уже давно не мог рассчитывать в своей «немолодой» семье.
Ей было немного жаль Майкла, вынужденного тратить свою расцветающую юность исключительно на то, чтобы утешать вечно плачущую, полностью отчаявшуюся мать. Однако Вирджиния принимала его беды не слишком-то близко к сердцу. Ее жизнь, под завязку заполненная разнообразными событиями, бешеным галопом неслась дальше. В начале марта, через месяц после того как ей исполнилось пятнадцать, она впервые переспала с парнем.
Этому немного высокомерному красавчику из богатой лондонской семьи было уже девятнадцать. Познакомились они на одной из многочисленных дискотек. Причем Вирджиния соврала, что ей уже семнадцать, а красавчик тут же поверил ей на слово. Его звали Николас. Он гонял на собственной машине, на опущенных сиденьях которой было довольно удобно заниматься сексом. Вирджиния считала Николаса чертовски привлекательным, но, конечно же, не испытывала к нему никакой любви – во всяком случае такой, какая была у них с Майклом. И пусть себе мать твердит, что любовь и эрос – вещи неразделимые. Вирджиния оставалась при своем мнении. Любовь для нее – это одно, а секс – абсолютно другое.
Когда ее обнимал тот парень, она просто млела от страсти и желания. Именно о таких ощущениях она читала в бульварных романах и слышала от сверстниц. В постели с Николасом было просто фантастически. Целоваться с ним было тоже классно. Танцевать медленные танцы, гибко переплетаясь с ним в полутьме дискотек – тем более. Крепко обнявшись, они с Николасом бесцельно шатались по городу, и Вирджиния плавилась в горниле собственной чувственности. Поначалу она была просто ненасытна и хотела, чтобы ее друг был всегда рядом. Полтора года они были почти неразлучны. Правда, через четыре недели после их знакомства случился небольшой разлад. Николас обнаружил, что Вирджиния обманула его насчет своего возраста. Некоторое время парень сильно дулся, однако он оказался до того очарован этой прекрасной светловолосой девчонкой, что расстаться с ней было выше его сил.
Парочка развлекалась очень активно и разнообразно, ведь денег у Николаса было сколько угодно. Они посещали дорогущие дискотеки для избранных, билет на которые Вирджиния не смогла бы купить даже за все свои карманные деньги, скопленные за год; ужинали в шикарных ресторанах, смотрели теннис в Уимблдоне и скачки на ипподроме Аскот. Вирджиния принимала все это с восторгом, активно наслаждаясь своей новой нескучной жизнью.
Между тем мистер Кларк окончательно порвал со своей старой семьей. Набирал обороты бракоразводный процесс, достойно встретить который у матери Майкла, окончательно впавшей в неизлечимую депрессию, абсолютно не было сил. Отметив свое шестнадцатилетие, Вирджиния все-таки рассталась с Николасом. Гламур и деньги утратили для нее былую притягательность, а настоящих чувств между ними отродясь не бывало. К тому моменту ее тетя окончательно прекратилась в душевнобольную. А Майкл стал для матери чем-то вроде сиделки или медбрата и находился рядом с ней неотступно. Вместо того чтобы строить собственную жизнь или хотя бы планы на будущее, Майкл каждый день водил мать за руку на сеансы психотерапии, а все выходные напролет проводил у ее кресла, в тысячный раз терпеливо выслушивая историю ее замужества и развода. Через два года она внезапно умерла от сердечного приступа, который случился с ней от передозировки лекарства. Похоже, она превысила дозу намеренно, но утверждать это на сто процентов, конечно же, никто не мог. Потеряв мать, Майкл лицом к лицу столкнулся с зияющей пустотой, заполнить которую восемнадцатилетнему юноше было не под силу. Именно в это время в его душе затаились первые страхи, тревога и подавленность.
Единственным родным человеком, который у него остался, была Вирджиния, подруга прекрасного детства. К этому времени она как раз обручилась с очень богатым канадцем, который был старше ее на двадцать лет, и укатила к нему в Ванкувер. Однако годом позже, незадолго до запланированной свадьбы, она сбежала от него назад в Англию, не выдержав постоянного насилия и грубости с его стороны. Подобный жизненный опыт не прибавил душевного здоровья и Вирджинии. Как и Майкл, она тоже искала твердую почву под ногами, и то, что они в конце концов кинулись в объятия друг к другу, оказалось совершенно естественным и неизбежным. Разочарованные и потрепанные жизнью, они ощущали постоянную потребность в общении, часто перезванивались и виделись почти каждый день. Их старые чувства постепенно оживали, как растения после зимней спячки, возрождалось то взаимное доверие, которое годами складывалось между ними в прежней жизни. Когда Вирджиния решила учиться в Кембридже на литературоведа, то сразу стало ясно, что и Майкл пойдет за ней следом, только изучать он будет не литературу, а историю, и в будущем станет профессором.
Будучи студентами, Вирджиния и Майкл сняли на двоих крошечную однокомнатную квартирку с кухонной нишей. Они завели кучу друзей и много с ними общались. Под влиянием Вирджинии у Майкла несколько сгладились манеры рака-отшельника, он стал чуть более открытым и жизнерадостным. Что касается самой Вирджинии, то она быстро восстановила всю свою прежнюю бойкость и легкомысленность, хотя и пыталась держать себя в рамках и больше заниматься.
Она также поменяла свой имидж. Изящные костюмчики и туфельки на шпильках, в каких она бегала в Ванкувере, были забыты. Теперь Вирджиния предпочитала обтрепанные джинсы и черные пуловеры, серебряные украшения и мрачноватый макияж. Она дымила, как паровоз, ходила по всевозможным литературным кружкам и прочитала наконец те книги, что пали жертвой одиозных любовных романов во времена ее бурной юности.
Вирджиния снова начала слишком часто посещать вечеринки, на которых она постоянно флиртовала с мужчинами. Девушка слишком много выпивала и мало спала. Ее флирты выводили Майкла из себя, и он часто устраивал ей по этому поводу сцены ревности. Конечно, Отелло из него был никакой. Он сокрушался, плакался и причитал, а Вирджиния отвечала ему нескрываемой агрессией. Ведь как бы там ни было, в то время она еще оставалась верной ему. Спать с ним было немного противно, но она не искала себе никого другого. Рядом с Майклом она чувствовала себя достаточно уютно и спокойно и не хотела жертвовать этим спокойствием ради какой-нибудь пустой случайной связи.
Но в один прекрасный день она познакомилась с Эндрю Стюартом. И снова ее жизнь перевернулась в один миг – так же внезапно, как закончилось однажды ее заповедное детство рука об руку с Майклом.
Все снова пошло прахом.
Она встретила большую, настоящую любовь.
5
В комнате стало так темно, что Натан и Вирджиния уже плохо различали силуэты друг друга. На улице шел дождь, и цапли беспорядочно стекали по оконным стеклам. Погода действительно переменилась, как и обещали синоптики.
Вирджиния сидела без движения, приходя в себя. Затем она пошла в ванную, умылась и почистила зубы, чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту. Собственное лицо, бледное, с расширенными зрачками, все еще пугало ее и казалось чужим.
«Что же со мной происходит? Ведь все было в полном порядке!»
На самом деле «полным порядком» в ее жизни и не пахло, и Вирджиния это знала. Однако усилием воли она старалась подавить те неразрешенные противоречия, что терзали ее душу. С течением времени ей удалось, хоть и с трудом, вытравить из головы все мысли о Майкле и о том, что предшествовало ее встрече с Фредериком Квентином. Однако с тех пор как на ее пути появилась эта немецкая пара, и особенно Натан…
Ей нужно было с самого начала послушаться мужа и умерить свой благотворительный пыл. Фредерик, конечно же, не знал, какую лавину эмоций спровоцирует ее поступок, однако инстинктивно он предчувствовал многое. Он отговаривал жену от этого шага с таким жаром, с такой горячностью, какие были вовсе не свойственны ему в обычных обстоятельствах.
«Так, сейчас я должна подняться наверх и попросить Натана Мура исчезнуть. И внушить ему, чтобы он больше не вздумал являться сюда ни под каким предлогом», – подумала Вирждиния.
Однако так просто ситуацию было не разрешить. Ведь не только Натан создавал ей проблемы. Ее истерика с разрушающей мозг мигренью и вывертывающей наизнанку дурнотой была вызвана ничем иным, как поведением Фредерика. Муж, в понимании Вирджинии, обязан был уважать каждое ее действие или, наоборот, бездействие, ценить ее мнение и относиться к ее поступкам с ангельским терпением. А тут он вдруг начал что-то требовать от нее, выдвигать ультиматумы, злиться, просить о каких-то услугах. Это расшатало всю стройную систему ее личной душевной гармонии, с таким трудом выстроенную за долгие годы брака. Все закачалось, поползло и поехало. Теперь она уже не сможет общаться с Фредериком как раньше.
Вирджиния вернулась на кухню, но Натана там не было. К ее приходу он уже расположился в гостиной и как раз наливал себе рюмочку хереса. Натан действовал так непринужденно и так уверенно, будто бы жил в этом доме уже много лет и знал каждый его уголок. Но в тот момент подобные манеры не показались Вирджинии вызывающими. Наоборот, поведение Натана придало ей ощущение надежности и уюта.
– Вам лучше? – улыбнулся мужчина.
Она кивнула и тут же сделала протестующее движение, отказываясь тем самым от протянутой ей рюмки хереса.
– Спасибо, нет, – твердо сказала она. – Боюсь, мой желудок не справится с алкоголем.
– Вы хотели рассказать мне про Майкла, – напомнил Натан.
Вирджиния забралась с ногами на диван и крепко обхватила руками колени. Закрывшись таким импровизированным щитом, она надеялась, что Натан больше не станет подбираться к ней под бочок, как тогда, после сеанса массажа. Похоже, он прочитал ее мысли, потому что молча взялся за спинку кресла и повернул его так, чтобы они сидели лицом к лицу, но по разные стороны широкого журнального стола.
Она долго думала, с чего начать, и уже хотела попросить Натана забыть обо всем, что он слышал, и никогда больше не упоминать имя Майкла. Но едва она собралась пойти на попятную, как головная боль снова напомнила о себе – тихо, но настойчиво, – и по телу Вирджинии пошли судороги.
Немного наклонившись вперед, Натан принялся разглядывать ее в упор.
– Я вижу, вам срочно нужно облегчить душу, – сказал он серьезно. – Иначе вы просто сойдете с ума. Какая-то проблема с Майклом не отпускает вас и подчиняет себе всю вашу жизнь. Если вы не хотите говорить об этом со мной, то и не надо. Тогда вы должны найти себе хорошего психоаналитика и обсудить вашу проблему с ним. Справиться с этим в одиночку вы уже не сможете.
Когда-то, два или три года назад, Фредерик уже предлагал ей сходить к психоаналитику. Это был период, когда приступы панического страха разрывали Вирджинию на части. Слово «психоаналитик» так сильно испугало ее, что Фредерик тут же взял свои слова назад и больше ни разу не заикался об этом.
И теперь Вирджиния недовольно замахала руками:
– Нет-нет! Мне не нужны никакие психоаналитики. Со мной все в порядке, это всего лишь…
– Майкл, – бархатным голосом перебил ее мужчина. – Это всего лишь Майкл, не так ли? Что с ним случилось? Кем он был для вас?
Натан предложил ей приемлемое начало, удобный мостик, по которому можно было скользнуть в прошлое. Он всего лишь хотел знать, кто такой Майкл. Можно было начать сразу с детства. Это было безопасно и не таило никаких подводных камней. Вирджиния принялась рассказывать, сначала вымученно, все время спотыкаясь о слова, затем все более свободно и непринужденно.
Сгущающаяся темнота помогала ей побороть неловкость, и ей нравилось, что Натан не поддается искушению зажечь свет. Он был тут, рядом, она различала неясные очертания его тела, слышала его дыхание, но видеть его лицо и то, как он реагирует на ее рассказ, ей было вовсе ни к чему. Шум дождя мягко аккомпанировал голосу Вирджинии. Она наконец-то могла говорить о том, что не решалась доверить ни одному человеку: о своей бесшабашной юности, о жажде жизни, легкомысленности и любопытстве… Она рассказывала о мужчинах, с которыми знакомилась и которых бросала, о тех кривых дорожках, по каким ходила на заре своей юности, о тех нехороших вещах, которые успела совершить за сравнительно недолгую жизнь. Натан не перебивал ее, и Вирджиния чувствовала, что он слушает ее очень внимательно.
Надо всем, о чем она рассказывала, витало слово молодость: «Я была молода. Все можно списать на молодость. Я была такой глупой». Она споткнулась на этой мысли, когда дошел черед до Эндрю Стюарта. Ведь к тому моменту она уже не была зеленой девчонкой. Но Вирджиния и сама до конца не понимала, почему в этот момент она вдруг стала строже к себе.
Познакомившись со Стюартом, она повзрослела. Она не стала серьезней, не стала сдержанней. Однако она стала взрослой.
– Сколько лет вам было, когда вы встретились со Стюартом? – спросил Натан.
Когда Вирджиния договорила последнюю фразу, Натан еще некоторое время ждал продолжения, но вскоре понял, что она замолчала надолго, и впервые за несколько часов он нарушил молчание.
– Двадцать два, – ответила она. – Мне было двадцать два года.
– И вы были студенткой, перепробовавшей в жизни все, что только возможно.
Вирджиния кивнула, хотя Натан не мог видеть этого. Наверное, он интуитивно уловил ее жест.
– Значит, на фото запечатлена именно та Вирджиния. Как же вы были прелестны! Невероятно живая девушка!
– Да, – отозвалась она. – Живая. Когда я вспоминаю прошлое, я ощущаю только одно – буйство жизни. Я вела тогда невероятно насыщенную жизнь.
– Эндрю Стюарт тоже был студентом?
– Нет. У него в кармане уже лежал диплом адвоката. Он как раз устроился в одну уважаемую контору Кембриджа – вернее, его туда устроил отец. У Стюартов была масса влиятельных знакомых. Мы встретились с ним на вечеринке у одной его подружки, которая только что защитилась. Кстати, эта подружка слышала о Майкле от другого своего приятеля. Я отправилась на ту вечеринку одна, поскольку Майкл болел гриппом. Мы заговорили с Эндрю… и закрутилось.
Она услышала, как Натан встал. Уверенными движениями, нисколько не спотыкаясь в темноте, он пересек комнату и подошел к окну. Через мгновение там вспыхнула маленькая лампа. Свет зажегся так неожиданно, что даже немного ослепил Вирджинию, и она зажмурилась. Однако вскоре женщина открыла глаза. Свет был мягким, приглушенным и совсем не раздражал ее.
– Зачем нам сидеть в потемках? – произнес Натан. Его темный силуэт возвышался у окна. Перед Вирджинией стоял чужой человек. Абсолютно чужой.
Зачем я пускаю этого мужчину так глубоко к себе в душу? Натан шагнул к ней ближе, однако в кресло больше не садился.
– Это была любовь с первого взгляда? – спросил он. Вирджиния кивнула:
– С моей стороны – да.
– А с его стороны?
– Нет. Но…
– Что «но»?
– Но потом все изменилось, – вполголоса произнесла Вирджиния.
– Вы рассказали Майклу про Эндрю? Предложили ему расстаться?
– Нет. Майкл ни о чем не узнал. И я не предлагала ему расстаться. Между нами все осталось как прежде. Только я…
– Только вы завели себе любовника на стороне. – Да.
– Забавно! Встретить любовь с первого взгляда – и молчать о ней, таиться, прятаться… А ваш Стюарт, он ничего не имел против того, что вы продолжаете жить с вашим другом?
Внезапно Вирджиния почувствовала себя зверем, загнанным в ловушку.
– Чего вы от меня хотите?
Натан помахал рукой, энергично и нетерпеливо.
– Чего я от вас хочу? Какого ответа? Я не знаю, вам виднее. Не хотите – не отвечайте ничего.
Она сделала ошибку, начав весь этот разговор. Она сделала ошибку, протянув чужестранцам руку помощи. В последнее время она совершала одну ошибку задругой. Они взгромоздились на нее ужасным грузом, и теперь эта бесформенная пирамида грозила обвалиться и погрести ее под собой.
– Знаете, мне вдруг страшно захотелось спать, – сказала она. – Я невероятно устала.
Не пожелав ему спокойной ночи, она вышла из комнаты. Поднимаясь по лестнице, она остановилась и обхватила лицо руками. В ее висках колотилась кровь. Оставалось только надеяться, что голова не заболит с новой силой. Хватит с нее. Слишком много она пережила за сегодняшний день, слишком много картин из прошлого воскресила.
И зачем она собрала все в кучу? Лучше бы эти воспоминания так и остались рассеянными по закоулкам ее памяти. Она еще никому не рассказывала о тех временах. Почему же она открылась этому чужаку?
Понедельник, 28 августа 2006 года
1
Этой ночью Вирджиния спала очень плохо. Ее мучили кошмары, и она без конца просыпалась.
Когда она утром спускалась по лестнице, зазвонил телефон. На часах не было еще и половины восьмого. Обычно так рано сюда никто не звонил. Несколько мгновений Вирджиния колебалась: а не притвориться ли ей, что она не слышит звонка, и не брать трубку… Был выходной, Летний банковский праздник, и звонить в это время считалось дурным тоном. Однако, скорее всего, это был Фредерик.
Вирджиния подбежала к телефону и сняла трубку.
– Да!
– Привет, это я. Надеюсь, не разбудил?
– Нет. Я только что встала.
– Ну как твоя голова? Прошла?
– Нет.
Секунду-другую Фредерик молчал.
– Что же, мне очень жаль, – сказал он наконец. – Я вовсе не хотел, чтобы ты мучилась.
– Все в порядке. Боли почти утихли.
– Вирджиния…
Настаивать на своем снова и снова было для него не так уж легко.
– Вирджиния, я вовсе не собираюсь давить на тебя, но… Подумала ли ты насчет моей вчерашней просьбы?
Конечно, женщина знала, что он не оставит ее в покое. Однако в глубине души она все-таки надеялась на маленькую передышку перед следующим выходом на ринг.
– Мне действительно было очень плохо, – подчеркнула она. – Я болела. Я не могла ни о чем думать.
Фредерик вздохнул:
– Послушай, я, честно говоря, не понимаю, почему такая простая вещь требует у тебя так много времени на раздумья.
Она вовсе не хотела идти в наступление, но…
– А я не понимаю, почему ты не в состоянии строить свою карьеру один! – В ее голосе звенел металл.
После таких слов Фредерик должен был положить трубку. Но, похоже, что присутствие Вирджинии на приеме действительно было очень важно для него, поэтому он продолжил разговор.
– Давай не будем спорить, – сказал он подчеркнуто спокойным тоном, но Вирджиния чувствовала, что это спокойствие стоит ему немалых усилий. – Я уже достаточно подробно разъяснил тебе суть дела. Почему ты не хочешь уступить мне хотя бы разок? Все, что от тебя требуется, – это положить в чемодан вечернее платье, сесть в поезд и приехать в Лондон. Или попросить Джека отвезти тебя. Мы всего лишь сходим вместе на званый ужин, и обещаю тебе: если общество действительно покажется тебе кошмарным и невыносимым, я никогда больше не попрошу тебя о таком одолжении.
Она вынуждена была признать, что Фредерик построил свою просьбу довольно грамотно. Он не настаивал, а просил, мягко и дружелюбно, и намекал, что не будет постоянно заставлять ее делать неприятные вещи.
Так почему же не уступить ему хотя бы разок?
Отнекиваться снова было невозможно. Вирджиния уже и сама начала казаться себе неубедительной и фальшивой. Однако при мысли о том, что она выставит себя на всеобщее обозрение массе абсолютно чужих людей, которые начнут безжалостно оценивать ее, чопорно поднимая брови, ей становилось дурно. Нет, нет, скорее забыть об этом, иначе у нее снова начнет раскалываться голова!
– Я обдумаю твое предложение, – вздохнула она. – Обещаю тебе. Я действительно сяду и поразмыслю над твоими словами.
Такой ответ, естественно, не устраивал его, но Фредерик понимал, что в данный момент он все равно не добьется от жены большего.
– Дай мне знать, когда ты примешь решение, – сказал он и положил трубку.
«Я давно приняла решение! И ты это прекрасно знаешь! Почему же ты не оставишь меня в покое? Почему ты заставляешь меня чувствовать себя сволочью?»
Она вошла в кухню и почувствовала аромат свежесваренного кофе и жареного бекона. У рабочего стола стоял Натан. Из тостера выскочили два подрумяненных ломтика хлеба, и мужчина ловко подхватил их и грациозно уложил на тарелку.
– Доброе утро! – провозгласил он. – Уже проснулись?
– Доброе-доброе, – процедила Вирджиния.
Недовольно прищурившись, она наблюдала за тем, как пришелец орудует в ее единовластном царстве. Натан был одет в джинсы и футболку, явно маловатую для его могучих плеч и мускулистых рук. Присмотревшись внимательней, Вирджиния поняла, в чем дело: это футболка принадлежала Фредерику, который не был так атлетически сложён, как этот мореход. Натану явно требовалась одежда на размер больше.
– Вам нужно носить футболки своего размера, – заметила Вирджиния.
– Что?
Натан окинул свое одеяние беглым взглядом:
– Ах, вот вы о чем. Это не моя футболка. Я нашел ее в вашей прачечной – там лежала стопка глаженого белья. Мои вещи такие грязные и потные, что я подумал… Надеюсь, вы не против?
– Да-да, конечно, не против.
Комната-прачечная находилась в подвале. И зачем же этот проныра забрался в подвал? Надо же, как бесцеремонно он шныряет по дому, по всем его закуткам! Получается, пока она лежала в кровати и спала, он преспокойно обследовал чужое жилище! Когда она представила это, ей даже стало немного не по себе. Нет уж, сегодня ночью она обязательно запрется в своей спальне на ключ. Если, конечно, он снова останется ночевать.
«Естественно, останется! – с невеселой иронией подумала она. – Если я не вышвырну его за дверь – останется стопроцентно! Покинуть этот дом без посторонней помощи он не способен».
– Собственно, я собиралась сегодня утром на пробежку, – сказала она, – но, к своему стыду, проспала. Это случилось со мной, наверное, первый раз в жизни.
– Просто вчерашний вечер вас эмоционально опустошил. Ничего удивительного, что вы проспали. Вам же надо было как-то восстановиться. А о пропущенной физкультуре не жалейте. Посмотрите за окно: какой противный дождик там моросит и сильно похолодало.
Только теперь она заметила, что на кухне темнее обычного. Виновата в этом была погода. Оконные стекла истекали дождем.
– Как быстро наступила осень, – разочарованно протянула Вирджиния.
– Ничего, скоро сентябрь, – бодро ответил Натан. – В сентябре еще бывают славные денечки. Но надо признать, что после нынешнего похолодания настоящего тепла уже не будет.
Вирджиния резко погрустнела и почувствовала слабость. Он сразу же заметил ее состояние:
– Садитесь за стол. Я налью вам горячего кофе – это как раз то, что вам нужно. Хотите яичницу-болтунью со свежим тостом? Я большой специалист по болтуньям, то есть яичницам.
Натан аккуратно наполнил тарелку кушаньем и поставил ее перед Вирджинией. «Гм, все-таки приятно, когда тебя обслуживают», – подумала женщина, садясь на стул. Она взяла чашку и сделала первый глоток кофе. Сварен он был великолепно. Бодрящий и крепкий, однако совсем не горький.
– А вы отлично варите кофе, – покосилась она на гостя. Тот улыбнулся:
– А то! У нас дома главнокомандующим на кухне всегда был я. С годами человек приобретает хороший опыт.
«У нас дома»… Эти слова Натана подтолкнули Вирджинию к определенным размышлениям.
– Вчера я забыла у вас спросить, как дела у Ливии.
– Да так. Не лучше и не хуже.
Натан не двигался, но его ответ прозвучал как своего рода пожимание плечами – равнодушное пожимание.
– Вы вообще были у нее? – настаивала Вирджиния. Она помнила, что Натан вернулся из больницы слишком уж радостным и беззаботным, поэтому она имела все основания предполагать, что он так и не навестил Ливию.
Мужчина посмотрел на нее с огромным удивлением. Он тоже сидел за столом. Перед ним дымилась чашка кофе, однако яичницу и тосты он почему-то есть не стал.
– С чего это мне не быть в больнице? Разве не для этого я брал у вас машину?
На миг Вирджиния почувствовала себя полной идиоткой.
– Я всего лишь подумала… Вы выглядели таким… спокойным. Мне кажется, если бы мой муж лежал в больнице в тяжелом состоянии, то я бы места себе не находила от волнения.
– Разве это могло бы что-то изменить? – осведомился Натан.
– Вы правы. Наверное, ничего, – согласилась Вирджиния. – И что говорят врачи? – добавила она с напускным безразличием в голосе. – Должно быть, вы разговаривали с ними, или как? Когда ваша жена пойдет на поправку?
На сей раз Натан действительно пожал плечами:
– Радужных прогнозов делать никто не решается. В первую очередь перед врачами стоит задача поднять Ливию на ноги чисто физически, а уж что касается психики… Для этого, скорее всего, потребуется совершенно другая клиника.
– Вы считаете, что ей придется лечь в психиатрическую лечебницу?
– Возможно, возможно. Полностью этого исключить нельзя. Психика у нее всегда была, скажем так, неустойчива. А вся эта история окончательно выбила ее из колеи.
Вирджиния задумалась о том, как же ей поизящнее перейти к теме возвращения в Германию. Может быть, спросить у него, знает ли он какие-нибудь хорошие немецкие клиники? Или без обиняков сказать про возможность получения помощи от немецкого консульства? Или спросить напрямую, когда он планирует возвращаться в свою страну?
Но пока она безмолвно блуждала в потемках политеса, преодолевая неловкость и перебирая различные варианты вопросов, Натан вдруг выдал безо всяких предисловий:
– А в вашем районе опять пропала маленькая девочка. – Что?
– Готовя завтрак, я включил телевизор. Там рассказывали о маленькой девочке, которая недавно пропала и была найдена убитой. А вчера опять потерялась девочка. Уже другая.
– Какой кошмар!
Вирджиния смотрела на Мура широко раскрытыми глазами. Она уже забыла о том, как минуту назад подыскивала слова, чтобы любезно выпроводить его из дома.
– Эта девочка из Кингс-Линна?
– Да. По телевизору называли имя, но я его не запомнил. Та девочка отправилась в воскресную школу, но так в ней и не появилась. С тех пор о ней ничего не слышно.
– Ужас какой! Какое горе для родителей!
– Когда вы поедете за дочерью?
– Сегодня вечером.
Подцепив вилкой следующий кусочек яичницы, Вирджиния отправила его в рот. Несколько минут назад это блюдо доставляло ей столько удовольствия, но сейчас оно показалось ей совсем не вкусным.
– Теперь я не могу оставить Ким без присмотра даже на секунду, – сказала она.
– В гостях, к тому же в компании других детей, с ней точно ничего не случится, – заверил ее Натан. – И здесь, под вашим присмотром, тоже. Но отпускать ее одну, как вы понимаете, нельзя. Я имею в виду на прогулку, в школу, в магазин…
– Ни в коем случае не пущу, – подтвердила Вирджиния, отодвигая тарелку. – Натан, ваша яичница-болтунья просто сказочно вкусна, но, простите, сейчас мне кусок в горло не лезет. Я…
Натан посмотрел на нее с легким беспокойством:
– Наверное, мне не стоило рассказывать вам об этом.
– Вы тут ни при чем. Рано или поздно я все равно включила бы телевизор и все узнала.
– Что вы собираетесь делать сегодня утром? Чем вы вообще занимаетесь, когда на дворе с самого утра такой собачий холод и сырость?
– Не знаю. Ничем особенным. Сегодня во второй половине дня я собираюсь съездить в Кингс-Линн. Мне нужно сделать кое-какие покупки. Затем я схожу в больницу к Ливии, а потом заберу Ким.
Натан кивнул:
– Отличный план.
