– Эге, ты посмотри, кого я нашел! – воскликнул один из сарацинов, жестом подзывая товарища. – Паша будет доволен… Джабир-ага, чего ты возишься? Иди скорее!

– Да не торопись ты, Наджи-ага, я не поспеваю за тобой. Надо же всех осмотреть, а мы носимся то туда, то сюда. Так мы кого-нибудь пропустим. Кто знает, может, в этой груде тел нам и удастся найти кого-то живым…

Взошедшее над горизонтом солнце явило миру ужасную картину вчерашнего сражения. Сотни изуродованных людских тел, трупы лошадей застыли в едином месиве. В неестественных позах, с перекошенными от боли и ярости лицами, мертвецы являли немой укор тем, кто во имя высоких целей призвал их на священную войну.

… Но пробираясь среди груды тел, два мусульманина, конечно, не задумывались подобных вещах. Они были лишь солдатами, выполнявшими свой долг. Правоверные воины думали лишь о рае на небесах, обещанном тем, кто убьет как можно больше кафиров, да о военной добыче.

– Ну, наконец-то, Джабир-ага, а то я уже подумал, что ты совсем любопытство потерял.

– Слава Аллаху, оно всегда останется со мной… Что ты раскричался, Наджи-ага? Чего я тут не видел?

– Да раскрой глаза, ага!

– Вай’хак! Ну и что? Рыцарь… да тут все поле ими завалено. И стоило меня так торопить?

Тот, кого звали Джабир-ага, хотел было повернуть обратно, но тут ему бросился в глаза необычной работы меч. Несмотря на то что он был испачкан запекшейся кровью, сарацин сразу заметил, что меч сделан очень искусно.

– Хотя ты прав, Наджи-ага, здесь есть на что посмотреть…

– Меч не трогай! – завопил его товарищ, высокий худощавый мужчина с пышными усами и небольшой бородкой. – Я его первый увидел.

– И что ты собираешься с ним делать, ага? Ты забыл, что твой отец пас овец? Куда тебе иметь такой меч, достойный самого султана?

– Шайтан! – взревел Наджи-ага, сжимая кулаки, готовый наброситься на товарища в любую минуту. – Это не тебе решать.

– Что за крики? – послышался недовольный голос их начальника.

Оба магометанина обернулись и заметили подъезжавшего к ним на великолепном арабском жеребце важного вельможу.

– О, паша Ширкух аль-Валид, – подобострастно кланяясь, отозвался Наджи-ага. – Как бы мы посмели обеспокоить вас! Мы только…

– Что «только»? – паша грубо оттолкнул стоявших перед ним людей и взглянул на меч и лежавшего рядом крестоносца.

– Переверните неверного! – приказал паша двум сарацинам.

Те молниеносно бросились выполнять его приказание. Схватив рыцаря за плечи, они рывком перевернули его на спину. Франк издал тихий стон.

– Он еще живой, паша, – склонившись над крестоносцем, сказал Джабир-ага. – Но он без сознания. Прикажите убить?

Паша Ширкух аль-Валид в задумчивости оглядел рыцаря, лежавшего на груде мертвых тел. Судя по сшитому из добротной красивой ткани сюрко, на котором красовались королевские лилии, кольчуге, сделанной из самой лучшей стали и искусно выполненному шлему, с гребнем в виде льва, готовящегося к прыжку, – это был знатный вельможа королевской крови. Щит с изображением герба рыцаря и богато украшенный меч, на одной стороне клинка которого был выгравирован девиз рыцаря: «Fortis et Fidus», – а на другой красовались королевские лилии, только подтверждали догадку паши.

– Снимите с него шлем! – скомандовал он воинам, стоявшим рядом в ожидании дальнейших указаний.

Те быстрым движением расстегнули шлем и сняли его с головы рыцаря. Сарацины увидели бледное, с правильными чертами лицо молодого человека лет двадцати пяти, из-за большой потери крови покрытое холодным потом. Крестоносец находился в бессознательном состоянии. И только частое прерывистое дыхание франка говорило о том, что под кольчугой еще бьется сердце.

