1

Они ехали уже два часа, и Вирджиния почувствовала, что страшно проголодалась. А ведь еще сегодня утром, проснувшись в холоде и тьме, она думала о еде с отвращением. Все мышцы и кости у нее ныли, шея затекла. Повернув голову, она даже легонько вскрикнула от боли. На улице было холодно и сыро, и, несмотря на сумерки, она сразу заметила, что на землю опускается непроницаемый туман.

«Да, я, похоже, уже не гожусь для того, чтобы ночевать в машине, – хмуро думала Вирджиния. – Старею».

Она толкнула дверь автомобиля, выскользнула наружу, с усилием стянула с себя джинсы и трусики и присела прямо в мокрой траве. Было темно, и ни души вокруг. Их машина стояла на обочине второстепенной дороги, которая петляла по северной части Англии. Сейчас они находились недалеко от Ньюкасла. До шотландской границы было рукой подать, однако вчера вечером они так устали, что уже не могли ехать дальше. Вирджинии очень хотелось найти хоть какую-нибудь гостиницу, пусть даже самую захудалую, но Натан заявил, что ночевать в машине нисколько не хуже. У нее возникла мысль: наверное, ему неловко, что платить за гостиницу придется даме. Она платила за бензин на заправках, покупала еду… Съестное они приобрели в маленьком универсальном магазинчике в одной из деревень. Там оказались на удивление хорошие сэндвичи, а ведь Вирджиния с Натаном сильно сомневались, что в таком глухом местечке, затерявшемся на краю географии, найдется хоть какая-то приемлемая еда.

Они запивали бутерброды минералкой, наслаждались тишиной и уединенностью, которую нарушали порой лишь любопытные приблудные овцы. Здесь было значительно холоднее, чем в Норфолке. Вытащив из чемодана толстый пуловер, Вирджиния натянула его, уселась на капот и стала задумчиво жевать сэндвич, глядя вдаль, на пухлую массу серых облаков, что сливалась с матовыми красками окружающего северного ландшафта, уже глубоко затронутого осенью.

К собственному удивлению, она чувствовала, что каждую клеточку ее существа наполняет полузабытое чувство мира и покоя, ощущение свободы и согласия с самой собой. Она с наслаждением вдыхала прохладный чистый воздух, и минуты наступления темноты, превращения дневного света в ночной мрак казались ей таинственным волшебством. Когда-то ей были знакомы такие моменты и такие чувства, но с течением времени она подзабыла их. Теперь же Вирджиния снова чувствовала себя лишь яркой частицей настоящего, а прошлое и будущее для нее просто не существовало. Вся, без остатка, она растворилась в «здесь и сейчас».

Вирджиния вспомнила о студенческой поре – тогда она употребляла гашиш. Высшим кайфом при этом было добиться как раз такого единения себя с настоящим. А теперь ей удалось это безо всяких наркотиков… Достаточно оказалось лишь этого приглушенного вечернего света и полной умиротворенности окружающего ландшафта.

Натан оставил ее одну, а сам отправился на пробежку, чтобы размять затекшие ноги и руки. Когда через час снова показалась его бегущая фигура, Вирджинию вдруг обожгла одна мысль, и волшебство момента внезапно рассыпалось. Она неожиданно поняла, что гашиш, кроме всего прочего, оказывал на нее еще одно действие: он полностью развязывал ее самые низменные сексуальные инстинкты. Вечеринки, на которых налево и направо раздавались сигареты или печенье, обильно сдобренные наркотиком, часто заканчивались разнузданными сексуальными оргиями. Вирджиния смутно припоминала, что не раз и не два оказывалась в страстных объятиях незнакомых мужчин, любовников на одну ночь, тоже одурманенных до предела. Она была тогда просто ненасытна, и все ее комплексы в такие минуты испарялись бесследно.

Перед ней стоял Натан. Его волосы овевал влажный вечерний ветер, на его лице играли тени уходящего дня, и Вирджиния подумала: нет, в этот раз все не так, сейчас наркотики определенно ни при чем!

Именно в эту секунду ей захотелось секса с ним. Прямо тут, на капоте, или внутри, на сиденье, или даже просто на песчаной земле. Ей было все равно где, только бы это было немедленно, быстро и бурно. Безо всяких «до» и «после». Лишь только секс, без прикрас, в чистом виде.

«Что со мной? Неужели это не сон? У меня в голове туман, будто после полдюжины косяков!» – удивлялась Вирджиния.

Она догадывалась, что Натан понимает ход ее мыслей, поскольку на его лице играла многозначительная усмешка. Его выжидательный взгляд говорил о том, что он готов идти навстречу ее желаниям, но проявить инициативу должна она сама. И к собственному сожалению – а позже и к облегчению – Вирджиния обнаружила, что сейчас она была уже не такой, как прежде, в юности. В ней еще жили некоторые комплексы, и этого было достаточно, чтобы спрыгнуть с капота и сказать прохладным тоном:

– Нам надо ехать дальше, пока окончательно не наступит ночь.

– Хорошо, – согласился он.

Сегодня, этим туманным утром, все ее блаженные ощущения улетучились. Вирджинии хотелось выть волком. Боли в шее казались невыносимыми. Ей так хотелось почистить зубы, принять горячий душ, помыть голову душистым шампунем, хотелось, чтобы ее волосы плясали под струями теплого воздуха, а в руках успокаивающе жужжал фен. И кофе! Едва ли не больше всего на свете ей хотелось выпить чашечку свежесваренного кофе.

Она поглядела на Натана. Хотя он тоже устал от сна в скрюченном состоянии, по нему это было незаметно. Мужчина выглядел точно так же, как и накануне вечером. Никакой внешней усталости. Внимательный взгляд, направленный на дорогу; руки, уверенно крутящие руль… Он неплохо ориентировался в плотном тумане, выезжая с травы на узкую полоску асфальта, что вилась по богом забытой местности, где кругом были лишь болота да пастбища. «Дурацкая сельская дорога, – с досадой думала Вирджиния, – разве, черт побери, она приведет туда, где можно выпить кофе?!»

– Я хочу есть й пить, – сказала она наконец. – Кроме того, я замерзла и у меня все кости ноют. Вторую ночь в машине я спать ни за что не буду!

Взгляд Натана не отрывался от дороги.

– Скоро эта проселочная лента закончится, и мы выедем на автобан. Там обязательно найдется какое-нибудь кафе, и тогда мы покушаем.

– Да?! – с неожиданной для самой себя агрессией переспросила Вирджиния. – Ты так хорошо знаешь эту местность, что можешь ручаться за свои слова?

– Я смотрел на карту, перед тем как мы выехали.

– Надеюсь, ты держал ее не вверх ногами? Я сильно сомневаюсь в том, что скоро будет автобан. У меня такое впечатление, что мы вот-вот вляпаемся в какое-нибудь болото или в лучшем случае упремся в овечий луг!

Натан повернул голову и внимательно посмотрел на Вирджинию:

– А ты бываешь настоящей язвочкой. С чего ты так раскипятилась?

Она сидела, растирая себе затылок:

– Я страшно устала. У меня все мышцы ноют. И у меня дико разболится голова, если я срочно не выпью кофе.

– Ты скоро его получишь, – пообещал он.

Вирджиния крепко прижала ладони к вискам:

– Мне очень нехорошо, Натан. Я вдруг начала сомневаться, а правильно ли мы с тобой поступаем.

– Вчера ты ни в чем не сомневалась. У меня было такое впечатление, что тебя надо немедленно спасать, что я должен скорее доставить тебя в безопасное место. Ты была на грани безумия.

– Да, – отозвалась она, глядя на туман сквозь боковое окно. – Это правда.

Перед ее глазами пробежали картины вчерашнего дня. Вот она лежит на кровати в спальне Ферндейл Хауса. Прямо на новом платье, которое она только что аккуратно сложила, дабы отправить в чемодан. Она сделала все, что запланировала: купила билет на поезд, сообщила Фредерику время прибытия, упаковала вещи дочери, отвела ее к Уолкерам, вытащила из-за шкафа чемодан, уложила туда белье, колготки, туфли… Она даже сняла с вешалки новое платье и ненадолго задумалась, не лучше ли будет везти его в специальном чехле, чтобы не помять. Но затем решила, что второе багажное место ей ни к чему, лучше ехать с одним чемоданом, а в лондонской квартире можно все погладить. Она расстелила платье на кровати, осторожно загнула рукава, потом подол… и вдруг опустила руки, понимая, что не сможет уложить его в этот чемодан, не сумеет сесть на лондонский поезд и пойти на званый ужин как безупречная жена многообещающего политика.

Когда к ней в комнату заглянул Натан, она лежала на кровати поверх нового платья и слезы текли по ее щекам, заливаясь в уши. Она не рыдала – это были тихие, безостановочные слезы.

– Я не могу, – шептала она. – Не могу.

Сейчас она слабо помнила, как Натан осторожно приподнял ее и обнял. Приятно было ощущать свою голову у него на плече. Но слезы полились из ее глаз еще сильнее.

– Не могу, – повторяла она безостановочно. – Я не могу! Его губы прильнули прямо к ее уху.

– Не можешь? – отчетливо проговорил он. – Тогда не делай этого. Слышишь? Не делай!

Отвечать у нее не было сил. Она только плакала.

– Куда делась та сильная, энергичная женщина? – спросил он тихо. – Та дикарка, которая всегда делала в своей жизни лишь то, что хотела?

Из ее глаз продолжали течь слезы.

– Так чего же ты хочешь, Вирджиния? Куда ты хочешь поехать?

Куда? Она и не думала об этом. Ей только сейчас стало ясно, куда она ехать не хочет. В Лондон. В лагерь Фредерика.

Она подняла голову.

– На Скай, – хрипло сказала она. – Я хочу на Скай.

– О'кей, – отозвался он. – Тогда поехали.

От дикого удивления у нее вмиг пересохли все слезы.

– Ты что? Так нельзя!

– Почему? – спросил он.

Тогда она не нашлась, что ответить.

– Мне теперь ясно, что для тебя это было отличным решением всех проблем, – сказала она теперь, сидя в машине.

Ее все еще тянуло спорить с ним и цепляться к каждому слову. Наверное, виной тому были предвестники жестокой мигрени, а еще туман, который окружал машину плотной передвижной стеной. Похоже, туман был не прочь пробраться и в салон автомобиля.

– Ведь я всего лишь не хотела ехать в Лондон!

Натан пожал плечами:

– Кто лежал на кровати и ревел? Ты. Какие претензии ко мне?

– Ты должен был уговорить меня выполнить обещание, которое я дала Фредерику.

– Ха! – Натан помотал головой и негромко рассмеялся. – Вне сомнений, от поездки в Лондон у тебя бы напрочь снесло крышу. Слушай, пусть другие говорят тебе, что ты должна делать. Ты хотела на Скай – вот мы и едем туда!

– Вчера у меня была отличная возможность выкинуть тебя из машины рядом с больницей, где лежит Ливия! Неизвестно тогда, где бы тебе пришлось прокуковать ночь.

– Провести ее хуже, чем в этой машине, все равно нельзя.

– У тебя что, тоже все болит?

– А то! К тому же рост у меня побольше твоего. Думаешь, мне было легко спать в этой машине, свернувшись в три погибели?

Внезапно ее гнев рассеялся.

– Мне надо позвонить Ким, – устало сказала она.

– Звони.

Вирджиния посмотрела на мобильный телефон, что лежал перед ней на полке. Он был выключен. Можно себе представить Фредерика, как он безуспешно пытается дозвониться до нее со вчерашнего дня, с момента прибытия поезда на Кингс-Кросс, и повторяет попытки ежеминутно. Конечно, он уже поговорил и с Уолкерами, и с дочкой… Значит, Ким уже знает, что мама пропала.

– Что ей сказать? Что мы едем с тобой на Скай?

– На твоем месте я бы не стал так говорить, – покосился на нее Натан. – Ведь тогда твой муж сразу же кинется вслед за нами. Или ты этого хочешь?

– Нет. – Вирджиния зябко повела плечами. – Нет. Наверное, мне вообще нельзя больше показываться на глаза Фредерику.

Когда она начинала представлять себе, что именно сейчас думает о ней муж, ей становилось дурно.

Скоро они действительно добрались до автобана, ведущего в Глазго, и наконец-то поехали быстрее. Туман понемногу слабел.

– Вечером мы будем на Скае, – уверенно заявил Натан.

Он пообещал остановиться у ближайшего придорожного кафе. Мысли о Ким, которая в слезах и страхе думает о том, куда же могла подеваться ее мамочка, перевесили сомнения Вирджинии, и она наконец включила мобильный. Как и следовало ожидать, на дисплее выскочил значок: 24 пропущенных звонка и куча сообщений по голосовой почте. Прослушать их? Вот уж дудки! Она не хотела слышать голос Фредерика даже в записи.

Она набрала номер Уолкеров.

Грейс взяла трубку немедленно:

– Алло!

– Грейс? Это Вирджиния Квентин. Я…

Продолжить ей не удалось. Хватая ртом воздух от волнения, Грейс заголосила:

– Миссис Квентин?! Бож-же мой! Мы все стоим на ушах, места себе не находим от волнения! Да где же вы?…

– Сейчас это не имеет ровно никакого значения. Я хочу поговорить с Ким. Она у вас?

– Да, но…

– Пожалуйста, позовите ее к телефону. И побыстрее.

– Мистер Квентин приехал из Лондона, – жалобно сказала Грейс. – Он там, в главном доме. Ему очень плохо. Он…

– Я хочу говорить с Ким! – перебила ее Вирджиния таким жестким тоном, каким никогда еще не разговаривала с Грейс. – Оставьте ваши эмоции при себе.

– Как хотите, – едко отозвалась Грейс с обидой в голосе.

И тут же в трубке зазвенел голосок Ким:

– Мамочка! Где же ты? Приехал папа! Он тебя ищет!

– Ким, малышка моя, у меня все хорошо. Пожалуйста, не беспокойся насчет меня. Слышишь? Все в полном порядке. Я лишь немного поменяла планы.

– Ты раздумала ехать к папе в Лондон?

– Да. Потому что… потому что ситуация изменилась. Я поехала в другое место. Но я скоро снова вернусь к тебе.

– Когда?

– Скоро.

– В понедельник начнутся занятия в школе. Ты приедешь к понедельнику?…

– Я постараюсь. Договорились?

– И мне оставаться у Грейс с Джеком до понедельника?

Вирджиния благодарила судьбу за то, что ее дочь так любит эту пожилую пару. Иначе Ким точно отнеслась бы к этой неожиданной проблеме гораздо беспокойней – плакала бы и кричала…

– Конечно же, оставайся. Но навести папу, хорошо? Я так поняла, что он дома?

– Да. Сегодня рано утром он приходил сюда.

– Хорошо, малышка, будь умницей и слушайся во всем Грейс и Джека, ладно? И не убегай далеко от дома, договорились? Даже в парк, поняла?

Ким вздохнула:

– Грейс все время говорит мне то же самое. Я поняла, мама. Ведь я уже не лялька!

– Я знаю, Ким. И очень горжусь тобой, доченька. Я тебе еще позвоню. До свидания! Я тебя люблю!

Вирджиния немедленно нажала на сброс, чтобы Грейс не вздумала снова хватать трубку и осыпать ее жалобами и упреками. Конечно, из вежливости ей стоило поговорить с Грейс по-человечески и спросить, не против ли она, чтобы Ким осталась у них на более долгий срок, чем договаривались. Однако Вирджиния не хотела рисковать, врать и изворачиваться в ответ на настойчивые вопросы о месте ее пребываний. Если Джек был где-то поблизости, Грейс наверняка уже вытолкала его на улицу, чтобы тот бежал за Фредериком, а сама она постарается изо всех сил удержать Вирджинию у телефона. Женщина хотела полностью исключить эту опасность. Говорить с Фредериком она ни за что не желала.

– Ну что, тебе лучше? – спросил Натан.

Она кивнула:

– Да. Во всяком случае уже не так погано, как раньше. Хотя… Фредерик вернулся домой. Должно быть, он вне себя.

– Этого и следовало ожидать, – сказал Натан кратко. Он показал рукой вперед. – А вот и дорожное кафе. Наконец-то ты получишь свой кофе.

 

2

Две чашки крепкого горячего напитка и огромная порция яичницы-болтуньи с тостами отлично подкрепили силы Вирджинии. В придорожном кафе было чисто, уютно и тепло. В туалетной комнате пахло сильным дезраствором, уборка там явно делалась регулярно и тщательно. Вирджиния стояла перед умывальником в полном одиночестве. Она умыла лицо и руки, расчесала торчащие во все стороны волосы, слегка подкрасила губы помадой. Возвращаясь в обеденную зону к Натану, она чувствовала себя уже намного уверенней.

Этим хмурым утром, напоминающим больше глухой ноябрьский денек, а не первое сентября, в дорожном кафе ничего особенного не происходило. Кроме них, в помещении был лишь мужчина, который сидел себе за столиком и почитывал газету. Из динамиков звучала негромкая музыка. Приятно было сидеть на удобных стульях, блаженно вытягивая ноги, и греть замерзшие руки о теплую керамическую чашку, наполненную живительным кофе. Жизненные силы потихоньку возвращались к Вирджинии, и она вновь ощутила приятные чувства, что бродили в ней вчерашним вечером. В ее душе снова царили свобода, легкость и жажда приключений.

Вирджиния даже начала улыбаться.

Увидев ее такой, Натан высоко поднял брови.

– Что с тобой? – спросил он. – Ты выглядишь сейчас, словно кошка, которая вот-вот замурлычет.

– Стыд мне и позор, – усмехнулась Вирджиния. – Я страшно подвела мужа. Я сбежала, как последняя тварь, заставив его ужасно волноваться, и теперь мне, видите ли, хорошо. Да, – она немного помедлила, словно прислушиваясь к собственным ощущениям, – да, мне невероятно хорошо. Ты, наверное, считаешь меня негодяйкой?

Вместо ответа он задал встречный вопрос:

– А что это значит, «мне хорошо»? Как бы ты определила это чувство?

– Свобода, – ответила она, ни секунды не задумываясь. – Хорошо – это значит свобода. Она живет глубоко во мне и прокладывает себе дорогу, чтобы вырваться наружу. Я знаю, что веду себя сейчас совершенно безответственно, но я уже не могу остановиться и повернуть все вспять. Это выше моих сил.

– Тогда не поворачивай, – отозвался Натан.

Она кивнула. Вирджиния сидела, держа кофейную чашку в руке и поглядывая из-за нее на Натана. Ее глаза блестели, и она знала это.

– Я чувствую себя почти как тогда… – начала было Вирджиния и замолчала.

– Когда? – спросил Натан.

Вирджиния опустила чашку:

– Когда еще был жив Томми.

 

3

Двадцать пятое марта 1995 года. Был особенно теплый и ослепительно солнечный день. Суббота. В палисаднике Вирджинии цвели крокусы и ранние нарциссы, а из-за стены, окружавшей основной сад, выглядывали толстые розоватые ветви кустов, колышась от порывов нежного весеннего ветра.

Майкл страдал в это утро похмельем, что случалось с ним весьма нечасто. Накануне вечером он ездил на велосипеде в местный фитнес-клуб, встретился там с другом, у которого был день рождения, и тот повел его в бар. Они хорошенько заложили за воротник, и Майкл, вскарабкавшись на велосипед, был едва в состоянии крутить педали.

– Я уже хотел звонить тебе, чтобы ты забрала меня на машине, – поделился он с Вирджинией. – Однако тогда я показался бы себе полным ничтожеством…

Вирджиния рассеянно кивнула. Как обычно, она слушала своего друга очень невнимательно. Его слова, как правило, представляли для нее не больше чем привычный звуковой фон.

– Наверное, мне надо принять аспирин, – пробормотал Майкл и пошел на кухню за лекарством и стаканом воды. Вернувшись в гостиную, он упал в кресло, наморщил лоб и стал внимательно наблюдать, как таблетка прыгает, вертится и шипит, растворяясь в воде.

– Ой, раскалывается моя головушка! – жалобно приговаривал он.

Вирджиния прекрасно понимала, что похмельный синдром – далеко не самая приятная вещь, однако выносить жалобы Майкла больше двух-трех минут она была не в состоянии. Его вечное нытье страшно действовало ей на нервы. Погода, работа, окружающие люди – Майкл находил недостатки во всем и вся. И конечно же, то обстоятельство, что Вирджиния отказывалась выходить за него замуж и не хотела беременеть, постоянно давало пищу для укоров и сетований с его стороны. Если Майкл не знал, на что бы ему еще пожаловаться, он вспоминал прошлое и в трагических тонах повествовал о том, как безответственно повел себя его отец, как разошлись его родители, какой ужасной депрессией страдала его мать и как печален был ее конец.

– Мне кажется, что ты сойдешь с ума, если у тебя вдруг не останется ни одного повода для жалоб! – часто говорила ему Вирджиния, и тогда он смотрел на нее печальным взором смертельно раненного зверя.

Однако сегодня она ничего не сказала, а тут же повернулась к нему спиной и отправилась снова в сад, оставив Майкла наедине с его головными болями. Работы у нее было много. На газоне оставалось много прошлогодней листвы, и надо было сгрести ее граблями и все почистить. Вирджиния рада была тому, что у нее есть занятие, которое позволяет ей отвлечься и не слушать Майкла.

Позже, много позже, когда они с Майклом снова и снова восстанавливали в памяти это длинное утро и спрашивали себя, как же могло произойти это жуткое событие, непостижимой загадкой для них оставалось то, что они не заметили Томми. Обычно, заходя на их участок, он кричал и махал рукой. Может, в этот раз он так не сделал? Или Вирджиния была погружена в свои мысли настолько глубоко, что не заметила бы даже бомбы, если бы та упала и разорвалась рядом с нею?

Майкл уж точно не мог ничего заметить, поскольку он перебрался из кресла на диван, растянулся там и задремал.

Должно быть, Томми пришел примерно в одиннадцать. Он сказал своей маме, куда идет, и поскольку та знала, что ее ребенок желанный гость у соседей, то без колебаний отпустила его. Не показываясь на глаза ни Вирджинии, ни Майклу, мальчик тут же направился к машине, припаркованной на горке, и обнаружил, что она не заперта. Он тут же открыл дверцу, уселся за руль и потянул за ручной тормоз. Машина покатилась вниз по склону.

Вирджиния находилась в этот момент в противоположном углу сада. Наполняя старой листвой большие пластиковые пакеты, она услышала с улицы визг тормозов, пронзительное гудение сирены и резкий скрежет металла. Тишина и покой субботнего утра взорвались внезапно, в мгновение ока.

Она подняла голову и подумала, что на дороге произошла авария. Обежав дом, она выглянула с горки вниз, на улицу.

Это был один из таких моментов, всех причин и следствий которого человеческий мозг не может постичь сразу, хотя они часто лежат на поверхности. Вирджиния увидела, что их машина исчезла – ее не было на парковке. Внизу, в самом конце спуска, лежала оторванная водительская дверь. Очевидно, она зацепилась за толстый коричневый столбик, который отмечал границу участка. На улице застыли в причудливых позициях три машины, при взгляде на которые не сразу становилось ясно, столкнулись ли они или в это положение их занесло каким-то отчаянным водительским маневром.

Медленно, очень медленно до Вирджинии стало доходить, что одна из этих машин принадлежала им с Майклом…

– Что случилось?

Из-за ее плеча выглянул Майкл, растрепанный и помятый, ведь он только что встал с дивана. Пораженный, он уставился вниз, на улицу.

– Там наша машина!

Он быстро повернул голову в сторону парковки, потом – снова на улицу.

– Как же… как же она окатилась?

Майкл посмотрел на Вирджинию, и внезапно их пронзила одна и та же мысль:

– Томми! – закричали они в один голос.

Они понеслись сломя голову вниз по спуску. Вирджиния в ужасе бежала так быстро и дышала так конвульсивно, что начала задыхаться и почувствовала, как у нее закололо в боку. Майкл выглядел так, словно его в любой момент могло вырвать.

Они увидели Томми, неподвижно лежащего на улице. Какой-то мужчина с кровоточащей раной на голове склонился над распростертым телом ребенка и лихорадочно пытался отследить его пульс. За рулем черного «ровера», который стоял, развернувшись передом к дому родителей мальчика, сидела блондинка. Широко раскрытыми глазами она смотрела на приборную доску, словно видела там что-то сверхъестественное. Похоже, она была в шоке и не могла сдвинуться с места.

Раненый мужчина поднял голову:

– Пульс есть! Я его нашел!

Дрожа, Вирджиния опустилась перед Томми на колени. Мальчик лежал на асфальте лицом вниз, но она не решалась повернуть его. Вдруг у него серьезные внутренние повреждения, не навредить бы ему еще сильнее.

– Томми… – шептала она. – Томми!

– Его машина выскочила задом вон с той дорожки, – сообщил раненый. – Я сразу же бешено ударил по тормозам, но все произошло слишком быстро…

– Чего ты стоишь? – закричала Вирджиния на Майкла. – Живо беги и вызывай скорую! Быстрее!

Белый как мел, Майкл со всех ног бросился к дому.

– Его машина всем весом врезалась в мою, и мальчика выбросило на дорогу, – вздохнул мужчина. Видно было, что ему очень хочется выговориться, хотя Вирджиния в данный момент слушала его довольно рассеянно. Она желала только одного: чтобы Томми повернулся к ней своим лицом, усыпанным веснушками, чтобы он расплылся в улыбке, показывая дырочки на месте молочных зубов, и сказал: «Вот, так уж получилось… А вы что, напугались? Я больше не буду, чес-слово!»

Но он не двигался.

– …и тут показалась дама на черном «ровере», – продолжал свой рассказ раненый мужчина. – Она ехала слишком быстро, а здесь ведь жилой квартал! Эта женщина намного превысила скорость! И она… наехала на него… У нее не было никакой возможности затормозить!

– Томми, – шептала Вирджиния. – Томми, скажи хоть что-нибудь!

– Вон там лежит дверь от машины, – показал мужчина. – Мальчик не захлопнул ее как следует. Поэтому он и вылетел на асфальт! Как же вы могли позволить вашему сыну одному садиться в машину? В его-то возрасте!..

Вирджиния не чувствовала ни малейшего желания объясняться с ним. Наверное, он тоже был в шоке, как и та женщина в «ровере».

Пока пораженная Вирджиния сидела над мальчиком в полной неподвижности, у пострадавшего мужчины просто не закрывался рот, и он говорил, говорил, говорил…

На улицу выбежала мама Томми. Она кричала как безумная, но Вирджиния не могла разобрать ее слов. Снова примчался из дома Майкл.

– Скорая помощь сейчас приедет, – сказал он, задыхаясь.

Его лицо было бледное, как у покойника. Вирджиния никогда еще не видела Майкла таким. Он беспомощно мотал головой, будто не веря в то, что стряслось.

– Господи, господи боже мой, – шептал он, – я не запер машину! Я могу поклясться, что запирал ее, но… Видимо, я забыл… О боже, как такое могло со мной случиться!

Майкл глядел на Вирджинию с безграничным отчаянием в глазах, и ей казалось, что в этот момент она видит, как покрывается черными трещинами его несчастная душа.

 

4

Около пяти часов вечера они приехали в Кайл-оф-Лохалш, крошечный портовый городок. Раньше оттуда ходил паром на Скай. Теперь же на остров вел мост, который изгибался внушительной аркой через пролив Лох-Алш. Скай находился теперь совсем близко, рукой подать. Его громада вздымалась из матово-серых волн неспокойного моря. Вершина самой высокой горы исчезала в черных, мрачно сгустившихся облаках, что метались по небу под могучими дуновениями ветра. Иногда сквозь облачную завесу проглядывали крошечные кусочки ослепительно голубого неба, и тогда сияющие солнечные лучи, будто свет театральных прожекторов, падали на землю, превращая свинцовые волны в ярко-серебристые и заставляя плясать по окрестностям причудливые тени. Затем просвет в облаках затягивался, и мир снова погружался в мрачную полутьму.

Машина, где сидели Натан с Вирджинией, стояла на парковке рядом с солидным белоснежным зданием – отелем «Лохалш». Перед тем как ехать сюда, они завернули в небольшой местный магазинчик и купили там минеральной воды. Теперь на коленях у них лежало по бутылке минералки, и путешественники то и дело жадно прикладывались к ним. Кроме них, рядом с отелем никого не было. Лето кончилось, туристов уже не тянуло в эту гористую северную местность. Только чайки, визгливо крича, носились над скалами, которые круто спускались прямо к воде. Больше поблизости не было ни одной живой души.

Вирджинии очень хотелось позвонить Ким еще раз, но она не решалась: а вдруг Фредерик встал на стражу в домике Уолкеров и теперь сам подходит к телефону. Он понимал, что одним утренним звонком Вирджиния не ограничится и позвонит еще. А может, муж все-таки вернулся в Лондон? Была пятница, почти вечер. Через три часа начнется тот самый ужин, такой важный для политической карьеры Фредерика. Может быть, он все-таки пойдет туда, отговорится, что жена внезапно заболела, и как-нибудь выдержит мероприятие от начала и до конца? Весь такой измученный, бледный… Теперь он знает хотя бы, что Вирджиния жива, но где она находится и что, собственно, произошло – это ему неизвестно. Наверное, он ломает голову в поисках ответа. Может, он даже подозревает, что ее побег связан с Натаном Муром. Вирджиния живо представляла себе его отчаяние и растерянность и замирала от страха. Если он отказался от мероприятия и дежурит сейчас в доме Уолкеров, то грозовые тучи над ее головой сгущаются все сильнее. Она и понятия не имела, как выпутаться из этой дикой ситуации.

– Мне остается только надеяться, что Ким не слишком волнуется за меня, – вздохнула она.

Натан сделал большой глоток из своей бутылки.

– Судя по твоим словам, Уолкеры балуют ее, как родную внучку, и ей очень неплохо у них, – заметил он. – И что с ее мамочкой ничего не случилось, она тоже знает, ведь ты звонила ей утром. Думаю, что она умница и ведет себя хорошо.

Вирджиния кивнула:

– Наверное, ты прав.

Женщина прижалась лбом к дверному стеклу. Каждый раз, приезжая сюда, она бывала просто потрясена неземной красотой окружающего ландшафта. Ей хотелось слиться с небом, морем, солнечными лучами, потому что наглядеться на всю эту прелесть она не могла. Здешняя природа не теряла своего очарования даже пасмурной осенью. Вирджиния чувствовала себя тут как дома. Это было такое место, в котором, как ей казалось, прошло несколько ее жизней.

– Ну что, вперед, через мост? – спросил Натан.

Вирджиния отрицательно покачала головой. Она страстно хотела замедлить ход времени, побыть еще немного на материке, прежде чем они поедут дальше на север, на Скай. Женщина не объясняла, почему ей так хотелось, но ей казалось, что Натан все понимает без слов. У нее было такое чувство, что как только они окажутся на острове, свершится нечто непоправимое. Почти два дня они провели в дороге, проехали всю Англию и Шотландию, и все-таки ей казалось, что в любое мгновение она может все вернуть, отменить, исправить. Вернуться назад, в Ферндейл, в свою привычную жизнь. Конечно, ей придется объясниться с мужем, отразить натиск его неприятных вопросов и тяжелых упреков, а еще, быть может, выдержать нападки взбешенной Грейс и угрюмого болвана Джека. Обороняться от Фредерика она могла бы, ссылаясь на свой страх перед публичными выходами в свет, на Уолкеров она тоже способна найти управу, но все это оружие действительно только до тех пор, пока она находится здесь, на материке. Пока Вирджиния тут, пуповина, связывавшая ее со всеми этими людьми, еще не отпала. Едва ступив на землю Ская, она уже перейдет невидимую грань, и все будет кончено. Свалить вину будет не на кого. Во всем виновата будет лишь она одна, и просто так повернуть все вспять будет уже невозможно.

– Нет, я еще не готова, – сказала она.

– О'кей, – отозвался Натан.

Его манера реагировать на все ее желания нравилась Вирджинии. Натан всегда чуял, когда ей не хочется давать объяснений, всегда проявлял сдержанность и соглашался с ней.

Также он умел слушать – молча, подолгу. Почти всю длинную поездку она рассказывала ему о Майкле и Томми, и Натан почти не перебивал ее. Его уместные замечания всякий раз подтверждали: он не делает вид, что слушает, а действительно ловит каждое слово ее рассказа. Ехать по пустынной, суровой местности, воскрешая в памяти мрачные истории, было весьма своеобразным времяпровождением. Рассказы словно бы освобождали Вирджинию от гнета прошлого, но в то же время сильно печалили ее.

