Когда-то Льюберту казалось, что любое место будет лучше, чем имперская столица. Примерно в те же времена он верил, что, когда он снова встретит своего отца, все наконец-то встанет на свои места, и жизнь опять будет такой же правильной — а следовательно, счастливой — как до мятежа и поступления в Лакон. Действительность жестоко разочаровала Дарнторна. Порой он даже спрашивал себя: действительно ли отец рад его приезду? Лорд Сервелльд держался с наследником так отчужденно, что в его присутствии Льюберт испытывал мучительную скованность, боясь случайно сделать или сказать что-нибудь не то. А знаменитая на весь Бейн-Арилль цитадель Кир-Кайдэ показалась Льюсу самым неуютным местом на земле. Мрачные люди, вечно куда-то спешившие и выглядевшие так, как будто бы не спали уже много дней подряд, виселицы вдоль дорог, исступленное напряжение, которое буквально ощущалось в воздухе. А в довершение всего — вороны, слякоть и бесчисленное множество оттенков серого: серое небо, серый снег, серые камни старой крепости. В первую же неделю после своего приезда Льюберт с удивлением почувствовал, что он почти скучает по Адели, хотя последние годы там никак нельзя было назвать спокойными или счастливыми. Льюс сказал себе, что просто не освоился. Но прошел месяц, а потом другой, а между тем «освоившимся» он себя по-прежнему не чувствовал.

Порой ему казалось, что такие вещи, как способность чувствовать себя на своем месте, вообще не связаны с внешними обстоятельствами, а приходят изнутри. Пастух, к примеру, умудрялся выглядеть уверенно и жизнерадостно практически везде, куда бы ни забросила его судьба, чем вызывал у Льюберта немалую досаду. Иногда Дарнторн спрашивал себя, что сталось с Риксом после их прощания, но до чего-нибудь определенного додуматься так и не смог. Сам Льюс на месте Пастуха скрыл бы произошедшее от Ордена и жил бы себе припеваючи, но с Крикса станется явиться к сэру Ирему и выложить ему все так, как есть. Мессера коадъютора в каком-то смысле было даже жаль — Пастух всегда был мастером по части создания проблем себе и окружающим.

Льюберт прожил последние несколько лет в уверенности, что он ненавидит Рикса, но сейчас он думал, что не отказался бы когда-нибудь опять увидеть Пастуха. В конце концов, в сравнении с людьми, которые окружали Льюберта в Кир-Кайдэ, ненормальность энонийца выглядела почти безобидной.

Новые соратники отца пугали Льюберта закоренелой ненавистью к Валлариксу и фанатичной убежденностью в величии Бейн-Арилля. Льюберту иногда казалось, что, если бы в разговоре с кем-нибудь из них он вздумал описать Валларикса таким, каким он его помнил по редким визитам во дворец — сдержанного и всегда усталого мужчину, не особенно похожего на короля, но уж, во всяком случае, и не являвшегося воплощением всех мыслимых пороков, каким его представляли заговорщики — то это привело бы его слушателей в праведную ярость. Чего доброго, они решили бы, что он подослал Орденом, чтобы сеять раскол и смуту в их рядах.

Льюберт предпочитал не проверять свои предположения на практике. Наверное, это было его проклятием — молчать. С той только разницей, что большую часть жизни его заставляли скрывать свои истинные чувства от противников его отца, а теперь он скрывал их от его союзников.

Впрочем, существовал один человек, который знал, что Льюберт думает на самом деле — так, во всяком случае, казалось Дарнторну. Этот человек был ворлоком, или, по крайней мере, кем-то в том же роде. Его имя оставалось тайной для всех обитателей Кир-Кайдэ, хотя ворлок появлялся в крепости не так уж редко. Льюберт с первой же встречи почувствовал к нему глубокое отвращение, к которому примешивался страх. Глаза у мага были льдисто-голубыми, и когда он смотрел на другого человека — даже мельком — ощущение было таким, как будто ты до крови порезался чем-нибудь острым. Льюберт попытался выяснить, кем был этот человек, но слуги и гвардейцы ничего не знали, а отец дал Льюберту понять, что не желает касаться этой темы.

Тем не менее, один раз им все-таки пришлось поговорить о маге. Это произошло после того, как Льюберт как-то раз столкнулся с магом у ворот и не успел посторониться, так что какое-то мгновение ворлок смотрел прямо на него. Он был всего на пол-ладони выше Льюберта, но этого оказалось достаточно, чтобы маг мог смотреть на него сверху вниз. Но Льюберта вывело из себя вовсе не это. Когда их взгляды встретились, тонкие губы мага растянула неприятная улыбка, словно он только что заметил нечто крайне любопытное. Льюберт не чувствовал ни малейшего магического воздействия, но готов был поклясться, что незнакомец применил к нему какие-нибудь ворлокские штучки, и увидел… что конкретно мог увидеть человек, который заглянул бы в его мысли, Льюберт предпочел не представлять. В первую минуту он так торопился поскорее разминуться с магом, что не придал этому особого значения, но впоследствии воспоминание о том, как Хеггов маг позволил себе походя забраться ему в душу, приводило Льюберта в такую ярость, что у него начинало шуметь в ушах.

Он рассказал о случившемся своему отцу, но, к его удивлению, лорд Сервелльд не только не возмутился, но и вообще не принял его слов всерьез.

— Тебе показалось, — сказал он. — Чтобы прочесть чужие мысли, ворлоку необходимо время и определенное усилие. Это нельзя проделать за одну секунду.

— Значит, можно, — упрямо ответил Льюберт. — Может быть, он очень сильный ворлок. Может быть, это какая-то особенная магия. Не знаю. Но я чувствовал_, что он меня читает, понимаешь?..

— Тебе показалось, — повторил отец. На этот раз в его словах звучало нетерпение, и Льюберт понял, что он не желает продолжать этот разговор. Когда Льюс вспоминал эту беседу после, в тишине собственной спальне, ему показалось, что отец прекрасно понимал, что он говорит правду — просто не хотел придавать этому значения.

Похоже, этот странный маг был ему очень нужен. Каждый раз, когда он приезжал в Кир-Кайдэ, они с лордом Сервелльдом надолго запирались вместе, причем иногда Дарнторн заставлял ждать более важных посетителей ради того, чтобы принять этого малоприятного гостя. А еще иногда гость Дарнторна шел в Кир-Рован — башню, где держали пленников. И об этих его посещениях ползли такие слухи, что Дарнторн довольно скоро приучил себя мгновенно глохнуть всякий раз, когда при нем упоминали об отцовском ворлоке. Что бы там ни происходило в Роване на самом деле, Льюберт определенно не желал этого знать. И уж тем более не желал думать, что его отец имеет к этому какое-нибудь отношение.

Однако чем больше Льюберт запрещал себе думать о странном маге, тем чаще его мысли возвращались к этой теме. В следующий раз ворлок явился всего через пару дней. Обычно он отсутствовал гораздо дольше, но на этот раз Кир-Кайдэ было взбаламучено прибытием послов от Родерика из Лаэра, и отец явно обрадовался возвращению своего гостя. Во всяком случае, гвардейцы уверяли, что он принял его чуть не с распростертыми объятиями. Сам-то Льюберт этого не видел, потому что примерно за полчаса до этого оседлал Ласточку и отправился на свою ежедневную прогулку по предместью. Остальные думали, что он предпринимает эти выезды, чтобы не давать лошади застаиваться на конюшне, но на самом деле Льюберту просто хотелось побыть одному. Выбираться из удушливой атмосферы Кир-Кайдэ хотя бы на один час было на удивление приятно, но на сей раз Льюберт пожалел, что пропустил приезд мага. Оставив лошадь конюхам, он поспешил наверх, решив на этот раз во что бы то ни стало выяснить, для каких таких тайных совещаний отец уединяется с проклятым ворлоком.

По счастью, у двери не оказалось никакой охраны. Видимо, отец не желал, чтобы какой-то человек был случайным свидетелем его беседы с магом, даже если этот человек будет всего лишь часовым. Так что все охраняющие Дарнторна дозорные остались далеко внизу, отделенные от него несколькими пролетами холодной лестницы. Лорд Сервелльд не учел только того, что его сына стража беспрепятственно пропустит на вершину башни.

Когда Льюберт прижался к двери ухом, посетитель говорил:

— …что же касается парламентеров Родерика из Лаэра, можете отправить их обратно или выставить их головы над главными воротами Кир-Кайдэ — как вам больше нравится. Я обещаю вам, что император не пошлет к Бейн-Ариллю обещанного войска ни весной, ни даже летом.

Льюберт различил за дверью звук шагов, и сделал вывод, что отец расхаживает взад-вперед по комнате, как всегда в минуты сильного волнения. Надо признать, что сейчас повод для подобного волнения у лорда Сервелльда и в самом деле был.

— Почему вы так уверены, что император не поддержит сэра Родерика? — напряженно спросил он.

— Валлариксу сейчас не до того. Поверьте мне, «черная рвота» отвлечет кого угодно, — отозвался гость, и Льюсу почему-то показалось, что он неприятно улыбается — совсем как в прошлый раз, когда они столкнулись у ворот. От этого воспоминания по спине Льюберта прошел противный холодок.

Выдержав паузу, маг произнес уже гораздо отстраненнее.

— Должен сказать, что меня удивляет выражение вашего лица, мессер Дарнторн. Во время нашей предыдущей встречи вы охотно соглашались с тем, что эпидемия в Адели — в ваших интересах.

— Да… в теории… — хрипло сказал отец. Но за недовольством в его голосе Льюберту померещилось совсем другое чувство, подозрительно похожее на панику. Льюберт не мог судить его за это — ему самому сделалось не по себе от рассуждений незнакомца. Если этот маг не сумасшедший и не шарлатан, короче, если он говорит правду, то из этого следует, то гость Дарнторна только что обрек на гибель несколько тысяч человек, причем проделал это с таким хладнокровием, как будто бы они разыгрывали шахматную партию, и он всего лишь разменял пару фигур. При мысли о том, на что еще способен такой человек, у Льюберта похолодело в животе. Наверное, в этот момент его отец тоже задумался над тем, насколько опасным может быть такой союзник.

— Лорд Сервелльд, я отнюдь не теоретик, — сказал гость все так же холодно. — Вы знали это с самого начала. Так что не пытайтесь сделать вид, что вы не понимали, о чем идет речь.

Льюс никогда еще не слышал, чтобы кто-то позволял себе беседовать с его отцом в подобном тоне. Зная характер лорда Сревелльда, Льюс ожидал, что тот немедленно поставит наглеца на место, но отец почему-то промолчал. Не меньше минуты за дверью царила неуютная тишина, а потом лорд Дарнторн примирительно сказал:

— Оставим это… Мне, в сущности, безразлично, по какой причине император не сможет ввести войска в Бейн-Арилль. Главное, что он не станет нам мешать.

Льюберта в очередной раз покоробило. Что значит «нам»? Кто этот человек, в конце концов? Пусть даже он невероятно Одаренный чародей, это еще не основание видеть в нем полноправного союзника. Тем более, что союз с человеком, насылающим на целые провинции «черную рвоту», выглядит весьма сомнительно. Отец, конечно, говорил, что на войне любые средства хороши, и Льюберт согласился с ним, но если так подумать, то «любые средства» — это слишком растяжимое понятие.

В одном Льюберт был убежден наверняка — с тех пор, как появился этот маг, отец все время сам не свой. Как будто бы его действительно околдовали.

Льюс сказал себе, что должен, наконец, разобраться в том, что здесь творится, и решительно толкнул резную дверь. Первым, кого он увидел, войдя внутрь, оказался странный маг. Гость лорда Сервелльда сидел в одном из кресел за столом и со скучающим видом вертел массивное квадратное кольцо, надетое на безымянный палец. Льюберту оно показалось странно знакомым, и он подумал, что, возможно, видел такое кольцо с печатью у кого-нибудь в Совете лордов. На скрип открываемой двери гость вообще не отреагировал, как будто с самого начала знал о том, что Льюс подслушивал их разговор, стоя под дверью.