– Прикажете убить? – повторил вопрос Джабир-ага.

– Передайте его паше Санджару абд ал-Аатиф, командующему захирией. Он сам решит, что ему делать с этим неверным… Да, и не забудьте сказать, что я покорно прошу передать нашему повелителю мои низкий поклон и пожелания долгих лет жизни ему и его роду…

… Через неделю рыцарь Креста, который все эти дни находился между жизнью и смертью, уже плыл на корабле в сторону ал-Каира. А еще через пару недель перед изумленным взором уже очнувшегося крестоносца предстал большой город с хорошо укрепленными стенами, мечетями с высокими минаретами, дворцом и мавзолеем.

Вместе с остальными пленниками, а всего их было около тридцати, франк под усиленной охраной был перевезен в темницу дворца. Здесь, в ожидании своей участи, он и его товарищи по несчастью коротали томительно долгие и однообразные дни заточения. За время плавания многочисленные раны рыцаря затянулись благодаря неусыпному вниманию лекаря-магометанина, а укрепляющее питье, которое ему давали четыре раза в день, очень быстро восстановило его силы. То, грохоча кандалами, франк ходил по темнице взад и вперед, то прислушивался к каждому шороху, но каждую минуту он продолжал размышлять о своей участи и об участи сотоварищей, томившихся в заточении вместе с ним. Но не только эти думы тревожили его сердце и душу. Мысли о тех, кто остался на родине, а точнее, о той, которой он поклялся в вечной любви и преданности, не давали крестоносцу покоя. Он обещал вернуться, но суждено ли ему еще увидеть родные берега, обнять любящую и любимую всем сердцем девушку? Четверо пленников уже не вернулись. Поговаривали, что троим отрубили головы за непослушание, ибо они отвергли предложение сменить веру. Четвертый же по малодушию принял ислам, после чего был сослан на галеры (в те времена военных рабов отправляли либо на галеры, либо на строительство цитадели). Остальных узников ожидала та же участь: либо быстрая смерть, либо жизнь, сохраненная ценой предательства веры и полная лишений и каторжной работы, которая, в конечном итоге, быстро доведет до смерти.

Прошло еще несколько томительных дней. В темнице остались только франк и оруженосец погибшего в бою рыцаря-тамплиера. Вот уже пару дней никто не беспокоил пленников, кроме тюремщиков, приносивших им раз в день воду, хлебец и салат. Казалось, об их существовании просто забыли. Но на третьи сутки дверь отворилась, и на пороге появился сам паша Санджар абд ал-Латиф.

– Выходи, повелитель ждет тебя, – на скверном французском языке обратился он к рыцарю.

– Не ломай язык, неверный, – холодно бросил франк. – Я говорю на вашем поганом языке намного лучше, чем ты на моем.

Злобно взглянув на рыцаря, паша судорожно схватился за рукоятку меча.

– Убить безоружного человека – не велика храбрость, – с усмешкой заметил рыцарь. – Сразись со мною в честном бою, вот тогда и посмотрим, на что ты годишься.

– В свое время, кафир, в свое время, – прошипел паша, приказав сопровождавшим его людям схватить говорившего.

Громким окриком рыцарь остановил сарацинов.

– Я пойду сам, неверный, – сурово произнес рыцарь, гордо вскинув голову.

– Хорошо, кафир, – ответил паша. – Но вздумаешь бежать или совершишь какую-нибудь глупость – я лично выпущу твои кишки.

Насмешливо смерив взглядом командующего захирией, пленник вышел из темницы. Пройдя по многочисленным коридорам цитадели, франк очутился около Зала Правосудия.

– Жди здесь! – властным голосом приказал паша Санджар абд ал-Латиф и скрылся за дверью.

– Пусть войдет! – раздался через несколько секунд повелительный голос султана.

Двери отворились, и на пороге показался паша.

– Иди! Но предупреждаю – без шуток. Смотри у меня, – он пристально посмотрел на рыцаря. В ответ тот лишь презрительно скривился и вошел в Зал Правосудия.

