Анна стояла около окна и внимательно, как казалось находившимся рядом с ней фрейлинам, которых король определил в услужение к будущей жене, наблюдала за зрелищем, организованным герцогом Саффолком в честь прибывшей несколько дней назад принцессы. Однако по ее отрешенному лицу, лишенному всякого выражения, трудно было понять: нравится ей представление или нет. Ни единого слова или жеста: казалось, у окна стоит каменное изваяние, одетое в нелепое платье коричневого цвета. По поводу ее гардероба дамы уже успели позлословить, нелестно отзываясь о вкусе принцессы. Но что было делать Анне? Несколько новых туалетов, заказанных еще в Кале, пока не привезли, поэтому приходилось терпеливо сносить косые взгляды, которых было предостаточно. И речь шла не только о гардеробе: незнание этикета не прощалось светом. Это со временем Анна станет законодательницей мод, признанной обладательницей безукоризненного вкуса и изысканных манер, к тому же тонко разбирающейся в искусстве. Ей будут подражать, просить ее совета. Но пока у окна стояла достаточно перезрелая, по тем временам, девица (а будущей жене Генриха было ни много ни мало двадцать четыре года), настоящий гадкий утенок, не умеющий ни вести себя, как истая королева, ни одеваться, как истинная модница.

Глядя на бой быков, специально для нее устроенный во дворе епископского дворца, где принцесса остановилась, Анна напряженно вспоминала разговор, произошедший между ней и леди Лайл накануне. Как уже говорилось ранее, умудренная опытом дама вызвалась посвятить «немецкую дуреху», как она называла Анну про себя, во все тайны английского двора. Леди Лайл (первая сплетница королевства) рассказывала о дамах и кавалерах, об их пристрастиях, победах и промахах, пороках и слабостях. Потом разговор плавно перешел в иное русло. Принцесса хотела все знать о короле, своем будущем супруге. Леди Лайл во всех подробностях обрисовала достоинства Генриха: его ум, талант и красоту. Но когда Анна прямо спросила о бывших женах, дама замялась и попыталась сменить тему разговора.

– Госпожа, к чему эти разговоры? Главное, король свободен и хочет жениться на вас.

– Но я хотеть знать, леди Лайл. Почему вы не говорите? Это есть тайна? Я слышать дома, что он убить alle Frauen. Они умереть все?

– Так оно и есть, госпожа Анна, – тяжело вздохнув, произнесла дама, – но он не виновен в их смерти, как говорят в Европе.

Скрыв некоторые подробности, рассказчица поведала Анне о судьбе несчастных женщин.

– Леди Лайл, скажите, если я не понравиться король, он убить меня? – Анна внезапно прервала свою собеседницу на полуслове.

– Почему вы так решили, госпожа Анна? – немало удивилась леди Лайл. – Наш король добр и милосерден.

– Вы рассказать мне, что он оставить первую жену умирать, вторую убить, третья снова умереть. Я быть следующий?

– Ну полно, госпожа Анна, что вы такое говорите! – пробормотала леди Лайл, поспешно складывая свое шитье. – Что за вздор! Король полюбит вас, как любим вас мы. Дайте ему только время узнать, какая вы на самом деле. Не всегда человека можно узнать сразу. Будьте терпеливой, и тогда вы станете самой счастливой женщиной на свете!

Внезапный шум, раздавшийся из-за закрытой двери, прервал ее воспоминания. Не успела она повернуться, как в комнату буквально ворвались несколько человек в темных, перепачканных дорожной грязью одеждах и в масках, скрывающих их лица. Ближе всех к Анне оказался высокий грузный человек, величавый и уверенный в себе, несмотря на чрезмерную полноту. Он бросил быстрый взгляд на находившихся в комнате женщин. Две дамы были ему знакомы, а вот третью, одетую в уродливое платье, король видел впервые. «Я же запретил принцессе брать с собой слуг. К чему подобное пугало при дворе», – недовольный увиденным зрелищем, подумал Генрих. Однако, не желая тратить драгоценное время на какую-то служанку, он галантно поклонился и, протянув шкатулку, произнес:

– Король просил передать госпоже Анне подарок. Позовите ее, я хочу вручить его лично принцессе!