Вирджиния сидела, плотно обхватив ладонями кофейную чашку. Теплый фарфор грел ей руки, и это тепло передавалось дальше, по всему телу, успокаивая и баюкая ее. Перемена погоды вызвала у женщины смену настроения, и далеко не в лучшую сторону. Ее славная, уютная, обжитая крепость внезапно показалась ей хмурой и неласковой. А еще эта дикая новость о пропаже очередной девочки. И разъяренный Фредерик со своими требованиями. И эти странные люди, общаясь с которыми она явно впутывается в какую-то темную историю с неясным исходом…
Натан слегка подался вперед, к Вирджинии. В его глазах читалась участливость и неподдельный интерес.
– Вы неважно себя чувствуете, правда?
Она вздохнула:
– Да нет, нисколько. Меня беспокоят лишь несколько маленьких проблем, вот и все.
– Маленьких? Должно быть, ваши проблемы не такие уж маленькие, раз вы выглядите такой удрученной.
– Это мои проблемы! – огрызнулась Вирджиния.
– Пардон.
Натан снова отодвинулся и принял прежнее положение.
– Я вовсе не хочу быть навязчивым.
– Ладно, забудем. Это всего лишь…
Не договорив фразу, Вирджиния смолкла. Был как раз подходящий момент уцепиться за слова Натана, ведь это он заговорил о навязчивости, а не она. Очень удобный момент! Надо сказать ему все! Что он не может вечно кормиться за ее счет. Что он должен наконец подумать о возвращении в свою страну. Что нормальные люди не поселяются в чужом доме, как в своем, и не фланируют по нему без препятствий. Разве можно так жить, и в ус не дуя, не строя абсолютно никаких планов на будущее? Надо немедленно сказать ему, что…
Но прежде чем Вирджиния открыла рот, Натан прервал ее нестройные мысли.
– Знаете, о чем я все время думаю со вчерашнего вечера? – прищурился он. – О том, что же такое с вами произошло? Ведь что-нибудь должно было случиться, верно? Почему вы не захотели насовсем уйти от Майкла, этого хлюпика и слабака? Почему держали в тайне вашу связь с Эндрю? И почему сейчас вы замужем за Фредериком Квентином, а не за Эндрю Стюартом?
2
Примерно через шесть недель после знакомства с Эндрю Стюартом Вирджиния узнала, что он женат.
В декабре, незадолго до Рождества, Эндрю пригласил Вирджинию провести с ним уик-энд в Нортумберленде, в летнем домике одного из его друзей. Именно в эти выходные Вирджиния собиралась серьезно поговорить с Майклом, честно рассказать ему про связь с другим мужчиной, попросить у старого друга прощения и уйти от него навсегда. Она долго тянула с этим объяснением, планировала его то на ближайший выходной, то на следующий, но никак не решалась начать. И когда Эндрю предложил ей совместную поездку в Нортумберленд, она очень обрадовалась, что снова получила отсрочку в таком неприятном деле.
Майклу она сказала, что едет с подругой на активный отдых – гимнастика, сауна, салон красоты… Когда же он поинтересовался, о какой именно подруге идет речь, Вирджиния отмахнулась, сказав, что это старая приятельница из бурной лондонской юности, и он, дескать, все равно ее не знает. Ощущать себя врушей было страшно неприятно, и Вирджиния поклялась себе, что обязательно положит конец этой игре, пропитанной обманом и предательством. Майкл имел право узнать всю правду. Кроме того, она уже давно мечтала открыто ходить с Эндрю.
Той зимой в Нортумберленде выпало совсем мало снега, зато дождям и туманам не было конца. Мир, казалось, был соткан из одной лишь сырости и влаги. Дом приятеля Стюарта стоял в большом отдалении от других построек, и уже на пути туда машина Эндрю прочно засела в грязи. Под проливным дождем они с Вирджинией долго и мучительно откапывали увязшие колеса и справились с этим лишь к наступлению темноты. Промерзшие до костей и промокшие до нитки, они без сил ввалились в старый уединенный дом. Но и тот встретил их не слишком-то ласково. Воздух внутри был влажным и спертым, к тому же согреться в выстуженных стенах было невозможно. Хозяева приезжали сюда лишь изредка. В последний раз это было на Пасху, после чего все лето и осень дом простоял пустым, нетопленым и неухоженным.
– И какой черт меня дернул сюда поехать! – проворчал Эндрю, обнаружив, что прежде чем растопить единственный камин, ему придется не только сходить за дровами, но и наколоть их. – Что за бредовая идея!
– Н-н-н-напротив, – стуча зубами и дрожа от холода, возразила Вирджиния. Она сидела на диване, обхватив себя обеими руками и тщетно пытаясь согреться. – Д-д-д-доволь-но н-неплохая ид-д-дея!
Эндрю собрал остаток сил, и через некоторое время в очаге разгорелся веселый огонь, а пара рюмочек виски согрела нутро усталых путников. Вирджиния отправилась на очаровательно старомодную кухню и сварила громадную кастрюлю томатного супа, которым они и питались последующие два дня.
В резиновых сапогах и толстых дождевых куртках они с Эндрю до изнеможения бродили по туманным заболоченным лугам и по пропитанным влагой долинам. Гулять так можно было часами, не встречая ни одной живой души, кроме мокрых косматых овец – уныло опустив головы, те щипали траву на пастбищах. Вирджиния, привыкшая к бешеным ритмам Лондона и беспокойной студенческой жизни Кембриджа, никогда не думала, что ей настолько по душе придется север Англии – неласковый, малонаселенный, сонный. Мест, где можно было бы предаться хоть каким-нибудь развлечениям, здесь отродясь не бывало. Ближайшая деревня находилась в шести милях отсюда. Там Вирджиния и Эндрю пару раз купили в крошечном универсальном магазинчике хлеб и масло да разок посетили паб, один-единственный на всю округу. Они выпили темного пива, послушали жаркие споры о политике, разгоревшиеся между местными стариками, а потом умиротворенно, рука об руку, вернулись в свое скромное пристанище.
Вирджиния не скучала ни по тусовкам, ни по новым впечатляющим знакомствам, ни по какому шику, блеску и гламуру. Центром мироздания на эти несколько дней стал для нее Эндрю. Долгие декабрьские ночи рядом с ним были преисполнены ласки, а короткие деньки, насквозь пропитанные дождем, становились быстротечной паузой между новыми симфониями нежности.
Утром своего последнего дня в Нортумберленде Вирджиния вспомнила о Майкле. Одетая в пижаму, она сидела у камина в гостиной и пила кофе, в то время как за окном кружились долгожданные снежинки в такт рождественской музыке, нежные трели которой лились из радио. Эндрю, тоже в пижаме, лежал на диване. Вдруг он заметил, каким отсутствующим взглядом смотрит в окно его любимая.
– Что случилось? – поднял он брови. – Вирджиния, ты меня слышишь?
Она обернулась.
– Я думала о Майкле, – сказала она тихо. – И о том, что я собираюсь рассказать ему про нас с тобой еще до Рождества. Мне это очень нелегко, ты понимаешь. Он всегда держался за меня, и почти всю жизнь я была его прибежищем, пыталась защитить ото всех бед. Мы с ним очень близки, и мне бесконечно тяжело обманывать его на каждом шагу. Как представлю, что он будет встречать Рождество в одиночестве… мне становится ужасно стыдно. Матери у него больше нет, с отцом он не поддерживает никаких отношений. В принципе он мог бы пойти к моим родителям, но те большую часть года проводят на Менорке. Он всегда легко находил с ними общий язык…
Эндрю молчал. Вирджиния решила, что он по-своему переживает о судьбе своего предшественника.
– Что ж, Майкл как-нибудь устроится, – вздохнула она, стараясь говорить как можно беззаботнее. – И я в любом случае хочу провести Рождество с тобой, а не с ним.
Ее любимый все еще молчал. Вдруг он поднялся с дивана, подошел к камину и подложил в огонь еще одно полешко.
– Эндрю? – чувствуя что-то неладное, произнесла Вирджиния.
Он молча глядел на ликующие язычки пламени, которые с плотоядным потрескиванием набросились на новый кусок дерева.
Вирджиния отставила свой кофе в сторону:
– Эндрю, что такое? В чем дело?
Не поднимая глаз, он заговорил:
– Что касается Рождества… Вирджиния, рыбка моя, боюсь, у нас с тобой не получится встретить его вместе.
– Но почему же?
Эндрю набрал в грудь побольше воздуха.
– Из-за Сьюзан, – сказал он, отвернувшись. – Это моя жена. Двадцать третьего декабря она приезжает в Кембридж.
Его слова утонули в полном молчании. Оно длилось довольно долго, и в этой тишине все сильнее и сильнее вздымалось нечто невидимое, но страшное.
– Что ты сказал? – выговорила Вирджиния, когда несколько минут прошли как вечность. И непонятно было, чего больше прозвучало в ее голосе – беспомощности или неверия.
Он наконец повернулся к Вирджинии и нашел в себе смелость посмотреть ей в лицо. В глазах Эндрю читалась печаль и тревога, но вместе с тем было видно, что он испытал облегчение, как человек, который в конце концов решился не откладывать в долгий ящик неприятный разговор, а начал действовать.
– Мне очень жаль, Вирджиния. Наверное, я должен был сказать тебе об этом намного раньше. Я женат.
– Но…
Она обхватила руками голову, как будто одним этим движением могла утихомирить все свои мысли, болезненной чехардой закрутившиеся в мозгу.
– В последние недели я сильно мучился, не зная, как сказать тебе об этом. Так получилось, что я с самого начала упустил удобный момент, а с течением времени говорить об этом становилось все неудобней… Я просто трусил, Вирджиния. Я надеялся, что вот-вот подвернется подходящий случай… Конечно, я должен был отдавать себе отчет в том, что в таких делах удобных моментов просто не бывает. И что каждый пропущенный день только усугубляет ситуацию.
– Твоя жена…
– …сейчас живет в Лондоне. Она школьная учительница. В Кембридже мне представился уникальный шанс стать партнером одной крупной юридической компании. И я не имел права упустить эту возможность. Сьюзан, конечно, не могла сразу найти себе работу в Кембридже, поэтому осталась на время в Лондоне. Но со следующего года, в сентябре, она выйдет на работу в кембриджскую школу.
Вирджиния сидела, будто молнией сраженная.
– Я не могу в это поверить, – шептала она, качая головой.
Эндрю подошел к ней вплотную, присел на корточки и взял ее руки в свои.
– Вирджиния, я поговорю со Сьюзан, – пообещал он. – Я расскажу ей… про нас с тобой. Я сделаю так, что все будет в порядке.
Вирджиния подняла на него замутненный взгляд:
– Что значит в порядке?
– Я предложу ей развод, – сказал Эндрю.
Позже Вирджиния поняла, что она повела себя в точности, как те женщины, – о которых она много раз слышала и читала и которых презирала – женщины, что позволяют себя обманывать, легко поддаются на уговоры и довольствуются пустыми обещаниями.
В первое время абсолютно ничего не изменилось. Вирджиния отмечала Рождество с Майклом, Эндрю – со своей Сьюзан, и никто не пускался ни в какие объяснения друг с другом. Вирджиния не хотела признаваться брату в том, что она вступила в связь с женатым мужчиной, и теперь должна ждать, когда тот разойдется с женой. По ее мнению, меньшим злом было не говорить вообще ничего.
Все осталось по-прежнему. В начале января Сьюзан вернулась в Лондон, и Вирджиния снова начала тайком встречаться с Эндрю. Их отношения с каждым днем становились все запутанней. После того как все соседи Эндрю узнали, что в природе существует настоящая миссис Стюарт, он перестал водить любовницу к себе домой. Однокомнатная квартирка Вирджинии, где к тому же постоянно обретался Майкл, естественно, тоже не годилась для встреч. Поэтому им пришлось проводить свои любовные свидания либо в сельских постоялых дворах, либо в маленьких пригородных отелях. Их неудержимо влекло друг к другу, они ласкались и ворковали часы напролет, однако никакого серьезного перелома в их судьбах так и не происходило. Вирджиния ненавидела выходные, когда Сьюзан приезжала из Лондона, однако она утешала себя мыслью, что Эндрю тоже должен терпеть ее близость с Майклом. Конечно, Вирджиния очень часто спрашивала любимого, поговорил ли он с женой. Но тот отвечал на ее вопросы довольно уклончиво.
– Говорить об этом в рождественский вечер или в новогоднюю ночь – сама понимаешь… Так воспитанные люди не делают. Декабрь все-таки до ужаса сентиментальный месяц!
Позже Эндрю стал ссылаться на то, что Сьюзан очень устает в школе.
– После рабочей недели она опять приехала такой изможденной! – пояснял Эндрю. – Ученики у нее – это что-то: хамы, негодяи и бездельники. Она вынуждена принимать успокоительное, чтобы вообще быть в состоянии подниматься утром и идти на работу. Боюсь, она просто сойдет с ума, если я заикнусь сейчас о разводе.
В глубине души Вирджиния надеялась, что к началу февраля, ко дню ее рождения, Эндрю все-таки сделает ей подарок – решится разойтись с женой. Но и эти мечтания оказались несбыточными. Вместо этого Эндрю пообещал ей, что весной они вместе поедут в Рим. С одной стороны, Вирджиния обрадовалась, а с другой – она понимала, что эта поездка никак не сможет решить их проблему.
Прежде она еще ни разу не бывала в Вечном городе, а увидев его, влюбилась с первого же взгляда. Пульсирующая жизнь, ярчайшее солнце, нежное тепло… Земля под ногами, насквозь пропитанная древней историей… Все это не только очаровало Вирджинию, но и наполнило необычайной легкостью, и каждый день был для нее, как глоток шампанского. Когда они шли по мосту к замку Святого Ангела, она даже остановилась на несколько мгновений, чтобы убедиться, что все это происходит с ней не во сне, а наяву. Хотя именно на этом мосту с ней случилось нечто странное: при виде величественной крепости Вирджиния внезапно почувствовала необъяснимый страх. На несколько секунд ею овладела паника, грудь сдавило, стало трудно дышать… Вирджиния хватала ртом воздух, словно рыба.
– Ты чего? – повернулся к ней Эндрю, стоявший рядом и лихорадочно щелкающий фотоаппаратом. Он опустил камеру и присмотрелся к подруге. – Тебе нехорошо?
– Да…
– Солнце, – уверенно заключил Эндрю. – Во всем виновато солнце. Давай вернемся и посидим где-нибудь в тени. Сегодня такая жара, и, похоже…
– Нет, – помотала головой Вирджиния. – Думаю, солнце здесь ни при чем.
Ей стало чуть лучше, бледность сошла с лица.
– Просто я ни с того ни с сего почувствовала… – Вирджиния терла ладонью лоб, покрытый мельчайшими капельками пота. – Я просто внезапно поняла, что чувствую себя счастливой в последний раз. Ведь это все очень скоро закончится.
– Что все?
– Эта легкость и беззаботность… Я еще никогда не чувствовала себя так воздушно, как в этом городе. Как этой весной. С тобой. Мне кажется, это апогей всей моей жизни. Потом все пойдет только под гору.
– Боже мой, милая, до чего же дикие у тебя мысли!
Он обнял ее. Уткнувшись ему в плечо, Вирджиния слушала его утешающий голос.
– Зачем ты выдумываешь всякую ерунду? Тебе всего лишь двадцать три! Какие твои годы? Если жизнь когда-то и покатится под гору, то до этого еще, как до Китая пешком! У тебя впереди столько чудесного! Вот увидишь.
И все-таки «у тебя». «У тебя впереди…» – эти слова больно ранили Вирджинию. Почему же он не говорит «у нас впереди»?
Вирджиния прямо спросила его об этом. Эндрю отреагировал на ее вопрос с некоторым раздражением.
– Опять ты за свое! Ты что, взвешиваешь каждое мое слово, как на аптекарских весах? Так нельзя, дорогая. В конце концов, сейчас мы говорили о тебе, а не обо мне. И почему ты иногда так любишь переиначивать мои мысли на свой лад?
Она поглядела снизу вверх на крепость, затем опустила взгляд на быстрые волны Тибра, с шумом катившиеся под ее ногами.
Наверное, он прав. Не надо придавать так много значения каждому его слову. Даже самой странно, откуда у нее такая чувствительность. Всегда жизнерадостная, веселая и озорная, она никогда не была склонна копаться в себе или цепляться к словам других людей, искать в них какой-то тайный смысл. Почему же она так себя ведет именно сейчас – в такой божественный солнечный денек, на Тибре, у подножия замка Святого Ангела?
«Потому что запутанная ситуация, хочешь ты этого или нет, все равно подтачивает тебя изнутри», – мысленно сказана себе Вирджиния и тут же испугалась этих мыслей, попыталась задвинуть их куда подальше, словно коробку с мусором.
Ведь нельзя же омрачать эту великолепную неделю в Риме, проведенную наедине с любимым.
Вечером они снова пошли на Испанскую лестницу. Там они бывали почти каждый день, ведь их отель, маленький и скромный, располагался всего в двух шагах от нее. Ночи были неимоверно теплые, и поэтому на Испанской лестнице всегда было много народу. Так приятно было просто сидеть на ступенях, наблюдая за всем, что происходит вокруг, слушать людскую болтовню и гудки автомобилей, когда над головой простирается черное-пречерное небо, все усыпанное сверкающей алмазной пылью.
Эндрю много фотографировал Вирджинию на этой лестнице. На всех фото она выглядела счастливой и беспечной, и ее глаза просто сияли от радости. В жизни Вирджинии больше не было фотографий, где ее глаза излучали бы такое блаженство.
Счастье закончилось в день отъезда, с первыми лучами утреннего солнца, которые упрямо просачивались в комнату сквозь щели в ставнях. Рим постепенно просыпался от недолгого сна. Понимая, что над ними нависло расставание, Вирджиния и Эндрю предавались страсти с особой горячностью и самозабвением.
Днем им предстоял перелет в Лондон. Уже вечером Вирджиния вновь будет сидеть за столом вместе с Майклом, смотреть, как тщательно он намазывает маслом хлеб, повторяя при этом в своей душещипательной манере, что он скучал по ней и все это время чувствовал себя очень одиноко. Вирджиния поведает ему о своем путешествии в Рим, которое она совершила исключительно в познавательных целях. Конечно, с самого начала ей нелегко было убедить Майкла в том, что ей необходимо ехать туда одной. Но если уж совсем откровенно, Вирджиния и не пыталась тратить на убеждения слишком много усилий, а просто поставила его перед фактом, и Майклу волей-неволей пришлось согласиться с ее решением. Каждое утро он звонил ей в комнату отеля, чтобы справиться, как она себя чувствует в одиночестве. Иной раз эти звонки так действовали Вирджинии на нервы, что она готова была заорать на него от гнева.
Сейчас, в последнее утро римских каникул, она лежала у Эндрю под боком, ослабевшая, как будто бы слегка растаявшая от любви. Ловя последние мгновения неги, она внезапно подумала, что так больше продолжаться не может. Все это нечестно и отвратительно.
Вирджиния приподнялась на локте:
– Эндрю, я прошу тебя, скажи что-нибудь. Ведь нельзя больше так, правда?
Эндрю открыл один глаз и посмотрел на нее:
– Что ты имеешь в виду?
– Да все! Вечный обман. Игру в прятки. Нашу частую разлуку. Наши метания по бесконечным отелям. Поначалу это казалось мне таким привлекательным, но сейчас… Я устала, Эндрю. Это стало казаться мне таким… таким… гадким!
Вздохнув, Эндрю приподнялся на кровати. Он сидел, потирая руками глаза, и внезапно стал очень усталым и грустным. У Вирджинии опять защемило в груди – почти так же, как на том мосту через Тибр. Ее любимого явно что-то мучило.
– Эндрю, – тихонько позвала она. – Эндрю, обещай мне, что ты срочно переговоришь со Сьюзан. Ведь так не может продолжаться вечно.
Он смотрел не на нее, а куда-то в угол, где не было ничего, кроме последних теней уходящей ночи.
– Я все время собирался сказать тебе одну вещь, – произнес он так же тихо, как и Вирджиния минуту назад, – но мне не хватало слов. И смелости.
Женщине стало холодно. Словно в ознобе, она натянула на себя одеяло.
– Смелости? Для чего? О чем ты хотел мне сказать?
– Вирджиния, выяснились некоторые обстоятельства. Я… не могу сейчас говорить со Сьюзан. Уже не могу.
– Почему?
– Потому что… – Эндрю буравил взглядом темное пространство между стеной и шкафом. – Сьюзан ждет ребенка, – сказал он наконец.
На улице кто-то завопил во всю глотку, затем послышались грохот и лязг металла. Видимо, гостиничные рабочие разгружали фургон, отчаянно ругаясь и споря. Потом в их перепалку вклинился пронзительный женский визг.
Вирджиния почти не слышала этот шум. Он показался ей приглушенным и посторонним, долетающим до нее как будто с другой планеты.
– Что? – растерянно переспросила она.
– Жена сказала мне об этом в начале февраля.
– Но как же… я имею в виду… когда?
– В сентябре, – ответил Эндрю. – Ребенок родится в середине сентября.
Вирджинии стало не по себе. Почувствовав головокружение, она осторожно прислонилась спиной к массивному изголовью кровати.
– Значит, в сентябре, – повторила она. – Получается, это было в декабре…
Она замолчала.
Эндрю выглядел так, словно больше всего на свете ему хочется выпрыгнуть из окна и убежать куда глаза глядят.
– Ну да, в декабре, – подтвердил он, – когда Сьюзан приезжала в Кембридж. Мы оба выпили по бокалу. Это естественно, ведь было Рождество. Все произошло очень просто, само по се…
Внезапно он понял, что запутался в собственной лжи, но все же попытался довести до конца свою очередную нестройную версию.
– Но ведь ты уверял меня, что уже целый год не прикасаешься к ней!
– Я говорил правду. Это случилось один-единственный раз. Внезапно, по настроению, после бокала вина… Потом я удивлялся сам себе, ломал голову: ну почему же так получилось…
– Ты уверен, что это именно твой ребенок?
– Да, – кивнул Эндрю.
Головокружение у Вирджинии усилилось. Она открыла рот, чтобы закричать, но не могла издать ни звука.
3
Дженни Браун терпеть не могла спать днем. Но во время школьных каникул ее каждый день заставляли спать после обеда. До чего бессмысленным казалось ей это занятие! К тому же в течение учебного года тихого часа ей никогда не устраивали, ведь она возвращалась домой во второй половине дня.
Однако мама все равно настаивала на том, чтобы Дженни раздевалась и на полчаса отправлялась в кровать. Спорить с ней было бесполезно. Можно хоть сто раз повторять, что она совсем не устала, все равно ответ был один: «Марш в кровать! В конце концов, я тоже имею право на отдых!» С тех пор у Дженни появились смутные подозрения, что мама посылает ее спать только потому, что не хочет уделять ей время.
После обеда мать устраивалась либо в зале, либо на маленьком балконе, если было лето, и нервно выкуривала по пять-шесть сигарет подряд. «Такой уж у меня способ расслабляться», – объяснила она однажды дочери. Работа у нее была очень тяжелая. Она вкалывала в прачечной, где стирала и гладила белье клиентов, поэтому всегда была утомлена и взвинчена до предела. Когда Дженни ходила на учебу, она обедала в школьной столовой, и мать могла оставаться на работе. Но во время каникул Дорис Браун приходилось в перерыве бежать домой, чтобы на скорую руку состряпать что-нибудь для почки. Сама она при этом почти не прикасалась к еде. «Я питаюсь сигаретами», – часто говорила она, но Дженни понимала, что этим сыт не будешь, поэтому мама и была такой худой.
В два часа дня женщина снова уходила на работу и возвращалась домой лишь поздно вечером. Дженни чувствовала себя очень одиноко. Мамы ее подружек всегда были дома, играли со своими детьми, варили для них какао и заботливо намазывали вареньем ломтики белого хлеба. Но зато эти дети не были такими самостоятельными, как она. Девочка слышала однажды, как мать ее подружки Софи сказала Дорис: «Я не перестаю удивляться, до чего же самостоятельна ваша Дженни!»
Иногда, когда девочке было слишком уж грустно и одиноко, она вспоминала эти слова, и ей сразу становилось легче. Однако Дженни не раз приходилось случайно слышать и другие, не столь приятные слова. Гуляя во дворе, она нахваталась сведений о том, например, что Дорис – мать-одиночка и что это обстоятельство вызывает у людей особую жалость, которая порой переходит в презрение. Их соседка миссис Эшкин как-то сказала своей подруге, что отец Дженни неизвестен, «ведь, наверное, трудно выбрать виновника из кучи мужиков». Дженни не поняла, что именно имелось в виду. Однако выражение лица соседки и тон, с которым произносились эти слова, красноречиво говорили ей, что мама сделала нечто такое, за что ее презирают.
Дженни всегда очень хотела иметь папу. Или, может быть, не всегда, но, по крайней мере, с того момента, когда девочка начала понимать, что ее жизнь и жизнь ее сверстников – вовсе не одно и то же. С тех пор, когда она начала ходить в детский сад, ее стали часто приглашать в гости к другим детям, просто на обед или на дни рождения, и тогда Дженни сделала для себя маленькое открытие: в других семьях были папы.
Папы – это было что-то! Всю неделю они сидели в офисах и зарабатывали деньги, устраивая все так, чтобы мамы могли оставаться дома и заботиться о ребятишках. В выходные папы ходили с детьми купаться, гоняли с ними на велосипедах или учили их кататься на скейтбордах. Они чинили сломанные игрушки, заклеивали дырки в велосипедных шинах, то и дело отпускали шуточки и помогали стоить домики на деревьях. Папы водили свое семейство в зоопарк, в пиццерию; они никогда не были нервными и худыми от недоедания и никогда не твердили своим детям, чтобы те оставили их в покое.
Часто папы вместе со своими детьми решались предпринять что-нибудь такое, о чем мамы и слышать не хотели. Например, сплавляться в резиновой шлюпке по притоку реки Грейт-Уз. Такое приключение подарил однажды детям папа Кати Миллс – он взял на борт пятерых досей, и Дженни едва не сошла с ума от радости, когда ей позволили участвовать в этом замечательном турне.
Дженни и представить себе не могла, чтобы ее мама устроила нечто подобное. Надуть резиновую лодку и отправиться в выходной вниз по реке с пятью детьми на борту… О боже, это просто немыслимо! Вечно нервная, постоянно жалующаяся на головную боль, Дорис не могла и десяти минут прожить без сигареты. Мама также терпеть не могла, когда Дженни в субботу или воскресенье приглашала к себе кого-нибудь из подружек. И даже на день рождения, который был в сентябре, девочке не разрешалось устраивать больших праздников.
– Пожалуйста, если хочешь, пригласи какую-нибудь девочку, и я дам вам денег, чтобы вы купили себе в кафетерии по куску торта, – пожимала плечами Дорис.
И все. Вот если бы у Дженни был папа! Вот если бы мама влюбилась в какого-нибудь хорошего человека и вышла за него замуж…
Вот и на этот раз та же неприятность. Скоро день рождения, и как же Дженни отметит его? Сегодня двадцать восьмое августа, следующая пятница – уже первое сентября, а семнадцатого числа Дженни исполнится девять лет. В этом году ее день рождения выпадает на воскресенье. Как здорово было бы пригласить на свой праздник всех-всех подруг! Дженни раздала бы им чудесные маленькие открытки, где красивым шрифтом был бы напечатан такой текст:
«Дорогой друг____________________!Твоя подружка Дженни.»
Буду очень рада видеть тебя на моем дне рождения, который состоится ______ числа, в _____ часов.
До скорой встречи!
Она уже присмотрела пригласительные билетики в одном магазине канцтоваров. Они были такими миленькими: салатового цвета, с красненькими божьими коровками и листочками клевера – на счастье. Дженни даже знала, чьи имена она вписала бы в эти карточки. Она уже давно составила список подружек и бережно хранила его в ящике своего письменного стола. Дженни с полной серьезностью и ответственностью обдумывала, какую начинку положить в именинный пирог, во что поиграть на празднике и какие крошечные сувениры вручить гостям в благодарность за их подарки. Все выглядело просто отлично. Закавыка была лишь в одном: мама эти планы не одобрит. Это Дженни знала точно.
