Когда Меченый увидел над воротами трактира знак имперской войсковой разведки, утреннее небо только-только начинало золотиться на востоке. Заходя в гостиницу, Крикс испытал внезапный приступ ностальгии. Время, когда он сражался под крысиным стягом, не было ни легким, ни приятным, но сейчас южанин ощутил, что мысль о Серой сотне отзывается внутри каким-то теплым, почти нежным чувством. Может быть, причина была в том, что пережитое в Кир-Роване подвело под его прежней жизнью жирную черту, и на той стороне осталось все сразу — и имперская разведка, и война в Каларии, и детство в Приозерном, и Адель с Лаконской Академией.

Из Кир-Кайдэ Меченый уехал почти тайно, сообщив о цели своего путешествия только Льюберту и Галатее Ресс. Дарнторн с сарказмом попросил передать от него привет Юлиану Лэру, а леди Ресс посоветовала Риксу соблюдать инкогнито и не снимать налобную повязку. В старом выцветшем дублете Льюберта Дарнторна и с повязкой вокруг лба Меченый походил не то на обедневшего наемника, не то и вовсе на авантюриста без определенного рода занятий, которых во время перемирия развелось видимо-невидимо.

Первым, кого Крикс увидел, войдя в зал трактира, был Кэлрин Отт, перед которым стояла чернильница и громоздилась кипа из исписанных листов. За столиком он сидел не один — с ним рядом примостился Гилберт Тойн, который крепко спал, уронив голову на скрещенные руки. Крикс не слишком удивился, потому что с самого начала ожидал чего-нибудь подобного. Отт приехал в Кир-Кайдэ вместе с лордом Иремом, но Крикс на тот момент еще не выходил из своей комнаты, так что увидеть Кэлринна ему не удалось. Льюберт сказал ему, что Кэлрин пробыл в крепости всего несколько дней, после чего уехал в Лорку — собирать подробности о недавней войне из первых рук. Эти рассказы представлялись ему более важными, чем переговоры, каждую реплику в которых добросовестно записывали сразу несколько секретарей.

Когда дан-Энрикс вошел в зал, Отт поднял голову и вздрогнул, узнав старого товарища. Южанин выразительно кивнул на подметавшую полы служанку, и Отт, умница, прекрасно понял, что от него требуется.

— Доброе утро, Рик, — сказал он таким тоном, будто только накануне видел Меченого в лагере. Этого Отту показалось мало, и он заразительно зевнул.

— Ты уже встал — или до сих пор не ложился? — спросил Меченый, подсаживаясь за тот же стол.

— Я не ложился. Гилберт вызвался рассказать мне о Серой сотне, если я пообещаю ставить ему выпивку, чтобы у него не пересохло в горле. И уж можешь мне поверить — в горле у него пересыхало очень часто… Ты не представляешь, сколько он смог выпить, прежде чем заснул. Я видел толстяков, которые падали под стол от половины такой порции… К тому моменту, как он отрубился, столы уже сдвинули, а я остался один во всем зале. Никто мне не мешал, так что я набросал еще одну главу.

Отт улыбнулся. Крикс не понимал, как могут несколько исписанных листов привести человека в такое благостное расположение духа, но факт оставался фактом — Кэлринн выглядел довольным, словно кот, нажравшийся сметаны. Это пробуждало любопытство.

— Можно мне прочесть?.. — спросил южанин полуутвердительно, протягивая руку к верхнему листу. В Лаконе Отт всегда с готовностью читал приятелям свои стихи и остроумные заметки о наставниках, и Меченый ничуть не сомневался, что он будет рад похвастаться плодом своих трудов.

Но вместо этого Кэлрин прикрыл листы рукой.

— Я еще не закончил! — быстро сказал он.

Меченый примирительно поднял ладони.

— Разумеется, как скажешь… А где Нойе с Юлианом? Спят?

— Иди наверх. Они не будут на тебя в претензии, если ты их разбудишь. А я пока закажу нам завтрак…

Кэлрин оказался прав. Нойе и Лэн не только «не были в претензии» за то, что Меченый не дал им выспаться, но и едва не задушили его в объятиях. Если учесть те слухи, которые доходили до них из Кир-Рована, это было совсем не удивительно. Правда, и Юлиан и Нойе знали, что их побратим остался жив и находится вне опасности, но услышать эти новости из третьих рук — это одно, а проснуться и воочию увидеть человека, которого ты несколько недель считал погибшим — это, как-никак, совсем другое.

Полчаса спустя, когда они спустились вниз и приступили к завтраку, Лэр почти весело рассказывал о том, как мессер Ирем вызвал их к себе, и чуть не оторвал обоим головы за то, что они помогали Криксу скрываться среди разведчиков из Серой сотни, тогда как их долг — по утверждению мессера Ирема — состоял в том, чтобы немедля сообщить о местонахождении «дан-Энрикса» рыцарям Ордена.

— Он что, действительно так сильно на вас взъелся?.. — виновато спросил Рикс.

— Честное слово, дайни, я всерьез готовился к тому, что он меня повесит, — ухмыльнулся Альбатрос. — Лэр умолял его взять нас собой в Кир-Кайдэ, чтобы мы могли удостовериться, что с тобой все в порядке, но твой Ирем заявил, что раз у сына Лэра хватило ума вступить в разведку, значит, здесь он и останется. Он сказал, что, если мы попробуем покинуть Лорку без его распоряжений, нас будут судить как дезертиров.

— Он бы этого не сделал, — не вполне уверенно заметил Крикс. Нойе выразительно прищурился.

— А ты рискнул бы проверять? На нашем месте?

— Нет, — честно признался Меченый.

— Ну, вот и мы не стали. Хотя Лэн тогда на стену лез. Ему казалось, что Ирем просто хотел нас проучить. Как будто мы действительно могли пойти и выдать тебя Ордену!.. Потом-то выяснилось, что у коадъютора на нас были другие планы. Он отправил нас выслеживать Белоглазого.

— Кого?.. — не понял Рикс.

— Ну, того ворлока, который помогал Дарнторну. Надо же нам было как-то называть его между собой?.. Лорд Ирем приказал узнать, куда он исчез после того, как убил Сервелльда Дарнторна. Мы потратили на это почти две недели и обшарили всю Лорку и ее окрестности, но под конец все же узнали, куда делся этот Хеггов маг!

— В Солинки, полагаю, — сказал Меченый, пожав плечами.

Лицо Нойе вытянулось.

— Верно. Именно в Солинки, — согласился он после недолгой паузы. Криксу стало неудобно. Ну что ему стоило выслушать Нойе до конца и притвориться удивленным?..

— Знаешь, кажется, эти твои ворота в другой мир и в самом деле существуют, — сказал Юлиан, нагнувшись к Риксу через стол. — Мы не могли вернуться в Лорку, не узнав, куда исчез Белоглазый, так что нам пришлось рискнуть и доехать до самой арки. Ты был прав — она точь-в-точь такая же, как и в Хоэле… Нойе на всякий случай даже прошел сквозь нее несколько раз, но ничего не вышло. Думаю, это из-за того, что он не Одаренный. Так что мы не знаем, куда Белоглазый мог отправиться через портал.

— Я думаю, что он отправился в Галарру. Помнишь, Кэлрин, ты когда-то рассказал нам сказку о человеке, который пожелал стать магом, не будучи Одаренным, и решил прибегнуть к силам Темного Истока?.. Так вот Белоглазый — это, собственно, и есть тот самый маг.

— Час от часу не легче, — вздохнул Юлиан. — Сначала фэйры, теперь Олварг и «кромешники»…

— Фэйры — всего лишь духи леса и воды, — поправил Крикс. — Они — не порождения Истока и не меньше нас страдают от его существования.

— Тогда зачем они все время нам вредят? Крадут детей, заманивают путешественников на болото, всем морочат головы…

— Указывают клады, помогают найти верный путь, спасают утопающих… — в тон Лэру продолжил «дан-Энрикс».

— Прямо милашки, — раздраженно буркнул Юлиан. — А это помнишь?.. — он продемонстрировал Меченому почти незаметный след от старого ожога на руке.

— Да, разумеется, они пытались тебя заманить. Но ты же не станешь утверждать, что люди — зло, только из-за того, что кто-нибудь из них сделал тебе какую-нибудь пакость?.. Фэйры в этом отношении ничем не отличаются от нас. Потом — учти еще, что мы для них — чужие и довольно непонятные создания. Ты же не жалеешь зайца, на которого охотишься, или того лосося, которого сейчас ешь?..

— Ладно, убедил. Фэйры — ни то, ни се, как люди. Только «кромешники» — зло безо всякой примеси.

— Как знать… Один из них когда-то спас мне жизнь, — задумчиво сказал «дан-Энрикс». — И потом, «кромешники» — не совсем люди. Они околдованы и почти лишены свободной воли. Если верить сказке Кэлрина, каждый из них пошел на это добровольно или почти добровольно. Но что там произошло на самом деле, мы пока не знаем. Думаю, к тому, что можно назвать «злом без всякой примеси», ближе всего подошел сам Олварг, но и в нем еще осталось очень много человеческого.

— Почему ты так решил?.. — осведомился Кэлринн Отт. Он весь подался навстречу «дан-Энриксу», сидя на самом краешке своего табурета, и имел вид гончей, учуявшей след. Если бы Меченый не был так занят собственными мыслями, он бы, наверное, насторожился, но сейчас он просто честно пояснил:

— Олварг приходил ко мне, когда я был в Кир-Роване. Можно сказать, что он увлекся и сказал гораздо больше, чем ему хотелось. Во всяком случае, я понял, что значительную часть его поступков определяет личная обида на дан-Энриксов. Он утратил всякую способность испытывать жалость к другим людям, но себя по-прежнему жалеет — значит, остается человеком.

— Тоже мне, достоинство — умение жалеть себя! — сердито фыркнул Лэр.