Фрейлины, увидев вошедшего в зал мужчину, сделали глубокий реверанс. Ни у кого не было сомнений, что перед ними король, любивший романтические выходки, а еще больше театральные розыгрыши. Поэтому подобный маскарад и желание остаться инкогнито не смогли обмануть никого… кроме Анны, не искушенной в подобных играх. Она молча продолжала стоять у окна, с удивлением рассматривая вошедшего мужчину. В воздухе повисла неловкая пауза. Фрейлины исподтишка косились на Анну, изумляясь ее невежеству, а сопровождавшая Генриха небольшая свита переглядывалась в недоумении. Что же касается самого Генриха, то он вдруг почувствовал себя не в своей тарелке, повисшая пауза подействовала на него угнетающе. Не желая более оставаться в неведении, король собрался было повторить приказ, как внезапно чучело (так он назвал про себя странное несуразное существо в коричневом) вдруг проговорило:

– Я… Я есть Анна. Это есть мое имя…

Удивившийся Генрих после минутного колебания уверенным шагом приблизился к Анне и, внезапно схватив ее за талию, резким движением притянул принцессу к себе. Потом взглянул в ее голубые глаза и, не говоря ни слова, поцеловал девушку в губы. Несказанно поразившись, Анна отпрянула от него, как от прокаженного.

– Вы не мочь это делать! Nein, nein! Was machen Sie? Kommen Sie bitte nicht zu mir!

– Я хочу только передать вам подарок, принцесса Анна, – обескураженный таким поведением Анны, ответил король. Он попытался приблизиться к ней еще раз, но Анна только отмахнулась и отвернулась к окну.

– Боже, до чего она глупа! – прошептала леди Лисли, наклонившись к фрейлине, стоявшей подле нее.

– Она ужасно несообразительна, – вторила ей леди Брентон, многозначительно глядя на собеседницу. – Как можно было не догадаться, что перед нею стоит король!

– Невежда!

Будущей королеве был вынесен однозначный вердикт. А тем временем король, которого нелепость этой ситуации начала не на шутку раздражать, резким движением сорвал с себя маску и плащ и предстал перед ошеломленной Анной во всем своем величии.

– О Ваше Величество! – воскликнула принцесса в растерянности и сделала самый неуклюжий реверанс, какой только видел король в своей жизни.

Генрих поморщился, но, взяв себя в руки, подошел к принцессе и легким взмахом руки попросил ее подняться.

– Госпожа Анна, я рад приветствовать вас в своем королевстве, – оглядывая ее тем временем с головы до ног, холодно начал король. – Надеюсь, долгое путешествие не доставило вам неудобств? Вы не устали?

От страха и смущения Анна не могла выдавить из себя ни единого слова. Да и что было отвечать, когда она почти ничего не поняла из того, что сказал король. А признаться в этом Анна боялась. Поэтому принцесса молчала, потупив взор. Генрих в растерянности оглянулся и недоуменно посмотрел на людей, сопровождавших его.

– С вами хорошо обращаются? Вы всем довольны? – продолжил расспрашивать король, уже еле сдерживая гнев.

– Ja, ja, – поспешила ответить Анна, разобрав последние слова короля. – Все быть хорошо. Я быть рада в Англию приехать. Я быть хорошо… Спасибо, Ваше Величество.

Плохое владение английским языком, неуклюжесть будущей жены и ее далеко не миниатюрная фигура (а Генрих в зрелые годы предпочитал изящных женщин с утонченными чертами) вызвали в нем неприязнь. А омерзительный балахон, надетый, как он впоследствии выразился, на бесформенную башню, и вовсе охладил его пыл. Генрих был разочарован. Его надежды на счастливый брак с любимой женщиной и обретение долгожданного покоя разбились в пыль.

– Госпожа Анна, надеюсь, что в скором времени я буду иметь счастье приветствовать вас в Лондоне. Все ожидают вашего приезда с нетерпением.

– Спасибо, Ваше Величество, – тихо проговорила принцесса, слегка поклонившись. – Люди быть хорошие в Англии. Я… была их любить.

– Я уверен, они тоже вас полюбят, – раздраженным тоном ответил Генрих. Он был зол на себя, но еще больше на Кромвеля, посоветовавшего выбрать эту немецкую корову. «Боже, и с этим пугалом мне придется делить ложе. Бррр… – поежился от одной только мысли король. Затем он еще раз окинул подавленную Анну взглядом и подытожил: – Свадьбы не будет!» Он хотел уже развернуться и уйти, но, заметив крайнее смущение принцессы и слезы на ее глазах, немного смягчился. «В конце концов, надо дать ей еще один шанс. Кто знает, может, в этой серой мышке живет страстная, огненная обольстительница… Сейчас бедняжка напугана, это видно невооруженным глазом. Возможно, она не так уж и ужасна, как показалось вначале. Ведь увидел же в ней что-то художник, когда рисовал тот портрет, лишивший меня сна и заставивший примчаться сюда на крыльях любви, будь она проклята… Ох, до чего ноет чертова нога!»

Решив повременить с окончательными выводами, Генрих указал Анне на кресло подле камина и пригласил ее присесть.

– Спасибо, Ваше Величество, – простодушно ответила принцесса на любезность.

Генрих только хмыкнул и тяжело опустился в соседнее кресло, выставив вперед больную ногу.

– Расскажите о себе, госпожа Анна, – начал разговор король, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы собеседница понимала, о чем ее спрашивают. – Вы прожили в Дюссельдорфе всю жизнь?