– Томми… погиб? – спросил Натан, и Вирджиния уже не в первый раз поразилась его интуиции. Сейчас она тоже думала о мальчике.

– Да. То есть не сразу. В больницу его привезли еще живым. Но он не вышел из комы. У него была тяжелейшая черепно-мозговая травма. Врачи сказали, что даже если он и выкарабкается, то на всю жизнь останется инвалидом, остановится в развитии и навсегда останется в умственном отношении маленьким мальчиком. И все-таки его родители молились, чтобы он не умер.

– Их можно понять.

– Их-то можно, но вот я… Я внутренне разрывалась на две части. Иной раз мне казалось, что лучше для него будет умереть.

– Как чувствовал себя Майкл в то время?

– Ужасно. В пятницу, накануне того злополучного дня, он ездил в Кембридж на машине. Один, без меня. Я сидела дома и делала реферат, затем начала работать в саду. Вечером вернулся Майкл и поставил машину, как обычно, на подъезде к дому. Может быть, он не запер ее. В том, что случилось, он обвинял исключительно себя и не мог справиться с этим страшным грузом. Каждый день он бегал к Томми в больницу, дежурил у его кровати, плакал и молился. Он потерял сон и покой и страшно исхудал.

– Ты тоже считаешь его виноватым? – спросил Натан.

Вирджиния смотрела не на него, а мимо, в пространство. Ветер как раз выдрал клок из плотной облачной портьеры, и в небесном окошке показалась Сгурр Аласдэр – вершина самой высокой горы гряды Блэк Куиллинс. Солнце проворно бросило на нее сноп лучей, но она снова сгинула, закутавшись в пушистую шаль облаков.

– Это был несчастный случай, – сказала Вирджиния. – Трагическое стечение обстоятельств. Мне кажется, никто конкретно в этом не виноват.

– Но ты, похоже, и не пыталась втолковать это Майклу?

– Нет. Мы без конца обсуждали это событие, но Майкл вбил себе в голову, что он – самый настоящий преступник. А потом, одиннадцатого апреля, Томми умер. С этого момента стало еще хуже.

Ей пришлось взять на себя похоронные хлопоты. Майкл ходил как сомнамбула, едва помня себя. Выглядел он даже хуже, чем несчастные родители мальчика: землисто-серое лицо, воспаленные глаза, в которых, кроме усталости и печали, читалась бездонная пустота.

– Майкл пытался вернуться к своей обычной жизни, но день ото дня это давалось ему все труднее. Сначала мне казалось, что рано или поздно он войдет в свою привычную колею, однако потом я поняла: нет, он не отходит от случившегося, а переживает его с каждым днем все глубже и глубже. В иные дни он вообще не ходил на работу, а лежал дома, уставившись в стену. Он больше не ездил в фитнес-студию, которую посещал раньше так охотно, не хотел видеть своих друзей. Чувство вины раздавило его в лепешку. Ему не хотелось жить, потому что больше не было Томми. Знаю, что он подумывал о самоубийстве. Но Майкл – не из тех людей, что накладывают на себя руки. Для этого ему не хватало решимости.

– Мне кажется, ты могла спасти его, если бы согласилась выйти за него замуж, – предположил Натан. – Наверняка это помогло бы ему сохранить равновесие.

Вирджиния кивнула:

– Возможно. Но об этом я и думать не могла. Я уже так отдалилась от него и была сыта по горло его депрессиями, вечными жалобами… Жить с таким человеком просто невыносимо. А тут еще эта история… все стало только хуже… У меня не было сил справляться с его проблемами!..

Она нервно загладила волосы назад. Ее взгляд все еще не отрывался от силуэта острова Скай, растушеванного облачными массивами.

– Я предвидела во всех деталях нашу с ним жизнь после всего, что произошло. Знала, что мы без конца будем мусолить одно и то же – тему вины. Майкл до конца жизни не отступится от этой темы, ведь иначе ему необходимо было простить себе все, а это он считал предательством по отношению к памяти Томми.

– И ты раздумывала о том, как бы его бросить?

– Постоянно. Но я, конечно, понимала, что без меня он совсем пропадет. Потихоньку я сама начала сходить с ума. Я внезапно почувствовала, что мы скованы с Майклом одной цепью, хотя до аварии я то и дело проигрывала в мыслях варианты нашего расставания. Это была ситуация, оказаться в которой я не пожелаю и врагу. – Наконец-то она посмотрела на Натана. – И затем Майкл сам поставил точку в нашем мучительном сосуществовании. В один прекрасный день я вернулась из Лондона от подруги, у которой гостила на выходных, и увидела, что Майкл ушел из дома. Он взял с собой два чемодана – и все. На обеденном столе лежало прощальное письмо. Там он еще раз описал свое отчаяние, связанное с Томми, разложил по полочкам всю свою вину. Он каялся не только в том, что не запер машину, но и в том, что приблизил к себе Томми. По мнению Майкла, именно поэтому произошел тот несчастный случай. Он перечислял в письме все, что я и так тысячу раз слышала от него! И потом, в самом конце, он написал, что я свободна.

– Куда же он пошел?

Вирджиния пожала плечами:

– Не знаю. И он не знал. Думаю, он решил стать кем-то вроде кочевника. Он рассчитывал на то, что немного забудется, если сможет находиться в постоянном движении. Сегодня здесь, завтра там. Он написал, что мне не следует его искать. Я должна жить своей жизнью и забыть о нем.

– И ты не искала его? – спросил Натан.

– Нет.

– Значит, ты так и не знаешь, где он и что с ним стало?

Она покачала головой:

– Я больше ничего не слышала о нем. Он исчез, будто и не жил на свете.

– Какая катастрофа, – произнес Натан задумчиво. – Образованный молодой человек, который мог сделать карьеру в университете, стать когда-нибудь профессором Кембриджа – и вдруг такая история. Где же он сейчас? Живет на улице как бродяга? Беспробудно пьет? Или ему удалось снова зажить, как все обычные граждане?

– Этого я не знаю, – глухо сказала Вирджиния.

– И не хочешь узнать?

– Думаю, что нет.

Натан пристально посмотрел на Вирджинию:

– Я не понимаю одного, почему вся эта история сделала такой невротичной тебя. Понимаю, что гибель маленького мальчика не прошла для тебя бесследно, любой человек переживал бы из-за этого! И судьба Майкла явно не оставила тебя равнодушной. Наверняка ты чувствуешь себя виноватой за то, что не протянула ему руку помощи, что не искала его после ухода. Но всего этого мало, чтобы объяснить твой сегодняшний характер. Мало, понимаешь? Что загнало тебя в мрачную обитель Ферндейл Хауса, Вирджиния? От чего ты прячешься? Что тебя так мучает?

Она сидела, молча глядя вдаль, на горизонт. Из-за рваных облаков снова выглянула вершина Сгурр Аласдэр, залитая светом уходящего дня.

– Все. Поехали через мост, – кивнула Натану Вирджиния вместо ответа.

 

1

Целых пятнадцать часов Фредерик не отходил от телефона. Сначала он поглядывал на него с надеждой, затем все больше с тоской, отчаянием и усталостью. В то, что жена позвонит еще раз, он уже не верил. С того момента, как Джек доложил о звонке Вирджинии, он сидел около телефона в гостиной Уолкеров и надеялся, что ему все-таки представится шанс поговорить с женой. Фредерик был почти уверен, что она не будет звонить в главный дом, ведь важнее всего для нее было установить контакт с Ким. И пока, по ее представлениям, дочка находится в домике Уолкеров, звонить Вирджиния будет только туда.

Еще несколько раз он пытался дозвониться ей по мобильному, но там неизменно включался лишь автоответчик – голосовая почта. Получается, она специально выключила телефон, чтобы ей не докучали звонки мужа.

«Но почему же? – не переставая спрашивал он себя. – Что же произошло? Что я сделал тебе плохого?»

Был ли причиной всего тот пресловутый вечер? Неужели он так сильно наехал на нее, разговаривал с ней в таком приказном тоне, что Вирджиния не выдержала давления и решила искать спасение в бегстве? Она согласилась на эту поездку с большим трудом, это верно, но никакой паники и смятения в ее голосе не было. Она согласилась сама, и даже купила себе новое платье… Эта покупка показалась ему тогда таким добрым знаком! Женщина, идущая в магазин за новым платьем, мысленно представляет себе, как она выйдет в нем в свет, и, следовательно, ее настрой вовсе не безнадежен. Так он думал тогда. Теперь Фредерик понимал, что это было всего лишь предположение, пустая, бездоказательная догадка.

Ему пришлось позвонить в Лондон приглашающей стороне и с извинениями отказаться от участия в вечере. Дескать, его жена сильно заболела и он не может оставить ее одну в такой момент. На том конце провода реагировали подчеркнуто вежливо, однако у Фредерика сложилось такое впечатление, что ему не поверили. Потом он позвонил одному соратнику по партии и тоже предупредил его, что не будет присутствовать на том злополучном ужине. Он еще раз повторил версию про больную жену, и точно так же почувствовал, что ему не очень-то верят.

– Ты чего? – удивился друг. – Не валяй дурака! Упускать такую возможность!

– Я знаю. Но не все зависит от меня.

– Ты понимаешь, что ты творишь?…

«Да, – печально раздумывал он теперь, – я понимаю, что творю. И я должен отвечать за свои поступки».

Стрелки часов в высоком деревянном корпусе показывали половину первого ночи. Он провел в этой комнате пятнадцать часов. Грейс приносила ему поесть, но голода Фредерик не чувствовал, лишь с благодарностью брал с ее подноса кофе. Два раза в течение дня и один раз вечером звонил телефон, и он тут же хватал трубку, однако все это было не то: звонил то плотник, уточняя, когда прийти, то подружка Грейс, то приятель Джека, с которым тот каждое воскресенье шатался по пивнушкам. Других звонков не было.

Вирджиния больше никогда не позвонит.

Конечно, намного разумнее было бы вернуться в Лондон и пойти на вечеринку, чем сидеть тут и ждать у моря погоды. Сквозь его безграничную усталость начали проклевываться ростки безумного гнева. Как бессовестно это было с ее стороны! Какие бы ни нашлись у нее причины, пусть даже веские и уважительные, но до чего же непорядочно убегать просто так, скрываться, прятаться! Она должна была поговорить с ним. В худшем случае – поспорить. Но не исчезать без единого слова.

«Я не хочу распаляться. Не хочу. На это у меня нет сил. Если я сейчас начну психовать, то просто выйду из строя», – увещевал он себя.

В комнату заглянула Грейс, одетая в белый халат до пола, расшитый алыми и розовыми бутонами.

– Неужели вы все еще здесь?! Боже мой! Сэр, да на вас просто лица нет от усталости!

Глаза Фредерика горели от недосыпания. Он тер их руками и чувствовал себя так, словно не спал несколько лет.

– О, Грейс! Я просто валюсь от усталости. Как дела у Ким? Она спит?

– Спит как сурок. Сэр, вам необходимо прилечь. Я не думаю, что… что миссис Квентин позвонит сегодня ночью. Она ведь не захочет будить ни Ким, ни нас с Джеком.

Фредерик понимал, что она права. Конечно же, сегодняшняя ночь ничего не решает.

Он встал:

– Я иду к себе. Но если она все-таки позвонит…

– Тогда я сразу же вам сообщу! Пожалуйста, постарайтесь заснуть, сэр. На вас просто глядеть больно.

Грейс проводила его до двери, сунула ему в руки карманный фонарик Джека, ведь дорога через лесопарк была довольно темной. Выйдя наружу, он вдохнул воздух полной грудью. Свежий, прохладный ветерок немного взбодрил его, быстрый шаг тоже помог встряхнуться. Он слишком долго сидел на одном месте без движения.

Подойдя к своему дому, он тихонько открыл дверь и вошел внутрь. Будить Ливию ему не хотелось – сон тоже был для нее на вес золота. Но едва он включил свет в прихожей, как тут же увидел молодую женщину сидящей на лестнице. Поверх ночной рубашки Вирджинии, которую он дал ей вчера, Ливия накинула на плечи зеленое шерстяное одеяло. Лицо ее было белое как мел.

– Ливия! Вы что сидите тут в темноте?!

– Я не могу уснуть.

– Почему же вы не включили телевизор? Или не взяли какую-нибудь книжку с полки?

Она пожала плечами:

– Я просто думала.

– О чем же?

– Об этой ситуации. О моей ситуации. О том, как могло случиться, что я сижу вот тут… – Она обвела рукой пространство прихожей. – Тут, в чужой ночной рубашке, с чужим одеялом на плечах. Знаете, о чем я сейчас думаю? Что у меня нет никаких документов. Ни паспорта, ни водительских прав. Ни-че-го.

– Решить подобные проблемы вам с удовольствием поможет немецкое консульство.

– Понимаю.

Он вздохнул, устало потер глаза.

– Мы уже говорили с вами на эту тему. Конечно же, консульство не построит вам нового дома. Это верно… – Фредерик помотал головой. – Я просто не в состоянии говорить. Я так устал, что еле стою на ногах. У меня в голове все перемешалось.

– Вам обязательно надо поспать, – сказала Ливия кротко. – Я вижу, что ваша жена… так и не позвонила? – добавила она немного помедлив.

– Нет. Думаю, она вычислила, что я сижу у телефона, как цербер. А говорить со мной она явно не хочет.

На несколько мгновений Фредерик задумался. Несмотря на то что он страшно устал, в его мозгу вдруг загорелось несколько мыслей. Он захотел спросить Ливию еще кое о чем. В конце концов, он не сможет уснуть, если не выяснит все сейчас же, не сходя с места.

– Миссис Уолкер и Ким полностью уверены в том, что Вирджиния звонила из машины. По словам Грейс, в ее голосе не было ни страха, ни отчаяния. Не похоже, что она сидела в машине против своей воли!

– А вы этого ожидали?

Он кивнул:

– Да, отчасти я предполагал именно это. Что Натан Мур ее…

– Похитил, да?

– Разве это не логичное предположение в случае, когда пропадают одновременно два человека и по меньшей мере один из них никогда раньше не вел себя так безответственно и эгоистично?

– Но зачем Натану похищать Вирджинию?

– Ради выкупа!

– Нет! – Ливия решительно покачала головой. – Нет, он совершенно не такой. Натан не бандит. Да, он иногда рассказывает лживые истории, да, он не приспосабливается к обстоятельствам, а сам пытается приспособить их под себя, но он никакой не преступник. Если Вирджиния поехала с ним, то она сделала это по доброй воле. Я в этом нисколько не сомневаюсь.

Конечно, Фредерику неприятно было думать о том, что Вирджинию похитили, но мысль о том, что жена сбежала с этим прохиндеем добровольно, казалась ему просто чудовищной. Хладнокровно разрабатывать эту версию он не мог: слишком невыносимыми были возникающие при этом картины. Хуже, чем в самом страшном сне.

– Ну, что ж, – сказал он жестко, – наверное, существуют разные трактовки понятия «преступление». Судя по тому, что вы мне рассказываете, я могу предположить, что в характере вашего мужа наблюдается стойкая предрасположенность к криминалу. Годами жить за счет тестя, сочинять всякие писульки, которые никто не издает и, главное, никто не желает читать, – все это более чем своеобразно! И что он делает потом? Едва вашего отца уносят на кладбище, как он продает все имущество, которое, собственно, принадлежит вам одной, покупает себе кораблик и пускается в кругосветное плавание, полностью проигнорировав ваше нежелание путешествовать! Разве это не безответственно – отнимать у женщины дом только ради того, чтобы протащить ее за собой по всему полушарию? Разве это не бессовестно – толкать ее на случайные заработки в портах и снова жить за ее счет? Затем он ведет свой корабль в буквальном смысле в никуда, умелой рукой приводит его к крушению и в довершение всего запирает вас в больнице, а сам берет ноги в руки – и поминай как звали! Да ведь вы сейчас стояли бы на улице с протянутой рукой! Что он себе думал? На кого он вас оставлял? Куда бы вы пошли – в приют для бездомных?!

Ливия молча смотрела на Фредерика. В ее глазах блестели слезы, одна из которых не удержалась и покатилась вниз по щеке.

– Я не знаю, что он думал. Не знаю.

Нет, пора все-таки спросить о том, что вертится у него на языке. Понятно, что это унизительно для них обоих, но Фредерик знал – он не уснет, пока не задаст волнующий его вопрос.

– Ливия, простите меня, пожалуйста, это, может быть, звучит нескромно, но… Скажите, ваш муж когда-нибудь… э-э… ходил на сторону? Он изменял вам?

Ливия резко подняла голову и уставилась на него:

– Что вы имеете в виду?

– Разве я неясно выразился? Были у вас с ним проблемы из-за женщин?

– Что именно вы хотите знать?

В бессильном бешенстве Фредерик выдохнул воздух. До чего же это все… мерзко…

– Ливия, вы сказали, что раз моя жена сбежала с ним, то это ее собственный выбор. Вы утверждаете, что он не мог ее похитить или еще каким-нибудь образом принудить уехать с ним. Поэтому вопрос лежит на поверхности. Может ли такое быть, что он изначально имел на нее виды?

Ливия молчала довольно долго.

– Почему вы спрашиваете об этом у меня? – произнесла она наконец.

– Да потому, что…

– Если Вирджиния сбежала с ним добровольно, значит, этот вопрос вы должны задать в первую очередь себе. – В ее упавшем голосе не было никакой агрессии. – Может такое быть, что Вирджиния имела виды на моего мужа? У вас с ней были проблемы из-за других мужчин?

Фредерик стоял, будто громом пораженный. Естественно, отвечать он не захотел.

Ему сразу стало ясно, что, несмотря на безумную усталость, он не сможет уснуть этой ночью ни на минуту.

 

2

Рано утром в квартире Лиз Алби зазвонил телефон, пробуждая женщину от беспокойного сна. Ей снилась Сара. Сон был очень тяжелый: дочка капризничала, кричала и пыталась залезть на крышу высоченного дома. Она упрямо карабкалась по ржавым прутьям балконной решетки, а Лиз стояла внизу и знала, что рано или поздно ее ребенок сорвется. Раскинув руки, женщина металась то туда, то сюда, пытаясь предугадать траекторию полета маленького тельца, но это ей никак не удавалось. Куда бы она ни вставала, неизменно оказывалось, что Сара вот-вот упадет с противоположной стороны. Лиз чувствовала мучительную беспомощность и не знала, как справиться с отчаянием. Услышав оглушительный звон, она поняла, что к ней на помощь спешит пожарная команда. В следующий момент она проснулась и поняла, что это трезвонит телефон.

Спросонок она уставилась на часы, стоявшие на полке. Половина седьмого! И кто может звонить так рано? Лиз села в кровати, быстро зажгла ночник и сняла трубку.

– Да! – отозвалась она севшим со сна голосом.

На другом конце провода молчали.

– Да! – повторила Лиз нетерпеливо.

– Миссис Алби?

Голос в трубке был тоже хрипловатым, но совсем не заспанным, а просто измученным.

– Да! Кто это?

– С вами говорит Клара Каннингэм.

Лиз потребовалась секунда, чтобы сообразить, с кем она говорит.

– О-о! – удивленно выдохнула она. – Миссис Каннингэм!

– Знаю, еще слишком рано… – сказала Клара.

Она говорила замедленно, немного глотая окончания слов. Лиз понимала, что в половине седьмого утра Клара Каннингэм не может быть пьяной – ясно было, что та принимает сильные успокоительные.

– Ничего, я уже не спала, – успокоила ее Лиз. Она радовалась тому, что хоть кто-то прогнал ее тяжелый, неприятный сон.

– Мой муж наконец-то уснул, – сообщила Клара. – С тех пор как Роберт поехал опознавать Рейчел, он не может больше спать спокойно. Теперь же он спит, и довольно крепко. Я не хочу его будить.

– Понимаю.

– Но я схожу с ума, понимаете? Мне не с кем поговорить. Я так хочу пообщаться хоть с кем-нибудь. Молчание просто убивает меня. Мне хочется поговорить о моей Рейчел и… обо всем, что случилось с ней.

– В первые дни у меня было точно такое же состояние, – подтвердила Лиз.

Ей вспомнились отчаянные попытки поговорить с матерью. Лиз просто ходила за ней по пятам и молила уделить ей внимание, но та не реагировала.

– Муж сказал мне, что вы звонили, – сказала Клара. – Конечно, я не должна была беспокоить вас в половине седьмого утра…

– Нет-нет, пожалуйста, не волнуйтесь, я очень рада вашему звонку! Мне тоже очень нужен собеседник.

– Знаете, мы поменяли номер телефона, – сообщила Клара. – Нам звонило так много людей… И прежде всего журналисты. Но я не хочу разговаривать с журналистами. Для них смерть моего ребенка – лишь товар, который можно хорошо продать.

Лиз вспомнила ток-шоу, в котором участвовала вскоре после гибели Сары. Лишь потом она поняла, как бессовестно ее использовали.

– Да, с журналистами надо быть осторожней, – согласилась она.

– Не могли бы мы встретиться? – робко спросила Клара. – Как у вас со временем?

– Времени у меня полно, – отозвалась Лиз. – Хотите, сразу договоримся о встрече? Давайте сегодня, в первой половине дня?

– Да-да, отлично! – В голосе Клары чувствовалось облегчение. – Давайте встретимся где-нибудь в центре города, – предложила она. – Я могу приехать туда на автобусе. За руль я садиться пока не могу – принимаю сильные успокоительные.

Женщины договорились встретиться в одиннадцать утра в кафе на Рыночной площади.

– Я сумею вас узнать, – заверила Клара. – Ведь я видела вас по телевизору.

Немного помедлив, она добавила:

– Тогда мне было ужасно жаль вас. Я и подумать не могла, что и сама окажусь так скоро… в таком же…

Клара замолкла. На нее снова всей тяжестью навалилась душевная боль, перенести которую было почти невозможно.

«Проклятый гад! – думала Лиз, положив трубку. Кусая губы, она смотрела в потолок. – Проклятый гад! Он гробит детей, а заодно и их близких. Ах ты, чертова мразь!»

Поняв, что уснуть ей больше не удастся, Лиз встала, надела халат и натянула толстые носки. Раздернув шторы, она стояла у окна и глядела на медленное пробуждение осеннего утра.

Она подумала, что слово «гробить», которое только что пришло ей на ум, относится в первую очередь к ней самой. Ужасно осознавать себя угробленной! Такой она привыкла считать свою мать, и поклялась себе, что ни за что не повторит ее судьбы. Она была так молода. Ей так хотелось жить. Танцевать, смеяться, радоваться! Любить. Встретить когда-нибудь хорошего человека, которого она полюбит и который ответит на ее чувства искренне и тепло. Но разве могут любить угробленные женщины?

На небе сгущались дождевые облака. Ну вот, опять! Снова будет ливень. Наверное, чтобы хоть немного прийти в себя, Лиз чувствовала острую необходимость в солнце…

Да, она больше всего на свете желала очутиться в таком месте, где тепло и солнечно. Как эти мечты могли бы исполниться в реальности, она пока не знала. Но с того ужасного августовского дня в Ханстантоне ее грела одна заветная мысль: уехать куда-нибудь, далеко-далеко, к теплому и ласковому солнцу. Лишь это придавало ей капельку сил. Другая страна: Испания, Южная Франция, Италия… Голубое небо и горячее солнце, серебристые оливковые рощи, высокая сухая трава, качающаяся от дуновений южного ветра. Ночи под бархатисто-черным небом. Море, нашептывающее сказки. Теплый песок-под ногами. Никакой больше кассы, никаких магазинов бытовой химии. Больше не видеть, как деградирует во всех отношениях мать. И может быть, попытаться родить еще раз. Нет, не для того, чтобы заменить Сару. А чтобы доказать свое доверие к жизни.

Уткнувшись лбом в оконное стекло, Лиз беззвучно зарыдала.

 

3

Ветер, который приветствовал путников в Кайл-оф-Лохалше и который позаботился о том, чтобы они ехали по мосту на Скай не во мраке, а в сверкающих лучах вечернего солнца, к ночи превратился в настоящую бурю. Могучий, холодный, он носился над морем и, завывая, окутывал остров вихревыми потоками. Морские волны вздымались многометровыми глыбами, а деревья покорно гнулись почти до земли. По небу испуганно носились клочки облаков, то сбиваясь в одну кучу, то снова разбегаясь от яростных дуновений ветра.

Вирджиния проснулась от шума и свиста и уди вилась, что, несмотря на такую погоду, могла крепко спать. Наверное, сказывалась усталость от длительного переезда на машине. Вчера вечером она просто расклеилась. Вся энергия, все силы покинули ее в один миг. Она открыла ключом дверь дачного дома, проскользнула в свою комнату… Сил хватило только на то, чтобы расстелить постель, почистить зубы и натянуть пижаму. Затем она упала на подушки и провалилась в глубокий сон без сновидений.

На часах было семь утра, начинался новый день. В окно заглядывало утреннее небо. Просветы между облаками были выкрашены в мягкие пастельные тона, но скоро они превратятся в ослепительно-голубые пятна.

Вирджиния соскочила с кровати и поежилась от прохлады. Вчера она так утомилась, что не включила отопление, а спасалась от холода бегством под одеяло. Быстро натянув поверх пижамы толстый пуловер, она сунула ноги в высокие полотняные тапочки, подбитые овечьим мехом.

Лохматая, неумытая, она казалась самой себе чучелом огородным, но по большому счету ей это было все равно. Надо скорее сварить кофе. С большой чашкой в руках она снова заберется в кровать и медленно встретит наступающий день. Натан, скорее всего, еще спит.

Однако когда она заглянула в гостиную, то увидела его там. Мужчина стоял у окна. Кроме джинсов, на нем был пуловер Фредерика – как обычно, слегка тесный ему в плечах. В комнате пахло кофе. Натан держал в руках чашку.

Хоть он и не пошевелился, не повернул головы, однако сразу почувствовал, что Вирджиния здесь.

– Ты видела, что творится в природе? Бурю? Облака? Игру света? Это просто потрясающе, – сказал он не поворачиваясь.

Она кивнула, хотя видеть этого он не мог.

– Фантастика, – согласилась она. – В такие деньки мне становится ясно, почему я так люблю север.

– Больше, чем юг?

– Да. Намного больше.

Натан медленно повернулся и оглядел ее. Вирджиния заметила на его скулах первую щетину.

– Я тоже, – сказал он. – Я тоже люблю север больше, чем юг.

Услышав эти слова, Вирджиния почувствовала сильное сердцебиение.

– Мне казалось, что я одна такая, – сказала она.

– Нет. Не одна.

– Я также люблю осень больше, чем весну.

– Я тоже.

– Белое вино предпочитаю красному.

Он засмеялся:

– Я – тоже.

– Мне приятней пробираться через снежную бурю, чем гулять под палящим солнцем.

Натан подступил к ней ближе:

– И о чем ты больше всего мечтаешь на самом деле?

– На самом деле?

– Ты любишь вовсе не то, что приятно и мило. Ласковое, теплое, обволакивающее – это не твое. Ты любишь все суровое, холодное, вызывающее. Все, что держит в тонусе и заставляет почувствовать ритмы жизни. Ты соскучилась по настоящей жизни, Вирджиния!

К своему ужасу она обнаружила, что на ее глаза наворачиваются слезы. Ради бога, только не сейчас! Какую струнку ее души он задел этими словами?

– Я хочу… – начала она и оборвала фразу на полуслове.

– Чего ты хочешь? Чего, Вирджиния?

– Вообще-то я хочу всего лишь чашечку кофе, – наконец произнесла она.

Поставив свою чашку на стол, Натан шагнул к ней еще ближе:

– А чего еще? Чего ты хочешь еще?

Вирджиния обвела пространство отсутствующим взглядом. За последние две минуты их разговор унесся немного не в ту степь. Тон их беседы сильно изменился. Разве они не говорили только лишь о своих предпочтениях? Но выходило, что они обмениваются какой-то другой информацией. Она еще не совсем понимала, что произошло и почему.

– Так чего же ты хочешь? Зачем ты поехала со мной на Скай?

– Не знаю.

– Знаешь! – настаивал он, подступая все ближе и ближе. Теперь он подошел к ней почти вплотную. Его смеющийся рот был совсем близко. Вирджиния ощущала кожей его теплое дыхание… И к собственному удивлению, она не пожелала отстраниться…

Они занимались любовью весь день напролет. В полдень они сделали перерыв, вылезли из кровати и отправились на двухчасовую пробежку по берегу сквозь шквалистый ветер. На небе плясали обрывки облаков пополам с солнцем, лица покалывали мелкие брызги дождя. Держась за руки, они бежали вдоль кромки воды по фьордам Данвегана, чувствовали привкус соленой воды на губах, вдыхали запах морских водорослей. Берег принадлежал только им одним – здесь не было ни души. Только чайки летали наперегонки с ветром – широко раскинув крылья и пронзительно крича, они плавно скользили по невидимым воздушным виражам.

С раскрасневшимися от свежего ветра щеками Натан и Вирджиния бегали, пока у них не закололо в боку и не зашлось дыхание. Тогда они, крепко обнявшись, возвратились в дом и снова отправились в постель. Приятно усталые, они продолжали свои любовные утехи, только нежнее, спокойней, терпеливей, чем утром. Впервые с момента расставания с Эндрю Вирджиния чувствовала такую сильную привязанность к мужчине. Она была ненасытна, хотела еще и еще. Лежа в его объятиях, она слышала, как бьется его сердце, и чувствовала, что на нее снова нисходит потерянная благодать – живость, свобода, покой… Уверенность и счастье. Жажда приключений и любопытство. Преисполненное надежд ожидание будущего. А ведь она когда-то решила, что все это ушло от нее навсегда.

«А все он, – удивленно думала Вирджиния. – Все изменилось только потому, что рядом со мной он».

Было почти шесть часов вечера, когда они обнаружили, что им страшно хочется есть.

– И, честно говоря, пить тоже, – заметил Натан, вылезая из кровати.

Они оделись, спустились по крутой лестнице в подвал и проверили кладовку. На счастье, там нашлись не только консервы, но даже вино. Отправив бутылку белого вина в холодильник, Вирджиния принялась готовить ужин, а Натан сходил за дровами и растопил камин в гостиной.

Она стояла у плиты и сияющими глазами поглядывала за окно, где кружились энергичные сентябрьские вихри, устраивая невероятной красоты игру облачной тьмы и яркого предзакатного света. Внезапно женщина подумала: «Как же остановить эти мгновения? Пусть они продлятся еще немного, эти волшебные дни и часы на Скае вместе с этим мужчиной. Еще хоть немного, чуть-чуть, пожалуйста!»

В следующее мгновение ей стало ясно, что ее скоротечное счастье полностью отрезано от окружающего мира и ограничено только пространством острова. Все, что произойдет между ними дальше, повлечет за собой только большие проблемы.

В камине, потрескивая, разгорелся яркий, веселый огонь, а за окном все постепенно растворилось в сумерках. Силуэты деревьев в саду, все еще гнувшихся от могучего ветра, стали едва различимыми, как тени. Вирджиния и Натан сидели перед горящим камином, ели простую еду, которая казалась им вкуснее всего на свете. Они пили вино, снова и снова поглядывая друг на друга с удивлением и восхищением. После всех тех дней и ночей, что они провели наедине в Ферндейл Хаусе, даже не думая о том, чтобы оказаться в одной постели, они удивлялись теперь накалу страсти, охватившей их после того, как они покинули материк и оказались словно в другой реальности.

– Нам придется вернуться, – вздохнула Вирджиния через некоторое время. – Скай и этот дом – ведь это не навечно.

– Знаю, – ответил Натан.

С обескураженным видом Вирджиния покачала головой:

– До сегодняшнего дня я совсем не обманывала мужа…

– Ты считаешь это обманом?

– А ты нет?

На некоторое время Натан задумался:

– Так получилось. Выбора у нас не было. Мы не могли ничего с собой поделать. С тех пор, как я увидел твое фото, твой римский портрет, я сразу понял…

– Что ты понял? Что хочешь переспать со мной?

Он усмехнулся:

– Что я снова хочу возродить к жизни ту женщину. И теперь смотрите все – вот она!

Глядя на огонь, Вирджиния сделала еще один глоток вина.

