Рядом с кроватью стояло несколько жаровен с неостывшими углями, но на то, чтобы согреть всю спальню — мрачную, слишком большую для своего назначения комнату с толстыми каменными стенами и сводчатым потолком — их скудного тепла, конечно, не хватало. Олварг кутался в длинный халат, обшитый мехом, и расхаживал по спальне взад-вперед, чтобы согреться.

Он хотел бы верить в то, что причина бившего его озноба — в самом деле ночной холод, а не что-нибудь другое.

С той минуты, когда его разбудила вспышка магии, от которой, как ему казалось, содрогнулись стены Марахэна, Олварг оставался на ногах, держа на видном месте перевязь с мечом. В его покоях было тихо, но Олваргу все равно казалось, что он слышит звук шагов, как будто кто-то шел по коридору — прямо по направлению к его спальне — и от этого воображаемого звука на лбу проступал холодный пот. Перед глазами стоял Крикс в Кир-Роване, Крикс, поднимающийся на ноги, хотя по всем законам ему полагалось бы лежать пластом. Олварг скрипел зубами, проклиная собственное недомыслие. Он полагал, что давно научился разбираться в людях. Как же можно было не понять, что человека вроде Меченого надо было убить сразу, едва переступив порог его камеры?..

Но он считал, что Крикс уже не представляет никакой угрозы.

А теперь эту ошибку уже не исправишь. Магия, которую сейчас, должно быть, ощущали Одаренные во всех мирах — теперь уже слабее, чем в самом начале, но все же достаточно отчетливо, чтобы каждый волосок на теле вставал дыбом — могла означать только одно: Крикс завладел наследством Энрикса из Леда. Хегг знает, как это могло случиться, если даже Сивый сдался и поставил на Меченом крест, но сам факт не вызывал никаких сомнений.

Весь последний час Олварг отчаянно сопротивлялся искушению поднять тревогу. Это было бы так просто — кликнуть стражу, приказать удвоить караулы, немедленно вызвать в замок всех Безликих, находившихся в окрестностях Марахэна… но поступить так — значило, показать, что он кого-то опасается. А это подорвет уверенность в его неуязвимости.

Олварг посмотрел на пробивавшийся сквозь окна серый свет, стянул у горла полы теплого халата и приказал себе успокоиться.

Да, Меченый стал Эвеллиром, это правда. Тем не менее, он просто человек. В каком-нибудь задрипанном Бейн-Арилле Крикс мог считаться опытным разведчиком, но для того, чтобы проникнуть в Марахэн, надо быть кем-нибудь вроде аварских Призраков, которых с самых ранних лет готовили для тайных политических убийств. А Крикс наверняка даже не знает, что его противник в Дель-Гвинире. Скорее всего, он отправится в Галарру — и, конечно, никого там не найдет.

Дышать стало чуть-чуть полегче.

Его страх безоснователен. В конце концов, пусть даже им придется встретиться лицом к лицу — что из того? Сила Истока защитит его от любой опасности и поможет одержать победу. Эта магия сильнее, чем любое фехтовальное искусство. Меченому с ней не справиться.

«Но и тебе не справиться» — напомнил Олварг самому себе, почувствовав знакомый холод в животе.

Он сам не помнил, когда в первый раз почувствовал этот сосущий страх. В начале-то он пользовался Силой совершенно бесконтрольно, наслаждаясь ощущением, что этой магии доступно все. Ну, может быть, не все, но точно — все, чего он мог бы пожелать.

Нередко он использовал магию не по реальной необходимости, а просто ради удовольствия ее использовать — как новички, овладевающие Даром, левитируют упавшую с тарелки вилку. Потом он привык к ощущению собственного могущества и начал относиться к нему более спокойно, или, может, более практично. Используя магию для мести какому-то человеку, заслужившему его неудовольствие, он больше не испытывал прежней жестокой радости, а временами даже чувствовал нечто похожее на скуку. А потом… Потом, в какой-то момент, он вдруг осознал, что не только он владеет силой Темного Истока, но и эта Сила проросла в него, пустила корни и мало-помалу пожирает то, что было им самим. Она была как паразит, пытающийся слепить себе подлинную жизнь из его крови, памяти и ощущений, потому что своих собственных у нее не было.

Сначала Олварг убеждал себя, что это — просто плод его воображения, но перемены проявлялись все отчетливее, так что под конец не обращать на них внимания стало уже немыслимо. Теперь он ясно чувствовал, что всякий раз, когда он позволяет себе прикоснуться к темной магии, она как будто бы вгрызается в него — глотает жадно, словно чайки, рвущие свою добычу друг у друга, но не насыщается, а чувствует все больший голод. Когда он впервые понял, чем это должно закончиться, то ощутил такой панический и темный ужас, что готов был сломя голову бежать как можно дальше от Истока и Галарры, и больше никогда, ни при каких условиях, не обращаться к помощи этой проклятой магии.

Остановили его два соображения.

Во-первых, он зашел уже слишком далеко, чтобы ему позволили просто выйти из игры. Его найдут и уничтожат — если не Безликие, власть над которыми он потеряет, отказавшись от магии Темного Истока, так Седой и его Альды.

Во-вторых — и это значило для него даже больше — ему показалось совершенно нестерпимым отказаться от всех своих планов, от возмездия дан-Энриксам и абсолютной власти, и провести весь остаток жизни в страхе.

Олварг постарался убедить себя, что сможет победить. Магия Темного Истока — не единственная магия на свете. Он будет использовать ее как можно аккуратнее, расходовать только на то, чтобы поддерживать контроль над своей гвардией, а для всего остального станет пользоваться силой других Одаренных, как те маги, о которых он читал когда-то в детстве. Император запрещал давать своим наследникам такие книги, но Галахос, преподававший им с Валлариксом теоретические основы магии, приносил старшему из принцев все, что тот хотел прочесть, и всячески выказывал ему свое расположение. Должно быть, спал и видел себя будущим советникам при молодом правителе, старый дурак…

Идея с Одаренными оказалась поистине блестящей. Правда, теперь магию пришлось расходовать гораздо экономнее, но не бывает худа без добра. Его прежняя техника была простой и примитивной, опирающейся исключительно на огромные резервы Силы. За последние несколько лет он овладел куда более сложными разновидностями магии, которые когда-то презирал, как фокусничанье, придуманное теми, кому не хватает Одаренности.

Но неурожай в окрестностях Адели или эпидемия «черной рвоты» — это одно, а поединок с Меченым — совсем другое. Олварг помнил свою схватку с Сивым, случившуюся семь лет назад в Подземном городе. При одном воспоминании об этом по коже до сих пор пробегал озноб. А Сивый даже не был Эвеллиром… Для сражения с дан-Энриксом придется пользоваться силой Темного Истока, причем пользоваться совершенно безоглядно и бездумно — иначе ему не уцелеть.

И одни фэйры знают, чем все это кончится…

На этот раз скрип двери явно не был плодом его воображения. Олварг стремительно развернулся к дверям, почти не сомневаясь, что увидит смуглого, темноволосого мужчину со шрамом и клеймом на лбу. Встретившись с Олваргом взглядом, первый из входивших в спальню слуг заметно вздрогнул и едва не выронил вязанку дров, которую держал в руках.

Олварг вспомнил, что сейчас уже утро, и что слуги пришли выгрести золу и растопить камин, пока он еще спит.

— Все вон отсюда, — хрипло сказал он. — Рыжебородого ко мне.

Слуга поспешно поклонился и исчез за дверью, спиной вытолкнув туда же остальных. Через минуту в спальню вошел Рыжебородый. Он же Нэйд, он же Мясник из Бреге, он же — капитан гвардейцев Марахэна.

Вид у Рыжебородого вполне соответствовал обоим его прозвищам. Широкое лицо, холодный, равнодушно-жесткий взгляд и рыжая бородка, почти не скрывавшая тяжелый подбородок. Он был почти на голову ниже своего короля, но при этом — вдвое шире Олварга в плечах. От этого фигура Нэйда казалась почти квадратной, особенно когда он входил куда-нибудь в кольчуге и плаще.

Остановившись у двери, Нэйд молча поклонился. Олварг не позволял никому из слуг или своих гвардейцев приближаться к нему без отдельного приглашения или открывать рот раньше, чем он сам о чем-то спросит. Это слишком походило бы на отвратительное панибратство, которого удостаивал своих людей его отец.

— Твои дозорные заметили что-нибудь необычное сегодня ночью?

— Нет, милорд, — ответил Нэйд бесстрастно.

Олварг поскреб ногтями бороду.

— Спускайся вниз и прикажи, чтобы мне оседлали лошадь, — отрывисто сказал он. — И отбери в казармах двадцать человек, которые будут меня сопровождать.

— Будет исполнено, милорд.

Олварг махнул рукой, показывая, что Рыжебородый может быть свободен. Через несколько минут ему доставили одежду и воды для умывания, и в спальне началась обычная утренняя суета. На Олварга она подействовала успокоительно. Сейчас недавний ужас представлялся ему чем-то не вполне реальным, вроде ночного кошмара, все подробности которого сейчас же забываются по пробуждении. Конечно, можно сидеть в Марахэне и гадать, чем сейчас занят новоявленный наследник Энрикса из Леда, но это ни к чему не приведет. Прятаться и предаваться страху бесполезно, нужно действовать. Прежде всего — добраться до ближайшей арки Каменных столбов и самому наведаться в Галарру.

* * *

Щенок вылетел из конюшни вслед за ним, и продолжал вертеться под ногами, пока Олрис придерживал стремя Дакрису.

— Фу, Локко! Пошел вон!.. — прошипел Олрис в сотый раз, но Локко продолжал наскакивать на его сапоги, явно считая все происходящее игрой. Какой-нибудь другой гвардеец, вероятно, пнул бы Локко сапогом, а потом закатил бы оплеуху Олрису — чтобы быстрее поворачивался и не отвлекался из-за всякой ерунды. Но Дакрис, к счастью, не отличался вспыльчивостью. Он никак не выказал неудовольствия, хотя Олрис замешкался, выводя его кобылу из конюшни, и молча вскочил в седло, знаком показав мальчику, чтобы тот подобрал повыше стремя. Олрис принялся возиться с ремешками, шепотом ругая Локко, припадавшего к земле в притворной ярости и скалящего свои острые, но пока не особенно внушительные зубы. Когда мальчик закончил со стременами и потянулся проверить подпругу, ему показалось, что Дакрис чуть заметно усмехнулся, наблюдая за щенком.

