Эмма и Мартин продолжали своё общение, и та неуловимая магия, что исчезла после разговора с Джоанной, вскоре вновь вернулась на место, вновь укрыла друзей тёплым невидимым пологом.

Девушка всё чаще наведывалась в дом своего друга, слушая, как тот играет на гитаре, как поёт, как рассказывает причудливые истории. Она проникалась ими. Окуналась в атмосферу, сотканную из слов, оплетённую нитями сказочности.

И ей, разделявшей воодушевление, не хотелось уходить.

Но не в сказках, историях и рассказах заключалась дружба — это было нечто гораздо более высокое, хрупкое. Несмотря на недолгий период знакомства, они могли спокойно вести душевное беседы, почти сразу понимали друг друга, а порой вообще молчали, читая все, что хотелось сказать, по одним лишь глазам.

Странная Джоанна, своим появлением подпортившая тёплую атмосферу, не появлялась. Эмма не знала, общался с ней Мартин или нет, но и не особо хотела узнавать. Ей эта девушка не понравилась, откровенно не понравилась — Колдвелл окончательно это осознала, немного поразмыслив после испорченной встречи. И хотя Джоанна вроде бы ничем никому не навредила, вежливо расспросила о мистических явлениях, была благодарна Мартину за спасение, что-то в ней отталкивало. Сразу отталкивало. И больше не давало общаться с ней без потуг и усилий над собой.

Впрочем, Мартина Эмма тоже поначалу не принимала, считая странным, наивным и глупым. Всё изменилось настолько быстро, что она и сама не заметила, как пролетело время с первой встречи.

* * *

Эта февральская суббота не стала исключением. Эмма и Мартин встретились ясным днём, когда солнце сияло особенно ярко, когда золотистые лучи обдавали землю искрящимися всплесками.

Мартин выглядел задумчивым, но его глаза по-прежнему сияли, по-прежнему взирали на мир с интересом — он наслаждался природой и всем, что сотворяла она своими умелыми руками.

Эмма тоже пыталась радоваться, старалась получать от происходящего удовольствие, хотела наслаждаться жизнью, но не могла. Не могла делать это так, как Мартин. Ей казалось будто внутри неё чего-то не хватает, словно какая-то пустота, густая, недосягаемая. Пространство, не заполненное эмоциями, чувствами. Место, которое ненавистная апатия обычно выбирала в качестве своего укромного пристанища.

Она улыбалась, как и во время снежной битвы, старалась ловить от всего наслаждение, упорно хотела заполнить пустоту хоть чем-то, но не выходило.

Словно художник, потерявший вдохновение, она пыталась мысленно рисовать свой внутренний мир, добавляя штришки, внося детали, мешая краски. Но не получалось того результата, который Эмма упорно пыталась достичь — просто не выходило, будто не было достаточным то воодушевление и немного не хватало желания.

Мартин острожно взял руку Эммы, и их взгляды встретились. Юноша тепло улыбнулся, словно даря Колдвелл свет, стремясь разделить с ней радость.

Мороз мягкими покалываниями щипал кожу Эммы, ветер развевал волосы, а она, внезапно растерявшись, просто смотрела на своего друга и улыбалась. И ей казалось, будто пустоты и вправду постепенно становится меньше, будто заполняется пространство густыми линиями, будто наливается яркими красками.

— Сегодня ты услышишь другую песню, — прошептал Мартин, — новую. Прислушайся. В этих краях давно такого не было.

«И все-таки забавно он смотрится», — подумала Эмма, глядя в это круглое, мечтательное, сияющее искренней надеждой лицо. Но теперь ей это нравилось. Определенно нравилось.

А песню девушка и вправду услышала другую… Такую, какую ей раньше внимать на приходилось. Такую, что заставила её внезапно взглянуть на происходящее иначе. Иначе, чем после уютных вечеров, наполненных гитарными переливами, иначе, чем после смерти матери, после сокрушенных рыданий отца… Песня вышла новая. Совсем новая.

Неожиданно странная сила подбросила Мартина в воздух, в объятия острых, словно кинжалы, ветвей деревьев, переплетающихся солнечных лучей, морозной дымки. Ветер ли взбесился или неупокоенные души восстали из небытия — Эммы не знала, не понимала и не вникала.

Она видела лишь, как нечто начало нещадно рвать тело Мартина, словно хищная птица, схватившая долгожданную добычу, впившаяся в неё с неистовой жадностью. Оно подбрасывали жертву в воздух, выворачивало конечности, вонзалось в плоть. Оно заглатывало кровь юноши, наслаждаясь её солоновато-горьким прикусом.

Эмма, с ужасом наблюдавшая за разворачивающейся картиной, почувствовала вдруг, будто что-то тоже рвёт её изнутри. Нет, оно не пронзало её тело, не испивало крови — просто рвалось, страшно, безрассудно, отчаянно.