– А что ты чувствуешь, когда думаешь о Ливии?

– Честно говоря, до этого момента я о ней и не думал. Может быть, ты вспоминала Фредерика весь день напролет, а?

Он посмотрел на нее с такой деланной свирепостью, что Вирджиния рассмеялась:

– Нет, конечно. Но сейчас я думаю о нем. Я ломаю голову, что же мне ему сказать?

– Лучше всего правду.

– А ты скажешь Ливии правду?

– Конечно.

– Что именно ты скажешь?

– Что я люблю тебя. А ее никогда не любил.

Вирджиния сглотнула слюну.

– Думаю, и я никогда не любила Фредерика, – тихонько пробормотала она, глубоко вздыхая. Она понимала, что ее муж не заслужил таких слов, такого отношения к нему. Однако это была правда.

– Фредерик появился в моей жизни, когда мне была необходима поддержка. Я чувствовала себя очень плохо и одиноко. После смерти Томми, после ухода Майкла в никуда… Фредерик был такой заботливый, понимающий. Он любил меня. От него исходили тепло и защита. Он стал гаванью, куда я могла спокойно причалить. Но я его не любила. И поэтому я так и не смогла очнуться от того оцепенения, в которое повергла меня гибель Томми. Я так и осталась одинокой, только с Фредериком ощущала одиночество не так остро, как раньше.

Она поглядела на Натана:

– Ты со мной согласен? Ты тоже считаешь, что рядом с нелюбимыми мы так и остаемся одинокими?

– Да, наверное, ты права. Это так, если человек полностью свыкся со своим одиночеством. И даже если он больше не один, то все равно одинок.

– Я просто омертвела от одиночества! – воскликнула Вирджиния. – И только после рождения Ким мне стало чуточку лучше. Но ведь она всего лишь ребенок. Она не может быть мне настоящим другом.

Кончиками пальцев Натан нежно погладил ее по щеке. В последнее время ей все больше и больше нравилась нежность его крупных, сильных рук.

– Но теперь у тебя есть я, – прошептал он.

Осторожно отодвинув бокалы подальше, он медленно стал склонять Вирджинию своим весом на пол, а та вздыхала от желания и истомы. Озаренные танцующими бликами каминного огня, они снова принялись любить друг друга, в то время как на острова снисходила ночь.

 

1

Фредерик спрашивал себя, как же он не догадался об этом раньше.

В ночь с субботы на воскресенье мужчина наконец-то крепко уснул – впервые с того рокового четверга. Нет, он не стал спокойней или равнодушней, просто страшная усталость взяла верх, и даже страх и беспокойство не могли больше подавить сон. Может быть, свою лепту сюда внесли и пара лишних рюмок виски. Как бы там ни было, Фредерик полностью отключился, а когда проснулся, на улице уже давно рассвело и на оконных стеклах его спальни повисли капли тихого дождя.

Фредерик сел в кровати и подумал: «А что если она поехала на Скай?»

Вирджиния страстно любила этот остров и их скромный летний дом с большим запущенным садом. Если у нее в душе началось смятение – а что-то же должно было с нею случиться, иначе она не ударилась бы в это странное бегство, – то логично было предположить, что она отправится именно туда, в место, которое ей дорого и значит для нее очень многое.

Фредерик встал и надел халат. В голове у него больно стрельнуло. Похоже, он вчера действительно перебрал…

Весь вчерашний день он провел между жерновами гнева и отчаяния, которые в конце концов перемололи его душу в горстку смиренного пепла. Утром он снова сходил к Уолкерам и посидел там у телефона, но в итоге сильно устыдился своего поведения, покинул домик управляющего и поехал с дочерью в зоопарк. Ребенок чувствовал, что случилось нехорошее, хотя взрослые, все до единого, по очереди уверяли Ким, что все в полном порядке. Однако прогулка по зоопарку развеселила девочку. Пообедали они в Макдоналдсе, уничтожив по бигмаку и по бокалу шоколадного коктейля.

– Ты хочешь домой, – спросил Фредерик, – со мной вместе?

И хотя Ким с удовольствием гостила в домике Уолкеров, она с радостью кивнула. Это согрело его сердце. По крайней мере, хотя бы ребенок сейчас полностью принадлежал ему.

Вернувшись в Ферндейл Хаус, он все-таки первым делом заглянул к Уолкерам и спросил, не звонила ли Вирджиния. Оба, и Джек, и Грейс, поглядели на него очень печально. Недомогание, которое испытывала Грейс, усилилось. У нее покраснели глаза. Больное горло она обернула шерстяным шарфом.

– Нет, сэр, – отозвалась она. – Мы сидели все время дома, но никаких звонков не было.

Переселение Ким к отцу Грейс восприняла с печалью и ревностью, но, поскольку у женщины сильно болело горло, она сочла этот поступок разумным. Дома Ливия и Ким разложили на кухонном столе большие листы плотной бумаги и принялись вместе рисовать акварельными красками. Фредерик, внутренне истерзанный и опустошенный, с благодарностью принял молчаливое предложение Ливии освободить его на несколько часов от забот о ребенке. Он отправился в библиотеку и стал бегать между окнами, поглядывая наружу, на высокие деревья. Темные ветви тяжело касались оконных стекол.

«И почему же мы не спилим их ко всем чертям? – думал Фредерик. – И что за удовольствие находит Вирджиния в том, чтобы сидеть тут заживо погребенной?»

Ответа он не находил. Впервые за долгое время Фредерик подумал, что он, наверное, очень мало знает женщину, с которой прожил уже целых девять лет.

Вот тут-то он и приложился к рюмке, и в итоге еле дотащил ноги до кровати. Правда, предварительно он убедился в том, что его отцовские функции больше не требуют применения на сегодняшний день (спасибо Ливии – она взяла на себя заботу о Ким).

Сейчас было почти восемь утра. Он немедленно позвонит в Данвеган. Хотя если Вирджиния не отвечает по мобильному, то она может не взять трубку и там, на острове. Однако Фредерик надеялся, что она не ожидает его звонка, и потому, быть может, подойдет к телефону машинально.

В доме было тихо. Ким и Ливия явно еще спали. Фредерик пошел в гостиную и плотно прикрыл за собой двери. Ему хотелось звонить в полном одиночестве, чтобы никто не мешал.

Набрав номер и слушая гудки, он смотрел, как за окном накрапывает дождь. Настоящий ноябрь. До чего холодно!

Фредерик пришел в страшное замешательство, когда после четвертого гудка трубку взяла Вирджиния.

– Алло, – услышал он ее голос.

Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки.

– Вирджиния? – спросил он. Его голос скрипел, будто нож по стеклу. Фредерик был вынужден прокашляться.

– Вирджиния? – повторил он.

– Да.

Он снова прокашлялся:

– Удивительно; что ты подошла к телефону.

– Я же не могу прятаться вечно.

– Значит, ты на Скае?

Вопрос был не слишком-то умным, однако Вирджиния сделала вид, что она этого не заметила.

– Да, я на Скае. Ты ведь знаешь…

– Что?

– Ты ведь знаешь, как сильно я люблю этот остров.

– Ну и как погода? – осведомился Фредерик, собираясь с силами для дальнейшего разговора.

– Штормит. Но дождя нет.

– А у нас дождь с самого утра.

Вирджинии надоело обмениваться идиотскими фразами о погоде.

– Как дела у Ким?

– Нормально. Она спит здесь, у меня. Грейс сильно простудилась…

Он услышал, как Вирджиния вздохнула. Необходимо было задавать главный вопрос, хотя от мысли об этом Фредерика бросало в жар.

– А этот… Натан Мур – он с тобой?

– Да.

И больше никаких объяснений. Просто «да» – и все. Как будто бы это в порядке вещей – сбежать с другим мужчиной из дома и оставить семью в полном неведении!

Получается, что она все-таки сбежала с ним? Но как же так?

– Но почему, Вирджиния? Почему? Я не понимаю!

– Что ты имеешь в виду? Почему Натан Мур? Почему Скай? Почему сейчас?

– Все вместе. Мне кажется, это звенья одной цепи.

Вирджиния так долго молчала, что казалось, она вот-вот положит трубку. Когда он собрался повторить свой вопрос, женщина вдруг заговорила:

– Ты прав. Все связано. Я не хотела ехать в Лондон.

Фредерик едва не застонал:

– Но почему? Обычный ужин! Простой, заурядный, смехотворный прием! Ну что здесь такого, Вирджиния?

– Я туда не хотела.

– Но ты должна была сказать мне об этом! Я несколько часов провел на вокзале, встречая поезда, один за другим, один за другим! Я стер в кровь пальцы, набирая твой мобильный. Я страшно волновался, я поставил на уши Уолкеров, которые тоже не могли объяснить мне, в чем дело! Мы едва не сошли с ума от волнения! Как ты могла? Вирджиния, ведь раньше ты так не поступала! Еще никогда ты не вела себя так безответственно и эгоистично!

Она ничего не ответила. По крайней мере, она не пыталась оправдываться.

Спрашивать о роли Натана Мура во всей этой истории Фредерику было очень неприятно, но это было необходимо.

– Это была его идея? Это он тебя уговорил?

– Нет. Никто меня не уговаривал. Я сама хотела уехать. Он лишь помог мне.

– Помог?! Вирджиния, ты соображаешь, что говоришь? Как будто бы тебе кто-то помог сбежать из тюрьмы! Словно тебя удерживали здесь против твоей воли, словно ты сидела у меня под замком, в заточении, в яме…

– Хватит, – перебила она. – Конечно, это не так. И ты прекрасно знаешь, что я не имела этого в виду.

– А что тогда? Что произошло? Неужели все из-за того несчастного приема?

– Боюсь, что я не смогу тебе объяснить всего.

– Ах, так? Знаешь, Вирджиния, после всего, что случилось, я имею полное право потребовать объяснений!

– Да, имеешь. Только… – Внезапно ее голос стал усталым. – Только это не телефонный разговор.

– Это ты сбежала, вместо того чтобы честно поговорить со мной. И это не по моей воле мы с тобой сейчас висим на телефоне!

– Я буду отвечать за все, что произошло, Фредерик.

– Что значит за все?

Она не ответила.

– Что у тебя там с Муром?

Вирджиния молчала.

Он почувствовал, что к его горлу подкатывает холодный страх пополам с гневом. Но, похоже, гнев был все-таки сильнее, чем страх.

– Что у тебя там с Муром? – повторил он слово в слово. – Черт побери, Вирджиния, только не ври! Могу я рассчитывать хотя бы на это?

– Я люблю его, – сказала она.

У Фредерика напрочь перехватило дыхание.

– Что?

– Я его люблю. Прости, Фредерик.

– Ты… ты устраиваешься с ним в Данвегане, в нашем доме, и теперь говоришь мне по телефону запросто, безо всяких обиняков, что ты его любишь?

– Ты задал мне вопрос и получил честный ответ.

Ему стало немного дурно. Он чувствовал себя так, будто продирается по тесным закоулкам страшного сна.

– И с каких это пор? С каких пор в вас открылась такая непобедимая страсть? С того момента, как он объявился здесь, в Ферндейле?

Голос Вирджинии звучал вымученно.

– Я поняла это лишь здесь, на Скае. Но я думаю…

– Так. И что ты думаешь?

– Я думаю, – продолжала она тихо, – что я влюбилась в него с первого взгляда. Тоже здесь, на Скае. Сразу же после крушения яхты.

Фредерику казалось, что стены комнаты пляшут и медленно надвигаются на него.

– Так-так. Значит вот в чем причина такой самоотверженной благотворительности! А я-то ломал себе голову: и почему ты никак не успокоишься, Почему все протягиваешь и протягиваешь свою щедрую руку абсолютно чужим людям! Теперь все становится на свои места. Получается, Натану Муру нужна была не только твоя щедрая рука, а нечто совсем другое!

– Я понимаю твои чувства. Тебя это задело, и ты…

– Ах, вот как? Ты понимаешь мои чувства! А ты можешь представить себя на моем месте? Что, если бы и я вот так исчез, а потом вдруг заявил тебе, дескать, извини, я нашел себе другую?

– Это было бы ужасно. Но… но я ничего не могу поделать, Фредерик. Все уже случилось.

Шок постепенно отступал. Стены снова стояли прямо, дыхание у Фредерика восстановилось.

– Ты в курсе, что нарвалась на обманщика и прохиндея? – холодно осведомился он.

– Фредерик, я понимаю, что ты…

– Он хотя бы признался тебе в том, что он никакой не писатель, этот знаменитый автор бестселлеров? Или он продолжает хвастаться своими небывалыми успехами?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Не понимаешь? Так поговори с Ливией! Кажется, ты забыла, что твой новый любовник женат! Но это, похоже, нисколько тебя не волнует. Как и то, что ты сама замужем. Разве это могло помешать тебе запрыгнуть в кровать к другому мужчине!

Она молчала.

«Ну еще бы! Что же на это скажешь?!» – подумал Фредерик гневно.

– Дело в том, что он не опубликовал ни одной, даже самой завалящей книжонки! В природе не существует такого издателя, который захотел бы печатать его сумбурную муть! Твой Мур жил последние двенадцать лет исключительно на средства своего тестя, а после его смерти отнял у Ливии все ее имущество. Такой уж почерк у этого прилипалы. Но разве это кого-нибудь интересует, если он хорош в постели? Верно я говорю?

– Что я должна отвечать на это? – беспомощно спросила она.

– Ты меня об этом спрашиваешь?! – заорал он и швырнул трубку.

Он свирепо смотрел на телефон, будто бы невинный черный аппарат мог объяснить ему причины этого неслыханного кошмара. Но кругом царило безмолвие. Тишина стояла в комнате и во всем доме. Никто не сказал ему: «Это сон, Фредерик. Плохой, страшный сон. Или шутка. Конечно, невероятно глупая, дурная, но всего лишь шутка. Все это происходит понарошку».

Фредерик добрел до дивана, упал на него и закрыл лицо руками. Все происходит наяву, на самом деле. Какие-то смутные предчувствия терзали его еще тогда, на вокзале, в муторном ожидании приезда Вирджинии. Да, теперь, задним умом он понимал, что предчувствовал недоброе сразу. С того самого момента, как он узнал, что Натан Мур заявился в Ферндейл Хаус, и Вирджиния промолчала об этом, его душу глодали мысли о ее возможной измене, только он не позволял этим мыслям полностью завладеть собой. Некоторые вещи так неприятны, что ты не замечаешь их, даже если они написаны красной краской на стене твоей комнаты. Фредерику всегда казалось, что он не способен на самообман. Теперь он вынужден был признать: розовые очки сидели на его носу просто великолепно!

Он поднял голову и тут же уткнулся взглядом в темную древесную стену за окном: Похоже, Вирджиния держалась за эти деревья именно потому, что они были символом ее закрытой, меланхоличной натуры. И только сегодня ее голос звучал совершенно иначе. В нем не осталось и следа грусти, свойственной каждому ее слову, каждому движению, и знакомой ему с тех самых пор, как он заговорил с ней в поезде, мчащемся по сумеречным зимним ландшафтам. Тогда Вирджиния рассказала ему, что от нее ушел и бесследно пропал спутник жизни, с которым она прожила много лет, потому что он чувствовал себя виновным в гибели соседского мальчика. Фредерику показалось естественным, что вся эта история наложила отпечаток на ее психику, в результате чего она замкнулась в себе, стала слишком задумчивой и печальной. Через какое-то время он привык к ее вечному меланхолическому настрою и не спрашивал себя, нормально ли, что это длится годами. Печаль стала частью образа Вирджинии, ее неотъемлемой чертой, как ее руки и ноги, ее светлые волосы и синие глаза. Вирджиния часто выглядела несчастной. Избегала людского общества. И все это почему-то не слишком удивляло Фредерика.

Должен ли он был забить тревогу, поговорить с ней серьезно? Может ли он обвинить себя в равнодушии, в душевной слепоте? Конечно же, он замечал ее депрессию. Сначала она проявлялась очень ярко, потом стала более скрытой. Обязан ли он был докапываться до причин этой тоски, предлагать Вирджинии помощь? Конечно же, он часто спрашивал, как она себя чувствует. Спрашивал, лучше ли ей. И неизменно слышал в ответ только одно: «Хорошо. Все в порядке». И этот ответ удовлетворял Фредерика, хотя он, как ему казалось сейчас, всегда чувствовал в словах жены некую фальшь. Но так ему было удобнее – довольствоваться ответом, что все хорошо, нежели доискиваться до истинных причин проблемы. Убеждая себя, что «все в порядке», Фредерик уезжал в Лондон, сначала ненадолго, потом на все более длительные сроки и лелеял там ростки своей политической карьеры. Могли он поставить это себе в вину?

«Но, черт побери, у нее нет совершенно никаких причин падать в объятия другого мужчины! Мы женаты, у нас ребенок. Если Вирджиния чувствовала себя несчастной рядом со мной, то она обязана была сказать мне об этом. Мы бы поговорили. Мы бы сходили куда-нибудь… ну я не знаю, например, на консультацию к специалисту по семейным вопросам. Мы бы стали бороться за нашу семью. Но нельзя же просто так, ни с того ни с сего улепетывать, как заяц!» – возмущенно думал Фредерик.

Ну ладно, все это еще можно понять… Но почему именно Натан Мур, этот тунеядец, этот прощелыга, этот архиплут, этот бродяга без кола и двора? Как он сумел в два счета завоевать сердце Вирджинии, найти подход к ней, узнать, быть может, причину ее тоски? Видимо, Мур сумел открыть в ней то, что не удавалось еще никому, даже Фредерику.

«Глупости, – сказал он себе решительно. – Дичь, чепуха на постном масле».

Но если это глупости, то что же тогда правда?

Фредерик тяжело поднялся с дивана. Скоро должна проснуться Ким. И Ливия тоже. Сказать ей, что произошло? Однако он не чувствовал ни малейшего желания общаться с этим унылым, пессимистичным существом, да еще и делить с ним одну судьбу. Два обманутых супруга, которые покорно ждут, когда же их неверные половины соизволят вернуться домой… Если те вообще собираются возвращаться.

«Надо ехать обратно в Лондон, – твердо решил он. – Хватит сидеть тут и поджидать ее с распростертыми объятиями. Когда-то же она вернется, накувыркавшись вдосталь с любовником или вспомнив наконец, что у нее есть дочь, за которую она несет ответственность. И пусть тогда она сидит тут и дожидается меня».

 

2

С того момента, как пропала Рейчел, прошла ровно неделя. Сегодня было воскресенье, третье сентября. В воскресный день двадцать седьмого августа девочка отправилась в церковь, и больше ни один человек не видел ее живой. Ее отцу Роберту пришлось опознавать тело дочери в полицейском морге.

Минула всего неделя. Но казалось, что между этими двумя датами прошла целая вечность, целая жизнь.

Несмотря на все страдания последних дней, то августовское воскресенье казалось Кларе Каннингэм особенно мучительным. Она невольно восстанавливала в памяти все его события, час за часом, минуту за минутой…

«Вот я проснулась и встала. Теперь стою на кухне и готовлю завтрак. Примерно в это время на кухне появилась Рейчел, одетая в светло-голубую пижаму с аппликацией-лошадью на груди. Я заругала ее, потому что она опять прибежала босая, а кафельный пол на кухне такой холодный. Разве я сильно ругалась? Нет. Я всего лишь сделала ей замечание, хоть и немного раздраженно, поскольку и до того тысячу раз говорила ей, чтобы, вставая утром с постели, она не забывала надевать тапочки. Ведь у нее так часто болело горло! Мы с ней не спорили. Я только сказала: "Рейчел, ну сколько можно, ты снова скачешь по дому без тапочек?! Сколько раз я должна повторять, что пол холодный?" Она пробурчала что-то в ответ. Сходила снова в свою комнату и вернулась в тапочках. Нет, мы не препирались. И я не ругалась. Нет-нет, такого, чтобы я отравила последний день ее жизни руганью, – этого действительно не было…»

Некоторое время назад ей и в голову не приходило обдумывать этот эпизод с тапочками. Только после вчерашней встречи с Лиз Алби она вспомнила про него – поскольку та безостановочно корила себя из-за карусели. Кларе стало совершенно ясно, что Лиз не только отказалась выполнить последнее желание своего ребенка, но и вообще реагировала на вопли своей малышки ожесточенно и злобно.

– Если бы я только знала, что последние часы своей жизни она провела счастливой! – повторяла мисс Алби, когда они сидели в маленьком кафе на Рыночной площади. Лиз пила кофе, Клара заказала себе только чай. Есть им обеим нисколько не хотелось.

– Понимаете, Клара, если бы я могла теперь представлять себе, как она сидит на карусели и оглушительно визжит от счастья, как ее волосы развеваются от ветра, мне было бы намного легче.

Затем Лиз разразилась слезами. Клара тоже поплакала бы, но она не могла. Она лишь сидела, словно каменная статуя, и механически помешивала ложечкой свой чай. Клара знала, огромная масса слез только и ждет своего часа, чтобы хлынуть наружу, но с тех пор, как она убедилась в том, что Рейчел больше не вернется, плакать у нее не получалось. Слезы скопились где-то близко, но их словно сдерживала какая-то толстая металлическая заслонка, которая не сдвигалась ни на миллиметр. В какие-то мгновения женщина думала, что лучше бы поплакать: может, ей станет от этого легче. Однако состояния, противоположного оцепенению, она боялась еще больше. Клара страдала сейчас, как никогда в своей жизни, тем не менее она знала, что самый ужасный приступ ее душевной боли еще не начинался. Он поджидал женщину там, куда ее пока еще не пускала какая-то милосердная сила.

Встреча с матерью несчастной Сары не принесла особой пользы Кларе. Лиз с первого взгляда не очень-то ей понравилась. Слишком дешевыми, слишком банальными показались ее откровения, хотя они и были отмечены страданием. Наверное, душевные муки Лиз отточили ее способность переживать, позволив женщине многие вещи чувствовать тоньше и острее, чем до трагедии. Однако свойственная мисс Алби манера говорить и двигаться выдавала ее простецкое происхождение. К тому же Кларе, несмотря на все слезы и неподдельное горе Лиз, сразу же стало ясно, что эта молодая женщина вовсе не чувствовала настоящей привязанности к своей дочери, не говоря уже о любви. Выслушивая ее бесконечные самобичевания, Клара не раз и не два с раздражением думала о том, что Лиз, наверное, получила по заслугам, поскольку было очевидно, что раньше эта женщина только и мечтала о возможности отделаться от ребенка.

«Но почему я? За что? Какая несправедливость! Я так любила Рейчел. Она была моим первым ребенком, чудом, исполнением заветной мечты. Она была подарком небес. Ни единого раза в жизни мы с Робертом не пожалели о том, что у нас есть дочка, и были только благодарны судьбе за этот дар».

Но потом Клара устыдилась своих мыслей, поскольку обвинять Лиз она не имела никакого права. Этой ужасной участи мисс Алби не заслужила точно так же, как и кто-либо другой. Но главное, что ничего подобного не должно было произойти с самой малышкой Сарой. Как и с любым другим ребенком.

Приволакивая ноги, Клара ходила между кухней и столовой. Какой уютной была эта комната с большим обеденным столом посредине. Рейчел часто сидела здесь, разложив свои альбомы и краски, и рисовала. В столовой также стоял кирпичный камин, на карнизах висели портьеры с цветочным рисунком, а из окна был виден несколько запущенный, и потому похожий на заколдованный сад. В столовой их семья проводила гораздо больше времени, чем в гостиной, которая выходила окнами на улицу. Здесь, у этого обеденного стола, они так часто сидели вчетвером, все вместе играли в игры. А иногда девочки, в непривычном для них мире и согласии, мастерили платья для бумажных кукол, в то время как Роберт и Клара сидели в креслах у камина и читали. Изредка взрослые выпивали по бокалу вина и тихо переговаривались между собой.

Больше этого никогда не будет. Даже если они изо всех сил постараются воссоздать для младшей дочери прежний покой и уют, даже если они, несмотря ни на что, попытаются подарить ей прекрасное детство, все равно никогда не зарасти той зияющей ране, которую нанесла их семейству страшная смерть Рейчел.

В то последнее воскресенье в столовой был накрыт завтрак: кукурузные хлопья с молоком и овощами, румяные тосты и несколько видов джема. Рейчел пила какао, и после этого, как всегда, на ее верхней губе появились пышные коричневые усы. Несмотря на замечание насчет тапочек, девочка была в добром расположении духа. Она предвкушала удовольствие от посещения своей любимой воскресной школы.

Сегодня стол был пуст. Ни Клара, ни Роберт не чувствовали голода. Сью все еще была в Даунхэм-Маркете. Скоро придется забрать ее домой. Конечно же, малышка ничего не знает о том, что случилось, но она наверняка уже начала проявлять беспокойство…

Рейчел практически сразу же стала ревновать родителей к сестренке. «Это пройдет, это совершенно нормально!» – думала тогда Клара. Может быть, появление младшей сестры огорчало Рейчел больше, чем предполагали родители? Надо ли им было терпеливей реагировать на зловредные выпады девочки по отношению к малышке; воспринимать эту проблему серьезней, не упрощать ее; обращать на старшую дочь больше внимания?

Ах, это условное наклонение! Если бы да кабы… Теперь до конца своих дней они будут терзаться этими жестокими «бы», не имея ни малейшего шанса изменить случившееся.

В дверь негромко постучали, и Клара пошла открывать, покидая комнату, наполненную столькими воспоминаниями. Роберт был наверху в кабинете и не мог слышать стука. Клара открыла дверь безо всякого страха. Женщина ни при каких обстоятельствах не хотела говорить с журналистами, и если бы она сейчас увидела перед собой какого-нибудь представителя прессы, то легко послала бы его ко всем чертям. Сейчас она не боялась абсолютно ничего, ведь самое страшное с ней уже случилось.

На пороге стоял священник Кен Йордан из общины. Он пришел навестить Клару, но смотрел на нее несколько неуверенно, ведь она не принадлежала к числу активных прихожан.

– Если я пришел не вовремя, то, пожалуйста, скажите мне об этом, – попросил он. – Я ни в коем случае не хочу навязываться вам. Но я подумал… сегодня ведь ровно неделя с тех пор, как…

– Разве вам не надо в церковь? – осведомилась Клара.

Он улыбнулся:

– У меня есть еще немного времени.

Клара пригласила его в гостиную. На книжной полке стояла фотография Рейчел в рамке. В марте прошлого года девочка ходила с классом в поход, и фото было сделано там. Одетая в ярко-красную куртку, Рейчел широко улыбалась, а ее волосы были мягко растрепаны весенним ветром.

– Какая симпатичная, милая девочка, – сказал Кен.

Клара кивнула:

– Да.

– А это ваша вторая дочка?

Рядом с портретом Рейчел находилась фотография Сью. Довольная малышка в голубом купальнике и белой панамке сидела на песке. В прошлом году родители возили ее на пляж в местечко Уэллс-некст-зе-Си.

– Это Сью.

«Только не вздумай говорить сейчас мне, что я должна быть благодарна небесам за то, что у меня осталась хотя бы одна дочь!» – подумала Клара.

Кен этого не сказал. Ни о каких заменах, ни о каких «зато…» речи здесь идти не могло, и он хорошо понимал это.

– Прошу вас, садитесь, – предложила Клара.

Он сел на диван. «Внешне он не очень похож на священника, – подумала Клара. – Джинсы, темно-серая водолазка, пиджак в тон. Довольно молодой человек».

– Рейчел с таким удовольствием ходила в воскресную школу, – сказала женщина. – Она так восхищалась Дональдом Эшером. Больше всего она любила, когда он играл на гитаре, а дети пели хором.

Кен улыбнулся:

– Да, Дон умеет ладить с детьми. Он хорошо чувствует, чего они хотят, а чего нет.

– Вчера я встречалась с матерью другой погибшей девочки, – сообщила Клара. Она и сама не знала, зачем она рассказывает Кену об этом. Просто он располагал к разговору, от него исходило душевное тепло, и ему хотелось доверять. А может, она просто не знала, о чем еще говорить? Клара была из таких людей, что всегда идут на контакт, какое бы горе они ни испытывали.

– Помните Сару Алби? Я говорила с ее матерью, Лиз.

– Да. Помню. Такой же жуткий случай.

– Она просто извелась, упрекая себя. Она не разрешила Саре прокатиться на карусели, хотя девочка очень этого хотела. Мать и дочь сильно повздорили. Теперь Лиз сходит с ума из-за своей жесткости. Я могу ее понять. Сегодня все утро напролет…

Она прикусила губу. Кен смотрел на нее мягким, участливым взглядом.

– Что же? – поднял он брови.

– Сегодня все утро напролет я прокручиваю в мозгу последние часы, проведенные с Рейчел. Пытаюсь понять: может, что-то было не так. Я немного пожурила ее за то, что она опять прибежала на кухню босая. У нас там на полу плитка, а у Рейчел так часто болело горло. Я вовсе не ругала ее, но была немного раздражена тем, что сколько раз ее просила… Теперь я даже точно не помню… Я, конечно, помню, что тогда сказала, но каким именно тоном… Одернула ли я ее жестко или всего лишь немного пожурила…

Клара бессильно замолкла. Все это не имело теперь ровно никакого значения. Журила, бранилась, ругала, сделала замечание… Все это чепуха. Подумаешь, не надела тапки. Все неважно. Все до ужаса бессмысленно.

Кен взял ее за руку и легонько пожал успокаивающим жестом:

– Пожалуйста, не думайте об этом, Клара. Каждая мать запрещает детям разные вещи, которые те с огромным удовольствием сделали бы. Все матери ругают детей, раздражаются, когда те не слушаются. Ведь дети не всегда понимают, что полезно, а что вредно. Однако любовь при этом не уходит. В то последнее воскресенье вы заботились о Рейчел. Вам не все равно было, заболит у нее горло или нет. И даже если Рейчел и слышать уже не могла такие замечания, все равно она ощущала при этом вашу любовь и заботу. Можете быть уверены.

Его слова немного успокаивали Клару, но все же душевная рана была еще слишком свежа, и речи священника не могли принести настоящее утешение. В данный момент женщина даже и не представляла, что вообще когда-нибудь сможет утешиться.

– По крайней мере, Рейчел так радовалась в то утро предстоящим занятиям в воскресной школе, – выговорила она. – Дочка так ждала этого дня, а все из-за того лондонского священника, который собирался показывать детям какие-то слайды. Она просто не могла дождаться воскресенья.

Клара вздохнула, вспомнив, какой радостно-возбужденной была ее девочка в тот роковой день. На лице Рейчел было написано страстное воодушевление, и именно такой Клара особенно любила свою дочь.

– Какой такой священник? – спросил Кен, наморщив лоб.

– Разве вы не знаете? Из Лондона должен был приехать священник со слайдами про… про Индию, насколько я помню. Рейчел с нетерпением ожидала, когда она наконец увидит эти слайды.

– Странно, – высказался Кен. – Об этом мне никто ничего не сообщал. Никаких священников со стороны мы не приглашали и никаких показов слайдов не планировали. Обычно Дон всегда обговаривает такие вещи со мной.

– Как же так? Рейчел совершенно определенно говорила мне об этом. Точно! Я спросила ее, почему она вся трясется от радости, а она… Рейчел была неравнодушная девочка, понимаете? Она интересовалась всем новым… всем…

И вот теперь Клара тихонько заплакала. Но это были пока всего лишь умеренные, скупые слезы.

«Рейчел! Ах, моя Рейчел! Если бы я могла снова обнять тебя, услышать твой смех, заглянуть в твои сияющие глазки, поглядеть на твои веснушки, почувствовать твою горячую щеку рядом с моей щекой. Прожить с тобой вместе хотя бы еще один денек!»

– Клара, я понимаю, что говорю это, может быть, не в самый подходящий момент, но вам надо заняться этим делом! – твердо заявил Кен, задумчиво обводя взглядом пространство. – Я почти на сто процентов уверен, что никаких показов и приглашения священника из Лондона Доном даже не планировалось. Ни на то воскресенье, ни на какое-либо из ближайших. Дональд Эшер ни словом не обмолвился о какой-либо лекции со слайдами. Но я сомневаюсь, что Рейчел могла что-то напутать или придумать… Так это дело оставлять нельзя.

Клара подняла голову. Слезы высохли сами по себе – время настоящих рыданий еще не пришло.

– Разве теперь это имеет какое-то значение? – тихо спросила она.