Олрису уже не раз приходило в голову, что Дакрис лучше остальных гвардейцев. А еще он часто замечал, какими глазами Дакрис смотрит на его мать, когда она несет через задний двор корзины с выжатым бельем. Может быть, если бы не Нэйд, Дакрис бы проявил свой интерес более откровенно?.. С ним матери было бы лучше, чем с Мясником. Дакрис, конечно, не красавец, но любой другой мужчина лучше, чем Мясник из Бреге. Олрису все время казалось, что мать вздрагивает от отвращения, когда он к ней прикасается, как будто бы ей приходилось трогать паука или змею. Нэйд в самом деле похож на какую-нибудь гадину, причем — преядовитую. У него и глаза — точь в точь как у змеи, которая разнежилась и греется на камне.

Олрис осторожно обернулся и отыскал Мясника глазами. Как и следовало ожидать, Нэйд был уже в седле, справа от короля, которому он держал стремя всего несколько секунд назад. Краем глаза Олрис видел, как Мясник ударил свою лошадь пятками, и все вокруг пришло в движение. Гвардейцы пришпорили лошадей, выстаиваясь привычным порядком, и на дворе взметнулись целые клубы сухой серо-желтой пыли. Конь Дакриса, которому Олрис как раз заканчивал подтягивать подпругу, рванулся вслед за остальными, так что мальчик еле успел шарахнуться в сторону. Олрис посмотрел, как за кавалькадой закрываются тяжелые ворота Марахэна, и припомнил, как несколько дней назад в кухне шептались, что айзелвиты из Лисьего Лога осмелели настолько, что устраивают засады на дорогах и нападают на людей чуть ли не в нескольких ардах от замка. Хорошо бы выехавший из крепости отряд попал в подобную засаду. Айзелвитов слишком мало, чтобы вступить в бой лицом к лицу, так что они наверняка начнут стрелять из-за деревьев. Если повезет, то какая-нибудь из пущенных им стрел попадет в Рыжебородого. Олрис представил, как Мясник падает с лошади и остается лежать на земле, уставившись на небо неподвижными остекленевшими глазами. Картина казалась такой яркой, будто он увидел ее наяву.

Олрис воровато оглянулся, будто кто-то из дозорных или слуг мог догадаться, о чем он задумался. Опыт подсказывал ему, что надо поскорее смыться, пока его не заметили и не надумали припрячь к какой-нибудь работе. Олрис с самого рассвета выполнял чужие поручения, и полагал, что теперь вправе позаботиться и о самом себе. Он свистнул Локко и двинулся в сторону конюшни, служб и кузницы, на ходу вытаскивая из-за пазухи припрятанную с вечера лепешку. Для сохранности лепешку пришлось завернуть в не слишком чистую салфетку — Олрис заворачивал в нее самую разную еду, от украденных на кухне сладких пирожков до куска курицы или обрезков ветчины. Локко задергал носом, но, поняв, что ничего особо аппетитного ему не предложат, потерял к Олрису всякий интерес и отстал, разнюхивая что-то на земле.

Олрис вздохнул. Еще пару минут назад он с удовольствием бы огрел Локко хворостиной, лишь бы от него отделаться, но сейчас общество щенка было бы кстати. Без него мальчик почувствовал себя довольно одиноким.

Если повезет, Нэйд будет отсутствовать пару дней, но рано или поздно он все же вернется — разумеется, если его и правда не подстрелят айзелвиты. Конечно, лучше всего было бы прикончить Нэйда самому. Но об этом нечего было и думать. Шансов убить Нэйда у него было не больше, чем у Локко — справиться с матерым волкодавом. Даже будь Олрис на пять-шесть лет старше, Нэйд бы только посмеялся над таким противником. А сейчас и подавно. Иногда, когда Нэйд напивался со своими дружками или был особенно не в духе, так что обходился с его матерью еще грубее, чем обычно, Олрис отворачивался к стене, затыкал пальцами уши и почти всерьез раздумывал о том, чтобы дождаться, пока Нэйд заснет, и перерезать ему горло. Своего ножа у него не было, но, вздумай он и правда раз и навсегда покончить с Мясником, можно было бы утащить нож с кухни и припрятать его у себя под тюфяком, чтобы он постоянно находился под рукой. Но Олрис слишком ясно понимал, что это далеко не главная проблема. Даже будь у него подходящий нож, он не решился бы осуществить задуманное.

Когда он раздумывал об этих планах, в животе у него становилось холодно и пусто, и все волоски на теле поднимались дыбом. Олрис, не задумавшись, подбил бы глаз любому из мальчишек в Марахэне, который посмел бы обвинить его в слюнтяйстве или нерешительности, но после визитов Нэйда и мучительных полночных размышлений он все время ощущал себя последним трусом.

Жуя на ходу, мальчик неторопливо обошел конюшню и заметил Ролана, устроившегося с кружкой на коленях в самом незаметном углу двора, возле поленницы. Мгновение спустя Олрис заметил с ним рядом Ингритт — ее было практически не видно, потому что она устроилась прямо на земле спиной к поленнице, и опиралась о нижние бревна, как о спинку кресла. Олрис задумчиво прищурился. Ингрит — ладно, эта мерзкая девчонка вечно сует нос во все углы, но Ролан-то что здесь забыл? Его место в кузнице, а у конюшен ему делать нечего.

Ролан держал кружку большими костистыми ладонями и что-то тихо говорил своей соседке, а Ингритт слушала его с таким вниманием, что Олрис удивленно сдвинул брови. Будь на месте Ролана его младший подмастерье, шестнадцатилетний Фрейн — тогда другое дело, но зачем Ингритт понадобилось прятаться по углам с хромым увечным стариком и ловить каждое его слово чуть ли не с открытым ртом — этого Олрис, сколько ни раздумывал, уразуметь не мог.

Конечно, можно было направиться прямо к ним и помешать их разговору. Олрис едва не поддался искушению поступить именно так — просто потому, что это явно досадило бы Ингритт, а ему уже давно хотелось как-нибудь сбить спесь с этой девчонки, обращавшейся с ним так, как будто бы ему лет семь.

Его остановила мысль, что, если Ролан с Ингритт заметят его, он потеряет шанс узнать, о чем у них шла речь. А это вполне могло оказаться чем-то крайне любопытным. Люди вряд ли станут прятаться от посторонних глаз, чтобы обсудить что-нибудь такое, о чем можно говорить на кухне или в прачечных. Чуть-чуть подумав, Олрис юркнул за поленницу, втиснулся в щель между стеной и бревнами — слишком узкую, чтобы в ней поместился взрослый человек, и слишком темную даже для Олриса — и начал осторожно продвигаться к Ролану и Ингритт. Старик говорил совсем негромко, так что Олрису пришлось немало постараться, чтобы различить сперва отдельные слова, а после этого и фразы.

Ролан говорил:

— …И тогда государь наш Тэрин сказал тем, кто оставался в Лисьем логе — обещайте, что будете охранять моего сына. Если я погибну, как погибли мои братья, то когда-нибудь он станет вашим королем.

Олрис в своем укрытии весь превратился в слух.

— Гвины хотят, чтобы все думали, будто они убили маленького принца, когда вошли в Лисий лог, но это ложь, — продолжал Ролан так спокойно, будто сообщал своей соседке всем известный факт, а не повторял крамольнейшие слухи, за которые вполне можно было поплатиться головой. — На самом деле, когда они жгли Древесный город, сына Тэрина там уже не было.

— Да-да, я знаю, айзелвиты говорят, что сына Тэрина забрал с собой великий чародей, который обещал, что однажды король вернется в Эсселвиль и восстановит справедливость, — Ингритт тихо, но сердито фыркнула. — Я даже слышала, что этот чародей унес наследника в волшебный замок Лейривалль, где живут Вальды… или Альды?.. Да неважно! В любом случае, этот ваш маг — такой же вымысел, как и король, которого вы ждете.

— Нет, Ингритт, это отнюдь не вымысел. Сын Тэрина действительно вернется в Эсселвиль и станет нашим королем.

— Ты правда в это веришь? — с досадой спросила Ингритт, забывая приглушать свой голос. — Тогда объясни — почему этот ваш наследник не вернулся до сих пор, хотя прошло уже по меньшей мере двадцать лет?

— Всего лишь восемнадцать, — ничуть не обидевшись, поправил Ролан. — Даже чуть поменьше…

— Хорошо, пусть будет восемнадцать, сути дела это не меняет. Что это за король, который позволяет врагам править его королевством и распоряжаться жизнью его подданных?!.. Вот ты… Тебе сломали ногу, тебя держат здесь, словно собаку на цепи, но сыну Тэрина — где бы он сейчас ни был — нет до этого никакого дела. Знаешь, что я думаю?.. Что айзелвиты никогда не смогут возвратить себе свободу, пока будут возлагать надежды на каких-то магов или королей. Вы просто выдумали себе утешительную сказку, чтобы не сойти с ума от полной безнадежности, но теперь эта сказка обернулась против вас. Если бы айзелвиты перестали ждать неведомо чего, они бы, может, давно взбунтовались против Дель-Гвинира.

«Она что, с ума сошла?!» — с негодованием подумал Олрис, с трудом сдерживаясь, чтобы не выдать свое присутствие.

— Ингритт, ты ошибаешься, — серьезно сказал Ролан.

— Да? — независимо спросила девушка. — И в чем же?..

— Строго говоря — во всем. Во-первых, мы вовсе не «ждем неведомо чего». С того самого дня, как гвины захватили Эсселвиль, они ни одного дня не прожили в покое — спроси хоть у своего отца. Во-вторых, история про сына Тэрина и чародея, который забрал его с собой, чтобы спасти наследника от гибели — вовсе не вымысел. Я был при этом.

— Ты?!