— Ну, как тебе сказать… Если бы сила Темного Истока совершенно поглотила Олварга, он бы уже не мог жалеть себя, поскольку просто перестал бы быть самим собой. Я думаю, что это его еще ждет… Ну а пока он все-таки способен сохранять какие то свои_ желания, свои_ обиды и свои_ надежды — он еще сопротивляется Истоку. В Кир-Роване я осознал, что зло — это сила, разъединяющая мир. Сначала Темные Истоки разорвали мир в самом буквальном смысле слова, разделив его на части. Но этот раскол идет гораздо глубже. Он затрагивает время и пространство, а еще — всякую связь между людьми. Мне кажется, Альды хотят связать мир заново — не только Вратами, но и памятью о прошлом, и самой способностью людей любить друг друга. Но теперь — спасибо Олваргу, — Исток усилился настолько, что Альдам его не удержать.

— И чем, по твоему, все это кончится?.. — поинтересовался Юлиан.

— На Островах считают, что все кончится Последней битвой, — сказал Нойе. — Когда брат пойдет на брата, вода в море станет мертвой, а Морской Змей проснется и проглотит солнце.

Юлиан скривился.

— Вы там что, действительно считаете, что солнце маленькое и висит на небе, как гранат?.. Саккронис говорил, что солнце — огромная раскаленная звезда. Так что все эти россказни про Змея — просто сказка.

— Не совсем. Это метафора, — поправил Кэлрин.

— Пожалуйста, не спорьте, — попросил «дан-Энрикс». — Я просто хотел сказать, что наше положение достаточно тяжелое. Если призвать людей объединиться против Олварга, то одни станут говорить, что Темные Истоки — просто вымысел, а другие скажут, что, если даже они и существуют, то бороться с ними человеческими силами нельзя. Так что придется полагаться только на самих себя. Поэтому я отправляюсь в Солинки, а затем в Адель.

— Ты собираешься воспользоваться аркой Каменных столбов, чтобы перенестись в Хоэль? — догадался Юлиан. — Но ты не Одаренный!

— Этого и не нужно. Вратами, созданными Альдами, управляет Истинная магия. Уверен, что она позволит мне пройти. Лучше поговорим о вас… Что вы намерены делать теперь, когда война закончилась?

— Я дождусь сэра Ирема, и вместе с ним вернусь в Адель, — ответил Кэлринн Отт. — Саккронис очень стар, и сильно сдал в последние годы, так что ему все труднее оставаться без помощника. А я, признаться, сильно привязался к старику. Меня восхищает то, что никакие слабости или болезни не способны задушить в нем любопытства. Он по-прежнему бросается на каждую новую ему книгу, словно коршун, и готов часами говорить о книгах, музыке и Альдах, если подвернется кто-нибудь, кто станет его слушать. Когда он начал возиться с разноцветными стекляшками, я испугался, что старик впадает в детство, а он написал трактат о цветовом спектре и природе света. Мне не терпится узнать, чем он был занят, пока я находился здесь.

— А вы?.. — Крикс посмотрел на Нойе с Юлианом.

— Я даже не знаю, — вздохнул Лэр. — Сэр Ирем объявил, что тот, кто привезет какие-нибудь новости о Белоглазом, получит все, что пожелает — даже место в Ордене. Я совсем было решил надеть синий плащ… А Нойе размышлял о том, что лучше — вернуться домой, на Острова, или же поступить на один из кораблей, которые Аттал дает Валлариксу. Но после твоих слов я думаю, что нам лучше отправиться в Адель вместе с тобой. Пусть меня фэйры заберут, если я понимаю, как ты собираешься бороться с Олваргом, но одного тебя бросать уж точно не годится.

— Это точно, — кивнул Нойе.

Крикс был тронут, но все же покачал головой.

— Нет, этого не нужно… если бы у меня был какой-то план, я бы обязательно сказал, что собираюсь делать. Но я не могу даже приблизительно сказать, что меня ждет. Может быть, когда мы встретимся в следующий раз, я в самом деле вынужден буду попросить вас о помощи… ну а пока давайте выпьем за то, чтобы Лэр стал принцепсом Ордена, а Нойе — самым знаменитым кеннингом на Островах… или, по крайней мере, капитаном нашего нового флагмана. Кэлринн, скажи хозяйке, чтобы принесла кувшин вина… самого лучшего, какое у нее найдется.

— Вино?.. — прохрипел Гилберт Тойн, внезапно поднимая голову. На переносице виднелся темно-красный след от сна в неудобной позе. Мятая, несвежая рубашка болталась на худых плечах вербовщика, словно на вешалке, и энониец с жалостью подумал, что Гил сильно сдал — или все дело было в том, что Крикс успел отвыкнуть от того, как Тойн обычно выглядел с утра пораньше?.. Опухшие и сильно покрасневшие глаза вербовщика медленно обозрели стол и, наконец, уперлись в Меченого. Тойн заметно подобрался и уже открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но Крикс опередил его.

— Не болтай лишнего и зови меня «Риком», ясно, Тойн?..

— Конечно.

— Молодчина. Кэлрин, попроси кувшин вина и пару темного для Гилберта. Он, кажется, предпочитает пиво.

* * *

Над Аделью бушевала летняя гроза. Морская куртка из вареной кожи, позаимствованная у Нойе Альбатроса, не пропускала влагу, но весь остальной костюм «дан-Энрикса» давно промок до нитки. Мокрые штаны противно облепили ноги, волосы холодными скользкими змеями лезли юноше за шиворот, в глаза и в рот.

Когда Меченый доехал до Северной стены, то обнаружил, что ворота наглухо закрыты. Стража из дозора Браэнна явно решила, что в такую скверную погоду ни один нормальный человек не попытается попасть в Адель, и закрыла въезд за час до традиционного сигнала к тушению огней. Герба грустно прядала мокрыми ушами, давая всаднику понять, что темнота и сырость ей совсем не по душе.

— Потерпи немного, девочка, — сказал «дан-Энрикс» извиняющимся тоном. — Мы уже на месте.

Энониец спешился, откинул мокрые волосы со лба и постучал в ворота. Подождал какой-нибудь реакции. Постучал снова… Как и в первый раз, безрезультатно. Дождь хлестал, как из ведра, и стражник, которому полагалось находиться у бойницы, явно предпочитал сидеть с друзьями в теплой караулке.

— Вы там что, уснули, что ли?!.. — громко возмутился Рикс.

Криксу смутно вспомнилось, как когда-то — много лет назад — он точно так же колотил в эти ворота, чтобы сообщить о предстоящем нападении Безликих. Сейчас промедление было не так опасно, как тогда, но мысль об этом почему-то не улучшила Меченому настроения.

— ………………. вперегреб! — от души высказался энониец, имея в виду всех дозорных Северной стены — во-первых, и всю городскую стражу — во-вторых.

Как будто бы в ответ на это заклинание, свет из бойницы заслонила чья-то тень.

— В чем дело? — настороженно спросили сверху.

— Открывай ворота! — потребовал Рикс. — У меня срочное дело к капитану Ниру.

Выглядел Меченый, должно быть, не особенно внушительно, но интонация южанина заставила дозорного задуматься.

— Ваше имя?..

— Крикс дан-Энрикс.

— Кто-о?! — переспросил дозорный с изумлением. — Ну тогда я — Владыка Ар-Шиннор!

Меченый тяжело вздохнул. Спорить с подобным остроумцем у дан-Энрикса не было ни малейшего желания.

— Капитана Ниру позови, дубина, — почти ласково попросил он дозорного.

Тень наверху исчезла. То ли стражник в самом деле отправился на поиски Браэна Ниру, то ли попросту решил не тратить времени на разговоры с сумасшедшим, называющим себя наследником престола.

Крикс поежился от холода и малодушно пожалел, что не пошел через Подземный город. Он бы так и сделал, если бы не Герба, которую в этом случае пришлось бы бросить посреди ночного леса…

— Эй, ты! — окликнул сверху мрачный голос, выведя дан-Энрикса из состояния задумчивости. — Что еще за шутки?

Крикс сделал шаг вперед, чтобы на него падала хотя бы часть рассеянного света из бойницы.

— Браэн, если это ты, то вели своим олухам меня впустить, — попросил он.

— Альды Всеблагие, Рикс!.. — ахнули наверху. — Сию секунду, монсеньор.

Браэнн не врал — ворота в самом деле открыли очень быстро. Меченый шагнул под арку, держа повод Гербы и щурясь от слишком яркого — как ему сейчас казалось — света нескольких чадящих факелов. Несмотря на этот яркий свет, он заметил быстрый вороватый взгляд, который Браэнн бросил на его клеймо.

— Как видишь, я не слишком-то похож на принца, — усмехнулся Крикс.

— Простите, монсеньор, но как так вышло, что вы оказались здесь совсем один, да еще на ночь глядя?..

— Это долгая история, — махнул рукой «дан-Энрикс». Браэн тактично сменил тему.

— Может, выпьете немного грога?.. Я распоряжусь, чтобы вам принесли из караулки.

Должно быть, в глазах Крикса промелькнул невольный интерес, поскольку Браэн тут же сделал знак одному из своих дозорных, и через минуту уже передал «дан-Энриксу» дымящуюся кружку. От напитка растекался умопомрачительный запах белого вина, сушеных яблок и гвоздики.

— Дозорные теперь распивают грог прямо в присутствии своего капитана?.. Браэн, ты меня пугаешь, — хмыкнул Меченый, устраиваясь в сухой нише у стены. — Раньше такое могло случиться только в годовщину коронации.