– Конечно, имеет! Вся эта история со слайдами мне не нравится. А вдруг это как-то связано с гибелью Рейчел? Я сам наведу справки. Прежде всего я поговорю с Доном, затем нам надо связаться с полицией. Клара, ведь вы хотите, чтобы схватили того подонка, который сотворил такое с вашей дочерью? А что он сделал с вами!

Она кивнула. Желание добиться справедливости еще не проснулось в ней. В том океане боли, по которому ее носило, спасительных соломинок пока не предвиделось. Бороться за правду у нее еще не было сил.

Ее гость чувствовал это.

– Чем я могу вам помочь, Клара? – сочувственно спросил Кен. – Хотите, помолимся вместе?

– Нет, – выдохнула она.

Больше никогда в жизни она не будет молиться.

 

3

Фредерик предоставил Ким выбор – оставаться под присмотром Ливии дома или снова переселиться к Джеку и Грейс, и Ким все-таки выбрала привычных ей Уолкеров. После полудня он отвел ее к пожилым супругам, испытав при виде простуженной Грейс сильные угрызения совести. Однако добрая женщина тут же стала успокаивать его:

– Ладно вам, сэр, мы считаем Ким почти что нашей внучкой, а внуки ходят к бабушкам, даже если те немножечко простудились. Прошу вас, и думать забудьте об этом!

– К сожалению, мне необходимо возвращаться в Лондон.

– Естественно.

– Завтра начинаются занятия в школе…

– Мы будем отвозить ее туда и обратно. Никаких проблем! Даже не берите в голову. Лучше поберегите себя, сэр. Должна вам сказать, вид у вас не очень. Вы такой бледный…

Он посмотрел на себя в зеркало. Действительно, он выглядел довольно жалко. У Фредерика сильно болела голова, и его посеревшие губы сжались в скорбную ниточку.

– Да, видок у меня… действительно… Что поделаешь. Сами понимаете, ситуация довольно сложная.

Грейс глядела на него с сочувствием. О, как ненавистна была ему эта жалость! Самое гадкое, что в ближайшее время он еще не раз и не два испытает на себе такие сочувственные, жалостливые взгляды. Ведь рано или поздно всем станет ясно, что Вирджиния сбежала.

– Ваша жена… так больше и не позвонила?

– Нет, – заявил Фредерик. Он не собирался делиться с Грейс ни правдой, ни полуправдой – ничем.

На том же самом прокатном автомобиле он поехал в сторону Лондона. Нервы у него были напряжены до предела, и он знал, что в таком состоянии за руль лучше не садиться, но ехать на поезде и мучиться ничегонеделанием он не мог. Управляя машиной, он хоть как-то отвлекался от терзавших его мыслей.

В четыре часа дня Квентин уже открывал дверь своей лондонской квартиры. Там он немедленно плеснул в стакан виски и выпил его залпом. Впервые в жизни Фредерик чувствовал желание основательно набраться, напиться до потери сознания – так, чтобы забыть обо всем, вплоть до того, кто он такой. И кто такая Вирджиния. Пить и пить, до тех пор пока в его мозгу не сотрется даже смутная память о том, что в его жизни когда-то была эта женщина.

Алкоголь разбудил его воображение, потянув за собой шлейф мучительнейших картин Вирджиния в объятиях Натана Мура, но не принес спасительного забвения, о котором так мечтал Фредерик. Внезапно его охватило ребяческое желание внести смятение и тревогу в тот сладкий любовный угар, что царил сейчас в его данвеганском доме. Он подошел к телефону и продиктовал телеграмму: «Я снова в Лондоне. Деловые встречи. Ким у больной Грейс. Завтра начало учебного года. Твой ребенок нуждается в тебе. Фредерик».

Он немножко презирал себя за этот шаг, однако справедливо счел, что все его слова являлись чистой правдой и что вполне уместно было напомнить жене о ее материнском долге. Сам факт, что Вирджиния с легкостью оставила даже ребенка, был просто вопиющим. Что такое сотворил с ней этот Мур? Что он сумел ей дать? Что особенного она смогла в нем найти?

Такие мысли постепенно сводили Фредерика с ума. Он прекрасно знал, что его соперник – довольно гнилой субъект, и был глубоко убежден в том, что эта оценка никак не связана с его ревностью. Кроме того, Фредерик получил предостаточно информации от Ливии. Автор бестселлеров! Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Ливия. Оттого что она сейчас осталась в Ферндейл Хаусе совершенно одна, Фредерик, конечно, не был в восторге, хотя эта женщина вовсе не из тех людей, что могут скрыться из дома, прихватив с собой столовое серебро. Мистер Квентин просто не мог выставить ее на улицу. К тому же он считал, что вовсе не обязан устранять Ливию с дороги. Пусть она дождется возвращения супруга из небольшого любовного круиза и закатит ему пару хороших скандальчиков. Правда, Ливия, к огромному сожалению, всего лишь запуганная серая мышка. И что это существо сможет сделать своему мужу, когда тот вернется? Любое ее оружие – всего лишь пугач, а не тяжелая артиллерия.

Уолкерам он представил Ливию как знакомую по отпуску, которая намеревается провести некоторое время в Англии. Воспитание не позволило Грейс пуститься в дальнейшие расспросы, но ясно было, что у нее в голове роятся самые невероятные предположения. Наверняка Ким давно рассказала ей и о том, что в Ферндейл Хаусе какое-то время располагался и Натан. Внезапное исчезновение Вирджинии явно натолкнуло Грейс на пикантные догадки, которые в итоге оказались недалеки от правды. Скорее всего, она давно обсуждает свои версии с Джеком, а тот за глаза величает своего хозяина рогоносцем.

К половине шестого вечера Фредерику стало невыносимо оставаться в квартире. На улице накрапывал дождь. Мужчина натянул непромокаемую куртку, вышел из дома и быстрым шагом пошел по городским кварталам, пока не оказался в Гайд-парке. Несмотря на сырую погоду, здесь было удивительно много народа. Подростки гоняли на скейтбордах, родители гуляли с детьми, пожилые люди расхаживали туда-сюда, отрабатывая принудительную прогулку, прописанную докторами. Также повсюду фланировали парочки. Они-то и попадались ему на глаза в первую очередь! Молодые влюбленные ходили по дорожкам, держась за руки или крепко обнявшись, останавливались, целовались, забывая, на каком они свете. Обостренная наблюдательность позволяла Фредерику заметить, что многие из них выглядят, словно зачарованные, словно погруженные в невидимый кокон, отгораживающий их ото всей мирской суеты.

Он усиленно рылся в памяти, но не мог припомнить ни одной ситуации, когда они с Вирджинией были бы так поглощены друг другом, что не замечали ничего вокруг. Такого не было даже в первые дни их медового месяца. Что же до Фредерика, то он-то как раз и был в свое время зациклен на Вирджинии, испытывал к ней примерно такие же чувства, какие написаны на лицах вот этих самозабвенно влюбленных обалдуев. Однако в своих чувствах он был одинок. Он любил ее, уважал, восхищался ею. Можно сказать, он просто молился на нее. И в этом бешеном водовороте сильных чувств он совершенно не замечал, как слабо, как нехотя отвечал ему предмет его обожания. Конечно, Вирджиния говорила ему какие-то ласковые слова, хотя никогда не злоупотребляла словом «люблю», и довольно быстро согласилась стать его женой. И если он воспринял бы ее возможный отказ как глубокую трагедию, ей, по сути, было бы все разно. А в день свадьбы она оставалась такой же погруженной в себя, как и всегда.

Едва ли не с завистью Фредерик уставился на светловолосую девчонку, чьи губы прилипли к губам патлатого юнца. С каким вниманием и восторгом ловила та каждое слово своего любимого!..

Конечно, нельзя сказать, что Фредерик был так уж слеп. Если честно, он порой чувствовал себя несчастным, ведь жена то и дело окатывала его прохладой. Однако он списал все это на ее темперамент, на ее склонность к меланхолии, на печаль, что пустила в ее натуре глубокие корни. Он чувствовал некую дистанцию между собой и супругой, но и мысли не допускал, что это связано с недостатком любви к нему. Зато его любовь не знала границ. Он, считавший себя холодной головой, прирожденным банкиром, все же потерял разум из-за женщины и долгое время выдавал желаемое за действительное, даже не замечая фальши. Это был показательный пример самообмана. А теперь концерт окончен, и он стоит здесь один, в мокром Гайд-парке, горько разочарованный и оскорбленный, и устало провожает глазами влюбленные парочки, в то время как его жена, женщина, которую он любит больше всего на свете, предается на его даче любовным утехам с отвратительным типом. И, может быть даже, она больше никогда не вернется домой.

«С чего ты вообще решил, что она вернется? Час за часом ты рисовал в своем воображении, как она приходит к тебе в раскаянии, подавленная и смиренная, после того как эта сволочь Мур использовал ее и выбросил за ненадобностью. Ты вел в уме бесконечные диалоги с ней, требовал объяснений и получал их, задавал вопросы и подбирал возможные ответы, и думал, каким же длинным будет путь к примирению. А если она не вернется или ты не захочешь принять ее обратно?» – спрашивал он у себя.

Фредерик сделал несколько шагов по направлению к скамейке, которая влажно блестела от дождя, и повалился на нее тяжело, как мешок. Сейчас больше всего ему хотелось водки. Хотелось, чтобы в его глотке пламенел чистый, крепкий алкоголь, а он сидел бы на лавке, как грязный бродяга, и больше не думал о том, что потерял Вирджинию, быть может, навсегда. И о том, что его нервы могут просто не выдержать внезапно свалившегося на него бремени. Исключать возможность такого исхода он бы сейчас не стал. Но это было бы самым худшим из всего, что могло случиться.

 

4

В пять часов вечера Кен Йордан стоял на пороге дома семьи Льюис. Он хорошо знал Маргарет и Стива, родителей Юлии, ведь они были активными прихожанами церкви и посещали службу почти каждое воскресенье. Кен помнил, что Юлия была близкой подругой Рейчел Каннингэм, поэтому он нисколько не удавился, увидев заплаканное лицо ее матери, когда та открыла ему дверь.

Еще в церкви, во время утренней проповеди, где он долго говорил о Рейчел и ее ужасной судьбе, Маргарет тихонько всхлипывала.

– Надеюсь, я не слишком побеспокоил вас? – спросил Кен. – У меня очень важное дело.

– Нет-нет, господин священник, вы нисколько не помешали! – воскликнула Маргарет, жестами приглашая его в дом. – Сегодня я плачу с самого утра. Может быть, оттого, что ровно неделю назад…

Она прикусила губу и горестно замолчала.

– Мы все места себе не находим от горя, – сказал Кен.

– Кто же способен на такое? Кто может сотворить такую гнусность?

– Больной человек, – ответил Кен.

Он прошел вслед за хозяйкой в столовую. За маленьким круглым столом, что стоял в эркере, сидел Стив, муж Маргарет, а перед ним дымилась чашка горячего чая. Мужчина поднялся.

– Господин священник! Как я рад вас видеть! Садитесь, пожалуйста.

Кен сел за стол, а Маргарет принесла еще одну чашку и налила гостю чаю.

– Прежде всего я хочу поговорить с Юлией, – сообщил Кен. – Но сначала вспомните, пожалуйста, говорила ли вам дочь, что в прошлое воскресенье в нашей школе планировался показ слайдов для детей? Говорила ли она хоть что-нибудь о священнике из Лондона?

Маргарет и Стив недоуменно переглянулись.

– Нет. Наша дочь ничего подобного не рассказывала.

– Конечно, я не собираюсь мешать полиции и разыгрывать из себя детектива-любителя, – вздохнул Кен. – Но это дело я так не оставлю. Сегодня утром мне довелось побывать у матери Рейчел.

И он вкратце пересказал то, что услышал от Клары.

– Сегодня с утра я говорил и с Дональдом Эшером. Ведь могло случиться, что тот запланировал какое-то мероприятие, но ничего мне об этом не сказал. Хотя, признаюсь, это маловероятно. И вот загадка: Дон и слыхом не слыхивал о слайдах и лондонском священнике. Он понятия не имеет, о чем речь. И тогда я подумал…

– Что? – спросил Стив с напряженным вниманием в голосе.

– Может быть, это и безумное предположение… но мне кажется, что между гибелью Рейчел и этими загадочными разговорами о каких-то слайдах и священнике из Лондона существует определенная связь.

– Действительно, очень странно, – согласился Стив.

– Я сейчас же позову Юлию, – сказала Маргарет, поднявшись с места.

Девочка спустилась из своей комнаты. Она была бледной и печальной. Ведь ее лучшей подруги больше не было на свете! Кену даже показалось, что Юлия пребывает в шоке.

– Священник хочет поговорить с тобой, доченька, – сказала мать.

Юлия смотрела на Кена огромными детскими глазами. «Как же вся эта история отразится на ней, на всей ее жизни?» – печально подумал священник.

– Только один вопрос, Юлия, – улыбнулся он. – А потом ты снова можешь идти играть.

– Я не играю, – поправила его девочка.

– Не играешь?

– Нет. Я думаю о Рейчел.

– Ты очень любила ее, правда?

Юлия усердно закивала:

– Она была моей лучшей подругой.

– Девочки были ну прямо как сестрички, – всхлипнула Маргарет.

– Как сестрички… – задумчиво повторил Кен. – Тогда вы, наверное, доверяли друг другу все свои тайны? Спорим, ты знаешь о Рейчел все! И, наверное, даже больше, чем ее родители?

– Да, – подтвердила Юлия.

– Тогда, Рейчел должна была рассказать тебе о показе слайдов. Их собирался привезти священник из Лондона и продемонстрировать у вас на занятии в воскресной школе. Говорила?

Глаза Юлии расширились, и в них появился подозрительный блеск. «Прямое попадание», – подумал Кен.

– Так она говорила тебе об этом? – настаивал он.

Девочка молчала. Она стояла, потупившись, и молча разглядывала свои носки.

– Юлия, если ты что-то знаешь, ты обязана рассказать это, – строго сказал Стив. – Это очень важно.

– Дональд Эшер ничего не слышал о таком показе, – продолжал Кен. – И это значит, что Рейчел узнала о слайдах от кого-то другого. Тебе известно от кого?

Юлия отчаянно замотала головой.

– Но ведь ты знаешь, что кто-то говорил с ней на эту тему?

Девочка кивнула. Она все еще не смотрела ни на кого из взрослых.

– Пожалуйста, доченька, расскажи нам все, – попросила Маргарет. – Может быть, это поможет поймать того преступника, который погубил Рейчел.

– Но я ей обещала… – едва слышно пискнула Юлия.

– Что ты обещала? – осторожно давил на нее Кен. – А? Никому не говорить про священника из Лондона?

Девочка снова кивнула.

– Но пойми же, Юлия, при таких обстоятельствах Рейчел обязательно позволила бы тебе нарушить клятву. Ведь с ней обошлись очень жестоко. Не забывай об этом! Ее мучил кто-то, кому она доверяла. И Рейчел наверняка очень хотела бы, чтобы этого человека наказали.

– Юлия, немедленно рассказывай все, что знаешь! – притопнул ногой отец. – Ты уже большая девочка и должна понимать, как важны твои слова. Слышишь?

Девочка подняла голову. Заметно было, что она не слишком-то понимает, почему взрослые считают ее слова такими уж важными, но их взволнованная настойчивость подействовала на нее. К тому же она слегка успокоилась, услышав от Кена, что Рейчел не стала бы возражать, если бы подруга нарушила свой обет молчания.

– Один дяденька сказал Рейчел, что он покажет нам слайды. Про детей из Индии.

Взрослые затаили дыхание.

– Какой дяденька? – с надеждой спросил Кен.

– Просто дяденька, у церкви, – ответила Юлия.

– Ты его видела? – быстро спросила Маргарет. Ее щеки пошли красными пятнами. – Ты тоже разговаривала с ним?

– Нет.

– Рейчел встретила его одна?

– Да. В одно из воскресений до того, как ее… За пару недель до того. Он заговорил с ней на улице перед церковью.

– Заговорил?

– Да. Он спросил у нее, куда она идет, и не могла бы она помочь ему.

– А потом?

Юлия сглотнула слюну.

– А потом он сказал, что он священник из Лондона и покажет нам на занятии чудесные слайды. Но только это большой секрет, Рейчел не должна была никому об этом рассказывать. И даже маме с папой, ведь они могут случайно проболтаться еще кому-нибудь, и тогда секрет перестанет быть секретом.

Кен хмыкнул;

– Значит, Рейчел не хотела проговориться раньше времени? Чтобы не испортить сюрприза?

Девочка снова потупилась:

– Да, но она все-таки рассказала об этом мне. Когда вернулась с каникул от тети.

– Ты не в счет. Ты ведь ее лучшая подруга! А лучшим подругам девочки рассказывают все. Подруга – это совсем не то, что родители!

– Правда? – спросила Юлия просветленно. Она не хотела ни при каких обстоятельствах бросать тень на погибшую Рейчел.

– Можешь быть полностью в этом уверена! Когда же Рейчел рассказала тебе про незнакомца?

– В субботу. Перед тем, как она исчезла. Она как раз вернулась из своей поездки и сразу же пришла ко мне.

– Рейчел рассказала тебе, что собирается встретиться с тем мужчиной?

– Да. Он сказал ей, что ему для показа слайдов нужна ассистентка. И он считал, что Рейчел очень даже для этого подходит. Перед воскресной школой они должны были встретиться в тупике Чепмен. Там дяденька собирался показать, что именно ей нужно делать. Потом он должен был отвезти ее на машине к церкви.

Маргарет на несколько секунд прикрыла глаза. Стив учащенно дышал.

– Значит, тупик Чепмен, – повторил Кен.

В начале этой улицы стояло несколько жилых домов, а дальше слева и справа простирались луга, и в конце концов она переходила в полевую дорогу. Если мужчина именно там посадил девочку к себе в машину, то он мог быть почти уверен, что никто этого не увидит.

– Я тогда обиделась на нее, – тихо выговорила Юлия, и у нее в глазах блеснули слезы. – Мы даже поссорились…

Кен догадывался из-за чего:

– Ты тоже хотела помогать во время показа слайдов, да? Быть ассистенткой важного человека?

– Да… Я ужасно разозлилась на нее!

Теперь слезы во всю катились у нее по щекам.

– Мне было так обидно! Всегда Рейчел! Именно ей всегда достается самое интересное! Мне казалось, что я не выдержу, когда она будет стоять перед всем классом и помогать дяденьке показывать слайды, а я – сидеть вместе со всеми и только смотреть. Мне вообще расхотелось идти в воскресную школу!

– Значит, тут тебя здорово выручила твоя ангина, правда? Юлия рыдала.

– Никакой ангины у меня не было. Так… ерунда… лишь немножко больно глотать. А маме я сказала, что глотать мне очень, очень больно. Но это была… неправда… Я ни за что не хотела туда идти! Мне было так завидно… Вот только…

– Что?

Девочка терла мокрое лицо рукавом пуловера.

– Рейчел все-таки была такая добрая. Она сказала мне, что я могу пойти вместе с ней. В тупик Чепмен. Она хотела спросить дяденьку, а вдруг и для меня найдется дело. Но я уже обиделась на нее и ответила, что ничего не хочу.

– О, боже! – негромко воскликнула Маргарет.

В воздухе повисло тягостное молчание. Взрослые, все трое, думали сейчас об одном. Что бы произошло, если бы Юлия пошла вместе с Рейчел? Разделила бы она страшную судьбу подруги? Или, может быть, мужчина скрылся бы из виду, заметив, что Рейчел идет не одна? Вторая версия почему-то казалась им правдоподобней. Может быть, Рейчел осталась бы в живых и все закончилось бы хорошо, не случись между подружками ссоры?

«Однако если бы они не заспорили, то Рейчел, вероятно, вовсе не предложила бы Юлии пойти вместе с ней», – подумал Кен Йордан. Его глаза покраснели от переутомления. Последние четверть часа совсем измотали его.

– Необходимо сообщить об этом в полицию, – сказал он Стиву и Маргарет.

– Почему же ты ничего не сказала нам? – укоризненно смотрела Маргарет на плачущую дочку. – Почему вы обе и словом не обмолвились про слайды? Ведь я тысячу раз говорила тебе, чтобы ты не разговаривала на улице с чужими! И Рейчел наверняка слышала об этом от своей мамы, не раз и не два. Так почему же…

– Не сейчас, Маргарет, – тихо прервал ее Стив. – Зачем сотрясать впустую воздух? Мы обсудим все это потом, в спокойной обстановке.

Кен снова повернулся к Юлий. Он не особо надеялся получить ответ еще на один свой вопрос, но все-таки решил задать его:

– А Рейчел не рассказывала тебе, как выглядел тот мужчина?

Юлия кивнула:

– Выглядел он классно. Супер, как в кино.

Взрослые переглянулись. Проверить, сколько в этих словах правды, было невозможно. Рейчел могла приукрасить всю эту историю и описать своего убийцу как супермена. «Но даже если он действительно выглядел Адонисом, разве это можно было бы считать приметой? Нет, конечно, – думал Кен. – Полиции будет известно только одно: Рейчел убил мужчина приятной наружности. Невелика помощь…»

Тем не менее Кен твердо решил немедленно пойти в полицейский участок и сообщить следователям обо всем, что услышал от Юлии. Кто знает, может быть, профессионалы смогут вытянуть из этих скудных фактов немного больше полезной информации.

 

5

Небо над Скаем окрасилось в холодный голубой цвет – чистый, яркий, безо всяких примесей. Штормовой ветер разогнал последние облака, воздух стал прозрачным, словно хрусталь. В опрокинутом зеркале моря отражалась небесная синева, а на гребнях волн покачивалась пышная белая пена. Солнце клонилось к западному горизонту. Еще немного – и небеса окрасятся в нежные пастельные тона, что постепенно вытесняли стальную синь и готовы были воцариться на вечернем небе, прежде чем на остров опустится ночная тьма.

Вторая ночь. Вторая ночь с Натаном.

Вирджиния отправилась на прогулку. Она чувствовала потребность побыть одной, и Натан сразу понял ее, объяснять ему ничего не пришлось.

– Я нарублю пока дров для камина, – сказал он.

Вирджиния посмотрела на него с молчаливой благодарностью, и мужчина улыбнулся ей в ответ.

Больше часа она ходила по морскому берегу, по плоской возвышенности мыса Данвеган, живописно нависавшего над морем, и не встретила ни одного человека. Всецело погрузившись в свои мысли, Вирджиния постепенно начала приводить их в порядок.

«Я люблю Натана, – думала она. – Эта любовь изменила во мне многое. После долгих лет летаргии у меня снова появилось ощущение полноты жизни. Я рассказала ему о себе такие вещи, которых не знает больше ни одна живая душа, даже Фредерик. Я расскажу ему о своей вине. Возвращаться к старой жизни я не хочу. Чувство свободы, легкости, счастья останется со мной навсегда. Я полностью изменю свой образ жизни. Уйду от Фредерика. Покину Ферндейл. Может быть, даже Англию. Все-все переменится в моей судьбе…»

Положение солнца на небе говорило о том, что пора возвращаться домой, если она не хочет, чтобы ее застигла тьма. Наступление вечера радовало ее. Скоро она окажется в маленькой уютной гостиной, где в кирпичном камине будет трещать огонь. Бокал вина… Нежность Натана… Ей так хотелось снова оказаться в его объятиях – сколько он ни ласкал ее, Вирджинии все было мало.

По телефону голос Фредерика звучал очень обиженно. Пусть. Все равно она пойдет своим путем – выбора у нее нет. Женщине казалось, что она даже дышит по-другому, не так как раньше. Она видит другие сны. Ей хочется обнять весь мир, прижать его к своей груди.

Когда она повернула домой, ветер дул ей в лицо. Хотя ураганных вихрей уже не было, все равно она преодолевала дорогу с усилием и пряталась от холода, подняв воротник.

Скай она тоже потеряет. Ну так что ж. Они с Натаном найдут себе новый Скай. Вместе они преодолеют любые трудности.

Почему же с Фредериком она чувствовала себя живым трупом? Потому что не любила его? Потому что его привязанность, его высокая страсть порою сильно докучали ей? Или потому, что ее мучило слишком сильное чувство вины по отношению к мужу?

Наверное, она всегда неосознанно чувствовала, что когда-нибудь сбежит от него. Ощущала, что Фредерик – не тот человек, рядом с которым ей хотелось бы провести всю жизнь, Может быть, ее полусонное, почти омертвелое состояние было ей необходимо для того, чтобы держать в узде все эти разрушительные мысли. Кто знает, может, за высокими деревьями Ферндейл Хауса она скрывалась именно от правды.

И никогда, даже в самых смелых мыслях Вирджиния не могла допустить, что расскажет мужу все-все о своей жизни и о главной своей вине. Фредерик знал, что она несколько лет прожила в гражданском браке с кузеном, ему также известно было о гибели маленького Томми и о том, что Майкл бесследно пропал, ушел из дома в никуда. Лишь слабенькими намеками, пунктирно она обмолвилась как-то Фредерику о том, что чувствует себя виноватой, поскольку никогда не искала пропавшего Майкла, легка отступилась от него, оставила на произвол судьбы.

Но больше Фредерик ничего не знал. Он не знал ни о ее бурной лондонской юности, ни о бесчисленных любовных похождениях, ни о былых увлечениях наркотиками. Не знал он и об Эндрю. Рассказывать ему обо всем этом было просто немыслимо! Может быть, причиной тому был его консервативный характер. Фредерик так любил порядок во всем, всегда придерживался четких жизненных правил и предписаний. Он владел не полной информацией о прошлом жены, а лишь тщательно просеянными и отфильтрованными сведениями. Образ ее прошлого был бледным, со многими пробелами, заполненными лишь туманом. Но, как ни странно, Фредерика это не тревожило. Да, он не очень хорошо знал жену, мать своего ребенка, женщину, с которой собирался прожить всю жизнь до гробовой доски. Он не знал ее, поскольку довольствовался теми крохами, что Вирджиния сочла нужным ему сообщить.

Ему она ни за что не расскажет, что же на самом деле предшествовало той истории с автомобилем и Томми. И с Майклом. Даже Натан еще не знал всех ее тайн. Но женщина уже понимала, что вскоре посвятит любимого мужчину в свою тайну. Этот человек должен знать о ней все.

«Поскольку Натан не такой трус, – думала она, – он способен ценить женщину, даже если в ее внутреннем облике есть и безобразные черты».

Небо заиграло мягкими пастельными тонами – это очень нравилось Вирджинии. Она стояла на месте и глядела на волны. От горизонта расходились полоски нежно-розового, бледно-лилового, светло-красного, наступая на яркую небесную синеву, размывая ее интенсивность. Солнце сжалось в плотный ком оранжевого марева, от него исходило все меньше света, и оно готово было медленно закатиться за море. Воздух становился все холоднее, крики чаек – все громче и визгливее.

Придется лишить Ким отца. Отнять у девочки тот надежный мир, в котором она растет, и чувство вины, и без того сильное, наберет в душе Вирджинии новые обороты. Шлейф вины потянулся за ней с новой силой уже в тот момент, когда она сбежала из дома с Натаном, поехала на Скай, почти два дня мчалась в машине по дорогам Англии, чтобы отдалиться от своей старой жизни насколько это возможно. Она обманывала не только мужа, но и дочь. Наверное, когда-нибудь ей придется отвечать за эту ложь. Придется заплатить за нее очень дорого. Тем не менее она уже не могла остановиться на полпути.

Уже издалека она заметила дымок, что поднимался из трубы их коттеджа. Увидела свет в окошках. В наступающих сумерках он был особенно притягательным. Вирджиния ускорила шаг, она хотела к Натану.

Тот сидел на корточках у камина и складывал наколотые дрова в аккуратный штабель у стены. Казалось, он был весь поглощен своим занятием.

– Натан! – воскликнула Вирджиния радостно.

Он поднял голову.

– Вирджиния! – Мужчина встал и, улыбаясь, подошел к ней. – Ты так чудесно выглядишь! Мне очень нравятся твои румяные щеки и волосы, живописно растрепанные ветром.

Немного смутившись из-за комплимента, Вирджиния начала приглаживать волосы руками.

– На улице очень холодно. И настоящий штормовой ветер.

– Правда?

Он подошел к ней еще ближе, обнял и уткнулся лицом в ее шею.

– От тебя замечательно пахнет. Морем. Ветром. Стихией. Я обожаю все это.

Слегка отстранившись, Вирджиния глядела на него. Она знала, что ее глаза светятся счастьем, и поэтому чувствовала себя немного глупо, но ничего не могла с собой поделать. Натан снова улыбнулся, и по этой улыбке женщина поняла, что он прекрасно понимает, насколько сильны чары его обаяния.

– Все чудненько, – сказал он, – вот только мне что-то не хочется снова открывать очередные консервы и сидеть у камина, где горит точно такой же огонь, как и вчера. Что, если нам пойти в паб? Я так мечтаю о фасоли, отбивной из ягненка и темном пиве!

Вирджинию охватило сильное беспокойство.

– Мне кажется, у меня где-то была банка фасоли, – поспешно сказала она и шагнула в сторону кухни. Натан удержал ее за руку.

– При чем здесь какая-то банка? Я хочу выйти с тобой и поужинать вне дома.

– Боюсь, что сезон для прогулок на Скае закончен, – сказала Вирджиния с дрожью в голосе. – С началом осени большинство пабов здесь закрываются.

– Да ладно тебе, Вирджиния! На Скае осталось предостаточно народа. Можно подумать, они смогут прожить без пабов, музыки и виски! На самом деле здесь полно работающих кабаков. Например, в Портри я сразу же найду тебе приличный паб, и не один. Хотя бы «Портри Хаус». Ты как? Может быть, сходим туда? Там подают изумительную рыбу!

Вирджиния вздохнула. Во всем остальном он проявлял такую чуткость, а тут…

– Что-то я не в восторге от этой идеи, – проговорила она грустно.

Улыбка исчезла с лица Натана.

– Ага! – недовольно фыркнул он. – Значит, ты меня прячешь, так? Со мной можно лишь разгуливать по пустынным берегам, сидеть в четырех стенах у камина или часами любиться за плотно закрытыми дверями, но на публике показываться – ни-ни! Правильно я понял? Ведь если мы пойдем куда-нибудь поужинать, нас увидят. Так? На острове тебя хорошо знают. Пойдут шепотки, сплетни… Верно я говорю?

Медленными движениями Вирджиния стянула с плеч куртку и повесила ее на спинку стула. Ее лицо горело.

– Натан, конечно же, я не собираюсь прятать тебя здесь годами. Или скрывать нашу с тобой любовь. Напротив! Но зачем же нам причинять лишнюю боль Фредерику? Именно сейчас, именно здесь, на острове? Ведь это его дом. Он еще не раз приедет сюда. Люди знают, что совсем недавно, в августе, он отдыхал здесь с семьей. Со мной. А сейчас всего лишь начало сентября, и вдруг я расхаживаю по пабам с другим мужчиной. Некрасиво так позорить Фредерика!

Он равнодушно пожал плечами:

– Как ты беспокоишься о нем…

– Но ведь он не сделал мне ничего плохого! При всем желании мне не в чем его упрекнуть. Я и так причиняю ему много боли. Зачем же мне еще усугублять ситуацию, давать пищу для бесконечных пересудов? Чтобы люди годами судачили о нем?

Натан внутренне кипел, но Вирджиния чувствовала, что на походе в ресторан для него свет клином не сошелся. Вся эта сцена была скорее пробой, репетицией, прощупыванием своей власти. Номер не прошел, и это привело Натана в ярость.

Вирджиния успокаивающе погладила его по руке.

– Эй, – тихонько проговорила она. – Давай не будем спорить, ладно? Лучше выпьем по бокалу вина, а потом…

Натан сбросил ее руку.

– На столе лежит телеграмма для тебя, – пробурчал он с кислой миной.

– Телеграмма? От кого?

– Понятия не имею. Ты что думаешь, я читаю твою почту?

Вирджиния взяла со стола коричневый конверт.

– Боже мой, – негромко вздохнула она, прочитав послание. Он смотрел на нее вопросительно:

– Ну и? От кого она?

– От Фредерика, из Лондона.

Она прочитала телеграмму вслух.

– Весьма впечатляет, – сказал Натан ехидно. – Твой муж использует ребенка, чтобы вырвать тебя из моих объятий. Интересно только, что он замышляет? Я бы не стал таким способом заставлять женщину вернуться.

