Через пару дней, когда я утром проснулась и справила нужду в ночной горшок, я заметила на сорочке красновато-коричневое пятно. Меня охватил страх. У мамы было несколько выкидышей между рождением Пьетрантонио и моим появлением. Именно поэтому у нас такая большая разница в возрасте. Но еще она рассказывала, что на протяжении всех беременностей у нее кровоточило. Я молила, чтобы опасность миновала меня. Внутри у меня ничего не болело. Я легла назад в постель, стараясь сохранять спокойствие, и думала, что делать дальше.
Мне нужно было достать лекарство. Я помнила запах микстур, которыми мама когда-то смачивала тряпицу и клала на живот, когда у нее кровоточило во время вынашивания Себастьяно. Розмарин. Майоран. Вино. И еще что-то, с ароматом леса. Сосна, может быть? Кипарис?
Точно! Белый кипарис. А еще она держала в правой руке стеклянный шар размером с куриное яйцо. Она называла его орлиным камнем. Это приводило меня в восторг, потому что мама говорила, что такой камень можно найти только в орлином гнезде. Камень был полым, внутри находился еще один камень. «Похожий на чрево, в котором живет малыш, — говорила она мне. — Я сжимала в руках камень, чтобы сохранить ребенка».
Я пошла искать Кончитту в кладовке возле трапезной.
Она частенько там убирала, подметала рассыпанные юными послушницами муку и сахар, когда те занимались выпечкой. Я сказала ей, что у меня ужасно болит голова, и попросила ее сходить для меня в аптеку. Мне пришлось дать ей двойное вознаграждение, потому что сегодня была не среда, когда она обычно ходила по поручению аббатисы.
— Орлиный камень? — удивилась она, когда я рассказала ей, что мне нужно. Кончитта пристально посмотрела на меня.
— Да… орлиный камень. Мама всегда пользовалась камнем, когда болела голова.
— Голова, vero?
— Да, — ответила я, густо краснея. Это ничем хорошим не закончится. Кончитта — известная сплетница. Она может погубить меня.
— Может быть, тебе еще что-то нужно, cara? — поинтересовалась она с удивительной любезностью. В глазах ее плескалась жалость. Как же мне не хватало рядом матушки! Неожиданно я ощутила себя откупоренной бутылкой, и все слезы, которые я не выплакала от тоски по матери, грозились вот-вот хлынуть из глаз.
— Больше ничего, — отрезала я. — Только травы и орлиный камень. Пожалуйста, поторопитесь.
Внутри у меня все сжалось, и что-то теплое и густое потекло по ноге.