— Да, я. Я попал в плен к вашему королю, когда вы захватили и сожгли Древесный город. Но до этого я ковал мечи для айзелвитов, защищавших Лисий лог, и своими глазами видел мага, которого ты считаешь вымыслом. Если, конечно, ты не думаешь, что я тебя обманываю.

— Нет, я так не думаю, — помедлив, ответила Ингритт. — Но, даже если все было так, как ты рассказываешь, это ничего не значит. Может, ваш король давно погиб, а может быть — просто забыл про вас. Иначе он бы уже двадцать раз вернулся.

— Ну, почем нам знать?.. Может быть, он и впрямь вернулся. Может быть, он сейчас в Лисьем логе. Или на пути туда.

— Ну ты даешь… — пробормотала Ингритт. Олрис словно наяву увидел, как она покусывает кончик своей темной косы — так она делала всегда, когда бывала чем-то сильно озадачена. — Ладно. Я постараюсь достать то, что ты просил. Но для этого понадобится время.

— Ничего, я подожду. Спасибо, Ингритт.

— Не за что, — судя по звуку, Ингритт встала на ноги и отряхнула приставший к штанинам сор. — Мне пора идти. До встречи, Ролан.

Олрис в своем укрытии презрительно выпятил нижнюю губу. Ингритт очень часто говорила такими короткими, отрывистыми фразами. Наверное, ей казалось, что так она выглядит взрослее и солиднее.

Противная девчонка… Вечно корчит из себя черт знает что.

Олрис с мрачным удовлетворением подумал, что Ингритт вела бы себя с ним повежливее, если бы могла представить, что однажды от него будет зависеть ее собственная жизнь. Стоит ему кому-нибудь рассказать о разговоре, который он только что услышал — Ингритт с этим старым колченогим айзелвитом вздернут на одном и том же дереве. И поделом было бы этой дуре! Но, на ее счастье, он не какой-нибудь доносчик, и не станет мстить за прошлые обиды.

А вот айзелвит — совсем другое дело. Ролан явно что-то замышляет, да еще и Ингритт втягивает в свои пакостные замыслы. Этому нужно помешать.

Дождавшись, пока Ингритт уберется со двора, Олрис рывком протиснулся сквозь щель — рубаха затрещала и, кажется, порвалась у ворота, но сейчас подобные мелочи не могли отвлечь его внимания. Олрис остановился перед Роланом, не успевшим подняться с низенькой скамейки, и хмуро посмотрел на него сверху вниз.

— Я все слышал! — грубо сказал он. На всякий случай он остановился на таком расстоянии от Ролана, чтобы старик не мог схватить его, даже если бы ему каким-то чудом удалось одним резким движением подняться со скамейки. Ролан, правда, калека, но руки у него сильные. А дело, о котором идет речь, достаточно серьезно, чтобы оружейник потихоньку придушил его и бросил тело за поленницей.

Но Ролан не походил на человека, который собирается кого-нибудь душить. Он смотрел на Олриса, и по его лицу никак нельзя было понять, о чем он думает. Это необъяснимое спокойствие ставило мальчика в тупик.

— Что ты просил у Ингритт? — резко спросил он.

— Чтобы она достала у отца мазь для моей больной ноги, — спокойно отозвался Ролан, чуть заметно кивнув на свою вывернутую ступню.

Олрис озадаченно сморгнул. Но почти сразу разозлился.

— Врешь! Я что, по-твоему, совсем дурак?..

— Думай, что хочешь, но я в самом деле просил только мазь, — возразил айзелвит, пожав плечами.

Олрис почувствовал непривычную растерянность. Кто знает, может быть, кузнец и правда просил только мазь. Судя по тому, как выглядит его нога, она действительно должна доставлять айзелвиту массу неудобств. Тогда получится, что «заговор», который он раскрыл — всего лишь несколько неосторожных слов, которые выживший из ума старик сказал этой воображале Ингритт. Причем, если подробно вспоминать подслушанную им беседу, самые рискованные мысли высказывал вовсе не Ролан.

— Мазь или не мазь — это не главное, — сердито сказал Олрис. — Когда я расскажу о том, что ты здесь говорил — тебе не поздоровится.

— Определенно, — согласился Ролан, глядя прямо не него. Глаза у него были карими, как и у Ингритт, но у той они напоминали цветом палую листву, а у старого оружейника были значительно темнее. — Ну так что, побежишь доносить на меня прямо сейчас? Или все-таки подождешь, пока вернется Нэйд?..

Имя Рыжебородого подействовало на Олриса, как удар хлыста. На одну краткую секунду он представил себе Нэйда — с его холодным неподвижным взглядом и квадратной челюстью — и почти против воли выпалил:

— Если ты сделаешь мне нож — я никому ничего не скажу.

Во взгляде Ролана мелькнуло удивление.

— Нож, говоришь?.. Зачем тебе?

— Не твое дело, — грубо сказал Олрис. И, подумав, торопливо уточнил — Но только это должен быть настоящий боевой нож, а не какая-то игрушка. Понимаешь?

— Понимаю, — согласился Ролан.

— Значит, сделаешь?..

Старик задумчиво взглянул на Олриса.

— Ну нет, этого я не говорил.

— Как это «нет»? — Олрис до такой степени не ожидал подобного ответа, что позабыл даже разозлиться.

Ролан поскреб пальцами бороду.

— Пырнуть Рыжебородого — дело нехитрое, но что с тобой сделают дальше — ты подумал? А что будет с твоей матерью?..

Олрис невольно отступил на шаг назад.

— Причем тут Нэйд? Я о нем ничего не говорил.

— А тут и говорить не надо. Тебя аж перекосило, когда я упомянул Рыжебородого. Но лучше бы тебе выкинуть эту мысль из головы — по крайней мере, на ближайшие несколько лет. Ни до чего хорошего она тебя не доведет.

— Я что, просил твоих советов? — вызверился Олрис. — Ты — просто вонючий старый айзелвит с хромой ногой. Я бы прямо сейчас пошел к гвардейцам — но ты слишком жалок даже для того, чтобы на тебя доносить!

Ролан внезапно улыбнулся.

— Может быть… А может быть, ты слишком честен для того, чтобы быть доносчиком. Одно из двух.

Если долгое знакомство с Ингритт научило Олриса чему-нибудь полезному, так это правилу: если не знаешь, что сказать, не следует судорожно придумывать какой-нибудь ответ и выставляться на посмешище, — гораздо лучше состроить брезгливую гримасу, развернуться и уйти. Вот и сейчас он смерил айзелвита презрительным взглядом, развернулся и направился к конюшне, приказав себе не оборачиваться.

* * *

Алвинну нравилось слышать человеческую речь. После мертвой тишины в проклятом подземелье она представлялась почти чудом. Эвеллир явно заметил это, потому что говорил практически все время — вспоминал разные мелочи об императорском дворце, рассказывал что-нибудь о войне или же принимался сравнивать архитектурный стиль Адели и Кир-Кайдэ. Алвинн почти не вслушивался в смысл его слов, поскольку для него был важен прежде всего звук живого голоса.

Время от времени ему казалось, что сам Меченый тоже отлично это понимал.

Еще больше Безликому нравилось смотреть на то, как энониец ворошит угли в камине или полирует новый меч оселком, сидя у стола. Это было так похоже на взаправдашнюю жизнь, что временами Алвинн почти забывал о темном подземелье и случавшихся время от времени визитах Олварга или кого-нибудь из его гвардии. Вне всякого сомнения, эти визиты снились бы ему в кошмарах, если бы Безликие способны были видеть сны. Иногда Алвинну делалось страшно — что, если в какой-то момент морок рассеется, и выяснится, что он по-прежнему сидит на цепи в своей подземной камере, а с потолка размеренно и гулко капает вода?.. В момент одного из таких приступов ужаса он судорожно вцепился в руку энонийца, оказавшегося достаточно близко от его постели. «Все в порядке, это я» — успокоительно заметил Меченый. Он, вероятно, посчитал, что Алвинн задремал и принял его за кого-то из своих тюремщиков. Алвинн, естественно, не стал объяснять южанину, в чем дело.

Единственным, что не нравилось Алвинну, была его беспомощность, из-за которой энонийцу приходилось помогать ему в самых простейших бытовых делах. Вот и сейчас Меченый вышел в коридор, забрал у слуги поднос с обедом и сам занес его в комнату, тщательно притворив за собой дверь. Валларикс выделил племяннику и спасенному им Безликому целую анфиладу комнат в пустующем крыле дворца, чтобы никто не знал, какого рода гостя принимает Меченый.

— Скажи… тебе и в самом деле не противно ко мне прикасаться? — напряженно спросил Алвинн, когда энониец подошел к его постели и молча поставил поднос на одеяло.

Энониец покосился на повязки, которые сам же поменял пару часов назад, и как-то странно усмехнулся.

— Если честно, я привык и не к такому. Надо будет при случае сказать спасибо Рам Ашаду.

Он считал, что человек не может быть хорошим лекарем, если тратит большую часть времени на посторонние дела, и мне пришлось немало постараться, чтобы убедить его обучить меня основам лекарского дела. Первый месяц я вообще ничем не занимался, кроме стирки и скатывания грязных бинтов, ухода за лежачими больными и тому подобных дел. Не самые приятные воспоминания, но можешь мне поверить — от брезгливости подобный опыт исцеляет сразу.

Алвинн удивленно смотрел на южанина. Может ли быть, что Крикс до такой степени не сознает, с кем он имеет дело? Или энониец просто притворяется, что не осознает?..

— На самом деле, я имел в виду совсем другое, — резко сказал Алвинн.

Меченый бросил на него короткий взгляд и покривился.

— Начинается… опять ты за свое.

Алвинн смешался. Это самое «опять» напоминало о беседе, состоявшейся два дня назад, когда «дан-Энрикс» дотащил его до этой комнаты и занялся осмотром. Трудно сказать, много ли энониец смыслил в медицине, но с перевязкой ожогов и ран он управлялся, как завзятый лекарь, а в самом начале почти силой напоил Безликого какой-то дрянью, от которой по телу растеклось пугающе приятное тепло.

На тот момент Безликому казалось, что он даже Олварга не ненавидел так, как Меченого. Олварг всего-навсего не давал ему умереть, тогда как Рикс хотел, чтобы он жил. Желания самого Алвинна ни первый, ни второй в расчет не принимали.