Совсем иначе повел себя лорд Сервелльд. Когда Льюс вошел, отец развернулся в его сторону так резко, словно опасался нападения из-за спины. Когда он осознал, что перед ним всего лишь Льюберт, на лице у лорда Сервелльда попеременно отразились облегчение, неловкость и досада.

— Кто пропустил тебя наверх? — спросил он таким тоном, словно Льюберту было лет шесть. Льюс почувствовал, как к лицу приливает краска.

— Ваши гвардейцы, монсеньор, — подчеркнуто официально отозвался он.

— Я с этим разберусь. А сейчас уходи, у меня важный разговор.

— Напротив, лорд Дарнторн, пускай ваш сын останется. Я все равно должен покинуть вас. Мне нужно закончить одно дело, — сказал гость, мельком взглянув на Льюберта. Даже такого скользящего взгляда хватило, чтобы Льюсу сделалось не по себе. Гость лорда Сервелльда уже утратил к нему всякий интерес, а Льюберт все еще чувствовал себя рыбой, пойманной на крючок, как будто между ним и посетителем была натянута невидимая леска. Про себя Льюс решил, что он был прав, и незнакомец — очень сильный ворлок, но свои способности он использует такими способами, которые никогда не одобрили бы в Совете Ста. Определенно, этот человек был исключительно опасен, и от него следовало держаться подальше. Но как высказать такую мысль отцу, и станет ли лорд Дарнторн его слушать?..

Льюс был готов к тому, что отец отошлет его вниз, но тот как будто бы забыл о нем после ухода мага. Сейчас лорд Дарнторн стоял вполоборота к Льюберту, но тому все равно казалось, что отец его не видит.

— Я слышал ваш разговор, — признался Льюберт. — Я хотел узнать, зачем он приезжает, и поэтому пошел сюда и встал под дверью.

Он ожидал гневной вспышки, но отец только задумчиво кивнул, не отрывая взгляда от огня в камине. После ухода мага лицо у него смягчилось, и он стал гораздо больше похож на того человека, которого помнил Льюберт. Дарнторну даже показалось, что ледяное отчуждение, которое он чувствовал со дня своего возвращения, исчезло.

— Ты действительно считаешь, что эпидемия в столице будет нам на пользу? — прямо спросил он.

По скулам старшего Дарнторна прокатились желваки. От мимолетного спокойствия, с которым он рассматривал трещавшее в камине пламя, не осталось и следа.

— Да, разумеется. А что, ты думаешь иначе?..

— Но ведь дядя… то есть я хотел сказать, ваш брат и остальные заговорщики — они же сейчас в Адельстане, — пробормотал Льюс, сбиваясь с «ты» на «вы». За месяц, прожитый в Кир-Кайдэ, он так и не понял, как же ему теперь следует держаться в разговорах со своим отцом. Лорду Дарнторну, безусловно, наплевать, если от «черной рвоты» умрет Грейд Декарр или наставник Хлорд, он ведь их никогда не знал, но ведь не мог лорд Сервелльд не подумать о судьбе родного брата? И потом, Фин-Флаэнны и Доварды — тоже их дальняя родня.

Лорд Сервельд на мгновение нахмурился, как будто Льюберт задал ему не совсем обычную задачку, а потом резко сказал:

— Не будь ребенком. Их же все равно казнят.

«Почему тогда их не казнили до сих пор?» — мысленно спросил Льюберт. Но он понимал, что говорить об этом вслух не следует. Любой намек на милосердие к мятежникам напомнит лорду Сервелльду о том, как обошлись когда-то с ним самим, а всякое напоминание об этом неизменно приводило его в состояние ледяной ярости.

— Мы могли бы попытаться обменять их на кого-нибудь из наших пленных…

— Исключено, — отрезал лорд Дарнторн. — Ты думаешь, что все эти призывы — никаких уступок, никаких торгов с Легелионом! — это просто так, для красного словца?.. Нет, Льюс. Стоит мне хотя бы один раз нарушить этот принцип, как наши союзники тут же задумаются — не пора ли им тоже поторговаться с имперцами у меня за спиной. Такого допускать никак нельзя.

— А если бы мессеру Ирему все-таки удалось меня арестовать?.. — не удержался Льюберт.

На лицо лорда Дарнторна набежала тень.

— Это совсем другое, Льюс… Поверь, Бейнор отлично знал, на что идет. И остальные тоже. Ну а что касается наших семейных уз, я не могу сказать, что мы когда-нибудь испытывали друг к другу сколько-нибудь сильную привязанность. Мы с Бейном росли вместе, но никогда не были особенно близки. Альды свидетели: я никогда не осуждал его за то, как он повел себя во время моего судебного процесса. Тогда я не считал его предателем — Бейн поступил разумно, потому что в тот момент он все равно не мог бы мне помочь… Теперь мы поменялись с ним местами, только и всего. Но ты — совсем другое дело. Я бы сделал все, что от меня зависит, чтобы с тобой не случилось ничего дурного, понимаешь? Абсолютно все.

Льюc облизнул сухие губы и кивнул. Отца он как раз понимал, неясным оставалось кое-что другое — почему Валларикс ждал так долго, прежде чем решил использовать сына Дарнторна в качестве заложника. В действительности его должны были взять под стражу в тот же день, когда арестовали его дядю.

— Я рад, что ты вернулся, — сказал лорд Дарнторн, прервав тяжелое молчание, повисшее после его последней реплики.

— Я тоже рад, отец, — помедлив, отозвался Льюс.

* * *

Ирем проспал не больше трех часов, впрочем, даже такой короткий сон в создавшихся условиях выглядел, как непозволительная роскошь. Рам Ашад, казалось, вообще не спал с тех пор, как прошел слух о первых заболевших. Ирем подозревал, что Рам Ашад нашел какой-то способ находиться в нескольких местах одновременно, но зато о таких низменных вещах, как сон или еда, благополучно позабыл.

Первые случаи болезни появились в Алой гавани, что вроде бы указывало на то, что заразу притащил в столицу кто-то из контрабандистов. Усомниться в том, что перед ними именно «черная рвота», не способен был бы даже самый легкомысленно оптимистичный человек. Но и представить себе полоумного торговца, вздумавшего отправиться за партией товара в Гверр, да еще и умудрившегося обойти все выставленные Орденом кордоны, коадъютор так и не сумел. И оказался прав. Не успели они перекрыть все входы в гавань, что из города, что с моря, как городской эшевен сообщил о еще нескольких заболевших — на сей раз у Северных ворот, почти на том же месте, где прошлой зимой стоял Шатровый город. Сообщая им об этом, представитель магистрата был бледен, как поганка, и без конца потирал друг о друга влажные ладони. В голове у Ирема даже сейчас звучал его срывающийся голос — «как вы полагаете, мессер, возможно как-то удержать эту заразу, чтобы она… ну… не пошла дальше?» Причины беспокойства эшевена были, в общем-то, понятны — его семья жила за две улицы от злополучного квартала. Но потерянный вид собеседника все равно вызвал у Ирема приступ глухого раздражения. Рыцарь уже не в первый раз мысленно пожалел, что имперские чиновники не приносили обетов безбрачия и нестяжательства, как, скажем, члены Ордена или лаконские наставники. Любые личные заботы отвлекают человека от его обязанностей, причем именно тогда, когда от него требуется полная самоотдача.

В любом случае, после доклада эшевена стало окончательно понятно, что ни о каком случайном появлении в столице «черной рвоты» речи не идет. В течение следующих дней Орден и рекрутированные Иремом маги из Совета Ста прилагали все возможные усилия, чтобы не дать болезни пойти дальше. В редкие минуты, когда ему удавалось подумать о чем-нибудь кроме насущных дел, сэр Ирем спрашивал себя, где сейчас Светлый. Знает ли Седой о том, что происходит в городе? Его помощь или хотя бы совет были сейчас нужны, как никогда. Но Князь не появлялся.

На девятый день после начала эпидемии дело, кажется, пошло на лад. Во всяком случае, целые сутки в городе не появилось ни одного нового больного. Ирем отпраздновал это достижение тремя часами сна, чтобы не выглядеть совсем уж изможденным, когда будет сообщать Валлариксу об их успехах. Проснулся он с отяжелевшей головой и ржавым привкусом во рту, но все-таки заставил себя сесть в седло и отправиться во дворец. Приемная Валларикса была почти пустой. С тех пор, как прошел первый слух о «черной рвоте», большинство аристократов носа не показывали из своих особняков. Впрочем, в приемном зале все же находилось около десятка человек, и среди них — лорд Аденор в багряном с золотом плаще, вид которого сейчас вызывал не только привычное раздражение, но и резь в глазах. От продолжительного напряжения и слишком короткого сна под веки словно намело песка.

Лорд Ирем огляделся, чтобы вспомнить, куда ему следует идти. Дверь в аулариум правителя почему-то оказалось совсем не с той стороны, с которой рыцарь ожидал ее увидеть. Это было странно, потому что, в сущности, Ирем бывал здесь чаще, чем в своих апартаментах в Адельстане. Коадъютор медленно, с нажимом провел по лицу руками, словно умывался, только без воды. Стало полегче, но не намного.

Пока он, слегка покачиваясь, стоял посреди приемной, какой-то человек успел отделиться от стены и подойти к нему почти вплотную. Ирем покосился на придворного, увидел яркое багряное пятно и побыстрее отвел взгляд, от всей души желая, чтобы Хегг побрал мессера Аденора со всем его гардеробом. Аденор что-то быстро и встревожено говорил, но звуки его речи заглушал тяжелый, вязкий гул в ушах, мешавший Ирему сосредоточиться. Голова у рыцаря раскалывалась. Увидев на столе кувшин с вином, сэр Ирем тяжело шагнул вперед, налил вино в стоявший на подносе кубок, расплескав половину на снежно белую скатерть — руки почему-то начали дрожать, как будто бы он пьянствовал несколько дней подряд, и коадъютор подосадовал, что кто-то из придворных мог заметить эту дрожь. Впрочем, почти все они жались к стенам, как будто бы старались оказаться как можно дальше от него.

Лорд Аденор все никак не желал успокоиться, и обрывки его фраз, все-таки долетавшие до Ирема, казались ему молотками, колотившими по его черепу.

— …не только в Нижнем городе… ваше теперешнее состояние… здоровье Императора… уйти прямо сейчас.

Ирем кивнул, чтобы только лорд Аденор быстрее отвязался, и потер горящее лицо. Он не мог вспомнить, когда еще чувствовал себя так же скверно, но для жалости к себе момент был слишком уж неподходящим. Дело ждать не будет, а о своем самочувствии можно будет подумать как-нибудь потом.

Он успел пройти всего несколько шагов в сторону кабинета, когда Ральгерд обогнал его и крепко ухватил за руку выше локтя. Ирем был настолько поражен его бесцеремонностью, что остановился, даже не пытаясь сбросить руку Аденора.

— Вы слышите меня, мессер?! Вам нельзя видеться с императором. Вам вообще нельзя здесь находиться! Вы больны.

На этот раз Ирем сумел понять, что он имел в виду. Слова Ральгерда Аденора, продолжавшиеся последние двое суток хлопоты по установлению карантинных заграждений на тех улицах, где появились заболевшие, и его нынешнее самочувствие сложились в общую картину. Ирему пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы привести в порядок разбегающиеся мысли, но когда рыцарь заговорил, слова звучали почти так же связно, как обычно:

— Вы думаете, что я заразился «черной рвотой»?

Лицо Аденора расплывалось у него перед глазами, но он все-таки отметил, что аристократ выглядел бледным и встревоженным. Ну, это-то как раз понятно… Подойти к больному «черной рвотой» — это верное самоубийство, и недаром все остальные так шарахались от Ирема.

— Я в этом уверен, — твердо сказал Аденор. — Все признаки налицо. Прошу вас… вы должны уйти. Пусть кто-нибудь из ваших рыцарей проводит вас обратно в Адельстан.

