Через две ночи, пока я прислушивалась, как дождь барабанил в окно моей кельи, неожиданно раздался стук в дверь. Пришла матушка настоятельница, поднесла к моему лицу маленькую лампу.

— Катерина, как хорошо, что ты еще не спишь. — На аббатисе была только сорочка и платье из грубой шерсти, в котором она казалась не такой уж важной особой. Ее тусклые каштановые волосы, которые она прятала под велон, были жидкими и коротко стриженными.

— Твоя кузина… Джульетта, верно? — продолжала она.

— С ней все в порядке? — испугалась я, бешено заколотилось сердце.

— Все в порядке, дитя мое. Она внизу. Говорит, что у нее для тебя срочная весточка. Кто-то захворал… слава богу, не твои родители. Какая-то подруга на материке. Фредерика.

Фредерика? На материке. Я стала лихорадочно соображать. Фарфалла. Джульетта имела в виду свою лошадь, Фарфаллу.

— Да, матушка настоятельница, — мягко ответила я. — Фредерика уже довольно пожилая. Вы не могли бы позволить Джульетте подняться ко мне в келью? Внизу слишком холодно и темно. А я… я бы отблагодарила вас за беспокойство. — О да, я научилась у Марины, как вести себя с аббатисой.

— Ну конечно же, — улыбнулась она. У двери матушка замешкалась, ожидая, когда я достану монеты из кармана. Потом она удалилась.

Не прошло и пяти минут, как я услышала поспешные шаги на лестнице. В конце коридора показалась моя кузина в теплом плаще, кожаных туфлях и с лампой в руках.

— Джульетта! — громко прошептала я, стоя в дверях своей кельи. Она подбежала ко мне.

— Ой, Катерина! — воскликнула она, падая мне в объятия. Она вошла, поставила лампу на пол, но даже не стала снимать плащ. — Ты должна мне помочь. Я не знаю, к кому мне еще обратиться.

— Что случилось? Фарфалла…

— Да… мне написал Стефано…

— Он написал тебе письмо? — Я не смогла удержаться и довольно улыбнулась, потому что только два дня назад она решительно уверяла меня, что они друг с другом не переписываются.

— Он передал мне записку через отца Людовико, — объяснила она и потерла руки над горящей у моей кровати свечой.

— Наш священник… в Сан Грегорио? — воскликнула я, удивившись еще больше. Мы обе обожали отца Людовико. Он был добродушным толстяком, с ужасными шишками по всему лицу… некоторые были размером с орех, но добрее и внимательнее человека мы никогда не встречали.

— Стефано не знал моего адреса, — объяснила Джульетта. — Как-то я упомянула ему название прихода, в котором я живу. А сегодня после службы, пока матушка не видела, отец Людовико передал мне письмо.

— Ты его принесла с собой? — поинтересовалась я.

Джульетта кивнула, доставая его из кармана. Когда она протягивала мне письмо, я заметила, что руки у нее все еще холодные и мокрые. Она преодолела весь этот путь под ледяным дождем. Я прочла то, что было написано на этом мягком и немного влажном листке.

«Джульетта,

С уважением,

прости, что осмелился тебе написать, хотя я прекрасно понимаю, что ты можешь счесть это дерзостью. Разумеется, я тебя не забыл. Как ты не забыла Фарфаллу. Она сама не своя с тех пор, как я забрал ее с виллы. В последнее время все соки из ее организма высасывают глисты: она исхудала и лишилась сил, печальный взгляд, горячее дыхание, и она постоянно ложится и встает, катается по земле от нестерпимой боли. Я боюсь, что так недалеко и до беды. Могу я попросить тебя, как друга, приехать ее навестить? Мне кажется, твое присутствие ее успокоит, даже если и не сможет излечить.

Стефано»

— И что прикажешь мне делать? — воскликнула Джульетта, когда я отдала назад письмо. Она нежно сложила его и спрятала в карман. — Я нужна Стефано… я нужна Фарфалле, но я не могу уехать из Венеции, ничего не сказав родителям. Даже для того, чтобы сегодня прийти сюда, мне пришлось тайком выбраться из дому, когда они заснули. И как же мне добраться до материка?