— Можно сказать, что сейчас тоже что-то вроде годовщины коронации… В Адели всю неделю празднуют конец недавней эпидемии и свадьбу императора с Алирой Аггертейл. Я решил, что не будет особенной беды, если ребята тоже чуть-чуть выпьют, — сказал Ниру, прислонившись плечом к камню. Теперь, когда их разговор не слышали другие стражники, Браэн отбросил «монсеньора» и официальный тон и заговорил с Риксом почти так же, как и до его отъезда из Адели. — Люди радуются, что остались живы. Ты не представляешь, что это такое — каждый день гадать, не заразится ли сегодня кто-нибудь из твоих близких… Кажется, людей в Адели стало вполовину меньше, чем до эпидемии. Весь город провонял уксусным запахом и гарью.

— Гарью?..

— А, ты ведь не знаешь. Все, чего касались заболевшие, сразу же сваливали в одну кучу и сжигали. Приказ городского капитула… Даже когда стало ясно, что новых больных уже не появляется, люди ходили мрачные и настороженные. Все боялись верить в то, что мор закончился. Но теперь все! Ни одного больного за последние два месяца… Гильдия Травников и маги из Совета Ста публично объявили, что «черная рвота» полностью побеждена. Для тех, кто выжил, свадьба императора стала знаком, что жизнь продолжается — несмотря ни на что. К тому же, тэнна Аггертейл принесла нам мир. Многие верят, что теперь все будет хорошо.

— Ты уже видел королеву? — спросил Крикс с невольным любопытством.

Капитан кивнул.

— Во время свадебной процессии. Такая же красивая, как ее брат. Конечно, очень молода… но точно не ребенок, как о ней шептались. Теперь вся столица ждет, когда она подарит императору наслед… — Браэнн осекся. Его темные глаза слегка расширились. — Ох, ради Всеблагих, простите, монсеньор!

— Брось, капитан. Я вовсе не рассчитываю унаследовать Крылатый трон, — пожал плечами Крикс.

Примерно с минуту оба молчали. Крикс потягивал из кружки грог, а Браэнн собирался с силами, чтобы начать какой-то важный разговор.

— Скажи, лорд Ирем говорил тебе что-нибудь о судьбе твоих родных?.. — спросил он, наконец, неловко отводя глаза.

Крикс ощутил невероятную усталость.

— Если ты имеешь в виду то, что Фила умерла от «черной рвоты», то я это знаю, — сказал он.

Ирем заговорил о смерти Филы далеко не сразу — вероятно, он считал, что нужно дать «дан-Энриксу» оправиться от пережитого в Кир-Роване. Когда он все-таки сказал об этом, Крикс сидел в своей комнате и пил вино. Сознание чудовищной необратимости случившегося обрушилось на «дан-Энрикса» слишком внезапно. Почему-то больше всего его поразила мысль, что Фила умерла уже давно, а он даже не знал об этом. Меченый не сразу осознал, что мотает головой из стороны в сторону, как будто хочет сказать «нет», а Ирем крепко держит его за плечо и смотрит на него с немым сочувствием. Почему-то это выражение показалось Меченому совершенно нестерпимым. Ему захотелось сбросить руку Ирема, швырнуть бокал с вином о стену, а потом найти какое-нибудь место, где он сможет остаться один на один со своим горем. Но этот яростный порыв прошел так же внезапно, как и появился. Меченый закрыл лицо руками. Ему не хватило сил даже на то, чтобы попросить коадъютора оставить его одного, и Ирем провел с ним остаток вечера. Только значительно позднее Меченый ощутил нечто вроде признательности к Ирему за его молчаливое присутствие, так сильно раздражавшее его в тот самый день.

Заметив, что Браэнн готовится сказать что-то еще, Крикс качнул головой.

— Не надо, Браэнн. Я сейчас не в состоянии об этом говорить.

— Конечно, конечно, — торопливо согласился Браэнн. — Я только хотел сказать тебе, что Близнецы и Арри живы и здоровы.

— Значит, Тен нашелся?.. — слегка оживился Меченый. — Сэр Ирем говорил, что он пропал.

Браэнн смутился.

— Ну, не то чтобы нашелся… Давай-ка я лучше расскажу тебе все по-порядку. Когда Фила заболела, ее отнесли в Дом милосердия, а Близнецы и Арри остались в доме одни. Еда и деньги скоро кончились, и Тен сказал, что он добудет им провизию, после чего ушел из дома и пропал. Я еле-еле убедил Тиренна, что он может дожидаться брата у папаши Пенфа, и отвел их с Арри в «Золотую Яблоню». А дня через четыре после этого туда явился Тен. И с таким, знаешь ли, самодовольным видом вывалил на стол целую кучу серебра. Он думал, что им будут восхищаться, а Тиренн был очень зол из-за того, что Тен пропал на столько дней. В итоге они страшно поругались. Тиренн обвинил Тена в том, что тот паршивый вор, а Тен назвал Тиренна трусом, потому что тот готов горбатиться на кухне у папаши Пенфа за несколько медяков, вместо того, чтобы рискнуть и сразу получить гораздо больше. И так далее, и все тому подобное. Обычное бахвальство мелкого карманника. Я на подобных «смельчаков» налюбовался, когда только пришел в стражу. Все до одного считают себя настоящими героями, пока не попадутся. А как только попадутся — тут же принимаются скулить и размазывать по роже сопли. Ну да не об этом сейчас речь… У Близнецов дело дошло до драки. Больше Тен в гостиницу не приходил — наверное, узнал, что я иногда захожу к Тирену с Арри, и решил не рисковать.

— Спасибо, Браэнн. Я не вправе был рассчитывать, что ты возьмешься за ними присматривать, — сказал «дан-Энрикс». Капитан неловко отмахнулся.

— Большое дело — заглянуть в трактир и посмотреть, как обстоят дела… Это не говоря уже о том, что мэтр Пенф взял моду угощать меня бесплатным ужином. А Тен, по-моему, обосновался в Алой гавани. У него, как говорят у «сумеречников», счастливая рука. Чуть ли не каждую неделю слышу новости о том, что он опять кого-нибудь обворовал, но его самого поймать никак не могут. А Тиренн недавно приходил ко мне — проситься в городскую стражу. Ему, видите ли, надоело подметать полы и мыть тарелки. Хочет заниматься настоящим мужским делом, — Браэн мрачно фыркнул. — Видимо, Тен со своей похвальбой его все-таки здорово допек.

— И что ты ему сказал? — невольно заинтересовался Меченый.

— А что я мог ему сказать? — пожал плечами капитан. — Сказал — приходи года через два, тогда посмотрим. В сущности, не вижу никаких препятствий для того, чтобы зачислить его в наш дозор. Если, конечно, ты не станешь возражать.

— Я?.. — повторил южанин, поднимаясь на ноги. — С чего это я стал бы возражать? Пусть делает, что ему хочется. Если ему и Арри будет нужна моя помощь — они всегда могут на меня рассчитывать, так им и передай… А теперь мне пора. Скажи своим ребятам, что грог у них отменный.

— Счастливого пути, мессер, — официальным тоном сказал Браэнн.

Энониец сел в седло, ударил Гербу пятками, и лошадь без особенной охоты взяла с места мелкой рысью. Выехав из-под арки, энониец обнаружил, что дождь заметно ослабел, превратившись в мелкую сырую морось. Освещенный факелами островок тепла и сухости остался за спиной, а впереди лежали темные улицы Нижнего города, дворец и зал с мечом, который Альды подарили Энриксу из Леда.

* * *

Алира сидела у большого зеркала и нарочито медленно расчесывала волосы. Тяжелые, темно-золотые пряди рассыпались по плечам, тускло поблескивали в отсветах огня. Раньше Алире нравилось разглядывать собственное отражение, но сейчас она смотрела на него чуть ли не с ненавистью. Если она действительно так красива, как все говорят, то почему ее собственный муж относится к ней так спокойно, а если сказать правдивее — и злее — то попросту равнодушно?.. Во все время их стремительного сватовства, закончившегося ее отплытием в Адель, Алира думала только о том, сумеет ли она полюбить императора, который по возрасту годился ей в отцы. Это казалось ей ужасно трудным, почти невозможным. Тем не менее, она скорее умерла бы, чем решилась подвести Аттала, отказавшись от этого брака, от которого зависело благополучие двух стран. Она гордилась тем, что приносит свою молодость и красоту в жертву политической необходимости — это делало ее похожей на героинь древних сказаний, готовых пожертвовать собой ради процветания родной страны.

Сейчас мысли об этом вызывали только горькую улыбку. Ее замужество оказалось совершенно не таким, как представлялось дома, на Томейне.

Легелион встречал свою будущую королеву с немыслимой торжественностью. Здесь чувствовалась и признательность за то, что она принесла Империи союз с остовитянами, и радость, что Валларикс женится после двенадцатилетнего вдовства. Чествование его невесты началось задолго до того, как Алира прибыла в Адель. Когда корабль, на котором она направлялась к жениху, огибал остров Рэн, в форте Дракарис выпустили в небо разноцветные фейерверки. От неожиданности она даже засмеялась и захлопала в ладоши, хотя тут же устыдилась этого порыва. Брат предупреждал ее, что она должна вести себя, как будущая королева. «Тебе уже шестнадцать лет. Пора вести себя, как женщина, а не как маленькая девочка. Тем более, что ты теперь обручена» — сердился он. Алира всегда считала эти замечания пустым занудством и пропускала их мимо ушей, однако после случая с салютом дала себе слово, что в Адели будет тщательно следить за тем, что говорит и делает. Понятно, что Валларикс не раздумает на ней жениться, даже если она выкинет какую-нибудь глупость. Для него, как и для нее самой, это прежде всего вопрос политики. Зато легко представить, что он будет думать о своей невесте.