Ирем с удивлением подумал, что Аденору не откажешь в храбрости, если уж он не побоялся заразиться. Но еще больше его удивила мысль, что щеголеватый и самовлюбленный Аденор похоже, в самом деле беспокоился об императоре. До сих пор Ирем полагал, что «дружба» с Валлариксом нужна Ральгерду Аденору только для того, чтобы спокойно заниматься собственными махинациями за спиной у Ордена и насмехаться над имперскими законами. Из-за мессера Аденора у них с Валлариксом никогда не прекращались ссоры — коадъютор полагал, что Валларикса ослепляет его вечное стремление видеть в приятных ему людях только лучшее, а император, в свою очередь, считал, что в его лучшем друге говорит предубеждение. И, кажется, Валларикс снова оказался прав…

Валларикс, повторил сэр Ирем мысленно, пытаясь ухватиться за это имя и вернуть себе способность здраво рассуждать. Если Аденор прав, то нужно убраться из дворца раньше, чем Валларикс выйдет из своего аулариума в приемный зал. Нельзя подвергать императора лишнему риску.

Гвардейцы у дверей встревожено переглянулись, не зная, что им теперь делать — то ли покинуть свой пост и провожать его, то ли ни во что не вмешиваться. Было видно, что им ужасно не хочется подходить к мессеру Ирему.

Рыцарь махнул рукой, показывая им, чтобы они оставались на своих местах, и на лицах у дозорных промелькнуло облегчение. Коадъютор не винил их за это — он бы тоже на их месте опасался заразиться «черной рвотой», тем более что это — почти гарантированная смерть. А то и что-нибудь похуже, типа полной слепоты или паралича…

Ирем не помнил, как пересек галерею Славы и дошел до мраморной широкой лестницы, ведущей в холл. Однако на верхних ступеньках рыцарь вынужден был ухватиться за перила, чтобы не упасть — ему вдруг показалось, что пол как-то странно пошатнулся под ногами. Впрочем, через несколько секунд он оправился и начал медленно спускаться вниз, на всякий случай держа руку на спасительных перилах.

Какой-то человек догнал его — сейчас это было несложно — и остановился рядом.

— Почему вы не велели никому вас проводить? — с досадой спросил он.

По голосу лорд Ирем узнал Аденора. Лорд задумался, какого Хегга тот решил пойти за ним. В другое время он бы обязательно спросил об этом вслух, но сейчас у него не было сил на препирательства с Ральгердом Аденором, так что он ответил кратко:

— Нет необходимости. Я дойду сам.

— Сомневаюсь. Вы едва держитесь на ногах.

Ирем остановился — якобы для того, чтобы ответить Аденору, а на самом деле потому, что ему требовалась передышка.

— Мессер Аденор… я благодарен за вашу заботу, — сказал коадъютор, постаравшись вложить в эту фразу весь сарказм, на какой только был способен в создавшемся положении. — Но думаю, что вам лучше будет вернуться в зал. Повторяю, я вполне способен дойти до штаб-квартиры Ордена самостоятельно.

На это раз Аденор ничего не возразил, но, когда Ирем продолжил спускаться по лестнице, все-таки потащился следом. Это вызывало раздражение, но продолжать спорить было глупо, так что Ирем решил сделать вид, что ничего не замечает. Впрочем, скоро ему в самом деле стало не до Аденора. Голова кружилась все сильнее, а вдобавок начало странно темнеть в глазах, и Ирем с содроганием припомнил, что побочным следствием «черной рвоты» часто становилась слепота. Этого только не хватало, в самом деле…

Впрочем, может, у него совсем не «рвота». У тех заболевших в Нижнем городе болезнь начиналась с сильных судорог, и они почти сразу теряли способность нормально говорить и двигаться, а всего лишь через несколько часов начинались приступы удушья и той самой рвоты, которая дала эпидемии свое название. Тогда как Ирем ощутил первые признаки недомогания еще вчера, однако до сих пор держался на ногах. Возможно, дело было в недосыпе, переутомлении или в подхваченной подхваченной во время рейда лихорадке.

От холодного воздуха на улице в голове слегка прояснилось. Ирем чувствовал, что он сейчас не сможет сесть в седло, но, к счастью, идти было недалеко. Тяжелый доминантский плащ давил на плечи, и сэр Ирем расстегнул серебряную фибулу у ворота, а потом сбросил плащ прямо на землю. Впрочем, краем глаза он успел увидеть, как идущий следом Аденор нагнулся и подобрал плащ, перебросив его через руку. Ирем в который раз спросил себя, с чего это ему вдруг вздумалось геройствовать, рискуя заразиться «черной рвотой». Поведение мессера Аденора выглядело тем более необъяснимым оттого, что прошлой осенью Ральгерд опять занялся какими-то мутными торговыми делами, что вполне закономерно привлекло внимание чиновников и Ордена и обострило их давнюю неприязнь — ну, словом, заподозрить Аденора в добрых чувствах к коадъютору было никак нельзя.

Теперь рыцарю оставалось только пересечь Имперскую площадь. Ирем даже начал думать, что самое худшее осталось позади — и он действительно успел пройти по меньшей мере полпути, прежде чем его поразил беспричинный и внезапный приступ судорог, прокатившейся по всему телу. «Значит, все же «рвота»» — успел подумать Ирем, стискивая зубы, чтобы не прокусить себе язык или щеку, как те люди, которых он видел в Нижнем городе. С той минуты, как он первый раз увидел заболевших «черной рвотой», рыцарь пытался представить, что чувствует человек, когда его начинает трясти в этих странных конвульсиях. Теперь он знал это наверняка. Ему казалось, что каждая мышца напряжена до такой степени, что может разорваться. Страх от этой мысли был даже сильнее боли, скручивавшей его тело в некое подобие жгута.

Когда все кончилось, сэр Ирем осознал, что самым неизящным образом стоит посреди площади на четвереньках. Хотя приступ уже прошел, руки у коадъютора по-прежнему дрожали мелкой дрожью. И вдобавок он не мог отделаться от унизительного ощущения, что у него не хватит сил, чтобы подняться на ноги.

Тем не менее, он сделал над собой усилие и встал — сначала на одно колено, а потом и на ноги. Правда, в последнюю минуту кто-то поддержал его под локоть. Ирему не требовалось поворачиваться, чтобы понять, кто это был.

— Не знал, что вы так рветесь на тот свет, — устало сказал коадъютор.

— Если я должен заразиться «черной рвотой», то я заразился еще во дворце. Так что терять мне уже нечего, — парировал лорд Аденор.

Подобный аргумент звучал весьма сомнительно, но у мессера Ирема по-прежнему болела голова, и рыцарь не нашелся, что ответить. Впрочем, некоторые суждения Ральгерда Аденора и раньше нередко ставили мессера Ирема в тупик. Почти… ну да, почти как рассуждения «дан-Энрикса».

— Причем тут Рикс? — спросил лорд Аденор откуда-то издалека.

— Что?..

— Рикс. Вы только что упомянули вашего оруженосца, — осторожно разъяснил вельможа.

Коадъютор стиснул зубы, осознав, что начинает бредить. Ничего особенного в этом не было, каждый второй из заболевших «черной рвотой» переставал понимать, где находится, и начинал нести всякую чушь или беседовать с людьми, которых рядом не было. Однако знать, что это возможно — это одно, а оказаться в таком положении — совсем другое.

Да еще и Рикс… какого Хегга он заговорил именно о «дан-Энриксе»?

— Рикс больше не мой оруженосец, — сказал Ирем сухо, проигнорировав существо вопроса.

Аденор как будто бы хотел что-то сказать, но в самую последнюю секунду передумал. За это лорд Ирем в первый раз почувствовал к своему спутнику что-то вроде благодарности.

— Все, мессер, — сказал он Аденору у ворот Адельстана. — Благодарю за помощь. Дальше я как-нибудь справлюсь сам.

— Уверены? — спросил его попутчик.

Коадъютор уже собрался издевательски осведомиться, как далеко лорд Аденор готов зайти в своем внезапном человеколюбии, и не намерен ли он провожать его до спальни, но в последнюю секунду прикусил язык. Что бы он там ни думал о мессере Аденоре, но насмешничать над человеком, поступившим так, как Аденор сегодня — просто вопиющая неблагодарность.

— Хочется надеяться, что вы все же не заразитесь, Аденор, — сказал сэр Ирем, хотя пару дней назад мысль о возможной смерти Аденора показалась бы ему довольно соблазнительной. — Прощайте.

— До свиданья, — поправил Ральгерд. И, помолчав, добавил — Не беспокойтесь, я сейчас отправлюсь к себе в особняк и не поеду во дворец по крайней мере три-четыре дня. Если узнаю что-то новое, пошлю вам весточку, не сомневайтесь.

Ирем удивленно хмыкнул и прошел через ворота.

Пока коадъютор добирался до своих покоев, ему показалось, что он превратился в василиска, обращающего людей в камень одним своим взглядом. Вероятно, Аденор был прав, и он действительно паршиво выглядел, если уж все с первого взгляда понимали, что он заразился «черной рвотой». Тех, кто все-таки пытался подойти к нему, сэр Ирем останавливал с использованием таких выражений, к каким он не прибегал со времени службы в Каларии. Тем не менее, когда он наконец-то оказался в своей спальни, в дверях тут же появился Лано. Судя по решительному виду бывшего оруженосца, заставить его уйти не мог бы даже недвусмысленный приказ мессера Ирема. Впрочем, коадъютор и не собирался его отсылать — ему все равно нужен был как минимум один помощник.

— Стой, где стоишь, — отрывисто распорядился рыцарь, жестом останавливая Лано на пороге комнаты.

Лорд Ирем чувствовал приближение нового приступа судорог. При одной мысли о том, что его ждет, ему делалось дурно. Утешала его только мысль, что он благополучно добрался до своих комнат, и теперь, что бы с ним не случилось, этого не увидит никто, кроме Эрлано и врача.

Коадъютор сделал над собой усилие, чтобы говорить максимально четко.

— Передай Галларну, что с этой минуты все мои обязанности переходят к ним с Ральконом.

— Да, мессер. Вы… вам что-нибудь нужно?

— Чистую одежду, — процедил сэр Ирем, стискивая руки, чтобы унять дрожь. — Растопи камин. Распорядись, чтобы немедленно протерли уксусом все поверхности, к которым я прикасался. С этой минуты никто, кроме тебя и лекаря, не должен входить в эту комнату, понятно?.. Прежде, чем войти сюда опять, сделаешь себе полотняную маску вроде той, которую носит Рам Ашад. И каждый раз, когда притронешься к чему-то в моей комнате, будешь заново протирать руки уксусом. И вот еще…

Лорд Ирем на мгновение умолк, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, что хотел сказать.

— Ах да… Поставь сюда жаровню, разожги ее и положи туда немного твисса. Рам Ашад сказал… в общем, неважно. Просто сделай так, как я сказал.

Глаза Эрлано слегка округлились, и сэр Ирем поневоле посочувствовал ему. Богатые столичные бездельники жгли в своих комнатах люцер, чтобы вызывать яркие, приятные видения. Представить себе коадъютора, следующего их примеру, казалось совершенно невозможным, но в создавшихся условиях у Ирема просто не было другого выбора. Ашад обмолвился, что дым «аварских благовоний» защищает от заразы тех, кто входит в комнату больного. Если он не ошибался, то отказываться от такого способа было бы глупо. Нужно постараться уберечь от «черной рвоты» Лано и других гвардейцев, иначе столица погрузится в хаос.

Новый приступ помешал Ирему додумать эту мысль — он успел только порадоваться, что Эрлано успел исчезнуть за дверью, и не видел, как его бывший сеньор скрипит зубами, добираясь до кровати.