— Тихо-тихо, — успокоила я, беря ее руки в свои. Я подозревала, что Стефано хочет, чтобы приехала Джульетта, больше, чем старая кобыла. И я желала им помочь. Я села на кровать и задумалась. Джульетта осталась стоять у окна.

— Тайком уехать не получится, — сказала я, — потому что ты слишком долго будешь отсутствовать. Тебе нужно придумать предлог для отъезда.

— Предлог, — эхом повторила она. Но в стратегии Джульетта была не сильна. Она с надеждой взирала на меня.

— Предлог… — продолжала я, — в котором нельзя усомниться. Что-то благородное. Что-то… — я замолчала, вспоминая места на материке, о которых я слышала. — Что скажешь о базилике Сан Антонио в Падуе?

— И при чем тут базилика? — спросила Джульетта. — Это церковь.

— Эту церковь посещают толпы паломников, стремящихся исцелиться, — продолжала я, в голове забрезжил план. — Верующие со всего мира едут туда, чтобы помолиться у головы святого Антонио. Или у его ног. Или у определенной части его тела. — Мы обе захихикали. — Скажи родителям, что тебе необходимо поехать туда, исцелиться.

— Исцелиться от чего? — удивилась она. — И почему со мной не могут поехать мои родители, если я больна?

— Твоя правда, — я задумалась над этим. — Может быть, исцелиться нужно не тебе. А кому-то другому. — Я встала и начала расхаживать по комнате.

Пьетрантонио.

Просто идеальный вариант. Ведь святой Антонио — его ангел-хранитель. По крайней мере один из них.

— А что, если… — придумала я, — мы предложим Пьетрантонио деньги — можешь мне поверить, он точно возьмет, — чтобы он сказал, что ему необходимо отправиться в Падую. Чтобы… духовно исцелиться. Одному богу известно… он может ухватиться за эту мысль! — Джульетта ободряюще улыбнулась мне. — Он спросит у твоих родителей: «Не могла бы моя милая кузина Джульетта отправиться со мной? Чтобы оградить меня от искушений. Чтобы вдохновить меня избрать лучший путь?» Ты же знаешь, все только и мечтают, чтобы он изменился. Если нам повезет, родители согласятся, чтобы ты поехала с ним.

— Если нам повезет, родители согласятся? — встревоженно переспросила Джульетта.

— Ну… ты должна постараться внушить родителям чувство вины, — подбодрила я ее, — из-за того, что ты пережила рядом с Джорджо Контарини, насколько они в нем ошибались… и насколько благотворно отразится на тебе эта поездка. Еще скажи им, что ты хочешь посмотреть картины, о которых ты постоянно говоришь… как там зовут этого художника?

— Джотто! — ответила Джульетта и впервые за ночь искренне улыбнулась. — Фрески Джотто в капелле дель Арена в Падуе, которые изображают жизнь Христа и Марии. Говорят, что эти картины заложили основы целой эпохи Возрождения. — Она счастливо вздохнула.

— Религия. Искусство. Когда ты приступишь к выполнению нашего плана, Джульетта, — сказала я, пытаясь вселить в нее уверенность, — ты должна убедить своих родителей, что эта поездка тебе нужна и что следует ехать как можно скорее.

Джульетта кивнула в знак согласия, но выглядела она испуганной. Ее личико, обычно розовое и пышущее здоровьем, — как будто ее жизненные силы пребывали в идеальном равновесии — побледнело.

— Я верю в тебя, Джульетта! — сказала я, эхом повторяя слова, которые придавали мне сил прямо перед тем, как меня отослали в монастырь. Я подошла ее обнять. — Я в тебя верю, — еще раз прошептала я в ее мягкие волосы, которые пахли теми тысячами дней, которые мы провели вместе в Венеции. — И в Стефано я тоже верю.