В последний день перед прибытием в Адель на их пути попались четыре корабля, имевшие довольно грозный вид и быстро продвигавшиеся им навстречу. Глейт, идущий впереди, имел змеиный черный корпус и багряные паруса. Увидев, как заволновались окружающие ее моряки, Алира со смесью ужаса и восторга поняла, что видит легендарный флагман Королевы Алой гавани, «Бурую чайку». Девушке приходилось слышать, что Береговое братство заключило договор с династией дан-Энриксов и действует против аварцев, но, судя по беспокойству экипажа, в прочный союз с пиратами никто особенно не верил. Как довольно скоро выяснилось — зря. Увидев на их корабле штандарты Аггертейла и дан-Энриксов, на «Бурой чайке» подняли выкрашенный белой краской щит, и все четыре судна слаженно, словно носившиеся над волнами птицы, повернули в сторону Дракариса. Через пару часов тревожный темно-красный парус снова стал похож на точку на горизонте. Но до самой ночи на их корабле только и говорили, что о Бурой чайке и о Королеве Алой гавани.

В Адель они прибыли к полудню следующего дня. Накануне было облачно, но утром, когда Алира вышла из своей каюты, небо было чистым, как будто облитым ярко-голубой эмалью, только далеко, на горизонте, было видно несколько полупрозрачных облаков. Погода как будто подстраивалась к торжественности момента. Адель по случаю приезда будущей королевы выглядела празднично — повсюду трепетали яркие штандарты, а стоявшие на рейде в гавани суда были украшены гирляндами цветов — живых или искусственных, издалека было не разобрать. Увидев на причале толпу людей, Алира испытала острое волнение и загадала — если ей удастся отыскать Валларикса среди придворных, то ее замужество окажется счастливым.

Прошлая зима была такой тяжелой для Легелиона, что Валлариксу было совершенно некогда позировать перед художниками для парадного портрета. Поэтому ей пришлось расспрашивать о внешности своего будущего мужа всех подряд — Аттала, его приближенных и даже имперских дипломатов, хотя от этих последних трудно было ожидать какой-то откровенности. Ярче всего в память Алиры врезались чьи-то слова о том, что император рано поседел и выглядит старше своих лет. Это притом, что ему было почти сорок! Ужас, ужас…

Она долго искала императора глазами, но заметила его почти случайно. Солнце неожиданно сверкнуло на золотом обруче, который заменял Валлариксу корону, и эта бело-золотая вспышка притянула ее взгляд. Если бы не этот обруч, то Алира точно не узнала бы Валларикса среди вельмож, стоявших рядом с ним — по случаю приезда императорской невесты все они оделись с такой роскошью, что любой человек в этой разряженной толпе мог бы с равным успехом оказаться ее будущим мужем. Император был ничуть не выше большинства мужчин, стоявших рядом с ним, зато по-юношески строен. В темных волнистых волосах действительно мелькала седина, но в целом император вовсе не выглядел таким стариком, каким она воображала его по чужим рассказам. Когда с их корабля спустили сходни, Валларикс поднялся на борт, чтобы предложить ей руку, и Алира наконец-то смогла рассмотреть его вблизи.

Валларикса никак нельзя было назвать красивым в том смысле, в каком это слово применялось к ней или к Атталу, но его лицо сразу притягивало взгляд. В нем была какая-то печальная значительность. Это выражение усиливалось из-за чуть нахмуренных бровей и горькой складки возле губ. Но куда большее впечатление на Алиру произвели задумчивые темно-синие глаза, красиво очерченный рот и мягкая, неуловимо грустная улыбка императора. Валларикс поприветствовал свою невесту и поцеловал ей руку, едва прикоснувшись теплыми губами к тыльной стороне ее ладони. Поцелуй был мимолетным и каким-то безразличным — тогда она объяснила это тем, что в тот момент на них с Валлариксом глазело несколько сотен человек. Когда они — под руку — сошли на берег, ликование на пристани достигло наивысшей точки. Люди кричали, обнимались, над толпой взлетали горсти разноцветных конфетти. Гвардейцы выстроились в коридор, расчистив путь для императора и его спутницы, и Валларикс повел ее к портшезу, поминутно улыбаясь и кивая кому-то в толпе. Вслед за ними потянулись и сопровождавшие Валларикса придворные. Алира отвечала на приветствия заученными фразами, от волнения чуть не сбиваясь на островной диалект, и пыталась представить, как станет вести себя Валларикс, когда они, наконец, останутся одни.

В последующие дни она получила исчерпывающий ответ на свой вопрос. Валларикс был с ней ласков и предупредителен. Он видел, что его придворные стараются ее развлечь, и сам старался принимать участие в этих увеселениях. В первую брачную ночь Вальдер был нежен и предельно осторожен. Словом, можно было бы сказать, что все идет как нельзя лучше, но вместо удовлетворения Алира ощущала нараставшую тревогу. В глазах Валларикса она ни разу не увидела того выражения, которое часто мелькало во взглядах других мужчин, не смевших напрямую сказать сестре Аттала Аггертейла, что она красива и желанна. До прибытия в Адель она боялась, что ей будет нелегко терпеть страсть нелюбимого супруга, но чем больше проходило времени, тем чаще ей казалось, что Валларикс вовсе не испытывает к ней никакой страсти. Эта мысль ранила так, что Алира с удивлением спрашивала себя — уж не влюбилась ли она в Валларикса?

Обычно он приходил в их общую спальню вскоре после ужина, нередко еще до того, как она отпускала камеристку и служанок. Но сейчас время было позднее, а Валларикс задерживался, и Алира уже больше получаса просидела возле зеркала с гребнем, не решаясь лечь в постель и задуть лампу. Однажды такое уже было. Она заснула до его прихода, и Вальдер не стал ее будить. Когда она проснулась на следующее утро, постель рядом была смята, но Вальдера в спальне уже не было — он каждый день вставал гораздо раньше и неслышно уходил в свой аулариум, читать и отвечать на письма, принимать доклад от принцепса или присутствовать на Малом государственном совете. При мысли о том, что это повторится и сегодня, Алира почувствовала себя ограбленной.

Поддавшись внезапному приступу решимости, Алира поднялась и вдела ноги в домашние туфли, красиво расшитые золотой нитью. Хватит! Если он засиделся над бумагами настолько, что забыл о молодой жене (всего через неделю после свадьбы!), то она пойдет к нему сама. Алира на мгновение задумалась, не будет ли он раздосадован ее приходом, но сразу же с горечью подумала, что с куда большей вероятностью, Валларикс встретит ее так же ласково и безразлично, как всегда.

За дверью спальни должен был стоять гвардеец, но его не оказалось на месте. Наверное, офицеры из Ордена сочли бы это серьезным упущением, но сама Алира была только рада. Она вышла в коридор в ночной рубашке и наброшенной на плечи шали, с кое-как подвязанными лентой волосами, и ей хотелось, чтобы на ее пути встретилось как можно меньше охранников и слуг.

К ее удивлению, аулариум правителя был пуст, причем, судя по аккуратно сложенным на столе бумагам, Валларикс ушел из этой комнаты уже достаточно давно. На одну краткую секунду Алира даже испугалась, что с ним что-нибудь случилось, но потом она увидела полоску света, пробивавшуюся из-под двери личной императорской библиотеки, и поняла, где следует его искать. Она тихонько отворила дверь и заглянула внутрь. В коридор сразу же потянуло холодом — ближайшее к двери окно было открыто. Горело несколько светильников, а возле одного из стеллажей спиной к Алире стоял человек, просматривающий какую-то толстую книгу.

Девушка испытала жгучую досаду. Ну конечно. Ее муж гораздо лучше чувствует себя в этой пустой, холодной комнате, чем в ее спальне! Она шагнула вперед, намереваясь тронуть его за плечо, но поскользнулась на лужице масла, вытекшей из лампы, и только в последнюю секунду успела схватиться за край полки. Сверху посыпались книги и листы бумаги. Стоявший у стеллажа мужчина с недоступной глазу быстротой подхватил падающие тома. Теперь, когда он обернулся, Алира увидела, что это не Вальдер. Помимо всего прочего, он был значительно моложе императора. Судя по его одежде, этот человек не мог быть ни слугой, ни рыцарем из Ордена, а значит, не принадлежал ни к одной категории людей, имевших право находиться ночью во дворце. Зато на лбу него красовалось совсем свежее клеймо, напоминающее те, которыми на Островах клеймили склонных к мятежам рабов и беглых каторжников. Королеве стало страшно.

— Кто вы такой и что тут делаете?.. — спросила она, отступив на несколько шагов к дверям и почувствовав себя несколько увереннее. Теперь, если незнакомец попытается приблизиться, она успеет если не выбежать за дверь, то уж, во всяком случае, позвать на помощь. Может быть, следовало сразу кликнуть стражу, но Алира опасалась оказаться в глупом положении. В конце концов, никакой вор или убийца не стал бы зажигать свет в библиотеке и как ни в чем ни бывало листать книги.

— Меня зовут Крикс дан-Энрикс, но в последнее время меня чаще называли «Меченым», — представился мужчина. — Ну а вы, должно быть, наша королева?.. Вы очень похожи на вашего брата, тана Аггертейла.

Королева вспомнила, что Криксом звали ближайшего родственника императора, считавшегося его наследником. Ходили слухи, будто Сервелльд Дарнторн, державший «дан-Энрикса» в плену, приказал его заклеймить. Теперь Алира видела, что эти слухи вполне соответствовали истине.

— Я думала, что вы сейчас в Кир-Кайдэ, на переговорах, — заметила она несколько растерянно.

— Я только что вернулся. Извините, если напугал вас. Просто я никак не ожидал кого-то здесь застать… в такое время суток, — почти виновато сказал Крикс. Алира отметила, что голос у ее собеседника был низким и на удивление приятным.

Девушка смотрела на него, и пережитое волнение мало помалу проходило, вытесняемое удивлением. Этот человек находился там, где ему вовсе не полагалось быть, и говорил совсем не так, как следовало разговаривать с женой Валларикса, но, кажется, это выходило у него без всякой задней мысли. Судя по неуловимо быстрому движению, которым он подхватил падающие книги, он был ловок и, наверное, опасен, но она больше не чувствовала страха.