У неё не было связи, не было хороших знакомых, живших поблизости, — да и даже если бы были, она бы этим не воспользовалась, просто не смогла бы, по причине немыслимого шока. Теперь она видела лишь один способ, несколько глупый, странный, но действенный, способный не только помочь Мартину, но и выпустить, наконец, на свободу то, что так давило на неё изнутри. Эмма припала к холодной земле и, забыв обо всем, начала исступленно вопить, срывая голос, выплескивая отчаяние.

Мелкая дрожь плясала по её телу, холодные нити словно оплетали внутренности, мешали двигаться, подбирались к охрипшему горлу.

А Мартин по-прежнему находился в воздухе, и ничто не могло ему помочь, ибо не было сил, способных остановить чудовище, вырвавшееся из-под контроля. Кровь его брызгала во все стороны, зловещим багрянцем посверкивая на чистом снегу, что укрывал землю белым саваном.

— Хватит орать, — словно из тумана, сгустившегося вокруг окружающего, послышался чей-то резкий оклик, и холодные пальцы коснулись руки Эммы.

Девушка пришла в себя. Её все ещё колотила дрожь, снег, забившийся под одежду, неприятно покалывал кожу, но морально она чувствовала себя лучше. Отсутствовало желание рвануться, побежать, закричать, выпустить чувства из клетки — было только спокойствие, но не апатичное, а приятное, согревающее спокойствие, восстанавливающие равновесие. Хотелось немного отдохнуть, но прежде следовало непременно выяснить, что произошло и, конечно, что стало после этого с Мартином.

Поднявшись, Колдвелл обнаружила неподалёку от себя Джоанну, одаривавшую её многозначительным холодным взглядом. В руках девушка сжимала мобильный телефон, на экране которого было все ещё открыто окно камеры.

А кругом толпились люди, что откликнулись на горький крик Эммы. Тесным кольцом они обступили что-то, лежавшее под раскидистым деревом, привлекавшее внимание. Они переговаривались, обменивались прогнозами и все испуганно, но с нескрываемым интересом поглядывали в середину зловещего круга.

Эмма хотела кинуться в кольцо, попытаться растолкать толпящихся людей, чтобы близко, чётко, определенно увидеть Мартина и выяснить, жив он или нет. Но увидев отъезжающую машину «скорой помощи», остановилась: теперь это было бессмысленно. Скорее всего, люди, не на шутку всполошившиеся, не покидали место происшествие по формальным или личным причинам, связанным с прогнозами и страхами. Они ждали, пока все повторится, пока сила подбросит ещё одного человека, пока закрутится вновь смертоносная воронка.

— Мартин жив? — робко обратилась Эмма к Джоанне, очевидно, успевшей заснять случившееся.

— Я не знаю, — равнодушно откликнулась девушка.

— Но как ты думаешь? — Колдвелл хотела раздобыть хоть горсточку информации о состоянии друга, и ей было все равно, как глупо или навязчиво смотрелась она в глазах собеседницы.

— Мне плевать. Но подбрасывали его зрелищно. — Джоанна ухмыльнулась. — Да ещё и так вовремя. Я только увидела вас, хотела подойти, как вдруг его от земли оторвало.

— Тебе нравится наблюдать за чужими смертями? — Эмму покоробило.

— Мне нравится прибыль, которую они мне приносят.

— Наживаешься на чужом горе?

— Смешно… Почти все успешные люди живут за счёт чужих горестей — а иначе и большинства профессий бы попросту не существовало. А те, кто отказывается это принимать, в основном сидят в глубоких дырах и носят лохмотья.

— А Мартин вроде бы был твоим другом, — недоумевала Эмма, ощущая, как возрастает в ней отвращение к этой странной даме.

— Другом? Ты серьёзно? — Джоанна снова едко усмехнулась. — После того, как он меня спас, общение с ним не давало мне никакой выгоды.

— Он тебя спас, а эти уже немало значит!

— Да, спас, но это в прошлом. Всё, мне некогда, я ухожу: не хочу тратить время на бесполезный трёп и спорить на избитые темы.

Джоанна изящно развернулась и в скором времени скрылась в морозном тумане.

Эмма с горечью и ужасом посмотрела на багровые пятна, расплывавшиеся по снегу, и, тяжело вздохнув, направилась, в сторону дома. Ждать чего-то не было смысла: она даже не знала, в какую больницу увезли Мартина, не представляла, в каком состоянии.

Она очень надеялась, что он жив, что ему самому удалось побороть ту неведомую силу, что травмы его, упавшего с относительно небольшой высоты, не представляют ничего смертельного. Но сомневалась, ужасно сомневалась.

Теперь, когда все было настолько туманно, рассказать подробности мог только дядя Мартина, скорее всего, находившийся в удручённом состоянии, вряд ли желавший беседовать с плохо знакомой ему Эммой Колдвелл…