– Мне кажется, он ничего такого не замышляет. Ему действительно надо в Лондон, Грейс и в самом деле может заболеть, и про начало учебного года – тоже абсолютная правда.

Вирджиния закусила губу:

– Боюсь, Натан, что мне придется вернуться.

– Надо сказать, он прекрасно управляет тобой!

– Ким всего семь лет. И если Грейс действительно заболела…

– Тогда остается еще ее муж.

– Но у него, наверное, и других забот по горло. В том числе и уход за больной женой…

– И еще он будет отвозить Ким утром в школу, а вечером забирать ее обратно, только и всего! Подумаешь, какая непосильная задача! Грейс наверняка не лежит на смертном одре. Наверняка подхватила всего лишь какой-то банальный насморк. Но ведь не умирает же она, верно?

– Натан, я все-таки мать и не могу так просто бросить ребенка…

– О том, что у тебя есть ребенок, ты знала и в четверг, когда решила удариться в бега!

Внезапно Вирджинию тоже повело от гнева.

– Ну и что я должна делать? Тебе гораздо легче! Ты оставил за плечами намного меньше, чем я!

– Так уж и меньше? А больная жена разве не в счет?

– До твоей жены тебе нет дела точно так же, как и… как и…

Приоткрыв рот, она молча крутила головой в поисках сравнения. Натан снова улыбнулся, но уже не той милой улыбкой, а холодно и цинично.

– Как до чего?

– Как до этой табуретки! – взвизгнула Вирджиния. – Только не надо рассказывать, что тебе страшно стыдно перед женой, когда ты со мной спишь!

– Нет, мне нисколько не стыдно. Однако не надо все так упрощать и огрублять. Я тоже иногда думаю о Ливии, но считаю, что я не должен попрекать тебя ее именем. У меня свои жизненные обстоятельства и свое прошлое, у тебя – свое. Каждый из нас должен сам решать, как поступать со всем этим дальше.

– И я вовсе не попрекаю тебя Фредериком, но…

– Нет, именно это ты и ведаешь. Именно в его честь мы не должны покидать эту хибару и сидеть тут взаперти, словно под домашним арестом. Именно по его телеграмме ты готова сняться в первую же минуту и мчаться назад. Фредерик тут, Фредерик там. Бедненький Фредерик! Ты его так огорчаешь! Вот бедняга! Мы постоянно должны оглядываться на него! Разве я хоть раз напомнил тебе о Ливии и о том, что ее мы тоже до ужаса огорчаем?

Вирджиния чувствовала, как ее голова наливается свинцом. У нее вырвались слова о Фредерике, но ведь к упоминанию о нем подтолкнул сам Натан – он начал настаивать на походе в кафе или паб. В то же время указать ему на это было нельзя, потому что он сразу же найдет слова, чтобы сразить все ее аргументы. Раздражение не давало ему спорить честно, по правилам.

– Прежде всего речь идет о Ким, – заключила Вирджиния устало.

– Ты не права, – безапелляционно заявил Натан. – Речь идет о том, что Ким становится инструментом для манипулирования друг другом. Эта телеграмма, – он указал на конверт, – не что иное, как объявление войны. Разве по ней не ясно, что Фредерик собирается сражаться с тобой до последней капли крови?

Вирджиния растирала лицо обеими руками. Как больно было осознавать, что происходит именно то, чего она так боялась, – она теряла Натана.

– Тем не менее мне нужно возвращаться, – заключила она.

– Тебе нужно сделать выбор.

– Между моим ребенком и тобой?

– Нет, между твоим мужем и мной. Если ты сейчас повернешь назад, значит, ты, как статист, подчиняешься его режиссуре. И тогда не говори мне больше, что хочешь кардинально поменять свою жизнь.

– Но ведь я мать! Смотреть за дочерью – мой долг, и сбросить его с плеч я не могу и не хочу.

– Не приди эта телеграмма, ты бы и не вспомнила о своих материнских обязанностях!

– Я не знала, что Грейс серьезно заболела и что Фредерик вернулся в Лондон. Конечно, я понимаю, с помощью этой телеграммы он хочет надавить на меня, но я не собираюсь вести с ним войну, главным проигравшим в которой будет семилетний ребенок. Натан, ты должен это понимать!

Он не стал возражать, однако Вирджиния внезапно почувствовала себя зажатой в тиски. На нее давил не только Фредерик, но и Натан, причем последний – с особым наслаждением и жестокостью, нисколько не задумываясь о том, что она чувствует при этом. Натан показал ей другое свое лицо, до этого ей неведомое.

Лучшей защитой Вирджиния сочла нападение:

– Только не надо, пожалуйста, притворяться, что ты весь такой белый и пушистый! Ты осуждаешь мое поведение, а сам! Ведь ты так и не рассказал мне всей правды о себе!

На несколько мгновений Натан пришел в замешательство.

– Не рассказал?

– Нет. Ты не рассказал, например, как поживают твои замечательные бестселлеры, которых ты насочинял безумное количество и которые принесли тебе славу в Германии, сделали тебя популярнейшим автором!

Натан отступил на шаг назад, его глаза сузились.

– А ты, похоже, навела обо мне справки?

– Очень мне нужно за тобой шпионить! Ливия рассказала кое-что Фредерику.

– Так-так… И он, естественно, не придумал ничего лучшего, как тут же передать эти ценные сведения своей неверной супруге?

– А ты бы на его месте поступил иначе?

– Не думаю, чтобы Ливия рассказала все.

– Понятия не имею, что именно она рассказала! Так ты популярный писатель или кто?

– Какие главные промахи в своей жизни ты совершила?

– А ты?

Они смотрели друг на друга в упор. В итоге Натан прервал молчание и произнес уже немного мягче:

– Хорошо, мы должны рассказать друг другу все. Выбора у нас нет.

С огромным облегчением Вирджиния отметила, что страшное напряжение последних минут спало. Снова от Натана исходило тепло, и снова она чувствовала нежность к нему. Однако вечер потерял свое очарование. Впервые за все время они серьезно поругались, в первый раз она почувствовала себя неуютно в его обществе. Входить в ее положение он ни за что не хотел. Он не пытался оспорить слова Ливии насчет своего сомнительного писательства, и это означало, скорее всего, то, что они были правдой. Вирджиния также спрашивала себя, почему он стал настаивать на походе в кафе именно в этот вечер, именно в момент ее возвращения с прогулки, понимая, что серьезно нервирует ее подобным предложением. Казалось, что-то испортило ему настроение, пока ее не было дома, и, кроме телеграммы, другого раздражителя она не находила. Это означало, что Натан ее прочел, вопреки своим утверждениям об обратном. Ведь конверт не был заклеен! Прочитав телеграмму, он скис и сделал все, чтобы спровоцировать спор, чтобы загнать ее в угол и вынудить заговорить о Фредерике, о его оскорбленных чувствах и заставить защищать его. В итоге Натан имел полное право обвинять ее в привязанности к мужу, в сострадании к нему. Его лживые утверждения насчет опубликованных бестселлеров вкупе с тем, что он, вероятнее всего, прочитал адресованную ей телеграмму – все это не укрепляло доверие, а расшатывало его. Вдруг Вирджиния вспомнила, что Натан отыскал ее постоянный адрес, копаясь в ящиках и шкафах на этой даче, и что в первое же утро в Ферндейл Хаусе он спустился вниз с ее фотографией в руке, найденной таким же манером.

«Может быть, он просто другой, не такой, как я? – думала Вирджиния. – Он относится к подобным вещам иначе. Но это еще не значит, что он мошенник и враль».

На лице Натана снова заиграла милая улыбка. Та самая, от которой Вирджиния просто таяла.

– Завтра мы едем обратно в Кингс-Линн, – сказал он кротко. – Раз ты так хочешь.

Вирджиния смотрела ему в глаза.

– Я расскажу тебе все о себе. Все.

Он кивнул:

– Хорошо, и я расскажу тебе все.

– Твоя история будет страшной?

– Нет, – решительно покачал он головой. – А твоя?

– Будет, – ответила она и разрыдалась.

 

1

«До моего дня рождения еще целых две недели!» – с тоской думала Дженни. На самом деле до него было уже на один день меньше. Через одно воскресенье уже наступит это событие, а девочка все еще не знала, как же она отпразднует его.

Сегодня был понедельник, а значит, у нее снова появился шанс встретить того доброго дяденьку в магазине канцтоваров. Хотя ей казалось, что он просто забыл об их уговоре. Или он в самом деле обиделся на Дженни за то, что она не пришла в назначенное время. Ей так хотелось объяснить ему, что она не виновата, что ей на самом деле нельзя было уйти из дома. Но, скорее всего, ей уже не представится возможность поговорить с ним.

Дженни вздохнула. Скинув одеяло, девочка опустила ноги на пол, подошла к своему письменному столу и осторожно выудила из-под бумаг и тетрадок пять пригласительных открыток, которые она хранила в укромном месте, как реликвию. За все это время она так часто вытаскивала и разглядывала их, что одна из карточек даже немножко помялась на уголке. Дженни попыталась разгладить этот маленький изъян. Как было бы здорово заполнить эти открытки и раздать друзьям!

– Дженни! – услышала она голос матери, раздававшийся за дверью. – Пора в школу! Вставай!

– Я уже не сплю, мама!

Дорис Браун отворила дверь и просунула голову в комнату:

– Каникулы кончились! Собирайся поживее! Ванная свободна.

– Хорошо, хорошо.

Дженни попыталась быстренько спрятать открытки обратно в ящик, но сделать это незаметно ей не удалось.

– Что это там у тебя?

В два шага Дорис оказалась рядом с дочерью и выхватила у нее из рук открытки. Подняв брови, она удивленно разглядывала надпись «Приглашаю…».

– Разве я тогда неясно выразилась? – спросила Дорис. – Никаких вечеринок не будет!

– Я поняла, мамочка. Но…

– Могла бы и не выкидывать деньги на такую чепуху, – Дорис швырнула карточки на стол. – Даже не рассчитывай, что я поддамся на твои уговоры.

На это Дженни вовсе не рассчитывала. Еще не было случая, когда бы мама поменяла однажды принятое решение.

– Но я… – начала было Дженни и остановилась.

«Я познакомилась с одним добрым человеком», – хотела сказать девочка, но она еще не знала, разумно ли сообщать маме об этом. Может быть, мама страшно рассердится и вообще запретит ей общаться с ним. Хотя возможность посвятить маму в свои планы была у нее сейчас неплохая.

«Мамочка, не беспокойся, пожалуйста, насчет моего дня рождения, – хотела сказать Дженни. – Тебе не придется тратить на него свои силы! Представь себе, я нашла человека, который сделает для меня все. У него чудесный дом с большим садом, куда я могу пригласить столько друзей, сколько захочу. Если будет плохая погода, то мы сможем поиграть в подвальном этаже его дома. Этот дяденька организовал уже очень много детских праздников. Проблема лишь в том, что он куда-то потерялся… Мы договорились встретиться с ним в ту субботу, когда ты заболела, помнишь? Но мне пришлось остаться дома. Он сказал, что бывает в том месте каждый понедельник, но так больше и не приехал. Сегодня я еще раз попытаюсь его дождаться. Не могла бы ты дать мне хороший совет? Скажи, что мне предпринять, чтобы снова найти этого человека?»

– Так? – внимательно смотрела на нее Дорис. – И что же ты хотела сказать?

Дженни прикрыла глаза. Она с радостью посвятила бы маму в свои мысли. Проблема лишь в том, что та была слишком уж непредсказуемой. Доверяться ей было довольно опасно – неизвестно, чем все это обернется.

– Нет-нет, ничего, – помотала головой Дженни. – Я ничего не хотела.

Дорис неодобрительно покачала головой:

– Иногда ты выглядишь такой рассеянной, просто жуть. Так, ну-ка хватит сидеть. Марш одеваться! Не хватало тебе еще опоздать сегодня в школу!

 

2

– Когда вернется мама? – то и дело спрашивала Ким. С утра девочка постоянно капризничала, и в ее глазах то и дело поблескивали слезы. Грейс положила ей руку на лоб.

– Температуры у тебя нет, – просипела она простуженным голосом. – Я все боюсь, как бы ты не заразилась от меня!

Голова у Грейс просто раскалывалась, и она не знала, куда деваться от этой боли.

– Не хочу-у в шко-олу, – ныла Ким.

– Но ведь раньше ты любила туда ходить, – уговаривала ее Грейс. – Только представь себе, как ты встретишься со всеми своими друзьями, одноклассниками. Разве ты не соскучилась по ним?

– Нет, – буркнула Ким, делая глоток из чашки. Девочка утомилась и расклеилась. Ей не хотелось идти в школу, где надо будет часами сидеть смирно и слушать учителя. Если она по кому-то и соскучилась, так это по маме. Куда же она делась? Почему не приехала к первому школьному дню?

Грейс вытащила платок и долго хлюпала носом. У нее ныли все мышцы и суставы, и было очень больно глотать. Раньше миссис Уолкер надеялась, что ее легкую простуду можно быстро вылечить с помощью витаминов и горячей ванны с ромашкой, однако день ото дня женщине становилось все хуже. Похоже, она подхватила настоящий грипп! Грейс чувствовала себя ужасно, и, если бы не Ким, она вообще не вставала бы сегодня с постели. Вдобавок ко всему Джеку пришлось рано утром отправиться в двухдневную поездку на юг, в Плимут. Он повез туда фуру пенополистерола, и это дело было запланировано у него уже давно. Глядя на то, как мучается его жена, Джек даже хотел отказаться от поездки. Но Грейс замахала руками:

– Ни в коем случае! Надо, быть благодарными мистеру Триклу за то, что он дает тебе возможность заработать. А так быстро замены ему не найти. Не смей его подводить!

Сложившаяся ситуация сильно бесила Джека.

– Но ведь ты еле на ногах держишься! – воскликнул он. – Что себе позволяет эта миссис Квентин! До чего безответственная баба! Ведь мистеру Квентину, хочешь не хочешь, нужно быть в Лондоне, там его работа, и он не может бросить все на самотек. Но место его жены – здесь! Ну и мамаша! Как можно так себя вести? Исчезает ни с того ни с сего, а другие должны нянькаться с ее ребенком!

– Она ведь не знала, что я заболею, – успокаивающим тоном ответила Грейс. – И я пообещала ей присматривать за Ким столько, сколько потребуется.

– И все же это не дело. Так не годится! Мало того, что мы чуть с ума не сошли из-за нее, так еще и…

– Т-с-с! Тише, Джек, я не хочу, чтобы Ким слышала это!

Джек продолжал ворчать и склонять Вирджинию на все лады, однако в конце концов согласился поехать в Плимут, как и планировалось. Грейс пообещала, что она, после того как отвезет Ким в школу, сразу же ляжет в постель. Ничего другого ей в общем-то и не оставалось. Женщина горела от высокой температуры и чувствовала страшную слабость во всем теле.

«Ну почему эта напасть свалилась на меня именно сейчас?» – устало думала она.

Грейс не хотела подливать масла в огонь, не хотела особенно жаловаться, иначе ее супруг, холерик по темпераменту, начал бы еще сильнее костерить Вирджинию. Но, по правде говоря, Грейс тоже сердилась, и даже очень. Она просто кипела от злости. Ведь она знала немного больше, чем ее супруг. Хорошенько расспросив Ким, она выяснила, что Вирджиния преспокойно жила несколько дней под одной крышей с каким-то чужим мужиком, в то время как ее супруг находился далеко, в Лондоне. А теперь оба эти голубка пропали одновременно. Так… Грейс была не настолько глупа, чтобы не сделать соответствующих выводов. Бедный мистер Квентин! Она изменяет, ему в его же собственном доме! А теперь еще и бросила его одного с ребенком.

«Такого я от нее не ожидала, – думала Грейс с ненавистью. – Наверное, я ошиблась в ней. Такая спокойная, мягкая дама. Но в тихом омуте, видать, и вправду черти водятся!»

– Ну когда же все-таки вернется мамочка? – настойчиво ныла Ким.

Грейс пожала плечами:

– Не знаю, малышка.

Чихнув, она снова уткнулась в мокрый платок – наверное, в сотый раз за сегодняшнее утро. Глаза у Грейс были красные и слезились от простуды.

– Разве я тебе надоела? – с укоризной спросила женщина. Ким вздохнула:

– Нет. Но…

Она сидела, крутя чашку то в одну, то в другую сторону.

– Что? – спросила Грейс, снова чихая.

– Я думала, она приедет к первому школьному дню, – пояснила Ким. И тоже чихнула.

«Этого мне только не хватало», – подумала обессиленная Грейс.

Нет, она не поглядит на то, что Вирджиния Квентин – жена их работодателя. Когда она соизволит явиться, Грейс выпалит в это хорошенькое личико все, что она думает.

Но только когда это будет, Грейс не знала. И она не собиралась обсуждать свои тревоги и предположения с Ким. У девочки начало учебного года – тоже нелегкое время для ребенка. Пусть походит пока в школу. А там видно будет!

 

3

Человек из полиции представился старшим следователем Бейкером и заявил, что он руководит чрезвычайной комиссией по расследованию убийств Сары Алби и Рейчел Каннингэм. Лиз сидела в своей комнате в окружении горы путеводителей и проспектов с видами испанских городов на обложках. Ей не хотелось приглашать Бейкера в гостиную, где орал телевизор и сильно пахло смесью перегара и пота. Бетси Алби опускалась с каждым днем все ниже и ниже. Или оставалась такой же, как всегда, просто раньше Лиз не воспринимала ее падение так остро? Потеряв дочь, молодая женщина стала гораздо чувствительней.

– Я вижу, вы собираетесь в отпуск? – кивнул Бейкер в сторону ярких проспектов.

Может быть, он считает это неуместным после такой трагедии?

Лиз покачала головой:

– Нет, не в отпуск. Я хочу уехать из Англии. Насовсем. Прочь от этого кошмара. Понимаете?

Она сделала движение головой в сторону гостиной, откуда громоподобно доносились последние новости.

– Понимаю, – сказал Бейкер. – После всего, что случилось, довольно разумно начать жизнь с чистого листа.

– Я хочу найти такую местность, где мне будет хорошо. Работать я могу горничной в каком-нибудь отеле. Кроме того, у меня есть опыт работы официанткой. У меня это неплохо получается. В любом случае в Испании гораздо теплее, чем здесь. Может быть, я встречу там какого-нибудь хорошего человека…

– От всего сердца желаю вам удачи, – искренне сказал Бейкер. Затем он прокашлялся. – Мисс Алби, я пришел, собственно, затем, чтобы… Мы располагаем новой информацией о предполагаемом убийце Рейчел Каннингэм.

И Бейкер вкратце рассказал о том, что они узнали со слов Юлии, что Рейчел заранее договорилась о встрече с мужчиной, который, скорее всего, и погубил ее.

– Девочка познакомилась с ним за несколько недель до того случая и с нетерпением ждала следующей встречи. К сожалению, она не описала его толком. Подружке она лишь сказала, что тот выглядел «классно, супер, как в кино».

– Да уж, описаньице, – хмыкнула Лиз.

– Мы решили вот что. Если допустить, что в обоих случаях преступление совершил один и тот же человек, то, может быть, он давно охотился за вашей дочерью? У него определенный талант легко вступать в контакт с детьми и обещать им всякие прелести, так что малыши просто теряют голову. Может быть, и от вашей дочери вы слышали что-нибудь в этом роде? Какие-то обмолвки, намеки на что-нибудь подобное? Или, может быть, вы видели, как раньше к ней подходил кто-нибудь посторонний? Могло так быть?

Он смотрел на Лиз с надеждой.

«Все ясно. У них совершенно нет версий, – поняла Лиз. – Ни малейшей зацепки! Они хватаются за любую соломинку, тычутся в разные стороны, как слепые котята…»

Несколько мгновений она медлила с ответом.

– Нет, – сказала она твердо. – Никто не подходил к моей дочери. Ей было всего четыре года. Она не бегала по округе просто так, без присмотра.

– Может быть, она оставалась ненадолго одна на какой-нибудь детской площадке…

– Что вы хотите этим сказать? – рассердилась Лиз. – Что я оставляла моего ребенка одного на первой попавшейся детской площадке?!

– Мисс Алби, простите, я вовсе не хотел…

– Представляю, что вам порассказали обо мне соседи! Что я плохая мать… была. Не заботилась о собственном ребенке! Не любила Сару! И вы, выходит, решили…

– Прошу вас, мисс Алби! Успокойтесь!

С умоляющим выражением глаз Бейкер приподнял ладони.

– Пожалуйста, не принимайте мои слова близко к сердцу. Поймите, такая у меня работа. Ведь я очень хочу, чтобы этот мерзавец оказался за решеткой. Он погубил уже две детские жизни, и кто знает, может быть, он присматривает себе новую жертву. Я пытаюсь смоделировать все возможные ситуации: когда он мог приметить вашу дочь и вступить с ней в контакт. Вот и все.

Лиз вздохнула. Следователь был прав. Он не имел ничего против нее, а всего лишь хотел поймать негодяя. Не может же он, в самом деле, обдумывать каждый свой вопрос, чтобы не обидеть собеседника?

– Дочка ни о чем таком мне не говорила. Я бы запомнила. И никогда не видела рядом с ней чужих. Может быть… Может, в детском саду какой-нибудь прохожий положил на нее глаз? Однако в садике за детьми следят строго. Нет, это маловероятно.

– Конечно же, мы поговорим с воспитателями сада, – сказал Бейкер. Он выглядел устало. Лиз чувствовала, что с этими двумя сложными делами он совершенно вымотался.

– У вас есть дети? – спросила она.

– Да. Два мальчика. Пяти и восьми лет.

– Мальчики не в такой опасности, – заметила Лиз.

– К сожалению, не могу с вами согласиться, – возразил Бейкер. – Педофилы охотятся и за мальчиками. Всем детям грозит одинаковая опасность.

– И что, вам с женой прямо-таки всегда удается удержать детей в поле зрения?

– Нет, конечно. И прежде всего старшего. Он гоняет на велосипеде по всей округе, чаще всего с друзьями, но кто знает, в каком месте они пожелают разъехаться в разные стороны. Детей на поводке не удержишь. Их невозможно охранять круглые сутки. Можно лишь строго внушить им, что нельзя доверять посторонним. Нельзя садиться в чужую машину. Нельзя уходить с незнакомцами куда бы то ни было. И надо сразу же сообщать родителям о том, что с ними пытались заговорить чужие люди. Однако, – печально пожал плечами Бейкер, – наверняка родители Рейчел Каннингэм много раз твердили ей эти простые истины. Она была понятливая, умная девочка. И тем не менее предложение незнакомца показалось ей таким заманчивым, что она забыла, о чем ее. предостерегали родители.

– Блин. Вот проклятье! – вздохнула Лиз.

– Да уж, – кивнул Бейкер. – Что тут еще скажешь?

Он внимательно посмотрел на Лиз:

– Чем можно было завлечь вашу дочь? Что она любила? За чем пошла бы на край света с первым встречным?

На душу Лиз медленно опустился тяжелый камень. Ее взгляд непроизвольно скользил по красочным буклетам, изображавшим знойную испанскую землю под ослепительно голубым небом. Сумеет ли она там забыть обо всем? Сможет ли она вообще когда-нибудь в своей жизни это сделать?

– Карусель, – сказала она тихо.

– Какая карусель?

– В Ханстантоне. Там карусель в двух шагах от автобусной остановки. Самое ее любимое место.

– Знаю я эту карусель. Ваша девочка часто каталась на ней?

Лиз кивнула:

– Вообще-то почти всегда, когда мы ездили на пляж в Ханстантон. Она просто вся тряслась от вожделения при виде этой качели. Но только…

– Что? – осторожным тоном спросил Бейкер.

– Только всегда было ужасно трудно оторвать ее от этого занятия, – еле слышно выговорила Лиз. – Вы понимаете, стоило пустить ее на карусель – и пиши пропало. Она не понимала слова «хватит». И когда я пыталась увести ее, она поднимала такой страшный вой, так дико отбивалась от меня руками и ногами!

Бейкер улыбнулся:

– Такие уж они, наши детки. Это совершенно нормально. Лиз прерывисто вздохнула:

– Я просто видеть не могла эту карусель! И поэтому, когда мы поехали в тот день на пляж, я сразу же сказала Саре «нет». Я…

Ее начали душить слезы.

– У меня не было никакого желания стоять там на жаре и глядеть на эту дурацкую вертушку, – с отчаянием в голосе продолжала Лиз. – Вы понимаете, мне стало просто лень ждать. Не хотелось слушать потом вопли: «Мало!» Я хотела поскорее найти место на пляже, прилечь, расслабиться…

Она замолкла, чтобы совсем не расплакаться.

– Я прекрасно понимаю вас, – спокойно сказал Бейкер. Голос его звучал убедительно. С благодарностью Лиз отметила про себя, что он не пытается ее утешить, а просто говорит то, что думает. – Пожалуйста, не расстраивайтесь так из-за этого, – попросил следователь. – Каждая мать, каждый отец отказывают детям в той или иной просьбе. Ведь, становясь родителями, мы не можем враз отказаться от всех наших маленьких привычек, слабостей, личных удобств. Это остается с нами, и это объяснимо.

Лиз подняла голову. Конечно, по-настоящему утешиться она не могла, но эти слова легли настоящим бальзамом на ее израненную душу. Она смогла говорить дальше.

– Сара была страшно разочарована. Она ревела, как ненормальная, упиралась ногами в песок и ни за что не хотела проходить мимо карусели. Я… рванула ее за руку и потянула дальше. Я так злилась на нее! Я была в бешенстве, что… вынуждена ехать купаться вместе с ней. В ярости, что она вообще…

– Так?

– Что она вообще родилась на свет, – произнесла Лиз безучастно.

Бейкер молчал. В какой-то момент Лиз показалось, что он хотел взять ее за руку, но не взял. Они сидели друг напротив друга. Из соседней комнаты доносился грохот телевизора, маленький будильник на прикроватной тумбочке негромко тикал. Испанские буклеты переливались яичной желтизной и васильковой синевой и казались совсем неуместными в этой унылой комнате. Лиз понимала, что говорить им больше не о чем. Хоть в сотый раз рассказывай людям обо всем, что происходило в тот день, они будут лишь мотать на ус ее промахи, а вот от чувства вины перед дочерью ее не избавит никто и никогда. Ведь Лиз внутренне отторгала ребенка. Ни разу, ни единого момента она не воспринимала девочку как подарок судьбы, а считала ее лишь обузой, оковами, камнем на шее. Лиз смутно чувствовала, что не страдала бы так из-за того, что отказала дочери в удовольствии прокатиться, будь она до того по-настоящему любящей и заботливой матерью для Сары. Женщина понимала, что карусель стала лишь символом всех ошибок, совершенных ею по отношению к дочери.

Наконец Бейкер прервал молчание. Ему нужно было выполнять свою работу и каким-то образом продвигаться вперед.

– Вы сказали, что Сара громко капризничала из-за того, что вы не разрешили ей покататься. Это видел кто-то еще?

Его деловитый тон помог Лиз вынырнуть из мрачного моря ее страданий и снова собраться с мыслями.

– Да, конечно. Мы с ней чуть не подрались из-за этой карусели. Я тащила ее несколько метров за собой, как на буксире.

– А кто-нибудь слышал при этом, о чем вы говорите? Понял, из-за чего весь сыр-бор?

Лиз подумала.

– Да, я допускаю это. Она орала во все горло, что хочет кататься на карусели, а я тоже кричала на нее довольно громко: мол, никаких тебе сегодня катаний. Думаю, отдыхающие прекрасно слышали каждое наше слово.

– Значит, можно допустить, что свидетель вашей разборки пошел за вами и при первой же возможности – когда вы отлучились за бутербродами – подошел к малышке и пообещал прокатить ее на карусели. Наверное, Сара легко согласилась пойти с ним…

– Точно, могло так быть, – уверенно сказала Лиз. – Ради карусели она пошла бы на край света.

Бейкер хмыкнул.

– Однако, – продолжала Лиз, – откуда этой сволочи было знать, что Сара вскоре останется одна? Разве мог он предполагать, что я… уйду так надолго?

– Конечно, этого знать он не мог. Но такие типы рассчитывают попросту на случай, наудачу. Представьте себе переполненный пляж. Вполне вероятно, что в такой толчее ребенок может оторваться от матери. Или мать может уснуть, а ребенок в это время будет играть в некотором отдалении. Счет для него шел на секунды. Подхватить ребенка и исчезнуть с ним в толпе. Он решил пойти на риск, сделать попытку. И она ему удалась. Он просто воспользовался удобной возможностью…

– Эти сорок минут! – воскликнула Лиз с отчаянием в голосе. – Эти проклятые сорок минут!

– Пожалуйста, не терзайте себя так, – попросил Бейкер. – Конечно, то, что случилось, ужасно, и утешиться тут невозможно. И все же не надо рвать на себе волосы. Серьезно вам говорю, раз уж этот подонок положил глаз на вашу дочку, он мог украсть ее и другим способом. Вы могли никуда не отлучаться, а просто задремать на солнышке. Я и сам часто засыпаю, когда лежу на пляже…

«Но при этом твои дети все-таки живы и невредимы», – угрюмо подумала Лиз.

– Может быть, еще в автобусе кто-нибудь пристально наблюдал за вами, не помните? – спросил Бейкер. – А потом устроился неподалеку от вас на пляже или проследовал за вами с автобусной остановки? Сначала это могло показаться вам случайностью, но потом… Может, кого-нибудь припоминаете?

Он смотрел на нее с надеждой.

Лиз ломала голову в поисках ответа, но ей ничего не приходило на ум. Вспоминая тот тяжелый день, она видела лишь себя и Сару, слышала музыку, под которую крутился вожделенный дочкин аттракцион. Но все остальное сливалось в неразличимую массу лиц, тел, голосов, в необозримое людское море, и при всем желании у нее не получалось выделить из этой шевелящейся толпы чье-то лицо.

– Нет, – покачала головой Лиз. – Никого конкретно я припомнить не могу. Никто не бросился мне в глаза. В автобусе я была погружена в свои мысли. Думаю, кто угодно мог пялиться на меня хоть целый час, а я ничего не замечала. И потом… Нет, ничего. Ничего.

Разочарованно вздохнув, Бейкер поднялся.

– Что ж, – сказал он. – Вот вам моя визитка, держите. Если вы все-таки вспомните что-нибудь подозрительное, то сразу же звоните мне. Даже о самой незначительной информации сообщайте мне безо всяких стеснений. Любые сведения могут оказаться полезными. Поверьте, любые.

С этими словами он протянул Лиз свою визитку.

«Джеффри Бейкер», – стояло на ней. Следователь понравился Лиз. Он разговаривал с ней по-человечески. Это был первый чиновник, который не проявлял к ней никакого презрения и брезгливости, не осыпал ее тяжелыми упреками. Первый человек, который не оценивал ее как непутевую мать.

– Я обязательно позвоню вам, если что-то вспомню, – пообещала она.

Лиз проводила Бейкера через маленький коридор к выходу. Сквозь открытую дверь гостиной была видна одутловатая фигура Бетси, развалившейся в кресле перед телевизором, в котором участники дневного ток-шоу огорошивали публику своими грязными признаниями.

У двери Бейкер на миг оглянулся и улыбнулся Лиз:

– Насчет Испании – это, я вам скажу, очень неплохая идея.

 

4

На протяжении всей поездки Натан не вымолвил почти ни одного слова. Накануне вечером обстановка снова разрядилась; они открыли очередную банку консервов, зажгли свечи и включили музыку. Но они больше не занимались любовью, у обоих не было для этого настроения.

В шесть утра, выпив по чашке чаю, они отправились в обратный путь. Завтракать им не хотелось. Вирджиния решила сначала, что Натан молчит из-за того, что они встали слишком рано и не выспались, но потом ее стало беспокоить это безмолвие. Они ехали миля за милей – сначала в полутьме, потом в серости просыпающегося утра, плотно занавешенного дождевыми облаками и не украшенного ни единым солнечным лучиком. Натан молчал. Она поглядывала на него со стороны, видела его точеный профиль и горько сожалела о том, что чувства легкости и свободы, наполнявшие ее совсем недавно, когда они ехали в противоположном направлении, куда-то улетучились. Тогда ландшафты перед ними становились все шире, все просторней и безлюдней, а отрыв от Фредерика – все больше. Теперь они снова возвращались в густозаселенную часть Англии – туда, где гнездились проблемы и заботы. А еще это гробовое молчание… С грустью думая о том, что скоро за окном начнут мелькать индустриальные районы Лидса, Вирджиния цеплялась в мыслях за Данвеган с его высоким ярко-синим небом, чисто выметенным от облаков сильными ветрами.