Это было небольшое, но роскошно убранное помещение. Окна, через которые струился солнечный свет, были забраны резными решетками, тени от которых причудливым узором ложились на великолепный персидский ковер. Вдоль стен комнаты стояли низкие диваны, заваленные подушками, вышитыми золотыми и серебряными нитями. Напротив двери стоял еще одни диван. Но, в отличие от остальных, он был выше и сделан из редкой древесины под названием «зебрано». Над этим диваном висел балдахин из тяжелой парчовой ткани. На диване с важным видом восседал статный мужчина лет пятидесяти, крепкого телосложения, с округлой густой бородой и ясными голубыми глазами. На голове у него красовалась черная, расшитая золотом чалма. Одет человек был в чернильно-синюю кабу из китайского шелка, украшенную, как и чалма, золотыми кручеными нитками. Это был султан Бейбарс.

Султан строго, но с любопытством смотрел на вошедшего рыцаря.

– Мне сказали, что ты хорошо говоришь по-арабски, – первым прервал правитель молчание.

– Да, верно, – глухо отозвался рыцарь, пристально взглянув на султана.

– Откуда? Ты еще молод, значит, это твой первый поход. Тем не менее, ты так хорошо знаешь язык, что тебе не нужен переводчик.

– Моим учителем был король Людовик. Когда погиб мой родной отец, Его Величество фактически заменил мне его.

– А-а… – протянул султан и понимающе кивнул стоявшему рядом паше Санджару абд ал-Латифу. – Теперь я понимаю, что к чему… Скажи, а что ты делал на моих землях? Зачем вы с принцем Эдуардом вторглись в мои владения?

– Я только хотел выполнить волю моего короля.

– Твой король вернулся на Сицилию со своим дядей, поджав хвост от страха перед моими воинами, – презрительно фыркнул султан.

– Мой король отошел в лучший мир, султан Бейбарс, – с вызовом ответил молодой рыцарь.

– Как твое имя, смельчак? – поинтересовался правитель.

– Граф де Сен-Мор.

– Мне знакомо это имя, – в задумчивости глядя на рыцаря, промолвил султан Бейбарс. – Мне говорили, что человек, который носит его, опытен, храбр и отважен, невзирая на молодость. Мне рассказывали, как ты сражался в последнем бою, как ценой своей жизни хотел спасти жизнь принца и остатки войска от полного разгрома… Мне рассказывали, – продолжил султан после минутной паузы, – как ты умело орудовал мечом… Я полагаю, это твой меч?

Жирард бросил взгляд на стражника, который внес на вытянутых руках ЕГО меч. Сердце графа бешено забилось. Если бы не еще двое стражников, стоявших позади рыцаря с обнаженными мечами, он бы, не раздумывая, бросился к верному товарищу и вонзил его в самое сердце султана. Тот взглянул на горящие глаза франка и усмехнулся про себя.

– Да, это мой Фратер, – негромко отозвался Жирард, сжимая кулаки в ярости на свое бессилие.

– Великолепное оружие, граф. Я это говорю как истинный знаток. А что означает эта надпись?

– «Fortis et Fidus» – «Верный и Храбрый».

Это девиз моего рода, султан.

– Верный и храбрый… Ты и в самом деле верный и храбрый, граф де Сен-Мор. Но только не предал ли ты своего короля, отправившись в Иерусалим против его воли?

– Король Франции сам предал идеалы и волю отца. А это большой грех. Что касается меня, то я лишь выполнял свой долг.

– И в чем же он заключается?

– Вернуть гроб Господень христианам, восстановить храмы в городе, разрешить паломникам и пилигримам беспрепятственно совершать путешествие к Святым местам. Так велел нам Иисус, в этом и заключается наш долг.

– Похвально… Ну, а что бы ты сказал, если бы я предложил сменить твою ошибочную веру на истинную?

– Это невозможно! – решительно отверг предложение султана Жирард.

– Подожди, граф, ты меня не дослушал.

Возможно, если ты узнаешь о нашей вере более подробно, о ее учении, о ее постулатах, познакомишься с нашим образом жизни, то изменишь мнение об исламе.

В ответ Жирард отрицательно покачал головой.