Когда дверь открылась в следующий раз, лорд Ирем ожидал опять увидеть бывшего оруженосца, но вместо Эрлано в спальню вошел врач, казавшийся неузнаваемым из-за перчаток на руках и полотняной маски. Он присел на кровать, измерил пульс и задал несколько вопросов о развитии болезни. Коадъютор отвечал довольно равнодушно, потому что уже многократно слышал те же самые вопросы от Ашада — только задавались они не ему. Лорд Ирем наперед знал все, что порекомендует ему лекарь, а тот точно так же знал, что его пациент, скорее всего, обречен. Из всех врачей, которых знал лорд Ирем, только Рам Ашаду удавалось вести себя так, как будто от его поступков в самом деле что-нибудь зависело, и даже заражать этой уверенностью своих пациентов. Впрочем, рыцарь полагал, что не нуждается в фальшивых утешениях, так что ему, по сути, было все равно.

Где-то через полчаса после ухода лекаря в комнате появился высокий медный треножник, на котором была укреплена довольно странная конструкция, напоминающая бронзовую супницу под крышкой — с той лишь разницей, что в «крышке» тут и там были проделаны отверстия.

— Не совсем то, что нужно для люцера, но ничего другого не было, мессер, — заметил Лано извиняющимся тоном. Полотняная белая маска с прорезями для глаз делала молодого рыцаря похожим на какого-то выжлеца — если предположить, что выжлецы тоже способны переминаться с ноги на ногу и смотреть с таким же честным выражением «только-скажите-что-я-еще-могу-для-вас-сделать». — И еще… вы ничего подобного не говорили, но я все-таки послал Линара к Рам Ашаду. Он просил сказать, что придет сразу же, как только у него появится свободная минутка.

Несмотря на всю серьезность своего положения, Ирем едва не рассмеялся. Если вспомнить, как Ашад провел последние девять дней, освободится он еще не скоро. Впрочем, это и не важно. Рам Ашад делает все, что может, но лечить «черную рвоту» невозможно. Даже маги из Совета Ста, специализирующиеся на целительстве, признали свое полное бессилие.

Лано успел разжечь курительницу и тихонько выскользнул за дверь. Теперь дым плыл по комнате и завивался в странные узоры. Сладковатый аромат горящего люцера становился все сильнее. Ирем откинулся на подушки и подумал про обычай, широко распространенный на Томейне — когда какой-нибудь аристократ был слишком стар или неизлечимо болен, он приказывал поставить в своей спальне несколько курительниц и мало-помалу увеличивать количество люцера в дыме. В результате он сначала впадал в полузабытье, характерное для любителей дурмана, а в конце концов засыпал, чтобы больше не проснуться. Несмотря на все свое презрение к люцеру, Ирем полагал, что это далеко не худший способ расстаться с жизнью.

Разумеется, если предположить, что эта жизнь принадлежит только тебе…

Под действием внезапного порыва коадъютор встал, добрался до стола и, выдвинув один из ящиков, извлек на свет тяжелое железное кольцо. Сжимая его в кулаке, сэр Ирем вернулся назад и снова растянулся на кровати. Откинувшись на подушку, рыцарь поднес своей трофей к глазам, как будто бы хотел получше его рассмотреть, хотя на деле в этом не было никакой необходимости — он помнил этот перстень до мельчайших, почти незаметных для глаза подробностей.

Кольцо казалось не особенно большим, поскольку было выковано королевским ювелиром не для взрослого мужчины, а для тринадцатилетнего подростка. Коадъютор и сейчас мог бы во всех подробностях припомнить, как впервые держал фамильное кольцо дан-Энриксов в руках. Это случилось на рассвете того дня, когда Валларикс должен был сесть на корабль, отплывающий в Адель. Война в Каларии закончилась, и Наорикс и его двор возвращались назад в столицу. А лорд Альто Кейр, назначенный новым наместником только что захваченной имперцами Иллирии, оставался в завоеванной провинции. Как и пятнадцатилетний Ирем, все еще считавшийся оруженосцем лорда Кейра.

В день отплытия наследника Ирем проснулся оттого, что Валларикс вломился к нему в комнату и хладнокровно запер дверь, с лязгом задвинув ржавую массивную щеколду. Ирем, ошарашено моргая, сел в постели, пытаясь одновременно нашарить лежащую рядом рубашку и попасть ногами в сапоги. При виде друга он мгновенно вспомнил все — и их вчерашнее прощание, и последнюю попытку Валларикса упросить отца взять Ирема в Адель, разбившуюся о слова о том, что Альто Кейр ни в какую не желает отпускать оруженосца ко двору. Остаток вечера наследник злился на мессера Кейра, а Ирем молча слушал его возмущенные тирады и не знал, что теперь делать — то ли заступиться за сеньора, то ли позволить Вальдеру заблуждаться, чтобы правда не рассорила его с отцом. Сам Ирем знал, что его сюзерен тут ни при чем. В действительности Альто был бы только рад избавиться от «родственничка». Отношения оруженосца и его сеньора не заладились в первого дня, когда девятилетний Ирем прибыл ко двору троюродного дяди на лохматом горском пони. В день знакомства Альто смотрел на племянника, как гость за ужином — на неизвестное и отвратительное с виду блюдо, которое законы вежливости требуют во что бы то ни стало съесть и похвалить. И Ирем готов был побиться об заклад, что за прошедшие шесть лет лорд Кейр не стал относиться к нему лучше. Так что удерживать племянника в Каларии лорд Кейр в жизни бы не стал. Наоборот, он первым предложил правителю отправить Ирема в столицу вместе с принцем. Но Воитель отказался наотрез. «Пусть ваш оруженосец остается здесь как можно дольше, — сказал Наин, по своей привычке не стесняясь в выражениях. — Их дружба с принцем мне совсем не по душе. Валларикс младше Айрема и смотрит ему в рот. Для будущего короля это недопустимо».

После таких слов правителя Ирему стало совершенно ясно, что Вальдеру придется отправиться в столицу в одиночестве.

И тем не менее, хотя сквозь ставни уже пробивался блеклый серый свет, и его другу давно полагалось выехать в Эледу вместе со своим эскортом, принц стоял посреди его комнаты. Ирему захотелось протереть глаза.

— Ты разве не должен сейчас ехать в гавань?.. — пробормотал он. — Тебя же, наверное, все ищут.

Но Валларикс только отмахнулся.

— Ничего, пусть ищут. Я хотел с тобой попрощаться.

— Так мы вроде бы уже прощались, — удивился Ирем. Они провели весь предыдущий день вдвоем и разошлись по комнатам далеко за полночь, когда Вальдеру в сотый раз сказали, что пора ложиться спать.

— Это не то, — отрезал принц. — Ты разве не заметил, что за нами постоянно наблюдали? Кажется, они боялись, что я помогу тебе тайком пробраться на корабль и уплыть в Адель.

— Ты полагаешь?..

— Точно. Даже жаль, что мы и правда не устроили тебе побег… Только представь — корабль давно отошел от берега, ветер попутный, и тут выясняется, что ты все это время прятался где-нибудь в трюме! Они уже ничего не смогли бы с этим поделать.

Ирем сильно сомневался в правоте Валларикса. Он полагал, что Наорикс велел бы высадить его в первом попавшемся порту — конечно, если бы сумел сдержаться и не вышвырнуть докучливого каларийца за борт собственноручно.

В коридоре раздались тяжелые шаги. Сначала человек прошел вперед, но потом возвратился к двери Ирема и громко постучал. Лицо Вальдера вытянулось.

— Кажется, это за мной, — сказал он быстрым шепотом. — Слушай! Ты должен пообещать, что, когда твой сеньор тебя отпустит, ты сразу отправишься в Адель. Я буду тебя ждать. А пока возьми это… — он рванул с пальца тяжелое кольцо с гербом дан-Энриксов.

Ирем невольно отодвинулся от друга.

— Ты совсем с ума сошел?.. На нем же королевская печать! Думаешь, твой отец не заметит, что оно пропало?

В дверь забарабанили сильнее, но Валларикс даже бровью не повел.

— Сначала — не заметит, — сказал он с уверенностью человека, который уже обдумывал этот вопрос. — А когда меня спросят, я скажу, что потерял кольцо в Каларии. Ничего страшного, закажут новое, и все тут. И не спорь. Я все-таки твой будущий король! Ты должен делать то, что я скажу.

Ирем состроил насмешливую гримасу, которая должна была обозначать глубокое сомнение, но королевское кольцо все-таки взял.

— Припрячь его получше, — продолжал распоряжаться Валларикс. — С этим кольцом тебя пропустят во дворец в любое время дня и ночи.

— Откройте дверь, мой принц, — мрачно потребовали из коридора. — Если «Листопад» не отплывет в ближайшие полчаса, мы угодим в прилив. Правитель приказал, чтобы вас привели немедленно. Если вы не откроете, я буду вынужден выломать дверь.

— Вот принесла нелегкая… — пробормотал Вальдер, досадливо поморщившись. — Только его недоставало.

— А кто это такой?

— Лорд Хенрик Ховард, принцепс Ордена.

— Он что, серьезно собирается выломать дверь? — скептически ухмыльнулся Ирем. Но Вальдер не разделял его веселья.

— Этот правда выломает, с него станется…Не тратьте сил, мессер, я сейчас выйду! — крикнул он.

Пару секунд принц молча смотрел на Ирема — так, будто хотел сказать еще что-то важное, но не мог подыскать подходящие слова.

— Ну… до свидания, — неловко произнес он наконец. — И не забудь: я жду тебя в Адели.

Ирем кивнул. В пятнадцать лет все в жизни кажется до безобразия простым. Ирем не сомневался, что, как только он освободится от своих обязанностей, он немедленно отправится в столицу. То, что это может не понравиться правящему императору, его не слишком волновало.

Грубое, почти квадратное кольцо с гербом дан-Энриксов, которое ему отдал Вальдер, Ирем надел на прочную цепочку и носил на шее, не снимая. Это доставляло массу неудобств — во-первых, от любого удара в грудь вокруг дурацкого кольца мгновенно расплывался багровый кровоподтек, а драки — что с оружием, что без него — в то время составляли основную прелесть его жизни. Во-вторых, все время находились любопытные, желавшие узнать, что за красавица оставила ему на память талисман, который он таскает на цепочке и при этом наотрез отказывается кому-либо показывать. Если подобные вопросы исходили от какой-нибудь кокетливой девицы, Ирем напускал на себя равнодушный вид и уклонялся от ответа, а в остальных случаях сразу слал любопытных ко всем фэйрам, что нередко приводило к новым потасовкам.

Ирем знал одно — такого друга, как Вальдер, у него уже не будет. Когда тот уехал, жизнь как будто бы лишилась половины красок. Ни охота, ни вино, ни местные девчонки, за которыми Ирем от скуки волочился — ничто не могло занять его по-настоящему.

Довольно скоро стало ясно, что Наин Воитель не забыл о его дружбе с принцем и намерен позаботиться о том, чтобы Ирем остался в Такии как можно дольше. Сразу же после рыцарского Посвящения его назначили командовать отрядом иллирийских всадников, и приграничные конфликты затянули его с головой. Впрочем, нельзя сказать, что это было так уж плохо. Император явно не стремился к тому, чтобы Ирем сложил голову в какой-то мелкой стычке на границе. Наин быстро оценил его таланты и решил извлечь из них как можно больше. Ирем начинал с командования отрядом из шестидесяти человек, но вскоре под его началом оказалось уже триста всадников. К девятнадцати годам он стал одним из самых молодых и популярных в Северной Каларии военачальников. Мысль о возвращении в Адель, которая первое время не давала Ирему покоя, под конец почти забылась — или, правильнее было бы сказать, сэр Ирем запретил себе думать о чем-нибудь подобном. После их последней встречи с принцем прошло уже столько времени, что разумнее всего было считать, что Валларикс давно его забыл. Напоминать Вальдеру о своем существовании Ирему не хотелось. Слишком много нелестного можно сказать о человеке, который является в столицу с разговорами о старой дружбе после пятилетнего отсутствия. Многие сочтут, что такой человек просто надеется что-нибудь получить от принца, а обтрепанный костюм и каларийское происхождение «старого друга» сделают такие пересуды еще более правдоподобными. Пусть лучше все останется, как есть, решил сэр Ирем, и всецело посвятил себя заботам о своем отряде.