— Что за отраву ты мне дал? — процедил он, прекратив отплевываться.

— Просто твисс, — ответил энониец. — Хотя, возможно, лучше было бы достать обычного люцера. Подождем. Действие наступит примерно через четверть часа, и тогда я смогу вправить тебе вывих. Не могу понять, вроде это была не дыба, но сустав…

— Ты вообще, по-моему, не отличаешься особенной понятливостью! — яростно оскалился Безликий. — Я уже сто раз сказал, что не нуждаюсь в твоей помощи. Убей меня, проклятый полудурок, или ты об этом очень пожалеешь. Я тебя прикончу, как только сумею встать.

Меченый выразительно пожал плечами.

— Ты сначала встань.

Алвинн собрал остатки сил и попытался отпихнуть его руку, промокающую рану над ключицей, но Крикс этого даже не заметил.

— Будь ты проклят, — процедил Безликий. — Чтобы тебя заживо сожгли, а прах развеяли по ветру… Нет, чтобы тебе и всем твоим близким помереть от «черной рвоты». Чтоб тебе лицо собаки обглодали вместе с этим омерзительным клеймом. Чтобы тебя…

Крикс хмыкнул.

— Может, хватит для одного раза?..

Алвинн пропустил эти слова мимо ушей и продолжал в том же духе, делая перерывы только для того, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха. Язык у него работал как бы сам собой. Алвинн подозревал, что приступ неожиданного красноречия был как-то связан с действием люцера — даром, что ли, эту дрянь использовали при допросах с ворлоком?.. Когда все ужасы, которые он мог измыслить для дан-Энрикса, закончились, он перешел на обычную брань, следя только за тем, чтобы не слишком явно повторяться. Крикс сперва посмеивался, но потом поток непрерывных оскорблений начал его раздражать. Он ничего не говорил, но Алвинн, как и все Безликие, прекрасно чувствовал любые негативные эмоции. Он уже предвкушал, как энониец будет злиться все сильнее, и в конце концов взорвется, но вместо этого тот внезапно успокоился.

— Будь другом, помолчи минуту, а?.. — сказал он вполне мирно. — Эту рану нужно зашивать, а ты мешаешь мне сосредоточиться.

…Алвинн задумался, помнит ли Меченый хотя бы часть того, что он наговорил в ту ночь.

Судя по его виду — вряд ли. Меченый забрал с подноса несколько тарелок и поставил их на стол, за которым обедал сам. Что приготовили для Меченого, Алвинн не рассмотрел, но перед ним самим осталась жидкая овсянка, чашка с мясным бульоном и несколько белых сухарей. На кухне, вероятно, думают, что у таинственного гостя императора больной желудок.

Меченый как будто бы почувствовал, о чем он думает.

— Еще несколько дней — и сможешь попросить, чего захочешь, — сказал он.

Алвинн подавил тяжелый вздох. Он издевается? Или на самом деле думает, что слуги Олварга способны получать удовольствие от еды, или мягкой постели, или от других вещей, которые бывают так приятны или неприятны людям?

Может быть, если бы он хотя бы на минуту понял, что такое — постоянно ощущать внутри чувство незаполнимой пустоты, Рикс бы позволил ему умереть?.. Но размышлять об этом было так же бесполезно, как и вдаваться в какие-нибудь разъяснения. В первую ночь «дан-Энрикс» спросил его, почему Алвинн не убил себя сам, если уж ему так не хотелось жить. Услышав это, Алвинн осознал, что между ними лежит пропасть, которую ему никогда не преодолеть. Любые объяснения были бессильны. Крикс не в состоянии понять, что жизнь Безликого принадлежит Истоку — для такого ему самому пришлось бы побывать на месте Алвинна.

Так что не оставалось никакой надежды убедить «дан-Энрикса», что ему нужно умереть.

Дойдя до этой мысли, Алвинн неожиданно поймал себя на том, что она почему-то не вызывает у него обычного чувства бессильной ярости.

Пока он размышлял о том, что это может значить, энониц отошел к столу и опустился в кресло, положив Ривален на колени. Алвинн знал, что Крикс встречался с оружейником, чтобы заказать для меча Альдов перевязь и ножны, но заказ еще не принесли, и энониец почти не выпускал Меч из рук. Выходя из комнаты, он брал его с собой, укладываясь спать, пристраивал у изголовья, и не расставался с ним даже за обеденным столом. «Таскает его с собой, словно любимую игрушку» — подумал Алвинн — а пару секунд спустя безмерно удивился собственной реакции. Он затруднился бы сказать, когда у него в последний раз появлялись какие-то шутливые мысли. Но это определенно было до того, как Алвинн стал Шоррэем.

Впрочем, в обществе «дан-Энрикса» Алвинн иногда забывался до того, что вообще не чувствовал себя Безликим.

— Что ты намерен делать дальше? — спросил он, глядя, как Меченый задумчиво ощипывает лежащий на блюде виноград.

— Отправлюсь в Эсселвиль, — ответил Крикс, как будто давно ждал подобного вопроса.

— Потому что Галахос сказал, что Олварг сейчас там?.. — сумрачно усмехнулся Алвинн. — Мне это знакомо… Исключительно паршиво постоянно понимать, что все твои дела и планы так или иначе вертятся вокруг человека, которого ты ненавидишь.

— Я его не ненавижу, — возразил дан-Энрикс, покачав головой. — Когда-то ненавидел, да… но не теперь. Видишь ли, раньше я считал Интарикса единственным виновником всех наших бед и больше всего хотел, чтобы его не стало. Или, еще лучше, чтобы он вообще не рождался. Но теперь я почти рад тому, что Олварг существует.

Алвинн прекратил есть и посмотрел на Эвеллира, как на ненормального.

— Ты рад?..

— Ну да, — пожал плечами Крикс. — Открытая война хороша тем, что она создает определенность. Когда на тебя напал реальный враг, то тебе остается только победить или погибнуть, третьего здесь просто не дано. Ну а теперь представь, что Олварга бы не было. Ведь Смерть и Солнце появились не вчера… На самом деле люди умирали, убивали, ненавидели друг друга и творили фэйры знают что задолго до того, как Олварг сдуру впутался в борьбу двух Изначальных сил. Не будь Интарикса, нам бы сейчас пришлось иметь дело не с ним, а с самой силой Темного Истока, а ведь эта Сила сродни Тайной магии — она есть, и в то же время ее нет. Против одной из Изначальных Сил нельзя бороться напрямую, даже с помощью вот этого меча, — «дан-Энрикс» ласково дотронулся до лезвия Ривалена. — Поэтому-то я и предпочитаю Олварга.

— Кажется, я понимаю твою мысль, — задумчиво сказал Безликий. — В самом деле, жутковатая картина — Эвеллир без Олварга. Ты думаешь, такое в принципе возможно?

— Мессер Ирем любит говорить, что жизнь не терпит сослагательного наклонения, — заметил Меченый, пожав плечами. — Но вообще-то… думаю, что да.

* * *

Заметив Ролана, вошедшего в конюшню, Олрис отвернулся и начал с утроенным усердием чистить теплый пегий бок Придиры. На самом деле, шерсть кобылы была уже совершенно чистой, но, если бы он перешел в соседнее стойло, Ролан обязательно увидел бы его распухшее от синяков лицо — а это в планы Олриса определенно не входило. Поэтому он продолжал заниматься своим делом, всем своим видом показывая, что он слишком занят, чтобы вступать в посторонние разговоры.

И чего этому айзелвиту не сидится в кузнице?.. Меньше, чем Ролана, Олрис хотел бы видеть только Ингритт. Но она, конечно, сюда не придет. Плевать она хотела, как он себя чувствует…

Пожалуй, если бы не Ингритт, ничего бы не случилось. С того дня, как он услышал их беседу с Роланом, Олрис думал об Ингритт даже чаще, чем обычно. Он почти поверил в то, что Ролан не просил у Ингритт ничего крамольного или непозволительного, но все равно иногда сомневался, не обманывал ли его старый айзелвит. Следить за Роланом было невозможно — тот проводил почти все свое время в кузнице, а Олрис, разумеется, не мог торчать там безо всяких объяснений. Так что он решил понаблюдать хотя бы за Ингритт. Но, к большому разочарованию, довольно скоро убедился, что она тоже не делала ничего подозрительного. Большую часть дня она, как и раньше, помогала отцу в лазарете, вечерами иногда болтала с остальными женщинами в кухне или у колодца, а все остальное время проводила с Фрейном, которого явно находила крайне привлекательным. Олрис считал это лишним доказательством того, что в жизни не поймет, как мыслит Ингритт и все прочие девчонки. Фрейн выглядел старше своих шестнадцати лет и строил из себя взрослого мужчину, но, за исключением смазливой рожи и широких плеч, ничего заслуживающего внимания в нем не было. Фрейн был всегда непрочь поколотить кого-нибудь, кто был слабее его самого, и Олрис искренне не понимал, как Ингритт могла до сих пор не разглядеть, с кем ее угораздило связаться.

В другое время Олрис, разумеется, счел бы ниже своего достоинства подглядывать за их вечерними встречами у западной стены, но теперь он сказал себе, что Фрейн, как-никак, был подмастерьем Ролана, а значит — он мог быть посвящен во все секреты айзелвита и передавать Ингритт какие-нибудь его поручения, и это веская причина не спускать с них глаз.

Это звучало почти убедительно, и Олрис с чистой совестью решил понаблюдать за следующей встречей Ингритт с Фрейном. Тем более, что в глубине души ему давно мучительно хотелось знать, чем именно они там занимаются.

Как скоро выяснилось — ничем интересным. Сперва эти дворе битых полчаса болтали обо всякой ерунде, никак не связанной ни с Эсселвилем, ни с таинственными королями, а потом нашли такое место, где их невозможно было увидеть с дозорной башни или со стены, присели на каменный парапет и стали целоваться.

Олрис, затаившийся в своем укрытии, скорчил брезгливую гримасу, и решил, что ни за что не станет тратить следующий вечер на такие глупости. Но отвернуться почему-то не сумел.

Наверное, в тот вечер он все-таки делал что-то нехорошее, поскольку все, случившееся дальше, слишком походило на расплату за какой-то исключительно дурной поступок.