— Вам не за что извиняться, — вежливо заметила она. — Валларикс будет очень рад узнать, что вы уже вернулись из Бейн-Арилля. Он часто говорил о вас. Я рада, что наконец встретилась с вами вживую.

К своему удивлению, она почувствовала, что нисколько не кривит душой, произнося эти слова. Хотя до сих пор, когда Алира представляла себе встречу с этим человеком, который однажды должен был встать между троном и ее детьми, она была уверена, что это обстоятельство сделает их отношения друг к другу если не враждебными, то уж, во всяком случае, натянутыми.

В ответ на ее слова Меченый слегка поклонился, приложив ладонь к груди, а потом вежливо спросил:

— Вы искали здесь какую-нибудь книгу?.. Я довольно хорошо знаком с этой библиотекой. Если вы хотите, я могу помочь ее найти.

«Я искала здесь своего мужа» — подумала девушка и покраснела.

— Нет, спасибо… я зашла сюда случайно. А что искали вы? — спросила она торопливо, чтобы сменить тему.

— Воспоминания Эймунда Сухорукого — «Странствие к Краю мира», — удивительно серьезно пояснил «дан-Энрикс».

При упоминании о кеннинге, не побоявшемся нарушить вековой запрет и отправиться к зловещим ледяным морям на крайнем севере, Алира ощутила странное тепло в груди — как будто она снова оказалась дома.

— Я очень любила эту книгу в детстве, — призналась девушка довольно неожиданно для самой себя. — Лет в десять я, кажется, знала ее наизусть. Но как-то раз Аттал увидел, что я ее перечитываю, и забрал ее, сказав, что мне не стоит тратить время на такую чушь. Он говорил, что Эймунд просто помешался от того, что загубил большую часть своей дружины из пустопорожнего тщеславия. Или, что еще вернее — никаких своих воспоминаний Эймунд никому не диктовал, а всю эту историю сказители придумали уже после его смерти на основе всяких домыслов и слухов.

Ее собеседник улыбнулся обаятельной, почти мальчишеской улыбкой, странно контрастирующей с его шрамом и клеймом на лбу.

— Помнится, в свое время мессер Ирем сказал мне об этой книге ровно то же самое, — сказал он доверительно. — Однако я не думаю, что он был прав… Заметки Сухорукого доказывают, что он был в полном рассудке. Посмотрите — вот, к примеру, карта, которая составлена с его слов. Все более подробные и современные карты тех морей — только уточнение той самой, первой карты. А ведь Эймунд никогда не обучался землеописанию и вообще был неграмотен! Ваш брат и мессер Ирем могут думать все, что им угодно, но, если подобный человек клянется, что корабль с его спутниками не разбился и не утонул, а именно исчез — то ему стоит верить. И потом… взгляните вот сюда, — Крикс указал на раскрытый том, лежавший на столе. — В одной из наших книг записана точно такая же история. Когда тарнийские мятежники во главе с леди Серелин и Ано Кайдом скрывались от своих преследователей, с их кораблем случилось то же самое, что и со спутниками Сухорукого. В официальной хронике написано, что корабль повстанцев налетел на скалы и затонул, но моряки, участвовавшие в погоне, быстро разнесли по берегу историю о том, как судно с беглецами растворилось в воздухе прямо на их глазах. Автор этого сочинения отправился в Эстарн и разыскал там одного из очевидцев этого события, который успел стать дряхлым стариком. Этого старика, как и вашего Эймунда, считали сумасшедшим. Но я думаю, он был не более безумен, чем Сухорукий. Просто рассказывал о вещах, которые казались окружающим слишком невероятными.

— Вы полагаете, что это была магия?.. — спросила Алира, удивившись, с чего это Криксу вздумалось заниматься подобными изысканиями среди ночи, но помимо воли поддаваясь убежденности, звучавшей в его голосе.

— Думаю, да, — кивнул южанин. — Но я, кажется, отвлек вас?.. Вы сказали, что зашли сюда почти случайно.

— Я искала императора, — вырвалось у Алиры неожиданно для нее самой. — Я зашла в его аулариум, но там никого не было. А потом я увидела за этой дверью свет, и подумала, что он может быть здесь.

Алира запоздало ужаснулась собственным словам. Что она делает? Как можно признаваться человеку, с которым она знакома пять минут, что ей приходится разыскивать своего мужа по всему дворцу? Что он подумает о ней после подобного признания? И что он будет думать о Валлариксе? Все эти мысли вихрем проносились у нее в голове, но остановиться Алира уже не могла. С губ сорвались какие-то немыслимые, испугавшие ее саму слова:

— Мы поженились всего восемь дней назад, а он относится ко мне так, как будто я уже успела ему надоесть. Иногда мне хочется прямо спросить его — любит ли он меня хоть немного?!

«Дан-Энрикс» внимательно смотрел на нее. К большому облегчению Алиры, в его взгляде не было ни удивления, ни унизительного для нее сочувствия.

— Валларикс недавно перенес тяжелую утрату, — сказал он негромко.

— Да, я знаю… его дочь… — пробормотала Алира. Ей почему-то стало холодно, и она крепче стянула на груди концы своей шали. Конечно, она помнила, что дочь Вальдера умерла от «черной рвоты» как раз накануне их помолвки. Но только сейчас Алира вдруг представила, каково ему было непрерывно улыбаться, изображать перед всей столицей счастливого жениха и развлекать ее, ничем не выдавая своей боли. Она посмотрела на «дан-Энрикса». — Я бы хотела как-нибудь ему помочь. Но я не знаю, как… Он никогда не говорит со мной об этом.

Меченый задумчиво кивнул.

— Мне кажется, он не считает себя вправе вас обременять. Если позволите, я буду говорить начистоту. Валларикс понимает, что ваш брак был заключен по политическим соображениям, и теперь чувствует себя обязанным приложить все усилия, чтобы сделать вас счастливой. Но в его положении это требует от него почти нечеловеческих усилий.

— Да не хочу я, чтобы меня «делали счастливой», особенно через силу! Я бы предпочла, чтобы он сам был счастлив, — возразила девушка с досадой.

— Я бы хотел, чтобы он мог вас слышать, — отозвался Меченый. И тут же сдвинул брови. — Вы дрожите. Я совсем забыл закрыть это дурацкое окно…

Он быстро снял с себя куртку из вощеной бычьей кожи, придававшую ему сходство с островным контрабандистом, и набросил эту куртку ей на плечи, а потом шагнул к окну и плотно закрыл его. Алира слегка опешила от фамильярности «дан-Энрикса» и от самой идеи натянуть на нее тяжелую и грубую мужскую куртку, под которой могли уместиться двое таких, как она. Но в Меченом было нечто такое, что внушало безотчетную симпатию, так что, придя в себя от изумления, Алира против воли улыбнулась.

— Спасибо. Я, наверное, пойду к себе. Если вы все-таки увидите Валларикса, скажите ему, что я его жду.

— Не беспокойтесь, моя королева. Он скоро придет, — до странности уверенно сказал «дан-Энрикс». У Алиры не было никаких оснований верить его обещанию, однако из библиотеки она вышла успокоенной и чувствующей странный прилив сил. После разговора с Меченым она почувствовала острую, почти болезненную жалость к Валлариксу, но к этой жалости примешивалась куда более глубокая, чем раньше, нежность к мужу. До сих пор она либо пыталась добиться внимания Вальдера, либо мучалась от мысли, что он ей пренебрегает. Но теперь она увидела события последних дней с совершенно новой стороны, и в первый раз за свою жизнь почувствовала себя не девочкой, а взрослой женщиной, которой предстояло исцелить другого человека от терзавшего его отчаяния.

* * *

Крикс вошел в семейную усыпальницу «дан-Энриксов» и осторожно притворил за собой дверь. Потолок зала был таким высоким, что свет обычных ламп не достигал его, так что вошедшему казалось, что над его головой — не каменные своды, а беззвездное ночное небо. До сегодняшнего дня «дан-Энрикс» был здесь лишь однажды, и тогда ему, конечно, даже в голову не приходило, что тринадцать поколений королей и королев, похороненных в этой роскошной усыпальнице, являются его предками. Меченый шел между двух рядов колонн, и звук его шагов терялся в тишине, как будто под ногами были не обтесанные до зеркальной гладкости каменные плиты, а толстый войлочный ковер. Отблески Очистительного огня выхватывали из сумрака светлые мраморные статуи, изображавшие давным-давно почивших Риксов. В другой день Меченый с удовольствием остановился бы, чтобы разглядеть их получше, но сегодня он пришел сюда не за этим. Прежде, чем идти за наследством Энрикса из Леда, следовало побеседовать с Валлариксом, а заодно и сдержать слово, данное Алире.

Как он и рассчитывал, Валларикс обнаружился возле надгробия Элиссив. Он сидел на низкой каменной скамейке в нише у стены и был так глубоко погружен в свои мысли, что заметил Крикса, только когда тот приблизился к нему почти вплотную. Увидев Меченого, император удивился, но значительно слабее, чем можно было ожидать, учитывая обстоятельства их встречи.