Этим бы дело и кончилось, если бы в последние месяцы своей жизни Наорикс Воитель не надумал посетить Каларию. В Раш-Лехте он дал Ирему короткую аудиенцию, во время которой намекнул, что он не прочь увидеть его в рядах имперской гвардии. Это была большая честь, о которой безземельный и не слишком знатный рыцарь вроде Ирема не мог даже мечтать, но калариец уклончиво ответил, что не может оставить гарнизон. По его мнению, это было самое меньшее, что он мог сделать в память об их дружбе с Валлариксом.

А всего через несколько недель после их разговора Наин неожиданно скончался.

Весть о его смерти всколыхнула весь Раш-Лехт — в особенности потому, что о ее причине никто ничего не знал наверняка. Многие утверждали, что правитель был отравлен айшеритами. Другие возражали, что он простудился на охоте — хотя, зная крепкое здоровье Наина, поверить в это было нелегко. Третьи говорили, будто он упал с коня, которого надеялся объездить, и расшибся — поначалу всем казалось, что не слишком-то серьезно, но врачи сказали, что после падения кровь прилила к голове, и перед смертью Император будто бы ужасно мучался.

Ирем прикидывал, за сколько времени известие о гибели его отца дойдет до Валларикса, и какими еще неизвестными подробностями оно обрастет за это время. Мысль, что его друг стал королем, не вызывала в Иреме никаких чувств, кроме болезненного удивления. Валлариксу было семнадцать лет. Случалось, что на трон вступали и в более юном возрасте, но все равно свалившаяся на Валларикса ответственность казалась каларийцу непосильной. Иногда он думал, что следует бросить все и поехать в Адель, чтобы рядом с Вальдером был хотя бы один человек, на которого тот мог бы положиться. Но при этом оставалось не вполне понятным, с какой стати Валлариксу полагаться на того, кто не сдержал своего слова и даже ни разу не давал о себе знать за эти годы.

В один из дней, последовавших за смертью Наина, сэр Ирем в одиночестве ужинал в своей комнате в Раш-Лехте, когда в его дверь негромко постучали. Заглянувший к нему человек носил значок «Золотой сотни» — элитного отряда, который повсюду сопровождал бывшего императора. Не полагаясь ни на рыцарей из своего эскорта, ни на Орден, Наорикс завел себе особенную стражу, набираемую из людей незнатного происхождения, каждый из которых отличился в том или ином бою.

Вошедший не стал тратить времени на долгие приветствия, а сразу же перешел к делу.

— Мессер Ирем, я пришел по просьбе нашего десятника. Он очень болен и хотел бы видеть вас.

— Я что, похож на лекаря?.. — приподнял брови Ирем.

— Я не знаю, сэр, — нетерпеливо отозвался пехотинец. — Но как только он услышал, что вы здесь, он очень разволновался и сказал, что ему во что бы то ни стало нужно с вами переговорить. Я просто передаю вам его просьбу. Неужели трудно оказать услугу умирающему?

Ирем отметил, что посланник держится и говорит совсем не так, как полагается простолюдину, обратившемуся к рыцарю. Похоже, все истории о том, что император был на короткой ноге со своей гвардией, были абсолютной правдой.

— Хорошо, идемте, — согласился он, слегка пожав плечами.

Если простые стражники жили в большей общей казарме, то телохранителей Наорикса расселили по двое и по трое. А у человека, который зачем-то пожелал увидеть Ирема, и вовсе была своя собственная комната — возможно, потому, что он успел дослужиться до десятника.

Войдя, сэр Ирем против воли сморщился. В тяжелом, спертом воздухе смешались запахи лекарств и человеческого пота. Но каларийцем уже овладело любопытство, и он не особенно жалел о том, что его столь бесцеремонным способом оторвали от вечерней трапезы.

— Ваш подчиненный сообщил мне, что вы хотели меня видеть, — сказал сэр Ирем, пристально разглядывая лежавшего на кровати человека. — Я пришел узнать, чем я могу быть вам полезен.

С виду незнакомец смахивал на иллирийца — такой же черноглазый и темноволосый, с короткой курчавой бородой. Ирем прикинул, что ему должно быть лет тридцать или тридцать пять. Болезненную худобу и бледность, вероятно, следовало отнести на счет его недомогания — судя по ширине плеч и по линии подбородка, прежде этот мужчина имел цветущий вид и был значительно полнее.

— Спасибо, монсеньор. Пожалуйста, садитесь, — предложил десятник.

Ирем собирался отказаться, но подумал, что больному будет неудобно постоянно говорить, повысив голос, и все-таки сел, придвинув стул к кровати.

— Мне кажется, что я вас где-то уже видел, — сказал он, чтобы заполнить паузу.

— Так и есть, мессер. Меня зовут Далларис Алькерони. Я давно служу в «Золотой сотне», так что часто видел вас рядом с наследником. Правда, вы с тех пор так сильно изменились, что при встрече я бы вас, пожалуй, не узнал. Но когда мне сказали, что в Раш-Лехте находится мессер Айрем Кейр со своим отрядом, я сразу вас вспомнил. Я ведь стоял на часах, когда король устроил вам с наследником разнос после сражения у брода.

— В самом деле? — поневоле заинтересовался Ирем.

— Да. Не помню, чтобы он еще когда-нибудь так злился. Особенно когда принц сказал, что ему очень жаль, что он нарушил свое слово не участвовать в сражении, а вы вмешались и сказали, что вам тоже очень жаль, но все-таки держать отборный отряд конницы в засаде — это слишком расточительно. Поэтому, мол, вы с наследником позволили себе воспользоваться им, чтобы отбросить айшеритов на тот берег Ины. Мы с товарищами думали, что Наина от вашей речи удар хватит.

«Ну и идиотом же я тогда был!» — вздохнул сэр Ирем про себя, а вслух спросил:

— Выходит, вы подслушивали?

— Вот уж нет. Покойник, не в обиду ему будет сказано, в подобном настроении всегда ревел, как буйвол. Да и вас было отлично слышно, стены-то в шатре холщовые… Сказать по правде, хотя Наорикс и разозлился, у меня осталось впечатление, что вы ему понравились. Я думаю, он был бы только рад, будь его сын похож на вас.

— Вот тут вы ошибаетесь, — хмыкнул сэр Ирем. — Наорикс меня терпеть не мог и воспользовался первой же возможностью, чтоб от меня избавиться.

Больной кивнул.

— Само собой. Для Наина дружба без соперничества означала, что один верховодит, а другой подчиняется. Так уж он был устроен. В данном случае казалось, что верховодите вы. Неудивительно, что он не захотел терпеть ваше присутствие рядом с наследником.

Сэр Ирем с удивлением взглянул на собеседника.

— Я вижу, вы неплохо знали Наина.

— Я поступил к нему на службу девять лет назад и находился рядом с королем до самой его смерти, — ответил больной почти торжественно. — На самом деле, именно об этом-то я и хотел с вами поговорить… Думаю, мне известно, кто убил правителя.

Ирем сцепил руки на коленях, чтобы скрыть свое волнение.

— Выходит, его в самом деле отравили?

— Нет, мессер… Наорикс умер вовсе не от яда. Все гораздо хуже.

— Хуже? Что может быть хуже яда?

— Магия, мессер.

Ирем до хруста стиснул зубы. Запоздалая досада была слишком сильной, чтобы выразить ее словами. Алькерони говорил таким серьезным тоном, что в какой-то момент Ирем почти готов был поверить, что он назовет ему имя убийцы. А теперь — пожалуйста. Как будто мало ему было иллирийцев, без конца осматривающихся в поисках какой-то новой чертовщины и отказывающихся идти в разведку оттого, что черная собака выла на луну!

— Какая еще магия? — спросил он с раздражением. — Что вы несете?

Алькерони не обиделся.

— Сэр Ирем, я прекрасно понимаю, что вы сейчас думаете. Но это правда. Я был рядом с Наином, когда он умирал. Он дал мне медальон, в котором лежал женский локон, и сказал, чтобы я сохранил его для его дочери. Той самой, которую ему родила дикарка из Энони.

— Почему он поручил такое дело вам, а не кому-нибудь из своего эскорта?

— Вероятно, потому, что нам он доверял гораздо больше, чем всем этим лордикам, — ответил Алькерони с ноткой вызова. Но тут же примирительно добавил — И потом, все эти знатные сеньоры презирали его дочь за то, что она незаконная. При них он никогда о ней не говорил, как будто ее вовсе не было… Разве он мог просить кого-нибудь из них передать ей последнее напоминание о нем? Наин еще поручил мне кое-что добавить на словах… но это сейчас к делу не относится. Я обещал, что найду способ тайно передать принцессе медальон, когда вернусь в столицу. А потом, когда я стал отбрасывать копыта, парни вызвали ко мне одну местную знахарку, и она сказала, что я взял себе вещь человека, который был проклят темным магом и погиб от этого проклятия. И не просто вещь, а такую, которой погибший очень дорожил и постоянно носил при себе, поэтому на ней осталась часть заклятья. Если я ее не выброшу, она меня убьет. Тогда я показал ей медальон. Колдунья унесла его с собой, а в следующий раз вернула мне кусочек золота. Сказала, что сам медальон пришлось расплавить, а волосы из него — сжечь, но золото я могу взять себе, поскольку оно больше не опасно. Вроде как очищено огнем. Сказала, что теперь есть шанс, что я поправлюсь.

— Я надеюсь, после этого вам сразу стало легче, — саркастически заметил Ирем. — Получается, эта знахарка убедила вас, что императора убили магией?..

— Нет. Так считал сам Наорикс. Он много говорил об этом перед смертью. Вы, должно быть, знаете историю о его старшем сыне?

— Том, который умер? — проявил осведомленность Ирем. Алькерони дернул подбородком.

— Он не умер. Все, кто еще помнит принца, знают, что слух о его смерти распустил сам император. Очень уж ему хотелось раз и навсегда забыть эту историю и вычеркнуть наследника из своей жизни. Между нами говоря, принц был не очень-то приятным человеком… даже, так сказать, на редкость неприятным. Император терпел его выходки, сколько хватило сил, а потом вышвырнул его из города, сказав, что больше тот ему не сын. Сегодня почти все уже забыли, что у Наина когда-то был другой наследник. Многие даже не помнят его имени.

— Хм… и правда, не припоминаю, — признал Ирем, слегка удивившись этому открытию. — Так как же его звали?

— По-домашнему — принц Тар. А полностью — Интарикс. Впрочем, это не особо важно, потому что у него теперь другое имя. Он порвал с династией дан-Энриксов.

— И вы считаете, что это он убил правителя? — скептически спросил сэр Ирем.

— Да.

— С помощью магии?

— Именно так.

Сэр Ирем посмотрел на собеседника с невольной жалостью.

— Мой дорогой, вы просто бредите. Хотите, я найду для вас порядочного лекаря? Общение с местными шарлатанами вас доконает. Что за ерунда — проклятия, темные маги… Даже если вы не ошибаетесь, и старший брат Валларикса остался жив и до сих пор скрывается под чужим именем, ваша идея о наложенном на Императора заклятье не выдерживает критики. Кровь дан-Энриксов несовместима с магией — это общеизвестный факт. Сын императора никак не мог быть Одаренным.

Алькерони поджал губы.

— Принц действительно не Одаренный. Он — нечто совсем другое… Для того, во что он превратился, вообще не существует точного названия. Вы, вероятно, слышали про Темные Истоки?

— Только краем уха. Сказки вроде этой меня никогда особенно не привлекали. Я надеюсь, вы не собираетесь их повторять?..

Больной сердито посмотрел на рыцаря, но через несколько секунд, сдаваясь, тяжело вздохнул.