Небо над замком совершенно потемнело, и стоять возле стены в одной рубашке стало холодно. Олрис почувствоал большое облегчение, когда понял, что у парочки на парапете дело тоже движется к концу.

— Кажется, мне пора идти, — сказала Ингритт вслух, пытаясь встать. Но Фрейн удержал ее, схватив за талию и притянув к себе.

— Ну куда ты все время так торопишься?.. — пробормотал он странным, как бы полусонным голосом, нисколько не напоминавшим тот, каким он говорил обычно. Потом Фрейн добавил что-то еще, но вышло настолько неразборчиво, что Олрис не сумел расслышать окончания сказанной фразы.

— Фрейн, мне это не нравится. Пусти меня, — с нажимом повторила девушка. Голос Ингритт звучал так же уверенно, как обычно, но Олрису почему-то показалось, что она испугана. Что и не мудрено. Последнюю пару минут Фрейн вел себя, как человек, который слышит только самого себя. Олрис задумался, не пьян ли подмастерье оружейника, и если да, то где он смог стащить вино, чтобы надраться до такого состояния.

Рука Фрейна скользнула с плеча соседки вниз, к вырезу рубашки Ингритт. Девушка отшатнулась от него, а в следующую секунду Олрис услышал резкий хлопок, и догадался, что она влепила подмастерью Ролана пощечину. Надо отдать ей должное — чего-чего, а смелости Ингритт хватало за глаза. Иногда Олрису казалось, что ее даже слишком много — Ингритт не боялась никого, включая типов наподобие Рыжебородого. Да что там! Она не боялась даже короля с его адхарами, которых остальные люди поминали, выразительно понизив голос… Олрис всегда полагал, что рано или поздно это качество сослужит ей дурную службу — и было похоже, что такой момент настал. Вместо того, чтобы угомониться, Фрейн перехватил запястье Ингритт, бывшее вдвое тоньше его собственных, и всем своим весом прижал девушку к стене. Теперь он больше не говорил прежним мурлыкающим голосом, а почти шипел. Олрис расслышал что-то про «два месяца» и «водить за нос».

Сердце у Олриса стучало так, как будто собиралось выпрыгнуть наружу. Он смотрел на подмастерье оружейника, а видел Нэйда, пришедшего в их комнату после очередной попойки. Фрейн вел себя почти так же, как Рыжебородый. Но существовали и отличия. Мать никогда не сопротивлялась Мяснику, а Ингритт отбивалась яростно. Вот только силы были слишком неравны.

Олрис огляделся в поисках какого-нибудь предмета, который мог бы сойти за оружие, и, к своей радости, заметил валявшуюся не земле палку. Когда он подхватил ее с земли, то испытал секундное разочарование — палка была совсем сухой и легкой, и едва ли могла быть полезной в качестве дубинки. Но искать что-то другое было уже некогда, и Олрис, крепко стиснув свое никудышное оружие, прыгнул на Фрейна сзади и, широко размахнувшись, огрел подмастерья оружейника по голове, а потом, без всякого перерыва — по плечам.

Как и следовало ожидать, палка сломалась после второго же удара, но главная цель была достигнута — Фрейн заорал от неожиданности и обернулся к нападавшему, забыв об Ингритт.

Олрис швырнул в своего противника оставшийся в руке обломок палки и попятился назад, держась на безопасном расстоянии от Фрейна. Разумнее всего было бы сразу же пуститься наутек — бегал он быстро, так что вряд ли Фрейн сумел бы его поймать. Но что, если Фрейн не погонится за ним?.. Дураку понятно, что тогда он сорвет злость на Ингритт, и получится, что Олрис сделал только хуже.

— Тронешь ее еще раз — я тебя убью, — сказал он Фрейну те самые слова, которые по меньшей мере сотню раз мысленно говорил Рыжебородому. И с удивлением почувствовал, что почему-то не испытывает страха. А ведь всего пару дней назад он, как и большинство мальчишек в Марахэне, полагал благоразумным потихоньку свернуть в сторону, чтобы лишний раз не столкнуться с Фрейном во дворе, и не считал такое поведение признаком трусости. Ему уже случалось получить от подмастерья Ролана по шее, и наживать себе лишние проблемы из пустого самолюбия, конечно, было бы непроходимой глупостью.

Фрейн смотрел на него, нелепо выкатив глаза — то ли он до сих пор не мог прочухаться после удара по голове, то ли никак не мог поверить в то, что на него набросился мальчишка на четыре года младше. Наглая угроза Олриса привела его в чувство.

— Что?.. — презрительно протянул он. И шагнул к Олрису. — Ну все, крысеныш. Я тебя сейчас…

— Оставь его, — вмешалась Ингритт, схватив Фрейна за рукав. — Олис, уйди отсюда. Тебя это совершенно не касается, так что не лезь не в свое дело…

— Никуда он не пойдет, — отрезал Фрейн, без всякого усилия оторвав от себя пальцы Ингритт. Олрис думал, что успеет отскочить, когда Фрейн бросится на него, но он определенно недооценил противника. Несмотря на свою плотно сбитую фигуру, Фрейн был способен двигаться быстро, как змея. Он ударил Олриса сразу двумя руками, сперва в скулу, а потом, долей секунды после — в нос. Олрис упал на землю, инстинктивно прижимая ладони к разбитому лицу, а когда отнял руки и открыл глаза — увидел на ладонях, на песке и на своих штанах темные брызги крови. Но осознать, что это должно значить, Олрис не успел. Фрейн оказался совсем рядом с ним и пнул его в живот. Олрис скорчился на земле, мыча от боли и пытаясь прикрыть голову руками.

Безошибочный инстинкт подсказывал ему, что за первым пинком обязательно последует второй, но Фрейн почему-то замешкался с ударом. Приподняв голову, Олрис увидел, как Фрейн пытается стряхнуть с себя вцепившуюся в него Ингритт. Она не разжимала рук, и Фрейн, совершенно выйдя из себя, принялся бить в полную силу, уже не задумываясь, что имеет дело с девушкой.

То, что происходило дальше, Олрис вспоминал только урывками. Кажется, он увидел на песке обломок палки, который швырнул в противника перед началом драки. То, как он подхватил ее с земли и встал, забылось напрочь — Олрис помнил только тот момент, когда прыгнул на Фрейна со спины, схватив его за шею, и наугад ткнул подмастерье Ролана в лицо зажатым в кулаке обломком. Следующая минута была самой жуткой в его жизни. Олрису казалось, что он оседлал взбесившуюся лошадь. Фрейн пытался сбросить Олриса не землю, но делал он это как-то странно — беспорядочно метался из стороны в сторону и рычал, или, правильнее было бы сказать, ревел от боли. По пальцам Олриса текло что-то горячее и липкое. В какой-то момент мальчик разжал руки и почувствовал, что падает — а дальше наступила темнота.

В себя мальчика привела все та же Ингритт. Впоследствии Олрис понял, что его обморок продлился достаточно долго, но в тот момент он был уверен, что потерял сознание всего на несколько секунд. Поэтому, придя в себя, Олрис первым делом стал искать глазами Фрейна. Ингритт объяснила, что дозорные со стены заметили их драку, и несколько человек даже спустилось вниз, чтобы вмешаться — но к тому моменту драка уже кончилась сама собой. Им осталось только увести в лазарет Фрейна, который продолжал выть на одной ноте и прижимал ладони к окровавленной глазнице. Выглядело это достаточно жутко, чтобы об Олрисе все на время позабыли. Ингритт заставила его встать и довела до конюшни. Она же достала где-то чистую влажную тряпку и отерла кровь с его лица, а напоследок раз пятнадцать посоветовала ему затаиться и не попадаться никому на глаза, пока шумиха вокруг Фрейна не уляжется. Олрис почти не вникал в смысл ее слов. Ему хотелось только одного — чтобы его оставили в покое.

Весь следующий день он провел на конюшне, не показывая нос наружу. В каморку, которую он обычно делил с матерью, Олрис тоже не ходил. Мама давно привыкла, что он иногда ночует на конюшне, а он совершенно не хотел показываться ей на глаза в подобном виде. Левая сторона лица распухла, как подушка, а глаз превратился в узенькую щелку. Жевать было больно, так что он обедал только хлебом, тщательно размоченным в воде.

На второй день отек немного спал, но все же визит Ролана был исключительно некстати. Олрис понимал, что, несмотря на все его старания, Ролан отлично видит, что у него с лицом — и это заставляло его чувствовать себя униженным.

— Я вижу, здорово тебе досталось, — сказал старый оружейник то ли уважительно, то ли насмешливо. — Защищал свою подружку, так?..

— Она мне не подружка, — огрызнулся Олрис, пытаясь сосредоточиться на своем деле. Но не замечать старого оружейника, когда Ролан желал поддерживать беседу, было не так просто.

— Это да. Я слышал, что она предпочитает Фрейна. Но теперь-то она, вероятно, передумает. Какая девушка захочет иметь дело с одноглазым?.. — ухмыльнулся оружейник. Олрис чувствовал, что айзелвитту нравится его подразнивать.

«Ну причем тут его глаза? — мрачно подумал мальчик. — Кто вообще захочет иметь дело с такой сволочью, как Фрейн? Разве что дура вроде Ингритт».

С другой стороны, откуда Ингритт было знать, каким был Фрейн на самом деле?.. С ней-то он наверняка держал себя совсем не так, как с Олрисом и прочими мальчишками с конюшни. Ну, по крайней мере, поначалу.

Стоявший в дверях мужчина продолжал насмешливо смотреть на Олриса.

— Думаю, у тебя есть шанс. Самое главное — не показывайся ей на глаза, пока не сойдут эти синяки, а то она перепугается или начнет тебя жалеть. — Ролан поскреб пальцами бороду. — Ну, вообще, конечно, девушки часто влюбляются в того, кого они жалеют, но это не та любовь, которой стоит добиваться. Как по мне, гораздо лучше, если девушка тобой восхищается.

— Да не нужна она мне! — почти взвыл Олрис. — Она меня ни капли не интересует! И я вовсе не хочу, чтобы она в меня влюблялась.