– Nein, Ваше Величество, – тщательно выговаривая каждое слово, отозвалась Анна. – Мы жить в замке Шваненбург. Мой отец был умереть, и мы приехать в Дюссельдорф.

– Я никогда там не был. Это красивый город?

– Oh ja. Die Stadt ist sehr schon! – с жаром произнесла принцесса. При воспоминании о родном городе у нее загорелись глаза. Генрих с удивлением отметил про себя произошедшую метаморфозу. «А она вроде ничего. Пожалуй, в ней что-то есть. Ишь, как глаза блестят».

– Простите, Ваше Величество, – виновато произнесла Анна, опустив глаза, в которых опять появились слезы. – Мой английский не хороший… Мой город есть очень красота.

– А чем принято заниматься у вас при дворе? Как вы проводите время? Какие у вас там развлечения? – поинтересовался Генрих больше из вежливости, нежели из любопытства.

– Развлечение? – переспросила Анна, не поняв, о чем идет речь. – Что есть «развлечение»?

– Что вы делаете, когда вам скучно?

– Мы гуляем, читаем Библию, шьем… а-а-а, забыть, делаем счет.

– И все? – изумился Генрих. – А как же музыка, пение, танцы?

– Моя мама говорить, что это есть грех… большой грех. Человек играет и поет, он есть сатана. И танцы есть грех тоже. Плохие люди мочь танцевать только.

– Ну, если эти занятия только для сатаны, то тогда я – само исчадие ада, – расхохотался Генрих. Нелестные слова, сказанные будущей женой о его любимых занятиях, весьма развеселили короля. Его смеху вторили все находившиеся в зале люди, что несказанно озадачило Анну.

– А что вы скажете о театре, моя госпожа? – вдоволь насмеявшись над собственной шуткой, спросил ее собеседник.

– Моя мама говорить, что театр есть плохо тоже. Люди не мочь лгать и иметь не их лица.

– Моя мама, моя мама… а сами вы что думаете? – иронично осведомился Генрих.

– Я… я… Я не знаю, – покраснев, ответила Анна.

Да и что еще она могла сказать в ответ, если за всю жизнь ни разу не видела ни одного театрального представления?

– Значит, – подводя итог изрядно наскучившей ему беседы, подытожил Генрих, – вы ни петь, ни играть на музыкальных инструментах, ни танцевать не умеете? – В нем еще теплилась надежда, что Анна, несмотря на принципы своей матушки, все-таки чему-то обучена.

– Nein, Ваше Величество, – слезы покатились из ясных глаз принцессы; она была уже не в состоянии их сдерживать. Так стыдно ей еще не было никогда. Под пристальным взглядом тучного короля, от которого разило потом и запахом гноившейся раны, она чувствовала себя лошадью, придирчиво выбираемой на базаре. Но преодолев свои чувства, она подняла голову и с гордостью произнесла:

– Я умею карты играть – дурак.

– Кто дурак? – Генрих нахмурил брови и сверкнул глазами. Придворные недоуменно переглянулись. – Я дурак?

– Oh nein, – испугавшись гнева короля, пролепетала Анна. – Это есть игра дурак… Игра иметь имя дурак.

Генрих сердито взглянул на побледневшую невесту с потухшим взором и затравленным выражением лица.

– Хорошо… Ну а собак ваш братец небось много держит? Я слышал, он отличный охотник. Они, наверно, заполонили весь дворец?

– Собаки живут не дома. Моя мама говорить, это есть плохо. Собаки быть болезнь…

– Все, довольно! – рявкнул король и вскочил с кресла. Его глаза метали молнии. – Госпожа Анна, я узнал все, что хотел узнать. Прощайте!

Генрих стремительно вышел из залы; за ним проследовала его свита. Что касается подарка будущей королеве, то он так и остался у короля. Ни в этот, ни в последующие дни и месяцы Генрих так никогда и не сделал Анне ни единого подарка. Любовь, которую король Англии вынашивал и лелеял долгие месяцы, улетучилась так же быстро, как утренний туман рассеивается с приходом солнца. Он больше не желал этого брака и готов был пойти на все, лишь бы отправить немецкое чудище домой или, если не получится, избавиться он нее так же, как он избавлялся от надоевших ему жен…

У Анны защемило сердце от страха. Она обернулась к фрейлинам, и те увидели на ее побледневшем лице такое отчаяние, что у них самих слезы появились на глазах. Уж они-то хорошо знали своего короля и прекрасно понимали, что означают последние слова, сказанные Генрихом. Девушки хотели подбодрить принцессу, но понимали, что их поддержка ничего не изменит. Анна и сама уже догадалась обо всем. Она тяжело вздохнула и, опустив голову, произнесла по-немецки:

– Король убьет меня тоже!..