«Сейчас мы разберемся с нашим прошлым, моим и Натана, и нам станет легче», – подумала женщина.

Когда они проезжали Карлайл, она не выдержала:

– Натан, что случилось? Ты молчишь всю дорогу, будто воды в рот набрал. Это из-за меня? Может, я чем-то тебя обидела?

Натан повернулся к ней.

– Нет, ты тут ни при чем, – ответил он.

– Тогда в чем дело? Я понимаю, что возвращаться в Норфолк тебе не хочется, но…

Натан ответил не сразу. Он прибавил скорость, а потом быстро свернул на площадку для отдыха, о приближении которой давно возвещали дорожные знаки. Их машина остановилась около строения, где можно было оплатить заправку и купить разные мелочи.

– Мне необходимо выпить кофе, – сказал он, взял пару монет из автомобильного лотка и вышел из машины.

Пять минут спустя он вернулся с двумя большими пластиковыми стаканами кофе.

– Пойдем посидим где-нибудь, – предложил он, и Вирджинии внезапно показалось, что Натану уже невыносимо было сидеть в тесной машине, словно в клетке.

На счастье, дождя не было и холода тоже. Они сели за столик для пикника рядом с детской площадкой, держа перед собой горячие стаканы.

– Я молчал, потому что думал, – сообщил Натан.

У Вирджинии замерло сердце.

– О чем? – спросила она тихо.

Натан снисходительно посмотрел на нее:

– Понимаешь, очень непросто обрисовать тебе ту ситуацию, которая сложилась у меня в последние годы. Но ведь мы обещали друг другу быть полностью откровенными. Мне хотелось свести все воедино так, чтобы ты правильно поняла меня. Вирджиния внутренне напряглась. Она боялась, что Натан сейчас скажет: «Между нами все кончено». А ведь все только началось. Женщина подумала, что он готов разорвать отношения из-за Фредерика, из-за Ливии… Из-за всей массы проблем, что мешают им быть вместе.

– Так это правда, – спросила она, – что ты не опубликовал еще ни одной книги?

Натан кивнул:

– Это правда. Но правда также и в том, что я пишу уже много лет. Я пытаюсь писать.

– Что же у тебя не получается?

Он смотрел мимо нее на живую изгородь игровой площадки, тронутую первой осенней желтизной.

– Все. Или ничего. Ничего не получается.

– Тебе не хватает идей? Или у тебя не получается построить хороший сюжет?

Ей так хотелось показать, что она понимает его. Однако, что ни говори, никакого понятия о том, чем живут писатели, как они работают, какие проблемы сопровождают их творческий процесс, у нее не было.

– Скорее второе, – сказал он. – И это наверняка связано с моим старым образом жизни. Это была не жизнь, а тоска – убийственная, ограничивающая, парализующая тоска. Иногда мне казалось, что я просто задыхаюсь от такой жизни. Я садился за стол, включал компьютер и часами пялился в монитор, но ничего не приходило на ум. Кругом была пустота. Безжалостная, кошмарная пустота.

– Я понимаю тебя.

Слегка помедлив, Вирджиния коснулась его руки и нежно погладила ее. Она и в самом деле понимала описанное им состояние.

– Так что же тебя душило? Что именно парализовало?

Натан откинулся на спинку скамейки. Несмотря на загар, его лицо выглядело серым и измученным. Серым, как небо над ними, вялым, как умирающая листва, напитанная осенним дождем, которая тяжело висела на тонких ветках деревьев. Вирджиния привыкла видеть его сильным, энергичным, самоуверенным. Но сейчас она увидела Натана совершенно другим – страдающим, нерешительным… «Наверное, он хорошо научился скрывать эту сторону своего характера», – подумала Вирджиния и даже хотела сказать ему об этом, но вспомнила о том, как он обидчив, и промолчала. Она понимала, что ему будет неприятно услышать от нее подобные слова.

– С чего начать? – спросил он.

 

5

– Представь себе маленький германский городок, – начал Натан. – Крошечный до безобразия. Более провинциального и обывательского городка, наверное, и представить себе невозможно. Всякий знает каждого. Каждому небезразлично, что думают о нем другие. Каждому есть до тебя дело. Чисто ли подметен тротуар рядом с твоим домом? Давно ли постираны у тебя занавески? Вовремя ли подстрижена живая изгородь? Обыватели все видят, все оценивают. Если ветви кустов на твоем участке, не дай бог, слишком разрослись, то из-за этого даже могут созвать общественную комиссию…

К сожалению, я не преувеличиваю.

Мы с Ливией познакомились в университете. Сегодня я совершенно серьезно спрашиваю себя, с какой такой радости я влюбился в нее. Может быть, меня привлек ее спокойный, замкнутый характер. Мне было интересно, а что же стоит за этим внешним спокойствием? Много позже я понял, что ничегошеньки за ним не стоит. А может, мне не удалось найти в ней изюминку, кто его знает.

Как бы там ни было, мы поженились. Я работал в университетской многотиражке, регулярно публиковал статьи и заметки. Идея написать большую книгу – роман – постоянно преследовала меня. О чем он будет, я представлял пока слабо. Но я знал, что рано или поздно сделаю это. Я спросил Ливию, представляет ли она себе семейную жизнь с писателем? Она обрадовалась, поскольку мой вопрос заключал в себе скрытое предложение жениться, а что жить с писателем очень трудно, об этом, я уверен, в тот момент она и не задумывалась.

В выходные меня тянуло к морю. У меня не было яхты, но у родителей одного из моих приятелей была. И мы осваивали ее. Я открыл в себе страсть к морю, сдал экзамены на яхтенные права. Морские просторы неудержимо притягивали меня к себе. Наверное, уже тогда у меня возникла мысль совершить когда-нибудь кругосветное путешествие… Ливия не пришла в восторг от этой идеи. Я несколько раз брал ее на судно приятеля, но ходить по морю под парусом ее так и не вдохновило. Ливия всегда боялась большой воды.

Примерно два раза в месяц мы навещали ее родителей, моих будущих тестя с тещей. Они жили в том самом тошнотном крошечном городишке. Мне не очень-то хотелось ездить к ним, но поскольку это было нечасто, то я смирился с необходимостью совершать подобные визиты. К тому же мать Ливии отлично готовила. Это была довольно милая женщина, но над ней довлели каноны провинциальной жизни и ее деспотичный муж. Отец Ливии после инсульта, который хватил его давно, еще в относительно молодые годы, сидел в инвалидной коляске, и ему требовался постоянный уход. Он всецело зависел от милости своей жены, но тем не менее умудрялся отравлять ей жизнь – с утра и до самого вечера. Своими ядовитыми замечаниями и перепадами настроения он не раз доводил ее до слез. Тесть был до неприличия скуп, хотя получал неплохую пенсию. Например, он не позволял нанимать домработницу, в то время как его жена тоже была нездорова и тащила на себе все хозяйство, весь их громадный непрактичный дом. Зимой в комнатах стоял собачий холод, поскольку жадный старик не разрешал тратиться на починку отопления. Остатки тепла вытягивало сквозь щели в окнах, и, хотя старикану от этого тоже было не слишком-то сладко, он все-таки стоически терпел холод. К тому же ему нравилось, что и мы страдаем вместе с ним. Мне кажется, он ненавидел всех нас лишь потому, что мы не сидим в инвалидной коляске, как он, и можем нормально двигаться. И он считал своим долгом изводить нас и действовать нам на нервы.

Когда я закончил учебу, мы назначили дату свадьбы. Уже тогда я делал первые заметки для моего будущего романа и в то же время подрабатывал, где только можно. Я радовался, когда у меня появлялось время заниматься литературной работой. У меня были намечены уже несколько образов, ярких персонажей, оставалось только начать. Но я никак не мог нащупать верный путь, и заниматься творчеством было для меня и прекрасно, и мучительно одновременно.

Затем случилась катастрофа.

За три недели до нашей свадьбы умерла мать Ливии. Скоропостижно, в одночасье. Инфаркт. Об этом нам сообщил тесть. Он позвонил, и даже в такой момент в его голосе слышалось торжество, что первой умерла его супруга, что он, инвалид несчастный, все-таки пережил ее.

Естественно, Ливия тут же поехала к нему, чтобы ухаживать за ним. Без посторонней помощи он не мог сходить даже на горшок! Он не мог приготовить себе даже яичницы и якобы был не в состоянии достать себе йогурт из холодильника. Для каждой малейшей мелочи ему требовалась прислуга. С первой же секунды после приезда Ливия по уши погрязла в уходе за ним и была занята этим почти круглые сутки.

Перед нашей свадьбой мы с ней почти не виделись. Вскоре я приехал к ней и мы поженились. На регистрации брака в загсе присутствовали лишь двое соседей-свидетелей. Мы даже не могли отметить это событие в ресторане, поскольку Ливия тут же поспешила домой к своему деспотичному калеке.

Мне было ясно, что она не сможет быстро собраться и снова уехать со мной. Но я уповал на то, что мы подберем для ее отца подходящий дом для престарелых, отправим его туда, а его лачугу продадим или будем сдавать жильцам. Да, Ливия звонила в несколько богаделен, заказывала оттуда рекламные проспекты и даже посетила одну из них лично… Однако довести дело до конца она так и не решилась. Все планы зависли и застопорились, и вскоре она поведала мне, что папа не хочет покидать собственный дом, не хочет, чтобы за ним ухаживали чужие люди. Она сказала, что не может принудить отца делать то, чего он не желает и чему активно сопротивляется.

Вот так мы и оказались в тупике. Жребий брошен. Я понял, что Ливия останется с отцом, что она смирилась со своей ролью сиделки. Характер у нее совсем как у ее матери – покорная, безропотная женщина. Немного странно в современных условиях, правда? Однако это так.

Конечно, я не хотел разводиться с ней через неделю после свадьбы. Я уговаривал себя, что в принципе мне все равно, где писать роман, и надеялся со временем уговорить жену сдать старика в богадельню. Я рассчитывал, что мы проживем с ним вместе примерно год, не больше.

Мы прожили с ним двенадцать лет. Двенадцать лет, которым трудно найти оправдание. Мы постоянно возвращались к вопросу о доме престарелых, и постоянно этому что-то мешало. То – подождем до Рождества. То – дотянем до его следующего дня рождения. То – дай ему провести последнее лето в своем доме! То – не отправлять же его в интернат осенью, когда все так уныло и серо. Ты понимаешь, Вирджиния? Двенадцать лет мы прожили с надеждой, что вот сейчас, сейчас он переедет в дом престарелых, и, наверное, не замечали, что с каждым годом эта цель все больше отдалялась от нас.

Я метался по маленькому городку, как тигр по железной клетке. Десять шагов налево, десять направо – и все, больше идти некуда! Я знал, что все соседи считают меня бездельником и нахлебником, а Ливию – чуть ли не святой. Стоило мне только присесть в единственном кафе на главной площади городка, чтобы наконец-то поработать над своими записями, как на меня начинали пялиться толстомясые домашние хозяйки, которые ходили мимо за хлебом, подвязав свои наплоенные локоны старушечьими косынками. Если я хотел побыть вечером в одиночестве и поужинать в кафе, то там обязательно начинали свои заседания какие-нибудь дурацкие кружки по интересам или материнские клубы. Я то и дело получал втыки от совершенно чужих людей зато, что не подмел начисто полоску асфальта перед нашей калиткой или не подстриг какой-нибудь паскудный куст, ветки которого – о ужас! – перекинулись на территорию соседей.

Меня упрекали за то, что я не ходил на регулярные общественные посиделки за чаем, уклонялся от жарки сосисок на филе во время уличных шествий, отказывался руководить соревнованиями по бегу в мешках, которые устраивали по выходным школьники… Я никому не делал ничего плохого, я был индивидуалист, и как раз это считалось самым тяжким из преступлений. Иной раз мне вообще не хотелось выходить из этого уродливого дома, который принадлежал отцу Ливии. Но тогда я вынужден был постоянно наталкиваться на мерзкую рожу старика, а это было еще более невыносимо. Не было такого места, где мне было хорошо, где я ощущал бы мир и покой.

Не было у меня и места, где я мог бы вплотную заняться творчеством.

Конечно же, я подумывал о том, не свалить ли мне оттуда насовсем. Просто так взять и уйти. Или поставить Ливии ультиматум. Дать ей срок, до которого я еще потерплю, но чтобы потом жизнь кардинально переменилась. Однако я так и не решился выдвигать ей требования. Ведь я и так прекрасно знал, чем все кончится: Ливия ничего не решает. Она не сдвинется с места ни на сантиметр. Она останется с отцом, поскольку не сможет заглушить свое чувство долга. А я буду сидеть где-нибудь в одиночестве и мучиться, представляя себе, как папаша терроризирует и изводит ее, как она выбивается из последних сил, старается угодить ему, но тот все равно вечно недоволен. Также я знал, что есть хозяйственные дела, с которыми она просто не справится.

Любил ли я ее еще по прошествии двух-трех лет после свадьбы? Обстоятельства складывались не в пользу укрепления наших чувств. Я испытывал отчаяние, разочарование, часто бесился, мне казалось, что я попал в волчью яму, из которой никогда в жизни не выберусь. Я изо всех сил пытался заработать собственную копейку. Да, я жил и на деньги тестя, но это по большому счету казалось мне справедливым, поскольку я следил за домом и садом, а также всегда был к услугам как санитар, когда старикашку приходилось таскать к врачу или на прогулку. Но это было, конечно, совсем не то же самое, что работать и получать регулярную зарплату. Кроме того, папашка вечно попрекал меня куском хлеба.

Постепенна я стал считать Ливию виноватой в том, что мы живем в такой заднице. В общем-то я понимал, что и она оказалась в такой ситуации не совсем по доброй воле, что к этому ее вынудили жизненные обстоятельства. Однако мне все больше и больше казалось, что я бы не застрял в подобном болоте, если бы не встретил ее. «Зачем я вообще связался с ней? – постоянно спрашивал я у себя. – Как много в жизни вышло бы по-другому!»

Я все меньше и меньше уважал ее. Кто она такая? Серенькое существо, с раннего утра снующее туда-сюда то с горшком, то с тряпкой, лишь бы угодить своему паршивому папику. Худенькое, бледное, невыразительное создание… Ее покорность судьбе приводила меня в настоящее бешенство. Она даже не пыталась хоть раз вправить мозги своему старикану, поставить его на место! Ведь она могла, могла в ответ на его брюзжания прикрикнуть на него и дать ему понять, что с ним будет, если она просто повернется и уйдет!

Но это было не в ее характере. Каков человек в колыбельке, таков и в могилке. Ее не переделаешь.

И вот так мы и сидели в том городке, как квочки. Шли годы, и вдруг старик умер. В прошлом году. Однажды утром мы нашли его в постели мертвым. Я глядел на него и не мог поверить своим глазам. Но это была правда. Он действительно откинул копыта, и мы стали свободны.

Я, конечно, знал, что Ливия не хотела отправляться в кругосветное путешествие. И, наверное, я был не прав, что надавил на нее с этим решением. Однако, черт побери, мне так хотелось использовать свой шанс; вырваться из плена, разорвать на себе все обрыдшие цепи! Можно было, конечно, продав дом, переехать в другой город – и точно так же засесть там, словно в болоте, ведя себя так, будто ничего не случилось. Но об этом я даже думать не хотел! Я страстно желал полной, безоговорочной свободы! Я хотел оставить за плечами все – мою страну, моих знакомых, мое гражданство. Я мечтал лишь о том, чтобы качаться на корабле по волнам и чтобы надо мной простиралось лишь синее небесное раздолье. Чтобы вокруг была воля, чтобы под палубой плескалась глубокая вода, чтобы я мог чувствовать на губах привкус морской соли и слышать пронзительные крики чаек. Я хотел увидеть другие страны, познакомиться с новыми людьми.

Я больше не желал, чтобы на моих ногах висели кандалы каторжника. Я хотел писать роман.

Моя мечта сначала воплотилась, но… Ты знаешь, как трагически все кончилось. Мы дошли до Ская, и море отобрало у нас все наше добро. Мне сорок три года, и я абсолютно нищий. Теперь я постоянно спрашиваю у себя: а может, именно это и есть настоящая свобода? Мне нечего больше терять, не за что больше цепляться. Может, именно о такой свободе я и мечтал те ужасные двенадцать лет?

Или, наоборот, я стал более зависимым, чем прежде? Кто я? Счастливец, избежавший верной смерти, неудачник, профан, горемыка… Мою ситуацию можно описать как очень красивыми, так и довольно грубыми словами – думаю, ни те ни другие не годятся. Ведь правда неоднозначна, она многоцветна и многогранна. В светлые дни я думаю, что я счастлив и мне можно позавидовать. В черные дни все кажется мне кошмаром, мне чудится, что я сплю и вижу страшный сон, и хочется лишь одного – поскорее проснуться.

Но в моей жизни произошло еще кое-что. И хотя я говорю об этом только сейчас, напоследок, это самая важная часть. Это бросает совершенно новый свет на все случившееся.

После того как я потерпел крушение у берегов Ская, в моей жизни появилась ты. Стоило потерять все, чтобы встретиться с тобой. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Разве это не чудо?!

Я сказал тебе, что моя жизнь располосована на белые и черные дни. Начиная с прошлых выходных мне кажется, что все темные дни уже позади.

 

6

Без пятнадцати четыре Дженни поняла, что ее добрый волшебник так и не прилетит. Она больше не решалась заходить в магазин канцтоваров, но украдкой глядела сквозь витринные стекла и видела, что покупателей внутри нет. Лишь скучающий владелец лавочки похаживал вдоль прилавка туда-сюда, листал какой-то журнал и беспрерывно зевал.

Дженни заняла наблюдательный пост на противоположной стороне улицы, рядом с офисом небольшого агентства недвижимости. В витрине были развешаны фотографии разных домов, выставленных на продажу, и Дженни притворилась, будто внимательно разглядывает фото и подписи к ним. С этой точки ей хорошо была видна дверь канцелярской лавочки. Дежурила она тут уже целый час, и за все это время туда вошли лишь три человека и вскоре снова вышли. Это были девушка с мелированными волосами, старушка с палкой и молодой человек в сером костюме и алом галстуке.

Вот и все. Таинственный друг Дженни так и не приехал. Где же он?

Ей хотелось выть от тоски. Все ясно: он передумал. Ему пришлась не по душе ее необязательность. Может быть, он познакомился с другой девочкой и сейчас как раз устраивает день рождения для нее. Другие дети, наверное, не нарушают первую же договоренность и приходят на встречу вовремя.

Дженни поглядела на свои наручные часы. Это были старенькие мамины часики, подаренные ей на прошлое Рождество. Дженни очень рада была иметь и такие часы.

Десять минут пятого. Ждать уже нечего, надо идти домой.

Двери агентства недвижимости распахнулись, и оттуда выглянула неотразимая дама в великолепном темно-синем костюме.

– Так, мадемуазель. Я вижу, вы хотите купить особняк? – с иронией осведомилась она у Дженни. – Уже подобрали? Или что же такого безумно интересного вы нашли в нашей витрине?

Девочка вздрогнула.

– Я… э-э… – залепетала она. – Мне очень нравятся эти картинки.

– Так нравятся, что налюбоваться на них не можешь? Ты торчишь здесь уже целый час! За это время можно наизусть выучить все, что там написано. Тебе что, некуда идти?

Дженни страшно испугалась. Надо же, как сильно заинтересовалась ею эта дама! Может быть, она решила, что Дженни прогуливает физкультуру? Ведь так и было на самом деле! Иначе девочка не смогла бы оказаться у магазина канцтоваров в нужное время. Физкультура у них теперь по понедельникам, с трех до пяти. В прошлом учебном году расписание было другое, и она надеялась, что в половине третьего уроков уже не будет. Утром Дженни узнала новое расписание и побледнела от ужаса. Сначала ей показалось, что все пропало, но потом она решила: сейчас в ее жизни есть вещи поважнее какой-то физкультуры, а уроки наверстать она всегда успеет.

– Я пойду, – сказала она поспешно.

Дама из бюро недвижимости пристально смотрела на нее.

– Если у тебя какие-то проблемы… Хочешь, я позвоню твоей маме? Скажи-ка мне ее телефон…

О боже! Только не это!

– Нет-нет, у меня все в порядке! – звонким от страха голосом заверила девочка. – Я просто засмотрелась, замешкалась… Извините.

Она смущенно улыбнулась и снова перешла на ту сторону улицы, где располагался магазин канцтоваров. Последний шанс… Но все было тихо, никто не входил и не выходил оттуда.

Дженни уже знала, что проведет остаток дня, разглядывая свои многострадальные пригласительные открытки, использовать которые по назначению ей вряд ли удастся… На глянцевый картон упадут ее крошечные слезинки. А еще ей предстоит неприятное объяснение в школе насчет сегодняшнего прогула…

Прежде чем об этом узнает мама, ей придется хорошенько поломать голову над тем, какую уважительную причину назвать…

 

7

В пять часов Грейс забрала Ким из школы. Женщине это далось очень тяжело, ведь она держалась на ногах из последних сил. Грейс чувствовала, что температура у нее поднимается, но не решалась поставить себе градусник, поскольку боялась, что результат испугает ее и выбьет из колеи – даже чисто психологически. Около трех часов дня позвонил Джек. Связь была плохая: равномерное гудение мотора сильно заглушало голос мужа.

– Как дела? – спросил он.

У Грейс болели зубы и кости, но тем не менее она ответила:

– Нормально. Чувствую себя… ну, когда как…

– Хм, нормально, говоришь? По твоему голосу этого не скажешь!

– Нет-нет, все в порядке.

– Не надо мне было ехать!

– Хватит, Джек. Очень хорошо, что ты поехал.

– Ну как наша мадама? Не появлялась?

Грейс сразу поняла, что он имеет в виду Вирджинию. Слово «мадама» звучало очень пренебрежительно, и до сих пор он ни разу не называл так свою хозяйку. Видимо, он навсегда потерял к ней всякое уважение.

– Ох, нет, не появлялась.

Джек начал бурчать очередные ругательства в адрес Вирджинии, но Грейс намеренно пропустила их мимо ушей. Ей было уже все равно. Пообещав Джеку беречь себя, она положила трубку и едва доплелась до кровати. Ей становилось нехорошо при одной мысли о том, что скоро снова придется вставать и ехать за Ким в школу. Какое-то время она даже подумывала попросить заняться девочкой ту иностранку – как ее? – Ливию. Ведь она гостила сейчас в хозяйском доме. Фредерик предупредил Грейс о присутствии этой женщины, но кто она такая и почему засела в доме Квентинов, было не совсем ясно. Конечно, Грейс соображала, сколько будет дважды два, и сразу же вычислила, что Ливия имеет какое-то отношение к мужчине, с которым сбежала миссис Квентин, но никакой точной информации у нее, естественно, не было. «До чего же все подозрительно! Неизвестно, можно ли доверять этой темной личности мою любимицу Ким», – рассудила Грейс.

Словно в тумане, она села за руль и доехала до школы, потом вернулась в усадьбу. Ким взахлеб рассказывала ей последние школьные новости и была страшно возбуждена и взволнована. К ним в класс привели двух новеньких, также появились новые учителя, новая классная комната… От хмурого настроения сегодняшнего утра у Ким не осталось и следа. Правда, Грейс боялась, что к вечеру девочка опять загрустит. Ведь все, что она поведала сейчас Грейс, ей больше бы хотелось рассказать своей мамочке.

«Если бы не моя болезнь, я бы просто рвала и метала от бешенства», – думала Грейс.

Дома она сварила для Ким какао и поставила перед ней тарелку с кексами. Но на то, чтобы посидеть с девочкой, у нее не хватало сил. Необходимо было снова лечь в постель. Ноги у Грейс подкашивались, ее знобило и трясло так, что даже зубы стучали.

– Ким, мое золотце, – с усилием выговорила она, – мне нужно хоть ненадолго прилечь. Прости, но мне совсем плохо. Ты можешь посмотреть телевизор, если хочешь…

– Нам надо обертывать мои новые учебники, – заявила Ким.

– Тогда надо было купить для них бумагу или пленку, – виновато протянула Грейс. – Слушай, мы сделаем это завтра, ладно? Если тебя завтра кто-нибудь вздумает ругать из-за этого, то скажи, что я очень плохо себя чувствовала и не могла этим заниматься.

Ким сделала удрученное лицо. Она с таким удовольствием обернула бы в красивую бумагу новые книги, подписала бы тетради, наточила бы карандаши. Все это ей хотелось сделать на широком кухонном столе Грейс, в уютном световом кругу лампы, свешивающейся с потолка.

– Когда приедет мама? – спросила она.

Грейс вздохнула:

– Не знаю, детка. А теперь, пожалуйста, будь так добренька, позволь мне отдохнуть. Я лишь посплю часок-другой, и мне станет лучше.

На самом деле Грейс особенно не рассчитывала на то, что ей станет лучше. Она знала: ей предстоит кошмарная ночь. Грейс едва доползла до постели и легла, свернувшись калачиком, словно эмбрион. Ее трясло, она так и не могла согреться.

«Наверное, все-таки придется вызвать врача», – подумала она и с этими мыслями уснула.

Когда она проснулась, за окном было уже темно. В углу комнаты горел торшер, и по стенам плясали тени от качающихся за окном веток.

Женщина медленно поднялась. Голова у нее болела, все косточки ныли, но чувствовала она себя чуточку лучше, чем днем. Взглянув на часы, Грейс увидела, что уже почти восемь. Ребенку уже давно пора ужинать! Как трогательно все-таки поступила девочка: она вела себя очень тихо и совсем не мешала ей спать.

Кряхтя и превозмогая головокружение, Грейс выбралась из постели, сунула ноги в теплые тапочки, накинула халат и, шаркая, отправилась готовить ужин.

Кухня была пуста. Лишь кошка спала в своей коробушке. На столе стояла пустая чашка из-под какао, рядом с ней – тарелка с крошками от кексов. Ким съела и выпила все, что Грейс дала ей на полдник. Кухонные часы равномерно тикали.

Грейс поплелась наверх, в гостиную, надеясь обнаружить девочку там, перед телевизором. Но в комнате было темно, телевизор выключен. Грейс наморщила лоб. Может быть, Ким от нечего делать улеглась спать?

Рядом с ванной комнатой в их домике была небольшая каморка, которая служила Уолкерам спальней для гостей. С нарастающим беспокойством Грейс заглянула туда. Комнатка была пуста, кровать заправлена.

– Что за фокусы? – пробормотала Грейс.

Ванная была пуста. Кладовка – тоже. Грейс спустилась даже в подвал, заглянула во все закутки и чуланы. Везде было пусто! Маленькая девочка пропала бесследно!

Грейс схватилась за голову. «Может быть, это грипп играет со мной злую шутку? Может, Ким сказала тебе, что уходит туда-то и туда-то, но из-за своего болезненного состояния ты ничего не услышала? Но я ведь еще не сошла с ума, правда? Я точно помню, что Ким собиралась обертывать учебники. Может быть, она отправилась в родительский дом искать бумагу?… Спокойней, пожалуйста, спокойней, – уговаривала себя Грейс, но ее сердце колотилось все сильнее из-за тревоги. – Нет, ничего страшного случиться не должно. Если бы не те недавние убийства девочек в Кингс-Линне, ты не придала бы этому событию особого значения. Подумаешь, ушла из дома. Раньше Ким всегда гуляла себе преспокойно по громадному участку, и никто не сходил из-за этого с ума».

Но ведь те убийства все-таки произошли! Идиллия кончилась.

Дрожащими руками Грейс набрала телефон хозяйского дома. После долгих, долгих гудков там наконец-то взяли трубку.

– Алло! – отозвался тонкий женский голосок.

– С вами говорит Грейс Уолкер, – привычно зачастила Грейс, – жена управляющего усадьбой. А Ким у вас, в доме?

– Кто-кто это говорит? – переспросил голосок.

Грейс так бы и пристукнула это непонятливое существо на том конце провода!

– Да Грейс Уолкер же! Жена Джека Уолкера, управляющего. Мы живем в домике привратника, у самого выезда с усадьбы…

– Ах, так? Понятно, – ответил голос.

– Ким временно живет у нас. Я заснула на несколько часов, поскольку сильно простужена. А теперь проснулась, глядь – ее нигде нет. Я подумала, может, она пошла в свой дом?

– Нет. Я бы заметила ее.

– А может быть, вы поглядите там, в доме? Он ведь такой большой, и, может быть…

Грейс смешалась.

– Хорошо, я погляжу, – пообещала женщина. – И сразу перезвоню вам.

Продиктовав свой номер, Грейс положила трубку.

«Господи ты боже мой, – лихорадочно думала она. – Мне доверили семилетнего ребенка, а я… А я просто улеглась спать. И спала так крепко, что ничегошеньки не слышала, просто отключилась! Если что-нибудь случится, я себе этого не прощу никогда. Но все-таки не должно было ничего случиться. Нет, не должно! С чего бы это, сама посуди? Зачем сокрушаться раньше времени? Чушь, чепуха. Ничего не случилось. Это все грипп, горячка, именно они сводят тебя с ума».

Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, Грейс поставила чайник. Когда она опускала в чашку пакетик шалфея, зазвонил телефон.

– Это Ливия Мур. Мне очень жаль, миссис Уолкер, но Ким нигде нет. Я обошла весь дом.

У Грейс внутри все упало.

– Не может быть! – вырвалось у нее.

– Честное слово! Я заглянула во все углы! – заверила Ливия.

Женщины помолчали.

– Мне… мне очень плохо, – сказала Грейс наконец. – У меня высокая температура. Иначе я не улеглась бы в постель среди бела дня.

– Наверное, она в парке, – предположила Ливия.

– Но ведь уже совсем темно!

– Тем не менее. Девочка может и не чувствовать времени. К горлу Грейс подступила тошнота.

– Я представить себе не могу… Бог ты мой, ребенку всего семь лет…

– Может быть, мне прийти к вам? – участливо спросила Ливия. – Вам, наверное, требуется помощь?

– Было бы очень мило с вашей стороны, – всхлипнула Грейс.

Конечно, она не очень-то жаждала оказаться в обществе незнакомой женщины, но все-таки лучше иметь под рукой хоть кого-нибудь, с кем можно поговорить. Пусть даже это будет та странная особа из Германии.

Джек. Ах, если бы только дома был Джек!

Положив трубку, Грейс заварила себе траву, затем решительно набрала номер Джека. Мобильный у него был выключен, но ей удалось застать мужа в гостиничном номере в Плимуте.

– Как твои дела? – тут же спросил Джек.

– Ох, плохо, совсем плохо. Ким пропала!

– Как это?!

Грейс разразилась слезами:

– Я прилегла и отключилась и проспала часа три. Ким собиралась смотреть телевизор… но ее нигде нет… Нигде!

– Может быть, она в доме родителей…

– Там ее тоже нет!

– Слушай сюда! – приказал Джек. – Ну-ка, возьми себя в руки! Девчонка обязательно найдется. Где-нибудь спряталась, да и все дела!

– Она была такая печальная, – всхлипывала Грейс. – Потому что первый школьный день, а мамашка ее так и не явилась… Ким надеялась, что я буду оборачивать с ней учебники, но я забыла купить для этого бумагу. Она так расстроилась, и…

– Ну и что с того? Ишь, расстроилась, – рявкнул Джек. Грейс понимала, что он тоже волнуется, но просто скрывает это за грубостью.

– Может быть, от расстройства и тоски она убежала куда глаза глядят?

– Елки-моталки, – хмыкнул Джек.

– А вдруг она попалась на глаза той сволочи, которая… который… – продолжала Грейс, хотя Джек давно понял, к чему она клонит. Хватая воздух ртом, она замолчала.

– Бред, – отрезал Джек грубо. Таким тоном он разговаривал всегда, когда что-нибудь особенно действовало ему на нервы. – Грейс, я бы с удовольствием пришел тебе на помощь, но что я сейчас сделаю? Скоро ночь, и даже если я сейчас помчусь назад как угорелый…

– Не вздумай! Тебе нужно выспаться!