— Ты стал похож на Светлого. Являешься и исчезаешь без предупреждения, — сказал Валларикс, чуть заметно улыбнувшись. Пораженный этим неожиданным сравнением, Меченый даже не нашелся, что ответить, а король тем временем поднялся на ноги — с усилием, как человек, который долго просидел на одном месте в недостаточно удобной позе — и протянул ему руку. Меченый отметил, что внешне Валларикс выглядит гораздо лучше, чем в ту зиму, когда они виделись в последний раз. Исчезли траурные тени под глазами и болезненная худоба, а изжелта-бледное, как будто бы обтянутое выцветшим пергаментом лицо опять стало матово-смуглым. Но при всем при том сейчас Валларикс куда больше походил на призрак, чем тот исхудавший и всегда усталый человек, каким его помнил Меченый. Спокойствие, с которым император встретил его неожиданное появление, и его прозрачный, самоуглубленный взгляд сказали Криксу больше, чем любые жалобы Алиры. Валларикс смотрел на племянника приветливой улыбкой, а ладонь у императора была живой и теплой, но «дан-Энрикс» все равно не мог отделаться от ощущения, что мысли его собеседника поглощены чем-то совсем другим, страшно далеким и от этой комнаты, и от самого Крикса. Меченый сглотнул стоявший в горле ком.

Впрочем, мгновение спустя взгляд императора остановился на его клейме, и отстраненности в его лице заметно поубавилось. Взгляд Валларикса потемнел.

— Я до последнего надеялся, что это — просто домыслы досужих болтунов, — сказал он с горечью.

— По мне, оно не хуже и не лучше всякого другого шрама, — возразил на это Меченый, почти не покривив душой. За несколько последних месяцев он успел свыкнуться с клеймом и прийти к выводу, что дешево отделался. Если бы Сервелльд Дарнторн не придавал этой безделице такого большого значения, то он, пожалуй, приказал бы выколоть пленнику глаза, как обещал во время первого допроса. Или выдумал бы что-нибудь еще похуже. — Может, раньше я бы и расстроился из-за такого «украшения», но за последние полтора года я имел возможность убедиться в том, что в жизни существуют вещи пострашнее.

— Да, — глухо ответил император. Он не оглянулся, но «дан-Энрикс» знал, что его собеседник думает о мраморном надгробии, белевшем за его спиной.

Крикс дорого бы дал за то, чтобы не начинать подобный разговор, но выбора у него не было.

— Идя сюда, я встретил королеву, — сказал он, пристально глядя на Валларикса.

— Королеву?.. — вздрогнул тот.

— Да, монсеньор. Она искала вас, — Меченый решил, что будет говорить без всяких дипломатических уверток. — Ее беспокойство мне вполне понятно — время уже очень позднее, а вы даже не сообщили ей, из-за чего задерживаетесь.

Вальдер нахмурился, так что между бровей возникла резкая, глубокая морщина.

— Да, действительно… я должен был сказать, чтобы она ложилась спать и не ждала меня.

— Вы собираетесь провести здесь всю ночь? — осведомился Крикс, стараясь сохранить спокойствие.

На губах императора промелькнула непередаваемая улыбка, заставившая Меченого покраснеть. Одно дело — заподозрить, что человек помешался с горя, и совсем другое — обнаружить, что твой собеседник прекрасно понимает, о чем ты думаешь.

— Я просто позабыл о времени… мне следовало бы понять, что так и будет.

Все прежние опасения вернулись к Меченому с новой силой. Чтобы пунктуальный император, никогда и ни о чем не забывавший и способный без усилий выполнять несколько дел одновременно, позабыл о времени и несколько часов подряд просидел на одном месте, полностью уйдя в себя?..

— И… что вы делали все это время, государь? — спросил он осторожно. — Просто размышляли?

— Не совсем. Послушай, Крикс, хватит ходить вокруг да около. Ты уже четверть часа смотришь на меня с таким выражением, за которое любой уважающий себя человек сразу же захотел бы вызвать тебя на поединок. Полагаю, мне следует объясниться. Сядь.

— Монсеньор, вы вовсе не обязаны передо мной оправдываться, — пробормотал Крикс. Теперь, когда Валларикс заговорил своим обычным тоном, Меченый и сам не понимал, как ему могло прийти в голову, что император не в себе.

— Ну, тогда считай, что это мой каприз, — парировал Валларикс и подтолкнул южанина к скамейке, заставляя его сесть. — Ты, безусловно, знаешь, что Адель была построена при помощи Истинной магии?

— Да, государь.

— А ты когда-нибудь задумывался о том, что это значит? — спросил Валларикс, глядя на Меченого сверху вниз и скрестив руки на груди, словно какой-то ментор в Академии. Крикс быстро перебрал в уме все, что помнил о вещах, созданных Альдами. Все, что создано руками Альдов, неподвластно времени и разрушению, поэтому Адель и называют Вечным городом. Ее границы непреодолимы для фэйров и для любой другой нечисти, хотя Безликим уже дважды удавалось преодолевать эту защиту. Все это Меченый и повторил для императора. Вальдер кивнул.

— Именно так. Но, кроме этого, все вещи, созданные Альдами, имеют память. Не такую память, как у Альдов и людей — ведь сама вещь не может мыслить или чувствовать — а как бы отпечаток, слепок чужой памяти.

— Поющий зал?.. — мгновенно догадался Крикс.

Лицо Вальдера просветлело. Было видно, что он успел приготовиться к долгим и подробным объяснениям и был приятно удивлен, что собеседник понял его с полуслова.

— Да-да, прежде всего Поющий зал. В Адели эта магия присутствует повсюду, но в других местах она как будто дремлет. В жилых комнатах дворца или на улицах Верхнего города она спрятана очень глубоко, так что ее почти нельзя заметить в повседневном шуме. Я специально побеседовал со многими магистрами из Совета Ста, и обнаружил, что лишь самые Одаренные из наших магов чувствуют, что город весь пронизан магией. Но они закрывают на нее глаза, поскольку эта магия такого рода, что ее нельзя ни удержать, ни и подчинить себе. Как будто она есть — и в то же время ее нет. Здесь, в усыпальнице или в Подземном городе заметить ее куда легче. А в Поющем зале она сама прорывается наружу, и мы слышим песни, которые были спеты сотни лет тому назад. После смерти Лисси с Марком я часто бывал в Поющем зале. Если бы я мог, я проводил бы там целые дни. Когда слушаешь песни Альдов, в тебе что-то изменяется. Не то чтобы я забывал о том, что моя дочь погибла. Мое горе никуда не уходило, но его тональность делалась совсем другой, это уже была печаль, а не отчаяние. А потом, мало помалу, я начинал ощущать и многое другое из того, что помнят эти камни. Говорят, что кровь «дан-Энриксов» несовместима с магией, но к Тайной магии это определенно не относится. Я слушал память Города всякий раз, как только выдавалась свободная минута — и при этом чувствовал себя, как ворлок, который способен проникать в сознание других людей. Хотя, пожалуй, это не совсем удачное сравнение. Ворлокам ведь приходится все время преодолевать сопротивление людей, оберегающих свое сознание от постороннего проникновения, а здесь чужая память раскрывается спокойно и легко, как книга… или как цветок. Порой я думаю, что эта память — часть того Наследства Альдов, которое они завещали Энриксу из Леда и его потомкам.

— И… что же вы слышали? — спросил взволнованный «дан-Энрикс».

Император улыбнулся.

— Спроси лучше, чего я не слышал! Первое время я выискивал среди тысяч голосов и лиц те лица, которые мне хотелось видеть больше всех других. Элиссив, Элику, Маллис и даже свою мать, которую я никогда не знал. В самом начале мне казалось, что я никогда не смогу оторваться от этих воспоминаний — так и буду возвращаться к ним и представлять, что все, кого я потерял, до сих пор живы и находятся рядом со мной. Но через несколько недель это прошло. Как будто пустота в душе заполнилась, и стало можно, наконец, смотреть по сторонам, не отвлекаясь поминутно на ее существование. Мне кажется, что это не моя заслуга — просто так устроена магия Альдов. Иначе она могла бы стать ловушкой, подменяющую подлинную жизнь погоней за воспоминаниями. А Альды по определению не могли создать что-нибудь настолько вредное и опасное. С тех пор, как я перестал целенаправленно выискивать что-то, связанное с моими близкими, я успел соприкоснуться с памятью десятков, даже сотен совершенно посторонних для меня людей — впрочем, я очень скоро перестал воспринимать их как «посторонних». Но сегодня я, похоже, несколько увлекся… Бедная Алира!

— Думаю, что она вас простит, — уверенно сказал «дан-Энрикс».

Валларикс шутливо сдвинул брови, но при всем при том, вид у короля был слегка обеспокоенным.

— Погоди, ты что же — обсуждал меня с моей женой?.. Час от часу не легче! Говоришь, вы встретились, когда ты шел сюда?..

— Не совсем так, мой лорд. Мы встретились в вашей библиотеке. Королева случайно увидела под дверью свет и, разумеется, подумала, что это вы.

Король устало потер лоб.

— Крикс, я не спрашиваю, как так вышло, что ты возвратился из Кир-Кайдэ раньше, чем все остальные члены нашего посольства… Но какие фэйры тебя понесли в мою библиотеку?!

— Я хотел перечитать историю о тарнийском моряке, которого считали сумасшедшим, потому что он рассказывал об исчезнувшем корабле. Якобы судно, которое им было приказано догнать, просто растворилось в воздухе под самым носом у преследователей.

— Да, я припоминаю эту книгу. Но зачем она тебе понадобилась?

— Я предположил, что автор этой старой книги прав, и что тарнийский корабль не мог просто изчезнуть без следа, а оказался где-то в другом месте — пользуясь выражением Эймунда Сухорукого, «за краем мира». Это объясняло бы, почему человек, который двести лет спустя попал в окрестности Адели через арку Каменных столбов, мог говорить на языке, напоминающем тарнийский.

Произнося последние слова, Меченый не сводил с Валларикса внимательного взгляда. Если император удивится и переспросит, о чем речь — то, значит, Галатея Ресс была права, предположив, что король так и не сумел узнать, кем бы его отец. Если же Валларикс отведет взгляд или каким-то другим способом продемонстрирует свое смущение — значит, он знал правду с самого начала, но скрывал ее от Крикса точно так же, как и сведения о его матери.