— Ладно, мессер Ирем, как угодно. Я ведь не настаиваю, чтобы вы мне верили. Будет вполне достаточно, если вы передадите императору все то, что я вам только что сказал. Сам я, как видите, при всем желании не могу добраться до столицы, а время уходит. Утром я совсем было решил заставить себя сесть в седло, но потерял сознание прямо в конюшне. Меня отнесли назад… Поэтому-то я так и обрадовался, когда услышал ваше имя. Я сказал себе — вот человек, который точно сможет получить аудиенцию у Императора. Скажите Валлариксу, что в свои последние часы его отец все время говорил о своем старшем сыне. Он боялся, что теперь его наследнику грозит опасность. Сами понимаете, если с Вальдером что-нибудь случится, то Интарикс сможет заявить свои права на трон.

Ирем почувствовал, как в душу гадюкой заползает липкий и холодный страх. Что, если все это не бред, и изгнанный когда-то Наином наследник в самом деле вознамерился вернуть себе престол, попутно отомстив династии дан-Энриксов? Какая, к фэйрам, разница, верит сам Ирем в эту басню или нет! Если существует хоть малейший риск, что Валларикса собираются убить, медлить нельзя.

— Значит, я должен попасть на корабль, отплывающий в Адель.

— Да, сэр. Жаль, что вы отказались служить Наориксу… Будь у вас сейчас гвардейский плащ, вы бы могли добраться до столицы вчетверо быстрее. Вдоль Каларийского тракта подготовлены подставы, и люди короля в любой момент получают ночлег, еду и самых лучших лошадей.

— Думаю, у меня есть кое-что получше, — сказал Ирем, осененный неожиданной идеей. И сняв с шеи цепочку с кольцом, продемонстрировал его Далланису. — Как полагаете, это заменит мне орденский плащ?..

Далланис вытаращился на перстень так, как будто бы увидел привидение.

— Откуда у вас это?..

— Валларикс дал мне это кольцо, когда его отправили в Адель.

— И вы согласились его взять, мессер? — спросил Далланис с осуждением. — Это же королевская печать! Таких колец может быть только два, одно у Императора, второе — у его наследника. Вам не следовало хранить у себя такую вещь, а уж тем более — везде носить ее с собой.

— Сейчас это неважно, — с нетерпением сказал сэр Ирем, признавая в глубине души, что Алькерони совершенно прав. — Самое главное — смогу ли я добраться до Адели вовремя.

— С таким кольцом — наверняка.

Ирем поднялся на ноги.

— Раз так, я пойду собираться. Времени в обрез, а мне еще нужно решить, кто будет возглавлять моих людей в мое отсутствие… Увидимся в Адели, когда вы поправитесь.

Далланис посмотрел на него темными, бездонными глазами.

— Бросьте, мессер Ирем! Вы не хуже меня знаете, что я не поправлюсь. Жаль, конечно… Раньше я все время думал, что закончу службу, поселюсь где-нибудь в Пеллуэре и куплю там парусную лодку. Но, похоже, не судьба…

К своим девятнадцати годам Ирем уже успел понять, что он отнюдь не мастер утешать людей — если, конечно, речь не шла о плачущей девице.

— Купите целую канторну, если перестанете считать себя покойником и будете лечиться, а не жаловаться на судьбу, — сухо заметил он, толкнув дверь комнаты. — До встречи, сударь.

Дорогу до Адели он проделал с такой скоростью, которая впоследствии казалась ему неправдоподобной — во всяком случае, повторить это путешествие за тот же срок он бы не взялся, что бы ему не пообещали в качестве награды. В утро его приезда во дворце сбивались с ног, готовясь к коронации. Увидев королевское кольцо, гвардейцы, охранявшие дворец, без звука пропустили каларийца внутрь, хотя вид у рыцарей из Ордена был крайне озадаченный, и Ирем был уверен, что кто-то из них немедленно отправится к правителю — докладывать о человеке с королевским перстнем на руке. Рыцарь испытывал необъяснимое волнение. Услышав о кольце, Вальдер сразу поймет, что Ирем сдержал свое обещание и приехал в Адель.

«Валларикс, — напомнил себе сэр Ирем. — Не «Вальдер», а Валларикс. С этого дня он твой король, так что забудь о фамильярности».

В приемном зале собралось, наверное, несколько сотен человек, и все они с различной степенью неодобрения косились на его недорогую и покрытую дорожной пылью одежду. Ирем от души надеялся, что император не заставит долго себя ждать.

Валларикс вышел полчаса спустя. Ирем подумал, что в кипельно-белом, шитом золотом колете его старый друг и в самом деле выглядит по-королевски. На темных волосах Валларикса поблескивал тонкий золотой обруч. Будущий король смотрелся старше своих лет — скорее всего, потому, что держался с подчеркнутым достоинством.

Сэр Ирем склонил голову одновременно с остальными, но все же успел заметить, что сопровождавший императора гвардеец что-то прошептал Валлариксу. Выпрямившись, калариец обнаружил, что правитель смотрит прямо на него. Пришлось выйти вперед и поклониться еще раз.

— Невежа. Преклони колено перед королем, — буркнули у него над ухом. В любой другой момент сэр Ирем с удовольствием объяснил бы непрошенному советчику, что называть других невежами — признак дурного воспитания, а иногда и недостаточного чувства самосохранения, но, к сожалению, сейчас для этого было не время и не место. Ирем сделал шаг вперед, намереваясь опуститься на одно колено, но Валларикс оказался быстрее. Стремительно преодолев разделявшее их расстояние, принц заключил опешившего рыцаря в объятия.

— Сэр Ирем! Наконец-то, — громко сказал он. Ирем отметил, что голос у Вальдера — тьфу, Валларикса — стал по-мужски густым и низким, совершенно не таким, как в его воспоминаниях.

— Ну ты и скотина, — прошептал ему на ухо будущий король. — Пять лет!.. Хегг бы тебя подрал, я уже начал сомневаться, что ты вообще приедешь!

Ирем вздрогнул. Он мог бы сказать Валлариксу, что был уверен в том, что тот давно забыл о его обещании, но уже начал понимать, что это будет худшим, что он может сделать.

— Мне очень жаль, мой лорд, — пробормотал он, не придумав ничего другого.

— Надеюсь, — с неожиданной серьезностью ответил Валларикс. И отступил на шаг.

— Сеньоры, это Айрем Кейр, мой давний друг и замечательный военачальник, — сказал он своей свите. — Думаю, вы все о нем наслышаны. Не сомневайтесь, мессер Ирем, при дворе внимательно следили за вашими успехами в Каларии. Я рад, что вы успели к моей коронации. Вы будете меня сопровождать.

Тут только Ирем вспомнил, из-за чего так спешил в Адель.

— Вальдер, боюсь, что коронацию придется отложить, — сказал он на довольно скверном айшерите, искренне надеясь, что никто из собравшихся вельмож не понимает этого наречия. — Возможно, тебя собираются убить. Поэтому я и приехал.

Собравшиеся вокруг вельможи смотрели на него с нескрываемым презрением. Ход их мыслей был довольно очевиден. Мало того, что старый друг наследника явился во дворец в самой простой одежде, так этот невежа еще и болтает на каком-то варварском наречье! Никакого представления о вежливости и придворном этикете.

Но Валларикс сразу понял всю серьезность положения.

— Я думаю, нам следует поговорить наедине, — спокойно сказал он. — Идите за мной, сэр Ирем.

Несколько придворных разом встрепенулись. Больше всех разволновался худощавый, но осанистый старик с роскошной седой бородой и жгучими, угольно черными глазами. Его пышная пурпурная мантия указывала на высокий ранг в магическом Совете Ста.

— Мой принц, разумно ли откладывать начало коронации из-за простого разговора? — спросил он. — Народ уже собрался у дворца. Конечно, я не вправе вам указывать…

— И все-таки указываете, мэтр Галахос, — вполне мирно возразил Валларикс. Представительный старик побагровел. — Не беспокойтесь. Думаю, беседа с сэром Иремом не займет слишком много времени… Распорядитесь, чтобы кортеж был готов начать движение. Идем, сэр рыцарь.

Ирем с готовностью последовал за ним. Ему было нахчать и на негодование столичной знати, и на ярость пурпурного старика. Единственное, что его на самом деле волновало — это оговорка Валларикса, что их разговор «не займет много времени». Неужели даже после его предупреждения Валларикс не откажется от коронации?

Впоследствии Ирем бывал в аулариуме императора так часто, что уже не мог припомнить своих первых впечатлений. Но, кажется, в тот день покои Валларикса показались ему слишком светлыми, большими и пустыми. Будущий король выслушал рыцаря очень внимательно, но сэра Ирема не покидало ощущение, что его собеседник впечатлен гораздо меньше, чем ему бы следовало при подобных обстоятельствах. Спокойствие Валларикса действовало Ирему на нервы. Когда человеку говорят, что на него готовят покушение, он должен реагировать как-то иначе. Когда Ирем помянул Интарикса, принц помрачнел и сцепил руки за спиной.

— Выходит, Князь был прав, — сказал он тоскливо. — Надо было слушать его с самого начала. Но мне так хотелось думать, что он ошибается!..

Принц явно обращался не к нему, но Ирем сразу же насторожился.

— Получается, что кто-то уже говорил о вашем брате?

Мессер Ирем был прагматиком. Пусть он и пересек большую часть империи из-за бредового рассказа о магических убийствах и оживших принцах, он так и не перестал искать какое-то логическое объяснение происходящему. Теперь, после случайных слов Валларикса, он заподозрил, что именем погибшего наследника пытаются прикрыть какую-то придворную интригу. Ирем быстро перебрал в уме всех тех, кто носил титул «князь». Лейверк, Рейхан, Мевен… На первый взгляд никто из них не подходил на роль изменника, все эти люди славились собственной верностью дан-Энриксам, но заговорщику как раз и полагается выглядеть преданным короне.

— Пожалуйста, вспомните, кто говорил вам об Интариксе, — настойчиво повторил Ирем, видя, что Валларикс погрузился в свои размышления и перестал его слушать.

Валларикс обернулся. Ирем испугался выражению его лица — оно казалось отчужденным и сосредоточенным.

— Не об Интариксе, мессер. Об Олварге. По крайней мере, Светлый утверждает, что теперь он называет себя так.

На языке у Ирема уже вертелся новый вопрос, но Валларикс покачал головой.

— Ирем, у нас нет времени. Обещаю, я все тебе расскажу. Но только не сейчас. Я уже должен быть на коронации.

Сэр Ирем вспыхнул.

— Монсеньор, вы что, совсем не поняли, о чем я говорил?.. Вам нельзя покидать дворец. Это слишком рискованно.

Валларикс мог бы возразить, что Ирем уже выполнил свою задачу, сообщив ему свои известия, а принимать решения за будущего императора — отнюдь не его дело. Но принц только пожал плечами.

— Ты не хуже меня понимаешь, что я не могу без всякой видимой причины отложить начало коронации. Все уже готово. Если я скажусь больным или найду какой-нибудь другой предлог, чтобы отменить церемонию, это сочтут дурным предзнаменованием. Все, что нам остается — это выполнить свой долг и постараться быть как можно осторожнее.

— Но ты хотя бы понимаешь, чем рискуешь? Если ты погибнешь, род дан-Энриксов прервется.

— На самом деле, нет, — возразил Валларикс. — У Лан-Дарена хранится завещание Воителя. Там сказано, что его брак с принцессой из Энони был заключен уже после смерти его первой королевы, в связи с чем он требует считать и само бракосочетание, и его дочь, родившуюся от второй жены — законными. Иначе говоря, пока у меня нет своих детей, после меня наследует моя сестра. А после нас обоих — наши дети, если они у нас будут.

— Можете назвать меня изменником, мой принц, но ваш отец просто рехнулся, — разозлился Ирем. — Всем известно, что он взял эту южанку уже после смерти королевы, но сам Наорикс не знал о том, что овдовел, до возвращения в Адель. Хорош «законный брак»! Любой разумный человек сообразит, как было дело, если сопоставит сроки. Я надеюсь, вы не собираетесь предать огласке это «завещание»? Оно же оскорбляет память вашей матери!

— Зато дает законные права моей сестре и еще одного наследника Династии. Я любил мать, сэр Ирем, ты это отлично знаешь. Но забота о живых важнее памяти о мертвых.