– Слушай, я не знаю, в каком ты состоянии. Но, может быть, ты сумеешь походить по парку, поискать ее там. У Ким там полно тайников, укромных местечек… Возьми карманный фонарик…

Грейс тихонько застонала. Она была вовсе не способна с такой температурой, с таким гриппом пускаться на поисковую операцию по гигантскому лесопарку.

– Я попрошу об этом Ливию.

– Это еще кто?

– Это… ой, это слишком сложно. Потом объясню. Джек…

– Да?

– Мне страшно…

– Пришла беда – отворяй ворота, – проворчал Джек. – Слушай, сразу же позвони мне, если будет что-то новое, ладно?

– Да-да, конечно.

– И знаешь, что, Грейс…

– Что?

– Позвони мне и в том случае, если не будет ничего нового, поняла? Я просто хочу… Ах ты, елки зеленые! Я так и знал, что мне не надо было ехать!

 

8

Ливия трижды предлагала обойти парк с карманным фонариком в руках и поискать там Ким, и трижды она брала свое предложение обратно.

– Не знаю… участок такой огромный, – боязливо ежилась она. – Боюсь, что я в конце концов заблужусь сама и не выберусь оттуда!

Между тем на улице стало темно, хоть глаз выколи. Грейс поняла, что у Ливии не хватает духа ходить ночью по лесопарку и что она ни за что не пойдет туда одна.

– Тогда я пойду сама, – прохрипела Грейс отрешенно.

– Ни в коем случае! – отговаривала ее Ливия. – У вас температура, вы вся горите! Вы заработаете себе воспаление легких!

– Но не можем же мы сидеть тут сложа руки!

– Может быть, вызвать полицию?

– Так быстро? Думаете, они захотят что-то делать?!

– После всего, что случилось… возможно, – тихонько предположила Ливия. Находясь в больнице, она ничего не слышала о том, что произошло, но Фредерик рассказал ей про оба жутких случая. – Если бы у меня была хотя бы собака, – продолжала она, – тогда бы я…

– Ну нет у нас собаки! – раздраженно ответила Грейс. Она поняла, что Ливия относится к таким людям, которые вечно жалуются, но ничего не предпринимают, и что в принципе рассчитывать на ее помощь не приходится. Она только широко раскрывает глаза и охает, но не пытается предложить выход из трудного положения. Грейс даже стало казаться, что она в чем-то понимает ее мужа, который сбежал от нее к другой женщине. Но, конечно, если этому проходимцу удастся разрушить семью Фредерика Квентина, то никакого сочувствия к нему Грейс больше испытывать не будет!

– Так, я звоню в полицию! – решительно заявила она. – Мы не можем сидеть тут и ждать у моря погоды. Пусть сюда пришлют наряд полиции, чтобы прочесать парк.

Грейс отправилась наверх, в гостиную. Но только она протянула руку к телефону, как Ливия закричала ей из кухни:

– Там кто-то есть!

– Ким! – воскликнула Грейс и ринулась обратно.

Но это была вовсе не долгожданная Ким. Это приехали Натан и Вирджиния.

Машина остановилась перед воротами, и Ливия увидела свет ее фар. Прямо в халате и тапочках Грейс выбежала наперерез машине. Сидевший за рулем Натан резко затормозил. Увидев обезумевшую, растрепанную женщину, Вирджиния тут же выскочила из машины.

– Грейс! Что случилось? Что-нибудь с Ким?

Миссис Уолкер, которая за последние минуты то брала себя в руки, то вновь отчаивалась, немедленно разрыдалась.

– Она пропала, – выговорила женщина сквозь слезы.

– Что это значит? – визгливо спросила Вирджиния. – Что значит пропала?!

Между тем из машины вышел Натан.

– Тише, спокойней, – попросил он Грейс. – Говорите, Ким пропала? Когда?

Бедная женщина снова повторила рассказ о том, как все было.

– Я просто с ног валилась от болезни, – всхлипывала она, – поэтому ненадолго прилегла… Я не думала, что засну… Не понимаю, как…

– Никто вас ни в чем не винит, – сказал Натан. – Вы были больны и не могли справиться со всеми делами, это ясно.

Вирджиния стояла, кусая губы:

– А где Джек?

– Он повез фуру в Плимут. Отказаться было нельзя…

– Надо немедленно звонить в полицию, – заявила Вирджиния в панике.

– Но, может быть, Ким спряталась где-нибудь тут, в парке? – несмело предположила Грейс. – У нее там куча всяких тайников, укромных местечек…

– Но зачем же ей понадобилось прятаться?! – спросила Вирджиния.

– Сегодня она была такая грустная и подавленная, – ответила Грейс, стараясь не смотреть Вирджинии в глаза. – Она не могла понять, почему в первый школьный день… почему в такой день нет мамы. И я была не в состоянии как следует заботиться о ней. Может быть, она просто захотела… убежать куда глаза глядят!

– Боже мой, – прошептала Вирджиния.

– Нам нужны карманные фонари, – деловито сказал Натан. – Грейс говорит разумные вещи. Может быть, Ким действительно спряталась, а теперь боится идти обратно из-за темноты. Необходимо прочесать весь парк.

– Нужно немедленно поставить в известность полицию! – повторила Вирджиния, снова срываясь на визг.

«О дьявол, только не Ким! Только не Ким!» – в панике думала она.

Натан поймал руку Вирджинии и сжал ее:

– Думаю, в полицию обращаться слишком рано. Так быстро они ничего не предпримут. Ким потерялась совсем недавно и к тому же не по дороге в школу, не на детской площадке или в каком-то другом общественном месте. Она была здесь, дома. Вряд ли кто-то явился со стороны и утащил ее в мешке, верно? Весьма маловероятно, надо сказать!

– Но она…

Он сжал руку Вирджинии еще крепче – уверенным, успокаивающим жестом:

– Никакого сходства с теми двумя случаями нет, поверь мне. Абсолютно ничего общего. Думаю, мы скоро найдем ее.

Вирджиния тяжело дышала:

– Хорошо. Хорошо. Давайте искать. Но если мы не найдем ее за час, то я сразу же звоню в полицию.

– Тогда, пожалуйста, звони! – кивнул Натан.

– У нас есть карманные фонарики, – сказала Грейс.

Она повела Вирджинию и Натана в свой домик, кашляя и плача одновременно. В ярко освещенном проеме двери стояла Ливия. Бледная как смерть, она пристально смотрела на своего мужа.

– Натан, – негромко сказала она.

Он высоко поднял брови. Вирджиния опустила голову. Смотреть на Ливию ей было невыносимо стыдно.

– Сейчас не время для разборок, – безапелляционным тоном перебил он жену, когда та хотела сказать что-то еще, и Ливия, вздрогнув, не решилась продолжать.

С двумя большими карманными фонариками в руках Грейс выбежала из кухни.

– Они очень мощные! Все будет прекрасно видно!

– Мне… тоже идти? – робко спросила Ливия.

Натан отрицательно покачал головой:

– Оставайся с Грейс. Позаботься о ней. Она вся горит, у нее жар. У Вирджинии с собой мобильный, и, если ты понадобишься, мы позвоним.

Ливия снова замолкла. На ее лице отразилось безмолвное страдание, когда она провожала глазами своего мужа, который уходил вместе с другой женщиной.

Хотя несколько минут назад робость и нерешительность мой молодой женщины возмущали Грейс, теперь же пожилая женщина успокаивающе приобняла Ливию.

– На вас просто лица нет, – сказала она. – Боюсь, как бы вы не свалились тут в обморок. Знаете что? Сейчас я налью вам капельку виски. Снова почувствуете себя человеком!

Ливия запротестовала, но Грейс упрямо погрозила ей пальцем:

– Нет, делайте то, что я вам говорю. Поверьте, это неплохое снадобье… Мой Джек говорит, что оно возвращает бодрость и силы только так! – Грейс невесело усмехнулась и поглядела на Ливию с сочувствием. – А сил вам в ближайшее время понадобится ох как много!

 

9

Вдвоем они метались по лесопарку. Сначала по широким, посыпанным песком дорожкам, по которым Вирджиния обычно совершала утреннюю пробежку трусцой. Они светили фонариками налево и направо и выкрикивали «Ким! Ким!» Бегать по дорожкам было сравнительно нетрудно, но вскоре Вирджиния, тяжело дыша, остановилась как вкопанная.

– Если она спряталась, то уж наверняка не здесь, где ее можно легко обнаружить. Боюсь, что Ким убежала глубже в парк, туда, где она обычно играет.

– Тогда пошли искать там, – ответил Натан, беря Вирджинию за руку. – Пойдем. Попытайся вспомнить места, которые она больше всего любит. Вдруг нам повезет?

До мест, которые Ким особенно любила, можно было добраться лишь по узким тропинкам, протоптанным в траве. Эти тропинки частично заросли буйным кустарником и травами, и найти их в темноте было очень и очень трудно. В жутковатом свете карманных фонариков, плясавшем по мрачным кустам, наводя на мысли о привидениях, Вирджиния и Натан с трудом продирались сквозь заросли, спотыкаясь о корни, отдирая от волос цепкие ветви, а от одежды – колючки.

– Да уж, для ребенка здесь действительно райский уголок, – ворчал Натан, охая от боли, потому что по его лицу только что хлестнула упругая ветка. – Е-мое, будь мы такого же роста, как твоя Ким, мы бы пролезли тут без проблем! Мосле такой вылазки мы будем с тобой выглядеть, как после пьяной драки!

Вирджиния хотела добраться до зарослей ежевики, под которыми Ким искусно устроила целую систему тайных ходов, ведущих к маленькой каменоломне. Там девочка соорудила маленький городок для своих кукол. Рядом с ежевикой росла небольшая рощица, и в прошлом году Фредерик повесил в ней гамак. Вирджиния хорошо знала эти места, часто бывала тут, но только при дневном свете. В темноте все казалось совершенно другим. Беспрестанно выкрикивая имя дочери, Вирджиния то и дело останавливалась, беспомощно глядя по сторонам, поскольку порой было неясно, в каком направлении идти.

Угрюмый, темный лес молчал.

Наконец они отыскали ежевичные заросли и как могли осветили их фонариками. Но никаких следов маленькой девочки там не оказалось. В каменоломне тоже было пусто. Вирджиния села на выступ камня и обхватила лицо ладонями.

– Ее нигде нет. Натан, она пропала! И я боюсь, что…

Мужчина опустился перед ней на корточки и отнял ее руки от лица.

– Чего ты боишься?

– Что ее поймал этот… этот подонок! О, Натан!

Вирджиния лихорадочно вскочила.

– Мы только теряем время! Надо немедленно звонить в полицию! Ее нет в парке. Что ей делать тут одной, в темноте?!

– Если ей было грустно и одиноко, то отчего же… она вполне могла забраться глубоко в лес…

Мгновение помедлив, Натан осторожно спросил:

– Слушай, а ты не допускаешь такой мысли, что тут не обошлось без Фредерика?

– Что-о? – Вирджиния ошарашенно воззрилась на него.

– Может быть, он сделал такой ход? Ты наставила ему рога, а теперь он решил наказать тебя: дескать, вот видишь, что из этого вышло! Он знает, как тебя уязвить – показать тебе, что ты безответственная мамаша!

Внезапно Вирджиния расплакалась.

– Но ведь так и есть, Натан! Так и есть! Если бы я не поехала с тобой на Скай…

Натан, все еще державший ее руки в своих, легонько потряс их.

– Тс-с! Никаких самобичеваний! Матери тоже имеют право на личную жизнь. Ты прекрасно заботилась о Ким, когда была дома. Если бы Грейс не заболела, тогда она следила бы за девочкой лучше и та не чувствовала бы себя такой одинокой и заброшенной и не переживала бы так сильно твое отсутствие. И что Джек выйдет из игры, тоже никто не знал. Все это лишь неудачное стечение обстоятельств. Такое бывает, ну и что?

Она кивнула, высвободила свои руки и энергично вытерла глаза.

– Слезами делу не поможешь, – сказала она, вставая. – Надо посмотреть в ее любимом гамаке. Если Ким там нет, то мы бежим домой и я звоню Фредерику и в полицию.

Пока Вирджиния и Натан отыскали в темной роще старый гамак, они совершенно выбились из сил. Ким не было и тут, и не похоже было, что в ближайшие дни или часы сюда заглядывала хоть одна живая душа. Натан тщательно осветил все вокруг, но ни притоптанной травы, ни сломанных веток они не нашли, не говоря уже о человеческих следах.

– Здесь ее нет и не было, – заключил Натан. – О'кей, тогда поворачиваем домой.

И на обратном пути они беспрестанно выкликали имя девочки, но ответом им была тишина. Завидев из-за редеющих деревьев ярко освещенные окна домика управляющего, Вирджиния побежала быстрее. Ее охватила надежда, что Ким уже объявилась, нашлась, и теперь сидит под присмотром Грейс. Но едва они приблизились к дому, как пожилая женщина метнулась им навстречу.

– Вы нашли ее? – исступленно кричала она. – Нашли? Нашли?…

Из-за ее спины показалась Ливия. Натан сделал вид, будто в упор ее не видит.

– Грейс, можно позвонить от вас? – спросил он.

– Разумеется, пожалуйста, – пробормотала миссис Уолкер, размазывая слезы по лицу. – Телефон в гостиной.

Вирджиния была уже в доме.

– Сначала позвонить Фредерику, – сказала она вслух, – а уж потом в полицию.

 

10

Фредерик сидел со своими собратьями по партии в индийском ресторане, с усилием следя за ходом оживленной беседы. Он часто отвлекался, упуская при этом много интересного, но ничего поделать с собой не мог. Его мысли крутились вокруг Вирджинии. Сам того не желая, он постоянно представлял себе, как она сейчас развлекается на Скае с другим мужчиной. Раньше он никогда не думал, что подобные фантазии будут так мучительно и неотступно терзать его. Ему всегда казалось, что он сильнее любых навязчивых состояний. Ведь мистер Квентин – трезвый, разумный человек, над которым не властны эмоции! Но тем не менее он снова и снова представлял жену в объятиях другого… Почему же он не может остановиться? Почему душевная боль так сильна, что он ощущает ее даже физически? Раньше Фредерик думал – если женщине вздумалось уйти, то мужчина не должен страдать, как брошенный пес. Против тоски, против разочарования есть надежное средство – разум. Его защитные механизмы предохраняют психику, не позволяя человеку стать игрушкой в вихре эмоций. Нельзя давать чувствам волю.

Однако не мог ведь он предвидеть, что Вирджиния покинет его, найдет себе другого мужчину! Фредерик любил ее, с ней он собирался прожить всю жизнь – сомнений в этом у него никогда не возникало. Ему казалось, что она тоже так считает. Видимо, он глубоко заблуждался. И к своему ужасу, ему нечем было заглушить свою боль. Фредерик чувствовал себя полностью беспомощным. Быть один на один со своим горем – это почти невыносимо.

С момента возвращения в Лондон он предпринимал отчаянные попытки восстановить обычный ход жизни: проводил запланированные встречи и переговоры с важными людьми, выполнял все дела, которые значились в его расписании до внезапной катастрофы. Ему было важно уже не столько преуспеть в карьере, сколько удержаться на весу, сохранить равновесие. Если бы он засел дома, уставившись в одну точку, тогда он вообще бы сошел с ума или потихоньку спился. Необходимо было придерживаться привычного распорядка дня – лишь это сулило ему шанс…

«Шанс… Но только на что? – спрашивал он у себя. – Шанс не чокнуться? Шанс придумать, что делать дальше? Шанс преодолеть боль, не позволить разлиться по душе ядовитой горечи ненависти и гнева?»

Наверное, на все понемножку. Работа давала ему шанс прежде всего не зацикливаться на одних и тех же мыслях. Тогда в голове Фредерика, по крайней мере в те минуты, когда он активно поддерживал разговор с каким-либо собеседником, переставали вращаться неумолимые мельничные жернова рефлексии.

Однако в этот вечер ни разговоры, ни смех, ни чужое веселье и шутки не отвлекали его от мрачных мыслей, а только раздражали его. Слишком большим был разрыв между окружающей реальностью и тем, что происходило у него на душе.

На часах было почти десять вечера, когда Фредерик, сославшись на головную боль, встал и ушел. Он остановил такси, и машина помчала его по ночным улицам, освещенным тысячами огней большого города. Целый день он отважно боролся с тоской, хватался за малейшую возможность отвлечься, но теперь его тянуло назад, в тихую квартиру, словно раненого зверя в свою берлогу.

Телефонный звонок раздался в тот момент, когда Фредерик вставлял ключ в замочную скважину. Он заторопился, замок слегка заклинило… Наконец Фредерик справился с ключом и подскочил к телефону.

– Алло! – отозвался он, стараясь дышать ровно. Он сердился сам на себя за то, что хватает трубку с надеждой услышать Вирджинию, ведь ее звонок так маловероятен. Но, как ни странно, звонила именно она. Услышав ее голос, он страшно смутился:

– Привет, Вирджиния… Я только что вернулся из ресторана.

Он испытал ребяческое желание: пусть она думает, что он ведет совершенно нормальный образ жизни, а не сидит в квартире, завывая от тоски.

– Я ходил в ресторан с друзьями, – пояснил он.

– А я уже в Ферндейле, – сообщила Вирджиния и безо всяких переходов добавила: – Ким пропала!

– Как?!

– Грейс забрала ее из школы, затем легла в постель, ведь у нее грипп. Когда она проснулась через пару часов, Ким уже и след простыл…

– Но этого не может быть!

– Фредерик, ее нигде нет! Я уже прочесала все возможные укромные местечки в парке, но нигде, ничего… Я страшно волнуюсь…

– Я немедленно выезжаю к тебе, – сказал Фредерик.

Вирджиния сделала паузу, и Фредерик, к своему удивлению, почувствовал ее замешательство даже по телефону. Оно было каким-то особым и сильно задело его, несмотря на растущее беспокойство о ребенке.

– Все ясно, – обронил он. – Похоже, в настоящий момент я вовсе не вписываюсь в твои планы. Твой любовник приехал с тобой.

– Какое это сейчас имеет значение?

– И что ты мне предлагаешь? Не приезжать?

– Я вовсе не это имела в виду, – удрученно отозвалась Вирджиния. – Я всего лишь…

– Что?

– Я всего лишь хотела убедиться… Я подумала: вдруг Ким у тебя… Теперь мне ясно, что ее у тебя нет. Но мне показалось – а вдруг… Тогда и беспокоиться особо не стоит…

На несколько мгновений Фредерик потерял дар речи.

– Значит, ты думала, что она у меня? – выговорил он наконец.

– Да.

– С какой это радости? С чего бы это я забрал ее просто так, не сказав никому ни единого слова?!

Вирджиния помолчала.

– Чтобы отомстить мне за мою эскападу со Скаем, – сказала она тихо.

Не успел Фредерик найти слова, чтобы ответить на это немыслимое обвинение, как она продолжила:

– Сейчас я звоню в полицию. Они должны что-нибудь сделать!

– Так ты думала, что я быстренько еду из Лондона в Кингс-Линн, незаметно похищаю Ким из дома Уолкеров, на бешеной скорости мчусь с ней обратно, и все это лишь для того, чтобы поквитаться с тобой таким диким, извращенным способом?!

– Теперь не имеет значения, что я там думала. Главное – найти Ким.

Она была права. Сейчас не до выяснения отношений. Это будет потом, позже. Много позже.

Внезапно его озарила мысль:

– А ты искала ее в домике на дереве?

– В каком домике?

– Который я построил для нее, когда ей было четыре года!

Это случилось длинным, жарким летом. Тогда они еще жили в Лондоне и в виде исключения проводили июль с августом не на острове Скай, а в Ферндейл Хаусе. В жизни Ким тогда был период особенно сильной привязанности к отцу, и Фредерик уделял ей много времени. Он возил дочку купаться, гулял с ней по лесам, показывал ей зверюшек и собирал с ней цветы. В лесопарке он построил для Ким домик, фантастическую хижину в ветвях невысокого дерева, откуда свешивалась веревочная лесенка – когда нужно, ее можно было снова втянуть внутрь. Внутри домика стояла скамеечка и даже шаткий столик.

– Но ведь она давно не играет там, – сказала Вирджиния.

– Тем не менее она вспоминала о своей хижинке, я слышал. Она так любила ее… Да и времена тогда были чудесные. Может быть, Ким снова захотела побывать там.

В то лето их семейная жизнь действительно была преисполнена гармонии. Иногда в послеобеденное время они залезали в этот домик все втроем, хотя Вирджиния всегда боялась, что под тяжестью троих человек он просто рухнет. Ким воображала, будто приглашает родителей на чай, и ставила перед ними в крошечной кукольной посудке воду и кусочки куличей из песка.

Так весело было им тогда, так хорошо друг с другом! Домик на дереве напоминал Ким о счастливых мгновениях, проведенных вместе с мамой и папой.

– Ты сможешь найти то место? – спросил Фредерик.

– Да, конечно.

– Тогда послушай меня внимательно. Сначала загляни туда. И звони в полицию только в том случае, если дочки там нет. Обязательно перезвони мне. Я попытаюсь что-нибудь придумать, чтобы добраться в Ферндейл уже сегодня ночью.

– Я поняла, – отозвалась Вирджиния. Ее голос был сдавленным от беспокойства за Ким. Страх буквально держал ее за горло.

– Жду твоего звонка, – сказал Фредерик и положил трубку.

Ему не верилось в то, что Ким могли похитить из дома Уолкеров. Разве это возможно? Она просто убежала, почуяв неладное между родителями и выражая таким образом свой протест.

Но и в таком побеге ничего хорошего не было. Фредерик собирался занять выжидательную позицию в Лондоне и посмотреть, каким образом Вирджиния собирается идти на сближение. Это она перешла границы дозволенного, а не он, и пусть она теперь ломает голову, как склеить разбитые отношения. Теперь ему стало ясно, что такая установка была неправильной, какой-то по-детски наивной, и что необходимо срочно менять тактику. Ведь во всей этой истории речь шла не только об отношениях между ним и Вирджинией, не только об оскорбленных чувствах и потерянном доверии, не только о том, кто прав и кто виноват. Речь шла в первую очередь о ребенке. Сначала они должны подумать о дочери, а уж потом – о себе.

Он поедет в Кингс-Линн самое позднее завтра утром. Надо обязательно поговорить с Вирджинией, обсудить, как им жить дальше. Как сделать их возможное расставание наименее болезненным для Ким.

«Ким. – Фредерик напряженно смотрел на телефонный аппарат. – Ким, возвращайся! Где же ты? Вернись, все будет хорошо!»

Он чувствовал, что следующий час станет самым долгим в его жизни.

 

1

– А из школы заберешь меня тоже ты, мамочка? – спросила Ким.

Она сидела на заднем сиденье машины, держа на коленях школьный ранец, и выглядела такой тоненькой и хрупкой.

Вчера, когда Вирджиния и Натан обнаружили ее в домике на ветвях дерева, она тряслась как осиновый лист. Ким провела там несколько часов, сильно замерзла, устала и натерпелась страха. Натан нес ее через лесопарк на руках, Вирджиния бежала рядом, освещая дорогу фонариком. Она хотела сразу же везти дочь к врачу, но Натан посчитал, что это возбудит ребенка еще сильнее.

– Ей нужно теплое молоко с медом, горячая ванна и мягкая постель, – сказал он, и Вирджиния, подумав, согласилась. Она была потрясена до глубины души: еще никогда она не видела своего жизнерадостного, уравновешенного ребенка в таком ужасающем состоянии.

– Зачем же ты спряталась туда? – спросила она у Ким, когда та оказалась в постели, вся с ног до головы укутанная в теплое одеяло.

– Я не собиралась прятаться, – ответила та. – Я просто хотела там побыть, а потом вдруг стемнело, и мне стало страшно идти одной через лес…

– Но зачем тебе вообще было идти туда? В такой дождливый холодный вечер? Не понимаю, чего хорошего сидеть в древесном домике в такую погоду?!

Ким молча отвернулась в сторону.

– Я понимаю, что ты расстроилась из-за меня. Из-за того, что я не приехала к твоему первому школьному дню, – сказала Вирджиния. – И мне очень, очень стыдно, но так получилось… Я подумала, что тебе нравится гостить у Грейс, что ты не будешь скучать по мне слишком сильно!

Позже, после очередного телефонного звонка Фредерику в Лондон и после того как Ким наконец уснула, Вирджиния повторила то же самое Натану. Она нашла его на кухне. Он стоял перед холодильником и пил молоко. Вид у него был такой, будто он только что заходил в клетку с тигром. Вирджиния знала, что у него состоялся долгий разговор с Ливией.

– Ким всегда любила бывать у Грейс, – прокомментировал он слова Вирджинии. – Но в этот раз ситуация была необычной. Ты не просто уехала. Ким почувствовала, что взрослые – и прежде всего ее отец – понятия не имеют, куда ты подевалась. У детей отличная интуиция! Даже если они еще не понимают, что между родителями начинается конфликт, они все равно чувствуют недоброе и боятся этого. Поэтому Ким и сбежала.

Вирджиния сидела за кухонным столом, подперев голову обеими руками.

– Как много разрушений приносит наша любовь! Натан, как много!..

– Мы знали это с самого начала, – ответил он. – И были готовы к этому.

Вирджиния посмотрела на него:

– Ты разговаривал с Ливией?

– Пытался.

– Пытался?!

– Она только плачет и больше ничего. О том, чтобы нормально поговорить, нет и речи. Ливия то и дело возвращается к разбитому корыту, к тому, что наша яхта потонула. При этом она становится просто сама не своя! На другие темы с ней говорить невозможно.

– У нее такая душевная травма. А теперь еще это…

– Да, – сказал Натан. – А теперь еще это.

Он тоже сел за стол напротив Вирджинии и взял ее руки в свои. Это прикосновение было просто магическим, почти таким же, как и в те золотые деньки в Данвегане.

– Но я не могу повернуть назад, – покачала головой Вирджиния. – Я не могу жить без тебя.

Он ничего не ответил, только глядел ей в глаза. На темной кухне горела лишь самая маленькая лампочка. Довольно долго они просидели вот так, молча, держась за руки. Потом пошли в гостиную и, тесно обнявшись, улеглись на диван, пытаясь заснуть. Они были одеты. На узком и неудобном диване уснуть толком им не удалось, они лишь дремали урывками. Но Вирджиния, несмотря на то что она встала утром вся скрюченная, помятая и с резкой болью в спине, сочла эту ночь просто волшебной. Чувство вины перед Фредериком и Ким в ее душе не уменьшилось, однако женщина укрепилась в уверенности, что вся ее дальнейшая жизнь бесповоротно связана с Натаном.

Сейчас Вирджиния сидела за рулем. Затормозив перед школой, она услышала вопрос дочери: заберет ли она ее вечером. Женщина хотела сразу же пообещать это Ким, но в следующий момент она подумала, что в данной ситуации необходимо быть честной.

– Я не знаю, детка, смогу ли я тебя забрать, – сказала она. – Примерно в пять вечера приезжает из Лондона папа. Мне надо будет встретить его на вокзале. Ведь его машина дома, а не на вокзальной стоянке.

Фредерик сказал ей ночью, что при первой же возможности выедет в Ферндейл, чтобы прояснить ситуацию, и прибудет в Кингс-Линн скорее всего около пяти вечера. Предложение встретить его он воспринял в штыки, но Вирджиния тем не менее собиралась ехать на вокзал. Ей казалось более разумным в такой острый момент встретиться с Фредериком на нейтральной территории, поговорить с ним где-нибудь в кафе или ресторане, а не дома в гостиной. Она и сама не знала, почему ей казалось, что так легче. Может быть, на нее подействовало время, проведенное, с Натаном в Ферндейл Хаусе. Пространство дома было уже до предела напитано их романом, их любовной историей, хотя сексом они там не занимались. Последняя ночь была особенно дорога Вирджинии – даже больше, чем все их страстные ночи на Скае. В эту ночь их души сплавились в единое целое. Разве можно сидеть с Фредериком на том же самом диване и разговаривать?

– Но кто же тогда меня заберет? – спросила Ким. У нее под глазами были синеватые круги.

– Обязательно кто-нибудь приедет, – пообещала Вирджиния. – Может быть, Грейс, если ей будет лучше. Может быть, Джек, если он вернется к тому времени. А может…

– Кто?

– А может, Натан. Ты как, согласна?

Ким медлила.

– Тебе нравится Натан, не так ли? – напирала Вирджиния.

– Он довольно милый, – ответила Ким нехотя.

– Не исключено, что тебя заберет он. И потом вы зайдете с ним в кафе и выпьете по чашечке горячего шоколада. Идет?

– Идет, – вздохнула Ким без особого восторга.

Вирджиния посмотрела на нее:

– Малышка моя… я никогда больше не уеду от тебя. Честное слово.

Ким кивнула:

– А папа?

– Папе надо регулярно бывать в Лондоне, ты знаешь об этом.

– Но он ведь будет все время возвращаться к нам, правда?

– Ты его не потеряешь, – сказала Вирджиния и быстро отвернулась, потому что на ее глаза навернулись слезы.

«Господи, прости меня, грешную», – пробормотала она беззвучно.

 

2

– Она укатила и забрала с собой все мои деньги! – кипятился Натан. Он просто не находил себе места от ярости. – То есть твои деньги, которые ты дала мне! Она оставила лишь десять фунтов, но разве это сумма? Все остальное она заныкала!

Вирджиния стояла внизу лестницы и смотрела вверх, на него.

– Что? Ливия уехала?!

– Ее одежды – то есть твоей – тоже нет! Похоже, она уехала насовсем!

– Вещи я ей подарила. Об этом даже речи быть не может. Натан сбежал вниз по ступенькам.

– Думаю, она попытается вернуться в Германию.

– А что тут такого? – удивилась Вирджиния. – Что тебя удивляет? После всего, что случилось, она больше не выдержала тут.

– У меня осталось всего десять фунтов!

– Натан, разве это проблема? Я в любой момент дам тебе еще денег.

– Я надеялся больше не брать у тебя, – гневно фыркнул Натан. – Нет, конечно, это по любому были твои деньги, но я считал, что обойдусь этой суммой! Ты можешь себе представить, как…

Он остановился, и Вирджиния нежно погладила его по руке.

– Натан… давай не будем делать из этого проблему. Ладно?

– Тем не менее Для меня это проблема! Мне сорок три года. У меня ни гроша за душой! Я живу за счет любимой женщины! Кошмар! Ты можешь себе представить, как гадко я себя чувствую при этом?

– Я представляю, Натан, – отозвалась Вирджиния.

Он сошел с лестницы, смахнул волосы со лба. Вид у него был скорее усталый, чем разгневанный.

– Если бы я только знал, что мне делать, как жить. Я уверен, что буду писать романы. Я знаю, что меня ждет большой успех. Но ведь такие вещи быстро не случаются! Скоро только кошки родятся.

– Натан, когда-нибудь ты все-таки достигнешь своей цели. Позволь мне пока помогать тебе, до поры до времени.

– Ничего другого мне не остается, – заявил он.

Присмотревшись к нему, Вирджиния с грустью отметила, что выражение лица у него действительно жалкое. Похоже, он действительно не собирался просить у нее еще денег. Хотя, как он намерен обходиться без них, Вирджинии было неясно. Тот факт, что Ливия забрала у него всю его скудную наличность, казалось, поверг Натана в настоящую панику.

– Ничего другого мне не остается, – повторил он. – Ведь на что-то же мне надо жить. Кроме того, мне, как видно, придется уехать из вашего Ферндейла. Сама понимаешь, как складываются обстоятельства.

– Как? – непонимающе посмотрела на него Вирджиния. Он улыбнулся, однако улыбка его вовсе не была счастливой.

– Рыбка моя, сегодня приезжает твой муж! Забыла? Конечно, я ничего не имею против него, но, видишь ли, если я встречу его в гостиной и предложу ему на выбор джин или виски, он, того и гляди, ответит мне немножко невежливо.

Вирджиния понурилась. Черт побери, она до сих пор и не подумала о том, как же избежать встречи Натана с Фредериком… Видимо, она слишком переволновалась из-за истории с Ким.

– Ты прав, – ответила она. – Лучше тебе уехать отсюда.

– Я найду себе самый дешевый отель и поселюсь там. Только, к великому моему стыду, я вынужден тебя попросить…

– Нет проблем. Я оплачу комнату.