Но Валларикс и не смутился, и не удивился. Вместо этого он с неожиданной досадой стукнул по ладони кулаком, заставив Меченого подскочить от неожиданности.

— Я так и знал, что Галатея была в курсе всей этой истории! — запальчиво произнес он. — Хегг бы побрал эту двуличную девицу!.. Жаль, что я не отослал ее в Бейн-Арилль с самого начала, еще до того, как она познакомилась с Маллис!

Крикс удивленно посмотрел на императора. Он никогда не видел, чтобы сдержанный и рассудительный Валларикс поддавался таким вспышкам гнева. В любом случае, дан-Энрикс считал Галатею своим другом и не мог не заступиться за нее.

— Государь, леди Ресс сказала мне, что вы вызвали ее к себе и спрашивали о моем отце. Но она обещала моей матери никому и никогда не говорить об этом, и сдержала свое слово. Разве это преступление?.. Возможно, это было неразумно. Но ведь ей было всего семнадцать или восемнадцать лет! По-моему, вы поступили с ней слишком жестоко. Выслали из города, не дав даже проститься с моей матерью, словно какую-то преступницу.

— Проститься? — мрачно усмехнулся Валларикс. — Я, знаешь ли, тоже не отказался бы проститься с твоей матерью, но из-за Галатеи был лишен такой возможности! Маллис просто исчезла, и я больше никогда ее не видел. А потом явился Светлый и принес тебя. Сказал, что Маллис умерла от родовой горячки, и ее похоронили в их проклятом Эсселвиле.

— Как это? — опешил Крикс. — А как же показания Белых сестер, что они принимали роды у моей матери?

— Подделка, — отмахнулся император. — Я надеюсь, мне не нужно объяснять, что для того, чтобы официально объявить тебя наследником, нужны были надежные документальные свидетельства? А где их взять, если Маллис рожала в Эсселвиле, да еще — прости за откровенность — в какой-то забытой Всеблагими хижине, едва ли не в сарае?..

— Подождите, монсеньор… Выходит, моя мать пропала в тот же день, когда вы допрашивали Галатею Ресс?!

Валларикс с крайним раздражением пожал плечами.

— Скорее, накануне ночью. Когда мы обнаружили, что ее нет, а вместе с ней пропала часть ее вещей, я сразу же решил, что она убежала с тем мужчиной, от которого была беременна. Но тогда я полагал, что это кто-нибудь из внутриморцев. Я не сомневался в том, что Галатея сперва познакомила Маллис с кем-нибудь из своих дружков-торговцев, а потом организовала им побег. Когда она стала притворяться, будто ничего не знает, Ирем посоветовал мне отослать ее из города и приставить к ней людей из Ордена — он был уверен в том, что Галатея сразу же направится туда, где прячется сбежавшая парочка. Откуда же нам было знать, что Маллис могла оказаться в другом мире! Если бы мы не тратили времени на эти бессмысленные поиски, а с самого начала знали, что принцесса в Эсселвиле, мы, возможно, смогли бы ей чем-нибудь помочь.

«Нет, не смогли бы» — возразил «дан-Энрикс» мысленно. Но Вальдер, наверное, понимал это не хуже его самого — просто не хотел отказаться от иллюзии, что мог бы что-то сделать для своей сестры.

— …Может, ты прав, и Галатея Ресс действительно ни в чем не виновата, — неожиданно сказал Валларикс. — Это все я. Если бы я сказал, что Маллис пропала, Галатея, вероятно, рассказала бы мне то, что знает. Но на тот момент мы с Иремом не допускали даже мысли, что она может быть непричастна к этому побегу… Как же глупо!

— Перестаньте, монсеньор. Это бы ничего не изменило, — твердо сказал Крикс. — Моя мать сама решила, что ей делать. Думаю, она отправилась бы в Эсселвиль даже в том случае, если бы заранее узнала обо всем, что ее ждет.

— Может быть, — задумчиво ответил император, и опять надолго замолчал.

— Знаете что, мой лорд? Вместо того, чтобы обсуждать здесь дела двадцатилетней давности, вам следовало бы вернуться к королеве, — мягко, но настойчиво сказал «дан-Энрикс», поднимаясь на ноги, чтобы при необходимости проводить императора наверх. Конечно, не дело разговаривать с правителем, словно с ребенком, которому взрослые напоминают, что пора ложиться спать, но вид у Валларикса в самом деле был усталым и каким-то удивительно потерянным.

Валларикс поднял голову.

— А ты?..

— А я, если позволите, пока останусь здесь. Вдруг мне удастся почувствовать ту самую магию, о которой вы сегодня говорили?

— Попытайся, — согласился император. — Сам я до сих пор не понимаю, как именно она действует, поэтому не могу дать никаких советов. Но если это вышло у меня, то у тебя получится тем более. Ты ведь наследник Энрикса из Леда.

— Как и вы.

— Не в этом смысле. Я — потомок Энрикса, но я — не Эвеллир, — очень спокойно возразил Валларикс. Встретившись с ним взглядом, Меченый внезапно понял, почему король практически не задавал ему вопросов — в этом просто не было необходимости.

— Значит, вы знаете, что я вернулся за Мечом? — уточнил он. Король впервые улыбнулся.

— Я понял это в ту же самую минуту, когда ты вошел… Общение со Светлым приучило меня к мысли, что с людьми вроде него или тебя нужно прощаться каждый раз, когда выходишь в соседнюю комнату, поскольку разговор, отложенный наутро, может состояться через пять или шесть лет. Поэтому — прощай! Удачи, Рикс.

— И вам, мой лорд, — ответил Меченый. И еще несколько минут стоял лицом к дверям, даже когда Валларикс уже вышел из подземной усыпальницы.

* * *

— Брось его. И тот, зеленый, тоже брось, — нетерпеливо сказал Льюберт своему стюарду, вытащившему из сундука с одеждой слегка выцветший дублет. — Укладывай только самое необходимое. Я не хочу никаких проволочек, так что поедем налегке.

В дверь его комнаты небрежно постучали. Льюберт едва не заскрипел зубами. Потревожить его в такой поздний час могли только несколько человек, и никого из них он совершенно точно не хотел бы сейчас видеть. Льюс махнул рукой слуге, и тот открыл позднему гостю дверь. Снаружи оказался мессер Ирем.

— Могу я войти? — осведомился он.

— А вам не кажется, что сейчас уже слишком поздно для визитов? — неласково спросил Дарнторн. Если лорд Ирем думает, что звание главы имперской гвардии дает ему право вламываться к людям среди ночи, то он очень ошибается.

Сэр Ирем сделал вид, что не заметил его резкости, и вежливо ответил:

— Я с удовольствием отложил бы этот разговор на утро, если бы не думал, что сегодня ночью вы покинете Кир-Кайдэ. Судя по тому, что ваш слуга укладывает ваши вещи, я был прав.

«То есть это доглядчики мессера Аденора были правы» — мысленно поправил Льюберт, но, смирившись с неизбежным, все-таки позволил лорду Ирему войти и отослал слугу, велев ему вернуться через час. О чем бы коадъютор ни рассчитывал с ним говорить, эта беседа вряд ли предназначалась для чужих ушей.

— Может быть, налить вам вина?.. — осведомился Дарнторн кисло. Едва ли можно было представить себе что-то глупее, чем изображать радушного хозяина в подобной ситуации, но ничего другого на ум Льюберту сейчас не приходило.

— Не беспокойтесь, я сам, — жестом остановил его сэр Ирем, подойдя к столу. С ловкостью завзятого трактирщика откупорив бутылку эшарета, рыцарь бросил быстрый взгляд на Льюберта. — Надеюсь, вы составите мне компанию?..

Дарнторн кивнул, и Ирем разлил эшарет по бокалам. Льюберт наблюдал за коадъютором с усталым удивлением. Рыцарь был на двадцать с лишним лет старше его, но, когда Льюберт смотрел на отточенные лаконичные движения мессера Ирема, на его оживленное лицо, казалось — дела обстоят как раз наоборот. За несколько последних лет лорд Ирем выиграл две войны, разделался с мятежниками, угрожавшими власти Валларикса, и чудом выжил после «черной рвоты» — но сейчас он выглядел как человек, искренне наслаждавшийся самим процессом жизни. «Он как будто бы совершенно не устал от всего этого», — с горечью думал Льюберт, пристально разглядывая коадъютора. В светлых волосах каларийца появилась седина, но Ирем явно не чувствовал себя постаревшим. А вот Льюберт — чувствовал, как это ни смешно в неполных девятнадцать лет.

«Интересно, ему правда нравится такая жизнь? — размышлял Льюберт, принимая у мессера Ирема бокал с вином. — Что он на самом деле любит — риск, азарт? Да ну, ему ведь не тринадцать лет… Себя?.. Пожалуй. Никогда не видел человека, который бы так откровенно наслаждался своим превосходством над окружающими. Но все равно — не может быть, чтобы все дело было только в этом_. Просто у него есть вещи, которые для него по-настоящему важны — династия дан-Энриксов, благополучие империи и этот его Орден. А у меня ничего такого больше нет».

