Келья Марины Морозини была лучше моей. В два раза больше, и мебель была привезена из дома: золоченая кровать с толстым матрасом, диван, обитый розовым шелком, турецкие ковры, даже ярко-желтая канарейка в клетке. Марина потомок старинного аристократического рода. Можно было сразу догадаться по фамилии. Я вспомнила нескольких уже почивших дожей из Венеции по фамилии Морозини.

Почему она здесь? Несомненно, такая высокопоставленная семья могла позволить себе приданое. И даже если у них не было денег, разве они не стали бы прежде всего выставлять на ярмарке невест свою дочь? Такую-то красавицу? Ни для кого не секрет, что многие девушки, которых отправили в монастырь, имели какие-то недостатки.

— Enchanté! — по-французски приветствовала меня Марина, когда я возникла на пороге и представилась. Она вела себя так, будто мы были добрыми подружками, схватила меня за обе руки и расцеловала в щеки. Я вошла за ней в комнату, широко распахнув глаза от этой роскоши.

— Ты должна мне улыбнуться, Катерина! — сказала она, присела на диван, похлопала по подушке, чтобы я садилась рядом. — Наверное, ты сейчас чувствуешь себя несчастной, но я научу тебя, как быть здесь счастливой.

— Откуда вы знаете, что я несчастна? — спросила я, продолжая неловко стоять. Но, конечно же, каждая девушка, очутившаяся в монастыре, несчастна. Чему же она здесь радуется?

— Все видно по твоим грустным глазам, — ответила она. — Глаза — зеркало души. Ты… по ком-то скучаешь? — Она опять похлопала по сиденью и ободряюще улыбнулась.

На этот раз я подошла и присела рядом.

— Так что? — не отставала она.

— Скучаю, — призналась я, желая вспомнить свою любовь. — Я действительно скучаю. Очень-очень.

— Поведай мне все! — уговаривала она. — Поделись со мной всеми своими секретами.

— Да не о чем рассказывать, — ответила я, пытаясь удержаться от опрометчивого поступка, о котором потом буду жалеть.

— Конечно же, есть о чем! — не отступала она, беря меня за руку. — Расскажи.

Как же приятно ощущать чье-то рукопожатие, чувствовать чье-то прикосновение, кажется, искреннее участие.

— Я… я тайно вышла замуж! — призналась я.

— Ты уже жена! — воскликнула она. — А сколько же тебе лет? Пятнадцать?

— Четырнадцать, — зарделась я.

— Четырнадцать. — Она немного отстранилась, как будто рассматривая меня издали.

Я смотрела на ее губы, которые казались влажными. Неужели она намазала их каким-то волшебным дорогим маслом?

— Что ж, ничего удивительного, что тебя уже похитили, — спустя какое-то время произнесла она. — Катерина, ты такая красивая. Особенно когда улыбаешься.

Сердце мое затрепетало. От ее пристального взгляда — то, как она восхищается мной, словно хочет съесть, — мне стало неловко. Я осознала, что, скорее всего, слишком много рассказала о себе и мне следует прикусить язык, пока не сболтнула лишнего. Я подобрала юбки, намереваясь откланяться. Она вновь схватила меня за руку, удерживая рядом с собой.

— Насколько я понимаю, ты бы хотела написать своему супругу, верно? — Она озвучила мое самое заветное желание. — Получить от него весточку?

— Да-да! — Я тут же растаяла от ее предложения. — Grazie! Grazie, Марина! — И без лишних раздумий я бросилась ей на шею. Ощутила, как учащенно забилось ее сердце.

— Катерина… — протянула она, румянец залил ее безукоризненно белые щеки, — только глупышки следуют здешним правилам.

Она разгладила измятую мною рясу, подалась ближе, чтобы поведать тайны.

— Возьмем, например, первое правило: никаких писем домой и из дому. Проще простого. Любые служанки старше сорока — их называют здесь послушницы — пользуются привилегиями: им разрешено покидать стены монастыря по поручению настоятельницы.

— А почему только те, кто старше сорока? — поинтересовалась я.

Марина засмеялась, потом легонько прикоснулась пальчиком к моему носу, как будто восхищаясь моей наивностью.

— Потому что — какие неприятности их могут поджидать? Они слишком стары для неприятностей — по крайней мере, для тех неприятностей, которые мы для себя ищем! — Она заговорщически сжала мое плечо. — Но это совершенно не означает, что им не нужны деньги. Жажда денег вечна. Позолотишь правильную руку… и вот твое письмо уже отправилось в Венецию. Еще одна монета — и письмо от твоего люби… супруга, дорогая моя, попадает сюда.

— А вы могли бы подсказать мне, кто из послушниц для меня мог бы отправиться в Венецию? — Я опять воспрянула духом, вспоминая письмо, которое теперь могу отправить. А благодаря Джакомо у меня был полный кошелек денег, которые я собиралась потратить на написание ему писем.

— Подожди! Подожди! — остановила меня Марина, хватая за руку и вновь усаживая меня на диван. — Ты как испуганная лань, готовая вот-вот сбежать! Позволь, Катерина, я расскажу тебе одну историю!

Я вновь опустилась на диван, но мысленно была уже где-то далеко.

— Эти послушницы… они не только передают письма. Нет! Они — слуги юношеской любви! Жила как-то монашка в монастыре Сан Джакомо ди Галиция, неподалеку от нас на этом острове. Она жаждала вновь увидеть своего возлюбленного. Послушница, которая ей помогала, просчитала, что кладовая, расположенная у канала, — идеальное место для встреч. И они стали вместе рыть подкоп под одной из боковых стен. С помощью садовой лопаты они копали все глубже и глубже. Через месяц подкоп был готов.

— Но неужели никто из заходивших в кладовую не замечал подкоп? — удивилась я.

— Никто. Они завалили его огромным камнем, который отодвигали, когда приходили копать. Возлюбленный монашки мог выходить и прятаться по нескольку дней — иногда недель! Как ей повезло!

Я ухватилась за эту историю. Сама готова была рыть свой тайный ход.

— Voilà. Вот я и заставила тебя улыбнуться, Катерина. Этого я и добивалась.

Марина встала проводить меня до дверей, давая понять, что время моего визита истекло. Но я почему-то уже уходить не торопилась. Мне хотелось быть рядом с ней. Она притягивала меня своим умением контролировать ситуацию, господством над правилами, волшебной красотой. Я представить себе не могла, как вернусь в свою одинокую келью.

— Пойдем, Катерина. Через несколько часов будут бить колокола к заутрене. Посидишь на рассвете в этой холодной церкви — пожалеешь, что осталась сплетничать со мной!

— А почему вы здесь? — внезапно поинтересовалась я. Этот вопрос не давал мне покоя с тех пор, как я вошла в келью. И даже больше: с тех пор, как я впервые заметила ее в трапезной, без апостольника, с украшениями в волосах. — Кажется, что вам… вам не место в монастыре. — Я зарделась от собственной дерзости.

— Ради свободы, — дьявольски улыбнулась она. — Чтобы поступать так, как мне заблагорассудится.

Не такой ответ я ожидала услышать. Но я чувствовала, что она не лукавит.