— Ну и дурак, — пожал плечами Ролан, все так же небрежно привалившись к косяку.

Олрис покосился на мужчину, впервые задумавшись, какого черта тот торчит в конюшне и тратит свое время на подобный беспредметный разговор. Ролан как будто понял смысл его взгляда.

— Ваша драка с Фрейном, как ты понимаешь, наделала много шума. С одной стороны, по твоей вине пострадал человек, который работает на королевской кузнице. То есть, в каком-то смысле, ты нанес ущерб имуществу самого короля…

Олрис похолодел. Странное дело, до сих пор он не рассматривал проблему с этой_ точки зрения, хотя это было вполне естественно.

— А с другой стороны — парень, который так лихо управился с Фрейном, тоже может быть полезен королю, по крайней мере, когда вырастет, — так же размеренно продолжал Ролан. Создавалось впечатление, что он нарочно изводил своего собеседника этой нарочитой неторопливостью. — Словом, мнения разделились. Одни полагали, что тебе следует всыпать пятьдесят плетей, и, если выдержишь, вернуть тебя на черную работу. А другие утверждали, что от Фрейна всегда было больше беспорядков, чем реальной пользы, а вот из тебя может однажды выйти воин. Дело решил Нэйд.

— Что он сказал? — спросил Олрис помертвевшими губами. От Мясника из Береге было трудно ждать чего-нибудь хорошего. Разве что мать каким-то способом умаслила Рыжебородого…

— Сказал, что ты будешь носить меч за Дакрисом — если, конечно, тот не против. Тот, на твое счастье, не возражал. Так что ты с чистой совестью можешь пойти и положить скребок на место. С завтрашнего дня ты будешь чистить только лошадь своего хозяина, а о возне с навозом можешь вообще забыть. Ну что?.. Ты рад?

Олрис почувствовал, что руки у него слегка дрожат — и поскорее опустил скребок, чтобы Ролан не заметил этой детали и не стал смеяться. Это в самом деле было несколько смешно — пугаться именно тогда, когда опасность уже миновала…

— Ну конечно, рад, — признался он. — Только я все равно не понимаю, с чего вдруг Рыжебородый так расщедрился.

Ролан негромко рассмеялся.

— А я понимаю… Дель-Гвиниру в самом скором времени понадобятся новые гвардейцы. Видишь ли, пока ты тут залечиваешь свои синяки и ковыряешься в навозе, весь остальной замок на ушах стоит. Слухи расходятся так быстро, что даже Мясник больше не может делать вид, что ничего особенного не произошло. Рыжебородый, разумеется, молчит как пень, но он все знает.

— Знает что?

Ролан, хромая, подошел к нему, нагнулся к его уху и почти неслышно прошептал:

— Что наш король вернулся.

Олрис отшатнулся.

— Что ты врешь, дурак!..

Старик оскалился, словно довольный волк.

— На твоем месте, я бы не спешил с такими выводами. Сперва я зашел бы в кухню, потолкался в караулках и послушал бы, о чем там говорят… Видишь ли, даже намеком поминать про эти слухи строго-настрого запрещено — поэтому-то их и повторяют все, кому не лень.

— И что же говорят о вашем короле?.. — шепотом спросил Олрис, поневоле поддаваясь настроению своего собеседника. Конечно, по-хорошему ему бы следовало сказать Ролану, что его не интересуют подобные вещи, и пресечь крамольную беседу на корню, но любопытство оказалось сильнее.

— Говорят, он собирает свое войско у Арденнского утеса и зовет к себе всех тех, кто хочет драться за Свободный Эсселвиль. Говорят, что его сенешалем стал Атрейн, который все последние семнадцать лет был предводителем повстанцев в Лисьем Логе. А еще я слышал, что новый король один в один похож на государя Тэрина — такие же каштановые волосы, зеленые глаза, похожие черты лица… Что даже странно, если хорошенько поразмыслить…

— Почему же странно? — удивился Олрис.

— Потому что принц, сколько я помню, был больше похож на мать, — задумчиво произнес Ролан. Но потом он посмотрел на Олриса и покривился, будто бы только что вспомнил, с кем, собственно, говорит. — Впрочем, все это полная ерунда… По сути, все младенцы одинаковы, по ним не угадаешь, каким будет человек семнадцать лет спустя. Что же касается тебя… Конечно, носить меч за Дакрисом куда приятнее, чем чистить стойла и седлать коней. Но я бы все-таки подумал — стоит ли в такое время, как теперь, служить гвардейцам Марахэна.

— Ты мне угрожаешь, что ли?.. — нахмурился Олрис.

Оружейник сдавленно вздохнул.

— Да нет же, дурачок. На самом деле, если среди гвиннов и есть люди, которым я не желаю ничего плохо, то вы с Ингритт, или твоя мать — именно из таких. Но рано или поздно ты все-таки вырастешь… и если ты станешь гвардейцем Марахэна, для тебя это ничем хорошим не закончится. Либо тебя убьют в каком-нибудь бою, либо ты мало-помалу станешь в точности таким же, как Рыжебородый, Унно или Дакрис — одним словом, как вся эта шваль.

— Ты что же, Нэйда с Дакрисом равняешь?.. — раздраженно фыркнул Олрис.

— Я не спорю, кто-то из них лучше, кто-то хуже… Но при этом все они — одно, и в некотором смысле все друг друга стоят, — мрачно сказал Ролан. Но потом махнул рукой. — Ладно, забудь. Не надо было мне к тебе цепляться… тебя ведь не спрашивают, чего тебе больше хочется — остаться здесь или прислуживать этому Дакрису.

— Ты думаешь, что если бы меня спросили — я бы захотел остаться здесь? — вскинулся Олрис. — Ну уж нет!

— Я знаю, — вздохнул Ролан — и, хромая, пошел к выходу. Олрис смотрел вслед Ролану, пока тот не исчез за дверью, и на душе у него было как-то неспокойно.

* * *

Готовясь к первому визиту в Эсселвиль, Крикс долго размышлял, что может понадобиться ему в незнакомом мире. Но чем больше он об этом думал, тем сильнее разрастался список вещей, без которых ему ни в коем случае не обойтись, так что в конце концов южанин в голос рассмеялся, представив, как пробирается сквозь арку Каменных столбов, нагруженный, словно какой-нибудь ишак. А брать с собой Гербу или какую-нибудь другую лошадь было совершенно неразумно, так как Меченый не знал, что ожидает его по ту сторону Врат Альдов. Хорошо, если проезжий тракт или хотя бы лес, но с равной вероятностью он может оказаться и в горах, и посреди какой-нибудь болотистой низины, по которой можно путешествовать только пешком. Так что в конце концов Меченый решил последовать завету, упомянутому в большинстве трактатов, посвященных Тайной магии. То есть не брать с собой «ни хлеба, ни плаща, ни самострела для охоты», а всецело положиться на судьбу и волю Изначальных Сил. И его личный опыт, и примеры, о которых толковали авторы трактатов, подтверждали, что такая тактика порой приносит самые невероятные плоды.

«Вероятно, потому, что те, для кого дело оборачивалось неудачно, никаких трактатов уже не писали» — цинично заметил Алвинн, когда энониец поделился с ним своими мыслями. Впрочем, Безликий в тот день вообще был раздражительнее, чем обычно. Энониец получил от оружейника ножны для своего меча, а заодно и свой второй заказ — тонкую маску, выкованную из серебра и проложенную изнутри плотной шелковистой тканью. Эту маску энониец положил на одеяло Алвинна.

— Примерь, — предложил он. — Если ты будешь в этом, то никто не догадается, кто ты такой. Я видел такую же маску на одном ньоте из аварского посольства — он изготовлял какой-то хитрый яд, а колба лопнула и обварила ему руки и лицо. Не знаю, как он выглядел без своей маски, но, наверное, весьма отвратно, потому что носил ее, не снимая.

— И что, мне тоже выдавать себя за отравителя?..

— Зачем? Ты мог обжечь лицо во время пожара. Или, если хочешь, мы придумаем что-то другое.

Алвинн как-то странно хмыкнул.

— Только такой идиот… или, если тебе это приятнее — только такой идеалист, как ты, может считать, что, если на Безликого надеть этот серебряный намордник — то он запросто сойдет за человека.

— Я, во всяком случае, особой разницы не вижу, — парировал Крикс. — Ты злишься, возмущаешься или страдаешь, как обычный человек. Ты даже шутишь, как обычный человек. А в книге Эйта из Гоэдды утверждается, что среди всех живых существ смеяться могут только люди, что доказывает…

— Что старик не верил в Альдов, — перебил Безликий. — Ладно. Если ты настаиваешь, я попробую. В конце концов, я твой должник.

Крикс полагал, что дела обстоят как раз наоборот. Хоть они с Алвинном оба спасли друг другу жизнь, но Алвинн за свою услугу Риксу поплатился так, что это делало их жертвы несоизмеримыми. Но спорить Меченый не стал.

Теперь, когда Безликий чувствовал себя гораздо лучше, и впридачу обзавелся маской, позволявшей ему самому беседовать со слугами, Крикс с чистой совестью отправился в Хоэль.

Подходя к арке Каменных столбов, он испытывал непривычное волнение. Странно было думать, что он возвращается в страну, где он родился и провел самые первые полгода своей жизни. Меченый исподволь готовился к чему-то невероятному, но на самом деле переход случился мягко и был почти незаметным, словно переход от бодрствования ко сну. По ту сторону Ворот было светлее и прохладнее, и не так сильно пахло листьями и влажной от дождя землей. Арка здесь выглядела несколько иначе, чем в Хоэле, но не настолько, чтобы это вызывало любопытство или удивление. Меченый огляделся и увидел огромные сосны, поднимавшиеся, как ему казалось, прямо к небу.

«Я в лесу» — сказал он сам себе.

Помимо шелеста ветвей над его головой, «дан-Энрикс» услышал и другой звук, похожий на журчание ручья, и, двинувшись в ту сторону, откуда он раздавался, вскоре вышел к узкому оврагу, на дне которого поблескивала светлая вода. Это открытие порадовало Крикса. Неизвестно, сколько времени ему придется проблуждать в этом лесу, прежде чем удастся добраться до какого-нибудь человеческого жилья, так что возможность не страдать от жажды была очень кстати.