— Как вам будет угодно, — сухо сказал Ирем. А про себя подумал, что в характере его лучшего друга были некоторые черты, которые он никогда не будет в состоянии понять.

— Считай, что мне угодно так. А теперь надо ехать. Я надеюсь, ты не откажешься меня сопровождать?.. Тогда возьми на кресле синий плащ. Ховард забыл его, когда беседовал со мной до коронации, а тебе нужно чем-нибудь прикрыть дорожную одежду. Кстати говоря, ты никогда не думал вступить в Орден?..

Ирем хмыкнул.

— Быть мальчиком на побегушках у твоего Ховарда? Сомнительное удовольствие. Да еще и обет безбрачия! Нет уж, мой принц. Гвардия — это не по мне.

— Только не повтори чего-нибудь подобного Хенрику Ховарду, если он станет звать тебя к себе, — предупредил Вальдер, вздохнув. — Поехали, мессер…

* * *

— Мессер! Мессер, вы меня слышите?..

В смутном силуэте, наклонившемся над ним, Ирем не без труда узнал Эрлано. И недовольно сдвинул брови, мысленно спросив себя, зачем тому потребовалось подходить так близко.

— Жить надоело? — хрипло спросил он, с трудом проталкивая воздух через сдавленное спазмом горло.

Эрлано отшатнулся.

— Извините, монсеньор… но вы не отвечали и даже не шевелились. Я подумал…

— Отойди от него и открой окно. А лучше оба. Надо впустить сюда немного воздуха, а то у меня самого уже в ушах звенит, — произнес еще один голос, тоже показавшийся мессеру Ирему знакомым.

Рядом с Лано появился еще один темный силуэт. Ирем определенно знал этого человека, но никак не мог припомнить его имя. Знакомый незнакомец смотрел на него сверху вниз и выглядел усталым и рассерженным одновременно.

— Ради Всеблагих, с чего это ты вдруг надумал стать люцерщиком? — осведомился он, и Ирем наконец-то вспомнил его имя. Рам Ашад.

— Но ты же сам сказал… — просипел он.

— Я говорил, что люцером можно окуривать помещения, где находились заболевшие. Пустые помещения, мессер! Мне в голову не приходило, что кто-то додумается надышаться дымом после моих слов, иначе я бы никогда такого не сказал… А, ладно. Как ты себя чувствуешь?

— Просто прекрасно, — огрызнулся коадъютор еле слышно.

Рам Ашад бесцеремонно сел на край кровати и зачем-то начал щупать ему шею, по обе стороны от кадыка. Сэр Ирем обратил внимание, что перчаток на руках у Рам Ашада нет. Мысль о перчатках снова вызвала воспоминание о первом покушении на жизнь Валларикса. Лорд Эверрет… корона Кметрикса… странное дело — Ирему казалось, что всего лишь несколько минут назад он в самом деле поднял с кресла плащ, чтобы сопровождать Валларикса на коронацию. Неужели все это было только результатом действия люцера? Если так, любителей аварского дурмана трудно осуждать. Это действительно что-то невероятное.

Усилием воли Ирем попытался вернуться к настоящему моменту.

— Что… что ты делаешь? — спросил он Рам Ашада.

Лекарь как-то странно усмехнулся.

— Я пришел к выводу, что обсуждать свои поступки с пациентами по меньшей мере неразумно… они делают из моих слов какие-то странные выводы. Одному больному с лихорадкой я как-то сказал, что при его болезни нужно больше пить, а родственники вставили ему в зубы воронку и влили в беднягу чуть ли не галлон воды. Ты представляешь?

— Идиоты, — согласился Ирем, устало прикрыв глаза.

Голос Ашада сделался насмешливым и вкрадчивым.

— Вполне возможно. Но они хотя бы не заставили его дышать люцером.

Ирем отстраненно понадеялся, что его бывший оруженосец успел выйти и не слышал эту часть беседы. Впрочем, пусть уж лучше Лано веселится, чем тревожится за его состояние и не находит себе места от волнения.

— …а знаешь, у тебя и правда все прекрасно, — произнес Ашад пару минут спустя. Рыцаря все заметнее клонило в сон, и голос лекаря доносился до него как будто бы издалека. — …из всех, кого я наблюдал за несколько последних дней, у тебя, очевидно, самая высокая сопротивляемость. Ты даже… Ирем?

Коадъютор не ответил, и целитель грубо выругался по-такийски — Ирем узнал несколько знакомых слов, хотя давно уже отвык от айшерита.

— Лано, угли! — рявнул Рам Ашад. — Мне кажется, ты мог бы догадаться, что жаровню надо вычистить в первую очередь…

Ирем отстраненно посочувствовал такийцу. В отличие от неуемного «дан-Энрикса», Эрлано чаще всего делал именно то, что ему говорили, не пытаясь вывернуть порученное ему дело наизнанку, но, к несчастью, часто упуская важные детали. Если бы каким-то чудом удалось соединить качества Лано с Риксом в одном человеке, получился бы, пожалуй, идеальный рыцарь Ордена.

Ирем еще успел почувствовать, как Рам Ашад поднес к самому его носу какой-то резко пахнущий флакон, чем-то напоминавший те, которыми обычно пользуются нервные и склонные к внезапным обморокам дамы, а потом погрузился в сон.

* * *

К тому моменту, когда они добрались до площади Трех колонн, где должна была проходить коронация, сэр Ирем начал сомневаться в том, что его подозрения оправданы. Нервы каларийца были напряжены до предела, и ему казалось, что он видит каждое лицо в собравшейся толпе, но пока рыцарь не заметил ничего особенного. Проезжая через Нижний город, они миновали пару неудобных для кортежа перекрестков, на которых, с точки зрения самого Ирема, можно было бы устроить первоклассную засаду. Количество башенок и крыш, где можно было поместить убийцу с арбалетом, вообще не поддавалось исчислению. И тем не менее, пока все шло вполне спокойно. Ирем так и не увидел признаков того, что на Валларикса действительно готовят покушение. В конце концов, единственной причиной, по которой он поверил в угрожавшую дан-Энриксу опасность, был рассказ Далланиса, а тот был явно не в себе. И тем не менее, Ирем пообещал себе, что он не успокоится, пока торжественная церемония не завершится, и Валларикс не вернется во дворец.

Валларикс успел объяснить ему, что, хотя во время придворных церемоний Импертор носит только легкий обруч, коронуют его древней и весьма уродливой короной, отлитой из красноватого лирского золота. Легенда утверждала, что эта корона была выполнена сотни лет назад для величайшего из королей — самого Кметрикса, который унаследовал престол от Энрикса из Леда. Скорее всего, это было правдой, потому что старую корону украшали крупные, хотя и плохо отшлифованные темные рубины — сейчас камни обрабатывали куда тщательнее, но уже давно не находили таких крупных и красивых.

Корону держал светловолосый, тонкий в кости мужчина, бывший лет на десять старше будущего короля. Двое юношей, стоявших чуть поодаль, были так похожи на него, что поневоле можно было заподозрить в них ближайших родственников. На вид оба выглядели на год, самое большее на два младше Валларикса. В отличие от остальных аристократов, эти трое были одеты без особой пышности, зато они носили королевские цвета — белый и золотой, как солнце на гербе дан-Энриксов.

— Кто это? — тихо спросил Ирем.

— Миэльриксы, — эхом отозвался принц. — Лорд Эверетт и два его кузена…

— Этот человек будет тебя короновать?

— Они — наша ближайшая родня, — пояснил Валларикс, как будто извиняясь. — Эверетт все детство провел при дворе. Еще когда наследником был Тар.

Ирем немедленно насторожился.

— И что, этот лорд Эверетт был дружен с принцем?

— Нет… У Тара почти не было друзей. Мне кажется, что он вполне осознанно держался в стороне от нашей знати. Но на тех, кто плохо его знал, Тар производил довольно положительное впечатление. Ему хватало ловкости не показывать им, каков он на самом деле.

— Он и правда был настолько плох?

— Не знаю, Ирем. Я не слишком объективен. Интарикс был на восемь лет старше меня, но это не мешало ему делать мне всякие гадости. Он отравил мою любимую собаку. Портил все, что, как ему казалось, должно быть мне дорого. Хотя, конечно, это еще ни о чем не говорит. Ему и самому тогда было четырнадцать-пятнадцать — слишком рано для того, чтобы судить о чьем-нибудь характере.

— Ты был младше, когда брал Олений брод, — хмуро заметил Ирем. Но Валларикс продолжал, даже не слушая. Должно быть, он так много лет не мог ни с кем поговорить о брате, что сейчас его буквально прорвало. Сэр Ирем понимал, что сейчас не время и не место для подобных откровений, но перебить своего спутника не мог.

— Один раз наш отец оставил Тара управлять столицей, когда отправлялся в Ярнис. Тару тогда было восемнадцать лет. Так вот, он вспомнил о традиции, по которой каждую весну камеры Адельстана принято освобождать от заключенных — наименее виновных просто выпускают, остальных отправляют мостить дороги или добывать руду. Но Тар как будто ошалел. Он приказал поставить виселицы на всех площадях и заявил, что к осени в столице не останется ни одного карманника. А для тех, на ком висело что-нибудь потяжелее простой кражи, он придумывал другие наказания. Меня там не было, но мне сказали, что кое-кого он даже затравил собаками — и все это при большом скоплении народа, словно кукольное представление на майской ярмарке. Отец вернулся несколько недель спустя и совершенно вышел из себя. Тогда-то он и вышвырнул Интарикса из города.

— А ворья меньше все-таки не стало?.. — спросил Ирем. И, заметив потрясенный взгляд Валларикса, поморщился. — Прости. Это я неудачно пошутил. Лучше скажи, что дальше делал этот Эверетт, твой родственник? Как он отнесся к тому, что наследник теперь ты?

— Как все, — пожал плечами Валларикс. — Отец собрал всю знать и приказал мне присягнуть. И они присягнули. Думаю, что в таком состоянии, в каком он тогда был, никто бы просто не посмел с ним спорить. И потом, по нашему закону Император вправе назначать себе наследника. Правда, по тому же самому закону предпочтение следует отдавать тому дан-Энриксу, который уже получил рыцарское посвящение и доказал, что он способен защищать свою страну. Теперь ты понимаешь, почему отец уже через два года взял меня в Каларию?..

— Да. Теперь понимаю. Подожди, я подержу тебе коня.

— На самом деле, это должен делать Ховард, — вздохнул Валларикс. — Похоже, он ужасно оскорбился тем, что я позвал тебя с собой, как будто бы не доверяю рыцарям из гвардии.

— И правильно не доверяешь. Твоя гвардия никуда не годится. Будь я на месте того человека, который решил тебя убить, я уже двадцать раз исполнил бы свое намерение.

— Но ты же видишь, что никто не собирается меня убивать. Ты ошибался, Ирем.

— Может быть. Но ты все-таки будь настороже.

Пока шел этот разговор, Валларикс спешился и медленно, с достоинством направился в сторону троих Миэльриксов. Мессер Эверетт держал массивную корону на весу, и плотные кожаные перчатки на его руках были такого же молочно-белого оттенка, как его колет.

Перчатки.

Несмотря на конец октября, день выдался солнечным и удивительно безветренным. Большая часть людей в толпе стояли с непокрытой головой и без плащей, и вовсе не из-за почтения к Валлариксу. Перчатки в данном случае казались совершенно лишней частью гардероба, еще более заметной от того, что ни у кого больше из стоявших у колонн вельмож их не было.

Ирем спросил себя, что это может значить.

— Дальше я должен идти один, — решительно сказал Валларикс, жестом приказывая спутнику остановиться. Рыцарь смотрел ему в спину и гадал, почему на душе у него так тревожно и так скверно.

А потом он вспомнил то, что слышал об аварских отравителях. Искусство тихого убийства у аварцев достигало небывалой высоты — они пропитывали ядами одежду или простыни, использовали надушенные письма и отравленные свечи, но особенно любили украшения, способные как будто бы случайно оцарапать кожу жертвы, так что через крошечную ранку в кровь попадал сильнейший яд.