За окном лились потоки дождя, поэтому на сей раз тихий час не показался девочке таким уж насилием над личностью, как вчера днем, когда на небе сияло яркое солнышко. Дженни с огромным удовольствием поиграла бы тогда во дворе, к тому же дворник установил там недавно неплохие качели. Но ее обязали лежать в постели, не обращая внимания на яркий солнечный свет, упорно пробивающийся сквозь задернутые желтые шторы. Сегодня небо было хмурым, а комната мрачной.
Ей вспомнился дяденька, с которым она познакомилась в том самом магазине канцтоваров, где она с вожделением разглядывала новенькие глянцевые пригласительные открытки. Он первый с ней заговорил, причем очень любезно. Похоже, этот мужчина очень хорошо понимал ее проблему. Он сочувствовал девочке, но при этом не ругал ее маму – этого Дженни уж точно бы ему не позволила.
– Слушай, ты имеешь полное право на веселый день рождения! – с жаром воскликнул он. – Все маленькие девочки, которых я знаю, мечтают об этом! Вот эти пригласительные открытки ты выбрала? Надо же, какой у тебя замечательный вкус. Открытки действительно расчудесные.
Он был таким дружелюбным. Добрым, всепонимающим, мудрым. Есть ли у него свои дети? Да уж наверняка. И бывают же такие папы! Правда, он немножко… как это… фамильярный, но зато на таких, как он, можно положиться. Если бы его сын или дочка. разбили себе коленку, он не стал бы ругаться из-за какой-то там дырки в джинсах. Скорее всего, он сказал бы, что тут нет ничего страшного. Совсем иначе вела себя Дорис. Если Дженни случайно портила какую-нибудь вещь, то мама страшно злилась и ругала дочку так сильно и так громко, что даже забывала пожалеть ее из-за синяка, ссадины или шишки.
Тот дяденька сказал особенные слова, которые крепко запали Дженни в душу.
– Если хочешь, я помогу тебе устроить замечательное торжество! – сказал он. – Ты знаешь, я лучший в мире организатор детских праздников. Я провел для детей уже столько дней рождения, что мне уже впору выдавать диплом специалиста.
– Моя мама ни за что не согласится приглашать домой много ребят, – печально возразила Дженни. – Она говорит, что наша квартира слишком мала для праздников. И если там начнут бегать и беситься дети, то обязательно что-нибудь разобьется или сломается. У моей мамы очень маленькая зарплата, понимаете? Поэтому она всегда боится за вещи.
Дяденька сочувственно кивал.
– Конечно, твоя мама тоже в чем-то права. Получается, что ваша квартира абсолютно не подходит для большого детского праздника.
И затем он сделал ей замечательное предложение:
– А почему бы тебе не пригласить твоих друзей ко мне? У меня большой дом с шикарным садом. Если погода позволит, то мы накроем столы в саду. Если снова зарядит дождь – тоже никаких проблем. Подумаешь дождь! В подвале моего дома есть громадная мастерская. Мы выкинем оттуда весь хлам, и она вместит хоть сотню ребятишек!
Все это было похоже на сказку. Новый знакомый тут же предложил ей сесть к нему в машину, чтобы съездить и посмотреть его чудесный дом, но Дженни побоялась, что тогда она не успеет к обеду вовремя. Мама терпеть не могла опозданий. За это Дженни грозили ужасные штрафы – домашний арест, запрет смотреть телевизор или лишение карманных денег. Дженни не хотела рисковать своими маленькими удовольствиями. Тогда добрый дяденька сделал ей другое предложение:
– Хорошо, до твоего дня рождения еще есть время! Ты можешь все хорошенько обдумать. Но помни: тебе обязательно нужно осмотреть мой дом загодя, чтобы заранее спланировать торжество. Слушай меня внимательно. Обычно я заезжаю в эту лавочку по понедельникам, когда выходит журнал про мотоциклы. Сегодня я оказался тут в виде исключения. Раз на то пошло, так и быть, я сделаю еще одно исключение и приеду сюда завтра. Договорились? В то же самое время. Ну как? Сможешь?
Мама Дженни часто работала по субботам. Рабочий день длился всего лишь до четырех часов дня, но Дженни вполне хватило бы времени на поездку до возвращения матери.
– Ладно, я согласна. Но только не в это время. Я всегда должна приходить к обеду вовремя!
Добрый человек опять пошел ей навстречу:
– О'кей. Можно выбрать другое время. Поедем тогда когда ты сможешь. Во сколько тебе удобно?
Дженни немного задумалась. Мама уходила из дома примерно без пяти два. Если тут же, едва она скроется, быстро помчаться в магазин канцтоваров, тогда можно оказаться там в десять минут третьего. Для верности можно добавить еще пять минут.
– В пятнадцать минут третьего, – сказала Дженни. – Я могу прийти в это время.
– Пятнадцать минут третьего подходит мне просто тютелька в тютельку! – восхитился мужчина. – Я буду ждать тебя здесь, а ты все хорошо обдумай насчет праздника.
– Какой вы добрый, – пробормотала Дженни.
Мужчина улыбнулся:
– Дженни, ты замечательная девочка. Очень красивая, умная и вежливая. Сделать тебе маленькое одолжение – это настоящая радость для меня! – На несколько мгновений он задумался, потом взглянул на девочку с некоторым сомнением. – Только, видишь ли, Дженни… Тебе не кажется, что наш план нужно держать пока в строгой тайне? Представляю, как разозлится и раскричится твоя мама, если узнает, что ты собираешься праздновать свой день рождения где-то на стороне и вообще без нее!
Да уж! Дженни тоже представляла себе эту картину. Прекрасно представляла!
– Но ведь она все равно заметит, что я куда-то ухожу в свой день рождения.
– Конечно, заметит. А куда денешься? Перед самым праздником мы, конечно, поделимся с ней нашими планами. Если хочешь, я сам поговорю с твоей мамой. Но к этому моменту у нас все должно быть уже готово. Все надо продумать вместе: во что играть с гостями, что подавать на стол… Может быть, нам потребуется украсить наш подвальчик цветами и всем, чем ты захочешь. А лампочки? Мы развесим в саду на деревьях гирлянды разноцветных лампочек! Когда твоя мама узнает, сколько усилий мы с тобой приложили для того, чтобы праздник удался, ей просто нечего будет возразить! Ей останется только радоваться. «До чего же все здорово!» – скажет она.
Нет, он не знает ее мамы. Дженни не могла припомнить ни единого случая, когда мама чем-нибудь восхищалась. Но, может быть, стоит попробовать приятно ее удивить?
– И своим подружкам тоже ничего не говори, – потребовал дяденька. – А вдруг ничего не получится, и тогда все скажут: «Вот какая врушка-болтушка!» Неприятно будет, правда?
Душа у Дженни ушла в пятки.
– А почему не получится? – спросила она тревожно.
– Ну как же, – развел руками мужчина, – а вдруг твоя мама начнет возражать? Или тебе, скажем, вовсе не понравится мой дом?
Если первое Дженни еще могла как-то допустить, то второе было для нее просто немыслимо.
– Да, правда, – кивнула она.
– Договорились? – заговорщически прищурился мужчина. – Никому ни слова?
– Никому ни слова, – торжественно пообещала Дженни. Он погладил ее по голове.
– Мы устроим лучший день рождения в твоей жизни, Дженни, – сказал он.
И вот, пожалуйста, случилось непредвиденное! Позавчера, в субботу, мама вернулась с работы пораньше – в обед. Собственно, с самого утра она чувствовала себя неважно, ходила такая бледная-бледная, а когда в обед попыталась проглотить хоть крошку еды, ее сразу скрутило и начало тошнить. Мама сказала, что ей очень плохо и она при всем желании не сможет пойти сегодня в прачечную. Дженни сразу поняла – с ней что-то серьезное, ведь обычные болезни она всегда переносила на ногах и шла на работу, чего бы ей это ни стоило. После долгих мучений над раковиной мама в конце концов позвонила начальнице и принесла ей свои извинения. Затем она упала на диван и сказала, что умирает. Конечно, Дженни перепугалась и расстроилась сверх всякой меры. Однако при этом она чувствовала, что едва ли не больше переживает из-за сорвавшейся встречи с добрым дядей. Он будет ждать ее в два пятнадцать. Дженни робко спросила у мамы, можно ли ей пойти к подружке Алисе. У девочки еще оставался шанс успеть на встречу… Но мама, несмотря на боли, очень рассердилась:
– В кои-то веки я заболела, а ты! Кто подаст мне стакан воды? Кто позаботится обо мне? Тебе лишь бы удрать, а мать тут подыхай, да? Хорошую дочь я вырастила!
Пришлось Дженни остаться дома. Ближе к вечеру она заварила чай, натерла на терке яблочко и поставила перед маминой постелью. Девочка была несчастна, как никогда в своей жизни. Добрый дяденька уж точно разобиделся на нее, и наверняка он больше и носа не покажет в тот магазинчик.
На следующий день маме стало намного лучше, только вот идти на встречу в воскресенье не было уже никакого смысла. Печальная, словно великомученица, Дженни сидела дома в тягостном ничегонеделании и лишь молилась про себя, чтобы в понедельник дяденька снова приехал в магазин. За журналом про мотоциклы.
К счастью, мама почувствовала себя настолько окрепшей, что решила идти на работу, несмотря на праздник. Как и многие другие работодатели, хозяйка прачечной оплачивала выходные в двойном размере. Мама сказала Дженни, что лишние деньги на дороге не валяются, и уверенно заправила покрывалом диван, на котором еще вчера лежала больная, курила и глядела в потолок. Однако от извечной усталости она по-прежнему с трудом передвигала ноги. Глядя на нее, Дженни подумала, что человеку все-таки обязательно нужно когда-нибудь отдыхать.
Вот мама берет с вешалки свой непромокаемый плащ. Вот она натягивает его на плечи. Проводит расческой по волосам перед зеркалом и глубоко вздыхает. Она вздыхает всегда, когда идет в прачечную. Когда-то она сказала Дженни, что в аду, наверное, лучше, чем у нее на работе.
Связка ключей легонько звякнула в маминых руках, отправляясь с комода в ее сумку. Мама распахнулась дверь… Щелкнул, захлопываясь, замок… Мамины шаги на лестнице постепенно умолкли…
У Дженни заколотилось сердце. Рывком она сбросила с себя одеяло. Бежать в магазин? Ей было очень нелегко решиться на поступок, который мама бы уж точно не одобрила. Но девочка снова вспомнила о зелененьких пригласительных билетах, которые лежали в магазинной витрине и манили ее как магнит. Она представила крошечные разноцветные лампочки на деревьях, а под деревьями – дымящийся гриль с аппетитными жареными колбасками. Эта встреча очень нужна ей. Просто позарез необходима!
Подскакивая на одной ножке, Дженни молниеносно натянула на себя джинсы, потом свитер, выхватила из шкафа свежие носочки и запрыгнула в кроссовки. Наскоро причесавшись, она прихватила челку заколкой. Ей так хотелось выглядеть аккуратной и чистенькой! Оставалось только надеяться, что она не вспотеет, пока будет мчаться к месту встречи. Девочка пулей вылетела из квартиры, завязывая на себе пелеринку-дождевик.
Сбегая вниз по лестнице, Дженни чувствовала, что ее сердце колотится все сильнее. Оно и понятно, ведь больше всего на свете девочка боялась больше никогда не увидеть доброго дядю.
4
Стрелки часов приближались к половине третьего, когда Вирджиния припарковала машину на Рыночной площади в центре Кингс-Линна – на той самой площади, где в средние века казнили преступников и сжигали на кострах ведьм. Несмотря на то что дождь шел не прекращаясь и небо было плотно затянуто в кисею облаков, она чувствовала себя гораздо лучше, чем в предыдущие дни. Женщина не знала тому причины и лишь смутно догадывалась: наверное, все дело в том, что она начала говорить о Майкле. Долгие годы она запрещала себе даже думать о нем, а теперь вот часами напролет рассказывает о своих воспоминаниях совершенно постороннему человеку. И эти воспоминания касались не только Майкла, но и ее жизни, всего, что было между ней и братом.
Однако – нет, не всего. Она твердо решила не посвящать Натана в некоторые подробности своей личной жизни.
Сегодня Вирджиния намеревалась навестить Ливию, затем забрать из гостей Ким, но перед этим… На Рыночную площадь ее привело одно сногсшибательно смелое решение, которое она приняла за несколько минут до отъезда из усадьбы: она купит себе новое платье, вечером позвонит Фредерику и скажет ему, что в пятницу она будет в Лондоне и что он может рассчитывать на нее.
Сердце Вирджинии учащенно билось от такой неожиданной решимости. Чтобы успокоиться, женщина повторяла себе, что ее никто ни к чему не принуждает, что путь назад еще не перекрыт и ситуация примет необратимый характер лишь тогда, когда она позвонит Фредерику. До того момента это был ее личный план, подвластный только ей одной. Она может играть этим планом, как хочет, может скорректировать его, перекроить, отменить – все было в ее руках.
«Так что не сходи сума, пожалуйста! – приказала она самой себе. – Ты идешь сейчас в бутик и выбираешь хорошее платье. В этом нет ничего страшного. В худшем случае ты выбросишь деньги на ветер».
Она вышла из машины и, перепрыгивая лужи, поспешила через площадь ко второй линии домов. Вот идиотка, забыла зонтик! Ладно, все равно. В том маленьком изысканном бутике, куда она направляется, ее хорошо знают и примут с распростертыми объятиями, даже если она будет выглядеть как мокрая курица.
На полпути Вирджиния сбавила шаг и решила заглянуть в магазин канцтоваров, мимо которого она как раз шла. Купить, что ли, для Ливии пару глянцевых журналов или карманных детективов, в больнице ведь так скучно. Собственно, приобрести все это можно было и в холле лечебницы, но Вирджиния неосознанно пыталась хоть на несколько минут оттянуть покупку платья. И абсолютно неважно, что она там себе внушала минуту назад – посещение бутика было первым шагом на сложном пути, и этот шаг страшил ее больше всего.
В магазине канцтоваров толпилось необычно много народа. Большинство посетителей явно не собирались ничего покупать, а просто пережидали дождь. Владелец магазина, представительный пожилой господин, прекрасно это понимал и стоял, недовольно озираясь по сторонам. Посмотрев на него, Вирджиния подумала, что он по-своему прав.
Кроме английской прессы, на стойках магазина пестрели издания на иностранных языках. Вирджиния подобрала два немецких журнала. Хоть и не такие уж свежие выпуски, но все равно они должны были порадовать Ливию. Если та, конечно, вообще в состоянии что-либо воспринимать. По словам Натана, еще никому из медперсонала не удалось вступить с больной в полноценный контакт.
Выбрав еще два альбома-раскраски для Ким, Вирджиния стала пробираться к кассе, лавируя среди многочисленных посетителей магазина. Седовласый владелец лавочки явно обрадовался, увидев наконец настоящего покупателя, а не зеваку.
– Стоят тут на дороге и загораживают товар, – проворчал он. – Подумаешь, дождь! У меня все-таки магазин, а не укрытие.
– Но на улице действительно льет как из ведра, – спокойно заметила Вирджиния и полезла за кошельком.
Вдруг седовласый закричал диким голосом, так, что она даже вздрогнула.
– Нет, это мне уже надоело! – взвизгнул он. – Ну-ка убери свои грязные лапы! В последний раз тебе говорю!
Все обернулись, испуганные этим внезапным всплеском ярости. У самой дальней стены магазина сгорбилась маленькая девочка в голубой пелеринке-дождевике. Перед ней высилась стойка со всевозможными открытками ко дню рождения и к свадьбе, карточки-соболезнования, карточки-приглашения… Под всеобщим пристальным вниманием девочка покраснела как рак и стала кусать губы, чтобы не расплакаться.
– В который раз приходит и лапает детские приглашения! – прорычал владелец магазина. – Я ее уже предупреждал! Слышишь ты, маленькая леди, либо ты сейчас покупаешь открытки, либо марш отсюда! Хватают все подряд своими жирными пальцами, а потом пятен не оберешься! Я тебе покажу!
– Ладно вам, ведь это ребенок! – примиряющим тоном воскликнула Вирджиния.
Владелец магазина гневно вытаращился на нее:
– Ребенок… Да это самые страшные в мире вредители! Дети все ставят вверх тормашками, все крушат и ломают! Знали бы вы, какие убытки я терплю после того, как через мой магазин пройдет полчище шалопутных школьников! Им все надо схватить, за все подержаться. Книги, сувениры, открытки, – ничему нет пощады! Мало того, что портят вещи, так ведь еще и безбожно воруют, прямо как сороки. Сами знаете, какие тяжелые сейчас времена. Все это стоит мне денег, а у меня нет ни одного лишнего фунта!
Седовласого господина можно было понять. Но в данном случае его ругань была направлена явно не по адресу. Маленькая девочка, утиравшая слезы, вовсе не была похожа на тех наглых пакостников, которых отчаянно бранил владелец магазина.
Вирджиния оплатила покупку и вышла на улицу. Дождь ни капельки не угомонился и, похоже, собирался лить до вечера. Больше никаких предлогов у нее не осталось, теперь нужно идти и выбирать платье. Едва справляясь с приступами страха, Вирджиния побежала в бутик, держа над головой пакет с журналами.
Выбор вечерних платьев был, как всегда, огромным. Она решилась в пользу темно-синего туалета, закрытого спереди и открытого сзади очаровательным вырезом, который показывал спину в весьма привлекательном, но вовсе не в провоцирующем свете. К этому платью можно было надеть сапфиры, которые подарил ей Фредерик сразу после рождения дочери.
«Очень элегантно, и достаточно консервативно для приема в таком обществе!» – иронически усмехнулась Вирджиния.
Было пятнадцать минут четвертого. Теперь она поедет в больницу к Ливии.
Ливия Мур лежала в палате с двумя соседками. Ее кровать стояла прямо у окна. Отвернувшись в сторону, женщина лежала пластом без движения. На тумбочках других больных громоздились книги и фрукты. Дамочки шушукались между собой, но, как только Вирджиния вошла, они сразу же замолчали. Приближаясь к постели миссис Мур, она спиной чувствовала на себе любопытные взгляды.
– Ливия! – тихонько позвала она. – Вы меня слышите? Это я, Вирджиния!
Ливия была совсем плоха. Вирджиния просто ужаснулась, увидев молодую женщину в таком состоянии. Хотя в последнюю их встречу на Скае она была похожа на лунатика, но псе же нежный загар кожи и взъерошенные ветром волосы придавали ей относительно здоровый вид. Теперь же щеки Ливии ввалились, приобрели вялый желтоватый оттенок. Ее руки, что лежали поверх одеяла, время от времени непроизвольно вздрагивали. Немытые волосы были зачесаны назад, открывая лоб и виски, на которых отчетливо проступили голубые клубочки пульсирующих вен. Разве черты ее лица всегда были такими заостренными, пальцы – такими худыми и хрупкими, а ее шея – такой жилистой?
Услышав голос Вирджинии, Ливия с усилием открыла глаза, однако посмотрела не на гостью, а в окно, сплошь заштрихованное дождем. При этом было ясно, что она не воспринимает ни погоды, ни мокрой зелени газона, который раскинулся прямо под ее окном.
– Ливия, я принесла вам кое-что почитать, – сказала Вирджиния, вытаскивая журналы из намокшего пакета. Но ей уже было ясно, что молодая женщина не способна сейчас читать. – Я подумала, что вам здесь очень скучно…
Ливия не шевелилась. Только руки ее снова и снова безвольно ходили по одеялу.
– Да ей прямая дорога в психушку, – негромко проворчала одна из обитательниц палаты. – Ума не приложу, что она здесь делает.
Похоже, Ливия не пользовалась особой любовью окружающих. Ее соседки, пухленькие и румяные, уже почти выздоровели и ожидали скорейшей выписки. Им хотелось, чтобы к ним в палату положили такую же бодрячку, как они, которая болтала бы без устали на всевозможные занятные темы. Но вместо бойкой дамочки они получили это безмолвное привидение, кожа да кости, от которого не было никакого толку. Похоже, Ливия сильно нервировала своих соседок.
– В первую очередь ее необходимо поставить на ноги, а о душе можно позаботиться и позже, – заметила Вирджиния. С большим удовольствием она проигнорировала бы этих бабешек, однако, не желая навредить Ливии, ей приходилось упражняться в терпении.
– С тех пор как ее привезли в палату, она не издала ни звука, – сообщила другая женщина. – Только руками сучит. И как прикажете на это реагировать? Нервы уже не выдерживают.
Вирджиния снова повернулась к Ливии и ласково погладила ее по голове.
– Все будет хорошо, – тихонько прошептала она, надеясь, что женщина все-таки слышит ее.
– Натан сейчас живет у нас, – продолжала Вирджиния.
Она намеренно сказала «у нас», чтобы Ливия не подумала ничего такого. О том, что Фредерик уехал в Лондон, молодой женщине знать было вовсе не обязательно. Хотя, наверное, такие детали вообще не интересовали ее. Сумеречное состояние Ливии говорило о том, что она находится в другом, особенном мире.
Вирджиния посидела еще немного рядом с больной, гладя ее дергающиеся руки. Через несколько минут Ливия снова закрыла глаза. Очевидно, до нее совсем не доходило, что кто-то сидит у ее кровати.
– А правда, что она едва не утонула в море? – услышала Вирджиния, вставая со стула.
В глазах обитательниц палаты стояло дружное любопытство.
– Да, яхта, на которой она плыла, столкнулась с грузовым кораблем, – подтвердила Вирджиния.
– Какой же красавчик у нее муж! – с завистью вздохнула одна из женщин. – Черт побери, когда я вчера увидела этого Аполлона, то чуть с кровати не упала! Эх, скинуть бы мне годков двадцать, и тогда… Он настоящий Казанова! Опасен, очень опасен, скажу я вам. За таким мужиком нужен глаз да глаз. А она лежит тут как бревно, ничего не понимая. Да на ее месте я бы сошла с ума только из-за этого!
Вторая женщина двусмысленно захихикала:
– Думаешь, он пользуется случаем, чтобы…
– А то! В таких, как он, бабы влюбляются до безумия. С его лицом и фигурой… Да за ним, наверное, идет настоящая охота!
Обе громко расхохотались. Вирджиния сдержанно попрощалась и стремительно вышла в коридор. Встреча с Ливией подействовала ей на нервы, но разговоры в палате просто вывели ее из себя. Она постояла немного, привалившись к стене. Действительно ли Натан Мур тот мужчина, при взгляде на которого женщины тают и превращаются в хихикающих дурочек, как эти две из палаты?
«Неужели он действует точно так же и на меня?» – задумалась Вирджиния.
Конечно же, она давно оценила мужественное обаяние его внешности – еще тогда, на Скае, при первой же встрече в доме миссис О'Брайан. Когда Натан вошел, Вирждиния сразу заметила, что в отличие от своей бледной трясущейся жены он сохранил бодрость и самообладание, хотя точно так же, как и она, чудом спасся от гибели и остался в чем был. Он излучал энергию и спокойствие. Золотистый загар и длинноватые волосы, которые он небрежным движением откидывал со лба, придавали ему вид отдыхающего туриста, только что вернувшегося с солнечного берега, и вовсе не выдавали в нем человека, чье имущество до последней щепки погибло в морской пучине. Вирджиния вспомнила сегодняшнее утро, когда она увидела Натана в футболке Фредерика, слишком маленькой для его мускулистых плеч.
«Мне нельзя больше находиться с ним в доме наедине. Очень хорошо, что сегодня Ким возвращается домой!» – думала она. Весьма кстати оказался и скорый отъезд в Лондон, хотя при мысли о светском рауте на душе у Вирджинии скребли кошки. Может быть, Натан уйдет восвояси? Или он полагает, что его оставят одного в доме, пока хозяйка будет находиться у мужа? Если Вирджиния допустит это, тогда не миновать серьезной ссоры с Фредериком. И тот имеет полное право сердиться. Но, надо признать, состояние Ливии и в самом деле тяжелое, так что Натана тоже можно понять – везти жену в таком виде в Германию отважится далеко не каждый. Перенесет ли она дорогу и очередную смену обстановки?
Она решила еще раз поговорить об этом с Натаном сегодня вечером. Если он собирается оставаться в Кингс-Линне до тех пор, пока Ливии не станет лучше, то ему придется переехать в гостиницу. А чем он заплатит за проживание? Что ж, придется одолжить ему еще денег. Но разве он не может попросить помощи у своего издателя? Популярный автор всегда может рассчитывать на отчисления со своих тиражей, которые накапливаются с течением времени. Кроме того, ему могли бы дать аванс.
Так в чем же проблема?
Торопливым шагом Вирджиния покинула больницу. Всякий раз, когда она думала о Натане больше одной минуты, ей становилось не по себе, потому что волей-неволей она постоянно наталкивалась на разного рода несоответствия. Его отчаянное положение при ближайшем рассмотрении оказывалось хотя и тяжелым, но вовсе не таким уж беспросветным, и выяснялось, что его проблемы вполне решаемы. Но до чего же беспечно ведет себя при этом Натан: он спокойно живет и даже в ус не дует! Вероятно, самым большим препятствием на пути возвращения к нормальной жизни являлась болезнь его жены. Но разве лучшим решением было положить Ливию в английскую больницу? Конечно, молодая женщина вполне хорошо говорила по-английски, но Вирджиния была уверена, что медики могли бы добиться гораздо больших успехов, обращаясь к пациентке на ее родном языке. Об этом тоже нужно будет сказать Натану. Если, конечно, она вообще решится снова вступать с ним в дискуссии…
«Собственно, он сам должен был додуматься до этого! – сердилась про себя Вирджиния, садясь в машину, стекла которой тут же запотели от ворвавшейся снаружи влаги. – А еще он должен понимать, что некрасиво ставить меня в неловкое положение, заставлять ломать голову над тем, как же повежливее вытурить его из моего собственного дома! Когда я скажу ему, что еду к Фредерику, он просто обязан будет ретироваться, самое позднее в пятницу».
Но интуиция подсказывала, что ее расчеты не оправдаются. Как назвал Натана Фредерик? Клещом. Нехорошее слово. От клещей так просто не отделаться. Можно сколько угодно пытаться сбросить их с себя и раздирать ногтями кожу – не тут-то было. Клещи прирастают к источнику пищи. И только когда они вдоволь насытятся, когда насосутся крови так, что уже готовы лопнуть, только тогда они сами отпадают. Толстые, жирные, они неуклюже плюхаются на землю, но до этого момента успевают заразить свою жертву опасными болезнями, зачастую смертельными.
«А ну-ка, хватит! – приказала Вирджиния сама себе, встраивая автомобиль в поток машин, который из-за проливного дождя двигался довольно медленно. – Все-таки нехорошо так думать о человеке. Никакой он не клещ, и кровь он из меня не сосет».
– Чего же тогда он хочет?
Может быть, денег? Он с удовольствием принял от нее несколько купюр, и, скорее всего, не в последний раз, но это была не такая уж крупная сумма. Ничего особенного, на эти деньги сильно не пошикуешь. Но он не просил еще. Меркантильный мужчина тут же воспользовался бы отсутствием Фредерика, чтобы выклянчить у нее еще деньжат, выдумав для этого массу предлогов – например, предоплата за лечение жены. Однако Натан не сделал ничего подобного.
Так чего же тогда он хочет? Этот вопрос остается открытым.
Она вспомнила первое утро Натана в доме. Он пристал к ней тогда с вопросами, держа в руке ее старую фотографию. «Куда же подевалась эта живая, энергичная хохотушка?»
Этот человек терпеливо выслушал ее. И накануне вечером, и сегодня – несколько часов с самого утра до полудня. Он слушал внимательно, не перебивая и не отвлекаясь, не выказывая ни малейших признаков усталости или скуки. Почему он так заинтересован в ней?