Поскольку он не имел даже приблизительного понятия о том, в какую сторону ему теперь идти, заботиться о направлении не приходилось, и «дан-Энрикс» решил двигаться вдоль этого ручья.

Так он шел примерно полчаса, выбирая удобные места и следя исключительно за тем, чтобы не слишком удаляться от оврага. Сперва энониец размышлял о том, что ожидает его в Эсселвиле, потом мысли переключились на Светлого. Крикс уже далеко не в первый раз спросил себя, знает ли Князь, что ему удалось достать Меч Альдов из огня? Если верить императору, Седой обычно был в курсе всего, происходившего в Адели или за ее пределами. Но если это так, то почему он до сих пор не дал о себе знать?..

От этих мыслей Крикса отвлекло внезапное чувство острой тревоги. Ощущение было почти таким же, как если бы кто-то заорал ему на ухо «Берегись!».

Натренированное тело среагировало прежде разума, и Меченый шарахнулся в сторону, а тонкая стрела с широким наконечником ударила в ствол дерева, возле которого он только что стоял. Древко стрелы мелко задрожало, как будто бы она была живой и злилась на свой промах. Меченому казалось, что в его голове еще звучит осиное жужжание, с которым стрела только что просвистела мимо его уха. Энониец бросился в ту сторону, где должен был прятаться невидимый стрелок.

По виду стрелы было ясно, что выпустили ее из самострела — не особо мощного и дальнобойного, скорее подходящего для охоты, чем для настоящего сражения. Крикс решил, что нападавший был один, иначе кто-то из его товарищей выстрелил бы одновременно с ним, и вторая стрела наверняка попала бы в «дан-Энрикса». Если дать нападающему время скрыться и спокойно перезарядить свой самострел, то он непременно повторит свою попытку — и, возможно, на второй раз ему повезет. Он, несомненно, местный, то есть знает этот лес гораздо лучше, чем «дан-Энрикс», так что при желании ему будет нетрудно снова подобраться к своей жертве незамеченным.

Все эти мысли проносились в голове «дан-Энрикса», как вихрь, пока он петлял между деревьями. По счастью, стрелок переоценил свои способности — а может быть, наоборот, слишком боялся промахнуться, так что он стрелял с близкого расстояния. Крикс видел, как он быстро перезаряжает самострел и вскидывает его на уровень груди…

«Дан-Энрикс» еще раз шарахнулся в сторону. «Промажет!» — промелькнуло в голове. Меченый оказался прав — вторая стрела тоже пролетела мимо. Нападавший бросил самострел и побежал. Бегал он явно лучше, чем стрелял — во всяком случае, до оврага, вдоль которого Меченый шел от самых Каменных столбов, он добежал раньше «дан-Энрикса». И дикими, неровными скачками бросился по склону вниз.

Перед глазами Крикса на мгновение мелькнуло лицо Астера.

* * *

— Нет, Астер. Это уже слишком. Я сломаю себе шею.

— Не сломаешь. Эта техника действительно сложнее тех, которыми мы занимались раньше, но я бы не предлагал тебе этого сделать, если бы не знал, что ты готов. Все, что тебя удерживает — это просто страх. Забудь о нем и действуй.

— Астер!..

— Ты хотел учиться или нет? Я не намерен тебя уговаривать.

— Ладно! Сейчас… надеюсь, если я умру, то ты признаешь, что ты был не прав.

…

— Поверить не могу. У меня получилось. Астер?!

— Это было отвратительно. Ты сделал все ошибки, о которых я предупреждал. Так в самом деле можно сломать шею.

— Но ведь получилось же! Как называется этот прием?..

— Neeri labe litten. «Сокол соблазняет ласточку». Повтори.

— Neeri labe litten.

— Прекрасно. Но я вообще-то имел в виду не название, а саму технику.

* * *

…Меченый сбил противника с ног и придавил его к земле всем своим весом, успев отметить, что стрелявший в него человек довольно молод. Осознав, что он не в состоянии пошевелиться, пленник даже не подумал успокоиться, а прошипел какое-то ругательство и плюнул Меченому в лицо. Плевок не долетел и попал на рубашку, а Крикс рывком перевернул юношу на живот и заломил ему руку за спину, с трудом сдержав порыв нажать на локоть посильнее и услышать, как его несостоявшийся убийца замычит от боли. Но нападавший его деликатности не оценил и разразился приглушенной бранью. Собственно, отдельных слов своего пленника Крикс не понимал, но ошибиться в их общем смысле было невозможно.

Меченый нахмурился. В Лаконе он сравнительно неплохо понимал тарнийский, но, рассчитывая на свои познания, он упустил из виду, что в обычной жизни люди говорят по меньшей мере вдвое быстрее и неразборчивее, чем их ментор на занятиях. А пленник, ко всему прочему, яростно отбивался и пыхтел, так что его слова казались Меченому смесью клекота и шипения. Единственное слово, которое «дан-Энриксу» все-таки удалось понять, было «del» gГлава Viniren» — очевидно, нападавший на него юноша был айзелвитом и считал его своим врагом.

— Nei del'g Viniren. Sono aelitten, — механически ответил Крикс, как отвечал бы на вопрос наставника в Лаконе. И пробормотал себе под нос — Вот проваль, что же теперь делать?..

Пленник почему-то перестал брыкаться.

— Аэлит? — довольно четко выговорил он после того, как несколько секунд отплевывался от попавшей в рот земли. — Легелион?..

Меченый вздрогнул. Слышать свой родной язык в чужом мире было так странно, что на одну краткую секунду Крикс почти поверил в то, что он ошибся и попал не в Эсселвиль, а в какую-то незнакомую часть Легелиона. Но такого, разумеется, не могло быть. Тайная магия не ошибается.

— Да, аэлит, — подтвердил он. — Ты говоришь по-нашему?

На этот раз пленник долго молчал, прежде чем отозваться. Крикс даже успел подумать, что первый ответ ему просто послышался.

— Довольно плохо, — отозвался айзелвит в конце концов. — Атрейн и остальные лучше… Но ты правда аэлит?

Он говорил с чудовищным акцентом и, похоже, был способен составлять только простые фразы, но «дан-Энрикса» это даже порадовало, потому что придавало невозможной ситуации хотя бы капельку реалистичности. Столичного произношения он бы, наверное, не выдержал.

— Я правда аэлит, — заверил он, выпустив локоть пленника. Конечно, с того сталось бы опять попробовать удрать, но Крикс решил рискнуть. Тем более, что айзелвит уже успел удостовериться, что убежать от Меченого не так просто. Юноша сел и принялся ожесточенно растирать помятый Криксом локоть. Выглядел он не особо грозным. Вместо бороды щеки и подбородок айзелвита покрывала редкая щетина, светло-каштановые волосы были подрезаны неровно, явно с помощью ножа, а к лоснящейся от старости одежде тут и там пристала хвоя и какой-то сор. Если не присматриваться к странностям костюма, юношу действительно можно было принять за незадачливого браконьера, промышляющего где-нибудь в окрестностях Хоэля. Особенно когда парень говорил на аэлинге.

— Кто научил тебя нашему языку? — не удержался Крикс.

— В лагере много ваших.

— Аэлитов?!

— Да.

Крикс потер лоб. Ему казалось, что он спит — или, возможно, бредит.

— А кто такой Атрейн?

— Он наш… Emm, qe'sa? Notro erling.

— Предводитель?

— Да.

— Он тоже аэлит?

— Он — нет! — как будто даже возмутился его собеседник. — Sei esselГлава Villen. Но он говорит по-вашему.

— А сколько всего аэлитов в вашем лагере? — спросил «дан-Энрикс».

Юноша посмотрел на него исподлобья и ничего не сказал. Крикс понял, что айзелвит по-прежнему ему не доверяет. Что ж, это было вполне естественно.

— Ты можешь проводить меня к своим?.. — спросил «дан-Энрикс» юношу. — Ты же не думаешь, что я могу представлять какую-то опасность для целого отряда? Я один, а из оружия у меня только этот меч.

— I mei balesta, — сумрачно напомнил айзелвит.

Меченый покачал головой.

— Ne'lya. У меня его нет. Твой самострел остался там же, где ты его бросил. Можешь пойти и забрать его.

Юноша встал и пошел подбирать брошенный арбалет. Крикс тоже неспеша поднялся на ноги и отряхнул со штанин приставший сор. Чувствовал он себя довольно неуютно. Айзелвитт мог не вернуться, а сбежать. Или, что еще хуже, перезарядить свой арбалет и снова попытаться подстрелить предполагаемого «дель-гвинирца». Но зато с оружием айзелвит будет чувствовать себя гораздо более уверенно, и, вероятнее всего, проводит его в пресловутый лагерь, к другим аэлитам, кем бы они ни были.

По счастью, опасения «дан-Энрикса» не подтвердились. Айзелвит вернулся, неся разряженный самострел в руках.

— Пошли, — коротко сказал он.

Айзелвит оказался исключительно немногословным собеседником. Большую часть вопросов Меченого он попросту пропускал мимо ушей, хотя Крикс ничуть не сомневался в том, что он их понимает. Если же он все же отвечал, то односложно и порой весьма невразумительно. К примеру, когда Меченый представился айзелвиту и спросил, как ему следует звать своего попутчика, тот коротко ответил — «Эвро», но, поскольку слово «heГлава Vro» по-таринийски значило просто «олень», «дан-Энриксу» осталось ломать голову над тем, назвал ли собеседник свое истинное имя, отделался прозвищем, или же вообще проигнорировал его вопрос, заметив настоящего оленя.

Они шли по лесу уже несколько часов, а айзелвит не демонстрировал никаких признаков усталости, хотя на вид казался не особенно выносливым. Они перешли вброд ручей, где вода поднималась чуть выше щиколоток, когда Эвро сделал знак остановиться.

— Дальше не пойдем.

— Почему?

— Sei fronte. Эммм… граница. Надо ждать. Нас встретят.

— А если кто-нибудь не знает про границу? Или, скажем, не захочет ждать? — заинтересовался Меченый.

Юноша чуть пожал плечами и коснулся арбалета, которого еще несколько часов назад повесил за плечо.