– А что ты скажешь, если взамен я дам тебе не только свободу, но и, в соответствии с твоим положением и учитывая твой опыт и отвагу, назначу пашой? У тебя будет свой дворец, слуги, сундуки, полные золота, а каждую ночь тебя будут ублажать самые красивые девушки мира. Разве не все франки только об этом и мечтают? Что ты скажешь на это, граф де Сен-Мор? Тебе ведь по душе мое предложение, не так ли?

– А что бы вы сказали, султан Бейбарс, если бы Иерусалим сейчас лежал у наших ног? Если бы болезнь, обман и предательство не сокрушили великого рыцаря Людовика и он бы высадился не в Туниса, а в Аккре? И тогда на моем месте, весьма возможно, стояли бы вы. Согласились бы вы, ради спасения своей жизни или ради богатства, изменить своему Богу, забыть о совести и чести?

Султан Бейбарс испытывающе посмотрел не Жирарда. Ему решительно нравился этот молодой франк своей смелостью и неподкупностью. Султан уже собирался ему ответить, но тут в разговор вмешался паша.

– Да как ты смеешь так говорить с Повелителем, нечестивый пес? – произнес паша угрожающе. – Кто ты такой…

– Остановись, паша ал-Латиф, – перебил его султан. – Рыцарь прав. Тот, кто истинно верует, не способен из-за золота или выгоды изменить своему Богу… Я не ждал от тебя другого ответа, граф. Не зря тебя называют отчаянным храбрецом. Ты заслуживаешь этого… Что ж, я дарую тебе жизнь. Я пошлю известие королю Филиппу о твоем пленении и потребую выкуп в тридцать тысяч золотых. Как только деньги прибудут в Каир, ты будешь свободен. А пока погостишь в моем дворце. С тобой будут обращаться, как с принцем.

– Это только пустая трата времени, султан, – равнодушно заметил Жирард. – Король Филипп не даст и денье за мою жизнь.

– Ты в этом уверен?

Граф де Сен-Мор утвердительно кивнул головой.

– Повелитель, – с поклоном вымолвил паша, – есть ли тогда смысл даровать жизнь этому нечестивцу?

– Запомни, паша, мой девиз: «Щадить достойных побежденных и обуздывать непокорных». Граф достоин жизни… Научись уважать врагов, ад-Латиф.

Затем он снова обратил взор к Жирарду.

– Неужели за твою жизнь никто и флорина не даст?

– На этом свете у меня осталась только жена, султан. Но у нее вряд ли найдутся такие деньги. К тому же я давно не получал никаких сведений из дома. А сердце подсказывает мне, что там не все хорошо.

– Твоя жена хороша собой, граф? – поинтересовался султан, улыбнувшись.

– Это самый прелестный благоуханный весенний бутон, – мгновенно воодушевился Жирард, но так же внезапно сник. – Да, султан Бейбарс, она необычайно красива.

– Тогда пусть соберет, сколько сможет, но при условии, что она лично приедет сюда с деньгами. Я хочу на нее посмотреть. Обещаю, мы примем ее с большими почестями, – при этих словах султан бросил лукавый взгляд в сторону паши.

От рыцаря, внимательно наблюдавшего за собеседником, конечно же, не ускользнул этот взгляд. Граф тотчас угадал, какую ловушку хотят подстроить для его жены эти неверные.

– Нет, – твердо и решительно заявил Жирард. – Даже если бы мне грозило четвертование или изощренные пытки, я никогда бы не подверг мою дорогую жену подобным испытаниям и унижениям.

Глаза повелителя в одно мгновение налились кровью. Если султан и сохранил внешнее спокойствие, то внутри его клокотала ярость. Бросив холодно-враждебный взгляд на рыцаря, он изрек:

– Ты сделал своей выбор, кафир… На строительство его! Но прежде пусть посидит в джуббе и подумает.

Злой огонек в глазах паши, потухший было во время разговора, разгорелся с новой силой. Посмотрев на побледневшего рыцаря, он довольно хмыкнул и произнес:

– Добро пожаловать в Ад…