«Он хочет меня. Вот и ответ. Он хочет меня…» – эта мысль так испугала Вирджинию, что она едва не ударила по тормозам, находясь в самой гуще движения, чем могла бы вызвать серьезную аварию. На несколько мгновений она потеряла контроль над своим автомобилем, затем стала предпринимать отчаянные попытки выровнять ситуацию, но машина завиляла и съехала на соседнюю полосу. Под возмущенные гудки Вирджиния вернулась в исходный ряд. Водитель автомобиля, который едва не врезался в нее сзади, проехал мимо со свирепым лицом, агрессивно показывая ей средний палец. Вирджиния заметила этот жест лишь краешком глаза. Ее мысли были далеко.
Она свернула на Гэйвудское шоссе, ведущее в то место, где с субботы гостила ее дочь. Проехав несколько пригородных кварталов, Вирджиния снова едва сдержалась, чтобы не затормозить прямо посреди улицы. На одном из перекрестков Гэйвуда находилась небольшая кофейня. На площадке перед ней громоздились штабеля пластиковых стульев и трепыхались от дождя и сильных порывов ветра солнцезащитные зонтики. Проезжая мимо, Вирджиния заметила там какого-то темноволосого широкоплечего мужчину, одетого в слишком тесную футболку. Она видела его лишь со спины, однако тут же поняла, что сумеет различить эту фигуру среди тысячи подобных. Натан Мур! Сомнений быть не может. Что он здесь делает? Как он добрался сюда из Ферндейла без машины? И зачем? Когда она уезжала, он и виду не подал, что собирается в Гэйвуд; он притворился, что…
«Однако постой. Разве он притворялся? Если честно, то нет. Просто у тебя сложилось впечатление, что он останется дома, пока ты будешь находиться в городе. Ты решила, что он прогуляется по парку, а затем выудит с полки какую-нибудь книжку и приляжет с ней на диван. Но никаких оснований утверждать, что он поступит именно так, у тебя нет. Тогда как он сюда добрался? Пешком? В принципе это возможно, но тогда ему пришлось бы шагать сюда целый час. Невеликое удовольствие, да к тому же под таким проливным дождем, напоминающим всемирный потоп. Тогда, может быть, он пересекся с Джеком, который тоже решил отправиться в город и вызвался подбросить Натана?» Эта мысль повергла Вирджинию в некоторое уныние, ведь она старалась скрыть от Уолкеров, что в отсутствие Фредерика в доме находится посторонний мужчина. Конечно, когда Ким вернется домой, скрывать присутствие Натана будет уже невозможно, однако Вирджиния надеялась умолчать хотя бы о том, что этот человек живет в доме еще с субботы.
Она едва устояла перед искушением свернуть на парковку рядом с кофейней и удостовериться в том, что глаза ее не обманули. Однако возможная встреча с Натаном не сулила ей ничего хорошего. У нее не было никакого права контролировать этого человека, требовать отчета о его поступках. Он был вправе шататься по кафе сколько ему влезет. Лучше уж вечером в разговоре с Натаном упомянуть вскользь, что она видела в городе какого-то человека, очень похожего на него. Тогда одно из двух: он либо даст ей какое-то разумное объяснение, либо опровергнет ее подозрения. Возможно, ему тоже неловко признаваться в том, что он разгуливает по кафе, вместо того чтобы нести вахту у постели больной жены. Вне сомнений, Натана не очень-то к ней тянуло. «А впрочем, его взаимоотношения с женой меня абсолютно не касаются», – мысленно подвела черту своим размышлениям Вирджиния.
В конце концов, это мог быть вовсе не он. Однако полной уверенности в этом у женщины не было.
Вторник, 29 августа 2006 года
1
Когда в семь пятнадцать утра во вторник на пороге дома Клары Каннингэм появились трое полицейских, она сразу же поняла, что они пришли из-за Рейчел. Лица мужчин не предвещали ничего хорошего, однако несколько секунд Клара еще тешила себя крошечной надеждой на то, что Рейчел нашлась живой и невредимой, что она лишь случайно потерялась, а теперь сидит в полицейском участке и ее осматривает врач.
«Все в порядке, миссис Каннингэм – скажут полисмены. – Такие уж они, наши детки. Внезапно их охватывает жажда приключений, и они несутся неизвестно куда, сбиваются с пути, а потом, когда на улице темнеет, уже не могут найти дорогу домой».
Два дня и две ночи подряд Клара не смыкала глаз. Она задремала лишь поздним вечером в понедельник, но тут же проснулась, нисколько не отдохнув. Вчерашний дождь поверг Клару в такое паническое состояние, что пришлось два раза вызывать врача и колоть ей успокоительное.
– Ты видишь, какой дождь? Видишь, какой дождь? – кричала она, как безумная. Она упала на колени и отчаянно молотила кулаками по полу, словно хотела, чтобы физическая боль перекрыла душевную. Роберту не удавалось поднять жену с пола и успокоить.
– Мой ребенок там, на улице! Там, под дождем! Она там, под дождем!
Клара повторяла эти фразы бессчетное число раз, пока совсем не охрипла. Когда она впилась в свое лицо ногтями и начала исступленно расцарапывать его в кровь, Роберт снова вызвал врача – того самого, что уже приходил рано утром, в самый первый острый момент. После нескольких уколов в глазах Клары замерло выражение отрешенного отчаяния. Она стала несколько спокойнее, теперь ни тело, ни язык ее больше не слушались. Глядеть на то, с каким трудом она двигается, как пытается что-то выговорить и не может, Роберту было, быть может, даже больнее, чем выносить ее буйства. В понедельник вечером из полиции прислали штатного психолога, юную девушку, и та предложила свою помощь. Но тут нервы сдали и у Роберта.
– Наша дочь пропала вчера в первой половине дня! – заорал он на девушку-психолога. – Вечером того же дня мы сообщили об этом в полицию! Тридцать два часа мы предоставлены сами себе, сидим один на один с нашей трагедией, и вот теперь, когда моя жена уже потеряла дар речи от горя и лежит, напичканная успокоительным, теперь нам вдруг соизволили прислать психолога! Ничего не скажешь, подходящий момент!!!
– Пожалуйста, не кричите! – категоричным тоном ответила ему девушка. И тут она увидела Клару. Та выглядела действительно ужасно: ее лицо было расцарапано в кровь, локти и кисти рук все в синяках, зловеще переливающихся разными цветами, от голубого до темно-лилового. Она беспрестанно пыталась что-то сказать, однако не могла выговорить ни одного четкого звука. Нижняя губа Клары отвисла, абсолютно не подчиняясь ее воле.
– О Боже! Что творится с вашей женой!
Роберт потер ладонями свое бледное измученное лицо и собрал остатки самообладания:
– Простите. Хорошо, что вы пришли. Сами видите, Кларе очень плохо. С ней без конца случаются приступы дикой паники. В воскресенье она чувствовала себя еще ничего, но с тех пор, как на улице зарядил дождь и сильно похолодало…
– Понимаю, – кивнула психолог.
– Мне остается только радоваться, что я сумел отнять у нее нож. Она хотела порезать себя. Лекарства вроде подействовали, вот только… только…
Его голос задрожал. Роберт не относился к тому типу мужчин, которых учили не плакать ни при каких обстоятельствах, однако он и сам понимал, что его слезы в данный момент совсем неуместны. Раз Клара не в себе, то хотя бы ему надо держать себя в руках: Роберт знал, только дай чувствам волю, и он скоро будет валяться на кровати в таком же ужасном состоянии, как и его жена.
А что будет, когда вернется Рейчел и увидит своих родителей в таком безумном состоянии? Этого нельзя было допустить!
– Где ваша младшая дочь? – спросила психолог. Она была хорошо информирована. – Ведь у вас еще одна дочка, верно?
– Да. Ее зовут Сью. Я отвез ее к родственнице в Даунхэм-Маркет. Мы решили, что ее нужно оградить от всего этого.
– И абсолютно правильно решили!
Девушку-психолога звали Джоан. На скорую руку она приготовила ужин и настояла на том, чтобы Роберт хоть немного поел. Начинало смеркаться, листва деревьев за окном шелестела от дождя. Шел второй вечер без Рейчел. Второй вечер они не знают, где она, что с ней. Роберту так больно было осознавать, что он сидит тут в тепле и ест хлеб с помидорами, в то время как его дочь находится неизвестно где. Он выпил три бокала вина, и лишь после этого в его саднящей душе чуть-чуть притупилась боль сегодняшнего дня.
Разговор со спокойным человеком тоже пошел ему на пользу. Джоан, похоже, занимала свою должность не зря – сдержанная, рассудительная, она сумела хоть как-то успокоить Роберта. Они стали обсуждать, насколько велика вероятность похищения Рейчел.
– Полиция рассматривает эту версию? – спросила Джоан.
– Они ничего не исключают, – ответил Роберт. – Но прошло уже столько времени, а ни одного письма, ни одного телефонного звонка с требованием о выкупе не поступало. И, честно говоря…
– Что же?
– Честно говоря, я не могу себе представить, чтобы бандиты-киднепперы выбрали для вымогательства именно нашу семью. Разве мы богатые? Даже взносы за дом не можем заплатить вовремя. Я распространяю по фирмам компьютерные программы, настраиваю их и обучаю сотрудников работе с ними. Мой заработок зависит от количества заказов и от других обстоятельств. Конкуренция сейчас большая, и дела идут не то чтобы здорово. Клара в основном занимается детьми и лишь иногда пишет статьи для газеты, в театральную рубрику. Тоже совсем не большие деньги, как видите. Нет, мы не бедствуем, но… – Роберт замолчал. Внутренне он был твердо убежден, что о денежном выкупе речь здесь не идет. – Понимаете, – продолжал он нетвердым голосом, – больше всего я надеюсь на то, что Рейчел все-таки заблудилась. Тогда наверняка какие-нибудь добрые люди рано или поздно привезут ее домой. Гораздо хуже, если ее кто-то похитил ради денег, однако и тут остается хоть какая-то надежда. Может быть, похитители детей ее с кем-нибудь спутали? Тогда тоже есть маленький шанс, что она вернется домой целой и невредимой. Но самое ужасное, если… если…
Роберт помотал головой, боясь произнести страшные слова. Взглянув в полные сочувствия глаза Джоан, он стал тереть руками лицо, чтобы не расплакаться.
– Самое ужасное, если какой-нибудь извращенец… Вы помните, что произошло недавно с другой девочкой из Кингс-Линна? Как представлю себе, что, возможно, именно сейчас этот подонок… ее…
Он застонал и закрыл глаза ладонью.
Джоан мягко коснулась его руки:
– Пожалуйста, не надо ничего представлять. Не мучайте себя страшными фантазиями. Понимаю, мне легко говорить. Но не надо сходить с ума, этим делу не поможешь. Вам еще пригодятся ваши нервы. Будьте сильным.
Они поговорили еще немного о Рейчел. Несчастный отец показал фотографии дочки, рассказал о ее характере. Около одиннадцати вечера Джоан ушла, и Роберт отправился в свой кабинет, где долго и беспорядочно кликал по ссылкам в Интернете. В три часа ночи поднялась Клара, которая находилась в комнате этажом ниже, – Роберт услышал, как она ходит по комнате. Видимо, оглушающее действие препаратов стало ослабевать, поэтому Клара снова обрела способность двигаться. Он слышал, как жена включила телевизор.
«О'кей, телевизор – это хорошо. Компьютер – это хорошо. Психолог – тоже хорошо. Нам нужно выжить. Нужно пережить эту ночь. О Боже, сделай так, чтобы таких ночей в нашей жизни больше не было!»
Итак, в гостиной стояли трое полицейских, и по выражению их лиц было понятно, что в данный момент они ненавидят свою профессию. Роберт тревожно поглядывал на Клару. Одетая в белый банный халат, с аккуратно расчесанными волосами, она все еще выглядела дико из-за глубоких царапин на лице и покрытых синяками запястий.
– Что с Рейчел? – сразу спросила она. Ее голос уже восстановился, и мускулы лица тоже пришли в норму.
Один из полицейский прокашлялся:
– Мы не можем утверждать точно, что речь идет именно о вашей дочери. Нам не хотелось бы думать, что это она…
«Почему же тогда вы здесь? – подумал Роберт. – Ведь вы располагаете точным описанием Рейчел. Вам все известно: ее рост, вес, цвет волос… Вы знаете, какого цвета у нее глаза и во что она была одета в воскресенье. Если вы нашли похожего ребенка, в каком бы состоянии он ни был, у вас не должно оставаться сомнений».
– Сегодня утром один человек бегал трусцой и обнаружил детское тело.
Полицейский старался говорить не глядя на Клару и Роберта.
– Может быть… может быть, это и есть Рейчел.
О ситуациях, подобных этой, Клара неоднократно слышала и читала – в книгах, в газетах, в художественных фильмах. А на прошлой неделе она смотрела телевизионное ток-шоу, где Лиз Алби рассказывала о том, в какой ад превратилась ее жизнь после зверского убийства дочери. Всякий раз, слыша о таком горе, Клара глубоко сопереживала осиротевшим родителям и без конца спрашивала себя, как человек вообще может вынести такое и жить дальше. Она приходила к выводу, что если и можно при этом как-то существовать, дышать, есть, пить, спать и бодрствовать, то полноценно жить с таким грузом на сердце невозможно. Слишком многое умирает в душе. Умирает самое дорогое.
А сегодня утром она стояла в гостиной своего небольшого уютного домика, любовно обустроенного ею вместе с Робертом, стояла в самом центре своего чудесного мирка, который грозил вот-вот рассыпаться в прах, и сама переживала те чувства, которые, как она думала, пережить невозможно. Мало что понимая от горя, Клара в то же время будто бы видела себя со стороны. Она была неотъемлемой частью происходящего и одновременно – сторонним наблюдателем. Позже Клара пришла к мысли, что именно это раздвоение сущности и спасло ее тогда от полного безумия.
– Где нашли… этого ребенка? – прозвучал в ее ушах голос Роберта.
– У замка Сандрингэм. На территории, граничащей с его парковой зоной, – пояснил другой полицейский, который до этого момента молчал.
– Сандрингэм? Это довольно далеко от нас, – сказал Роберт.
– Вовсе не обязательно, что это именно ваша дочь, – снова подчеркнул первый полицейский. – Но если вы оба, или один из вас, согласитесь взглянуть на тело, то это очень поможет следствию.
Кларе казалось, что она все больше и больше отдаляется от присутствующих и видит всю группу с некоторого расстояния.
– Как именно был убит ребенок? – услышала она свой голос.
– Окончательное заключение судмедэкспертизы еще не готово. Насколько мы можем судить, следы на теле ребенка говорят о том, что его задушили.
– А был ли он… подвергали ли его…
– Сексуальному насилию? Как я уже сказал, точный ответ может дать лишь экспертиза. Как вы себя чувствуете? Вы в силах поехать с нами сейчас?
Роберт хотел спросить, можно ли поехать на опознание вместе с Джоан, ведь та как-никак сумела помочь ему вчера, и в ее присутствии было бы чуть легче перенести предстоящий страшный момент. Однако мужчина не решился попросить об этом. Он лишь согласно кивнул.
– Я еду с вами. Клара, ты остаешься дома.
Роберт поглядел жене в глаза.
– Возвращайся скорее, – умоляюще посмотрела она на мужа.
Когда он вернется, это будет совсем другой человек. Клара предвидела это. И она тоже будет совершенно другим человеком.
Она предчувствовала, что Роберту покажут именно Рейчел.
2
Дни, которые последовали за поездкой в Рим, потянулись для Вирджинии унылой, безрадостной чередой. Она ходила в университет на занятия, но лекции были для нее пустым времяпровождением – она сидела на них с отсутствующим видом. Девушка отдалилась от всех своих прежних друзей, бесцельно шаталась по университетскому городку и проводила долгие часы в одиночестве на берегу реки. Там она глядела на волны и пыталась мысленно перечеркнуть все, что связано с Эндрю Стюартом.
Он был самой большой ее любовью, по крайней мере, так ей казалось. Более ярких чувств Вирджиния еще не испытывала. Она и сама не знала, что для нее тяжелее: крах отношений с Эндрю или его измена. Как прекрасны были деньки, проведенные с ним наедине в Нортумберленде! И всего через десять дней после этого он сделал своей жене ребенка. Всякий раз, когда ее посещала эта назойливая мысль, Вирджинии хотелось кричать и кататься по земле от боли.
Она стала вести себя агрессивно по отношению к Майклу. Брат реагировал на это со смиренным терпением, ведь он взял себе за правило ни в чем не противоречить Вирджинии. Майкл рассуждал так: если она обращается с ним плохо, значит, так уж ему суждено. Он очень боялся потерять сестру и старался изо всех сил ей угодить, не давать поводов для гнева.
В конце лета Майкл снова заговорил о женитьбе, впервые со времен их детства.
Как-то вечером Вирджиния отправилась гулять по парку Кингс-колледжа. Брат вызвался идти вместе с ней, хотя та возражала.
– Майкл, я хочу побыть одна.
– Но мне необходимо поговорить с тобой.
В этот раз Майкл проявил небывалую для него настойчивость, и в конце концов Вирджинии пришлось уступить и взять его с собой.
Вечер был великолепный. Пахло свежескошенной травой, лучи заходящего солнца окрашивали в теплый медный оттенок небо, поверхность реки и каменные стены колледжа. Воздух был чист и прозрачен. Кругом гуляли студенты и преподаватели, отовсюду слышались смех, громкие возгласы и болтовня.
По обыкновению Вирджиния была задумчива и молчалива. Она настолько погрузилась в свои размышления, что, казалось, не замечала присутствия Майкла. И когда тот наконец заговорил, Вирджиния даже вздрогнула от неожиданности.
Они стояли на одном из мостиков через реку, опираясь на перила и глядя на незамысловатые пляски речных волн, что катились от них прочь.
– Хочешь выйти за меня замуж? – спросил Майкл. Его голос прозвучал спокойно, но в то же время очень торжественно.
В глазах Вирджинии промелькнул ужас.
– Чего-о?
Майкл смущенно улыбнулся:
– Наверное, я выразился слишком прямо, но ведь мы оба хотели этого уже давно… всегда. Так что…
– Но ведь тогда мы были совсем еще детьми!
– С тех пор мои чувства к тебе не изменились.
– Майкл…
– Я понимаю, – сказал он быстро. – Наверное, я вовсе не тот мужчина, о котором ты всегда мечтала, но… Возможно, тот канадец, с которым ты тогда обручилась, превосходит меня во всех отношениях…
Ха, о том эпизоде она и думать забыла. А Майкл – вот дурачок! – думает, что она все еще сходит с ума по канадцу.
– …однако и у него есть очевидные недостатки! – воскликнул Майкл. – Вспомни, как он постоянно пил и дубасил тебя! Ты не заслужила такой участи, и подобное не должно повториться.
Вирджиния поглядела на Майкла с немым укором. «Если уж говорить об участи, – подумала она, – то самое ужасное, что с тобой меня ожидает участь жительницы сонного царства».
– Так вот, послушай, – продолжал Майкл. – Со следующего года я начинаю работать и постараюсь как можно быстрее сообразить нам небольшой домик. Жить в этой игрушечной квартирке всю жизнь невозможно. Я мечтаю о доме с садом. Как тебе эта идея? Тогда…
Он смутился и проглотил остаток фразы.
– Что тогда? – хмуро спросила Вирджиния.
– Тогда бы у наших детей было где играть, – несмело произнес Майкл. Он кашлянул от смущения. – Я не хочу тебя ни к чему принуждать, Вирджиния, но мне так хотелось бы иметь детей… Я люблю детей. Если бы у меня была настоящая семья, я был бы просто на седьмом небе от счастья! Как ты считаешь?
Так, слишком уж быстро все получается. Пожениться, купить домик, завести детей. И все это с мужчиной, которого она знала лучше, чем себя, которого она, в общем-то, любила, но от которого не могла ожидать и сотой доли того заоблачного счастья, какое дарил ей Эндрю! Она подумала о ночах, проведенных вдвоем с любимым, и на ее глаза невольно навернулись слезы. Вирджиния отвернулась, чтобы Майкл их не заметил. Однако тот прекрасно чувствовал все оттенки ее настроения и тут же понял, что кузина вовсе не рада его предложению. Немного неуклюже Майкл погладил ее по руке.
– Ты расстроилась? Я этого не хотел. Наверное, я слишком внезапно вывалил на тебя свои планы. Я всего лишь… Я очень люблю тебя, Вирджиния!
Через два-три дня после этого она встретила на улице Эндрю. Он прогуливался по центру Кембриджа в обществе привлекательной блондинки, которая аккуратно несла перед собой гигантский девятимесячный живот. Сьюзан!
Увидев бывшую возлюбленную, Эндрю на несколько секунд замер, но потом отвел взгляд и как ни в чем не бывало пошел дальше. Вирджиния была просто шокирована. Не помня себя, она на ватных ногах пересекла улицу, зашла в первое попавшееся кафе и бессильно плюхнулась на стул. Вскоре подошел официант, но Вирджиния лишь тупо глядела на него, не слыша обращенных к ней вопросов. Призрак по имени Сьюзан внезапно обрел весьма реальные очертания. Еще реальнее был этот гигантский живот, заключавший в себе плод измены любимого. Она прокручивала в памяти то выражение испуга, что мелькнуло на лице Эндрю во время внезапной встречи, а еще ту лихорадочную поспешность, с которой он отвернулся от нее. Щеки Вирджинии пылали от стыда и разочарования. С этим человеком она хотела построить будущее! Неделя за неделей, месяц за месяцем он обманывал ее, кормил пустыми обещаниями. И что получилось в итоге? Теперь она должна мириться с тем, что он проходит мимо нее на улице и смотрит так, будто они незнакомы.
Вечером она объявила Майклу, что согласна переехать с ним в отдельный дом. Вирджиния поставила только одно условие: жить они будут не в Кембридже. Выдвинув это условие, Вирджиния создавала проблемы самой же себе, ведь она все еще училась в Кембриджском университете. Тем не менее она твердо настаивала на переезде в другое место. Ей вовсе не улыбалась перспектива каждое утро встречать в булочной или супермаркете Эндрю и Сьюзан, катящих перед собой коляску с вопящим ребенком.
Вирджиния и Майкл сняли домик в Сент-Ивсе. Довольно близко для того, чтобы работать в Кембридже, и достаточно далеко для того, чтобы не пересекаться каждую минуту с Эндрю и его замечательным семейством. Майкл робко предлагал выбрать что-нибудь поближе, ведь очень скоро он получит место ассистента в университете, и новая работа потребует от него большого напряжения сил. Если бы они поселились поближе к Кембриджу, можно было бы сэкономить на дороге столько времени и денег! Но она, не объясняя причин, настаивала на своем и не слушала никаких доводов Майкла. Кузен не отваживался ей противоречить, ведь он парил от счастья уже потому, что Вирджиния решилась сделать первый шаг. Он не хотел спорить и подчинился воле кузины, хотя мотивов ее требований он абсолютно не понимал.
Денег у них было немного, поэтому домишко им достался совсем крошечный. И в то же время он стал их первым настоящим семейным гнездом. В тесноте однокомнатной квартирки они не чувствовали себя уютно. Теперь же у них имелась гостиная с камином, кухня плюс еще две маленькие комнаты, окна которых выходили в садик. Одну из них они превратили в спальню, другую – в рабочий кабинет. Они купили дешевую обстановку, украсили мягкую мебель яркими подушками, приобрели простенькие ткани, из которых Вирджиния с грехом пополам скроила и сшила шторы для разных окон. Они посадили в садике цветы и кустарники, а потом взялись за перенос ограждения у фасада, предварительно спросив разрешения у владельца дома. Тот предоставил им полную свободу действий, и Майкл с Вирджинией принялись расширять маленький участок земли.
Поскольку дом стоял на склоне, внешняя часть сада была приподнята, а в правой его части находилась лестница, ведущая прямо к дверям жилища. На противоположной стороне находился подъезд к дому, ведущий прямо в гараж. Машины у них пока не было, поэтому гараж временно превратился в сарай, и его вскоре заполонил всевозможный садовый инвентарь, терракотовые горшки и ящики с семенами и луковицами.
Вирджиния посвятила себя саду с невероятной отдачей, она даже сама удивлялась, откуда в ней такое рвение. Раньше она не испытывала никакого желания ковыряться в земле и возиться с растениями. Теперь же это занятие неожиданно стало для нее чудодейственной терапией. Здоровый физический труд на свежем воздухе, запах земли и травы, радость наблюдать за тем, как растут и распускаются цветы, – все это помогло ей оправиться от перенесенного удара. Любовная травма отходила на второй план, Вирджиния становилась все спокойней. Отдаление от Кембриджа тоже пошло ей на пользу. И хотя девушке приходилось каждое утро ездить в колледж на занятия, а также на работу в качестве помощника библиотекаря, все же шансы встретиться с Эндрю или его женой сводились практически к нулю, поскольку Вирджиния почти не покидала территории колледжа.
Она могла свободно, не опасаясь случайных встреч, гулять по Сент-Ивсу. Долгие прогулки доставляли ей настоящее удовольствие. Вирджиния начала регулярно бегать трусцой, познакомилась почти со всеми, кто жил поблизости.
Впервые за много лет ее жизнь вошла в размеренную колею. Каждый новый день стал как две капли воды походить на предыдущий, и в ее мире царили спокойствие и предсказуемость.
Правда, Майкл порой доставлял ей некоторые проблемы. Первое время он не возвращался к теме женитьбы, но после Нового года вдруг начал усиленно приступать к Вирджинии с этим вопросом. Семья, дети – он просто зациклился на этих двух словах и не мог переключиться на другое.
– Ребенок мне сейчас не нужен, – то и дело нервно огрызалась Вирджиния.
Такой ответ вызывал у Майкла нетипичные для него приступы красноречия.
– Когда же, если не сейчас? Нельзя слишком тянуть с этим. Годы проходят незаметно, и в один прекрасный момент обнаруживается, что детей заводить уже поздно!
– Отвяжись ты от меня, пожалуйста! Я еще молодая, и времени у меня навалом!
– Тебе почти двадцать пять!
– Ну и что? Я еще студентка.
– Ты можешь пойти на диплом уже в этом году. А затем…
– А затем я должна запереться в этом доме с коляской?! За идиотку меня держишь? Зачем мне тогда вообще было учиться в университете?
Эти бесплодные разговоры заканчивались либо бурной словесной перепалкой, либо обидами и натужным молчанием.
– Почему же нам хотя бы не пожениться? – спрашивал Майкл.
– Зачем? Что это изменит?
– Для меня изменит многое. Мы еще раз проверим наши чувства друг к другу.
– Мне не нужны такие проверки, – возражала Вирджиния. Больше всего ей хотелось сказать, что она уже давно сомневается в своих чувствах к Майклу, но всякий раз предпочитала все же промолчать.
Однажды в соседний дом въехала молодая семья. Майкл тут же сблизился с новыми соседями и стал тесно с ними общаться. Особенно он подружился с семилетним соседским мальчиком Томми.
– Я тоже хочу иметь такого сына, – часто повторял Майкл, пока Вирджиния не набросилась на него разъяренной тигрицей.
– Ты прекратишь когда-нибудь эти разговоры?! Ишь, заладил как попугай! Если тебе нужна рожающая машина, тогда тебе придется искать себе другую бабу!
На какое-то время Майкл замолчат, однако эта проблема так и витала в воздухе, осложняя между ними отношения. Вирджиния даже начала думать, что в таких условиях не сможет долго продолжать совместную жизнь с Майклом. В общем-то, девушка и так знала, что рано или поздно, полностью залечив душевные раны, нанесенные Эндрю, и снова став беззаботной хохотушкой с чувством собственного достоинства, она все равно бросит Майкла. Сначала, думая об этом, Вирджиния испытывала угрызения совести, но потом… В конце концов должен же Майкл чувствовать, что она отвечает на его любовь весьма неохотно и сдержанно. За его беспочвенные фантазии она никакой ответственности не несет.