— Значит, те, кто охраняет этот берег, подстрелят любого, кто пересечет вашу границу… как же это… sine rotta?

— Да. Без приглашения, — с видимым удовольствием подтвердил айзелвит. И, помолчав, многозначительно добавил — Ни один гвин еще не уходил из этих мест живым.

Произнеся эту фразу, он бросил быстрый взгляд на Крикса. Видимо, он до сих пор подозревал его в обмане.

Меченый пожал плечами и уселся прямо на траву. Сорвал травинку, пожевал ее, глядя на прыгающую по гальке воду. Эвеллир готов был биться об заклад, что его спутник тоже устал от долгой ходьбы и не прочь сесть на землю рядом с ним, но хочет выдержать характер.

Потом Крикс услышал, что к ним приближаются несколько человек, и медленно поднялся на ноги — так, чтобы его движения никак нельзя было счесть угрожающим. Получить промеж глаз стрелу из арбалета ему совершенно не улыбалось.

Он оказался прав — у двух из пяти человек, вышедших к ним из леса, были самострелы, и каждый носил на поясе короткий меч. А в остальном они казались почти одинаковыми — худые лица с выступающими скулами наполовину закрывали бороды, взгляды были цепкими и жесткими, как у людей, привыкших постоянно жить в условиях опасности и не иметь возможности расслабиться.

Между дозорными и Эвро завязался оживленный разговор, в котором Крикс опять не сумел разобрать почти ничего, хотя и понял, что Эвро рассказывает остальным о неудачном нападении на Меченого и о своих подозрениях на его счет. Когда юноша назвал его имя, один из дозорных резко обернулся к Меченому. Криксу показалось, что глаза дозорного вот-вот прожгут на нем дыру. С особым интересом айзелвит рассматривал клеймо на лбу.

— Как, ты сказал, его зовут?.. — медленно спросил он у Эвро. Энониец с облегчением подумал, что, когда местные жители перестают глотать слова, то понимать их речь сравнительно нетрудно.

— Крикс, — послушно повторил его сопровождающий.

— Ну и дела! — пробормотал дозорный на чистейшем аэлинге. — Олми, посмотри сюда… Мне кажется, или это действительно оруженосец коадъютора?! Ну, тот, который получил Семиконечную звезду?

Крикс был уверен, что он уже ничему не удивится, но последний возглас его доконал. Меченый вздрогнул и во все глаза уставился на человека, только что представившего его остальным, но лицо «айзелвита» по-прежнему казалось ему совершенно незнакомым. Эвеллир всерьез задумался, уж не сошел ли он с ума.

— Все правильно, несколько лет назад я был оруженосцем коадъютора, — подтвердил он. — Но я не представляю, откуда вам это знать. Я готов поручиться, что никогда раньше вас не видел.

— Получается, он в самом деле ваш? — вклинился Эвро.

— Наш, наш, — небрежно отмахнулся тот же самый айзелвит, который только что помянул Семиконечную звезду. И обернулся к Меченому. — Это правда, мейер Рикс, мы с вами не были знакомы лично. Но это не значит, что я вас не знаю. Я раз двести видел вас во время путешествия в Каларию, а потом в лагере под Тровеном, во время подготовки к штурму. И потом, когда ваш сюзерен был ранен, а вы появлялись в гаванях с девушкой из Лесного братства. Меня зовут Рейнар Лювинь, или попросту Рельни. Вы навряд ли это помните, но я был кормчим на «Зеленом рыцаре».

— Я помню, — медленно ответил Крикс, почти не покривив душой. Собственно, самого Рейнара он действительно не помнил, но зато неплохо помнил другого человека с таким именем. — Если не ошибаюсь, ваш отец был капитаном на «Бесстрашной Беатрикс»?.. Но как вы оказались здесь?

Рейнар поскреб курчавую темную бороду.

— А фэйры его знают… Был ужасный шторм, наш крогг несло на скалы, молнии сверкали так, что я чуть было не ослеп… а потом рраз — и нас каким-то образом перенесло сюда. Некоторые из наших даже утверждали, что мы все погибли и очнулись уже на том свете. Верно, Олми?.. Но довольно быстро стало ясно, что мы еще живы. А скажите, мейер Рикс… или теперь следует говорить «мессер»?

— Да бросьте вы все эти церемонии. Вы ведь хотите спросить о вашем отце?.. Мне очень жаль, Лювинь, но он погиб.

— Я так и думал, — мрачно сказал тот. — «Беатрикс» была обречена. Альды свидетели, в том шторме было что-то противоестественное! Я почти не сомневался в том, что остальные корабли нашего флота утонули. Но вы живы — значит, «Зимородок» все же уцелел. Как вы сюда попали?..

Один из айзелвитов тронул Рельни за плечо и что-то коротко сказал. Лювинь кивнул и снова посмотрел на Рикса.

— Мой друг говорит, что здесь не место для подобных разговоров, — сказал он. — Мы с Эвро и Олметом проводим вас в лагерь.

Олмет впервые открыл рот.

— Пусть сдаст оружие, — недружелюбно сказал он.

— Кто, Рикс?..

— Таков порядок. С какой стати делать для кого-то исключения?

— Я вам не враг, — заметил Крикс. — К тому же, я вернул вашему человеку его нож и самострел, хотя он первым на меня напал.

— Hei dan, — признался Эвро. Но Олмета это не поколебало.

— Все равно. Чужак не может войти в Лисий лог с оружием. Атрейну это не понравится.

— Хватит, — отрубил Лювинь. — Старший в дозоре — я, и будет так, как я сказал. А перед сенешалем я как-нибудь оправдаюсь сам. Если понадобится.

Они снова шли через лес, и Крикс присматривался, пытаясь заметить какие-нибудь следы близкого лагеря. Если верить Эвро, то где-то здесь, поблизости, было полно людей. Но, тем не менее, лес выглядел необитаемым. Олмет мрачно косился на «дан-Энрикса» и что-то тихо, но настойчиво втолковывал Рейнару, пользуясь при этом местным языком. Меченый понимал только отдельные куски — «четыре года», «дель-гвинирцы», и упорно повторяемое слово «подозрительно». Но этого было достаточно, чтобы «дан-Энрикс» догадался насчет остального.

— Твой человек считает, что я оказался здесь одновременно с вами и провел последние четыре года в Дель-Гвинире, верно? — спросил Меченый у Рельни. Олмет злобно покосился на него. — Это не так. Я попал в Эсселвиль только сегодня утром.

— Лжешь, — процедил Олмет. — Окажись ты здесь только сегодня утром — ты не выглядел бы так спокойно. Я первое время без конца колол себя булавкой, чтобы убедиться, что не сплю. Мы все ходили, как лунатики, и спрашивали друг у друга — может ли такое быть, или мы все одновременно помешались. Да и ты наверняка вел себя точно так же, когда только оказался тут! И почему ты называешь это место Эсселвилем? Разве Эвро говорил тебе, как называется эта страна? HeГлава Vro, ditero itta?

— Nei.

— Вот именно, — с яростным удовлетворением подтвердил Олмет. — Поэтому я думаю, что ты лазутчик, которого гвины подослали к нам. Они считали, что, раз ты владеешь нашим языком, то у тебя получится втереться к нам в доверие.

— Хочешь сказать, что они выжидали все эти четыре года, прежде чем осуществить подобный план? — парировал «дан-Энрикс». — Я бы на их месте не стал ждать так долго.

— Откуда мне знать, что происходит в головах у гвинов и у их шпионов?.. — огрызнулся Олмет.

— Олми, а ведь ты не прав, — вздохнул Лювинь. — Хочешь сказать, что это гвины заклеймили Рикса знаком дома Дарнорнов?.. Мне это клеймо сразу же показалось знакомым, а потом я даже вспомнил, где я его видел — когда как-то раз перегонял на баржу лошадей Бейнора Дарнторна. У каждого коня в той партии было точно такое же тавро. «Собственность лорда Дарнторна», вот что оно значит. И поставили его сравнительно недавно. Так что Рикс никак не мог бы провести здесь несколько последних лет. Хотя в твоих словах тоже есть доля правды… — Рельни обернулся к Меченому. — Если ты попал сюда только сегодня, то откуда тебе знать, как называется эта страна?

«Дан-Энрикс» слегка пожал плечами.

— Видишь ли… даже в Адели существуют люди, которым известно кое-что об Эсселвиле и о Дель-Гвинире. Вы, конечно, вправе мне не верить, но ваш экипаж — не первые аэлиты, оказавшиеся в этом мире.

— Да, мы это знаем, — неожиданно серьезно подтвердил Лювинь. — Мать нашего нынешнего короля тоже попала сюда из Легелиона. Они со старым королем встретились в нашем мире, а потом она пришла к нему через Ворота Альдов. Но после нее такое больше никому не удавалось. Теперь через эти арки ходят разве что адхары Олварга.

Слова Лювиня заставили Рикса вздрогнуть. «Мать нашего нынешнего короля»… Выходит, Седой солгал Валлариксу, сказав, что Амариллис умерла? Ведь для того, чтобы ее сын смог править Эсселвилем, она должна была родить второго сына. Теперь их с Тэрином наследник — кстати, его родной брат! — стал королем, а Светлый даже не сказал ему об этом! Почему?..

Крикс еле удержался, чтобы не начать немедленно расспрашивать о короле. Сначала следовало выяснить, что Рельни говорил об Олварге.

— Адхары Олварга?.. — повторил Меченый. Это уже не тарнийский, а, скорее, Древнее наречие. Кажется, в переводе это означало — «смертоносные». — Кто это? Я впервые о них слышу.

— Дома их зовут «Безликими». Или еще «кромешниками». Но сами себя они называют так, как я сказал.

— И вы с ними воюете?..

— Именно так. Стой, мы пришли.

— Куда? Я вижу только лес.

— Так и задумано, — заверил Рельни. Он достал откуда-то плоскую деревянную свистульку и издал несколько резких и коротких звуков. Откуда-то сверху с шелестом упала тонкая веревочная лестница, конец которой задел Меченого по плечу. От неожиданности энониец вздронул, а Лювинь впервые за все время улыбнулся.

— Добро пожаловать в Древесный город, — сказал он.