— Стойте, милорд! — выкрикнул Ирем.

В торжественной тишине, повисшей над площадью в тот момент, когда Валларикс начал подниматься по ступеням, его голос показался резким, как удар хлыста. Ирему померещилось, что все столпившиеся у помоста горожане разом уставились на него. Впрочем, скорее всего, так оно и было.

Но раздумывать над этим было уже некогда — как, впрочем, и заботиться о соблюдении приличий. Оттолкнув с дороги попытавшегося ему помешать гвардейца, Ирем в несколько прыжков взлетел по лестнице наверх и, миновав ошеломленного Вальдера, оказался лицом к лицу с лордом Эвереттом.

— Снимите перчатки, монсеньор, — потребовал он.

— Что?.. Что? — пробормотал светловолосый Миэльрикс. Это вполне можно было списать на потрясение, поскольку повод изумляться у мессера Эверетта, несомненно, был. Но в тот момент сэр Ирем был склонен рассматривать эту растерянность как лишнее свидетельство дурного умысла.

— Вы что, оглохли, монсеньор? — осведомился он, не обращая ни малейшего внимания на воцарившуюся вокруг тишину и напряжение, из-за которого сам воздух вокруг них казался сгустившимся и неподвижным, как перед большой грозой. Сэр Ирем понимал, что, если Эверетт ни в чем не виноват, даже старинной дружбы с Валлариксом будет недостаточно, чтобы исправить его вопиющее, скандальное вмешательство в ход коронации. Но рыцарь был готов поклясться в том, что не ошибся. — Я сказал — снимите с рук перчатки! Или есть какая-то причина, по которой вам не хочется брать эту корону голыми руками?..

— Да кто вы такой?! И по какому праву здесь командуете?.. — возмутился Эверетт. Однако Ирем обратил внимание, что от его последних слов скулы у Миэльрикса побелели, сделавшись почти такого же оттенка, как и его праздничный колет. — Мой принц! Кто этот выскочка и почему он позволяет себе оскорблять ваших ближайших родичей?..

Лорд Ирем опасался, что Валларикс примет сторону своего родственника, но принц молчал, переводя взгляд с Ирема на Миэльрикса — и обратно.

— Объяснитесь, мессер Ирем, — произнес он, наконец. — В чем вы обвиняете моего дядю?

— В государственной измене. В Каларии многие считали, что ваш отец умер от яда. Я не вижу никакой причины, по которой монсеньор Миэльрикс не может взять эту корону в руки, если она не отравлена.

— Этот человек рехнулся! — громыхнул лорд Эверетт. — Вы что, верите в то, что он тут нес?

— Конечно, нет, — успокоительно заметил Валларикс. — Но, полагаю, это недоразумение будет очень легко уладить. Снимите перчатки. Как только мы убедимся, что в этой короне нет никакого вреда, сэр Ирем принесет вам положенные извинения.

— За такое одних извинений будет маловато! — процедил лорд Эверетт. Сэр Ирем обратил внимание, что дядя Валларикса беспокойно озирается, как будто бы ищет кого-нибудь в толпе. Он локтем прижал корону к груди и начал стягивать перчатки. Медленно. Ирем подумал, что успел бы десять раз переодеться, пока Эверетт стянул одну перчатку и принялся за другую. Про себя рыцарь отметил, что ни один из стоявших сзади близнецов не сделал ни единого движения, чтобы помочь ему и подержать корону. Зато лица у обоих Миэльриксов стали белыми, как соль.

Взгляд лорда Эверетта, устремленный на толпу, выражал откровенное отчаяние. На что бы он ни надеялся, было похоже, что его надежда оказалась тщетной.

Вслед за левой он стянул и правую перчатку, мельком оглянулся на своих кузенов — а потом внезапно сделал судорожный вдох, схватил корону Кметрикса обеими руками и надел ее себе на голову.

Валларикс ахнул. Когда Ирем вспоминал этот момент, ему всегда казалось, что дальнейшие события заняли меньше двух секунд. Лорд Эверетт нелепо пошатнулся, рухнул на колени и, мотая головой, попробовал сорвать с себя корону. Проще было бы снять с топорища боевой топор — казалось, что тяжелый обруч намертво пристал к его голове. А потом изо рта Миэльрикса неожиданно вырвался крик. Или, точнее, вопль, от которого даже у сэра Ирема, не отличавшегося впечатлительностью, по спине прошел озноб.

Похоже, это все-таки не яд, — подумал он. — Это гораздо хуже… как и говорил Далланис.

Император бросился к упавшему, но Ирем вовремя заградил ему дорогу, не позволив подойти к скорчившемуся на помосте Эверетту. Миэльрикс пиявкой извивался на камнях и выл так, как будто бы корона на его голове была сделана из раскаленного железа. Прямо возле возвышения пронзительно и тонко завизжала женщина.

— Стража, ко мне! — скомандовал сэр Ирем, напрочь позабыв, что он не в Такии, и рядом нет людей, которыми он вправе был распоряжаться. — Оцепить помост и арку Трех колонн. Не подпускать никого ближе, чем на пятьдесят шагов.

На удивление, не только городские стражники, но даже «синие плащи» не усомнились в его праве отдавать приказы, и пару минут спустя все возвышение было оцеплено орденскими гвардейцами. Единственным, кого сэр Ирем велел пропустить за оцепление, был магик из Совета Ста.

— Что c Эвереттом? — спросил Валларикс, как будто остальное не имело ни малейшего значения.

— Магия, — коротко отозвался Ирем.

Магия, в которую я никогда не верил, уточнил он про себя. Охотнее всего Ирем не верил бы в нее даже теперь, но выбора у него не было.

Магистр из Совета Ста подошел к Эверетту, несколько секунд смотрел на него сверху вниз, а потом отошел, брезгливо подобрав свой плащ.

— Мэтр, вы можете предположить, кто это сделал? — спросил Ирем.

— Пока еще рано что-то утверждать наверняка… — начал магистр, но Валларикс перебил его.

— Мы можем ему чем-нибудь помочь?

Рыцарь не сразу понял, что он говорит об умирающем.

«А стоит ли?» — чуть было не спросил у будущего короля сэр Ирем. Но сдержался и ответил:

— Нет, мой лорд. Эта корона проклята. Ему конец.

Глаза Валларикса решительно сверкнули.

— Ладно. Тогда дай мне меч.

— Зачем, мой лорд?..

— Меч, Ирем!

На этот раз голос Вальдера звучал так, что Ирему осталось только вытащить из ножен меч и протянуть ему. Валларикс подошел к катавшемуся по земле мужчине и нанес один-единственный удар. Тело еще раз конвульсивно дернулось — и, наконец, застыло. Лорд Ирем пожалел о том, что он не догадался добить Эверетта еще раньше. Негоже будущему правителю пачкаться чужой кровью в день собственной коронации, тем более из-за такого выродка, как этот Миэльрикс, — подумал калариец про себя. Сам он на месте импертора и пальцем бы не шевельнул, чтобы облегчить участь этого предателя. И все же он почти гордился Валлариксом.

На следующий день, когда воспоминания о злополучной коронации уже слегка поблекли, и Валларикс перестал страдальчески кривиться при любом упоминании о ней, сэр Ирем рискнул заговорить с ним о том, что произошло в Нижнем городе.

— Согласен, покушение на короля вещь не такая уж и редкая. Насколько мне известно, у аварцев это даже стало признанной традицией… Но почему тебя пытались устранить таким нелепым способом?

Валларикс поморщился.

— Он не такой уж и нелепый, Ирем. Есть поверье, что в тот день, когда короной Кметрикса попробует короноваться самозванец, он погибнет страшной смертью. Правда, что это за смерть, нигде не сказано, но, если бы я надел на себя Корону Кметрикса, а потом начал бы кататься по земле и умер в страшных муках, многие сказали бы, что я был незаконным королем, который отобрал престол у своего родного брата.

— Не думаю, мой лорд. Интарикса давно забыли.

— Ненадолго. Многие придворные еще застали время, когда Интарикс был наследником. Достаточно какой-нибудь случайности, чтобы о нем опять заговорили как о принце. В завещании отца черным по белому написано, что его второй брак был настоящим браком, а моя сестра — законная дочь императора, которая должна наследовать престол в случае моей смерти. Но многие сочли бы это завещание подлогом. Началась бы крупная междоусобица, которая была бы только на руку нашим врагам… Вот интересно, Эверетт и правда верил в то, что Тар — законный император, или дело в чем-нибудь другом?

— В чем, например?..

— Возможно, ему угрожали, — вздохнул импертор.

— Скажи лучше — подкупили. В это я поверю, — усмехнулся Ирем. — Кстати, а что говорят твои кузены?

— Нильс и Оклерт? Я оставил их под стражей во дворце. Оба клянутся, что ничего не знали.

— В самом деле? Тогда почему на площади они таращились на эту Хеггову корону, как на ядовитую змею?.. — осведомился Ирем, скрестив руки на груди. — Не думаю, что их клятвам можно верить. Или вы считаете иначе, государь?

— Не знаю, Ирем… честно говоря, я уже ничего не знаю, — мрачно сказал Валларикс.

— Может быть, вам стоит допросить их с ворлоком?.. Так мы, во всяком случае, узнаем правду.

— Не уверен, что я хочу ее знать. Будь они старше — тогда, может быть… но сейчас это ничего не даст. Я подпишу приказ… Пусть убираются в свои владения и больше никогда не покидают Ярнис без моего разрешения, — сказал Валларикс. И сэр Ирем понял, что он уже знает правду о своих кузенах.

— Ты считаешь, что изгнание — достаточное наказание за покушение на короля? — спросил он хмуро.

— Я считаю, что мое правление и без того началось слишком драматически. Недостает только судебного процесса над двумя принцами крови. Нет, Ирем. Это совершенно лишнее.

Ирем понял, что ему не переубедить Валларикса, что бы он ему ни сказал. И криво усмехнулся, вспомнив, что Воитель полагал, будто наследник подчиняется своему старшему товарищу. Похоже, Наин очень плохо знал своего сына.

* * *

— Мэтр Ашад, тут на ковре какое-то кольцо. Наверное, сэр Ирем уронил его, пока вы разговаривали.

— Лано, я ведь, кажется, просил, чтобы ты ничего не трогал. Это может быть опасно, — устало напомнил Рам-Ашад.

Он знал Эрлано с того времени, когда тот поступил на службу к коадъютору, и хотя с того дня Эрлано успел пройти рыцарское Посвящение и повзрослеть на десять лет, лекарь обычно разговаривал с ним так же, как тогда, когда оруженосцу лорда Ирема было всего четырнадцать. Обычно Лано ничем не выказывал своего недовольства, но на сей раз все-таки поморщился.

— Да прекратите, мэтр. Все эти предосторожности годятся только для самоуспокоения.

Ашад вздохнул. Уверенность людей, что «черной рвоты» почти невозможно избежать, ужасно осложняла лекарю работу. Рам Ашад считал, что это, в сущности, такая же болезнь, как и все остальные, и относиться к ней следует соответственно, но убедить в этом охваченных ужасом горожан было не проще, чем сдвинуть с места Братские скалы.

— Ого, тут герб дан-Энриксов! — пробормотал Эрлано, так и сяк вертя колько.

— Дай-ка взглянуть, — потребовал Ашад. — И будь любезен, протри руки уксусом. Если не хочешь заниматься «самоуспокоением», то подумай хотя бы о моем_ спокойствии. Или о том, каково Ирему будет услышать, что ты заразился потому, что помогал ухаживать за ним.

— Как… — Лано запнулся, словно у него внезапно запершило в горле. — Как вы думаете, он поправится?

Честнее всего было бы сказать «не знаю», но Ашад решил, что честность сейчас ни к чему. Он покосился на кольцо, которое держал в руке. В отличие от Лано, Рам Ашад был посвящен в его историю. И даже, в целом, представлял, почему оно оказалось в руке Ирема.

— Думаю, да, — твердо ответил он.