Томми, соседский мальчик, вскоре стал их ежедневным гостем. Вечерами, возвращаясь из Кембриджа, они находили его сидящим в ожидании у дверей их дома.
– Майкл! – кричал Томми что было сил. – Майкл!!!
И тот кидался к мальчику со всех ног, подхватывал его и с радостными воплями подбрасывал высоко в воздух, ловил и кружился с ним на месте. Затем оба шли на кухню, и Томми помогал Майклу готовить ужин. Парнишке разрешалось хватать все продукты и утварь, при этом он устраивал не просто бардак, а настоящий хаос.
К лету Майкл скопил достаточно денег, чтобы купить машину, что он собственно и сделал. После этого мальчик всерьез увлекся автомобилем. Они с Майклом восседали в салоне часами. С горящими от возбуждения глазами и щеками Томми занимал почетное водительское кресло и крутил руль. Мальчик чувствовал себя самым знаменитым автогонщиком, который мчится по треку Монцы или Монте-Карло, оставляя далеко позади всех своих соперников!
Вирджиния с раздражением думала, что Майкл, оставаясь верным себе, опять перегибает палку. Если уж он полюбит кого-то, то эта любовь становится такой преувеличенной, такой всепоглощающей, что от нее просто некуда деваться. Так он долгие годы относился к ней, так получилось теперь и с этим маленьким мальчиком. Выходило, что Майкл хотел навеки приковать к себе цепями всех, кто когда-то запал ему в душу.
«Его чувства так раздуты, и при этом так инфантильны!» – думала она раздраженно.
И все же то обстоятельство, что Майкл уделял Томми большую часть своего времени, определенным образом развязывало Вирджинии руки. Пока он болтался с мальчиком, она могла заниматься своими делами – тихо, спокойно, не выслушивая бесконечного нытья кузена на тему женитьбы. К тому же она надеялась, что чем больше Майкл будет общаться с мальчиком, тем реже он станет приступать к ней с просьбой завести собственного ребенка. Пусть он утоляет свою жажду отцовства без ее участия!
Однажды Майкл сказал:
– Хорошо бы нам освободить гараж от садового хлама и поставить туда автомобиль. Томми просто без ума от машины, и я боюсь, что он когда-нибудь заберется в нее в мое отсутствие и снимет ее с ручника. Здесь такой крутой спуск, что автомобиль непременно выкатится на улицу.
Но у Вирджинии за это время накопилось так много садового инструмента, что она полностью оккупировала гараж всякими тяпками, газонокосилками и лопатами.
– Ничего не выйдет, – отрезала она. – Куда же я все это дену?
– Но…
– Что но? Это по твоей милости он так влюбился в машину! Сам заварил кашу, сам теперь и расхлебывай. При чем здесь я?
Как всегда, Майкл не решился вступать с ней в спор.
– Хорошо, хорошо, тогда нам надо постоянно следить, чтобы машина была заперта. И все будет в порядке.
– Ладно, – отозвалась Вирджиния благосклонным тоном, – я буду следить за этим. Даю слово!
Ей тоже по-своему нравился Томми. Конечно, такого фанатизма, как Майкл, она по отношению к мальчику не испытывала, но в общем относилась к нему довольно тепло.
Майкл улыбнулся.
– Как хорошо жить здесь с тобою вместе! – сказал он, ласково глядя на Вирджинию.
«Какая с тобой тоска!» – думала та, глядя на Майкла.
3
– Да, именно так все и было, – вздохнула Вирджиния. – Мы жили в Сент-Ивсе, и в нашем доме царила типичная обывательская идиллия. Такая жизнь очень нравилась Майклу, и это несмотря на то, что все просьбы выйти за него замуж наталкивались на непробиваемую стену, которую я сознательно возвела между нами. Также я упорно сопротивлялась его желанию иметь детей. Я посвятила себя саду, при этом много думала об Эндрю, и совесть моя постоянно была нечиста.
Вирджиния и Натан сидели на кухне за четвертый или пятой чашкой кофе. Он вызвался приготовить завтрак, но женщина заявила, что совершенно не хочет есть, и гость беспрекословно подчинился ее воле.
С шести утра Вирджиния, как обычно, некоторое время бегала трусцой по парку. Теперь она сидела в теплом пуловере и толстых носках, но, несмотря на это, мерзла. «Надо будет включить отопление… А ведь на дворе еще август», – печально думала она.
Натан возник на кухне как раз в тот момент, когда она наполняла молотым кофе фильтр кофеварки. Вирджиния удивилась, что его появление так обрадовало ее. Обычно она предпочитала пить утренний кофе в одиночестве, молчаливо следуя по лабиринтам собственных мыслей. Но в последние дни в ней многое переменилось, и, как ей казалось, далеко не все к лучшему. Она стала намного беспокойней. Стала тяжелее переносить одиночество. Ночами она долго не могла заснуть и ворочалась в кровати, а днем ее без конца мучили живые картины из прошлого.
Конечно, Вирджиния знала, в чем тут причина. Слишком долго она держала при себе все, что связано с Майклом. И с Томми. С тем маленьким мальчиком, которого так любил Майкл. Она лишь слегка приоткрыла завесу своих воспоминаний, однако те вырвались наружу с такой бешеной силой, какой она и не ожидала. Теперь, нравилось это ей или нет, остановиться было уже невозможно.
Вирджиния не хотела больше говорить о Майкле. Но сейчас, этим пасмурным, прохладным утром, сидя наедине с Натаном, она все-таки продолжила свой рассказ. Женщина говорила все больше и больше, сама удивляясь тому, что открывает душевные тайны чужому, случайному человеку. Может быть, ей легко рассказывать именно потому, что он чужой? Нет, не только по этой причине. Натан располагал к себе, он был особенным. Этот мужчина будил в ней какие-то неясные чувства, но описать их словами Вирджиния не могла. Да, впрочем, и не хотела. Лучше не копаться в себе и своих эмоциях.
– Ваша жизнь в те времена чем-то напоминает нынешнюю, – заключил Натан, прерывая размышления Вирджинии.
Женщине потребовалось несколько секунд, чтобы переключиться со своих мыслей и понять адресованные ей слова.
– Почему вам так показалось? – спросила она удивленно.
– Вы напомнили мне саму себя – ту, какой вы были примерно двенадцать лет назад. В вашей личной жизни не хватало счастья, зато размеренности и спокойствия было хоть отбавляй. Но это вовсе не то, чего вы ждали и ждете от жизни.
Вирджиния легонько касалась кончиками пальцев кромки своей кофейной чашки. Прав он или нет? И вправе ли она откровенничать с ним до такой степени?
«Ты сама начала этот разговор, – подумала она, – так что пеняй на себя».
Дверь распахнулась, и на кухню вбежала Ким. Босая, в пижамке, она несла в вытянутой руке телефонную трубку.
– Папа! – провозгласила она звонко.
Надо же, Вирджиния даже не слышала, как звонил телефон – слишком уж далеко она унеслась по волнам своих воспоминаний. Она очень хотела спросить у Ким, не проболталась ли та отцу о том, что у них в доме живет Натан, но времени на такие вопросы у нее не было.
– Алло, Фредерик? – взяла она трубку.
Накануне вечером он больше не звонил. Она тоже не набирала его номера. Пресловутый вопрос званого ужина встал между ними ребром и создавал все больше проблем в общении.
– Доброе утро, – ледяным тоном сказал Фредерик. – Надеюсь, ты хорошо спала?
– Да. Более или менее. Я…
– Мне надоело настаивать, поэтому вчера вечером я не позвонил.
– Фредерик, я…
– Ким только что поведала мне одну презабавную вещь, – продолжил муж. – Это правда, что господин Мур из Германии живет у тебя?
То, что дочка когда-нибудь проболтается, Вирджиния знала с самого начала. Она надеялась лишь, что это произойдет не так быстро.
– Правда, – сказала она. – Но это лишь временно. Он…
– И с каких пор он живет в нашем доме?
Она не могла обманывать мужа из-за какого-то Натана, да еще и в присутствии последнего.
– С субботы.
Фредерик на другом конце провода шумно втянул ноздрями воздух:
– С субботы?! И ты не проронила ни полслова?
– Я прекрасно знаю, как ты относишься к этому.
– Где его жена?
– Ливия лежит в больнице. Здесь, в Кингс-Линне. Ее лечат от нервного потрясения. На Скае нет специалистов, занимающихся такими проблемами.
– Ага. И в Германии тоже нет ни одного врача?
Что она должна была отвечать? Некоторых вещей она и сама не понимала.
– Послушай, у меня для тебя хорошая новость, – сказала Вирджиния поспешно, хотя вовсе не собиралась заранее выдавать Фредерику по телефону свои планы. Ведь если пообещать ему приехать в Лондон, тогда все мосты за ней будут сожжены, и ей волей-неволей придется сдержать слово.
– Вчера днем я выезжала в город и купила себе новое платье, – торопливо продолжала она. – Потому что я решилась сопровождать тебя в пятницу на том приеме. Вот.
На том конце провода воцарилось гробовое молчание.
– В самом деле? – переспросил Фредерик после нескольких долгих секунд тишины. Его голос выражал полнейшее удивление.
– Да. И я…
На несколько мгновений она задумалась, не повременить ли со следующим шагом, но ей тут же стало ясно, что с этого момента все события начнут развиваться очень быстро. Она просто обязана как можно быстрее оказаться рядом с Фредериком.
– Я приеду уже в четверг, если тебя это устраивает. То есть послезавтра. Идет? Мне кажется, так будет меньше нервотрепки, чем если бы я выехала отсюда в пятницу с утра.
Этот нюанс тоже поразил Фредерика, и в первый момент он даже не нашелся, что сказать. Когда он снова заговорил, то голос у него был настолько приподнятый и счастливый, что Вирджинии даже стало стыдно. Ведь она сделала мужу такое ничтожное, такое крошечное одолжение, а он уже не помнит себя от счастья.
– Ох, – тихонько вздохнул он, – ты не представляешь себе, как я счастлив!
– Я тоже очень рада, Фредерик, – солгала она, отворачиваясь от прожигающего взгляда Натана. Ему-то сразу стало ясно, насколько неестественно и напряженно звучал ее голос.
– Ты поедешь поездом?
– Да. Я еще сообщу тебе точное время моего приезда.
Фредерик ликовал – это чувствовалось по его голосу. Он радовался не только тому, что Вирджиния пойдет с ним на протокольное мероприятие, но и просто тому, что встретится с ней в Лондоне. Он радовался ей самой. Это Вирджиния тоже чувствовала.
– До чего же здорово, что ты приедешь на день раньше! Мы сходим с тобой куда-нибудь – только ты и я. Выберем какой-нибудь изысканный ресторан… потом, может быть, отправимся в ночной клуб. Мы с тобой не танцевали целую вечность!
– Это… отличная идея, Фредерик.
В глубине души Вирджиния хотела, чтобы он прекратил строить такие далеко идущие планы. Она боялась новых приступов мигрени.
– Ким останется с Грейс? – уточнил Фредерик.
– Я еще не говорила с миссис Уолкер на эту тему, но думаю, проблем тут не будет. Она без ума от нашей проказницы.
– Тогда больше ничто не сможет помешать нашим планам, – шепнул Фредерик тоном заговорщика.
«До тех пор, пока я не сойду с поезда в Лондоне, он будет страшно волноваться», – подумала Вирджиния. Она почувствовала ком в горле.
– Я тебе еще перезвоню, – пробормотала она поспешно.
– Вирджиния…
Фредерик хотел сказать что-то еще, но вдруг передумал.
– Ладно, все ерунда. Береги себя. Я люблю тебя.
Она поняла, что он хотел спросить про Натана, но не решился. Фредерик хотел узнать, каким именно способом она собирается вытурить непрошеного гостя к четвергу. Но эта тема по понятным причинам показалась ему слишком щекотливой, а в данный момент для Фредерика важнее было сохранять достигнутое равновесие и не раздражать жену. Натан Мур был проблемой второго порядка.
«Должно быть, Фредерик утешет себя тем, что его жена не такая идиотка, чтобы уехать и предоставить дом в полное распоряжение какого-то проходимца. Наверное, он и мысли об этом не допускает», – подумала Вирджиния, прощаясь с мужем.
– Ого! Ты отправишь меня к Джеку и Грейс? – громогласно спросила Ким и запрыгала на одной ножке. – Это правда, мам?
– Да, но при условии, что они оба согласятся.
Ким ходила на голове от радости. Ура! Грейс всегда печет такие вкусные кексы. Она разрешает сидеть у телевизора сколько угодно в отличие от мамы и варит столько горячего шоколада, сколько попросишь.
Ким уже пару раз ночевала в домике Уолкеров, и это было просто классно!
– Так вы послезавтра едете в Лондон? – поднял брови Натан.
– Да.
Вирджиния набрала в грудь побольше воздуха:
– Это значит, что вы должны искать себе другую квартиру, Натан. С четверга.
– Понятно, – отозвался он. – С четверга так с четверга.
Они посмотрели друг на друга в упор. Его глаза источали нечто такое, что внезапно вогнало ее в краску. Она почувствовала жар во всем теле и беспомощно откинула прядь волос, вдруг прилипших ко лбу. Описать словами то, что исходило от этого мужчины, она не могла. Может быть, это была особая энергетика, присущая каждому его действию, каждому слову и взгляду, каждому случайному прикосновению. Да, Натан обладал неотразимым сексуальным обаянием, в этом несносные соседки Ливии по палате были правы. Как они выразились? Настоящий Казанова? Да уж, когда этот Казанова массировал Вирджинии шею, то его действия чем-то напоминали акт любви.
– Мам, можно я пойду к Грейс и спрошу, согласна ли она? – настаивала Ким.
Вирджиния усмехнулась:
– Иди, детка. Но скажи ей, что я еще приду и поговорю с ней сама. Только сначала оденься!
Ким вихрем понеслась наверх, в свою комнату.
– Вы действительно собрались ехать в Лондон? – снова спросил Натан.
– Да, – ответила Вирджиния, стараясь говорить твердо и глядеть прямо, однако у нее плохо получалось и то и другое.
– Я должна сопровождать мужа на званом ужине.
– Чудесно! Вас, конечно же, это радует?
– Конечно, радует. Почему бы и нет?
Ей вдруг невыносимо захотелось курить. Захотелось ухватиться за сигарету, как за соломинку, вытягивающую ее из бушующего моря страстей на благословенный остров спокойствия. Курить… Дымок, тепло и никотин, мягко расслабляющий мышцы…
Она почти не удивилась, когда Натан выудил из кармана брюк измятую сигаретную пачку и протянул ей:
– Берите. Иногда это помогает.
Вирджиния вытащила сигарету и прикурила от зажигалки, которую поднес ей Натан. Она отметила про себя, какая красивая у него зажигалка – серебряная, элегантная, – почувствовала тепло и силу, которые исходили от его рук. Когда он случайно коснулся пальцев женщины, вверх по ее руке промчалась стайка мурашек.
– Откуда у вас сигареты? – спросила Вирджиния.
– Купил вчера в Кингс-Линне, – равнодушно отозвался Натан.
О да, Вирджиния совсем забыла спросить, был ли он в том кафе, где она, как ей показалось, его видела. Вчера вечером они вместе приготовили ужин, затем покушали все втроем, а потом сидели за кухонным столом и играли с Ким в разные игры. Вечер получился такой приятный, что Вирджиния совсем позабыла, насколько растерянной и подавленной она чувствовала себя днем. Теперь она снова вспомнила ту ситуацию.
– Вчера я видела вас в городе, – сказала Вирджиния. – На улице, рядом с кафе. Я очень удивилась. Ведь вы не говорили мне, что…
Натан усмехнулся:
– А я и не знал, что обязан докладывать вам о каждом своем шаге.
Вирджиния жадно затянулась сигаретой:
– Никто и не говорит, что вы обязаны. Мне было всего лишь… всего лишь странно видеть это.
– Мне стало скучно, – пояснил Натан. – Поэтому я решил посидеть пару часов в кафе и спокойно почитать газету. А почему нет? Время от времени я с удовольствием сижу в кафе с газетой. Такое объяснение вас устраивает?
– Однако добираться туда без машины… Далековато, надо сказать.
– Ну и что? У меня крепкие ноги.
– Вы шли пешком? Под проливным дождем?
– Дождь для меня не помеха.
Натан тоже закурил.
– А сейчас я пойду в свою комнату и немного поработаю, – объявил он безо всяких переходов.
– Вы будете писать?
– Да. Это моя работа. Боюсь, мне снова необходимо подумать о хлебе насущном.
– Что вы сейчас пишете?
– Я описываю кругосветное путешествие.
– Но…
– Думаю, оно начнется с кораблекрушения. Иногда кругосветные путешествия идут не по намеченному плану.
– Но если вы начнете с кораблекрушения, то не сможете тогда продолжать ваш роман!
Натан скользнул беглым взглядом по Вирджинии и отвел глаза:
– Я не собираюсь описывать мое личное путешествие. Это будет другая история. Совсем другая.
– Может быть, когда-нибудь я прочитаю вашу книгу, – мечтательно улыбнулась Вирджиния.
– Может быть.
В полном молчании они докурили сигареты до конца, заполняя кухню голубоватым дымом. Вскоре они услышали, как Ким с шумом выскочила из дома. Ветви деревьев за окнами, казалось, поглаживали стены особняка.
«Нет, надо все-таки будет распорядиться спилить пару-тройку деревьев, – подумала Вирджиния. – От них слишком темно».
И в следующий момент ее пронзила мысль: «Я не хочу в Лондон! Я просто не хочу никуда ехать!»
– Полчаса назад я услышала об этом по радио, – покачала головой Грейс. – Ужас! Кошмар!
Она стояла посреди своей крохотной уютной кухоньки, на окнах которой висели веселенькие шторы в цветочек. В углу притулился старый диван, на котором спала толстая кошка. Повсюду по стенам были развешаны букетики высушенной лаванды, а на открытых деревянных полках, выкрашенных белой краской, сверкала гордость Грейс – внушительная коллекция чашек с изображением королевской семьи. Принц Уэльский улыбался в компании своей матушки королевы, а рядом стояла чашка с портретом маленького принца Уильяма в возрасте трех лет. Количество чашек приближалось к пятидесяти. Каждый день Грейс любовно смахивала со своего фарфора пыль, и такая прилежность каждый раз приводила Вирджинию в немое изумление.
Джек, муж Грейс, тоже находился на кухне и пытался прочистить засор в трубе. Женщинам были видны только его ноги. Он лежал на спине под старомодной раковиной, до половины скрытый занавеской с рюшечками, и негромко чертыхался.
– Я не понимаю, что ты сюда спускаешь, Грейс, – слышалось его глухое бормотание. – Каждую неделю я торчу здесь и развинчиваю эти проклятые трубы, а все из-за того, что ты опять все забила какой-то дрянью!
Раковина почти до краев была заполнена грязной мыльной водой.
– Очень старые трубы, – развела руками Грейс. – Иной раз я уже просто боюсь мыть посуду! Чуть малейшая кожурка застрянет – и все, вода не уходит.
– Мамочка, Грейс говорит, что я могу остаться у них, – сообщила Ким, которая сидела на корточках у дивана и внимательно наблюдала за тем, как спит кошка.
– Грейс, вас действительно это не затруднит? – спросила Вирджиния. – Я оставляю Ким ненадолго – всего лишь с четверга до субботы. Уеду я в четверг днем, а приеду в субботу вечером.
– Вопрос решенный, – заверила ее Грейс. – Вы же знаете, что мы с Джеком обожаем вашу красавицу!
Из-под раковины раздалось подтверждающее бормотание Джека.
Вирджиния понизила голос:
– После того, что вы мне сейчас рассказали, Грейс… я надеюсь, вы понимаете, Ким нельзя выпускать из поля зрения ни на секунду. Не отпускайте ее одну даже в наш парк, не позволяйте уходить далеко от вашего дома!
Полчаса назад Грейс услышала по радио, что пропавшая девочка, Рейчел Каннингэм, найдена мертвой недалеко от парковой зоны замка Сандрингэм. Девочка убита. Полиция пока не подтвердила информации о том, что ее изнасиловали.
– А полиция не предполагает, что девочек убил один и тот же человек? – спросила Вирджиния. – И Рейчел, и Сару Алби?
Она все еще говорила очень тихо. Но Ким сейчас все равно не прислушивалась к их разговору, девочка вплотную занялась кошкой: гладила и почесывала ее, слушала благостное мурчание.
– Нет, от полиции сейчас лишнего слова не дождешься, – покачала головой Грейс. – Однако две подряд маленькие девочки из Кингс-Линна – это наводит на определенные мысли. Если подтвердится, что и Рейчел Каннингэм тоже обидели, то я не сомневаюсь: в нашей местности завелся настоящий маньяк, черт его побери!
– Саре Алби было четыре года. Рейчел Каннингэм – восемь.
– Ну и что из того? Если какая-то проклятая сволочь спит и видит маленьких девочек, то ему абсолютно все равно, чуть постарше ребенок или чуть помладше!
«Наверное, Грейс права», – подумала Вирджиния.
Ким было семь лет. Вирджиния знала, что Грейс и Джек будут беречь ее как зеницу ока, но ведь они уже немолодые люди, а Ким – неугомонный вертолет. Смогут ли Уолкеры уследить за ней? Ким привыкла рыскать по громадному парку имения, лазить по деревьям, кормить белочек и устраивать в густых кустарниках укромные убежища для кукол. Конечно, парк был обнесен каменной оградой, однако при желании через нее можно было перелезть без особого труда. Если Ким убежит в парк и встретит на его территории недоброго человека, то ни Грейс, ни Джек ничего даже не услышат.
И как нарочно, именно в такой момент ее матери позарез понадобилось в Лондон.
Нет, Вирджинии совсем не хочется уезжать. Напротив, ей становится дурно при одной мысли об отъезде. Может быть, позвонить Фредерику и отказаться? Рассказать ему про второе убийство ребенка в их местности и попросить пойти на торжественный прием без нее? Нет, этого он не поймет. Ведь Фредерик хорошо знает Уолкеров. Они будут присматривать за Ким лучше, чем за собственной внучкой.
Казалось, Грейс прочитала мысли Вирджинии. Она успокаивающе положила руку ей на плечо.
– Пожалуйста, не беспокойтесь, миссис Квентин! Мы с Джеком глаз не будем спускать с вашей девочки! Мы ни за что не допустим, чтобы она попала в какую-нибудь историю. Клянусь вам всем сердцем! Будьте спокойны.
Из-под раковины, кряхтя, выполз Джек:
– И в самом деле, миссис Квентин, разве мы хоть однажды подвели вас? Мы вовсе не хотим испытывать судьбу и будем делать все, что от нас зависит. Вот что я вам скажу: если этот извращенец посмеет явиться сюда, то я выпущу ему в задницу заряд пороху! А затем отрежу ему…
– Немедленно замолчи! – поспешно перебила его Грейс. – Ведь здесь ребенок!
Джек пробурчал что-то невнятное, затем взял гаечный ключ и снова заполз в полутьму под раковиной.
Ким гладила кошку. Грейс, такая искренняя и надежная, стояла в окружении улыбающихся лиц королевской семьи. На этой маленькой кухне царила сейчас настоящая идиллия.
Вирджиния понимала, что поводов для беспокойства у нее нет. И веских доводов, чтобы отказаться от поездки в Лондон, у нее тоже не осталось.
В четверг, тридцать первого августа, в шестнадцать пятнадцать Фредерик будет встречать ее на лондонском вокзале Кингс-Кроссе.
Внезапно ей так сильно, так неудержимо захотелось плакать, что она наскоро распрощалась с Джеком и Грейс, схватила Ким за руку и со всех ног помчалась домой. Она соскучилась по своей кухне, наглухо затененной густыми кронами деревьев, которые надежно отгораживали ее от враждебности окружающего мира.
Среда, 30 августа 2006 года
1
Лиз Алби спрашивала себя, не сделала ли она ошибку, взяв больничный. Врач хорошо знал ее историю, и поэтому выписал ей освобождение от работы сразу же, безо всяких проволочек.
– Да, вам необходимо время, чтобы пережить эту трагедию, – понимающе кивнул он. – Мне кажется, это довольно разумно – немного отдохнуть от работы. Хотя безвылазно сидеть дома и казниться тоже было бы нежелательно. Вам необходима профессиональная психотерапия!
Он дал Лиз несколько адресов психотерапевтов, одни из которых специализировались на помощи жертвам преступлений и их родственникам, другие консультировали родителей, потерявших детей. Когда Лиз сказала матери, что попробует сходить на прием к одному из таких врачей, та саркастически ухмыльнулась.
– Ха! К шарлатанам намылилась? Лопочут всякую ересь, да еще и денежки им за это подавай. Целую прорву денег! Нет, правда, Лиз, у тебя точно крыша поехала.
– Ну что ты, мама! Я надеюсь, мне хоть как-то помогут. Сара снится мне каждую ночь. И я не могу себе простить, – на ее глаза тут же навернулись слезы, – что не позволила ей прокатиться последний разок на карусели!
Бетси Алби театрально вздохнула:
– Гос-с-споди! Да прекратишь ты когда-нибудь ныть про эту чертову карусель? Ты думаешь, девка была бы сейчас жива, если бы протряслась три круга на этой дурацкой штуковине?
«Этого я не знаю», – хотела ответить Лиз, но говорить она больше не могла – ее душили слезы. Она начинала плакать каждый раз, когда вспоминала о том, что пресекла последнее желание своей дочери. Как ни странно, она терзалась из-за карусели едва ли не больше, чем из-за того, что убежала за бутербродами и так надолго оставила дочку одну, без присмотра.
Искать утешения у матери было делом безнадежным. Лиз и не ожидала от нее какой-либо поддержки. Конечно, жестокое убийство внучки не прошло для Бетси Алби бесследно – она, в общем-то, тоже переживала. Но озлобленная жизнью женщина справлялась с горем по-своему: она пила больше обычного, а телевизор в ее комнате стал греметь почти круглосуточно. Лиз просыпалась иной раз в три часа ночи и обнаруживала, что мать все еще сидит перед ящиком. Раньше такого не было. В прежние времена Бетси, негромко похрапывая, все-таки спала ночами, и довольно крепко.
Леденящую кровь историю Сары во всех красках расписала пресса, и Лиз приобрела определенного рода известность. Поэтому ее сразу же, безо всякой очереди, записали на прием к двоим врачевателям душ из списка, составленного ее лечащим доктором. Офис первого из них Лиз покинула просто галопом, потому что молодой эскулап, витающий где-то в облаках, стал с настойчивостью дятла выспрашивать у молодой женщины, какие у нее были отношения с отцом. Он никак не хотел понять, что Лиз вообще не помнила своего отца, и если тот когда-то и держал ее маленькой на руках, то никакого значения это сейчас не имело.
Во втором офисе ей предложили сесть на кушетку, взяться с врачом за руки и заголосить во всю глотку. Лиз очень стеснялась это делать, и психотерапевт, похоже, решил, что он нащупал причину всех ее проблем. Ну уж нет, упражняться неделя за неделей в первобытных воплях, держась при этом за мужчину, у которого пахнет изо рта, а на лице застыло недовольное выражение, Лиз не собиралась. Она скомкала список психотерапевтов и швырнула его в мусорную корзину.
Однако вскоре случилось то, от чего предостерегал ее лечащий врач. Лиз засела в четырех стенах, предаваясь бесконечным тягостным размышлениям. Нет, пить она не стала. Кошмарный пример матери не вдохновлял молодую женщину на мысли о рюмке и на бесконечный просмотр тупых телепередач. Лиз целыми днями глядела в окно, мысленно перебирая картины из короткой жизни дочери, но от этого ей тоже легче не становилось.
Ей вспоминался новорожденный младенец, теплый, беззащитный комочек, что доверчиво прильнул к руке своей заплаканной матери. Малышка, делающая первые неуклюжие шаги. Первые слова Сары. Ее оглушительный визг «ма-а-а-ма!», сопровождающий бурные капризы на детской площадке. И собственные чувства, которые почти всегда были направлены против ребенка.
