Кровотечение усилилось. Те несколько тряпиц, что у меня были, уже все пропитались кровью. А дальше я стала рвать на тряпки простыни. Тяжелые ставни не пропускали в мою комнату солнечный свет. Я чувствовала себя как животное в пещере, которое свернулось в комочек от боли. Часто в дверь тихонько стучали. Я лежала, затаив дыхание, слезы бежали по щекам. Я никому не могла доверить свою тайну.

Мне нужен Джакомо! Я хотела, чтобы супруг меня утешил. Я вспоминала нашу последнюю ночь вместе, охватившее нас отчаяние у стены площади Барбаро. Мои ноги раздвинуты… его горячее дыхание на моей коже. Неужели из-за этой ночи я оказалась там, где нахожусь сейчас? Или это случилось в одну из ночей, проведенных в комнате брата? В какое-то волшебное мгновение наш малыш стал расти. Но сейчас… наш ребенок уходил от меня… почему? Когда я так его ждала? Хотела больше всего в жизни?

Я услышала, как в комнату скользнула Кончитта.

— Я вернулась, я рядом, — прошептала она, успокаивая.

В одной руке у нее была стопка простыней, за собой она тащила большую сумку.

— Мы ходили в гетто и купили у евреев целую стопку белья… Бог мой! — воскликнула она, когда увидела меня лежащую в темноте. — Ты вся в крови! Больше похоже на лавку мясника!

Я видела, что пряди волос прилипли к ее рыжеватой коже. Она нагрузила себя, как мул. Может, она и не большого ума, но, наверное, именно поэтому она оставалась мне верна. Она делала то, что, на ее взгляд, необходимо было делать. Просто действовала.

— Он уже здесь… Джакомо? — слабым голосом поинтересовалась я.

— Да, cara. Он у меня дома. Обезумел от тревоги, ждет новостей. Пока мы плыли, он тебе кое-что написал…

Кончитта порылась в кармане, достала сложенный листок, протянула мне. Я схватила его с такой силой, о которой и не подозревала. На пару мгновений даже забыла о боли.

Карандашная записка была написана дрожащей рукой.

«Будь мужественной, мой ангел, я обещаю, что не оставлю тебя, пока не прекратится кровотечение. Пообещай, что не станешь истощать себя мыслями о ребенке, который умер. Будут другие дети. Но Катерина — одна-единственная, и ты должна быть сильной! Люблю тебя всем сердцем, моя наивная возлюбленная».

Я поцеловала написанные слова. Джакомо был у стен монастыря. Значит, я в безопасности. Я чувствовала, что не умру.

Я взвыла, когда новыми волнами конвульсий из чрева моего стали извергаться еще кровавые сгустки. Потом Кончитта убрала старые простыни и перестелила постель. Приятно было лежать на чистом белье, но почти сразу новые простыни пропитались кровью. Я лежала в теплой луже собственной крови и чувствовала, что могу лишиться чувств.

— Господи, помоги мне! — услышала я мольбы Кончитты. Она взяла мою руку, пощупала пульс. — Деточка, — продолжала она, держа меня за руку, — ты вся зеленая. Тебе нужен врач! Катерина… ты слышишь меня? Я не знаю, как остановить кровь! Мне придется позвать здешнего врача.

Она направилась к двери, по дороге подхватила окровавленные простыни, спрятала их под юбку.

— Нет! Нет! — закричала я вслед. — Никто не должен об этом знать!

— Но ты умрешь от кровотечения! — Она стала ходить кругами и, кажется, молиться про себя. Кончитта постоянно смотрела в потолок, словно оттуда кто-то мог ей помочь.

Я боялась за свою жизнь — это правда. Но я не могла допустить, чтобы в монастыре узнали, от какой кровопотери я страдаю. В глазах окружающих я погибну, ничто меня не спасет.

— Пусть Джакомо… — сказала я, порывшись в памяти в поисках подсказок, что делать, — пусть Джакомо ступает к Элии в аптеку «Виванте». Ее дядя — врач. Он точно знает, что делать.

— Эта девушка живет в гетто?

— Да. Элия… она друг.

Кончитта недовольно нахмурилась, но направилась к двери. Когда она ее открыла, на пороге стояла Марина.

— Что здесь происходит? — услышала я ее требовательный голос.

— Ничего… синьорина просто прихворнула.

— Пахнет кровью. Я должна ее увидеть. Немедленно. — Она пыталась заглянуть в комнату через голову Кончитты, уже стала протискиваться в дверь.

— Нельзя… я сама о ней позабочусь! Она не хочет никого видеть!

Кончитта закрыла дверь, своим сильным телом вытолкав Марину назад в коридор. Я услышала звук запираемой двери. И воцарилась тишина. Потом зазвонили колокола к вечерне.

Марина. Мне кажется, я звала ее. Но никто меня не слышал, я осталась один на один со своими страхами. В голове роились мысли. Марина друг? Такая же верная подруга, как Джульетта? Или как Элия? Я ей не доверяла. Она полюбила меня, потому что я была новенькой, как блестящее колечко, которое она хотела у меня забрать.

Я дала волю слезам. Оплакивала тех, кого мне не хватало из старой жизни, одного за другим. Я плакала о матери. Плакала о кузине. Но больше всего я плакала о Джакомо! Я свернулась калачиком, обняла подушку, как будто рядом со мной лежал мой супруг.

«Приди ко мне, Джакомо!» — плакала я в темноту.