Крикс, правда, тоже выглядел и вел себя совсем не так, как полагалось человеку, пережившему заключение в Кир-Роване, но Меченый — это особый случай…

Льюберт отхлебнул вина, не ощущая его вкуса. Как же хорошо, что он не позволил себе поддаться на уговоры Рикса!.. Льюберт знал, что, если он воспользуется предложенным ему помилованием, то половину времени будет терзаться от необходимости бывать на людях и делать какие-то дела, а остальную половину времени ходить за Меченым, как тень. Его тянуло к Риксу так же, как замерзшего человека тянет к огню. И дело было не в том, что он вдруг проникся симпатией к своему старому врагу. Сказать, что они сделались друзьями, было бы изрядным преувеличением. Просто в присутствии «дан-Энрикса» владевшие Дарнторном ощущение тоски, усталости и безнадежности ослабевало, отходило куда-то на задний план. Будь энониец ворлоком, Льюберт подумал бы, что «дан-Энрикс» применяет к нему свою магию, но Меченый не имел даже слабой искры Дара, значит, дело было в нем самом. После Кир-Рована с «дан-Энриксом» явно что-то произошло — хоть и совсем не то, на что рассчитывал лорд Сервелльд. В присутствии «дан-Энрикса» Льюберт начинал чувствовать себя так, как будто бы события последних лет можно было каким-то таинственным образом исправить. Как будто бы достаточно очень сильно захотеть — и две последние войны, и его разочарование в отце, и пропитавшая стены Кир-Кайдэ ненависть — все это развеется, как дурной сон, и окажется, что на самом деле ничего этого не было. А было только детство, и цветущие сады в Торнхэлле, и отец, вышедший посмотреть, как Льюберт учится брать первое препятствие на только что подаренном ему коне. В то утро Льюберт верил в то, что вся его будущая жизнь будет так же прекрасна, как этот июньский день — а рядом с Меченым он начинал чувствовать себя так, как будто этот день можно было вернуть. Расставшись с Риксом, Льюберт всякий раз винил себя за то, что поддавался этому бессмысленному самообольщению, которое в его конкретном случае весьма напоминало малодушие, но потом ему снова становилось слишком тяжело, и он, не зная, как, опять оказывался в комнате южанина. Пил с ним вино, беседовал о дипломатии, о Доме милосердия, об Академии (впрочем, воспоминаний, одинаково приятных для обоих, у бывших врагов было не так уж много, так что ностальгическое «А ты помнишь?..» слишком часто обрывалось продолжительной неловкой паузой), и, наконец, даже о нелюбимой Льюсом философии — лишь бы иметь достойный повод задержаться в обществе «дан-Энрикса» подольше. По большому счету, ему было все равно, о чем беседовать. Если бы Рикс любил играть в пинтар, Льюс бы, наверное, стал бы таскать в кармане фишки и игральный кубик.

Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал ему, что он будет нуждаться в энонийце, Льюс наверняка почувствовал бы себя униженным, но сейчас ему было все равно. Последние несколько лет — пожалуй, с того дня, как «Гороностаи» разорили и сожгли походный лазарет — Льюберт не чувствовал особенной любви к себе, но раньше он цеплялся за свою гордость, заменявшую ему все остальное. А теперь у него не осталось даже этого.

Наверное, «дан-Энрикс» догадывался о его состоянии — недаром он с такой настойчивостью уговаривал Дарнторна вернуться в Адель. Пастух не говорил об этом прямо, но было довольно очевидно, что он хочет помочь Льюберту. Причем — даже не в благодарность за письмо, которое Дарнторн послал Бонаветури, а просто потому, что Льюсу было плохо. Пастуха вообще постоянно переполняло желание помочь, и не кому-то одному, а непременно каждому, кто попадется в его поле зрения. Трезвая мысль, что это невозможно, почему-то никогда не приходила энонийцу в голову.

Впрочем, так даже лучше. Во всяком случае, можно не сомневаться в том, что Криксу очень скоро станет не до Льюберта.

— Итак, вы едете в Торнхэлл? — спросил сэр Ирем, задумчиво поворачивая в руке свой бокал.

Не ожидавший такого вопроса Льюберт посмотрел на каларийца с удивлением.

— Кажется, это вы вручили мне приказ отправиться в фамильный замок и не покидать его вплоть до особого разрешения от императора, — насмешливо заметил он.

— Да, разумеется. Но мы оба знаем, что вы легко могли добиться отмены этого приказа. Следовательно, вы едете в Торнхэлл по доброй воле.

Несмотря на владевшую им апатию, Льюберт все же почувствовал слабую вспышку раздражения.

— Вы полагаете, я должен был принять помилование от человека, которому мой отец поставил на лоб тавро?.. — огрызнулся он, жалея, что сейчас не может даже рассердиться на мессера Ирема по-настоящему. — Согласен, в моем положении говорить о чести несколько смешно, но я все же еще немного уважаю сам себя.

— Я полагаю, что вы вполне могли быотказаться от помилования по тем соображениям, которые вы только что упомянули, — спокойно согласился коадъютор. — Но я убежден, что в данном случае причина вашего отказа все-таки не в этом.

«Что-то в последнее время все вообразили себя душеведами, — мрачно подумал Льюс. — Спасибо и на том, что Ирем совершенно не похож на Крикса — никогда не пытается спасать людей от них самих».

— Вам непременно нужно узнать настоящую причину?.. — напряженно спросил он. — Ну хорошо. Я до смерти устал, мессер. Я видеть не могу других людей, за исключением нескольких человек, но главное — я совершенно не способен заниматься никаким серьезным делом. Я не стану спрашивать, откуда вам стало известно о моем отъезде… Было бы даже странно, если бы вы о нем не знали, потому что люди Аденора кишат в этом замке, словно черви в тухлом мясе, и здесь скоро станет невозможно сходить в нужник так, чтобы об этом сразу же не донесли мессеру Аденору или вам. Что же до вашего вопроса, то все очень просто. Крикс вбил себе в голову, что я должен вернуться к «полноценной жизни», но такая жизнь — это последнее, чего мне сейчас хочется. Мне в высшей степени плевать на дипломатию, войну и судьбы мира. Если бы вместо ссылки в Торнхэлл меня бы посадили в Адельстан, я бы и то, наверное, не возражал — по крайней мере, там я был бы предоставлен сам себе и мог бы ни о чем больше не беспокоиться, поскольку от меня бы не зависела даже моя собственная жизнь. Судя по вашему взгляду, мои слова кажутся вам проявлением какой-то недостойной слабости. Но вы ведь, кажется, хотели слышать правду?.. Если бы та правда, которую люди могут сказать о себе, звучала бы достойно и красиво, никому бы не потребовалось врать.

Ирем покачал головой.

— Вы ошибаетесь. Я думал совершенно о другом.

— О чем же?.. — спросил Льюс скептически.

— О том предложении, которое вам сделал Крикс. С чего вы, собственно, решили, что он предлагал вам свою помощь исключительно из жалости?

Льюберт слегка опешил от подобного вопроса.

— То есть как?..

— Да так. Ладно, я выражусь точнее — почему вы думаете, что он делал это ради вас, а не потому, что он мог в вас нуждаться?..

— Он — во мне?! Какая чушь! — фыркнул Дарнторн. — Да он даже не вспомнил обо мне, когда помчался к своим драгоценным побратимам.

Лорд Ирем бросил на юношу быстрый взгляд.

— Вот как. Выходит, Крикс поехал в ставку Серой сотни?..

Льюс почувствовал себя неловко. Он вовсе не собирался выдавать планы дан-Энрикса мессеру Ирему. Но брать свои слова обратно было уже поздно.

— Кажется, он говорил что-то подобное перед отъездом, — неохотно сказал он.

— Вот как?.. Это только подтверждает мою мысль о том, что он вам доверяет. Кстати, вам бы следовало объяснить ему, что, когда наследник престола хочет кого-нибудь видеть — он посылает за этим человеком или, в самом крайнем случае, берет с собой эскорт. Но точно не садится на лошадь и не скачет в Лорку, вырядившись мародером.

Льюберт поморщился. Прекрасно, теперь его обвиняют в том, что он_ не объяснил «дан-Энриксу», как следует себя вести! Заметив эту мимолетную гримасу, коадъютор тяжело вздохнул.

— Боюсь, что мы с Вальдером в свое время как-то не учли, что умение приказывать и принимать решения на государственных советах — это еще далеко не все. Правитель — это человек, который себе не принадлежит. Сын короля понимает, что не может пойти туда, куда ему захочется, примерно в то же время, когда вообще научится ходить. Но Крикс — совсем другое дело. Он всю жизнь только и делал, что нарушал любые правила и поступал, как ему заблагорассудится, и, кажется, даже сейчас не видит разницы между разведчиком из «Серой сотни» и наследником престола. Впрочем, извините, я отвлекся… Я хотел сказать, что сейчас Криксу больше, чем когда-либо еще, нужны люди, на которых он мог бы положиться.

Льюс в раздражении пожал плечами.

— Звучит так, будто мы с Меченым успели стать друзьями.

— А разве нет?.. — очень спокойно спросил Ирем.

Льюберт с такой силой опустил бокал на стол, что расплескал вино, к которому он так и не притронулся.

— Да говорю же вам — я больше не могу! Может быть, вы и правы… Может быть, Крикс действительно относится ко мне, как к другу. И, возможно, ему даже нужна моя помощь. Но сейчас это ничего не меняет. Я просто не в состоянии ему помочь. Да пропади оно все пропадом!.. Я и себе-то не могу помочь, не говоря уже о ком-нибудь другом! Вы зря пришли сюда с подобным разговором, монсеньор. Я допускаю, что вы желаете мне добра, и я ничуть не сомневаюсь в том, что вы желаете добра «дан-Энриксу». Но сейчас это ни к чему не приведет. Я еду в Торнхэлл.

— Ну что ж, пусть будет так, — сказал сэр Ирем, осторожно поставив на стол пустой бокал и поднимаясь на ноги. Льюберт подумал, что у него, наверное, и правда очень жалкий вид, если сэр Ирем смотрит на него с этим несвойственным ему обычно выражением сочувствия. — Мне остается только пожелать вам счастливого пути. Надеюсь, со временем вам в самом деле станет легче.

— Спасибо, — эхом отозвался Льюберт.

— Если это все-таки случится — обещайте, что подумаете над нашим сегодняшним разговором, — сказал рыцарь, на секунду задержавшись у двери. Дождавшись кивка, сэр Ирем вышел. А Льюберт подумал — с чего коадъютор вообще решил, что время может чем-нибудь помочь?..