«Ты вечно была на взводе, без конца ругала и одергивала свою дочь. Ты жалела уделить ребенку несколько лишних секунд, считая их украденными у тебя. После всего, что случилось, ты наконец-то поняла: между тобой и дочерью существовала глубокая внутренняя связь, и эта ниточка была гораздо крепче, чем ты могла предположить. Теперь тебе не хватает Сары. Недостает ее каждый час, каждый миг в череде бесконечно длинных дней. Поговорить бы хоть с кем-нибудь! – в отчаянии думала Лиз. – Просто поговорить! Обо всем, что случилось, и о том, как много ошибок я совершила».
Однажды утром она сидела в раздумьях, не выйти ли ей раньше времени на работу, чтобы хоть как-то отвлечься от изматывающих мыслей. И вдруг ей в голову пришла одна идея.
Накануне Лиз с содроганием услышала об убийстве еще одной маленькой девочки – Рейчел Каннингэм из Кингс-Линна. Сегодня все газеты трубили об этом. Лиз сбегала за свежей прессой и внимательно перечитала статьи об этом трагическом происшествии. Вечером в полиции должна была состояться пресс-конференция на тему пропажи Рейчел, но журналисты уже заранее ломали копья, сравнивая последнее убийство с делом Сары Алби. Официальной информации о том, что Рейчел тоже изнасиловали, еще не было, но пресса уже освещала это как неоспоримый факт.
«Кто станет следующей жертвой?» – вопрошал заголовок одной из газет. «Наши дети в опасности!» – вторило ему другое издание.
Везде были напечатаны фото маленькой Рейчел. Хорошенькая девочка с длинными волосами и открытой улыбкой.
«Наверное, мама Рейчел чувствует себя сейчас примерно так же, как и я, – подумала Лиз. – Вот бы поговорить с ней…»
Эта мысль крепко засела у нее в голове. С одной стороны, Лиз понимала, что искать контакта с миссис Каннингэм еще рано, ведь едва прошли сутки с того момента, как та узнала о гибели дочери. С другой стороны, она боялась, что по прошествии времени пообщаться с сестрой по несчастью будет не так-то просто. На Каннингэмов обрушилось внимание прессы, и рано или поздно те либо перестанут подходить к телефону, либо просто поменяют номер.
Лиз достала справочник и уединилась с телефоном в крошечной комнате – бывшей детской. Мать сидела перед телевизором и ничего не слышала. Лиз полистала телефонную книгу. Каннингэмов там было много, но она помнила из новостей, что отца Рейчел звали Робертом. Она отыскала подходящую запись и дрожащими руками набрала номер.
«Чего мне бояться? В любой момент я могу просто положить трубку», – уговаривала она себя.
Ждать ей пришлось довольно долго. Слушая бесконечные гудки, Лиз уже хотела оставить свою затею, но вдруг к телефону подошел мужчина.
– Алло, – прозвучал его тихий, осторожный голос.
– Мистер Каннингэм?
– Кто говорит?
– Это Лиз Алби.
Она сделала небольшую паузу, чтобы дать ему сообразить, с кем он разговаривает.
– О-о, – наконец ответил Роберт. – Мисс Алби…
Лиз собрала всю волю в кулак:
– Ведь я говорю с отцом Рейчел Каннингэм?
Роберт еще не справился с недоверием.
– А вы действительно Лиз Алби? Или вы из какой-нибудь редакции?
– Нет-нет. Я в самом деле Лиз Алби. Я хочу… хочу сказать вам, что от всей души соболезную вам. Я скорблю о вашей дочери.
– Спасибо.
– Я понимаю ваше состояние. Конечно, помочь вам я ничем не могу, это ясно, но тем не менее я решила позвонить…
– Я очень ценю вашу поддержку. Это тоже помощь.
Голос Роберта звучал бесконечно устало.
– После такого опускаются руки, и невозможно ничем заниматься, – пожаловалась Лиз. – Я до сих пор так и не пришла в себя. Целыми днями сижу и не знаю, что мне делать, за что взяться.
– Мы тоже полностью выбиты из колеи, – ответил Роберт. – Моя жена очень плоха, – продолжил он после небольшой паузы. – Ей прописали сильные успокоительные. Порой она просто не помнит себя.
– Ужасно.
Лиз подумала вдруг, что и она хотела бы утратить связь с реальностью и лежать, не помня себя. Так, наверное, легче, чем ходить по психотерапевтам и упражняться в первобытных воплях.
– Я хотела сказать вам еще одно, – заторопилась Лиз. – Если вы или ваша жена когда-нибудь захотите поговорить со мной, как с человеком, пережившим то же самое, что и вы, то я с радостью… Звоните мне в любое время!
– Очень любезно с вашей стороны, мисс Алби. Правда, сейчас моя жена абсолютно не в состоянии говорить, но, возможно, позже…
– Может, вы запишете мой телефон?
– Да, конечно.
Лиз услышала шуршание и возню – Роберт лихорадочно искал листок бумаги и карандаш.
– Я готов, – сказал он наконец. – Диктуйте.
Молодая женщина продиктовала свой номер. Прощаясь, она еще раз высказала Роберту свои соболезнования, и ей показалось, что голос его дрогнул.
Положив трубку, Лиз долго сидела, тупо уставившись на аппарат. Ей было действительно жаль Каннингэмов, но им было легче – они переносили беду вдвоем. Они держались друг за друга. Гораздо хуже, когда у человека никого нет. Мать-пропойца и бывший бойфренд не в счет. Ребенок с самого начала был для Майка лишь злом и обузой.
Никто не мог обнять и утешить Лиз. Не было такого сильного плеча, на котором можно было поплакать.
Молодая женщина сидела и глядела на телефон, заклиная, чтобы хоть кто-нибудь позвонил, и в то же время она понимала, что вероятность этого ничтожно мала. Ей предстоял серый, унылый день. Такой же серый и безрадостный, какой казалась ей вся ее будущая жизнь.
2
Во второй половине дня Фредерик Квентин вернулся в свою лондонскую квартиру. С утра он провел ряд запланированных встреч с важными клиентами, затем пообедал с одним депутатом, а после у него состоялись переговоры с глазу на глаз с ведущим деятелем консервативной партии. Он очень устал, но результаты получил весьма обнадеживающие. Фортуна улыбалась ему во весь рот. Все, что он задумывал, исполнялось – и в профессиональной карьере, и в политической. У него появилось чувство, что именно сейчас ему везет как никогда. Он появился с правильными взглядами в нужном месте и в нужное время, и люди ему встречались тоже правильные и нужные.
Фредерик посмотрел на часы. Была половина шестого вечера. Он никогда не пил алкогольных напитков раньше шести, но сегодня решил сделать маленькое исключение. У него был хороший повод для праздника, ведь исполнялось одно из самых заветных его желаний – Вирджиния приедет в Лондон. Фредерик не мог поверить своему счастью. Вот это удача так удача! Нет, на самом деле звезды удивительно благоволили к нему в эти дни. С того самого момента, как Вирджиния сообщила ему по телефону о своем решении, Фредерика охватывала то радостная эйфория, то мучительные сомнения – а вдруг жена передумает.
Он перезвонил ей еще раз во вторник вечером, и сегодня с утра тоже. Нет, он вовсе де собирался контролировать Вирджинию, ему хотелось лишь убедиться в серьезности ее намерений. Они поговорили немного о погоде, немного о Ким, чуть-чуть о политике. Тему «Натан Мур», какой бы животрепещущей она ни была для Фредерика, он решил не затрагивать, поскольку понял, что здесь их с Вирджинией взгляды безнадежно расходятся, и той очень неприятно ощущать на себе его давление. Тот факт, что пройдоха-мореплаватель уже пять дней живет в его усадьбе, естественно, возмущал Фредерика до глубины души. Как это так – заявиться в чужой дом и жить там наедине с Вирджинией! А если учесть, что Ким целых два дня ночевала в гостях?! А Ливия – та вообще находится на приличном расстоянии, в больнице!
До слепой ревности Фредерик, конечно, не опускался. Он доверял своей жене и не считал, что Мур представляет собой какую-то серьезную опасность для его брака. Предположить, что Вирджиния захочет уйти, одним махом перечеркнуть жизнь вместе с ним и дочерью, Фредерик не мог. Но как противен был ему этот выжига! Непреодолимое отвращение к Муру он почувствовал с первого же взгляда. У него моментально сложилось твердое мнение, что доверять Натану нельзя, что все его проблемы преувеличены как минимум втрое. А теперь все сложилось именно так, как он и предчувствовал, и наихудшим образом. Этот тип впился в Вирджинию, как пиявка, как самый настоящий клещ. Увязался за ней в Норфолк, как-то пронюхал ее адрес, и – здрасьте, пожалуйста! – живет теперь припеваючи, со всеми удобствами. Теперь Вирджиния, наверное, готовит ему, как личный повар, то одно вкусненькое, то другое и без конца достает кошелек, чтобы поддержать несчастного материально. А тот и рад – выжимает, наверное, из нее слезу рассказами о больной жене и держит наготове тысячу отговорок, чтобы не возвращаться домой, в Германию.
Но ведь Вирджиния умная женщина! И как она позволяет относиться к себе так потребительски?!
Фредерик мог только предполагать, насколько одиноко чувствует себя его жена, ведь не все свои переживания она выносила наружу. Да, мрачноватый Ферндейл Хаус не лучшее место для молодой женщины, чей муж постоянно отсутствует. Однако она сама захотела так жить. Только в этом месте и нигде больше. Едва ли не на коленях она умоляла его переехать туда вместе с нею, утверждая, что влюбилась в этот дом с первого взгляда и как раз его мрачность привлекает ее больше всего на свете.
Как он мог противостоять ей? Какие разумные доводы стоило бы привести, чтобы выбить у нее из головы эту идею? Этого Фредерик не знал.
А теперь получается, что она рада любой живой душе, пусть даже наглому тунеядцу, только бы не выть волком в одиночестве.
Ладно, что ни говори, пятничный выход – это действительно хорошее начинание. Если Вирджиния пересилит себя и хоть немного ощутит вкус к общественной жизни, тогда она, быть может, станет чаще приезжать в Лондон. Фредерик искренне считал, что это пойдет ей только на пользу.
Итак, они еще дважды побеседовали по телефону о том о сем, и в самом конце каждого разговора Фредерик обязательно говорил: «Как я рад, что ты приедешь!»
– Я тоже рада, – отвечала она.
И хотя это звучало не очень-то убедительно, но все-таки казалось, что она пытается примерить на себя новую роль по доброй воле.
Вирджиния рассказала мужу, что в Кингс-Линне нашли тело еще одного замученного ребенка.
– Уже во второй раз, Фредерик! Я уже начала задумываться, можно ли оставлять Ким одну именно в такой момент.
При этих словах у Фредерика душа ушла в пятки.
– Вирджиния! Конечно, все это ужасно, но ведь детей убивали всегда и везде, в любом городе, в любой стране. Если оглядываться на все неприятности, происходящие в жизни, то не получится и с места сдвинуться!
– В нашей местности детей убивали далеко не всегда, – парировала жена.
– Вирджиния, ты ведь знаешь, что Уолкеры жизнь готовы отдать за нашу дочку. Они с нее глаз спускать не будут!
– Да, но они уже люди не первой молодости…
– Но и не трясущиеся старцы! Послушай, я считаю, что Ким не сможет нормально развиваться, если ты будешь заставлять ее вечно держаться за твою юбку. Она так и вырастет у тебя инфантильным, запуганным существом, и шагу не сможет ступить без разрешения мамочки!
Фредерик услышал, как она вздыхает.
– Разве мое беспокойство такое уж неоправданное? – спросила она.
– Нет, я так не думаю. Но в данном случае ты нервничаешь зря. Поверь мне!
– Я приеду, Фредерик, – тихо сказала Вирджиния. – Я тебе обещала.
Конечно, мужу хотелось слышать в ее голосе чуточку больше энтузиазма, однако при имеющемся раскладе ему приходилось довольствоваться и тем, что жена вообще согласилась принести такую жертву.
Он налил себе хереса и расхаживал по квартире с бокалом в руках. Завтра в это время Вирджиния будет здесь. Они с ней усядутся вот на этот диван, выпьют по рюмочке и начнут обсуждать, где и как проведут вечер. Хорошо бы услышать от Вирджинии, что она наконец послала Натана Мура ко всем чертям. После всех разговоров жена наденет свое новое великолепное платье и они пойдут вдвоем в ресторан, а затем потанцуют в ночном клубе. Фредерик специально оставил завтрашний вечер свободным и не назначил на него каких-либо дел.
На одной из книжных полок стояла их свадебная фотография в рамке. Фредерик на этом фото просто сиял от счастья. Вирджиния выглядела, как всегда, несколько меланхоличной, однако на ее губах тоже наметилась улыбка, пусть и немного вымученная. Нет, она не была несчастна, однако по ней нельзя было сказать, что свадьба с любимым человеком делает ее особенно счастливой. На свадебных фото Вирджиния была такой, как всегда, – ни веселой, ни грустной. Скорее, равнодушной – к своему торжественному событию, ко всему, что происходит вокруг, – замкнутой в себе, бесконечно рефлексирующей. Эти особенности ее характера сильно беспокоили Фредерика, и вместе с тем они были частью ее привлекательности, ее шарма. Задумчивость, молчаливость, легкая отрешенность – именно это импонировало Фредерику в женском характере больше всего.
Те, кто был знаком с мистером Квентином, ни за что не назвал бы его застенчивым человеком. Но он-то знал, что именно таким он и был в отношениях с женщинами. Если дамы вели себя слишком вызывающе, любвеобильно, кокетливо, были чрезмерно бойкими или кричаще сексапильными, то он пугался, замыкался в себе и чувствовал себя крайне неуверенно. С Вирджинией же все было совершенно по-другому. Когда они познакомились, она полностью отвечала всем его требовательным запросам: красивая, умная, образованная, сдержанная, с налетом некоторой меланхолии, которая придавала ему уверенности и позволяла считать себя ее защитником, настоящим мужчиной. Наверное, рассматривать семью с этих позиций было несколько старомодно, однако Фредерик считал, что далеко не все старомодное потеряло свою актуальность.
Конечно, мистер Квентин, как умный человек, понимал, что за все надо платить. Замкнутость Вирджинии выливалась в ее страх перед окружающим миром. Наверное, она была не способна стать полноценной спутницей жизни амбициозного политика. Он знал, что необходимость присутствия на протокольном мероприятии очень напрягает его жену и заставляет ее чувствовать себя несчастной. Однако она идет на это, потому что любит его.
Внезапно, глядя на фото, Фредерик почувствовал себя виноватым в том, что он, возможно, слишком сильно надавил на нее.
– Я хочу тебе только добра, – тихонько прошептал он, обращаясь к фотографии жены. Его слова шли от самого сердца. – Я так не люблю заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь!
Ответом ему стала напряженная, деланная улыбка Вирджинии. Всматриваясь в фото, Фредерик вдруг понял со всей жестокой ясностью, что даже в день их свадьбы ему не удалось сделать жену счастливой.
3
Ливия Мур не понимала, где она находится, а в какие-то моменты даже не помнила, кто она и каково ее прошлое. Все было окутано туманом, женщину окружала серая бесформенная масса, в которой она мало что различала. Больная мерно дышала, но все же, будучи живой, она не жила по-настоящему. Над своей головой Ливия видела кусочек грязно-белого потолка, по бокам – стены точно такого же невеселого цвета. Лежа на спине, она безвольно перебирала пальцами поверхность тонкого больничного одеяла. Местные запахи казались ей чужими и неприятными. С огромным трудом она пыталась разложить эти ароматы на составляющие. Мастика для пола. Хлорка. Переваренная капуста.
«Здесь плохо, – мелькнуло у нее в голове. – Я не хочу здесь….» Она медленно повернула голову и увидела, что рядом с ее кроватью сидит мужчина. Загорелый, темноволосый, широкоплечий. В футболке, которая была ему маловата. Мужчина разглядывал ее молча, с прохладцей в глазах. Внезапно Ливию осенило, что это – Натан, ее муж.
– Меня зовут Ливия Мур, – хрипло сказала она.
Натан подался вперед.
– Первые слова за несколько дней, – констатировал он.
Кроме него, Ливия различила силуэты двух женщин в халатах и тапочках. Дамы стояли вблизи от Натана и буквально пожирали его глазами. Похоже, они явно решили не пропустить ни одного момента из той сцены, что разыгрывалась перед их глазами.
Постепенно перед внутренним взором Ливии стали возникать разные картины. Она вместе с Натаном. Домик с садом. Люди, снующие по комнатам этого домика, выбирая себе что получше. Потом – яхта. Она перекинула свой чемодан через поручни и услышала, как он со стуком упал на палубу. Затем, балансируя на мостках и сдерживая слезы, она забралась на борт сама. Натан поднимал паруса, ветер играл его волосами. День был прохладным и ясным. За бортом с шумом плескались волны.
Волны. Море.
Ливия подскочила как ужаленная и села на кровати.
– Наша яхта! – воскликнула она, не узнавая собственного голоса. – Наша яхта пошла ко дну!
Натан кивнул:
– Да, у Гебридских островов.
– Когда?
– Семнадцатого августа.
– Какое сегодня число?
– Тридцатое августа.
– Так что же… значит, это случилось…
– Почти две недели назад, – подсказал Натан.
– Где я? – спросила Ливия.
– Ты в больнице. В Кингс-Линне.
– В Кингс-Линне?
– Норфолк. Англия.
– Мы все еще в Англии?!
– Ты была нетранспортабельна. Знаешь, чего мне стоило довезти тебя даже до этой больницы? Ты едва приходила в сознание. По дороге многие, наверное, думали, что я тащу на себе живой труп.
Живой труп… Взгляд Ливии блуждал по паршивенькой обстановке палаты. Женщины в пестрых халатах глядели на нее подчеркнуто недружелюбно. С Натаном она говорила по-немецки. Может, те смотрели на нее волком именно потому, что не понимали ни слова?
– Что со мной было?
Муж ласково улыбнулся. Эта улыбка была до боли знакома Ливии. Именно из-за нее она и влюбилась когда-то в Натана, и каждый раз, когда он одаривал ее такой улыбкой, по ее коже легонько пробегали мурашки.
– У тебя было нервное потрясение. Оттого что наша яхта потонула. Она едва не утащила тебя вслед за собой на дно. Мы с тобой целую ночь дрейфовали на надувном плоту. И с тех пор ты стала сама не своя. Стала совсем не такой, как прежде.
Она вдумалась в смысл его слов:
– Ты хочешь сказать, что я… что я сошла с ума?
– Ты страдаешь от последствий шока. Но это вовсе не означает, что ты сумасшедшая. Ты перестала есть и пить, у тебя началось обезвоживание организма, и ты стала молоть всякую чушь. Тебя кормили здесь через трубочку.
Ливия медленно опустилась на подушку:
– Я хочу домой, Натан.
Тот улыбнулся, так же мило и ласково:
– У нас больше нет дома, дорогая.
Он сказал это таким тоном, каким говорят: «У нас кончилось сливочное масло, дорогая», – как бы между делом, безо всяких эмоций, словно за его словами не стояло никакой трагедии.
Ливия решила пока не задумываться о том, что он сказал.
– Где ты живешь? – спросила она.
– У Квентинов. Тут неподалеку стоит их дом, и они были так любезны, что дали мне крышу над головой. Ты ведь помнишь Квентинов?
Да, она начала вспоминать этих людей. Ее разум и память работали все еще очень медленно.
– Вирджиния, – произнесла она с усилием. – Да, помню. Вирджиния Квентин сделала мне много добра.
Та женщина подарила ей кое-что из одежды и позволила пожить в своем летнем доме. Он был такой уютный, с кирпичным камином и деревянной мебелью. И с большим садом, где волнообразно шевелилась от ветра короткая пожелтевшая трава. Ливия вспомнила, как она стояла там у окна, глядя на море вдали… Затем воспоминания внезапно обрывались. Между маленьким окном, из которого открывался чудесный вид на море и этой мерзкой больничной палатой зияла черная пустота.
– Я могу пожить у Квентинов до тех пор, пока тебе не станет лучше. Надо подождать, пока ты снова будешь способна ездить на большие расстояния.
Соседки по палате сверлили Ливию хмурыми взглядами. Она поежилась, не зная, куда деваться.
– Я больше не хочу оставаться здесь, – сказала она шепотом, хотя эти две дамочки явно не понимали чужого языка. – Это ужасно. Они меня ненавидят.
– Солнышко, да ты в сознании всего ничего! Каких-то десять минут. Ты совсем не знаешь этих женщин. С чего ты решила, что они тебя ненавидят?
– Я чувствую это.
Ее глаза наполнились слезами.
– И здесь так мерзко пахнет. Прошу тебя, Натан, забери меня отсюда!
Натан взял ее за руку:
– Врач сказал, что выпишет тебя самое раннее в пятницу. Надо ориентироваться на эту дату.
– В пятницу… Какой сегодня день?
– Среда.
– Послезавтра…
– Осталось уже немного. Совсем нетрудно потерпеть.
Ей хотелось сказать, что она не вытерпит здесь и десяти лишних минут, однако молодая женщина сразу почувствовала, каким неумолимым тоном произнес Натан свои слова. Она слишком хорошо знала эту черту его характера – безжалостность, которая пряталась за его любезной улыбкой. Нет, Натан не пойдет торговаться с врачом, упрашивать, чтобы тот выпустил ее на день или два раньше положенного срока. Муж будет удерживать ее в больнице до последнего.
А потом…
В отчаянии Ливия подумала, что отныне она должна забыть слово «потом». У них больше нет дома. Все их состояние заключалось в яхте, а та покоилась сейчас на илистом морском дне. У них нет ничего.
Из ее глаз текли непослушные слезы. Она знала, что Натан терпеть не может, когда она плачет, и если бы не соседки по палате, он обязательно наорал бы на нее. Но в присутствии чужих ему приходилось держать себя в руках.
– Ты страдаешь от последствий серьезного нервного потрясения, – терпеливо повторил он фразу, услышанную когда-то от врача. – К тому же тебе поздно поставили диагноз и поэтому запоздали с лечением. Я прекрасно понимаю, что сейчас у тебя тяжело на душе и ты представляешь всю нашу жизнь в черном свете. Но тебе скоро станет лучше, поверь мне.
– Но куда же нам идти? – выдохнула она еле слышно.
– Какое-то время мы можем пожить у Квентинов.
– Какое-то… Но ведь не вечно!
– Не вечно, конечно же, нет.
В его голосе звучало нетерпение. Натан начал выходить из себя. Он больше не хотел говорить на эту тему.
– Что-нибудь придумаем. Найдем выход.
– И какой же выход? Например?
Натан поднялся со стула. Говорить с ней он больше не будет. Самое ужасное, что муж в любой момент мог встать и уйти. И оставить ее здесь одну, совершенно беспомощную.
– Натан, разве ты не можешь посидеть еще чуть-чуть? Он похлопал ее по руке, и этот жест был совсем не ласковым.
– Солнце, я на машине Вирджинии Квентин. Мне надо вернуть ее обратно.
– Ну, пожалуйста! Две минуты!
– Кроме того, я припарковался в запрещенном месте. Надо торопиться, иначе мне вкатят штраф, а на это… – Он вновь улыбнулся молодецкой обаятельной улыбкой. О, Натан прекрасно знал, что женщины просто тают от его улыбки! – …а на это у меня просто нет денег! – весело развел он руками.
Ливия не нашла здесь ничего смешного. Если в другое время она и попыталась бы улыбнуться в ответ, лишь бы не отставать от Натана, то сейчас она не могла притворяться, поскольку была больна и чувствовала себя слишком слабой.
– Завтра придешь? – спросила она.
– Конечно. А ты давай, поспи немного. Хорошо? Ты должна беречь свои нервы, а для этого сон – первое дело.
«И кроме того – любовь», – подумала она, провожая мужа глазами. По ее щекам текли безудержные слезы, а больничные бабы смотрели на нее, словно на диковину.
Она отвернулась и уставилась в потолок.
«У нас нет больше дома, – раскаленным молотом стучало у нее в голове. – Нет больше дома, нетбольшедома, нетбольшедома…»
4
Больше всего на свете Дженни хотелось плакать. Так бы упала на кровать и рыдала бы весь день напролет. Она проторчала в магазине канцтоваров аж до пяти вечера, а тот добрый волшебник так и не появился. Владелец магазина злобно накричал на нее за то, что она без конца трогает пригласительные открытки, но не покупает их. А ведь она бралась за них очень аккуратно, чтобы ничего не порвать и не испортить, и никаких жирных пятен на карточках она не оставляла. В магазине было полно народу – прохожие прятались от дождя. Дождь и в самом деле был страшный, поливало как из ведра. Может быть, тот дяденька не пришел лишь потому, что не решился выйти из дому в такую ужасную погоду? Наверное, он подумал, что и Дженни не пойдет на улицу под таким дождем. Но, может быть, мужчина рассердился на нее из-за того, что на прошлой неделе она не сразу согласилась на поездку к нему? В конце концов, это он собирался оказать ей услугу, а не наоборот.
Около пяти часов вечера она все еще стояла перед стойкой с открытками, и у владельца магазина лопнуло терпение.
– Слышишь, ты, юная леди, с меня хватит! – раздраженно воскликнул он. – Здесь тебе не зал ожидания для детей, которые не знают, куда себя девать. Либо немедленно покупай что-нибудь, либо убирайся подобру-поздорову! И по возможности быстрее!
У нее с собой был весь запас карманных денег. Поскольку мама выдавала ей на личные расходы совсем чуть-чуть, и не регулярно, а только тогда, когда у нее появлялись небольшие излишки и хорошее настроение (и то и другое случалось крайне редко!), в кармане у Дженни с трудом набирался фунт. Этого хватало как раз на пять открыток. Но ведь приглашать-то она собиралась как минимум пятнадцать друзей! В то же время покупать пригласительные, пусть даже одну-единственную открытку, возможно, было полной бессмыслицей, ведь раз ее благодетель пропал, то и проводить праздник будет негде. Мучительно размышляя над этим, она уже готова была расплакаться, а владелец магазина смотрел на нее с таким свирепым выражением, что, казалось, еще секунда, и он возьмет Дженни за шкирку и выкинет за дверь. «Будь что будет!» – подумала девочка и шагнула вперед.
– Пожалуйста, пять пригласительных! – выговорила она еле слышно.
Дома она запрятала открытки подальше в ящик своего письменного стола. Но ее то и дело тянуло к ним. Девочка доставала и разглядывала новенькие открыточки – удержаться от искушения она не могла. Предложение, которое сделал ей чужой дяденька, было слишком заманчивым, и окончательно распрощаться с мечтой у нее не хватало воли. Она бегала к магазину и на другой день, во вторник, ведь дождь уже кончился, и мужчина в принципе мог приехать, но он пропал бесследно, улетучился словно дым.
В магазин она на сей раз не заходила, а бродила вокруг да около, поскольку показываться на глаза владельцу лавки было просто рискованно. К тому же у нее в сумочке не имелось ни единого пенни. И сегодня, в среду, она тоже дежурила у магазина, и снова безрезультатно. Может быть, он приедет в следующий понедельник? Это будет четвертое сентября, *а ведь примерно через две недели у нее уже день рождения.
Даже мать, всегда озабоченная собственными невеселыми мыслями, заметила за ужином, что Дженни чем-то опечалена.
– Что случилось? – спросила она. – Ты выглядишь чернее тучи.
– Ничего не случилось. У меня все нормально.
– Ты не заболела?
Дорис Браун положила ладонь на лоб дочери.
– Температуры у тебя нет, – объявила она.
Дженни очень испугалась. Мама ни в коем случае не должна подумать, что она заболела, иначе она совсем не выпустит ее из дома.
– Нет-нет, я чувствую себя отлично! – заверила она мать. – Мне только немножко грустно оттого, что на следующей неделе каникулы уже заканчиваются.