– Я верну тебе все до последнего пенни. Клянусь всеми святыми!

– Если тебе так будет легче…

– Иначе я не мог бы принять твой жест, – подчеркнул Натан.

Они смотрели друг на друга в нерешительности.

– Не знаю, как мне пережить ближайшие ночи без тебя, – прошептала Вирджиния.

– У нас впереди еще целая жизнь, – прошептал он в ответ.

Перед внутренним взором Вирджинии поплыли картины, похожие на моментальные снимки. Маленький дом на живописном острове. Пронизанный люрексом солнечных нитей сад. Она сидит с Натаном за кухонным столом. Они вместе пьют ароматный черный кофе и обсуждают его новую книгу. Говорят они горячо, страстно, полностью погрузившись в сюжет и характеры персонажей и чувствуя себя так, будто они одни на всем белом свете, но в то же время не одиноки. Ведь они – вместе. Им предстоят бесчисленные совместные ночи. Вот они лежат, обнявшись, чутко прислушиваясь к дыханию друг друга. Вот провожают бокалом вина закат солнца. Сидят у горящего камина, в то время как за окном неспешно падают хлопья снега, окутывая мир безмолвием. Рука об руку идут на прогулку, смеются и разговаривают или просто молчат в полном согласии. Ходят на вечеринки, слушают музыку и понимают друг друга с полуслова.

Счастье, счастье, счастье.

Оно снова улыбнется ей. Оно уже совсем рядом, до него можно дотянуться рукой. Оно стоит перед ней так близко, что у нее начинает учащенно биться сердце.

Натан поцеловал ее в макушку.

– Я ухожу прямо сейчас, – сказал он.

– Уже?! Фредерик приедет только во второй половине дня, ближе к вечеру!

– И тем не менее. Мне нужно немного побыть одному. Может быть, я съезжу к морю. Произошло так много событий, что они едва укладываются в голове.

– Пожалуйста, ты можешь взять мою машину. Я могу ездить на автомобиле Фредерика.

Он сжал руки в кулаки.

– Когда-нибудь, в один прекрасный день, – с пафосом сказал он, – я стану независимым. Все будет совсем по-другому.

– Ну конечно!

«Ты не должен трепать себе нервы по этому поводу!» – подумала она.

Вирджиния вложила ему в руку ключ от машины, потом вынула из кошелька и протянула Натану несколько крупных купюр. Затем она решила озвучить свою недавнюю идею.

– Слушай, Натан, а ты не мог бы в пять часов забрать Ким из школы? Боюсь, что Грейс все еще нездорова, а Джек пока не вернулся из Плимута. Я опишу тебе дорогу.

– Конечно, заберу. Без проблем.

– Высади ее у Грейс, хорошо? Я встречу Фредерика с поезда и поговорю с ним где-нибудь в городе.

– Я заберу Ким вовремя. Не беспокойся!

Она кивнула, мысленно цепляясь за слова «не беспокойся». Ей предстоял очень трудный и тревожный день. Беспокойные недели. И вообще тяжелые времена.

– Натан, – улыбнулась она сквозь силу, – мы все преодолеем. Правда? Обязательно преодолеем.

Он тоже улыбнулся, но не горькой, а своей обычной нежной улыбкой.

– Я люблю тебя, – сказал он.

 

3

Грейс не чувствовала себя полностью здоровой, но ей стало чуточку лучше. Целый день она провела в постели, вставала лишь по надобности и для того, чтобы заварить себе свежий чай. Ее еще качало, но уже не мутило так, как накануне. И кости болели уже намного меньше. Самое тяжелое было позади.

Джек звонил два раза и сказал, что приедет во второй половине дня, ближе к вечеру. Очень редко Грейс ждала его возвращения с таким нетерпением. Он был грубый человек, но умел заботиться о людях, когда они нуждались в его помощи. Джек наверняка состряпает ей что-нибудь вкусное, перетащит телевизор в ее спальню, и тогда Грейс так уютно будет лежать в постели и смотреть любовный сериал, который показывают по вечерам.

Она была просто счастлива, что Ким нашлась той ночью сравнительно быстро, и целой и невредимой оказалась в объятиях своей мамочки. Ни за что она не простила бы себе, если с ребенком случилось бы что-нибудь нехорошее только потому, что ей вздумалось спать. И несмотря на гриппозное состояние и парализующий страх за девочку, Грейс моментально почувствовала, в какой щекотливой ситуации находятся сейчас Квентины.

Сразу же было понятно, что Вирджиния крутит роман с этим красавчиком-немцем: влюбленность прямо-таки написана у обоих на лбу. У Ливии Мур было такое лицо, словно она вот-вот свалится без чувств. Она стала белая как мел, и ее губы предательски дрожали. Но Ливия явно боялась своего мужа. Несмотря на то что он изменял ей в открытую, она не решалась закатить ему сцену. Натан зыркнул на жену таким суровым взглядом, что та просто онемела в нерешительности. Он попросту вытирал об нее ноги, презирал и плевал с высокой колокольни на ее чувства. Грейс спрашивала себя, как же могла миссис Квентин пуститься в бега с человеком, который так плохо обращается с другой женщиной. Неужели Вирджиния этого не видит? Или она думает, что Натан Мур станет с ней совершенно другим человеком?

Грейс так любила посудачить и с превеликим удовольствием перемыла бы сейчас косточки всей этой компании! Однако, кроме плохого самочувствия, ее останавливало от звонков подружкам еще одно большое «но»: Грейс не сплетничала о «своей» семье, и это было железным правилом. Пусть ее хозяева хоть на голове ходят – ни словечка об этом никто не узнает. И если счастливому семейству Квентинов суждено в ближайшее время распасться, то обыватели Кингс-Линна узнают об этом скорее из желтой прессы, чем из уст Грейс Уолкер!

Пробило четыре. Пожилая женщина стояла у окна и смотрела на улицу. Все еще лил дождь. До чего же плаксивый сентябрь выдался у них в этом году! Никакого бабьего лета, никаких прозрачных и теплых деньков, никаких садов, доцветающих под ярко-синим небом. Только дожди и туманы. Краски, достойные ноября. Ничего удивительного, что она подхватила простуду. Грейс ужасно тяготило болезненное состояние. Оно ужасно терзало ее энергичную, деятельную натуру! Для нее не было ничего хуже, чем лежать пластом в постели. Она так любила двигаться, хлопотать, ухаживать за домом и садом, вкусно готовить и выпекать! Все белье у нее было постирано, любовно отглажено, рассортировано по ровным стопкам в комоде, переложено мешочками душистой лаванды…

Грейс с удовольствием заботилась о других. Если бы у нее были дети, скажем, шестеро, она уделила бы внимание каждому! Но, когда они с Джеком поженились, у них было так мало денег, к тому же он, шофер-дальнобойщик, постоянно пропадал в поездках. Годы пролетели очень быстро, и после сорока пяти рассчитывать на беременность уже не приходилось. Часто Грейс грустила из-за своей бездетности и была так рада, что может хотя бы играть роль бабушки в жизни маленькой Ким.

И вдруг миссис Уолкер обожгла мысль: «А вдруг мне больше не придется играть эту роль? Если Квентины разойдутся и Вирджиния исчезнет со своим красавцем писаным на все четыре стороны, то ведь Ким она заберет с собой! А мистер Квентин – боже ты мой! – он тогда наверняка продаст Ферндейл Хаус. Ведь ему и без того тяжело ездить сюда из Лондона, а тут еще эти неприятные воспоминания! Продаст, как пить дать!»

Грейс стало ужасно тяжело на сердце, так тяжело, что ей даже пришлось сесть на диван и отдышаться. Нет, наверное, Джек прав, когда говорит, что не стоит заранее переживать из-за того, что еще не случилось.

– В конце концов все выйдет совсем не так, как ты себе навоображала, а ты уже растратила силы на переживания, – обычно говорил он и, надо сказать, часто бывал прав.

«Не стоит представлять всякие ужасы», – уговаривала себя Грейс, но тем не менее ее сердце билось учащенно и на теле проступал пот.

Вдруг зазвонил телефон.

Грейс так хотелось, чтобы это оказался Джек! Он скоро приедет домой, она поделится с ним всеми своими тревогами – глядишь, и он найдет для нее какие-нибудь успокаивающие слова.

– Алло! – сказала она с надеждой.

Но это был не Джек, а тот немец. Женщина в первую же секунду распознала его по акценту.

– Миссис Уолкер, это я, Натан Мур. Гость миссис Квентин.

– Я знаю, кто вы такой, – отозвалась Грейс холодно.

– Я звоню вам из Ханстантона, из автомата. У меня сломалась машина.

– Что же вы делаете в Ханстантоне в такую погоду?

Ничего умнее этого вопроса Грейс на ум не пришло. Натан слегка разозлился.

– Море прекрасно в любую погоду, – фыркнул он. – Слушайте, миссис Уолкер, проблема в том, что я пообещал Вирджинии… то есть миссис Квентин забрать Ким в пять вечера из школы. Однако ситуация складывается так, что неизвестно, сколько времени я потрачу на то, чтобы снова завести машину. Я пытался звонить миссис Квентин домой, но она не берет трубку. А по мобильному включается только голосовая почта, автоответчик.

– Миссис Квентин полчаса как уехала из дома, – сказала Грейс, поджав губы. – Насколько мне известно, она поехала на вокзал встречать своего мужа.

Грейс сделала особенный упор на последнее слово.

– Вот черт! – ругнулся Натан.

– Видимо, она выключила свой мобильный, – продолжала Грейс, наслаждаясь тем, что этот тип отрезан от своей возлюбленной. Хотя она уже давно сообразила, куда ветер дует: раз Вирджиния Квентин недоступна, то забирать Ким придется опять ей, горемыке, снова нарушив спасительный постельный режим. И действительно, Натан заговорил как раз об этом.

– Мне действительно очень неловко просить вас, миссис Уолкер, но не могли бы вы съездить за Ким. Понимаю, что вы больны, но что же делать…

– Где же ваша жена? – спросила Грейс.

Натан помолчал.

– Моя жена уехала, – ответил он лаконично.

– О-о! – удивилась Грейс.

– У меня кончаются монеты! Говорите скорее! Сможете?

Вложив в свой тон всю презрительность, на какую она была способна, Грейс ответила:

– Я заберу Ким. Разумеется, я не брошу ребенка на произвол судьбы.

С этими словами она положила трубку.

«Значит, Ливия Мур ретировалась. Ситуация становится все острее… Спокойнее! – приказала себе Грейс. – Главное – сохранять спокойствие!»

Но ее сердце колотилось все сильнее и сильнее, и ей снова стало нехорошо, так же, как и вчера. Ей хотелось упасть в постель и заплакать, но она вынуждена была действовать.

Грейс вызвонила Джека по мобильному и обрисовала ему положение дел. Однако был час пик, и Джек стоял в дикой пробке в одной из окрестностей Лондона – приехать в Кингс-Линн раньше семи вечера он никак не мог.

Хоть головой о стенку бейся!

– Тогда мне нужно садиться за руль самой и ехать за Ким, – заключила Грейс печально.

Джека это привело в страшную ярость.

– Да ты с ума сошла?! Ты больна, и тебе нужно лежать в постели! Что это за тип, которому миссис Квентин собиралась доверить своего ребенка? И почему она опять выключила свой мобильный?

– Это очень долгая история. Потом все узнаешь. А теперь мне нужно одеваться, – сказала Грейс, положила трубку и расплакалась.

 

4

Миссис Уолкер не сумела добраться в школу ровно к пяти часам, она подкатила туда в пятнадцать минут шестого. Женщина очень переживала, что опаздывает, поскольку пунктуальность была главным ее достоинством. Однако на сей раз она немного не рассчитала время, поскольку в таком болезненном состоянии ей все давалось с трудом, и даже одевалась она дольше обычного. Когда Грейс наклонилась, чтобы завязать шнурки на туфлях, ее неожиданно пробил холодный пот, закружилась голова, и, чтобы прийти в себя, ей пришлось несколько минут постоять держась за стенку.

– Я действительно разболелась, – постанывала она вполголоса. – Так разболелась. И как назло, именно сейчас!

Дождь перешел в тихое накрапывание, превратился в тонкую водяную взвесь, окутывая все вокруг унылой серой пеленой. Школьное здание из красного кирпича уже опустело, на асфальте перед ним поблескивали мелкие лужицы, а на воротах у въезда сидел воробушек, мокрый и одинокий.

Именно у этих ворот обычно ждала Ким, если уроки у нее заканчивались чуть раньше обычного. Грейс всегда забирала ее с этого места, но на сей раз оно пустовало. «Ничего удивительного, ведь идет дождь, – подумала Грейс. – Конечно же, Ким ждет внутри. Теперь нужно искать место для парковки, выходить из машины, несмотря на то что у меня опять началась лихорадка».

Покой ей в этот день только снился. Больше всего на свете Грейс хотелось сейчас оказаться в постели с чашкой горячего чая в руках.

Она припарковалась прямо под знаком, запрещающим стоянку, вышла из машины и из последних сил поспешила в школу. Зонтик взять она забыла. В спешке Грейс наступила в лужу и тут же промочила ноги.

– О, дьявол! – в сердцах проворчала она, чувствуя в левом ботинке холодную влагу.

Наконец Грейс добралась до спасительного козырька над входом в школу и потянула на себя большую стеклянную дверь, которая вела к крутой лестнице. Слева и справа от входа висели доски, облепленные массой бумажек: объявления, информация, новости всех мастей. Поднявшись по ступеням, Грейс оказалась в огромном холле, где обычно проходили массовые школьные мероприятия. В центре холла была широкая лестница, что вела наверх, к галерее с каменной балюстрадой. Именно там и располагались классные комнаты, бюро и аудитории.

В холле не было ни одной живой души.

Грейс рассчитывала на то, что Ким ждет ее где-нибудь на лестнице, и растерянно крутила головой по сторонам, но нигде не находила девочку.

С озабоченным выражением лица женщина заглянула во все углы, потом посмотрела сквозь стеклянную дверь на улицу. Может быть, Ким все-таки там, сидит где-нибудь под деревом? Но нет, и на школьном дворе было пусто.

Промоченная нога доставляла ей неудобство, в ботинке хлюпала вода. Чихая, Грейс обошла весь холл, потом пошла вверх по лестнице, крепко держась за перила. Колени у нее дрожали.

Откуда-то доносилась негромкая музыка фортепиано и флейты. Наугад Грейс открывала то одну дверь, то другую, заглядывала в пустые классы… Ким нигде не было.

В одной из дальних комнат она натолкнулась на группу из десятка мальчиков и девочек, которые под руководством раздраженной молодой особы с грехом пополам и затекали звуки из блок-флейт. Один из мальчиков неумело молотил по клавишам пианино.

– Так, что вы хотели? – недовольно спросила учительница музыки при виде Грейс. Дети с облегчением опустили свои инструменты.

Миссис Уолкер чувствовала себя очень неловко.

– Извините, пожалуйста, я приехала за дочерью… одной моей знакомой. Занятия окончились в пять вечера, но я, к сожалению, опоздала. И теперь не могу ее найти.

– Но ведь здесь ее нет? – грозно сдвинула брови учительница. – Верно?

– Нет-нет, Ким не играет на флейте. Но, может быть, вы все-таки знаете ее? Ким Квентин. А?

Учительница побагровела от ярости:

– Нет, такой девочки я не знаю. И насколько мне известно, кроме моей группы флейтистов, в здании никого больше нет. Разве только дворник!

Грейс закрыла дверь, и в тот же момент за ней снова раздались нестройные звуки десятка флейт.

Пометавшись по другим помещениям школы, Грейс обнаружила, что на часах уже половина шестого. Может быть, Ким отправилась прямиком на автобусную остановку, когда увидела, что ровно к пяти за ней не приехали?

Несколько раз Грейс ездила с девочкой на автобусе, но только при хорошей погоде, когда им хотелось прогуляться, ведь с ближайшей к Ферндейл Хаусу остановки нужно было топать добрые полчаса, и находилась она буквально в чистом поле. Ким еще ни разу не ездила на автобусе одна. Грейс даже не знала, были ли у девочки деньги на билет.

Потом Грейс подумала: «А может быть, тот немец все-таки дозвонился миссис Квентин на мобильный, и она сама приехала в пять часов и забрала дочку? Может, они уже давно сидят дома в тепле и уюте, а я блуждаю тут, по этой школе».

Под дождем она еще раз обошла весь школьный двор, заглянула даже в туалеты, расположенные в отдельно стоящем маленьком домике. Убедившись, что Ким действительно нигде нет, Грейс снова села за руль, повернула ключ зажигания и отправилась восвояси. Ей так хотелось снять свой мокрый ботинок. Растянуться на кровати, задремать и не думать ни о чем плохом.

От школы она отъехала без десяти шесть.

«Наверное, Ким уже давно дома», – сказала она себе еще раз.

Но душу женщины сжимало какое-то нехорошее предчувствие.

 

5

Около шести Фредерик и Вирджиния вышли из кафе на Мэйн-стрит. Там они провели больше часа, выпив каждый по две чашки кофе. Они глядели друг на друга, пытаясь поддержать трудный разговор и осмыслить все произошедшее.

Увидев ее на вокзале, Фредерик рассердился:

– Ведь я же сказал тебе, что встречать меня не нужно! Разве ты…

– Я помню, – перебила она. – Но я хотела поговорить с тобой там, где нас не услышит Ким.

– Как она?

– Лучше. Утром она выглядела как ни в чем не бывало.

– Кто же заберет ее сегодня из школы?

– Грейс, – солгала Вирджиния. Говорить Фредерику о том, что его дочь заберет любовник жены, было немыслимо. В данный момент это была, так сказать, ложь во спасение.

То обстоятельство, что Вирджиния приехала на его машине, Фредерик не стал никак комментировать. «Может быть, – подумала она, – сейчас для него это совсем не важно». Вирджиния чувствовала облегчение, что ей не пришлось объяснять мужу, кому она одолжила свой автомобиль.

Сидя в кафе, они долго не знали, с чего начать. Вирджиния замечала, с каким обостренным вниманием смотрит на нее Фредерик, и она знала, что именно он видит. Несмотря на вчерашнюю выходку Ким и на огромные переживания из-за ситуации в целом, Вирджиния выглядела очень счастливой. Такой она увидела себя в зеркале, и оно не обманывало ее. Скрыть это состояние было уже невозможно. Румяные щеки, сияющие глаза, особое внутреннее свечение – все это выдавало в ней радость, даже когда она серьезно задумывалась. Ее былую печаль как рукой сняло. Она снова была такой же бойкой и живой, как в юности, когда на нее смотрели десятки восхищенных мужских глаз. Именно такой, двадцатилетней, она увидела себя в зеркале после волшебной ночи, проведенной с Натаном. К ней вернулся не только веселый, задорный, слегка вызывающий блеск в глазах – к ней как будто бы снова вернулась юность.

Фредерик долго сидел, молча помешивая ложечкой кофе. Но потом он все-таки собрался с силами и тихо спросил, глядя ей прямо в глаза:

– Почему?

Что ей было отвечать? Любой ответ мог обидеть его.

– Я и сама толком не знаю, – проговорила она. – Просто я как будто проснулась после долгого летаргического сна.

«Что ты имеешь в виду?» – было написано на лице у Фредерика.

Но у него, очевидно, было что сказать.

– Я всегда считал, что меланхолия – часть твоего характера. Неотъемлемая часть. Я принимал тебя такой, какая ты есть, и считал, что тебя не переделаешь. Да я и не собирался переделывать. Мне казалось, что я не имею на это права.

– Может быть, ты боялся…

– Боялся? Чего?

– Если женщина прячется за частоколом из деревьев и не отваживается выходить в свет, то это слабая женщина. Моя меланхолия делала меня слабой и потому зависимой. Такая женщина нуждается в постоянной защите, опеке. Она ничего особо не решает. Может быть, как раз это тебе не хотелось менять?

– Вот как?! Мы начинаем объясняться на языке штампов? – В голосе Фредерика зазвенел металл. – Ты что, считаешь меня мачо, который играет мускулами и чувствует себя сильным лишь в том случае, если рядом с ним слабая и беззащитная женщина? Не слишком ли примитивно, тебе не кажется? Не я сделал из тебя ту женщину, какой ты стала. Не я сослал тебя в Ферндейл за частокол деревьев, как ты сейчас выразилась. Напротив! Я хотел, чтобы мы жили в Лондоне. Я хотел, чтобы ты активно участвовала в моей жизни. И я бы принял участие в твоей жизни, если бы ты внятно объяснила мне, в чем она состоит и чего ты хочешь добиться. Но ведь ты не дала мне ни малейшего шанса! В чем же ты меня тогда обвиняешь?

– Я абсолютно ни в чем тебя не обвиняю.

– Может быть, я виноват в том, что позволял тебе делать лишь то, что ты хочешь? Да, возможно, именно в этом мое упущение. Но стоило мне один-единственный раз попытаться настоять на своем, и что из этого вышло? Я как последний идиот стоял на вокзале, дождался трех поездов из Кингс-Линна, а потом… А потом я должен был еще мучиться и переживать, не зная, куда ты делась и что с тобой, и по крохам узнавать, что ты укатила с подозрительным типом, да еще и закрутила с ним роман! Можно подумать, мне было при этом очень приятно и легко!

Помолчав, Фредерик продолжал уже безо всякого сарказма.

– Боже мой, Вирджиния, я и в бреду не мог предположить, что с нами случится такое. Все, что угодно, но только не это. Не такая ужасная, банальная и в то же время убийственная измена!

Вирджиния молчала. Что она должна была говорить? Он был прав, она – неправа, и ей нечего было сказать в свое оправдание. Конечно, человек может уйти из семьи, но не таким образом. Нельзя действовать исподтишка, лгать, подводить… Многие люди, от которых ушли супруги, вовсе не заслужили этого. И ее муж тоже не заслужил.

Наконец Фредерик спросил:

– Ну так что же? Как мы будем жить дальше?

Она молчала, но это молчание было таким красноречивым…

– Понимаю, – сказал он с горечью. – Значит, это была не просто интрижка, верно? Все очень серьезно. Страница не перевернута.

Вирджиния страдала от своей трусости, но так и не решалась долго смотреть мужу в глаза.

– Верно. Не перевернута.

– Так.

Он помолчал несколько мгновений.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я не собираюсь терпеливо ждать, когда же ты натешишься со своим любовником, – сказал он наконец.

– Конечно, понимаю. Я не думаю, что вообще когда-нибудь…

Не договорив, Вирджиния прикусила язык. Фредерик понял, что она хотела сказать.

– Ты утверждаешь, что влюбилась навсегда?

– Да.

Фредерик обхватил руками голову – так, словно он собирался вцепиться себе в волосы.

– Вирджиния, ты, конечно, считаешь, что я отношусь к Муру предвзято, и здесь ты в общем-то права. Но пойми одну вещь… Да, я ненавижу этого человека за то, что он вломился в нашу семью, и за то, что он сделал с тобой нечто такое, из-за чего ты начисто позабыла все хорошее, что было между нами… И тем не менее он не понравился мне еще до твоего побега с ним! Я сразу же возненавидел его, с первого взгляда, и такого со мной еще не бывало. Он в первые же минуты показался мне этаким… себе на уме. Подозрительным. Каким-то нечестным. Внешне он выглядит на все сто, тут ничего не скажешь, но… Мне было очень неуютно в его обществе, хотя я не могу сказать почему. Он кажется мне чрезвычайно несимпатичным.

Она молчала, не решаясь высказать то, о чем думает. А думала она о том, что влюбилась в Натана Мура в первую же секунду, с первого взгляда. И если слово «любовь» слишком сильно для обозначения того, что происходит между людьми в первые мгновения встречи, все-таки этот человек запал ей в душу, он произвел на нее особенное впечатление. Она не хотела признаваться себе в этих чувствах, но тем не менее от них никуда было не деться, и ей показалось, что и Фредерик каким-то шестым чувством понял это еще там, на Скае. И ополчился против Натана именно поэтому. Фредерик и сам не осознавал тогда до конца, что его ненависть к этому человеку базировалась на смутном страхе: он отберет у тебя твою жену.

– Я уже говорил тебе, что Мур не опубликовал ни одной книги, – продолжал Фредерик. – И он врет, что…

– Я знаю. Он все мне объяснил.

– Вот как? И какие же доводы он тебе привел? Разве он не обманул нас тогда так нагло, глядя прямо в лицо? Ты находишь, что такой обман в порядке вещей? Хотя – что с тобой говорить. Ты просто по уши втюрилась в него, и поэтому закрываешь глаза на все его фокусы!

– Его доводы меня убедили.

– Он тунеядец, прирожденный нахлебник и паразит. Нищий побирушка. У него за душой гроша ломаного нет! И более чем сомнительно, что он когда-нибудь опубликует хотя бы одну книгу, что он будет зарабатывать деньги. Потеряв яхту, он попал в отчаянное положение… Тебе не приходило в голову, что он просто хочет от тебя денег, крыши над головой, обеспеченного будущего?

– Дни, проведенные с ним, сказали мне совершенно другое.

Фредерик мученически прикрыл глаза.

– И, можно себе представить, еще больше тебе сказали ночи с ним, – еле слышно выговорил он.

Она хранила молчание.

Когда они вышли из кафе, все еще лил дождь. Очень сильно похолодало.

– Это самый холодный и мокрый сентябрь на моей памяти, – сказал Фредерик.

– Этот сентябрь вгоняет в тоску, – согласилась Вирджиния.

– Не нужно валить все на погоду, – отозвался Фредерик.

Они ехали домой, больше не разговаривая. За окном мелькала желтая, оранжевая, бордовая листва придорожных деревьев, мокрая и унылая.

«Где же мы – то есть Ким, Натан и я – будем встречать Рождество?» – внезапно подумала Вирджиния. О том, где конкретно они будут жить, она так и не задумывалась вплотную. Что там говорил Фредерик? У него за душой гроша ломаного нет?

А что было за душой у нее? Тоже негусто. Дом ее родителей в Лондоне давно продан, мать с отцом переехали в Испанию, на один из Балеарских островов. Конечно, они могут принять у себя Вирджинию, ее дочь и нового спутника жизни, но ведь только временно, ненадолго! У них такой маленький домик! К тому же Вирджиния чувствовала, что Натан не захочет жить на Менорке, почти сплошь заселенной пожилыми людьми, особенно осенью и зимой. Пожилые люди ему не компания. Двенадцать лет жизни со свекром отняли у него все творческие способности. И размеренная жизнь пожилой обывательской пары Деланей вряд ли вдохновит его к новым свершениям.

«Надо как можно скорее обговорить с ним проблему жилья», – решила она.

Въездные ворота в лесопарк их усадьбы были открыты. Вирджиния надеялась, что Натан довез Ким до домика Уолкеров и затем растворился, поскольку момент для встречи двух мужчин был более чем неподходящий. Она затормозила перед дверью Грейс.

– Сейчас я быстренько заберу нашу малышку, – сказала она.

Но не успела она прикоснуться к звонку, как дверь распахнулась и на порог выскочила Грейс.

– Миссис Квентин! Я уже часа полтора стою тут у окна и поджидаю вас! Ким забрали из школы вы?

– Нет. Ведь я же попросила…

Вирджиния не решилась произнести имя Натан, поскольку Фредерик вышел из машины и приблизился к ним.

– Что случилось? – спросил он.

– Когда я приехала в школу, сэр, Ким там уже не было. Но я подумала…

И Грейс тоже не решалась лишний раз произносить злополучное имя. Глазами, слезящимися от гриппа, она нерешительно смотрела то на Вирджинию, то на Фредерика.

Вирджиния сделала над собой усилие. Ситуация была некрасивая, и виновата в ней была только она. Значит, она должна давать объяснения.

– Фредерик, мне очень стыдно, но я попросила забрать Ким из школы Натана Мура. Мне нужно было встретиться с тобой. Грейс болеет, а Джек еще не вернулся. Поэтому я сочла за лучшее…

Глаза Фредерика сузились, но он не проронил ни единого слова.

– Миссис Квентин! – продолжала Грейс, радуясь, что может теперь говорить все, как есть. – Мистер Мур позвонил мне днем и сказал, что он в Ханстантоне и у него проблемы с машиной. Мотор не заводится или что-то в этом роде… Вам он дозвониться не мог, ваш мобильный был отключен…

– Это правда, – подтвердила Вирджиния.

– И он попросил меня забрать девочку из школы. Я позвонила Джеку, но он стоял в пробке и сказал, что будет тут не раньше семи вечера. Поэтому в школу поехала я. Я немного не успела ровно к пяти, ведь чувствовала себя на самом деле нехорошо и поэтому слегка провозилась…

У Грейс перехватывало голос, но она все-таки находила в себе силы продолжать.

– Ким нигде не было! Я обыскала всю школу, от и до, но безуспешно! Ее и след простыл!

Фредерик посмотрел на часы.

– Так, ровно половина седьмого. Получается, что с пяти часов о Ким ни слуху ни духу?!

По лицу Грейс побежали крупные слезы.

– Я надеялась, что, может быть, мистер Мур все-таки дозвонился до вас, миссис Квентин. Или что машина у него все-таки завелась, и в последний момент он заехал за девочкой сам, только мне забыл сказать.

– А вы смотрели в нашем доме? – спросил Фредерик.

Грейс кивнула:

– Там никого нет. Но мистер Мур, наверное, не стал бы…

Фредерик понял, что она имеет в виду.

– Вы правы. Он не стал бы сидеть в доме и дожидаться нас. А на чьей, собственно, машине он уехал?

– На моей, – сказала Вирджиния.

– Ясно, – отозвался Фредерик. – А где Ливия Мур?

– Она уехала.

Несколько мгновений Фредерик обдумывал ситуацию.

– Если за Ким заехал Натан, то почему он все еще не доставил ее домой или не высадил в домике Грейс?

– Этого я тоже не понимаю, – пробормотала миссис Уолкер.

– Может быть, они просто разминулись? – предположила Вирджиния. – Натан мог привезти сюда Ким в то самое время, когда Грейс была в школе и искала ее там?

– В таком случае где же она сейчас? – спросил Фредерик. – Или куда делся Натан Мур с моей дочерью?

Все трое растерянно смотрели друг на друга.

– Может быть, она опять… – начала Грейс.

– Опять спряталась? – договорила за ней Вирджиния. – Как вчера вечером?

– Ким, как видно, полностью выбита из колеи, она совсем расклеилась, – нахмурился Фредерик. – Нам надо на всякий случай заглянуть в ее домик на дереве, а потом уже думать, что делать дальше.

– Но я не представляю, как она могла добраться сама из школы сюда, в усадьбу! – воскликнула Вирджиния.

По ее коже пробежал неприятный холодок. С момента, как Ким нашлась, не прошло и суток, и пожалуйста: она снова исчезла. Вчера вечером Вирджиния чуть с ума не сошла от страха, бурно переживая исчезновение дочери; сейчас, напротив, страх накатывал на нее медленно, постепенно, маленькими шажками. Ведь могло так оказаться, что Натан и Грейс просто не поняли друг друга, не договорились толком… В лучшем случае Ким сидит сейчас с Натаном в «Бургер Кинге», они пьют молочный коктейль и весело болтают. Хуже, если она снова куда-нибудь забралась. С одной стороны, придется потратить много сил на мучительные поиски. С другой стороны, это означает, что Ким придется вести на консультацию к детскому психотерапевту… События вчерашнего вечера пошли на пользу Вирджинии лишь в том отношении, что она не стала сразу же думать об охотнике за детьми. Она зябко передернула плечами и обхватила себя руками.

– Ты прав, Фредерик, – сказала она. – Сначала мы сходим к ее домику на дереве. Грейс, ждите нас здесь. Пожалуйста, сообщите, если Ким появится, ладно?

– Тогда не забудьте включить ваш мобильный, – напомнила Грейс.

– Конечно, конечно.

– Почему же ты вообще выключила его, а? – спросил Фредерик, когда они быстрыми шагами продвигались по лесным зарослям.

Вирджиния молчала.

– Понимаю. Ты боялась, что во время разговора со мной позвонит он. Верно? За такие амурные дела приходится дорого расплачиваться всей семье. И в первую очередь твоему собственному ребенку.

Она крепко стиснула зубы. Только не плакать. Они обязаны найти Ким. Время сейчас не для слез.

Вирджиния молила Бога о том, чтобы ее дочь снова оказалась в домике на дереве.

Но в глубине души она не верила в это.