– Ну так что ж! Погуляла – и хватит! Пора и честь знать, пора за работу. Иначе тебе в голову лишь всякая ерунда полезет.
– М-м-м, – промычала Дженни, жуя сэндвич. Мама делала отличные бутерброды – с ветчиной, маринованными огурчиками и майонезом, – и обычно Дженни ела их с большим удовольствием. Но сегодня у нее совсем не было аппетита. На несколько мгновений она задумалась, как же изловчиться и напомнить маме о главном.
– Скоро у меня день рождения, – сказала она наконец.
– Я помню, – ответила Дорис. – Но если ты собралась шантажировать меня, пользуясь столь удобным случаем, и требовать всякие несбыточные вещи, то я сразу тебе скажу: выбрось свои роскошества из головы! Я и так едва свожу концы с концами.
– О, я вовсе не хочу никаких подарков, – поспешно заявила Дженни.
– Не хочешь? Это что-то новенькое! – подняла брови мать.
– Но у меня есть одно-единственное желание. И это не совсем подарок… В общем, в магазине это не купишь…
– Однако! Я заинтригована.
– Я бы так хотела устроить настоящий праздник, мама. Пригласить друзей и…
Дорис не дала договорить ей до конца.
– Опять ты за свое! – шлепнула она ладонью по столу. – Каждый раз одна и та же песня. И в прошлом году, и в позапрошлом. Тебе не надоело?
– Да, я все понимаю, но… В этом году мой день рождения выпадает на воскресенье. Тебе не нужно отпрашиваться с работы, и все такое… Мы можем приготовить все накануне, в субботу вечером, когда ты будешь дома. И тогда…
– И ты считаешь, это не подарок? И что это не стоит денег? Наприглашаешь кучу детей, а мне их корми, да?
– Мы можем испечь именинный пирог сами.
– Дженни!
На несколько мгновений Дорис запрокинула голову и закрыла глаза. Девочка наблюдала, как на висках матери, под белой кожей, бьются тоненькие голубые жилки. В светлых волосах виднелись седые пряди, хотя мама была еще довольно молодой. Она выглядела такой измученной и усталой, что Дженни внезапно поняла: все ее просьбы ни к чему не приведут. Можно просить и клянчить сколько угодно – мама не пойдет ей навстречу. У нее просто ни на что не осталось сил.
Дорис открыла глаза и оглядела свою маленькую дочку. Приступ крупного раздражения прошел, и ее взгляд немного смягчился.
– Дженни, мне очень жаль, но праздник мне действительно не потянуть, – тихо сказала она. – Мне на самом деле немного стыдно. Твой день рождения – совершенно особенный день и для меня тоже. Однако я не смогу. Прости. Я слишком устала.
Поглядев на свою грустную, измотанную мать, Дженни сказала торопливо:
– Ничего, мамочка. Ладно, забудем, ничего страшного.
Дорис снова взялась за свой сэндвич. Разговор окончился не в пользу Дженни, однако искорка надежды на благоприятный исход дела все-таки брезжила. Мама, казалось, сильно опечалилась тем, что не может выполнить самое заветное желание своей дочери, и поэтому, наверное, не будет возражать против того, чтобы Дженни отпраздновала свой день рождения в саду того незнакомца. Чтобы сделать дочь счастливой, маме не надо тратить много сил и средств, достаточно лишь разрешить устроить все у дяденьки.
Однако теперь тем более важно встретиться с ним снова. И целый вечер Дженни ломала голову над тем, как же ей отыскать своего пропавшего благодетеля.
Четверг, 31 августа 2006 года
1
Фредерик подумал, а не пойти ли ему на вокзал с алой розой в руке. Такой романтический жест не слишком-то отвечал его характеру, но ему очень хотелось показать Вирджинии, как он рад ее приезду, как высоко ценит ее выход из тени, ее поддержку. Однако, поразмыслив, он все-таки отказался от этой идеи. Мистер Квентин посчитал, что человеку в его возрасте как-то глупо носиться по перрону с розами. Также он побоялся, что жена посчитает этот знак внимания неискренним или даже заранее просчитанным. Разумнее всего было вести себя как можно естественнее. В конце концов, так будет спокойнее и для самой Вирджинии. Не надо раздувать из ее приезда нечто из ряда вон выходящее, лучше повести себя так, словно присутствие жены само собой разумеется.
Однако он приехал на вокзал Кингс-Кросс слишком рано, за полчаса до прибытия поезда. Ему очень хотелось, чтобы выглянуло солнце и лондонские кварталы заиграли ласковыми переливами света и тени. Но конец августа был холодным и сумрачным, и наступающий сентябрь, похоже, будет вовсе не медово-янтарным, а зловеще-свинцовым месяцем. Небо было плотно укутано облаками, и лишь иногда в облачной ткани мелькали крохотные лоскутки лазури.
Времени у Фредерика было еще достаточно, и поэтому он решил выпить кофе. Мужчина стоял за высоким столиком кафе и наблюдал за людьми, что проходили мимо. Вокзалы он любил. Ему нравились места, символизирующие новый старт, движение, наполненное здоровой спешкой и суетой. Именно эти понятия и характеризовали нынешний этап его судьбы. Он сам стоял на старте. Он хотел сделать рывок, хотел продвинуться далеко вперед. Так было в его жизни далеко не всегда. Долгие годы он думал, что главная его миссия – управлять полученным в наследство банком, сохранять и приумножать благосостояние, заложенное предками. Когда он женился на Вирджинии и через некоторое время стал отцом, в центре его интересов оказалась семья. Она была для него важнее, чем любые профессиональные достижения, настоящие и будущие.
Его охватило внутреннее беспокойство примерно в то время, когда Ким исполнилось три года. Семейная жизнь стала своего рода рутиной и уже не казалась ему такой волшебной, как поначалу. Внезапно он загрустил от осознания того, что до конца своей жизни будет день за днем ходить в свой банк, беседовать со скучными клиентами и устраивать дурацкие вечеринки, на которых все напиваются за его счет. Он вынужден был «окучивать» потенциальных крупных вкладчиков, стараться угодить им, даже если они вызывали у него сильное отвращение. У Фредерика возникло чувство, что он так и завязнет в этом болоте и не сможет ничего изменить ни в своей жизни, ни тем более в жизни своей страны. Мистер Квентин продолжал дело своих дедов, однако он был лишен ощущений, что самостоятельно добился чего-то в своей жизни. Его прадед основал банк. Его дед и отец выстроили бизнес во всех деталях. А ему оставалось лишь беречь и сохранять то, что другие подняли с нуля, на голой земле.
Фредерик поглядел на часы: до прибытия поезда оставалось еще десять минут. Кофе он выпил уже давно. Мужчина положил на столик рядом со своей чашкой несколько монет в качестве чаевых и медленным шагом отправился на перрон.
С Вирджинией он познакомился тоже на вокзале. Хотя это был и не Кингс-Кросс, а Ливерпуль-Стрит. Они оба ждали поезда на Кембриджшир и Норфолк. Фредерик ехал тогда в Кингс-Линн по звонку Джека Уолкера. Управитель поместья позвонил ему за два дня до этого и сообщил, что бурей сильно повредило крышу особняка, починить ее своими силами он не может и хочет обговорить с хозяином возможные расходы на ремонт. Фредерик схватился за голову: был декабрь, преддверие Рождества и Нового года. Его ежедневное расписание, до последней минуты заполненное всевозможными делами и встречами, трещало по всем швам. Однако он счел некрасивым оставлять наемного работника один на один с непростыми финансовыми проблемами. Фредерик стоял на вокзале, глубоко засунув руки в карманы пальто, дрожа от холода, и раздумывал, не лучше ли будет совсем избавиться от Ферндейл Хауса. Продать его к чертовой матери. Жить там он не собирался, и даже в отпуск его не тянуло в эти мрачные каменные стены. «Это имение – просто камень на шее, и его содержание обходится неоправданно дорого», – думал Фредерик с досадой. И только уважение к деяниям предков, которые построили когда-то этот дом и собирали в нем огромное семейство, останавливало Квентина от принятия радикального решения.
Вирджиния ждала поезда в двух шагах от Фредерика. Молодая блондинка, очень худая и бледная, зябко куталась в воротник черного зимнего пальто. Ее опечаленное лицо обворожило Фредерика. Вскоре мужчина поймал себя на том, что то и дело оглядывается на нее, он даже готов был накинуть ей на плечи собственное пальто, лишь бы она не мерзла. Когда подошел поезд, Фредерик, будто бы совершенно случайно, зашел с ней в одно купе и сел напротив. Он не мог отвести от нее взгляда и казался самому себе навязчивым болваном, стоящим на грани отчаянья. Она немедленно достала из сумочки книжку и погрузилась в чтение, а он разглядывал обложку и ломал голову, с чего же начать разговор. Когда молодая женщина подняла голову и стала глядеть на покрытые бело-голубоватой изморозью ландшафты Эссекса – над нежно закругленными холмами уже начали сгущаться ранние декабрьские сумерки, – Фредерик наконец-то решился проявить инициативу.
– Замечательная книга, – сказал он как бы невзначай. – Я читал ее.
Это была неправда. На самом деле Фредерик и слыхом не слыхивал о таком авторе… Незнакомка посмотрела на него с удивлением.
– Да что вы?
– Да. Читал… примерно год тому назад.
Он специально накрутил срок побольше, чтобы в случае возможной дискуссии о книге сослаться на естественную человеческую забывчивость.
Она наморщила лоб.
– Не может быть! Эта книга вышла совсем недавно.
Фредерик внутренне ругал себя последними словами за такую оплошность.
– В самом деле?
Блондинка перевернула страницы назад, к началу.
– Да. Она вышла в октябре этого года. Примерно два месяца тому назад.
– Хм.
Фредерик сделал вид, что внимательно изучает заглавие.
– Значит, я ошибся, – признал он, понимая, что ведет себя как последний дурак. – Наверное, я имел в виду другую книгу.
Ничего не сказав в ответ, его очаровательная спутница снова углубилась в чтение.
Удачного начала разговора так и не получилось. Но поскольку теперь терять было нечего, его охватила та самая смелость, которой ему всегда не хватало в отношениях с женщинами.
– Впрочем, нет, я не ошибся, – заявил он. – Я с самого начала знал, что не читал этой книги.
Она подняла глаза и посмотрела на него с некоторым раздражением:
– Вот как?
– Я всего лишь хотел завязать разговор с вами. И сделал это неуклюже, как слон.
Фредерик беспомощно улыбнулся:
– Меня зовут Фредерик Квентин.
– Вирджиния Деланей.
Все-таки она назвала ему свое имя. А ведь могла промолчать, и тогда – все. Держись, Фредерик, не все потеряно!..
В сентябре следующего года они поженились – через две недели после автокатастрофы в Париже, в которой погибла принцесса Диана. В памяти Фредерика отложилось, что все гости на их свадьбе говорили только об этом, что трагедия в королевской семье интересовала присутствующих гораздо больше, чем соединение судеб двух людей. Но это, в общем-то, не расстраивало его. Он был так счастлив, что и глазом бы не моргнул, если бы на свадьбу не пришло ни единого гостя.
Он снова поглядел на часы. В любую секунду мог показаться поезд. Фредерик проверил, на той ли платформе он стоит. У него бешено колотилось сердце, почти как тогда, тем сумеречным декабрьским днем, о котором он только что вспоминал. Вирджинию он любил так же сильно, как и девять лет назад, а может быть даже еще сильнее.
С огромным нетерпением он ждал того момента, когда сможет обнять ее.
2
Двадцать минут спустя он метался по перрону в полной растерянности.
Поезд подошел с точностью до минуты. Двери открылись, и оттуда высыпала толпа пассажиров. Поскольку Фредерик не знал, в каком вагоне едет Вирджиния, он встал на такое место, откуда все просматривалось как нельзя лучше. Допустить, что он проглядел жену, было нельзя. Он ждал и беспокойно оглядывался. Может быть, у нее место в одном из последних вагонов? В любом случае багажа у нее должно быть совсем немного. Он с удовольствием кинулся бы ей навстречу, однако боялся покинуть свой наблюдательный пункт, потому что тогда они могли разминуться. Время от времени он пытался дозвониться ей по мобильному, но Вирджиния либо забыла включить телефон, либо не слышала звонков. Работала лишь голосовая почта.
«С вами говорит Вирджиния Квентин. Пожалуйста, оставьте сообщение…»
Когда народу на платформе стало меньше, Фредерик пошел вдоль поезда. Высадка уже закончилась, и началась посадка. У вагонов остались единичные пассажиры. Кто-то приветствовал друг друга после долгой разлуки; два молодых туриста возились с огромным количеством сумок; пожилая дама развернула план города и силилась разобраться в нем, но не слишком-то успешно; работник вокзала собирал и с грохотом задвигал друг в друга металлические багажные тележки. Вирджинии нигде не было.
Фредерик пошел быстрее, потом побежал, заглядывая в окна вагонов. Может быть, она заснула и не услышала, как все выходят? Или зачиталась? Сомнительно. Что же случилось?
Где Вирджиния?!
Поезд, который прибывает в шестнадцать пятнадцать, – так она сказала, ошибки тут быть не могло. Вокзал Кингс-Кросс – тоже без сомнений. Он аккуратно записал все данные и еще раз уточнил их у Вирджинии.
Его душа заныла тревогой. Конечно, это чувство пробудилось в нем не вдруг – он не переставал беспокоиться с того самого момента, как Вирджиния сообщила о своем намерении приехать в Лондон. Фредерик слишком хорошо знал свою жену. Наверное, она страшно разнервничалась, дав ему такое торжественное обещание. Скорее всего, она плохо спала ночами в последнее время, постоянно колебалась между двумя решениями и надеялась в последний момент пойти на попятную. Она ничего не сообщала ему о своих планах, но он знал, что ее постоянно терзают страхи.
Могло ли так случиться, что она вовсе не выезжала из Кингс-Линна?
В любом случае в Лондон она не приехала. Никаких сомнений в том, что ее нет на перроне, не оставалось. Проглядеть ее он не мог. Состав уже отошел, и на платформе собирались пассажиры в ожидании следующего поезда.
Снова и снова Фредерик набирал номер ее мобильного, но неизменно попадал на голосовую почту. В конце концов он все-таки оставил сообщение: «Вирджиния, я стою на вокзале Кингс-Кросс. Сейчас без двадцати пять. Ты где? Пожалуйста, позвони!»
Если они действительно разминулись, то Вирджиния сейчас кружит по вокзалу в поисках мужа. Тогда она скорее всего перезвонит ему. Или, по меньшей мере, включит свой телефон. Однако эти мысли были абсурдны. Ясно, что она не приехала.
После некоторых раздумий Фредерик позвонил в Ферндейл Хаус. Он медлил, поскольку страшно не хотел обнаружить ее там. Ведь это бы означало, что она фатально изменила свои планы и теперь уже точно не приедет.
Но и там после шести гудков включился лишь автоответчик. Никаких сообщений Фредерик оставлять не стал. Зачем обижать жену подозрениями, вдруг она все же выехала в Лондон…
Квентин вернулся в кафе, заказал себе еще одну чашку кофе. Стоя за столиком, он хорошо видел зал прибытия и внимательно всматривался в проходящих мимо людей, хотя почти окончательно уверился в том, что Вирджиния не приехала. Если бы жена была тут, она бы давно позвонила ему на мобильный. Можно еще допустить, что она по рассеянности оставила телефон дома, однако это было маловероятно – ей же надо как-то созваниваться с дочерью во время пути. Кроме того, в такое количество совпадений он поверить не мог: сначала они, видите ли, разминулись в толпе, потом вдруг оказалось, что она забыла мобильный…
Нет. Все гораздо проще. Она осталась дома и теперь не подходит к телефону, потому что боится разговаривать с мужем.
Но какая-то крошечная надежда все еще теплилась в нем. Причем для Фредерика завтрашнее протокольное мероприятие казалось уже не таким важным, гораздо значительней была личная обида. Как же больно осознавать, что жена так ужасно его подвела!
Выпив кофе, он отыскал в холле вокзала расписание поездов и установил, что следующий поезд из Кингс-Линна прибывает в семнадцать пятьдесят. Хотя надежды особой у него не было, он все-таки решил дождаться и этого поезда. Было уже начало шестого.
В половике шестого он не выдержал и позвонил Уолкерам. Он боролся с этим искушением очень долго, потому что не хотел выставиться перед ними недотепой, которому морочит голову собственная жена. Однако только Грейс и Джек могли хоть как-то прояснить ситуацию, и в конце концов Фредерику пришлось переступить через свою гордость.
Джек взял трубку после третьего гудка.
– Ферндейл Хаус, – сказал он как обычно, вместо того чтобы назвать собственное имя. Фредерик знал, что Джек считает большой честью работать в таком старинном поместье.
– Джек, это Фредерик. Я сейчас в Лондоне, на вокзале Кингс-Кросс, и я…
Он смущенно хихикнул, и тут же рассердился на себя за то, что еще сильнее усугубляет ситуацию этим дурацким хихиканьем.
– …и я встречаю здесь жену, но она куда-то пропала. На четырехчасовом поезде она не приехала. И… э-э…
– Что? Не приехала? – удивленно переспросил Джек.
– Нет. И я хочу спросить… она собиралась оставить Ким у вас. Оставила?
– Да. Сегодня в обед. Как и договаривались.
Услышав это, Фредерик слегка успокоился. Получается, что Вирджиния действительно готовилась к поездке в Лондон.
– На вокзал ее отвезли вы? – уточнил он.
– Нет, она отказалась от моей помощи, – немного обиженно пробурчал Джек. – Конечно же, я предложил ей свои услуги. Но она решила поехать в Кингс-Линн на своей машине и оставить ее там на стоянке. Честно говоря, эта идея показалась мне не очень… впрочем…
Джек угрюмо замолчал, и Фредерик представил его обиженное лицо.
Однако ситуация складывалась более чем странно, хотя ничего сверхъестественного в ней тоже не было. Вирджиния явно нервничала перед отъездом, и у нее не было абсолютно никакого желания выслушивать по дороге на вокзал нудные монологи Джека о политике. Его примитивные рассуждения могли вывести из себя кого угодно. Фредерик знал об этом не понаслышке.
– Я бы хотел поговорить с Ким, – сказал он.
– Она с Грейс на улице. Ягоды собирает. Я сейчас гляну, далёко ли они.
Фредерик услышал, как он положил трубку на стол и пошел к двери. Заскрипели петли. Издалека донесся голос Джека, выкликающего то «Ким!», то «Грейс!». Затем послышалось топотание и звонкий голосок дочери: «Папа?…»
Сразу же за этим в трубке раздался ее радостный вопль:
– Папочка! Мы набрали столько ежевики! Она крупная и такая сладкая!
– Замечательно, мое сокровище.
– Ты скоро приедешь? Я покажу тебе, где она растет. Там еще много осталось!
– Скоро, скоро, – пообещал он. Затем спросил: – Скажи, детка, мама говорила тебе, что поедет в Лондон?
– Да. И сказала, что в субботу вы вернетесь вместе.
– Гм. Она не говорила, что передумала ехать?
– Нет. А где же тогда мама?
Он различил в трубке негромкие голоса Джека и Грейс.
– Она что, не приехала в Лондон? Что все это значит? – удивленно спрашивала Грейс.
– Что значит, что значит, – бурчал Джек. – Черт ее знает. Может, села не на тот поезд. Предлагал ей отвезти – так нет, сами с усами!
– Где же мамочка? – настойчиво спрашивала Ким в трубку.
– Ничего страшного. Наверное, она села не на тот поезд, – уцепился Фредерик за невольную подсказку Джека, хотя не очень-то верил в такую возможность. – Уверяю тебя, все в порядке. Мама – взрослый человек. Она сумеет все исправить. Просто пересядет в другой поезд и приедет ко мне в Лондон.
– А я? Мне можно оставаться у Грейс с Джеком?
– Ну конечно.
Здесь ему дала о себе знать еще одна старая тревога.
– Слушай, детка, а как обстоят дела с этим… Натаном Муром? Что-нибудь новенькое есть?
– Он такой добрый, папочка. Вчера он ходил со мной гулять, далеко в лес. Он показал мне, как замечать тропинку, чтобы не заблудиться и выйти назад. Для этого нужно…
– Хорошо-хорошо, солнышко, ты расскажешь мне об этом как-нибудь в другой раз. Мама отвезла его куда-нибудь? Скажем, на другую квартиру или на вокзал?
– Нет, – растерянно ответила девочка.
Он вздохнул. Если Ким находится в домике Уолкеров с обеда, значит, она не в курсе, куда направил стопы Натан. Точнее, куда отправила его Вирджиния. Уходить по доброй воле тот скорее всего не собирался.
Тут трубку у девочки выхватила Грейс:
– Алло, мистер Квентин… Сэр, мне все это очень не нравится. Хотите, я сбегаю в дом и посмотрю, что там происходит? Я имею в виду, удостоверюсь, что миссис Квентин действительно уехала! А вдруг…
– Что?
– Нет-нет, скорее всего, все в порядке, но… вдруг она нечаянно упала, например, в ванной, сломала себе что-нибудь и вообще не в состоянии подойти к телефону!
Такие мысли вообще не приходили ему в голову. Конечно, это было очень разумно – отправить Грейс на разведку. И если Вирджиния все-таки позволила этому наглецу Натану оставаться и дальше в их доме, то не намекнуть ли миссис Уолкер, что та может столкнуться в доме с посторонним мужчиной? Сказать – не сказать?
Поколебавшись несколько мгновений, Фредерик решил все же ничего не говорить Грейс. Похоже, Уолкеры до сих пор так и не заметили присутствия в доме этой важной птицы. Может, и Ким все еще не проболталась им об этом, так что сейчас разумнее всего будет промолчать.
– Отлично, Грейс, очень любезно с вашей стороны! Когда сходите, перезвоните мне на мобильный, ладно? Спасибо.
Он попросил еще раз позвать к телефону дочку, попрощался с ней и закончил разговор. Было почти без четверти шесть. С минуты на минуту подойдет следующий поезд. Только Фредерик был почти уверен в том, что Вирджиния не приедет и на этот раз.
И что же теперь? Если она действительно не появится, не позвонит и Грейс не найдет ее дома, то что он должен предпринять? Звонить в полицию?
Поезд прибыл с двадцатиминутным опозданием. Фредерик снова стоял на перроне, мучительно вглядываясь в лица и силуэты прохожих, и в этот момент ему перезвонила Грейс.
– В доме никого нет, сэр, – доложила она. – И машины тоже нет. Миссис Квентин как будто действительно уехала. Все тщательно заперто, окна и двери. И ставни она тоже закрыла.
На него нахлынули причудливо смешанные чувства. С одной стороны, он почувствовал облегчение, поскольку Вирджиния сдержала слово (или, по крайней мере, собиралась его сдержать) и не осталась дома; с другой – его с новой силой охватило беспокойство: а вдруг с ней что-то случилось…
На следующем поезде жена не приехала. Она не звонит ему на мобильный. Она пропала бесследно. Беспокойство быстро брало верх над облегчением.
«Что же произошло? И какую роль в ее исчезновении играет Натан Мур?» – внезапно задумался Фредерик.
К девяти вечера нервы у него окончательно сдали. Он дождался третьего поезда из Кингс-Линна, затем в изнеможении вернулся в свою лондонскую квартиру. У него еще теплилась маленькая надежда обнаружить там Вирджинию. Мало ли что приключилось с ней – всяко бывает! Однако надежды были напрасными: в квартире Вирджиния не появлялась. На столике у окна стояли два хрустальных бокала, в холодильнике ждала своего часа бутылка шампанского, которую он планировал открыть в честь приезда жены. Он даже купил новые белые свечи, вставил их вместо старых в чашечки-подсвечники и положил на удобном месте зажигалку. «Романтический остолоп, вот ты кто! Ты должен был предусмотреть вероятность того, что все сорвется… Вот только не злись на нее, пожалуйста, не надо, – уговаривал он сам себя. – Ведь ты не знаешь толком, в чем дело. А может, она попала в какую-нибудь переделку?!»
Снова и снова он набирал номер ее мобильного, однако было ясно, что отвечать она либо не хочет, либо не может. Но что-то ведь надо было делать! Ничего другого, кроме как пытаться дозвониться, в данный момент ему не приходило в голову. Еще дважды он оставлял сообщение на голосовой почте. Это была единственная возможность установить с ней хоть какой-то контакт.
Надо ли ему обращаться в полицию?
Насколько он знал, полиция начинала поиски лишь в том случае, если с момента исчезновения человека прошло какое-то определенное время. Но какое? Двадцать четыре часа? Или больше? Точно он не помнил. А след Вирджинии потерялся всего лишь пять часов назад, если принять за точку отсчета ее предполагаемый приезд из Ферндейл Хауса в Кингс-Линн. Абсолютно ясно, что сегодня вечером ни один полицейский с ним и разговаривать не станет.
Полиция пока отпадает… Но он ведь сойдет с ума, если будет лишь бегать по квартире из угла в угол!
Конечно, разумнее всего было сидеть и ждать ее здесь, в Лондоне. Однако интуиция подсказывала Фредерику, что Вирджиния точно не доехала до мегаполиса. Где ее видели в последний раз? В Ферндейл Хаусе, в обеденное время, когда она привела Ким к Уолкерам. Значит, надо ехать туда. Ведь известно точно только одно: девять часов назад она находилась там. Все прочие предположения и догадки о ее местонахождении были бессмысленны.
Он снова позвонил Уолкерам, снова попал на Джека и сообщил ему, что едет в Норфолк.
– Мне встречать вас завтра утром на вокзале, сэр? – осведомился Джек. – Ведь вы же без машины…
– Нет. Ждать так долго я не хочу. Я возьму машину напрокат и поеду сейчас же. Если миссис Квентин вдруг позвонит вам, то скажите, что я буду дома примерно около полуночи.
– Все понятно, сэр, – отозвался Джек.
Фредерик решил поехать на подземке в аэропорт Стэнстед и там взять машину напрокат. Из аэропорта на северо-востоке Лондона было удобно отправляться в Норфолку тому же ему не придется продираться сквозь пробки, ведь, несмотря на довольно поздний час, лондонские дороги все еще забиты до отказа. Станция метро располагалась очень близко от его дома. Надо было не сидеть сложа руки, а что-то предпринимать.
Около десяти вечера он сел за руль прокатной машины и ударил по газам. Вскоре он уже мчался в направлении Норфолка. В непосредственной близости от Лондона транспорт двигался очень плотно, но с каждым километром в сторону периферии на дороге становилось просторнее. Фредерик гнал гораздо быстрее, чем разрешали знаки. Время от времени он обращал на это внимание и снижал скорость, но вскоре обнаруживал, что снова нарушает все мыслимые ограничения.
Он беспокоился просто до умопомрачения. Никакого логического объяснения тому, что Вирджиния пропала, он не находил. В первую очередь было неясно, как она добралась до вокзала в Кингс-Линне. Может быть, она не доехала и туда. Но если бы она попала в аварию, то Уолкеры давно бы уже знали об этом.
Мысли Фредерика все больше и больше сужались вокруг Натана Мура. Вероятнее всего, Вирджиния посадила его в свою машину. Иначе как тому было добраться до города? Наверное, она решила подвезти Натана до больницы, где лежит его жена. Появлялся ли он там?
Завтра первым делом Фредерик навестит Ливию Мур. Может быть, та хотя бы примерно знает, где обретается ее муж. А если нет? Что если и Ливия не имеет ни малейшего представления о том, куда сгинул ее супруг?
Фредерик считал, что прекрасно разбирается в людях. В тот последний день отпуска, который он поневоле провел вместе с Мурами в своем летнем данвеганском доме, для него стало очевидно, по крайней мере, одно: Натан совершенно не любит свою жену. Что уж там заставило его жениться на ней – неизвестно, но в глаза бросалось лишь его полное равнодушие к спутнице жизни. Ясно как день, Натан приволок ее в больницу Кингс-Линна единственно для того, чтобы получить шанс еще раз встретиться с Вирджинией. И он получил этот шанс. Разве не сказочным везением для него стало присутствие Вирджинии дома одной, без мужа?
Чего хочет от нее этот прощелыга?
Вероятно, в первую очередь он желал денег и только денег. С того момента, как Натан переступил порог их дома на Скае, он тут же начал бессовестно попрошайничать. Фредерик не хотел даже знать, на сколько сотен фунтов Натан облегчил кошелек Вирджинии. Автор бестселлеров, на немецких счетах которого даже не завалялось ни единого жалкого евро!
Наверное, Мур позарился на автомобиль и сейчас озабочен лишь тем, чтобы скрыться. Но что он сделал с Вирджинией? Каким образом он избавился от нее?
С досадой стукнув кулаком по рулю, Фредерик опять прибавил скорость, хотя и без того ехал гораздо быстрее дозволенного. О, как же глупо он поступил! Надо было поднять страшный скандал сразу же, как только он узнал, что Натан обосновался в Ферндейл Хаусе! Только теперь это взволновало Фредерика по-настоящему. Конечно, он очень рассердился, услышав эту новость. Вместе с отвращением к Муру Квентин почувствовал тогда какой-то слабый, неопределенный страх, ведь с первой же секунды он понял, что доверять этому человеку нельзя.
«Но ты, похоже, все-таки недооценил опасность, исходящую от Натана. Не надо обманывать себя: ты был озабочен в основном мыслями о том, как пройдет званый ужин в пятницу, и о том, как уломать Вирджинию приехать. Ты не рискнул выдвигать ультиматумы насчет Натана, чтобы не испортить ей настроения, и настолько подавил голос разума, что тот стал абсолютно неслышен. Ты сконцентрировался лишь на важном мероприятии будущей пятницы. На приезде Вирджинии в Лондон. На романтическом вечере с нею. Если бы все произошло как по маслу, этот вечер мог стать стартом нашей с женой активной совместной деятельности на благо моей политической карьеры…» – так думал Фредерик, сидя за рулем автомобиля.
Он понимал, что вел себя как форменный идиот, занятый лишь выполнением собственных прихотей! Именно поэтому его автомобиль бешено вспарывает сейчас темную ткань облачной английской ночи. Фредерику еще повезло, что его не остановила полиция.
Его будущее было покрыто непроницаемым мраком.
Пятница, 1 сентября 2006 года
1
Было уже за полночь, когда машина Фредерика свернула с шоссе по направлению к Ферндейл Хаусу. Вдоль извилистой дорога горели фонари, с обочин ее плотно обступали деревья с густой листвой, и казалось, что машина петляет по лесной чаще.
От сидения в маленьком автомобиле у Фредерика затекли руки и ноги. Он вылез из машины, достал из сумочки ключи, снял дверь дома с сигнализации и открыл ее. В прихожей витал слабый запах духов Вирджинии, его источали ее пальто и шали, висящие в гардеробе. На несколько мгновений Фредерик зарылся лицом в ее жакет из нежного мохера. От мягкой шерсти веяло теплом и утешением.
– Где же ты? – пробормотал Фредерик растерянно. – Куда ты пропала?
Он включил свет и прошел на кухню. Из крана над раковиной капала вода, и Фредерик машинально прикрутил его. На кухне все было прибрано, столы аккуратно протерты, цветы на окне недавно политы.
Пройдя в гостиную, он достал стакан и бутылку виски, налил себе двойной «Чивас» и выпил его одним глотком. Крепкий алкоголь обжег его глотку, потом разлился внутри приятным теплом. Фредерик налил себе еще одну порцию. Решать проблемы с помощью спиртного было не в его правилах, но сейчас он ощущал острую потребность выпить, чтобы хоть немного расслабиться и не свихнуться окончательно.
Со стаканом в руке он расхаживал по дому. Все здесь располагалось как обычно, и он не находил ни одной детали, способной подсказать, что было на уме у Вирджинии перед отъездом. Кровати в спальне были заправлены. Фредерик заглянул в платяной шкаф, но не смог определить, чего там не хватает, поскольку имел довольно смутные представления о вещах своей жены. Ему бросилось в глаза лишь отсутствие маленького красного чемодана, который всегда стоял между стеной и шкафом. Значит, она собирала вещи. Она покинула этот дом с чемоданом в руках.
После некоторых колебаний Фредерик поднялся в гостевую. Постель застелена, шкаф пуст. Нет ничего, что указывало бы на присутствие Натана Мура.
«И даже если бы я обнаружил тут его старый носок, – устало подумал Фредерик, – это не сказало бы мне ровным счетом ничего нового о том, что случилось!»
Он вышел из гостевой, спустился в спальню и стал медленно раздеваться. В зеркальной двери платяного шкафа мелькнуло отражение усталого мужчины с серым, измученным лицом. Его глаза были полны замешательства и страха. Неужели это он? Такое выражение лица Фредерик видел у себя впервые. Еще ни одно событие в жизни не выбивало его из колеи так, как внезапное исчезновение Вирджинии.
Фредерик облачился в махровый халат. Ложиться спать было бессмысленно: мужчина был так взбудоражен, что не мог сомкнуть глаз. Завтра, как можно раньше, он отправится в больницу к Ливии Мур. Но сначала ему необходимо позвонить своему секретарю в Лондон. Все важные встречи, назначенные на первую половину дня, придется отменить, другие придется провести его заместителям. А что делать с тем злополучным званым ужином, который и стал, вероятно, причиной всех беспокойных событий последнего времени, Фредерик не знал. Конечно, у него еще есть в запасе время, чтобы во второй половине дня оказаться в Лондоне и принять участие в мероприятии, придумав насчет Вирджинии какую-нибудь отговорку. Однако сможет ли он как ни в чем не бывало вести светские беседы, находясь в полном неведении о том, где его жена и что с ней?! Представить себе этого Фредерик не мог.
В беспокойстве он снова отправился в гостиную, зажег маленькие лампочки у окна. На диване лежало несколько последних номеров газет. Фредерик схватил вчерашнее издание, которое лежало сверху. Крупные заголовки на первой полосе кричали о двух убийствах маленьких девочек. «Куда смотрит полиция?» – называлась одна из статей. Ее автор разрабатывал версию о том, что виновником этих двух случаев является один и тот же человек. Обе девочки, четырехлетняя Сара Алби и восьмилетняя Рейчел Каннингэм, жили в Кингс-Линне. И та и другая пропали средь бела дня, и никто ничего не заметил. Обеих изнасиловали, задушили и бросили в отдаленных уголках, куда, впрочем, легко было добраться на машине. «Жители Кингс-Линна страшно обеспокоены, – утверждалось в статье. – Родители больше не разрешают детям играть в одиночку во дворе и активно организуют школьный транспорт – это гарантирует, что дети не окажутся без присмотра по дороге в школу и обратно. Все больше говорится о необходимости создания чрезвычайной комиссии по расследованию этих чудовищных преступлений».
Фредерик знал, что чрезвычайные комиссии нещадно пожирают и без того скудный полицейский бюджет, однако он признавал, что в этой ситуации промедление недопустимо. Тонкое политическое чутье Квентина подсказывало ему, что эту животрепещущую тему можно с успехом использовать в предвыборной борьбе.
Однако в данный момент ему было не до политики. У него появились личные проблемы, неведомые ему раньше. Чтобы хоть как-то отвлечься, он стал читать газеты с первой до последней страницы, даже спортивную колонку, которая обычно почти не интересовала его. Когда сквозь шторы начали пробиваться первые лучи рассвета, голова Фредерика безвольно упала на спинку дивана и он в полном изнеможении заснул.
2
К Ливии окончательно вернулась память, но она не знала, радоваться ей или огорчаться по этому поводу. Наверное, лучше для нее было стереть из памяти кое-какие детали. Снова и снова перед ее глазами вставала одна и та же картина: Натан выталкивает ее за борт «Одуванчика», над ее головой простирается бескрайнее ночное небо, а внизу зловеще плещутся черные морские волны. «Живо за борт! Прыгай!» – звенел в ее ушах оглушительный вопль мужа.
В тот момент ей показалось, что она прыгает в небытие, Ливия не слишком любила воду, не испытывала страсти к морю, не находила никакой прелести в кораблях. Она очень боялась утонуть, и никогда не смотрела фильмы про кораблекрушения.
Женщину не покидало чувство, что она заглянула смерти прямо в глаза, в ее распахнутые пустые глазницы, что она с трудом вырвалась из ее цепких объятий. Ливия понимала: она жива. Она осознала это в тот самый момент, когда сумела выкарабкаться из ледяной морской пучины на спасительный резиновый плотик. Потом она убеждалась в этом снова и снова: вот она качается в рыбачьей лодке, подобравшей их через некоторое время после крушения; вот несмело ступает на твердую землю в Портри и шагает, обернутая в шерстяное одеяло, с бутылкой минералки в руке, которую сунула ей неизвестная добрая душа. И сейчас, лежа в палате, Ливия понимала, что она жива, однако от мрачных мыслей она избавиться не могла. Смерть мерещилась ей постоянно, принимая образ черных, страшных, неистово бурлящих и шумящих волн.
Рано утром к ней подошел врач и сообщил, что сегодня ее выпишут.
– Физически вы восстановились, – сказал он. – Это и было главной нашей задачей. Мы сделали все, что могли. Но вам необходима профессиональная помощь психотерапевта. Нервные потрясения – это вам не шуточки!
Ливии принесли завтрак в постель, но кроме двух-трех глотков кофе и ложечки джема проглотить она ничего не смогла. Соседки по палате сделали несколько попыток завести с ней разговор, но она притворилась, что плохо говорит по-английски, и те в конце концов отстали. Однако просто так лежать в кровати было для нее уже невыносимо. Ливия с трудом встала и, шатаясь, поплелась в ванную комнату. Там она увидела в зеркале свое отражение: бледная, как привидение, с ввалившимися щеками… «На выписку!» Врачу легко говорить, а она и шагу не может ступить без Натана. Вчера он почему-то не пришел, хоть и обещал, и ее все больше охватывало беспокойство: а вдруг он не явится и сегодня. Что тогда делать? Крыши над головой, пусть и больничной, уже не будет, денег у нее нет, и малейшего представления о том, куда податься, тоже. По насмешливым взглядам соседок по палате можно было догадаться: те уже тайком судачат о том, что в отношениях с красавцем мужем у Ливии далеко не все гладко.
Молодая женщина умылась, потом печально поглядела в зеркало на свои жирные волосы. Помыть она их не могла, у нее не было шампуня. Ладно, чего уж там, грязная голова представляла собой лишь самую незначительную из ее проблем. Вернувшись в палату, Ливия стала вытаскивать из шкафа свои вещи. «Вещи Вирджинии Квентин, – мысленно поправила она себя. – Своих у меня больше нет».
Джинсы и пуловер раньше сидели на ее фигуре, как влитые, но сейчас они болтались на ней мешком – так сильно она исхудала за эти дни. Штаны обвисли на бедрах, а в пуловере могла поместиться еще одна такая же Ливия. Наверное, она выглядит в этом одеянии как пугало огородное, как скелет в джинсах.
Воспоминание о Вирджинии навело Ливию на мысль о том, что нужно как-то узнать телефон своей благодетельницы и поговорить с ней. Только у нее она могла справиться о Натане. Тот все-таки обязан заботиться о жене! Ливия очень надеялась, что телефон Квентинов напечатан в городском телефонном справочнике или зафиксирован в справочном бюро.
Она уложила свои нехитрые пожитки в сумку. В ее памяти все-таки зиял некий провал: она не помнила, что именно произошло на Скае, почему Натан решил положить ее в больницу. Также она не помнила, как они добирались сюда, в Норфолк, и как ее оформляли в приемном покое. Однако, если судить по тому, как она исхудала, у Натана, наверное, не оставалось выбора, и он вынужден был отправить ее в стационар. Значит, это было действительно необходимо, и муж не стремился просто так избавиться от нее, сбыть с рук. Это немного успокаивало Ливию.
Она попрощалась с соседками по палате, но те промолчали в ответ. Затем она вышла в прохладный коридор. Дежурная на сестринском посту страшно удивилась тому, что Ливия уходит так рано и так поспешно, однако та заверила, что муж уже ждет ее внизу, на выходе, и зашагала прочь. Господи, какая же она молодец, что настояла на медицинской страховке перед поездкой за рубеж! Теперь хотя бы не нужно платить за пребывание в больнице.
В холле в этот ранний час было пустынно. Кафетерий еще не открылся. Продавец газет только что поднял жалюзи перед входом в свой магазинчик и уже сортировал утреннюю прессу. Он усиленно зевал и определенно не радовался предстоящему рабочему дню. В одном из углов Ливия обнаружила городской телефон-автомат. Рядом лежали несколько потрепанных телефонных справочников. Поставив сумку на пол, Ливия взялась за первый попавшийся том. Ее все еще подташнивало, и при малейшем резком движении бросало в – пот. Она слишком долго лежала и слишком мало ела. Ясно было, что если Натан не заберет ее отсюда, то она не сумеет преодолеть самостоятельно и сотни метров.
«Куда же мне идти?» – думала Ливия со страхом.
Через мгновение она с ужасом обнаружила, что в Кингс-Линне и его окрестностях живет превеликое множество Квентинов. И в тот же самый момент она заметила краешком глаза, что автоматическая стеклянная дверь, ведущая на улицу, раздвинулась и в холл больницы вошел какой-то человек. Ливия машинально повернула голову. Мужчина в джинсах и пуловере, нечесаный и небритый, сразу же показался ей знакомым, однако ее измученному мозгу потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, кто же это. Она все еще двигалась, думала и воспринимала мир замедленно. Но через секунду-другую Ливия все-таки сообразила, кто это такой, захлопнула телефонную книгу и из последних сил кинулась за мужчиной, что поспешно направился к лифтам.
– Мистер Квентин! – вскрикнула она. – Мистер Квентин, подождите! Постойте!
У Ливии сильно закружилась голова, и, чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за одну из колонн.
– Мистер Квентин! – сдавленно прохрипела она еще раз.
Слава богу, мужчина наконец услышал ее. Он остановился, обернулся, посмотрел на Ливию, потом подошел к ней быстрыми шагами.
– Миссис Мур! – удивленно воскликнул Фредерик. – Господи боже мой, вы…
Он умолк, разглядывая Ливию. Она знала, что выглядит так, словно встала со смертного одра. В глазах Квентина замерло искреннее сострадание.
– Где ваш муж? – спросил он.
Ливия развела руками:
– Не знаю…
Она с радостью говорила бы громче, поскольку было заметно, что Фредерик Квентин с трудом разбирает ее слова, однако в данный момент сил у нее хватало лишь на свистящий шепот.
– Разве… разве он живет не у вас? Он сказал, что… у вас.
– Не так-то все просто, – ответил Фредерик, в следующее мгновение подхватывая Ливию под руку, иначе она просто упала бы в обморок. Женщина была очень благодарна ему за этот жест.
– Послушайте, мне кажется, надо пойти наверх и подойти к дежурному врачу…
– Нет! – энергично замотала головой Ливия. – Я не хочу быть здесь! Не хочу! Врач сказал, что выписывает меня. Пожалуйста, помогите мне… помогите…
– Хорошо, хорошо, – успокаивающе закивал Фредерик. – Я всего лишь предложил и ни на чем не настаиваю. Мы сейчас уходим из больницы, так? У вас есть вещи?
Бессильным жестом она указала на телефонную будку:
– Да. Вон там.
Они вместе отправились туда. Фредерик поддерживал Ливию под руку. Наконец он поднял с пола сумку.
– Боюсь, если мы с вами пойдем в кафе, то вы свалитесь там без чувств, – сказал он. – Поедем-ка, что ли, в Ферндейл. В мой дом. Согласны? Там вы приляжете на диван, а я поищу в домашней аптечке лекарства для вас. Вы уверены, что вас отпустили отсюда?
– Да.
В душе Ливии промелькнул страх, что мистер Квентин не совсем верит ее словам. Однако, слава богу, он не настаивал на том, чтобы снова запереть ее в палате, а согласился идти вместе к выходу.
– Так где же мой муж? – озабоченно переспросила Ливия. – Разве он не в вашем доме?
Губы Фредерика сжались в короткую ниточку. Ливия поняла, что он еле сдерживает гнев. Страшный гнев.
– Нет, – ответил он сухо. – В моем доме его нет. И, честно признаться, я как раз собирался узнать у вас, где он может находиться.
Полтора часа спустя Ливия сидела на кухне в Ферндейл Хаус, растерянно глядя на Фредерика. Ей стало немного лучше, головокружение прекратилось. Она сидела за столом и пила третью чашку кофе. Фредерик поджарил для нее в тостере ломтик хлеба, и она осторожно откусывала от него по чуть-чуть. Быстро есть она не могла, от этого ей снова становилось дурно. Но она понимала, что пища ей необходима.
Фредерик за стол не садился. С кофейной чашкой в руке он расхаживал по кухне то в одну, то в другую сторону. Он рассказал Ливии, как без толку ждал жену на лондонском вокзале и как среди ночи сломя голову бросился в Кингс-Линн. Рассказал, что Вирджиния, как и было условлено, отвела дочку в дом управляющего усадьбой, а сама исчезла с чемоданом в неизвестном направлении. Ее машины в гараже не оказалось. Дом был закрыт и поставлен на сигнализацию. А от Натана Мура, что жил тут несколько дней, и следа не осталось.
– Сегодня рано утром я разговаривал со своей дочерью, – сообщил Фредерик, – но, к сожалению, ничего существенного не узнал. Ее мать сказала, что едет ко мне в Лондон и что в субботу мы вернемся вместе. Ким говорит, что с Натаном она попрощалась в гостиной. Когда девочка уходила, он смотрел спортивную передачу по телевизору. Вирджиния сообщила супруге управляющего, миссис Уолкер, что намеревается собирать чемодан. Мистер Уолкер предложил отвезти мою жену на вокзал, но та отказалась. Кажется, она действительно собиралась в Лондон.
Ливия осторожно грызла сухарь. Казалось, ее желудок сжался и не желал принимать ничего. Кусок просто не лез ей в горло.
– Ничего не понимаю, – сказала она беспомощно. – В последний раз Натан приезжал ко мне в больницу позавчера. Я чувствовала себя очень плохо, поэтому не уверена, правильно ли я поняла все его слова. Помню, что он обещал приехать на следующий день. Но не приехал.
– Может быть, вспомните что-нибудь еще? – спросил Фредерик нервно. Ливия чувствовала, что больше всего ему хочется схватить ее за плечи и затрясти, дабы ускорить черепаший ход ее мыслей, и что он едва владеет собой от волнения.
«Он очень боится за жену», – подумала Ливия.
– Натан сказал, что меня выпишут в пятницу, и я спросила у него, как же мы будем жить дальше. Он ответил, что мы некоторое время можем пожить здесь… у вас.
Смотреть Фредерику в глаза Ливия не решалась. Женщина внутренне содрогалась от унижения. И хотя ее мозг работал очень неповоротливо, она все-таки прекрасно понимала, что Фредерик Квентин был далеко не в восторге от одного их появления в Кингс-Линне, и уж тем более от той «чести», которую оказал ему Натан, поселившись в его доме. Ливия понимала, что Фредерику хотелось избавиться от них еще на Скае и что доброта его жены, подобравшей двух нищих странников, стоит у него костью в горле.
– В больницу он приехал на машине вашей жены, – припомнила она. – Он сам сказал.
– Да, неплохо устроился, – язвительно прошипел Фредерик. – Прямо как у себя дома!
Ливия положила обглоданный сухарь обратно на тарелку. Все, она не сможет больше проглотить ни крошки.
– Извините, пожалуйста… мне так стыдно, – прошептала она, краснея.
Фредерик посмотрел на нее чуть более дружелюбно.
– Ладно, – сказал он примирительным тоном. – Ни к чему извиняться, от вас тут мало что зависело. Простите, если я выразился грубо. Я просто ужасно волнуюсь! Раньше Вирджиния никогда не исчезала просто так, без единого слова, это совершенно не в ее стиле. И даже Уолкерам она не позвонила, не спросила, как дела у Ким, не пожелала дочке спокойной ночи… Я прямо не знаю, что и думать!
Он махнул рукой и замолк. Потом отставил чашку в сторону, облокотился на стол и посмотрел на Ливию пронзительным взглядом.
– Я хочу знать, кто такой ваш муж на самом деле, Ливия, – негромко начал он. – Прошу вас быть со мной полностью откровенной. В его словах многое не вяжется. Ваш муж утверждает, что он известный писатель. Но тем не менее у него нет ни гроша. Вы оба граждане Германии. Ваше консульство в Великобритании немедленно окажет вам помощь, стоит только обратиться туда. В первую очередь вам помогли бы вернуться домой. Но ваш муж почему-то совсем не торопится в консульство, а вместо этого цепляется как репей к моей семье. Моя жена складывает чемодан, чтобы ехать ко мне в Лондон, покупает себе билет на поезд и вдруг ни с того ни с сего исчезает бесследно! Вместе с нею пропадает ваш муж – и машина. Ливия, черт побери, вы можете мне сказать, что тут происходит?!
В конце своего монолога он почти кричал. Молодая женщина сидела, вздрагивая от страха.
– Я не знаю, – пискнула она. Ее голос дрожал, и из глаз в любой момент могли потечь слезы. – Честное слово, я понятия не имею, что здесь происходит. Я не знаю, где Натан.
– Вы его жена! Вы должны знать, хотя бы приблизительно, что у него на уме. Вы знаете хотя бы его прошлое. Не надо притворяться такой наивной дурочкой!
Ливия вжала голову в плечи. Если бы она могла, как улитка, спрятаться в свой домик!
– Я не притворяюсь… я ничего не знаю… – прошептала она.
Крепко сжатые губы Фредерика побелели от гнева.
– Такого ответа я не принимаю, Ливия! Допускаю, что вы не знаете, где ваш муженек находится сейчас. Но вы должны подробно рассказать мне о нем. Так, чтобы я понял, в каком направлении мне действовать и где искать мою жену. Дьявол, Ливия, сейчас вы расскажете мне все по порядку! После всего, что Вирджиния сделала для вас, вы не можете просто так отмалчиваться!
Несчастную женщину затрясло.
– Он… он никакой не преступник. Ведь вы в этом его подозреваете? Он ничего не сделает Вирджинии…
– Так!
Фредерик наклонился на локтях еще ближе к лицу Ливии:
– Но это правда, что иногда он обманывает…
– В чем именно он обманывает?
Ливия расплакалась. Ситуация была ужасная. Оказывается, не только крушение яхты может стать настоящим кошмаром.
– Это неправда, что мой муж писатель. Нет, конечно, он что-то там пописывает, но… но ничего серьезного он так и не опубликовал. Ни единой строчки.
– Я так и думал! На что же вы жили в последние годы?
– На пенсию моего отца. Я ухаживала за ним до его смерти, и мы получили право жить у него и пользоваться его деньгами. Натан сочинял. Я занималась домом и садом.
Фредерик мрачно покачал головой:
– Автор бестселлеров!.. Я сразу же понял, что он мастер вешать лапшу на уши.
– Мой отец умер в прошлом году. Я получила в наследство его дом. Правда, на нем висела невыплаченная ипотека.
К тому же дом был старый и требовал капитального ремонта. С его продажи мы выручили совсем немного, но нам хватило, чтобы какое-то время продержаться. Я надеялась, что Натан будет искать работу и что он когда-нибудь поймет – великого писателя из него не получится.
– И что?
Ливия покачала головой. При мысли о тех тяжелых временах у нее по коже пробегал холодок. Она вспоминала свои бесконечные мольбы и просьбы. Свои отчаянные попытки найти работу. Натан постоянно уговаривал жену куда-нибудь уехать, и ей день ото дня становилось все яснее: он не собирается искать себе работу и строить надежное будущее для семьи.
– У Натана никогда не было настоящей профессии. Он изучал все понемножку: англистику, германистику, историю… Не самые востребованные специальности, правда? Но он и не пытался найти себе хоть какую-то нормальную работу. Вместо этого он бредил о кругосветном путешествии. Несколько лет он твердил все об одном и том же, прожужжал мне все уши о том, что мечтает приобрести яхту! Но я сразу заявила, что не брошу отца. И однажды папы не стало…
– И тогда он вложил унаследованные вами средства в покупку яхты?
Ливия кивнула:
– Да. Все до последнего цента. Натан считал, что мы сможем прекрасно прожить на случайные заработки в портах. Он собирался писать книгу. Он уверял меня, что это будет настоящий прорыв, надо только вырваться из паутины повседневности. Дом, маленький город, мой отец – все это обрезало ему крылья. Так он говорил.
– Очень удобно! – саркастически усмехнулся Фредерик. – Всегда можно свалить ответственность за свое разгильдяйство на других.
Да, Фредерик был прав. И тем не менее она знала, что на деле все было гораздо сложнее. Ей вспомнился тот старый мрачный дом с поющими на все лады деревянными ступенями, со стенами, источающими запах плесени, который не исчезал в любую, даже самую солнечную погоду; щелистые рамы, отопление, внезапно выходящее из строя в самое холодное время года. Вспомнился ее упрямый отец, скупой до ужаса, не желающий тратить средства на самый необходимый ремонт. Отец не давал даже покрасить стены, чтобы освежить комнаты и сделать их более светлыми. Жить вместе с ним стало в последние годы настоящей каторгой. Маленький город, где всякий знает каждого, где цветут пышным цветом сплетни, где каждый твой шаг, каждое твое слово оценивается и обсуждается со всех сторон. Если человек не привык к такой жизни, то смириться с ней ему очень трудно. Ливии было легче. Она выросла в этой стесненной атмосфере и чувствовала себя там как рыба в воде. То, что «душило» Натана и «подрезало ему крылья», было ей, по крайней мере, хорошо знакомо и поэтому не страшно.
Смерть отца Ливия перенесла очень тяжело, но тем не менее она понимала и стремление Натана оказаться за тысячи морских миль от того места, которое двенадцать лет служило ему домом.
Ливия вздохнула, устало и беспомощно.
– Вы говорите, что немецкое консульство поможет нам вернуться. Но куда? У нас нет ни дома, ни денег, ни работы. Полная пустота! Я думаю, что Натан так держится за вашу семью единственно по этой причине. Чтобы хотя бы иметь крышу над головой. Поскольку он действительно не знает, куда ему деваться.
Фредерик поднялся, медленно разглаживая волосы у себя на затылке.
– Дело дрянь, – пробурчал он, явно имея в виду то обстоятельство, что именно Вирджиния стала жертвой записного неудачника, неисправимого прожектера, провалившего многое в своей жизни.
– Черт побери, я хочу знать, что намеревается делать ваш благоверный, – продолжал Фредерик. – Он решил у нас навеки поселиться, да? Или он все-таки думает о том, как выбраться из этой запутанной ситуации, а?
– Он полагает, что можно потребовать возмещение убытков через суд…
Фредерик снова усмехнулся:
– О чем вы говорите, Ливия? На полного идиота он не похож. Сомнительно, что вам вообще удастся установить, какой именно корабль налетел на вас среди ночи. И даже если допустить, что вы сумеете это выяснить, судебный процесс может длиться годами! Где и на что он собирается жить все это время?
Ливия подняла голову и посмотрела Фредерику в глаза:
– Не знаю. Я ничего не знаю, правда. Я сильно болела. В последние дни он вообще не сообщал мне ничего о своих планах. Я не знаю даже всего, что случилось за то время, пока я лежала в больнице. Где Натан, где ваша жена – мне известно не больше вас. Клянусь вам. Мистер Квентин, прошу вас только об одном, не выбрасывайте меня на улицу. Мне совершенно некуда идти.
Взгляд, которым Фредерик окинул Ливию, не был брезгливым, но в нем с предельной отчетливостью отразился немой укор. Чувство безграничного унижения захлестнуло Ливию всю без остатка, и она даже на несколько секунд прикрыла глаза рукой от невыносимого стыда.
Пусть. Но он хотя бы не выставит ее за дверь.